Каждый день происходит что-то такое... (Посвящение)

Знаешь, каждый день происходит что-то такое, о чем мне хотелось бы рассказать

Мысли не оставляют меня в покое, а говорить с тишиной до сих пор страшновато.

И, сколько хватит таланта, я непрерывно и долго теперь обрекаюсь писать,

Хоть таланта, по правде сказать, для всего, что кипит во мне маловато…

Это лето, безумно для нашего города дальнего жаркое

Показалось мне адом по всем показателям, всем описаниям книжным…

Мне в один из его вечеров предоставился шанс узнать нелепую правду,

Ту, которую без тени совести в сердце, признаюсь тебе – ненавижу.

И я помню как ночью безветренной, жаркой, противно душистой

Я кралась в твою комнату, чтобы понять – ты дышишь и так на себя сердилась,

Что бежала обратно и, лицом упираясь в пол, безупречно нечистый

На коленях, не зная как это делать вообще, - тихо-тихо молилась.

Мне тогда так хотелось думать, что есть еще роскошь такая

Уходить постоянно к себе, закрываться на шаткий замок,

И сидеть только так, постоянно уверенно зная,

Что ты будешь всегда за стеной… Что ж – меня поджидал мой урок.

Я гнала эти мысли подальше от нашего дома, туда, где они бы погибли,

Мне тогда было сложно представить наш дом абсолютно пустым…

Но конечно, конечно всё было до тошноты очевидным –

Скоро все мои страхи станут «обыкновенным моим».

С летом ад не ушел, я в 16 была так подвержена бульварной символике,

Что позволила думать себе, что всё дело тут в календарях…

Но из парков, кафе, площадей были убраны летние столики,

Только я, как и раньше, жила на горячих углях.

Убегала к тебе, когда выть от боли хотелось, истерила в приемных покоях,

На докторов с высоты колен смотрела как на полубогов…

Но, когда уходила домой, боль умножалась вдвое

И «подбадривал» лязг мелодичный тяжелых железных оков.

Чертов вторник… С чего это солнце вдруг в небо полезло?!

Мне бы плюнуть в него, чтоб не смело смеяться над этим финишным днем,

Когда ты, нас едва ли дождавшись, бесшумно и страшно исчезла.

Когда я возвращалась одна в наш заботливый дом.

Сколько было людей… Сколько мнений как справится с горем,

Сколько разных советов, что чувствовать, как теперь жить.

Будто им было велено бросить меня в нещадное море,

В то, что мне помогло бы скорей мои страхи забыть.

Знаешь, мне еще три месяца назад показалось ужасно постыдным,

Что в книге моей ты не нашла стихи о себе…

Столько слез там лилось о безделицах, о том, что казалось таким обидным

И ни слова о той, что не бросит в любой беде…

Мне казалось, что я и тогда всё доподлинно знала,

Когда тихо писала тебе бездарную глупую благодарность….

Две страницы нелепых рифм и безумной любви с заглавием «Мама»

Были тем, чем я хотела осветить издалека подступавшую старость.

Но, увы, только после того, как я сидела в твоей палате,

И родные твердили мне наперебой: «Не рыдай так! Она ведь слышит…»

После грубой тетки, записавшей точное время, ворвавшись в белом халате,

Я поняла, что стихи опоздали – она не дышит.

Знаешь, мам, мне тогда было только семнадцать,

И тогда я узнала, как можно за несколько дней постареть….

И как можно настолько от жизни устать, чтобы не было сил улыбаться,

И как можно забыть о себе так, чтоб не было сил умереть.

Люди мне говорят, что лицо моё стало всё время меняться.

И за эти «два года спустя» я была в их глазах кем попало, а в сущности, впрочем, никем.

И теперь мне подвластно от глаз посторонних скрываться,

А из жизни ненужных людей прогонять Насовсем.

Ты, само воплощенье добра… Одобрила б ты то, чем я стала?

Поняла бы моё лицемерие, мой хронический смелый цинизм?..

Нет, едва ли… Я теперь уже слишком низко упала,

Чтобы мне был подвластен какой-то особенный Смысл.

Всё как есть теперь, все предречения мои, несмелые в силу возраста

Позволяют мне думать, что жизнь развязала железной рукой Судьба,

Ну а я, как завзятый транжир, расшвыряла по ветру козыри,

Оставляя последний весомый вердикт: Никогда.

Знаешь, мне, как и девочкам всем, до сих пор до ужасного хочется

Рассказать тебе первой о том, кого встретила, кого навсегда-навсегда полюбила,

Порасспрашивать как люди справляются с одиночеством,

(Хоть теперь и во мне есть такая нелепая сила).

Знаешь, каждый день происходит что-то такое, о чем мне хотелось бы рассказать

С тишиной говорить до сих пор страшновато – слишком уж много она понимает.

И, сколько хватит таланта, я непрерывно и долго теперь обрекаюсь писать,

Хоть порой мне и кажется, что сама Тишина, улыбаясь, мне отвечает.

Другие произведения автора:

Всё равно (2008 год)

Как они не узнают о нас

Так письма никто не читает

Это произведение понравилось:

Марина Бойкова