Роман в стихах
2 части и эпилог.

Посмотреть или отправить другу: http://rutube.ru/tracks/4466089.html

Поэма
Нового Времени






Посвящается Мэри Орлис





Часть первая

«За диск в переднем колесе я положила приглашенье,
Ты совесть потерял совсем!» А я не мог сдержать волненье
И безнадежно опоздал,
Копаясь с бабочкой проклятой,
Нет, лучше уж махать лопатой,
Чем перед зеркалом стоять, глядясь бездарно в отраженье.
Ну что еще я мог сказать: «Лечу, душа, одно мгновенье!»
Потом одеколон достал…
А Дом Торжеств уже сиял,
Вбирая сливки светских хроник;
Закрытие Недели моды размахом потрясло Москву,
Жизнь, разгоняясь год от года, мою развеяла тоску!
Так малолетний трудоголик
Был тайно в мачо превращен…
И что скрывать, я был польщен,
Когда она – сама богиня – меня на раут позвала,
Мой друг, удача не покинет, когда звезда тебя вела!

Под моросящим мелким ливнем брожу, ищу ее авто,
Гоню волну ботинком стильным, набралось влагою пальто…
Нет, не найти ее «Порше»!
Спортивный тюнинг, в белой коже –
Да вон вдали стоит похожий;
Опять ошибка, вот проклятье, меня прошиб холодный пот,
Пропал настрой, промокло платье, обдал из лужи остолоп,
И я отчаялся в душе…
А Дом Торжеств сиял уже
Так издевательски прекрасно,
Что я от злости был готов поужинать своею шляпой;
Когда ты круглый идиот, не стоит жить таким растяпой,
Себя терзая ежечасно,
Пойди и тут же утопись.
Поверь, невыносима жизнь,
Когда стоишь у врат желанных, но гонит прочь тебя судьба;
Так знай, не будет оправданья, когда ты сам себе судья.

Машины мчатся по проспекту, а я стою, остолбенев,
Как мне найти такую секту, где отмолить смогу свой грех?
Какой – не знаю, и не важно!
Но ясно мне, что неспроста
Стою, как пьяный у холста,
Вожу рукой, и вдалеке, в цветные пятна расплываясь,
Ряды огней в Москве-реке текут, от зданий отражаясь…
И я шагнул вперед отважно…
Так поступает мистик каждый,
Когда наткнется на забор, тогда, отбросив всякий вздор,
Он верит в тайную тропинку, по ней он может без запинки,
Главою небо подперев
И сердцем чистым осмелев,
Пройти незримые препоны и дивный обрести Грааль!
Кто презирал любви законы, тот сам невежа, трус и враль!

Иди, пусть дождь об лоб колотит, не надо боле нам зонта!
Без веры в чудо мы в болоте и жизнь печальна и пуста!
И если то, чего мы жаждем,
В подлунном мире суждено,
Его отыщем все равно.
Вода по капле точит камень, а наша воля гнет металл,
И тот, кто цель свою оставил, не знает точно, что искал.
Да, повторять не надо дважды
Тому, кто побеждал однажды,
Что смелость города берет.
Засунув сигарету в рот, я вижу морду льва в оскале...
Поверьте, я не болен так, как вы уже предполагали.
Стоит авто, и разрисован весь капот,
Как с полотна Дали сошед,
Лев скалится в меня с «Порше»!
Так вот она, моя разгадка, – улыбка скачет по лицу,
И, сердцем замирая сладко, я наклоняюсь к колесу!

Кусок размокшего картона сжимаю с трепетом в руке,
Теперь я – важная персона; на пригласительном, в венке,
Изображен Гай Юлий Цезарь
Как дань новейшей русской моде,
Коварной по своей природе.
Она сулит нам Рубикон – рискни, поставив все на кон,
И, может, станешь, русский барин, судьбы своей лихой хозяин!
Так рассуждает каждый слесарь,
Но я, богемных дел профессор,
Вхожу в распахнутую дверь.
Без сердца был рожден, поверь, кто, увидав парчу и мрамор,
На лестнице, что в свет ведет, на миг пред зеркалом не замер.
Подумай, а потом отмерь,
И смело я беру расческу,
Крушу намокшую прическу,
С зачесом этим благородным лечу, расправив гордо плечи.
Кто ощутил себя свободным, забыл про утро в поздний вечер.

Вошел, точней сказать, ворвался я в светом залитые залы,
Вокруг от яств столы ломятся и льют шампанское в бокалы.
Вина игристого поток
Заставит сбросить маску спеси,
И вот уже хмельной повеса
Остроты сыпет через край, по образу шипучей пены,
Полнее кубок наливай, он не простит тебе измены!
И сделал я еще глоток.
О как же потолок высок,
И как чудесна эта люстра,
Лишь современное искусство могло родить такое чудо:
Хрусталь средь тысячи огней, свет преломляющий повсюду!
Но вот пришел я в чувство.
Мне здесь назначено свиданье,
И, несмотря на опозданье,
Я должен проявить галантность, а не стоять, задравши нос;
В руках сжимаю два фужера, застывши, как немой вопрос.

В толпе веселой, пестрой, шумной я взглядом отыскал ее,
Сорвался с места, как безумный, зашлось дыхание мое,
Стою, смотрю в ее глаза
И, вымолвить не в силах слова,
Частенько вспоминаю снова
Я этот странный чудный миг, похожий на немую сцену,
Высокий платья воротник… А золотую диадему
Так украшала бирюза,
Что если я и мог сказать,
То бедной прозы монолог
Уже соперничать не мог с звенящей нотою момента,
Но короток стоп-кадр в кино, и дальше будет длиться лента.
Теперь к себе я слишком строг,
Тогда – стоял и улыбался
И притворяться не старался,
Когда она взяла бокал, моей руки коснувшись нежно,
Что этой встречи страстно ждал и что влюблен я безнадежно…

«А где же ты забыл поднос? – мне в ухо кто-то рявкнул строго. –
Ты все шампанское разнес? В руках ты разнесешь не много!
Да хватит глупо улыбаться!»
И строгий дядя в белом фраке,
Как дрессировщик на собаку,
Стоял и продолжал орать, орал, покуда не утих,
А я никак не мог понять, чего же хочет этот псих.
«Да дайте все же разобраться,
Чего кричать и зря стараться,
Вы с кем-то спутали меня!»
А он еще поддал огня: ты, говорит, здесь на работе,
Вон твой коллега весь в заботе,
Таких, как ты, мы брали зря!
О Боже, лучше бы я спал,
Я с омерзеньем осознал,
Что в черном смокинге, с зачесом здесь ходят все официанты.
Будь проклята моя прическа, гори все бабочки и франты!

«О выходке твоей позорной сказать цензурно не посмею!
Мой кавалер гуляет гордо, как шут разряжен под халдея!
Я позвала тебя, и что же?
Ты проявил характер свой,
Теперь, прошу, иди домой,
Не утомляй меня речами, что тупы, как твои остроты,
Как будто не было печали, шутник играет в идиота!
Да ты им стал давно, похоже!
Что издали видать по роже,
Залитой густо бриолином,
Ты зачесал свой волос клином? Теперь вруби свой лоб бездарный
В пирог иль торт, и будь таков, по назначению скандальный!»
Как кот, облитый керосином,
Распорядитель фыркнул громко,
И вот его видали только!
О, страшен гнев прекрасных дам, бежит его подчас герой!
И с горла бабочку сорвав, с трудом я овладел собой.

«Теперь прошла ты испытанье, – я с вызовом ответил строго. –
Прости меня, в своих исканьях я далеко зашел немного,
Но ты должна меня понять:
В кругах гламурных и циничных
В глаза бросается отлично,
Как держат дамы за шутов своих убогих кавалеров;
Кто пресмыкаться не готов, про тех твердят: “Не те манеры!”
А сами норовят продать
Получше красоту и стать!
Окружены толпой льстецов, себе лишь набивают цену
И ждут, когда придет богач и их погладит по колену!
И если ты смогла узнать,
Что я одет в официанта,
То значит, нет в тебе таланта
Бездушно обходить друзей, к тебе стремящихся открыто.
Встречаем разных мы людей, но благородство не забыто!»

«Да я бы в жизни не узнала, что ты пришел меня позорить,
Я людям доверять устала и не могу теперь и вспомнить,
Что не пришлось мне обмануться,
Когда плечо найти пыталась,
Таких, уж видно, не осталось
Надежных, искренних мужчин, дающих женщине опору,
Лишь водевиль, лишь смех один и сколько наглого напора!
Нет! Лучше лечь и не проснуться,
Чем посреди толпы очнуться
С халдеем за одним столом. И слушать, как его муштруют.
Ты, значит, думал о другом, а раки, знаешь, где зимуют?!
Смотри, над нами все смеются!
В твоих нарядах разбираться
И слабоумным заниматься
Позволь наивной юной дуре, а мне так нынче недосуг.
Ступай, мозги мои не пудри, отныне ты мой бывший друг!»

Сюртук я свой содрал с плеча и, наконец, вздохнул свободно,
Как быстро разошлась толпа, стою один в рубашке модной.
Ни дать ни взять как русский Байрон.
Хотя куда мне до поэта,
Гонимого бездушьем света;
В наш век железный и немой я лишь смущенный недотепа,
А благородный образ свой родил я из пустого трепа
Одетых в черное ворон.
Играй, играй аккордеон
Мотив, что водкой запивают, и спьяну, дико разойдясь,
Коленца весело ломают, безумной пляскою пьянясь.
Ты не явился на поклон?
Упал под стол артист безвестный?
Зато гостей развлек ты честно,
И уж готовит опохмел тебе шинкарь рукой привычной…
О, русской жизни беспредел под позолотою столичной!

Налей-ка стопку, старина, она обедню не испортит,
Я осушу ее до дна – от мишуры с души воротит,
В которую рядятся вновь
Порок и тайная измена,
Как словно вырвались из плена
Томов замшелых, пыльных книг, тобой зачитанных с излишком,
Все тот же ветреный старик и дама с пинчером под мышкой.
И вот опять нам портят кровь
Снобизм, продажная любовь,
Они нас снова заставляют плясать под их дурную дудку,
Тебя в повозку запрягают и, растревожен не на шутку,
Спешишь, как ослик на морковь,
Которую подвесил хитро
Возница над твоей макитрой!
Ты будешь век за ней бежать, увы, старания напрасны,
Ты полон сил, но каждый шаг цель удаляет ежечасно!

Смотрю в окно, сейчас к застолью я возвратиться не могу,
Вдали, на сопках Воробьевых, подсветкою украшен МГУ.
Привет, науки светлый храм,
Покинутый совсем недавно,
Теперь мне вспоминать забавно,
Как в холле я твоем стоял, как у подножья монумента,
И список долго разбирал, пока узнал, что стал студентом.
Как трудно, с горем пополам,
Читал науку по слогам,
И как я знание свое по кирпичу упорно строил,
Пока волшебный мир науки меня признаньем удостоил.
Был сопричастен тем делам,
Что лучшие умы творят,
И пусть невежи говорят,
Мол, человек уже не тот, и пусть решают все машины,
Я преклоняюсь перед Вами, мои наставники, поныне.

«Ну хватит дуться, фантазер, развесивший лапшу по уху,
Коль будешь дальше так хитер, то схватишь мигом оплеуху!
Пойдем, там шоу началось,
Давай забудем твой огрех,
Подумать только, просто смех,
Как ты вещал про нравы дам, своей обидой упиваясь.
Пройдет такой вот по ногам, уйдет потом, не извиняясь!
Ну что стоишь, как в горле кость?
Ты что, забыл, что ты здесь гость?» –
И, как капризное дитя, меня за руку потащила,
И радость, сердце наполняя, печаль мою укоротила,
Забыты сразу боль и злость,
Я снова полон жизни,
А ну-ка, в кубок брызни
Нам человек вина скорей, мы жаждем зрелищ новых!
Как заклинает змей факир, гнут силачи подковы!

Я вам такое шоу опишу, какие там факиры, силачи!
Вот в полутьме стою и не дышу, и тлеют перед сценой две свечи!
Раздался шум струящейся воды,
Все замерли в тревожном напряжении,
Тут занавес упал одним движеньем…
Огромных две коньячных рюмки вдруг оказались перед нами,
А в них змеились две фигурки, и я их пожирал глазами.
Мелькали их бесполые зады,
И вам скажу, не райские сады,
В движениях их, в течении звуков мне представлялись
Неземная мука, агония – вот так они метались,
Биясь в воде в стекло на все лады.
И вдруг язык багровый в одну из рюмок начал заползать…
«Ну разве можно столько не дышать!» –
Подумалось, но действо продолжалось, фигура в рюмке к языку ласкалась,
Язык дрожал и извивался, и в чем здесь смысл, понять я не пытался.

«Ну что же, очень эротично!» – съязвил развязанный фальцет,
Я повернулся энергично и обомлел: ее со мною нет!
О как я мог, в похабство вперив взор,
Вдруг потерять, что мне всего дороже?
Порок врожденный в нас живет, похоже,
Манит к себе постыдный хоровод, там место для тебя всегда свободно,
И вот на голос, что дурманяще поет, уже идешь, стирая пот холодный.
Так, несмотря на совести укор,
И омерзенью своему наперекор
Мы гибнем в гадостной трясине среди зловонных пузырей
И нагло врем в своем бессилье, что в ней сидеть всего милей.
Она ушла – и это мой позор,
Средь лиц развязанных и пьяных
Она увидела – опорой я не стану.
О как же бесконечно одиноко, невинной красоте среди толпы
По воле волн мотается жестоко корабль, лишенный паруса мечты!

Нашел я даму у колонны – стоит, глядит поверх голов,
И взгляд ее тревоги полный кого-то просверлить готов.
Невольно следуя за ним,
Я разглядел одну фигуру,
Пожалуй, можно только сдуру
Одеться в розовый костюм и так стоять с лицом печальным,
Скорей, он даже был угрюм, как старый канделябр с свечами,
Тот незнакомый гражданин.
Каких объелся ты маслин,
Чтобы сыграть Пьеро из ада, лишенного последних сил?
Кто на потеху маскарада в тебе надежду погасил?
Зачем торчишь как перст один?
Как кролик плюшевый на свалке?
Гляди – привяжут паклю к палке,
Подпалят твой картонный мир, где ходят в розовых костюмах!
Но ты стоишь невозмутим, ты гнил уже в вонючих трюмах.

Она смотрела на него, в глазах – испуг и состраданье.
«Здесь не поделать ничего, ты тратишь зря свое вниманье!» –
Сказал, обняв ее за плечи,
Но стало мне не по себе,
Я словно был с собой в борьбе,
С трудом вымучивал улыбку, спокойный ироничный тон,
Так, будто знал свою ошибку, как будто сел не в тот вагон,
В дождливый и угрюмый вечер
С проводником боялся встречи
И мял в кармане свой билет, уже отныне бесполезный,
И знал – доехать шанса нет, что ссадят завтра на разъезде.
Ну а пока раскинем карты,
Мои попутчики азарта,
Под стук колес, под стук сердец, пусть мы рабы своих желаний!
Но банк срывает удалец, пройдя с улыбкой путь страданий!

Для русских женщин испокон всего превыше боль чужая,
И бьют они земной поклон, больных и сирых ублажая!
«Верни улыбку на лицо,
Забудем пошлость этой жизни,
Не стоит предаваться тризне
По душам скорбным и немым, затерянным в честном народе,
Что ходит тупо на балы, одевшись по последней моде.
Вон, как пасхальное яйцо,
Разряженный стоит Кацо,
Он дик в витрине разноцветной кичливой радостной толпы,
Не стоит грусти он ответной, что красит так твои черты!»
И тот не будет подлецом,
Кто Дамы угадав желанья,
Вернет картины процветанья
Перед ее душевным взором, уставшим от чужих забот,
И заклеймит себя позором, кто поступил наоборот!

Она мой локоть крепко сжала. «Уйдем отсюда поскорей,
Здесь все не задалось сначала, не будет дальше веселей!» –
Шепнул ее дрожащий голос,
И я размок, и я размяк,
Как пересушенный тюфяк,
Попавший вдруг под сильный ливень; пока болтался на веревке,
Распух, как слон, и оборвался, весь перемазавшись в известке.
Ласкал мне ухо ее волос,
Желаний перезревший колос
Попал под сердца молотилку, и в ожидании наслаждений
Я засыпал зерно в копилку своих грядущих достижений.
Как вылезший на солнце полоз,
Крутился я вокруг любимой
И спрашивал с заботой мнимой,
В какое лучше заведенье направить нам свои стопы,
Где свет стоит на загляденье и где диджеи не тупы.

Мы покидали Дом Торжеств, и я бежал навстречу счастью,
То поправлял часы «Брегет», что щекотали мне запястье,
То щупал нервно кошелек,
Понять пытаясь, сколько денег,
И клял себя, что я бездельник,
И что не знаю деньгам счета, не знаю меры иногда,
А вот настанет час расплаты, и мне не хватит их тогда!
На улице пошел снежок,
Нам взял швейцар под козырек,
Я шел в отличном настроении, наглея прямо на глазах,
Острил, шутил самозабвенно, совсем забыв о тормозах.
Что, мол, не понял я намек,
Что если б это была львица,
Ну, на худой конец, тигрица,
Но лев зачем был нарисован во весь капот ее «Порше»?
Ага, затем, чтоб каждый понял: не нужен лев, что есть уже!

Она двусмысленные взгляды бросала, пробуя педаль,
Потом, сдавая лихо задом, разбила о бордюр фонарь,
Не огорчилась совершенно,
Сказала не звонить в ГАИ,
На возражения мои
Ответив с вызовом достойно, что это просто ерунда,
И случай этот застрахован, а платит «Ингосстрах» всегда,
Что я зануда, несомненно,
И что нарочно, непременно
В шута наряжен был сегодня, как сводный братец Франкенштейна!
Наверно, пьяной была сводня, стакана два хлебнув портвейна,
Когда солидно и степенно
Ввела бубнового валета,
Тот дрыгал ножной по паркету!
Что нужно мне сменить наряд, в таком же виде невозможно
Явиться в клуб «Вечерний Сад», куда поедем неотложно.

Я от таких речей притих и вжался в кожаное кресло,
Шум города почти утих, он затерялся в снежной песне,
Чей ненавязчивый мотив
Врачует наши перекрестки.
На невысокие подмостки
Небес свинцовых и угрюмых залазит нехотя зима,
И мокрый снег в неспешных думах нам высыпает на дома.
Он тает, короток порыв,
И даже несколько игрив
Его приветный нежный шепот, звучащий тихо на дорогах,
Но знай: за ним могучий рокот лавин снегов, в небес отрогах.
Под леденящий вьюг надрыв
Сильна мелодия зимы!
И души наши и умы
Она легко заворожит, летя по русскому раздолью,
Ей славу колокол звонит, звук рассыпая крупной солью!

«Ты что, лизнул в уборной марку? А ну, к реальности вернись!» –
«В твоей машине просто жарко, я замечтался, ты не злись.
Вот здесь налево поворот,
А справа яма, осторожно,
Найти мой дом совсем несложно:
Налево перед гаражом, потом направо вдоль стоянки,
Потом налево за беседкой, где каждый вечер длятся пьянки,
Теперь наискосок, и вот
Здесь за ракушкой разворот,
Вдоль дома к третьему подъезду, ну что, запомнила теперь?
Так дай-ка я быстрее слезу, ты разблокируй мою дверь!
Ага, вон пялится народ
На твою новую машину,
Ну как же я тебя покину,
Зайдем давай, посмотришь ты на холостяцкую берлогу!»
Она вначале упиралась, но соглашалась понемногу.

Уже почти уговорил, но зазвонил ее мобильник,
Как будто шалому мальцу отвесил папа подзатыльник,
Так затрещал и завопил
Изящный телефон «Вирту».
Совсем мелодию не ту
Она скачала для звонка, визгливо «Я сошла с ума!» –
Кричала модная певичка, и, озираясь на дома,
Я растерялся, загрустил
И, вам признаюсь, упустил
Момент, когда мне надо было сказать ей так: «Не отвечай»,
Ну проявить характер, силу, без показухи, невзначай.
А так губу я закусил,
И мы сидели в тишине,
Что показалось странным мне.
Она все слушала кого-то, не говоря в ответ ни слова,
И, наконец, решил я выйти, для чести – вежливость основа!

Она с признаньем улыбнулась, махнув рукой, – «Давай быстрей!»,
Дверь джипа резко распахнулась, на сердце стало веселей,
Я побежал в свою квартиру
Менять наряд по ходу пьесы,
Изрядно возбужден и весел,
С азартом потрошил шкафы, ища одежду «поприкольней»,
Кидая пиджаки, шарфы, я свитер отыскал достойный,
На Мальте купленный, за лиру,
В те времена, когда по миру
Скитался я в блаженном чине посла студенческой общины,
На берегах семи морей я верил в братство всех людей!
Но было, братцы, не до жиру,
Когда в коммунах ночевал,
И пил кефир, и хлеб жевал
Я вместо сытного обеда. С дешевым табачком соседа
Крутил я ловко самокрутку, соленую бросая шутку.

На свитере был вышит пудель – изящный и отважный зверь.
Жил у меня такой и грудью бросался бешено на дверь,
Когда «чужой» в нее стучал,
Но узнавал моих друзей
По их дыханью у дверей!
Мой пудель был аристократ, за благородные манеры
Был каждый видеть его рад, он отвечал всем с чувством меры.
Я с удивленьем отмечал,
Что больше никогда не знал
Такого искреннего друга, всегда хранящего свой нрав,
Что защищал меня повсюду, прощал, когда я был не прав!
Вот этот свитер покупал,
Чтоб память сохранить о нем…
Мой пудель спит уж вечным сном –
Земля ему пусть будет пухом. Да, мал ты был, но крепок духом,
Ты был готов в момент любой бесстрашно жертвовать собой.

Итак, в плену воспоминаний я вскоре вышел из парадной,
Мелькнула кошка под ногами, и, по привычке моей странной,
Хотел плевать через плечо,
Чтобы ослабить дух зловредный,
Что носит глаз кошачий медный.
Хотеть хотел, да вот забыл, реальность гонит предрассудки,
Ее авто и след простыл, сперва казалось – это шутка!
Мне стало как-то горячо,
Я набирал еще, еще
Ее молчащий мертво номер, что был, как видно, не в сети…
Внезапно с ужасом подумал, что джип угнали; ты прости,
Что бросил я тебя, родная,
Ну как я мог, отлично зная
Про нравы городских окраин, тебя одну оставить здесь?!
Ну, гнусный вор, кто твой хозяин? Тебя настигнет моя месть!

Я долго лазил по кустам, искал улики похищенья,
Но видел лишь окурки там, пустые банки от варенья.
Не обнаружив ничего,
Решил 02 скорей звонить,
А как иначе может быть?
С чего-то надо начинать борьбу с бесчестным лихоимцем,
У очевидцев собирать их показанья по крупицам:
В окно видал ли кто чего,
Слыхал ли шум, иль крик его,
Мерзавца, что за все ответит, за весь преступный гнусный путь,
За то, что жил змеей на свете и наводил на граждан жуть.
Тебя отыщем и раздавим,
Не жди, в покое не оставим,
И там, где ленится закон, я буду сам идти по следу,
Мы с операми разопьем по сто, отпраздновав победу!

Звоню 02, и нет ответа, уже считай, минуты три.
Пальто я запахнул от ветра, который в декабре бодрит
Почище лютой зимней стужи,
Вас продирая до костей,
И будто в мокрую постель
Его порыв на миг вас валит, но в ней уж точно не уснешь,
Декабрьский ветер вас заставит шагать, не унимая дрожь!
«Так, говорите», – вдруг натужно
Раздался в трубке голос нужный.
Я начал быстро объяснять и про угон, и про машину,
А голос в трубке все молчал, как будто бы тянул резину.
«Вы потерпевший?» – вдруг спросил.
«Да нет!» – в ответ я процедил..
Вот уж морока донести до дурака простые вещи!
Там, где сгодится молоток, он почему-то просит клещи!

«Так если вы не потерпевший, так это, значит, вы свидетель!»
И вот изрядно попотевши, как терпеливый благодетель,
Я объяснился наконец,
Что не свидетель я пока,
Но угнан джип наверняка!
«Ну это все фантазмы ваши!» – я после паузы услышал,
«Нет фактов – и не сваришь каши. Начальника?! Начальник вышел!» –
И трубку положил подлец.
Тупых умов, пустых сердец
Как расплодилось в этом мире, и как зависим мы от них!
Никто уже не смотрит шире, а шлют тебя от сих до сих!
Пока не взбесишься вконец!
Пока не наплюешь на правду,
Напьешься досыта отравы
Чиновней грязной суеты, устанешь собирать листы
И подшивать в свое их дело, штампуя дырки неумело!

Я быстрым шагом шел к шоссе и понемногу остывал.
Сначала факты соберем, а после уж начнем скандал.
Ну почему я не спросил
Фамилию того сержанта,
А то бы антидепрессанта
Попил бы этот страж закона, когда раскрутим это дело,
Как строил следствию препоны, как отвечал он неумело,
Как зря погоны он носил,
Пока я ночью колесил,
Раскрыть пытаясь преступленье, за все ответил бы сполна!
Спокоен был я, без сомненья, но злость накрыла, как волна!
Не знаю, кто меня бесил –
Сержант ли, вор, или злой рок,
Но, несмотря, что я продрог,
Вдруг выступил холодный пот и загорелся жар в груди.
Я понял: может мой полет внезапно в штопор перейти.

Пока поеду к ней домой и там решу, что делать дальше.
Уж коли вырвалась живой, ей не до грубости и фальши
Людей, одетых в портупею.
Она укроет свое горе
За дверью дома на запоре.
Но я ей объяснить сумею, что нам не спрятаться от мира,
Не укради и не убей, не сотвори себе кумира!
Попрать я истин тех не смею,
Но в бой вступаю, как умею:
С поднятой гордо головой, в союзниках имея правду!
Пусть буду сокрушен судьбой, но унижения отраву
Отвергну, сердцем холодея.
Настигнет мой удар злодея,
И пусть я буду осужден или паду в неравной битве,
Но был недаром я рожден, и помянут меня в молитве!

Залез в полночное такси, ну или в то, что так зовется,
В «Жигуль», что дико колесит, покуда шина не порвется,
Иль не отвалится мотор
От рамы намертво гнилой,
Иль не рванет бачек худой,
Куда не лили антифриза, поскольку датчик сломан был,
О город мой, твоя харизма покрыта кляксами чернил,
Что выступят как пот из пор.
Из мрачных коммунальных нор
Нужда спешит подзаработать, пока порядка нет в стране,
И колесит в машинах битых, мешки таскает на спине!
За скорый устный договор,
Без документов и без прав
Тут пашут с ночи до утра
Узбек, таджик, да и грузин, что жили раньше как один
Под красным знаменем Советов, где время то? Его уж нету!

Шофер небритое лицо вдруг резко повернул ко мне,
Мелькнул в ухмылке зуб с гнильцой: «Братан, ты пристегни ремень,
А то сейчас штрафуют очень!»
Потом включил мотив восточный,
Звучащий суетно и сочно.
Я ехал, в думы погружен, а он болтал как заводной,
Что, пышным садом окружен, стоит его кишлак родной,
Что дом его высок и прочен,
И жарки дни, прохладны ночи
В раю, где он живет обычно, и там, где ждет его жена…
Пусть это было неприлично, но я спросил: «А на хрена
В Москве ты пашешь за гроши?»
«Братан, ты хочешь анаши?» –
Сказал и грустно улыбнулся неунывающий таксист,
А после смачно затянулся и на руле своем повис.

В пропахшей коноплей машине я вдруг со страхом осознал,
Что, может, в воровской малине был разработан хитрый план –
Украсть «Порше» с его хозяйкой,
Потом забрать ее ключи,
А после обокрасть квартиру, и тут кричи иль не кричи,
Но привезут – и сам покажешь, где драгоценности лежат!
Ну что ты вот на это скажешь! А наши «органы» молчат!
Ну нет, не надо быть всезнайкой,
Чтобы понять, что, может, с шайкой
Я встречусь на ее пороге и там вступлю в неравный бой!
В машине затекали ноги, и я их растирал рукой.
Ну как же в бой – и без оружья?
Какой-нибудь кинжал мне нужен!
«Братан, продай-ка мне кинжал!» Тут мой таксист на газ нажал:
«Зачем кинжал – возьми отвертку, носить легко и колет четко!»

Так у таксиста по приезду набор отверток прикупил,
И сумку с ними у подъезда поверх пальтишка нацепил.
Затем окинул беглым взглядом
Арбатский неуютный двор –
Какой, однако же, позор:
Стоит машина на машине и не пройти на тротуар.
Гнилая брошена «пятерка», уперт в помойку «Ягуар»,
Но вот «Порше» не видно рядом,
Я пробирался голым садом,
Чтобы найти ее окно и посмотреть горит ли свет,
И будь что будет, все равно, но свой я допою куплет!
Ага, направо, крайний ряд,
И окна все ее горят!
Определенность облегчила моей решимости порыв,
Я дверь рванул что было силы, отвертку в руку ухватив.

Не помню, кажется, ответил консьержке что-то очень грубо,
Наверх взбежал и не заметил, лишь только пересохли губы.
Вот наконец-то ее дверь,
Как кровь моя стучит по венам!
Но страх  свой оставляю стенам,
Ни голос, ни рука не дрогнут, когда сейчас пойду вперед,
И пусть мне победить помогут и сердца жар и мысли лед!
Так, позвоню в звонок теперь,
Шаги, как будто ходит зверь…
«Кто там и надо вам кого?» – из-за двери вдруг голос странный
Спросил певуче и легко, но был какой-то деревянный,
И выдавал акцент его,
Не званного столицы гостя.
По звуку – небольшого роста
Был мой невидимый противник, и это придало мне сил.
«Ветслужба “Артемон”, откройте!» – в ответ я громко попросил.

«Ветслужба?» – очень удивился за дверью голос неуклюжий.
«Вы вызывали! Кошке плохо, укол ей срочно сделать нужно!»
Щелчок замка – и дверь открылась,
Я резко бросился вперед,
Отверткой целил прямо в рот,
В монгольское лицо напротив, оно нырнуло вниз и влево,
Удар в под дых меня подбросил, но я махнул остервенело,
Отвертка глубоко вонзилась,
Фигура сбоку покосилась,
Но тут в глазах моих блеснул сноп небывалого салюта!
Я рухнул на пол и уснул. Был у царя палач Малюта,
Дух вышибал кнута ударом,
Но прежде заливали варом
Глаза его несчастной жертве, чтоб не смотрела на него,
И был я ей подобен чем-то, упал, не видя ничего.

Я выплывал из тьмы забвенья, словно из страшной глубины,
Превозмогал души томленье, мелькали образы и сны
В моем рассудке потрясенном,
И словно сквозь цветной кристалл
Я их неясно различал.
Но вот я голову поднял, в глазах круженье прекратилось,
И ужас вдруг меня объял, когда картина прояснилась.
Вблизи, пред взором обретенным,
Стоял один в проеме черном
Тот парень в розовом костюме и грустно на меня смотрел.
Застыл он в мрачной своей думе, как будто высказать не смел
Ту правду, что один он знал,
Был странно вытянут овал
Его землистого лица. Что страшный вестник он конца,
Подумал я, дрожа от страха, что дух мой отлетел, как птаха,

И я уже в загробном мире, почудилось, скажу сперва.
Но пальцы заскребли по полу и прояснилась голова.
Так не болит, наверно, челюсть,
Когда ты уж на свете том,
Издал я долгий тяжкий стон
И начал медленно вставать. Мой ум никак не мог связать
Грабителя с лицом монгольским и розовый костюм щегольский.
Подчас в тупик заводит смелость,
Но вдруг, мой Бог, какая прелесть,
Раздался голос ее милый, и я забыл про все на свете,
Вернулись тут же ко мне силы, но вот не сразу я заметил,
Что говорит она со мной:
«Ты идиот, о Боже мой!
Ты шубу пропорол мою, ну как же завтра я пойду
В Абрамцево на ужин званный, ах идиот ты окаянный!»

Тут наконец все разъяснилось, и понял я, в чем было дело:
Отвертка яростно вонзилась лишь в шубу, что себе висела
На общей вешалке в прихожей.
Так что убийцей я не стал,
В монгольском парне не узнал
Я чемпиона по ушу, хотя с его лицом афиши расклеены уже везде,
По всем статьям дурак я вышел, и – «Лучше было на звезде
Скатиться ночкою погожей
На сено, крытое рогожей,
Чем так на голову свалиться в своей манере шутовской! –
Она неистово кричала, и ругань полилась рекой. –
Ты неотесан, необуздан,
Как дикий конь еще невзнуздан,
А потому базарный хам, везде несущий разрушенье,
Да от тебя один лишь срам, ты прочно заслужил презренье!»

Так в заключение изрек ее красивый сочный голос.
Я слова вымолвить не мог и лишь заметил ее волос
На красной куртке Чемпиона.
Хотел я снять его рукой,
Но громко прогнусавил: «Стой!» –
Тот парень в розовом костюме, и повернулись все к нему.
Он ближе подошел угрюмо. «Уже, как видно, ни к чему
Мне повторять, что нет закона
Для тех, кто родом из притона!
Вы прекратите эту драку, вы два облезлых кобеля,
Что видят течную собаку, грызутся, лают почем зря!
Мне рядом находиться стыдно,
И за себя мне так обидно,
Что я стою позорюсь здесь!» – промямлил наш Пьеро печальный,
Тут Чемпион напрягся весь, как будто раунд шел финальный.

Но бить не стал, хотя хотел, а просто покраснел пунцово,
И я от бешенства вспотел, как будто разгибал подкову.
Так мы стояли неподвижно,
С угрозой скулами играя.
Теперь уже я точно знаю,
Что сильный слабого не бьет от чувства, что ему брезгливо,
Инстинкт врожденный нам не врет, и все выходит справедливо.
Здесь пауза была не лишней,
И в тишине нам стало слышно,
Как кошка трется о диван. «Послушай, череп твой дырявый
Тебе напрасно Богом дан, ты потерял свой ум корявый!» –
Сказал зловеще Чемпион,
Но шаг вперед лишь сделал он,
Как в тряске руку из подмышки достал нелепый наш Пьеро.
Взвел пистолет: «Стоять, мальчишка, заряжен боевой патрон!»

Так заорал, что стало страшно, а сдуру вдруг начнет стрелять?
Я знаю, есть артист Запашный, он тигров учит выполнять
Команды в цирке, на манеже,
И тигры слушают его,
Хоть не грозит им ничего,
Он просто голосом спокойным команды отдает достойно.
И в чем, скажите, здесь секрет? Отвечу вам: в нем страха нет!
Но это не понять невеже,
Увы, встречается все реже
В безумном нашем обиходе, в теченье скором наших дней
Та мудрость, что жила в народе и делала его сильней!
Я подошел и стал меж ними,
Они глядят глазами злыми,
Пьеро и бедный Чемпион, вот уж попал в засаду он!
Один с стволом, другой с отверткой! Такие стрессы лечат водкой!

«Да вы совсем взбесились с жиру в своей зажравшейся Москве!» –
Ответил Чемпион и с силой в кулак сжал пряжку на ремне.
«Давай стреляй, сопляк несчастный», –
Невозмутимо продолжал,
А тот в костюме задрожал,
И было даже интересно смотреть за мимикой его:
Губу он выпятил отвесно, глаза вращались у него…
И тут раздался визг ужасный,
Такой, что в этот день ненастный
Я думал – началась война! Но шутки в сторону, она
Кричала: «Бросьте пистолет! Вы буйные, вам дела нет!
Убьешь, а что скажу я брату?
Такой он не простит утраты
И будет прав: в его же доме и вдруг стрелять в его друзей!»
Да, надо было что-то делать, а не стоять как ротозей.

Рукою медленно за дуло схватил я черный пистолет.
«Мы любим с ней давно друг друга, и мне, признаться, дела нет,
Зачем попали вы сюда!» –
Промолвил я, и резко дернул,
И вырвал пистолет холодный
Из рук застывшего Пьеро, который враз окаменел!
Не понимаю до сих пор, как сделать это я посмел.
Бывал и храбр я иногда,
Но так отчаян – никогда!
«Я думал, что она в беде, что джип угнали вместе с нею,
Звонил, искал ее везде, бежал и думал, что успею
Спасти ее из рук злодеев.
И, много ерунды содеяв,
Сейчас я понимаю твердо, что вы ей вроде не враги,
И делать вид нелепо гордый, когда вскочил не с той ноги!

Скажу лишь – я люблю ее и жизнь готов отдать за это!» –
Закончил так свой монолог. И, несмотря, что много света
В прихожей этой разоренной
Давали разные огни,
Вдруг стали щуриться они,
Смотреть как будто бы с издевкой или с сочувствием, не знаю,
Так, словно мыло и веревку я вынес им из тьмы сарая.
«Ну ты, пацан, прогнал по полной, –
Обдав меня водой холодной,
Отрезал сухо Чемпион. – Ну, Лиза, передай поклон
Ты брату за прием отменный, а я в гостиницу поеду».
И начал быстро собираться.
Здесь глупо было извиняться,
И я растерянно вернул оружие его владельцу:
«Что ж, до свиданья!» Тот моргнул и все дрожал, не мог согреться.

«А где же ты пальто забыл?» – спросил я вежливо его.
Он губы резко закусил и смачный в пол всадил плевок.
«Пальто в машине у шофера», –
Ответил он, скривив лицо,
И, словно налитой свинцом,
Стал пятиться на выход к двери.
«Ты лгунья, я тебе не верю,
Ты пожалеешь очень скоро», –
Кричал он ей с таким укором,
С такой обидою и болью,
Что я не смел поднять глаза. Теперь, когда минули годы,
Все это просто рассказать, тогда же в бешеные воды,
В пучину с кислотой и солью
Был ввергнут дух смущенный мой.
Она вдруг молвила: «Постой»,
Но он уже бежал стремглав, башкой вперед, пути не видя,
Я от раскаянья ослаб, как будто я его обидел.

И совесть мучила меня, лишая сил, лишая воли.
Я ошарашено стоял, в параличе, не знаю, что ли,
Пока она металась бурно –
То бегала открыть окно,
Чтобы позвать их все равно,
То в суете звонила брату, но путала все время код…
Как под арестом за растрату, когда уж понятых ведет
Милиция, которой дурно,
Что пачку денег бросил в урну
Бесстыжий наглый прохиндей, вот так стоял я и глядел
На суету ее чудную, так, словно старую, родную
Я песню вспоминал с трудом,
Напев, что зазвучит потом
В душе тревожно и надсадно и полетит над палисадом,
Над нивой тощею полей и станет радугой за ней.

И вдруг сквозняк захлопнул дверь, она упала навзничь в кресло,
Захлопнул так, что верь не верь, но обмочился кот на месте.
«И он… и он ушел, о Боже!
Пусть будет проклят этот вечер!
Да! Кто-то сглазил наши встречи,
И где-то в черноте ночной вороний глаз блестит стальной!
Блестит, горит неумолимо и разрушает все, что мило!
Где котик мой? Кис-кис, Брюнет!
Милей тебя мне друга нет!
Иди-ка к мамочке своей, прошу, утешь ее скорей,
Ее лишь ты один согреешь и приласкаешь, как умеешь!»
И вот неверною походкой,
Качая бедрами, как лодкой,
Она пошла искать кота. Я думал: «Вот моя мечта,
А я растерянный, немой стою, как будто за стеной». –

«Я думал, кошка у тебя, а оказалось, это кот», –
Сказал и вздрогнул – вот же черт!
Что я несу в момент такой!
Или уже печенье крошит
Мой ум, не снесший этой ноши?
И я уже понять не в силах, ни что сказать, ни что ответить,
Как будто сломанный фонарь, что лишь гудит, но уж не светит.
Пока стоял я сам не свой,
Она пришла на голос мой,
И все лицо ее дрожало от перекоса разных чувств,
Как будто сердце не лежало, но продолжался этот путь
В тот край, куда звала душа,
Где лишь судьба вольна решать,
Где с хмурым, облачным рассветом прорвется вдруг надежды луч,
Надежды на святое лето на фоне гордых горных круч.

«Нет! Ты решил меня добить! – она сказала как-то хрипло. –
Ты дверь захлопнул, может быть? Тогда я совершенно влипла!
Мужик, который бьет дверьми
Так, что слетает штукатурка,
Такой не стоит и окурка!
Он истеричка, трус несчастный, и рядом с ним стоять опасно!» –
«Гуляет ветер здесь со стоном, – ответил я спокойным тоном, –
Ты лучше у него возьми
Расписку не шутить с людьми,
Не хлопать дверью или рамой, не доносить до нас их скрип.
Ты все ругаешься упрямо, но если кто-то здесь и влип,
То это я сегодня ночью.
И обезумел, это точно,
Когда ты бросила меня и телефон не отвечал,
Готов был драться за тебя, а вышел водевиль, скандал!» –

«Ты сам ходячий водевиль с дурацкой шуткой наготове!
Одну картину отчудил, другую начинаешь снова!
Ты словно в параллельном мире
Живешь, не зная где и как,
Такой вот из тебя мастак –
Сводить с ума и портить нервы,
Такой вот вывернет карман и называет даму стервой!
Простой, как дважды два четыре,
Рожден ты словно тяжкой гирей,
И трудно мне ее волочь!» – «Ну, Лиза, знаешь, эта ночь
Порочна, словно грим актера, и, раз я тут, скажи, как скоро
Ты перестанешь нагло врать?
Тебе мне нечего сказать?»
Тут Лиза мелко заморгала и задышала тяжело,
А за окном пурга играла, и стало уж белым-бело!

Она взметнула в воздух руки и затрясла над головой:
«Да я родилась невезучей, такой уж, видно, жребий мой!
И что не сделай – все не так,
Одни упреки и укоры;
Так наконец, скажи, как скоро
Не будут только эгоисты встречаться на моем пути,
И попадется рыцарь чистый, и будет с ним легко идти
Дорогой красною, как мак,
Среди безжалостных атак,
В ворота славы и почета! А так – одни лишь недочеты,
И шпильки, каверзы, вопросы, и лезут все корявым носом,
Куда не просят их совсем,
Везде наделают проблем!
Лишенных счастья от природы оставит Божья благодать,
От мелкоты своей породы они лишь все желают знать!» –

«Пусть под несчастною планетой пропишет нас седой астролог,
Но платим звонкой мы монетой, едва одернув тайны полог,
Не праздно мы хотим все знать,
Банальной пошлости личину,
Страдая, мир пред нами скинул,
И обнаженные сердца, которых мы предать не можем,
Ведут рассказ свой без конца. И как мы ложью подытожим,
Поставив гнусную печать,
На том, что тщилось передать
Доверие ненастной ночью? Судьба не стерпит это, точно,
И вынесет свой приговор, пусть будет он жесток и скор,
И лучше быстро, сгоряча
Погибнуть под клинком меча,
Чем жить в проказе своей лжи, втирая в язвы мумие!» –
Вот так тогда я ей сказал и отвернулся от нее!

Она вцепилась в мою руку и зашептала мне на ухо:
«Боюсь, мороз идет по коже. Летела я, хлестали вожжи,
Но вот загнала я коней,
Свиданья назначая бойко,
И не бежит лихая тройка.
Тому сказала, что больна, с тобой же радостью пьяна
Пошла на раут в Дом Торжеств! И вот он мой позорный шест!
Забыла встретить друга брата,
Ждать не заставила расплата!
И телефон тогда упал, и под сиденье завалился,
И всю дорогу дребезжал, орал, как будто бы взбесился!
Ну просто дьявольский сюжет! Поэт такого не напишет!
Какой-то прямо жутью дышат,
И каждый жест, и каждый шаг себе устроила аншлаг
Я на пороге этом зыбком и вымокла в позоре липком!»

Сомненьем, страстью и испугом напротив полнились глаза,
Обнял я милую подругу, и вдруг горячая слеза
Упала, сердце прожигая,
И, позабыв про стыд и страх,
Понес я Лизу на руках.
И бережно сложил на ложе, и головою к ней приник,
Так освежить, поверь, не может в пустыне маетной родник,
Как губ ее вода живая:
Она как будто наполняет
Иссохший дол моей души, и по заброшенному руслу
Река любви скорей спешит туда, где уж играют гусли,
Где чувств гуляет хоровод,
Где на туманный небосвод
Под звук немыслимых мелодий, которые мечта выводит,
Сойдет прекрасная звезда и там застынет навсегда.

«Твое прикосновенье нежно, и легок свежий поцелуй,
А прядь волос лежит небрежно, и, кажется, слегка подуй,
И оживет она как птица,
Сорвется с твоего лица
И улетит искать гонца,
Который весть несет худую, чтобы его остановить.
Одна Душа найдет другую, но в жизни так не может быть!
Увы, нам счастье только снится,
И наше право веселиться,
Пока горит огонь в крови!» – «Послушай, Лиза, посмотри, –
Я ей чуть слышно отвечал. – Тот, кто боролся и искал,
Достоин счастьем обладать,
А не крупицы собирать
В лотке старателя разбитом; из жилы новой, им открытой,
Предъявит с пульсом учащенным он россыпь взорам восхищенным!» –

«Я быть всегда боялась жадной, огня любви испив сполна,
Но на щеке твоей прохладной сегодня будто спит Луна.
И из ее ты соткан света,
Из тайных страхов и надежд,
Силен и молод ты и свеж,
Но манишь душу, точно призрак, на тонкой кромке бытия;
В твои раскрытые объятья лечу заворожено я», –
Звучал так голос ее где-то,
Была вся комната одета
Неясным сумраком любви. И нос ее, с горбинкой легкой,
В глазах безумные огни, под страсти тонкой поволокой,
Казались мне волшебной сказкой.
И я ласкал ее с опаской,
Спугнуть боялся этот миг, вот так вступает на ледник
В морозной дымке скалолаз, так начинают свой рассказ

В густой и сочной ночи мая о разных древних чудесах.
Рождаясь, таят на губах
Замысловатые сюжеты,
Пока сидят все у костра;
И мысль твоя еще остра,
Ты не готов еще сполна отдаться таинству мечтаний.
Но вот омыт и оглушен волной бушующей желаний,
Кружишься в страстном пируэте
И в пламени манящем свете
Увидишь странные черты щемящей правды бытия.
И сокровенные мечты, бесшумно плавясь на углях,
Умчатся с ветром обновленья.
Пройдет еще одно мгновенье,
И вновь вернешься в мир реальный, который мнился таковым,
И улыбнешься ты печально, но с сердцем новым и живым.
 
Меня наутро разбудило мяуканье ее кота.
Я пнул его что было силы, потом добрался до окна –
Проветрить комнаты от сна.
И вдруг дар речи потерял:
На улице один стоял,
Как захудалая верста, в пальто, шарфе и странной шляпе,
Одетой, видно, неспроста, но вот сидевшей косовато,
Тот, чья душа была больна,
Чья боль, видать, была сильна,
Раз был похож он на Пьеро без всякого на то желанья…
Потом казалось мне порой, что был он послан в наказанье
За наши тайные грехи,
За то, что были мы мягки,
Податливы, в ответ на лесть, в которой нас, во след молвы,
Купала суетная месть по странной прихоти толпы.

Конец первой части.
Полный текст в печатном издании. Текст и аудиокнига с музыкальным сопровождением в приложении к 65 номеру журнала Esquire. Аудиокнига без музыки на сайте www.newagepoem.ru

сайт автора www.orlis-poetry.ru