Я обнимал растерянное время, Я больше не был неуспевшим, Я не устал искать таинственного зверя С печальным обликом ступающей зимы. Как постарела ложь... как потускнела. Представь,что Свет покинул тьму, И ты поймешь, что никогда не верил В то, что рождало эту Тишину. Ты, близоруко спящий на ветру Доверчивых углов, крестивший догмы. Ты знаешь - при цветении болят И корни, и листва, и вёсны, Что зеленеют у ослепших на виду, Не презирая собственного тела. Бессмертие потерь тебе к лицу, И белое, и черное на белом. Так выбирай оружие и стены Сутулых спин иль царственных осанн... Где, чуть заранее, в замерзшей сердцевине, Ты сны ветвей надеждой целовал. Смотри, как непричастно небо, Смотри, как безучастно дно... И я держу в руках слезу Рахили (Белей ее, наверное, одно...) Жизнь падает, ей новый смотрит вслед... И ты, во всем и всем одновременный, Разучишься бояться и кричать, Бояться человеческого тела. В тепле предвзятых слов и тесноты, Что Богу твоему темно, Ты выйдешь из потери глубины Чтоб осветить мерцающее дно... Где сны всё падают в забытую родильню Чисты как холод, пьяны как вино. Ты помни – человек, рожденный здесь, Ты начат здесь, и только после ты бессмертен; Ушедший в длительность тебе читать судьбу Вслух и побуквенно всем, кто стоит напротив. И сжатых слов оплакав глубину, Молчать в глаза для всех, кто что-то спросит. Вновь подходить к вещам и трогать снег... Охрипшею водой поить Рахиль, И без вести тебе врученный слог В промерзшей сердцевине зеленить.