Опрокинут к западу дым,
благозвучно съедая полена.
Над костром застыл мой сын,
Склонив над капищем колено.
Клятву бросил он в огонь,
Излил чашу с молоком и мёдом.
Взглянул на светлую ладонь,
Где оберег лежит сродный.
Золотая сверкает жар-птица,
В круге застыв неподвижно.
В глазах парня её частица.
Душу к молитве движет.
Он руки к небу вздымает,
Молвит тихо затаенные речи,
Капище с ним угасает
Без солнца в осенний вечер.
В скорбный час темнозорья
Закат пеплом мир накрывает.
В его душе Карны раздолье,
И дикий табун злости гуляет.
Между скал, опрокинутый ветром,
Мой корабль нашёл приют.
В сером небесном пепле
Парит сыновий молитвенный звук.
Здесь, посреди горной природы
Я встал на извилистый путь.
К Маре иду от батюшки Рода.
Как хочу я с этой дороги свернуть…
Снег покрыл наши долины,
В сказку превратив белый свет.
Но проклятье моё Род не отринул,
Причинил миру я множество бед.
Я думал, с собой унесу проклятье.
Но, вижу, вокруг меня его нет.
А как дома дела, хочу узнать я.
Неужели там остался мой грех?
Всякий раз будоражит он память,
Острой секирой пронзая сердце.
Воспоминания тяжелее камня,
Что с выси летит на меня небесной.
Увёз по юности в терем Велеса
Своих стариков на закланье Морене.
Ещё до этого стал изувером я,
Поскольку в святость долга не верил я.
Но невосполнима потеря,
Каждый день надрывает сердце.
Стал лютым, диким зверем я,
На земле не находя себе места.
Только сейчас я осознал,
Чего стоили слёзы родных.
Их я давно потерял
Ради желаний низких своих…
На слёзы родителей громко смеялся,
Сильнее кнутом погоняя коня.
Не вспоминать их себе я поклялся
Перед сияньем святого костра.
Между сосен вековых я блуждал,
Воскрешая голос медведя внутри.
Он резал грудь, как калёный металл,
Сияющий светом морозной пурги.
Утешенье себе в медовухе искал,
Каждый раз пробуждая медведя.
Я жизни своей так и не узнал,
Всё сильней ощущая потерю.
Умывал я руки кристальной водой
И глотал дым священных трав,
Но не стал я снова собой,
Так себя и не познав.
Я слышу тебя, мой родимый сынок,
Танцы твои над священным костром
Очищают моё душевное зло,
Ведь его оставлял я на потом…
Не хочу вспоминать красоту природы,
Что поздно сумел я прочесть.
Я видел себя выше Рода,
Тогда мною правила месть.
А сейчас, на закате жизни,
Когда пепел внизу воспарил
И покрыл мои тёмные мысли, -
Я б теперь по-иному прожил.
Ветреный снег осыпал меня.
Борода от мороза заледенела.
Мне не хватает людского тепла,
Чтобы сердце моё отогрелось.
В кулаке сжимаю камень –
Отпечаток совести моей.
В глазах моих гаснет пламень
Былых боев и побед.
Теперь совершенно не нужен
Я в жизни и планов уж нет.
Морена волчьей стаей кружит,
Звериный рык летит мне вслед.
Мелодичный треск огня…
Чары звёздных дорог.
Капище и сын мой меня хранят
И не дают преступить порог.
Ты прости меня, сынок,
Что среди своих невзгод
Я уберечь тебя не смог.
Стыдно и пред тобою, Род.
Гой! Кричу меж скал высоких.
Гой, ты матушка Земля!
Родился сын твой убогим.
В навь уведи меня, матерь Сва.
Голос умолк мой звериный,
Верю в то, что услышали там.
За невидимой дверью остались
Те, которых скрывает крамола-тьма.
Оберег обжёг сыну ладонь,
Напитавшись жаром костра.
Уронил его парень в огонь,
Оправданья себе не найдя…
Бросил он взгляд вдоль равнины.
Тройка, сияющая звёздами, мчится.
В телеге Марена сидит
И остановившись, ему говорит:
- Прости меня ты, добрый молодец,
За твоим отцом я мчусь.
Там ему очень холодно,
Твои мольбы ему жизнь не вернут.
Слишком тяжек его рок,
И молитвам твоим не под силу
Отправить его в ирийский полёт
И не стать ему в Нави птицей. -
Она сошла со своей повозки,
Белое лицо сияло печалью:
- Ты хоть и смертный,
Награжу тебя я за отвагу, -
Сказала с поклоном девица,
И протянула свой талисман.
Это была Сва – первая птица,
Всех славян великая мать.
Девица исчезла в тот миг,
Лишь снег посыпал крупою с неба,
Окончилась ныне отцовская жизнь,
Погас последний луч света.
Парень сжал в руке оберег.
Отцовское сердце ещё билось.
Перед глазами возник тот хребет,
Где с ним в этот миг смерть возилась.
Парень рвануться в скалы посмел,
Но Мара его остановила.
На горе мелькнул силуэт,
По лицу парня слеза покатилась.
Рваные паруса корабля
Обнимали мачту на трюме унылом.
И обломанный нос птицы Сва
Под кормою валялся забытый.
Ветер трепал мужские волосы,
Длинные пряди стирали слёзы.
По щекам ночи голодные вороны.
Вырывалось отчаяние птицей горя.
Сын долго рыдал между скал,
Слушая музыку длинного ветра.
Ошибок отца он не осознал,
Пока не вдохнул горечь его пепла.
Он над капищем древним стоял молча,
Слушая треск молодого огня.
Дым на запад прочь улетал,
Где отец родного сына ждал…
Ирийский полет - Ирий (вирий), древнейшее название рая у славян. Это «страна Солнца». И следует сказать, что в славянской мифологии словом ирий обозначался не мифический рай, а реально существующее географическое место. Именно поэтому, разные версии славянских легенд помещают ирий в Беловодье, на Эльбрусе, на Урале, на Байкале, и т.д. словом «ирий» у славян обозначался эпицентр космической катастрофы. Далее описаночто представлял собой ирий в мифологии древних славян.
В славянской мифологии ирий имеет мировое дерево, а потому его еще называют ирий-сад. На вершине мирового дерева обитают птицы, или души умерших. Ирий имеет ключи с чистой родниковой водой. Священным деревом Ирия в славянской мифологии считаются дуб, береза, или яблоня, на которой растут молодильные яблоки. В начале времен Ирий отмыкался ключами, которые находились у ворона. Однако громкое карканье ворона постоянно беспокоило души умерших, которые обитали на вершине мирового дерева. И тогда Бог приказал ворону отдать ключи ласточке. Ворон послушался, но один ключ оставил себе. Ласточка стала укорять ворона за обман Бога, и тогда он со зла выдрал у нее несколько перьев из хвоста. С тех времен ласточкин хвост стал раздвоенным. Узнав о бесстыдстве ворона, Бог рассердился и обрек всех ворон клевать мертвечину. Но ворон так и не отдал ласточке ключ - им он отпирает дверь Ирия, когда его собратья-вороны прилетают в Ирий за живой и мертвой водою.
Другие произведения автора:
Ты прости...
Омут мой
В тумане лет…
Это произведение понравилось: