Русалка (драматическая фантазия)

Русалка
(драматическая фантазия)


Когда навалится заботы
Так много, что не продохнуть,
Когда печали и работа
Тебя пытаются согнуть,
А меркантильные подруги
Достали так, что просто жуть -
Тогда пора лечить недуги!
И надо ехать отдохнуть!
Душа, конечно, рвется к морю!
Ночами снится «лонг клюзив»,
Но если денег нету? Сорри!
В деревню: пить аперитив!
И у меня случилось так,
И я махнул на все рукою -
В деревню, к вечному покою,
На пруд: покуривать табак.
Туда! К любимой бабе Мане!
Где детством все моим полно!
Где так прелестно утром ранним
Глядеть в открытое окно
На сад цветущий и на небо,
Вдыхая пряный запах трав.
И взяв с собой краюху хлеба,
Бродить в тени родных дубрав.
И вот уже в купе сижу,
А за окном плывет Россия.
Как зачарованный гляжу
На неба цвет лазурно-синий.
Вот несравненные просторы,
Лесов прохлада, ширь полей.
И высоченные заборы
В усадьбах новых богачей.
Я думал, глядя на Россию:
Какая странная судьба!
Сначала был один мессия
И вел Россию в никуда!
Потом другой явился вдруг -
Но тот же все порочный круг!
И что ни делай – все одно:
Кругом заборы и говно!
Но вот уже вокзал знакомый,
И поезд длинный дал гудок.
Ну вот и все! Теперь до дома
Совсем чуть-чуть, верст так с пяток!
И вот иду я по тропинке,
Кругом такая благодать:
Вот то березки, то рябинки -
Кругом она природа-мать!
Остался сзади лес. Цветущий 
Теперь передо мною луг…
Цветет! 
Как будто в райских пущах
Внезапно оказался вдруг.
За ним овраг. Ведет дорожка 
По бровке: между тем и тем.
Порхают бабочки и мошки,
Того гляди, сожрут совсем.
Звенит водою ключевою
Внизу стремительный ручей,
Брега, заросшие травою.
В кустах прибрежных соловей
Прелестной песней слух ласкает,
Пасутся козы на лужке,
Пастух молоденький в стожке
Спит и меня не замечает.
Початая вина бутылка
С ним рядом, прямо на земле,
Чуть-чуть подрагивает жилка
На выразительном челе.
С утра его младое тело
Опохмелиться захотело.
И вот без всяких там забот
Храпит теперь, разинув рот.
Кругом цветов благоуханье,
Высоко в небе голубом
Светила вечного блистанье,
Вот Родина моя – мой дом!
Ах, Боже мой! Здесь все, как прежде.
Здесь я ребенком безмятежным
Тому назад лет двадцать пять
Любил с ребятами гулять!
В ручье любили мы купаться,
На травке рядом загорать
И поболтать, и посмеяться,
И мячик тут же погонять.
Бывало, время плот построить,
Шалаш на бережку устроить
И рыбку тут же наловить.
Нам было некогда грустить.
А дальше пруд такой знакомый,
Куда я убегал из дома:
То строил плот, а то удил,
А то и просто так бродил.
Как много связанного с прудом
Мне сразу вспомнилось теперь:
Болтали, будто чудо-юдо
Живет в нем или странный зверь!
Один рассказ, на быль похожий,
Мне душу до сих пор тревожит.

***
Когда-то давно один знатный вельможа
Окрестными землями всеми владел.
И был он ужасно, ужасно пригожий:
И ростом он вышел, и статен, и смел!
И был он из очень старинного рода
И с гордостью титул носил родовой.
И в каждом движенье читалась порода:
Как слово он скажет, кивнет головой!
И в гордой осанке, и в легкой походке -
Буквально во всем благородство и нрав.
И даже в испанской нелепой бородке
Легко узнавался сиятельный граф!
И жил он в усадьбе огромной и светлой
И в парке тенистом любил он гулять.
И в жаркие лета, как самое пекло,
Он, сидя у пруда, любил помечтать.
И как-то однажды сидел он, мечтая,
Отдавшись всецело влиянию грез.
Вдруг мимо проходит крестьянка младая,
Корзину неся с собой полную роз.
И образ ее вдруг нашел отраженье
В его непонятных и странных мечтах.
Ее красота и воздушность движенья
Вдруг нашему графу поставили шах!
Как странно случается это, ей Богу!
Откуда берутся такие напасти?
Достаточно взгляда на стройную ногу -
И сердце тот час загорится от страсти!
И граф наш влюбился безмерно - всем телом,
И в ту же секунду ее возжелал.
И тело настолько его закипело,
Что он от волненья поднялся и встал...
А дальше не знал он, что, собственно, делать…
Окликнуть бы надо и что-то сказать…
Но странно…Вдруг тело совсем онемело,
И он смог всего лишь за ней наблюдать.
Младая крестьянка прошла, не заметив
Несчастного графа неловкий демарш,
Теперь опостылело ей все на свете,
Да так, что топиться надумала аж!
Ее замечательный старый папаша
Ни за что ни про что ее наказал:
«Ты взрослая стала совсем уже, Маша»,-
Нахмурясь, смущенно он так ей сказал.
«Ты взрослая стала, пора тебе замуж!
И спорить со мною, девчонка, не смей!
Строптивая, слишком чего-то ты прям уж,
Тебя ведь посватал сам мельник Гордей!
А с ним породниться любая мечтает!
Судачат, он ведрами деньги считает.
А ты вот артачишься! Вот ведь забава! -
И старый Семен ухмыльнулся лукаво:
Чего тебе надо? Вот тоже мне, цаца!
От счастья такого не дам отказаться!
Такая удача вдруг выпала, дочка!
Я все уж решил! И не спорь со мной! Точка!»
Так, занятый каждый своею печалью,
Они разошлись с бедным графом в начале.

Вот месяц проходит, а граф все мечтает,
Ночами не спит, все худеет, да тает,
Да все тяготится сердечной тоской
Об этой прелестной крестьянке младой.
И все он сидит и сидит возле пруда
И ждет он ее, все надеясь на чудо,
Все думает, думает: Боже, вот- вот
Крестьянка младая вдруг мимо пойдет!
Но нет! Не вершится желанное чудо!
Прелестница все не идет возле пруда.

Уж осень златая вступает в права
И даже пожухла немного трава.
Зеленый на пестрый меняют наряд
Деревья кругом, с увядающих гряд
Крестьяне уже огурцы собирают,
И на зиму в бочки с рассолом катают!
Такая забава у них – у крестьян:
Приятно ли, знаете ведь, наконец,
Под вой зимней вьюги, поднявши стакан,
Соленый сожрать огурец!

И граф тогда понял, что нет, не случится!
И вряд ли тут встретится снова девица!
Он слуг бы послал. Да, но что им прикажешь?
Как о крестьянке младой им расскажешь?
Он помнит: красива, он помнит: цветы…
Да, кажется, розы пурпурного цвета.
Но вдруг это только его лишь мечты?
И лишь наваждение жаркого лета?
Но граф так упорен в своих пожеланьях!
И в тайных своих одиноких мечтаньях
Младою крестьянкой уже обладал
И плод в них запретный давно уж сорвал!

Нет! Видно придется ему самому
Отправиться в путь за своею зазнобой,
Одеться в простое, с собой взять суму
И бороду сбрить, быть не узнанным чтобы.
А что? Это мысль! Ведь ей Богу, ей-ей!
И граф поглядел тут на жизнь веселей!

***

Гордей Кузьмич любил покушать,
И, сидя долго за столом,
Любил излить свою он душу
И добрым все запить вином!
И рассуждал всегда он здраво:
Нам для чего дана отрава?
Чтобы ее употреблять!
Кто будет спорить, твою мать?!
А был он вовсе не из бедных,
Хоть и не чужд привычек вредных!
Он мирно жил, муку молол,
По воскресеньям службу слушал
И пацанов своих порол
В субботу или драл им уши!
А было у него их трое
И было б больше, видит Бог,
Но спорить как с судьбою злою?
Жену он уберечь не смог.
Эх, овдовел он слишком рано:
Во цвете лет его Татьяна
Ушла тихонько в мир иной,
И он, с судьбой смирившись злой,
Решил жениться на другой.
Ведь пацанам нужна мамаша.
И тут - Бог дал - попалась Маша
Ему случайно на глаза.
И он подумал: вот, коза!

И ножки, и грудь, и румянец на щечках -
Ну все в этой девке толково и складно.
И грезятся сразу бессонные ночки.
Жениться на ней? - он подумал, - да, ладно...
А впрочем, чего бы на ней не жениться?
Приданого нету за нею? Так что ж!
Зато на все руки она мастерица,
И зад у девчонки уж больно хорош!
Да нет! Ну хорошая, точно, затея!
И так захотелось вдруг Машку Гордею!
Бывает такое же! Право, ей-ей:
На старости лет вдруг влюбился Гордей.

И вот до Машиной до хаты
Уже идут хмельные сваты.
И дело сладилось у них.
И вот Гордей Кузьмич - жених!
Своею страстью утомленный,
Ждет ночи первой вожделенной!
И сладкой мыслью себя тешит
О том, как Машу свою нежит!

***

В крестьянской семье лишних рук не бывает,
Но дочь выдать замуж - большая отрада.
И хитрый крестьянин лукаво смекает:
Уж коли посватали - значит так надо!
Ей Богу, отказывать нету причины,
Пусть и противится наглая Машка.
Она ведь считает, отец дурачина.
Ну-ну, погляжу я! Сама ты дурашка!
А вдруг полюбовник у ней какой есть?
Ядреная девка! Уж вышла на славу!
Так выдеру так, что не сможет и сесть!
И живо отважу от этой забавы!
И странное что-то у ней с головою:
Плетет все венки, все цветы собирает.
И хочется дуре возиться с травою?
И главное, слушать меня не желает!
Как не крестьянка она вовсе будто,
А просто какая - то чудо-царица!
И умываться она ходит утром, 
Пред самоваром все время вертится!
Натрет евойный медный бок
И перед ним все скок-поскок!

Вот моду взяла: за него не пойду!
Козявка еще, а ведь надо ж, как судит!
Нет, не бывало такого в роду!
Отец как сказал, так оно все и будет!
Да кто виноват-то? Нужда заставляет!
Гордей же Кузьмич – он же наш благодетель!
Да! Слюбится – стерпится! Вот как бывает!
Господь всемогущий, тому будь свидетель!

Так, ковыряя ногой грядки,
Судил-рядил Семен Петров,-
Да будет точно все в порядке!
Сыграем свадьбу на Покров!

***
И так только месяц остался до свадьбы,
И Маша пошла как-то в лес за грибами.
Иль так прогуляться, развеяться как бы:
Пройтись босиком, поскучать под дубами.
И день был чудесный, светило блестело
И не было тучек на небе лазурном.
И так хорошо, что душа бы взлетела!
И мысли такие… О чем-то амурном!
О, юность беспечная! Маша забыла
Про все: про печали свои и невзгоды,
И прелесть природы ее восхитила
И вдруг охватившее чувство свободы.
И как-то внезапно она осознала:
Сегодня случится вдруг что-то такое,
Что сбросит с души все, что так угнетало,
Что даже топиться хотелось порою!
И шла она дальше, себе напевая
Какую-то песню красивую очень,
И улыбалась она, собирая
Листы золотые, что дарит нам осень.
Но вдруг ей навстречу прохожий попался,
Она удивилась: в глуши-то такой!
А он шел навстречу и ей улыбался
Какой-то улыбкой по-детски простой.
Почти по-крестьянски одет он был, просто,
Но вместо лаптей у него - сапоги.
А сам он довольно высокого роста,
Широкие плечи, упруги шаги!
-Ах, милая барышня, доброе утро!
Позвольте просить вас услугу одну!
И Маша подумала: Не так чтой-то будто!
А вслух промычала: Ну, здрасти! Ну-ну.
"Ах, милая, барышня!" - ну неужели
Ко мне обратился чуднО он вот так?
О Господи! Баре совсем осовели!
Не барин, а просто какой-то дурак!
Хоть, впрочем, мужчина вполне симпатичный,
Лишь слишком пронзительным кажется взгляд.
Глаза голубые! Ах, как непривычно
И, кажется... ласково даже глядят!
А он продолжал, между тем, улыбаясь.
И странную начал рассказывать чушь:
Мол, я тут в лесу этом долго скитаюсь.
Черт дернул зайти в эту дикую глушь!
Не можете ль вы, благородная леди,
Мне правильный путь указать?
Ей Богу, за это все царства на свете
Готов я сейчас вам отдать!
А Маша подумала: вот ведь, зараза,
Откель появился брехун вот такой?
И, посмеявшись, ответила сразу:
«Ах, барин какой вы, ей Богу, простой!
Не леди я, барин, совсем никакая,
Но честная девушка тож!
К тому же я барин совсем вас не знаю,
А вдруг вы бандит какой, мож?»
И образ его, все ж нелепый какой-то
Вдруг вызвал улыбку у ней на устах,
Она чуть зарделась и молвила: «Чтой-то
Вы, барин, одеты... ну как-то не так?»
А он тут подумал: ужели заметна
Порода моя, благородная стать?
Ведь, вроде, одет я до ужаса бедно.
Нет, в этих лохмотьях меня не узнать!
И он отвечал ей, придумав все с ходу:
«Нет, милая! Я никакой не бандит!
Я беден, но я благородного рода!
Я странник свободный артист и пиит!»
Что значит пиит, увы, Маша не знала,
Но виду, конечно же, не подала.
Но слово «свободный» к ней в душу запало…
«Странник свободный!» - Ну, надо ж, дела!
И ночью потом, размышляя об этом,
Она все уснуть ну никак не могла:
Да, странный какой-то, похоже, с приветом.
Но в сердце ее уж вонзилась стрела.
Она провожала его до дороги,
А он все болтал и болтал, и болтал.
Какие-то странные чудные строки
Ей страстно и нежно, напевно, читал.
И как-то вдруг вышло, они, расставаясь,
Нежданно условились встретиться вновь,
А утром в постели своей просыпаясь, 
Она поняла вдруг, что это любовь!
Ах, Боже мой! Юность – прелестные годы!
Ах, как в эти годы приятно мечтать!
Нельзя же противиться зову природы –
Ей надо во всем потакать!
И вот каждый день они стали встречаться.
Симпатия их все росла и росла:
Не уставал ею он любоваться,
А Маша так просто цвела!

***
В избе натоплено и жарко,
Посередине хаты – стол.
Перед Семеном водки чарка
И в миске рядом разносол.
Семен Петров и хмур, и зол:
В деревне странный слух пошел,
Кругом судачить бабы стали,
Что Машку вроде бы видали
С каким-то странным пареньком.
Она с ним вроде бы гуляла.
Тот бабочек ловил сачком,
Она листочки собирала.
А вдруг дойдет и до Гордея,
За что тогда я тут радею?
Пора пороть ее. Пора!
Иль вовсе выгнать со двора?
Уж больно девка нескромна,
Сейчас получит все сполна!
И он позвал: «А ну-ка, Машка!
Поди быстрей ко мне дурашка!»
Мария, ставши вдруг невестой,
Теперь с ним стала холодна,
Старалась больше быть одна
И все молчала в знак протеста.
Она вошла и в ожиданьи
Остановилась у двери.
А на лице непониманье:
Чего позвал? Мол, говори!
Семен Петров теперь смущался
Со старшей дочерью болтать.
Грудь выпятил и постарался
Вид поважней себе придать.
Он опрокинул быстро водку
И хрустнул смачно огурцом,
И пальцем почесав бородку,
Сказал: « Повежливей с отцом!»
Он встал, по горнице прошелся
Туда-сюда, туда-сюда.
И взъерепенился, завелся:
«Ты что вообще творишь, балда?
Когда до свадьбы две недели,
Тебя вдруг видят с мужиком!
Вы что, ей Богу, обалдели?
И кто таков? Я с ним знаком?
Ну, говори же! Вот ведь нате!
Молчишь? Похоже так и есть!
Мне не хватало в доме бляди!» -
И кулаком об стол как тресь!
«Теперь скажу тебе, зараза,
Из дома больше ни ногой!
Не то прибью тебя я сразу
Иль утоплю тебя! Бог мой!
Ведь для тебя же я стараюсь,
С тобой таскаюсь все да маюсь!»
Молчала Маша, тупя взоры -
Она не смела возражать.
Отец ведь прав: ее позора
уже, увы, не избежать.
Как объяснить? Она не может
Поделать ничего с собой.
Как сильно сердце бьется, Боже,
Как только утренней порой
Они встречаются и руку
Она ему свою дает.
Тотчас проходят грусть и скука,
И радостно душа поет!
Любовь! Он разве понимает,
Что в жизни может быть любовь?
Глупец, что он мне запрещает?
Ты мне хоть плаху приготовь,
Хоть замуруй меня в темнице,
Порви на части колесницей -
Я все равно к нему уйду
На нашу встречу на пруду!

*** 
Гордей Кузьмич не спал всю ночь,
Все крякал, охал, да вертелся.
И гнал дурные мысли прочь
И за ночь ну совсем извелся:
Все слухи, слухи! Кто же знает?
А ежели не врет народ?
А вдруг она и впрямь гуляет?
Но с кем же? Черт, что за урод?
Кто может быть таким нахалом?
Ему дорогу перейти?
Глупцом тут надо быть немалым!
Найти, найти, найти, найти!
Найти его! Он пожалеет
Вообще, что родился на свет.
Гордей Кузьмич аж пунцевеет
И волосы седые рвет!
Нет, нет! Ну точно не из наших,
В уезде нету подлеца,
Кто б мог решиться в мыслях даже
Невесту красть из-под венца!
Ах, как противно! - сдвинув брови,
Гордей глядит на образа, -
За что, о, Господи, любови
За что лишил меня? Слеза,
Блестя, катится по морщинам -
Все сходится, как ни крути.
И ледяным как будто клином
В его ворочают груди.
Он встал и в зеркало большое
Неосторожно бросил взгляд:
Лицо, лишенное покоя,
Неистово глаза горят.
Нет, он не стар еще, ей Богу!
И грудь, и плечи широки.
Живот торчит совсем немного,
но ноги быстры и легки!
И ненависть вдруг исказила
Его суровые черты.
Он руки сжал что было силы
Да так, что хрустнули персты!
- Где ж видели ее? Болтали,
что будто где-то на пруду?
А может, все-таки солгали?
А если нет?! Так их найду!
И он ружье с стены срывает
И вкладывает в ствол патрон,
Зипун потертый надевает
И быстро выбегает вон!


А в это время в час рассвета
Туман стелится над водой.
Не так тепло уже, как летом,
Но осень хороша, Бог мой!
Вот пруд тот самый, где вначале
Мы графа юного встречали,
где летом он сидел, как пень,
Буквально каждый Божий день.
Вода тиха и неподвижна,
Вокруг покой и тишина!
Кругом ни шороха не слышно.
Еще не отойдя от сна,
Деревья в золото одеты,.
Недвижимы в тиши стоят
В сиянье солнечного света
Вот-вот заблещет их наряд!
Вдруг всплеск - и лодка показалась
На гладком зеркале пруда.
В ней двое. И она прижалась
К нему и шепчет тихо: Да!
Милый, мы теперь навеки
Любовью связаны одной.
Из-под родительской опеки
Готова я бежать с тобой!
И он ее приобнимает,
Целует в спелые уста –
Она лобзаньем отвечает
И повторяет: да, да, да!
Достиг он цели! но сомненья
Его одолевают вновь -
Он на вершине упоенья!
Но что он чувствует: любовь?
Любовь! Любовь? К кому? К крестьянке?
Ведь он сиятельнейший граф!
Она - алмаз простой огранки
В наискуднейшей из оправ!
Что проку от ее любови?
Зачем она ему нужна?
Граф нервно вскидывает брови:
Была б графиня иль княжна!
Но Боже, как она красива!
Какие милые черты!
И этот взгляд ее игривый,
Очаровательное «ты».
И грудей полных колыханье
Под этим грубым полотном!
Ах, как сбивается дыханье
От мыслей ветреных! Потом! 
Что делать мы решим потом!
Сейчас же время наслажденья,
Когда сбываются мечты!
И граф в волшебном упоеньи
Целует нежные персты!
Она воркует и смеется,
Румянец покрывает грудь!
Ах, боже мой, как сердце бьется!
Ах, как все сладко! Ново! Жуть!

Гордей Кузьмич вздохнул глубоко:
«Ну все, подлец! Пришел твой срок!
В ад прямо ждет тебя дорога».
И в тот же миг спустил курок!
Раздался выстрел. Вскинув руки,
Граф повалился на корму.
С блаженным выраженьем муки
Мгновенно смерть пришла к нему.

И Маша смотрит удивленно:
Что с ним? Чего он вдруг упал?
Когда коленопреклоненный
Пред нею только что стоял!
Ах, Боже, Боже! Что с тобою? -
Она воскликнула! И вдруг
Душа наполнилась тоскою.
Нечеловеческий испуг
Теперь в глазах ее прекрасных -
Теперь увидела она,
Как пропиталась буро-красным
Ткань дорогого зипуна!

Она вскочила, побледнела
И кинулась к нему стремглав,
Обняв безжизненное тело,
Главу его к груди прижав.
Рыданья вырвались из груди,
Какой-то хрип, стенанья, стон:
«О, помогите! Люди! Люди!
За что? Чем провинился он?»

Гордей Кузьмич в оцепененьи
Смотрел на эту сцену. Он
Не испытывал сомненья.
Все было так, как будто сон
Какой-то страшный вдруг приснился.
Он выстрелил, и тот свалился!
И вот теперь кричит она,
Страданья страшного полна!
И всей душою сострадая,
Хотел вдруг крикнуть что-то ей
И приласкать и, утешая,
Прижать ее к груди своей.

Но вот она остановилась,
В лице переменившись вдруг.
Он мертв! Она его лишилась!
-О, мой неназванный супруг!
В сырой и сумрачной могиле 
Тебе меня недолго ждать!
Господь! Мы вместе согрешили!
И вместе будем там лежать! 
Сказала, на ноги вскочила
И кинулась внезапно в пруд.
Холодная вода накрыла
Ее тотчас. В смятеньи тут
Гордей Кузьмич ошеломленный,
Как будто кем приговоренный,
Стоял недвижимый и злой.
Его обуял гнев тупой!
В бессильи наблюдал он сцену,
От напряженья вздулись вены
На сильных и больших руках,
Но он остался в дураках!
И он воздел тут руки в небо
И странным голосом, нелепо
Вдруг возопил что было сил:
- О Боже! Я ль о том просил?
Затем завыл протяжным воем, 
Как зверь израненный, с тоской,
Но небо серо-голубое
Хранило вечный свой покой!
И лес все так же был прекрасен,
Под гладким зеркалом пруда
Прозрачна и свежа вода.
День обещал быть чист и ясен.

С тех пор она живет в пруду.
Такую слышал ерунду.

***
Вечор. Гуляя перед сном,
Я размышлял о самом разном.
Ах Боже мой, как несуразно
Мы жизнь никчемную ведем.
Нет в нашей жизни красоты,
Одно стремление к богатству.
Мы все погрязли в этом блядстве,
Забыв про детские мечты.
Я шел вдоль берега пруда,
Луна дорожкой отражалась
Но чу… на миг мне показалось,
Что забурлила вдруг вода.
Девичее мелькнуло тело
Во вдруг нахлынувшей волне,
Рука прелестная взлетела,
И всплеск раздался в тишине!
Во свете звезд мелькнул плавник,
Но все исчезло в тот же миг.
А вечер выдался погож,
Сияли звезды в небе ясном,
Кругом все тихо и прекрасно,
Меня же пробирает дрожь.
Вот странное виденье вдруг!
Мне стал противен мой испуг.
И я подумал: что за бред,
Ведь детских страхов больше нет!
Стоял июнь, начало лета.
Лягушки квакали в пруду,
Цвела черемуха в саду
И соловей трезвонил где-то.
Я улыбнулся, черт возьми,
В наш век такие предрассудки!
Должно быть, это просто утки
Так глупо шутят над людьми.
Но тут вода вновь забурлила
И показалась голова.
Я вскрикнул, кровь застыла в жилах,
И не описался едва!
А голова вдруг улыбнулась,
Видать, мой страх ее смутил.
И снова в воду окунулась!
Бежать! ... Бежать? ... Но нету сил! 
И я застыл в оцепененьи,
И простоял так с полчаса,
Но больше не было виденья,
Лишь над водою небеса
Все так же звездами мерцали
Все так же воды отражали
Луны холодный бледный свет.
"Что это было: явь иль бред?"-
Я размышлял потом в кровати:
Подумать только, вот ведь, нате!
И все никак уснуть не мог,
Переживая нервный шок.
И в полуяви полусне
Она все представлялась мне.
Не врет народная молва:
Она чудовищно красива,
Ее я разглядел едва,
Но то, что разглядел - то диво!
Мне сразу бросилась в глаза
Очей прекрасных бирюза,
Власы прелестницы моей
Струились, будто бы ручей,
Так хороши, душисты, свежи
Сплетенные в венок цветы,
Как символ самой чистой, нежной
И непорочной красоты,
Ее головку украшали
И в то же время завершали 
Весь обольстительный наряд
Так, видно, модно у наяд...
С прищуром чуть лукавый взгляд,
Зубов ее жемчужный ряд,
В улыбке приоткрытый рот,
И брови тонкие вразлет.
И грудь у ней была полна!
Не скрыла от меня волна
Всех этих прелестей. И вдруг
Я позабыл про свой испуг.
Все горячей и горячей
Горел огонь ее очей
Какой-то страстью неземной!
И понял я, что ей одной
Я весь теперь принадлежу,
Ее люблю и ей служу,
И я ласкал ее всю ночь,
Она совсем была не прочь.
И отдавалась страстно мне
В ночной звенящей тишине.
А я ласкал ее соски,
И кровь давила мне виски.
И кожи дивный аромат
Я много, много раз подряд
Вдыхал, целуя ей живот.
Ловя ее горящий взгляд,
Я чувствовал уже вот-вот,
И вот тела наши слились
И я взлетел куда-то ввысь…

Проснулся я лишь поздно днем,
Но пусто в уголке моем.
Один я в комнате пустой
С больной усталой головой.
Лишь простыни хранили след
Моих сомнительных побед.
Так что же это: явь иль бред?
Но все, дурман ночной прошел.
Я посмеялся над собой.
Но вдруг мой взгляд скользнул на стол
Как будто бы совсем пустой.
Но что это? Постой, постой,
Я крика удержать не смог:
Там на столе - ее венок!

Другие произведения автора:

О стихосложении.

Признание

О том, как я писал басню