Пушкин и Земфира

     (Пушкин и Земфира)

                 Спит Александр. Его целует
                 луч солнца. Луч, но не она...

Игривый ветер не спеша
пускает волны в поле вольном.
Прекрасна жизнь и хороша,
коль отдыхать собрался в Долне*. 1

Именье друга здесь. За ним
в лесу – то Александр запомнил! –
цыганский табор есть один,
дикарской вольницы исполнен.

Старшой над всеми – булибаш*, 2
авторитет беспрекословный.
«Закон степи – закон и наш» –
звучит в веках их родословной.

У булибаша красотой
невероятной слыла дочка.
Видать, зачатая с мечтой
была она степною ночкой.

Своей делилась лепотой 
за это щедро с ней природа:
Идёт, и видно: вот порода,
что хочешь – падай, хочешь – стой,

но оторваться невозможно
от блеска буйной красоты.
И чаровница непреложно
ворвётся в знойные мечты.

Так и Земфира: дивной стати,
и нос точеный у неё,
глаза – два огненные братья,
и косы в руку толщиной.

Ей бы мужчиною родиться: 
штаны наденет вместо цох*, 3
каракуль кушмы* серебрится, 4
мундштук к губам её присох.

С восточных пестрых шаровар,
с фигуры стройной и высокой
глаз не свести: вот вам товар,
невеста высшего полёта!

А как пойдёт,– вода струится
как будто бы в небытиё,
и с мелодичным птичьим свистом
всё замирает вкруг неё.

Земфира, право, хороша,
красивей нет её в округе.
И двух мужчин дочь бульбаша
свела с ума – поэта, друга.

Земфира, дочь огня и ветра,
как птичка певчая вольна:
красавица была одна,
ей песнь любви никем не спета.

Как удержать её, стихию,
в железных, пламенных руках,
коль кони в степь несут лихие,
и ветра клич застыл в устах.

Но Александр совсем забыл,
что чужероден он в их стане,
и он Земфиру полюбил,
да так, что мочи и не станет.

Они стояли на заре 
в лучах пунцовых утром рано,
блестели росы по траве,
в лесу запутались туманы.

И замер он, рука в руке,
с своей возлюбленной Земфирой.
Не шли – летели налегке,
любовь царила в целом мире!

Так думал он, но не владел
душою пламенной цыганки.
Костёр любви её хладел,
на сердце появились ранки.

Они не знали языков:
она – его, он – её рода.
Любовь не терпит тех оков,
что так препятствуют народам...
...............................

В шатре холодном и пустом
сидел и горько плакал Пушкин.
Он сожалел лишь об одном:
любви уже не будет лучшей.

Он застонал. Но окоём
был равнодушен. Только ветер
пустынным эхом бился в нём,
да по шатру – тревожный трепет.

«Земфира...» – слово на губах
застыло скорбной, жуткой маской.
«Люблю тебя!..» – золой в степях
развеялось желанье ласки.

Он безнадёжное «люблю»
всё повторял в тоске зыбучей...
Слезами годы лишь зальют
пожар любви его горючей.

Узнал Алеко, что Земфиру
сгубил возлюбленный-злодей.
Он в руки взял печали лиру
и струны горькие задел...

Любил он вольность – восхвалял,
писал ей оды, посвященья.
Что вольность – то не воля, он не знал,
когда любил её творенье.

Никто не сможет удержать
в руках могучий вольный ветер.
Любить свободу и понять
поможет тихий, грустный вечер. 

И он расскажет, как в степи,
в молдавской вышитой рубашке,
Земфира вечным сном уж спит,
раскинув руки нараспашку.

У сердца, как немой укор,
под цвет шитья здесь распустился
любви невиданный узор –
кровавый след воспламенился.

Она лежала на спине
и целовала своё небо,
а пальцы – ветром по струне –
играли чью-то быль, как небыль...
.................................

Поэт с поникшей головой, 
рука небес тебя простила.
«Цыганы шумною толпой...»
перо печально выводило.


     1 -  с. Долна – имение Константина Ралли, кишиневского друга Пушкина
     2 -  булибаш – цыганский барон, староста табора
     3 -  цоха – длинная юбка, одеваемая одна поверх другой
     4 -  кушма – молдавская каракулевая шапка с круглым верхом


03.01.2015 г.

Другие произведения автора:

В. Шекспир. Сонет 154

В. Шекспир. Сонет 52

Продрогшие раздумья