Андрей Геннадиевич Демидов




ОРДЫ БАТЫЯ НА РУСИ

поэма







И было видеть страшно и трепетно,
как в христианском роде страх и сомнение,
и несчастье распространялись.
Мы согрешили — и наказаны,
так что жалко было видеть нас в такой беде.
И вот радость наша превратилась в скорбь,
так что и помимо своей воли
мы будем помилованы в будущей жизни.
Ведь душа, всячески наказанная в этом мире,
на будущем суде обретёт помилование и
облегчение от муки. О сколь неизреченно,
Боже, твоё человеколюбие! Именно так
должен наказывать добрый владыка.
И я, грешный, также много и часто Бога гневлю
и грешу часто каждодневно;
но теперь вернёмся к нашему рассказу...

Из Лаврентьевской летописи







ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. ПОЯВЛЕНИЕ МОНГОЛЬСКИХ СИЛ В ПОЛОВЕЦКИХ СТЕПЯХ.
ОСЕНЬ 1237 ГОДА, БАТЫЙ ГОТОВИТСЯ ПЕРЕЙТИ ВОЛГУ И РАЗВЕРНУТЬ
ЧАСТЬ СОЮЗНОГО ВОЙСКА ДЛЯ НАПАДЕНИЯ НА РЯЗАНСКУЮ ЗЕМЛЮ.
ПРЕДШЕСТВУЮЩАЯ ЭТОМУ ВОЙНА С БУЛГАРИЕЙ В 1236 ГОДУ.


Всех уничтожил татар Тэмужин за обиды монголам,
В духе тех средневековых свирепых традиций востока!
Силой собравши монголов всех по забайкальским просторам,
Он Чингисханом назвался и степью стал править жестоко.
В это же время в Европе четвёртый поход крестоносный
Константинополь в бою захватил — перестал мир быть прежним.
Русские княжества центра лишилось в тот год високосный,
Все племена под князьями Руси встрепенулись в надежде.
Вместе с торговлей всемирной дошли эти важные вести
В степи великие, в Азию и города за Памиром,
Стал Чингисхан сокрушать все народы востока из мести,
И из желания страстного стать повелителем мира.
Гением разных умений военных себя проявляя
Создал машину войны по подобию древнего Рима,
Как ураган разгромил весь Китай он от края до края,
И покатился на запад свирепо и неудержимо.
Всей Средней Азией он завладел жажды золота ради.
Через Иран с боем вышли его полководцы к Кавказу,
И разгромили алан, половецкие, русское рати,
И возвратились с победой в Китай, подчиняясь приказу.
Сын Чингисхана, неистовый Джучи скончался с ним вместе,
Он получил лишь леса Енисея и степи пустые,
Не покоренных соседей на западе, грозные вести
Про европейские страны, где сплошь города развитые.
Дешт-и-Кипчак до Днестра и Кавказ, Каспий, русские земли,
Были ничьи после гибели древней как мир Византии.
Центры торговли ничьи и пути, и торговцы окрепли,
Венецианцы уже до Ирана товары возили.
Мог Римский Папа послать на восток крестоносные рати —
Сто тысяч рыцарей конных, приняв в войско русских, аланов,
Так заставлял торопиться монголов в великом захвате,
В осуществлении всех Чингисхана пророческих планов!
Это свершить курултай выбрал сына умершего Джучи,
Бат звался он по-монгольски, Батый, Бату-хан по-другому.
С Батом двенадцать царевичей двинулись с войском могуче,
И подступили стотысячной армией к Волге и Дону.

Воины армии были из мест, где жара всё сжигала,
Даже яйцо можно было на солнце в июне изжарить!
Там же зимой был мороз и вода на лету замерзала,
Снег выше пояса степь заметал, покрывала всё наледь...
С детства монголы в седле, как кентавры, с конём воедино —
Могут не есть и не пить много дней, или есть что угодно,
Спать на земле, на коне, от старейших до младшего сына,
Предпочитая позору геройскую смерть принародно.
Вещи их все и сноровки к тому приспособлены дельно:
Войлок и кожа и мех в стужи их и в жару покрывают,
Кони у всех для езды, для поклажи и боя отдельно,
Беспрекословно приказы начальников все выполняют.
Луки имеют большие и малые, разные стрелы,
Быстро стреляют они на скаку, далеко и прицельно,
Саблями рубятся лихо, арканы бросают умело,
Копья с крюками врагов поражают смертельно.
Кто побогаче и панцирь имели, кольчуги и шлемы,
Все на десятки разбиты и сотни и тысячи точно,
Беспрекословны к приказам начальников, словно бы немы,
Если отступят в бою, побегут — это только нарочно.
Сам Чингисхан создавал постоянный отряд для осады,
От инженеров античных, китайских, арабских брал опыт.
С помощью разных машин сокрушал укрепленные грады.
Он применял камнемёты и порох, тараны, подкопы.
Многие крепости пали в Китае из камня и глины,
Стен многорядных и рвов, башен мощных, больших цитаделей,
Горы теперь не спасали царей, ни леса, ни долины,
После начала осады столиц их шёл счёт на недели...
Тут, на пороге булгарских племён и буртасских кочевий,
Многим из них не дано было помнить начало дороги.
Многих батыров монгольских конец до того был плачевен,
Смерть караулила лютая в Дешт-и-Кипчак очень многих.

«Только рыдающей женщине впору, Бату, эта трусость!» —
Кто-то в шатре закричал, всех нукёров снаружи смущая.
«Брат мой, Гуюк, за тебя говорит старика близорукость!» —
Хмуро ответил Батый, выходя, и тем спор прекращая.
Был коренаст он, дороден, с большой головой, взглядом умным,
Красные пятна на смуглом лице нездоровьем пугали.
Слабо хромал он, в китайском расшитом халате пурпурном,
Глядя тоскливо, но твёрдо в осенние волжские дали.
Тут же шатры всех монгольских царевичей вольно стояли.
Рядом рабы их и кони, из верных нукёров охрана,
Гости, верблюды, костры и светильники ярко пылали,
Запах навоза витал и жаркого, травы и шафрана.
Под бунчуками святыми у статуи спящего Будды,
Несколько бритых тибетцев прилежную песню тянули.
Рядом виднелся с распятием крест, католический будто,
И мусульмане Аллаху молились там, спины сутуля.

Важно ходили послы разных стран и купцы вместе с ними.
В венецианских одеждах, в чалмах и афганских халатах,
Хвастались знанием рынков, мехами трясли дорогими,
Тихо шептались о новой войне и монгольских разладах.
«Честный Бату, ты поверь как всегда старику Субедею! —
Выйдя на воздух, сказал вслед Батыю старик одноглазый, —
Я притворяться как Орда-Ичен и Бури не умею,
Словно Байдар и Мунке не болею я лести заразой!
Бывший кузнец, говорю напрямик — не ходи через Волгу,
Дальше за Дон отойдут половецкие орды поспешно,
Будем искать до Днепра их всю осень и зиму подолгу,
Русы по Волге, булгары в наш тыл попадут неизбежно!
Будем пока осаждать половецкий Чешуев и Балин,
Их Шарукань и Сугров, силой малоподвижной мы станем.
Половцы к венграм сбегут и весь замысел будет провален,
Снова вернутся они и ударят когда мы устанем.
Русы с булгарами станы, стада уничтожат и семьи,
Наших союзных народов кочевья, запасы, торговлю.
Как раньше к Калке-реке вдруг проникнут они в средиземье,
Чтобы, как волки лесные, монгольской насытиться кровью!»
«Всех напугал! — крикнул выйдя Гуюк, засмеялся беспечно, —
Я свой улус здесь держать бесконечно в походе не буду.
Хан Угэдэй приказал помогать, а не быть нянькой вечной
Братцу Бату — безземельному хану — алтайскому чуду!
Кончено всё и разбиты сурово булгарские орды.
Только Мунке осаждает в Банджи непокорных остатки.
С ними царица булгар Алтынчач, воевода там гордый,
Все их сокровища наши, стада и торговые взятки.
Мокошь и эрзи все нам присягнули на Ясе — боятся.
Князь их Пуреш нам пехоту свою дал в великом избытке.
Только эрзяне Пургаза ещё по лесам копошатся.
Нужно к Онузе идти, взяв с собой все шатры и кибитки.
Против Сутоевичей половецких отправить отряды.
Только они их подальше за Дон до Днепра отодвинут,
Нужно напасть на рязанских урусов и сжечь все их грады.
Там и посмотрим, что прочие княжества русов предпримут!»
«Стыдно, Гуюк, говорить зло о храбром Буту справедливом! —
Резко сказал Субедей молодому красавцу в доспехе,
Пальцем корявым потряс, как грозят малышам шаловливым, —
Мудрость Бату несомненна в булгарском успехе!»

Солнце играло под ветром степным желтизной перелесков,
Тихо скользили паромы на берег восточный с товаром,
Шли корабли в бликах радужных вёсельных всплесков
Против течения Волги к марийцам, мокшанам, булгарам.
Вдоль берегов и оврагов, ручьёв и озёр, и речушек,
Сколько хватало обзора стояли шатры и повозки.
Множество разных одежд было видно, шелков и дерюжек,
Важных найонов парчу и рабов из хашара обноски.
Как лепестки из цветка разрослись из монгольского центра,
Множество прочих огромных становищ союзных народов:
Канглы, киргизы, токсобичи-половцы и кереиты,
И унгираты, другие казахи и каракитаи.
С ними найманы, башкиры — богатством и славой покрыты,
Бродники, торки, огузы, уйгуры — народ из Китая.
Сто тысяч воинов разных племён и народов восточных,
В год буйной огненной курицы, здесь собрались без отказа,
Как сто колен предков их, в деле воинском точных,
Все ожидали от ставки монгольского хана Батыя приказа.
«Дал нам наказ курултай о походе к последнему морю, —
Даль озирая с холма, стал Батый говорить Сугедею, —
Так Чингисхан повелел перед смертью, и с этим не спорю,
Но не разбив нынче Русь, степь свою удержать не сумею.
Пусть мне Гуюк говорит, что желает про трусость и время,
Нужно булгар до конца усмирить, и все русские силы.
Сорок народов веду я и это тяжёлое бремя,
Вместо кочевий весь Дешт-и-Кипчак превратить в их могилы!»
«Быть осторожным как волк, не лишает воителя чести, —
Так отвечал Субедей и вдруг начал натужно смеяться, —
Знают в Рязани теперь от купцов и лазутчиков вести,
Будто Котян убежал, и считают, что будем мы гнаться!
Мы много лет на булгар нападали с Кугудзем-найоном,
Их города мы сравняли с землёй и джихад победили.
Вождь их Баян всё трубил, что Биляру не быть покорённым,
Рано решили глупцы, что монголов они победили!»
Вышли теперь из шатра и другие царевичи дружно,
После арака смотрели они беззаботно и ленно.
Стали смеяться они заодно, посчитав, что так нужно
Войску всему показать, что уверенность их неизменна.

Были враги их — двенадцать кипчакских племён половецких,
Множеством орд, куреней, властелинами мира...
Между морей, гор, лесов, городов, нив и долов мертвецких,
Мир их лежал от Карпат и Днестра до предгорий Памира.
Половцы были потомки погибшей державы тюркутской,
Средневековой империи, самой в то время великой.
Белую Вежу разрушили, с Дона отбросили русских,
Киев сжигали, степные сыны самых разных религий.
Издревле половцам были открыты все двери к соседям:
С венграми были в родстве, с хорезмшахами, с русью братались.
Кланялись храмам любым: православным, латинским, мечетям,
В междоусобицы там без разбора ко всем нанимались!
Как же случилось, что орды такие, не знавшие горя,
Стали на запад бежать, оставляя луга и друзей, и аулы?
И отступили уже за Кавказ и за Чёрное море,
И не держали без страха на Волге уже караулы?
Если сказал кто-нибудь бы о том половецким каганам,
Лет двадцать полных назад, заслужил бы издёвки.
Ныне токсобичи их служат верно монголам поганым,
Прочие орды предав за просторы, стада и кочёвки!

Целую вечность назад, двадцать лет, полных трудных свершений,
Начался долгий поход на огромный Хорезм многолюдный.
Там половецкая знать проживала немало уже поколений,
И для монголов тогда он задачей был важной и трудной.
Путь от Каспийского моря до мыса в Персидском заливе,
И от Кабула до самых восточных отрогов Кавказа,
Пройден то в жаркой безводной пустыне, то в горном массиве,
В битвах, осадах и мщеньи, как учит монгольская Яса.
Был разорён Самарканд, Бухара и столицы другие,
Словно вернулся сюда Александр Македонский и греки,
Весь был Иран покорён богатейший и земли благие —
Мир ремесла и торговли, искусства тогда, и навеки...
Подвиги там Субедей и Джебе, и Бату совершили,
В Азербайджане настигли они, наконец, хорезмшаха.
Половцы, в Грузии жившие, с ними сражаться решили.
Царь их Георгий IV повёл всех на битву без страха.
Храбро сражались грузины: с крестами, в железных доспехах,
Против монголов и тюрков, но были разбиты жестоко!
Нахичевань разгромив, вскоре прочих достигли успехов,
Через лезгин всех огнём и мечём проложили дорогу.
В сердце Кавказа аланы и половцы их поджидали.
Половцев смог Субедей подкупить, распалив аппетиты.
Бросив алан, половецкие ханы от битвы сбежали.
После раздельно аланы и половцы были разбиты.
Те, кто остался, сбежали к Котяну на Чёрное море,
Думали, дальше продвинутся ни у кого нет закалки,
Только монголы дошли до Днепра, и совсем не в изморе.
Взяв половецкий Судак, Субедей-багатур вышел к Калке.
Раньше Котян попросил византийцев бы дать в помощь войско,
Но крестоносцами Константинополь давно захвачен.
И обратился хан к русским, не сведущим в деле монгольском,
Ведь без тяжёлой пехоты и конницы битвы исход очень мрачен.
И города-государства князей русских в дело вмешались,
Половцу-другу, а чаще врагу помогать из гордни.
Славой, торговлей, богатой добычей они искушались.
Малое войско монголов считая пустячной твердыней.

И кто бы знал, что Калка — тихая река
Их поглотит как вечности колодец,
И понесёт вода речная сквозь века
Примером русской спеси и усобиц?
Пускай бы половцу с монголом враждовать —
Летали бы в своих степях, как птицы,
И надо же Мстиславу было двинуть рать
За спор чужой — куманские границы.
Дружины русских постреляли, посекли —
Батыры Субедея дрались смело,
Но даже встать для боя вместе не смогли
Князья, пошедшие с Мстиславом в это дело!
Бич вечный русских — погибать в чужой войне,
И действовать оружием без меры...
И, помня Калку, горько нам теперь вдвойне
За гибнущих без истины и веры!

Мало, что половцы бросили русских в войне, как аланов,
Так же как прежде других, усыпляя превратным глаголом,
Вечно живя вероломством, войной, грабежом и обманом,
Вежи спасая свои, присягнули на верность монголам!
Только ушёл Субедей, как Котян отказался от клятвы,
Войско не дал для похода к булгарам, прислал лишь витийства,
Ложь про чуму написал, про падёж, не оконечность жатвы.
Зря он не знал, что по Ясе предательство хуже убийства.
В гневе вскричал Чингисхан: «Смерть предателя — долг неизменный!
В нашей вселенной народов немало навечно клялись нам.
Если Котяну сойдёт, то оставят нас все непременно.
Мы не дадим жить предателям, половцам всем ненавистным!
Пусть убегают хоть к венграм, сирийцам, болгарам,
Это не может спасти их от мести людей длинной воли.
Сам бы возглавил поход и подверг всех мучительным карам,
Пусть даже запад пришлось бы пройти до последнего моря!»
Половцы же о монголах забыли и быстро окрепли.
Работорговля по Волге и Дону их шла не слабея.
Даже опять совершили походы на русские земли,
Те, что на Калке спасли их от бродников и Субедея!
Очень недолго пришлось ожидать от монголов удара.
Хан Угедей к ним тумены прислал Субедея с Кутаем,
И снизошла на орду берендейскую жёсткая кара,
И побежала Дурут-орда прочь от монголов, стеная.
В Венгрии буйно вломились, ордою к болгарам ворвались.
Там царь болгарский Иван сам от них еле спасся!
Области там захватили и крепости, так испугались...
Только Котян за Днепром кочевал, хоть и трясся.

Сам же Батый не идёт, а стоит всё на Яике станом.
Слухи лазутчики хитрых монголов везде распускают,
Что на Саксин он пойдёт, будет мстить неразумным аланам,
Половцев будет искать за Днепром, где леса их скрывают.
Так всем купцам проплывающим Волгу они говорили,
Всем, кто из Киева вёз до Булгара товары тележно.
Так же шептали и в ямах гонцы, что все письма возили,
С древним чжурдженьским исскуством войны согласуясь прилежно.
Много лазутчиков были за Яик направлены тайно
В Кернек, Брахимов, Биляр — посчитать там ряды частоколов,
Всё разузнать и прощупать, проверить нормально,
Ведь после Калки разбили булгары всесильных монголов!
Правда ли, что князь Гали им джихад объявил смертоносный,
И божества их, Тенгре и Аллах, как народ свой лелеют?
Есть ли согласие там у берсулов, эсгелей несносных,
Будут башкиры с булгарами, или они не посмеют?
Как князь Владимиро-Суздальский мир соблюдает с Булгаром,
Дарят ли хитро булгары зерно русским княжествам снова?
Что там с Пургасовой Русью, мордвой, с этим спором кровавым,
Между Булгаром, Рязанью, Владимиром вплоть до измора?

Знали булгары, три раза отбившись, что будет четвёртый,
Что Чингисхан не шутил, край примкнув их к улусу Батыя,
Знали, что был ими сломлен Иран — древний, мощный и гордый,
Что смерть с востока грядёт и прошли времена золотые!
Рыли они спешно рвы, и валы возводили повсюду,
Стрелы калили, свозили припасы, готовили войско,
Всех примирив, мусульман и язычников, веру дав люду,
Что победят, если будут сражаться как раньше — геройски.
Сто городов их раскинулись вширь бесподобно и вольно,
Больше, чем Франция, земли восточные всех крестоносцев.
Больше Биляра был Константинополь, Багдад и довольно!
Мекка ремёсел, батыров, поэтов, учёных, торговцев...
От Жигулей до Казанки, от Суры-реки до Урала,
В лесостепной полосе и в лесах, и степях бесконечных
Жили уже семь веков на земле плодородной булгары,
В поисках счастья и смысла, ответов извечных.
Их стольный град золотыми воротами был изукрашен,
Высь минаретов ласкало приветливо солнце и ветер,
В музыке улиц мощёных и стен неприступных, и башен,
Труб дымоходов домов, бань горячих и песен под вечер.
Славе искусства булгарских наездников равных не много!
Девушки были прекрасны, как капли росы на бутоне,
Славились дел золотых мастера и литья кружевного,
Сталь, зеркала и ковры, и огромные сильные кони...

В снах страшных видел Батый, как сто тысяч батыров булгарских —
Всадников грозных в тяжёлой броне, вместе с русской пехотой
Строятся к битве, и половцы с ними гарцуют казацки,
Бой начинают стрелки с половецкой коварной охотой.
Вот их косой уж союзных киргизов, канглов скосило!
Стали изматывать тут и монгольских стрелков превосходных.
Тем, вместо сильной атаки булгар, нужно тратить все силы,
Быстро теряя людей, отправлять в тыл подранков не годных...
С гулом несётся тяжёлая волжская конница лавой,
В центре монгольского войска пробив много брешей,
Их окружить не дают половецкие лучники справа,
Слева стена ощетинилась русских князей с ратью пешей.
Вот уж царевичи стали сражаться и падать на землю,
Стрелы всё гуще врагов, их наскоки всё чаще и злее,
Вот уж нукёры у ставки Бату пали все, долгу внемля,
Вот и он сам иссечён, обезглавлен, и без мавзолея...

«Нет, не бывать! — даже крикнул средь ночи Батый, просыпаясь, —
Пусть будут по одному эти наши враги перебиты!»
Жутко все пять половчанок-наложниц его испугались,
Спешно прикрыв наготу, поспешили скорей из кибитки.
Сонный пришёл Субедей, будто дед разворчавшись на внука.
«Надо бераты писать, деньги слать, больше льстивейших знаков, —
Хан бахатуру сказал, — был пророческий сон, словно мука!
Нужно расстроить союзы Руси и Булгар и кипчаков!»
«Бредишь, Бату, — Субедей хмуро гаркнул и сел рядом грузно, —
Завтра Урал станут волнами переходить повсеместно
Сто тысяч воинов наших и сто тысяч наших союзных.
Их же союза и не было! Ты перепил, если честно!»

Правда, в тот год князь Владимиро-Суздальский был на подъёме,
Брат его только что сел княжить в Киеве, граде великом.
В Новгороде княжил сильный племянник, но не паремьёю.
Силы большие собрать бы смогли с этих мест перед лихом.
Князь Новгородский карел занимался крещением бойко,
Несколько опередив в этом шведов, и был в том удачен,
Был то за них, то за храбрых жемайтов, сражался пристойко,
Папой Григорием был крестоносный поход к ним назначен.
Сам князь Владимиро-Суздальский с эрзей боролся проклятой
За Обран ош — Нижний Новгород, что захватил годом раньше
За Украиной Залесской марийцев крестил раз в десятый,
А на буртасов рязанцев он слал на Воронеж и дальше...

После молитвы, к полудню, Урал перешли все отряды —
Начался славный поход на Булгарию всех чингизидов.
С ними монголы и половцы их, и казахи все кряду,
Следом обозы припасов, осадных машин разных видов.
Кто бы тогда описал, как земля загудела ужасно,
Пыль поднялась до небес и река потекла конной рати?
Кто бы сказал, чем закончится эта война громогласно,
В мире божественных дел, для кого и чего это ради?
Левым крылом шёл Бури двадцать тысяч монголов имея,
Справа был Орду-Ичен, также с ним два отборных тумена,
Первым царевич Шибан шёл, туменом бытыров владея,
С главными силами шел Бату-хан, на коне неизменно.
Так же, как раньше в других временах и походах военных,
Всюду разъезды разъехались их широко, как облава.
Дела им не было до грабежей, до еды и до пленных,
Дело их было разведать, где главное воинство встало.
Всюду гонцы от отрядов носились сайгаков скорее,
Шли будто порознь все, только как пальцы руки собирались.
Как раньше в Индии, Цзинь и Си Ся, Бирме или Корее,
В бой не вступая по мелочи, в сердце страны прорывались.
Вскоре Шибан встретил главное войско булгарское в поле.
Вдоль быстрой Шешмы собоались сто тысяч, и пеших, и конных:
И ополченцев, рабов, но пришедших по собственной воле,
Метких улан, и в броне бахадиров, в боях искушённых.
Соединилось всё войско монголов в том месте, как пальцы.
В ставку царевичей холм обратили и стали ждать знака.
Сам Бату-хан стал молится Сульдэ, плакать с видом страдальца,
«Ясу» к груди прижимая, Чингиза в ночи вызывая из мрака.
Все мусульмане молились с ним вместе, как он попросил их,
И степняки-ариане молились Христу о скорейшей победе.
Несколько пленных убили шаманы, красивых и сильных,
К пикам знамён на холме принеся кровь и плоть страшной снеди.

Вечером поздним, когда солнце село, забрав блики света,
Стал Бату-хан с Бурундаем тумены вести через реку,
Что удалось без помех от булгар, не поверивших в это,
И посвятивших себя буйной трапезе или ночлегу.
Утром же, хан всех булгар быстро войско стал строить.
Тут же монголы рванулись вперёд, стрел в них выпустив тучи.
Сразу царевич Шейбан начал справа булгар беспокоить,
В тыл заходя к ним с туменом бесстрашных батыров могучих.
Сзади булгар вал насыпан был ими весьма протяжённый,
Чтобы свои города ограждать от внезапных вторжений.
Люд подневольный тот вал защищал, плохо вооружённый,
Не подходящий для главных в войне и кровавых сражений.
Сотни Шейбана прошли через них как таран прямо к центру,
Сзади, у ставки напав на охрану булгарского хана.
Храбро сражались булгары, платя непомерную цену,
Падая словно трава под косой бездыханно!
Грохот и звон от оружия, ржание, дикие крики,
Гул от копыт, пыль как дым, освещённая косо лучами...
Легкие силы Бату отошли, нанеся вред великий,
Между рядов богатуров в тяжёлой броне и с мечами.
Поднял тут флаг на холме Субедей, всем сигналы давая.
Справа пошли, обходить строй булгарский, казахи, башкиры...
Главные силы повёл Бурандай прямо в центр, поспешая —
Страшный копейный удар нанесли здесь монголы-батыры!
Может быть где-то в монгольской земле есть какая-то сила?
Может и впрямь мог там бог синеглазый спускаться?
Как объяснить, что их, словно бессмертных, над полем носило,
И даже мёртвый монгол продолжал, как казалось, сражаться?
Всё же есть храбрым предел, и они могут духом поникнуть,
Сколь не могучи и опытны, сколь ни молись, не лавируй!
Смог Бурундай к ставке ханской с отрядом нукёров проникнуть,
И подрубить там шатёр и знамёна огромной секирой.

Из окружения в ставке с трудом хан булгар вышел с боем,
И ускакал от смертельной опасности, еле отбившись.
Вслед бахадирам помчались охотники с радостным воем,
Тут-же расстроилось войско булгар, от потери смутившись.
Будто бы Дарий сбежал от царя Александра в тревоге,
При Гавгамелах в сражении, после прорыва гетайров!
Вечный приём тот — удар по вождю помогал в битвах многим,
Как встретить огнепоклоннику бога святилища-дайры.
Бросилось врозь ополчение в панике конно и пеше,
Стали гонять их по полю башкиры как стадо баранов.
Саблям били и копьями, вскоре всё шире и реже,
Путь расчищая для новых ударов для конницы ханов.
Только враги все бежали уже и стенали в молитве
К валу прижатые, были изрублены в страшном запале,
В бегстве людей потеряв в десять раз больше, нежели в битве.
Гнали несчастных до ночи, пока те во тьме не пропали...

Волки пришли выть на берег покрытый телами убитых,
Птицы слетелись клевать и упится утраченной славой.
После такого уж не было больше сражений открытых,
И разошлось вновь батыево войско повсюду облавой.
К Каме лежал путь свободный повсюду отрядам монгольским,
Стали припасы брать, скот по аилам, и жечь страха ради.
Жителей гнали они в безоружное пленное войско,
Рвы засыпать и валы разрывать в городах при осаде.
Крепость Сарман, Жукотин и Катав отбивались жестоко.
Воины их как один пали храбро на стенах сражаясь.
Даже Мунке все видавший уже при захвате востока,
Их повелел схоронить, ратным подвигом их восхищаясь.
Город столичный Биляр, приняв беженцев тысяч сто сорок,
Выставил двадцать пять тысяч бойцов для упорной защиты.
Город имел шесть валов, семь ворот из окованных створок,
Крепость и башни внутри, рвы водой из Билярки залиты.
Дым всё заполнил смердящий, горел дол в огне небывалом.
Войско монголов сошлось здесь всё одновременно,
Стали они стольный город тотчас обносить частоколом и валом,
Чтобы от смерти никто не сбежал, от судьбы или плена.
Встали здесь станом Бату, Субедей и Гуюк, и другие.
Половцы, ары, монголы, башкиры, казахи, туркмены,
Рваные в клочья халаты сменив на шелка дорогие,
Большей добычи алкая и дев молодых непременно.

«Это совсем не столица чжурчжэней, хотя многолюдна! —
Глядя с высокой горы, произнёс Субедей одноглазый, —
Пять лет назад осаждали Бяньцзинь очень трудно,
Год там сражались, такого потом я не видел ни разу!
Не миллион здесь чжурчжэней упрямых, врагов всех монголов,
Что посылали на нас раз в три года карателей злобных,
Для прорежения наших становищ в степях злых и голых,
Что родило Чингисхана в ответ — бога небоподобных!»
«Там были сотни машин для бросания стрел и снарядов
Пороха в круглых горшках, что в полёте ужасно взрывались,
Каменных глыб и животных, пропитанных злым трупным ядом,
Стены и башни из камня, по кругу рекой омывались, —
Хмуро ответил Бату, — у болгар здесь есть тоже машины,
Это не даст нам возможность разрушить их стены камнями,
Нужно хашару засыпать их рвы, у валов срыть вершины,
Пусть убивают хашар мусульмане свой целыми днями!»
«Там их правитель с семьёй и отборное войско батыров.
Пусть им предатели сдаться предложат и жизнь обещают.
Только признают в монголах великих властителей мира,
Пусть остаются, от нашего имени тут управляют!
Где здесь Баражд? Передайте ему, пусть предложит им сдаться! —
Злобно воскликнул Гуюк, укреплённый Биляр наблюдая, —
Чувствую я, что придётся надолго нам здесь задержаться,
Если Батый будет спать и болеть, на айран налегая»...
С видом смиренным ответил Батый, пропуская остроты:
«Я вижу только десяток машин камнемётных в Биляре.
Пусть наш чжурдженец Сюэ соберёт все свои камнемёты
И разобьёт их, пусть жало змеиное сгинет в пожаре!»
«На Чингисхана похож Бату-хан больше всех чингизидов, —
Бодро сказал Субедей, так чтоб слышали все возле ставки, —
Бедный улус — не Китай получил он, врагов разных видов,
Что на мечи сами прыгают в ярости, лезут в удавки!»

Так день прошёл в перестрелках, убийстве хашара несчётном.
Рвы засыпали они, чтоб открыть там на стены дорогу.
Этих строителей толпы в составе сожгли огнемётном,
Перестреляли с валов, перебили при вылазках много.
Видя, что рвы заполняются быстро, уходит везенье,
Стену из досок к воротам придвинули, скрыв два тарана,
Приступ грядёт, и закончилось уж огнемётное зелье,
Царь Алтынбек сделал вылазку с сильным отрядом ярана.
С криком «Ура!», прославляющим род древних предков,
Дочери он Алтынчач путь пробил через войско монголов,
Сам же вернулся с дружиной назад, защищать город крепко,
Выпустив в поле торговцев, ремесленников, богомолов.

Тридцать пять дней после этого длилась осада Биляра,
Были засыпаны рвы и валов много срыто повсюду.
Там умирали защитники, бились умело и яро,
Воины место своё уступали обычному люду.
Бой не стихал по ночам, как обычно в монгольских осадах.
Изнемогая от ран и смертей, не имея сил биться,
Стены пришлось все оставить, поджечь все постройки в посадах,
В крепости главной с остатками войска Ильгаму укрыться.
Он с минарета смотрел, как метались в пожаре билярцы,
Не выпускали из города их по приказу Батыя.
Люди сгорели, как жертва Тэнгри, не виновные агнцы...
Сто тысяч тел там лежали, и старые, и молодые.
Через пять дней и ночей вход у крепости был протаранен.
С криком туркмены ворвались, желая убийств и поживы.
Тут младший сын Чингисхана Кулькан, был стрелой насмерть ранен!
Бились защитники там за царя все, пока были живы,
Но царь булгар ибн Ильгам был туркменами в злобе изрублен.
На минарет побежала царица, а с нею и внуки.
Бросились вниз с минарета, к царю, что был всеми возлюблен,
Не помышляя живыми попасть в нечестивые руки!
Вывели в поле потом десять тысяч последних билярцев.
Воинам раненым головы стали рубить топорами.
Малых детей побросали в Билярку, а так же и старцев.
Хвастались после туркмены отрубленными головами...

«Так бы бессудно с врагами Христа поступать беспощадно!» —
Видя такое вскричал венгр-монах Юлиан возле ставки.
Вместе с послами ждал встречи Батыя на ровной площадке.
Мимо тащили казаха нукёры на длинной удавке...
Всюду с горы открывался вид дикой кровавой расправы:
Дым закрывал небеса и от запаха трупов тошнило,
Несколько тысяч монголов стояли весёлые справа,
И принимали две трети того, что награблено было.
«Что же ваш папа всего Франкистана не водит сам войско?
Только других посылает к евреям, арабам, урусам?
Встал бы с мечом за Христа своего, защитил бы геройски! —
Хан вдруг сказал, выходя из шатра, — трудно жить жалким трусом!»
Доминиканец-монах, с ним посол из Венеции тоже,
С ними сельджукский посол, тут же ниц опустились почтенно:
Важен свободный был доступ восточных товаров для дожей,
И для сельджуков борьба с крестоносным врагом неизменна.
«Хан величайший из всех, — отвечал Юлиан осторожно, —
Папа Григорий IX врагов инквизицией душит,
Рыцарей только ему самому вдохновлять к битве можно.
Он не казнит просто так без суда, а спасает все души.
В прошлом письме он просил еретических русских ослабить,
Князь Ярослав стал мешать с новгородцами рыцарям очень
Финнов, карелу крестить. Крестит сам, чем лишь веру похабит.
Папа же венгров настроит тогда против половцев точно!»
«Знаю, что папа уже объявил свой крестовый поход к урусутам,
Новгород там покорить и крестить всех в латинскую веру, —
Знаком Батый приказал двум послам отойти пальцем гнутым,
Только остаться с ним рядом разведчику-миссионеру, —
Плохо у вас получается брать этот Новгород силой.
Мне говорили о нём, как о мощной торговой державе.
Через неё все товары на запад идут, мне постылый,
С Волги от персов, китайцев и из-за Урала по Каме.
Мне же достался улус не в Китае, как рой, многолюдном,
Степи да лес без ремёсел особых... Торговлю лишь славить.
Новгород будет помощником мне в этом деле претрудном.
Нужного я посажу там властителя, чтобы им править».
«Душам их лучше прийти к католической вере скорее!» —
С жаром изрёк Юлиан, вглубь шатра проходя вслед за ханом.
Тут Субедей слушал вести гонцов все угрюмей и злее:
Много сбежало за Волгу к язычникам и христианам.
«Странно что папа от имени бога учить всех решился, —
Сев, покривившись от боли, на тканый ковёр, хан ответил, —
Бог наш один для народов любых, все его мы страшимся.
Знает ли папа наврядли, что бог Неба людям наметил!»
«Вот где теперь Алтынчач, дочь царя, до Банджи добежала,
Там с ней Бачман-воевода и тысячи всадников верных! —
Хану сказал Субедей, показав строчку в свитке кинжалом, —
Надо Мунке к ним послать и добить царский род непременно!»
«Ладно, Мунке пусть идёт, отдохнёт о наложниц с айраком! —
Вдруг улыбнулся Бату, — если он согласится на это.
Ты же, Юлай, напиши папе и всем влиятельным франкам,
Пусть покорится мне все, господину вселенского света!»
Вид на холмы из развалин и пепла с горы открывался,
Всё, что осталось от некогда пышной булгарской столицы.
Край разорённый друзьями монголов теперь управлялся,
Только Мунке здесь остался, убить молодую царицу.

Так год назад было кончено это булгарское дело —
Кровью союзных народов залил Бату-хан всех упорных.
Выполнил часть от того, что велел курултай, он умело —
Не было больше к востоку от Волги теперь непокорных.
Было такое количество золота взято и шёлка,
Что многим сбруи из золота сделали, чаны для варки,
Шёлком подбили шатры и ещё отослали монголкам,
В Персию скот повели, побрели на продажу булгарки...



ПЕСНЬ ВТОРАЯ. ПОДАВЛЕНИЕ МОКОШИ И ЭРЗИ ВДОЛЬ ГРАНИЦ РЯЗАНИ.
БЕГСТВО ПОЛОВЦЕВ В ВЕНГРИЮ И БОЛГАРИЮ. РАССТАНОВКА МОНГОЛЬСКИХ СИЛ.
ВЫБОР БУДУЩИХ ПРАВИТЕЛЕЙ РУСИ.


Зря всех Гуюк торопил, как всегда не подумав серёзно.
Без покорения эрзи и мокоши всё было шатко.
Как разгромить всю Рязань, если эрзи в тылу бродят грозно,
Если союзников-половцев бьют из засад и украдкой?
Земли Пургаза лежали от Волги с Окой до Онузы.
Между Сурой и извилистой Макошью до Алатыря.
После булгарской войны, Джагатая и Джучи улусы
Двинули к эрзе отряды, как пальцы руки растопыря:
Снова у них впереди половецкие сотни, башкиры,
Следом аланы, туркмены, казахи и тюрки другие.
Сзади туменов монгольских заслоны, вожди и кумиры,
И мастера камнемётов, писцы и шатры дорогие.
Зря волновался старик Субедей за лесные дороги.
Взятый в булгара хашар прорубал их чащобе прилежно.
Князь всех эрзян охранял Эрзамас и у Тёши остроги,
И кородомы вдоль Волги с Окой потерял неизбежно.
Только на этом вдруг кончилась внятность войны для Бучека —
Всё побросав, мокошь с эрзей в лесных городках затаилась.
Не получалось ловить там их по одному человеку,
Но все рязанские земли зато для похода открылись
Вот и пришлось там Тулую, Бучеку, затем Бурундаю,
После составить Батыевой рати крыло на востоке.
Им предстояло по Волге идти, глубоко проникая
К веси, мерянам, ильменцам по древней торговой дороге.
Это крыло в два монгольских тумена с булгарским хашаром,
Были должны Галич взять, Ярополч, Кострому с Ярославлем.
Кругом владимиро-суздальский край обойти злым кошмаром,
Чтоб ни один воин к русским по зову их не был отправлен.
Дальше на севере им предстояло отрезать дорогу
К краю ильменских славян — новгородской торговой державе,
Если она вдруг решит выслать ратную русским подмогу,
Или князья из Владимира будут бежать к новгородской заставе.

Так рассудил Субедей, а Бату и Гуюк поддержали.
Распри утихли почти, как за Волгу прошли их улусы.
Осень на запад простёрлась лениво в кипчакские дали,
В рощах опала листва и речушки блестели как бусы.
Облачный вал день за днём проносился, дожди вызывая,
Солнечным дням и теплу закрывая дорогу надолго.
Стаи кружились и каркали хищно беду накликая,
Лисы бродили, и выли в оврагах голодные волки.
Время осенней распутицы всех примирило невольно —
Время залечивать раны и плавить добытое в слитки.
Сладкими сочными травами лошади были довольны,
С ним верблюды, волы, что теперь не тянули кибитки.
Рядом с излучиной Дона в притоках Воронежских чистых,
Рядом с аилом Онуза, любимым летовьем Котяна,
Станом Бату встал на дивных просторах холмистых —
Половцы там до монголов обычно в набег собрались.
Дальше на запад, к Чернигову и Поднепровью,
Двинулся быстро с туменом Берке, с ним мещера, мокшане,
Половцев всех за Днепром и в Крыму запереть на зимовьях,
Киев, Чернигов от быстрой дороги отрезать к Рязани.
Киев известен был издревле конницей сильной союзной.
В княжестве этом давно жили торки и бродники тоже.
Там печенеги, аланы, степной был народ там и южный.
Сила с учётом дружин русских так Субедея тревожит!

Но и теперь для войны за Рязань войска было в избытке.
Одновременно по льду рек замёрзших идти будет тесно.
И Субедей часть решил развернуть, избежав тем ошибки,
И на Кавказ отослать на алан и адыгов бесчестных.
Князь адыгейский Тукар там хвалился зазря и не умно,
Что перебьёт всех монголов и слуг их, что сунутся в горы!
Кроме того в дельте Волги был город Саксин неприступный,
На островах половчане Бачмана таились — предатели-воры.
Двинулись к югу Менгу и Кадан, шли широкой дугою.
Правым крылом натолкнулись на орды Котяна в походе.
Верные половцы Аккубулая за ханом помчались в погоню.
Скот беглецов и рабыни достались буртасской пехоте.
Снова предатель Котян и нойоны его ускользнули.
Весть получив, Субедей настоял на погоне серьёзной.
Нехотя оба тумена Берке и Менгу развернули,
Двинулись степью осенней на запад волной злой и грозной.
Аккубулай натолкнулся на хана Беркути отряды.
Половцев тех в бой вели Арджумак, Куранбас с Капараном,
Опытный Аккубулай отступать стал дней несколько кряду,
Время царевичам дав обойти хана слева и справа.
Только завидев монгольские шлемы, блестящие ярко,
Войско в железной броне, что скакало, коней погоняя,
Лишь от потери друзей от прицельной стрельбы стало жарко,
Вдруг отступил Арджумак, на погибель других обрекая.
Тут и Беркути бежал, сея панику в диком народе —
Стало известно, что киевский князь больше их не приемлет!
Половцы, всё осознав, чуя сердцем, что смерть на подходе,
В страхе пошли, как потоп, на болгар и в венгерские земли.
К венграм, болгарам ворвавшись, захватывать стали поместья,
Замки и пленных, сполна проявляя характер дикарский.
Еле уняли своих новых подданных силой и лестью
Бела IV — венгерский король, и Иван — царь болгарский.
То, что теперь новый киевский князь Ярослав стал умнее,
И не пошёл по призыву Котяна на новую Калку,
Как князь Мстислав, что при Калке погиб, глупой спесью болея,
Сразу заметили все, кто имел хоть немного смекалки.
Сын Ярослава, юнец Александр, новгородским был князем.
Ладил давно Ярослав с хищной смёткой словенских торговцев,
С ними он в Киеве сел, помогать их торговым там связям,
Раньше он был крестоносцем, крестил им корелу, литовцев.
Брат Ярослава же, Юрий II, во Владимире княжил,
Правил от Ламы до Волги, от Сити-реки до Коломны.
Слухи ходили везде об огромной казне, что он нажил,
И о вражде с Ярославом за край бесконечно огромный.

«Вот кто нам нужен, железной рукой управлять гордой русью! —
Громко сказал Субедей, на ковре развалившись свободно.
«Мне земли русских торговцев иметь нужно точно в улусе.
Будут они отдавать мне богатую дань ежегодно! —
Быстро ответил Батый, отпуская разведчиков хитрых,
Что наводнили теперь города от Днепра вплоть до Волги, —
Если враги его будут записаны между убитых,
Это и будет хорошей добавкой в поход наш недолгий!»
«Нужно ему написать, — тут сказал Субедей, — Ярославу.
Если признает владыкой тебя, пусть стоит без движений,
И как в Булгарии ныне Барадж обретёт честь и славу,
И обеспечит правление многих своих поколений!»
«Где половчанин Котян? — отставляя пиалу с кумысом,
Медленно стал говорить хан Гуюк, — убежал за Карпаты?
Где же вы были вдвоём с Субедеем, степным старым лисом?
Дешт-и-Кипчак не возьмёшь, если живы ещё эти гады!»
«Я написал королю Беле письма с жестоким приказом,
Чтобы признал он меня, а другую оставил надежду.
Пусть передаст мне Котян, и тот будет смертью наказан!
Если же нет — пусть монголов он ждёт к Будапешту.
Письма мои царь Иван скоро тоже получит с гонцами,
Или судьбу повторит он собратьев на Волге и Каме.
Царством его будет дым и огонь, да поля с мертвецами,
И ни один там на месте своём не останется камень!» —
Очень спокойно ответил Бату на насмешку Гуюка,
Старшего сына Великого хана, но тот не унялся.

«Ты не воюешь а пишешь, такая, брат, скука!» —
Проговорил он и шутке своей рассмеялся.
Только ударил ладонью старик Субедей по колену.
Писари смолкли, их кисти и перья писать перестали.
Юрчи вести прекратили расчёты по салу и сену,
Черби закрыли записки по видам полученной дани.
Между чиновных помощников кто-то неловко запнулся,
Все замолчали на время, пока не вошли два нукёра.
С ними юрчи, что опрашивал тех кто недавно вернулся
Из разных княжеств, где слухи посеяли, страх и раздоры.
И ничего не сказав о нападках Гуюка напрасных,
Стал Субедей у нукёров выспрашивать вести подробно:
Про укрепления, распри князей, безрассудством опасных,
И положение русских дружин самых боеспособных.

«В странах Руси, как вы знаете, много народов различных —
Начал один говорить обращаясь ко всем ханам вместе, —
Земли мещеры и мокоши, с эрзей лесов пограничье,
Всё под Рязанью живёт... Всех их, с русскими, тысяч под двести!
Сброд из различных народов — под городом Пронском-на-Проне,
Русские воины города Мурома правят муромой.
Голядь живёт под коломенским князем в лесной обороне,
Платят дань русским железом болотным и шкурой бобровой.
Северней голядь живёт под Москвой и Владимиром тоже.
Дальше к Ростову марийцев земля, их леса и за Камой.
По городам князь владимирский держит не мало сторожи.
Есть крепостицы вдоль рек с обороной не русской и слабой.
Русских не много... Живут в города и в посадах торговых,
При городах есть деревни славян из различных народов.
Между старинных племён проживают в селениях новых.
Больше всего кузнецов там, охотников и хлеборобов.
Раньше платили все в Новгород дань и разбойникам разным.
Вот уж лет триста князьям, на торговле поднявшимся, платят.
Русью прозвали хазары их на языке несуразном,
В смысле, что светловолосые и с солеварнями ладят.
Если собрать из рязанских земель и владимирских тоже
Вместе дружины князей, тысяч десять всего наберётся.
Столько же даст ополчение местных старейшин, быть может,
Мелких нерусских князьков тысяч пять и другого народца».

«Значит, юрчи говорят, что их там тридцать тысяч, и только? —
Быстро спросил хан Гуюк, повернувшись к Батыю всем телом, —
Если придут им на помощь из прочих земель, будет сколько?
Как подсчитать, сколько нужно нам войска для этого дела?»
«Может быть хватит моих только воинов в этом походе? —
Вяло спросил сам себя Бату-хан, словно начал расчёты, —
Половцев взять дополнением конным к туркменской пехоте,
С ними мой личный монгольский тумен и к нему камнемёты?»
«Вспомни Бату, как отец твой, прославленный Джучи,
В прошлом в походы ходил на лесные народы ойратов.
Он Енисей покорял, а дорогой служил лёд трескучий, —
Стал отвечать Субедей не скрывая обыденных взглядов, —
Он взял войска все, что были в улусе, а было не мало!
Больше чем нужно, и прав оказался — война затянулась...
Но без сражений количество страхом врага доконало,
Даже когда по тайге все тумены весьма растянулись.
Вот и сейчас мы не знаем, где встретим их главное войско,
Будет ли помощь Рязани, а может, не будет в помине.
Коннице нашей на реках там будет и узко, и скользко,
Даже отряд небольшой может всем перекрыть путь в теснине!»