Новые
Меню
Кривой дорожкою, да ночкой тёмною,
Да под шумок сбежал дружок, как вор,
Его манерою отнюдь не скромною
Был прерван милый дамский разговор.
Ершист и колок он - до одурения,
Ему казался целый мир не мил,
Себя в искусстве он до упоения,
С чрезмерной страстью пагубной любил.
Да под шумок сбежал дружок, как вор,
Его манерою отнюдь не скромною
Был прерван милый дамский разговор.
Ершист и колок он - до одурения,
Ему казался целый мир не мил,
Себя в искусстве он до упоения,
С чрезмерной страстью пагубной любил.
Но по иронии, искусство «гения»
Не признавало в общем-то никак,
Творил под «белкой» он для вдохновения,
А что писал он, было – полный мрак.
Однажды сильно он, до невозможности
Обидел в злобе славных, милых дам,
Попал впросак он так в неосторожности,
Что удивил других до смеха сам.
И распинался всем в своей он трезвости,
Брызжа слюной и - с пеною у рта,
В грудь колотил себя с примата резвостью,
Что семьянина – свойственна черта.
И до упаду все смеялись дамочки,
Ведь он до гроба клялся в чувствах им,
Но ловелас сей был им всем «до лампочки»
Нытьём, фиглярством стал невыносим.
Он на скабрезности большим был мастером,
В словечках - равным не было ему,
Своей зловредностью, дурным характером
Не доставлял он счастья никому.
Любил по прелестям пройтись в «поэзии»,
По женским, равно, как и по мужским,
Ему хватало лишь на то фантазии,
Он мнил, что сильно дамами любим.
Замашки – хамские, мозги – куриные,
Не понимал, как глуп был и смешон,
И источал везде пары он винные,
Как человек – дешёвый пустозвон.
В душе заветною, мечтой был тайною -
Из дам смазливых собственный гарем,
И лишь во сне имел он связь случайную,
В реале ж нажил кучу он проблем.
Намного проще всё и тривиально так -
Ему ночами грезился бордель,
Не знал, наверное, что - аморально, факт,
Греху способствовал дружочек-хмель.
А приключений он искал по глупости,
Везде, где мог, он шашкою махал,
Не наскакался он, видать, по юности
И водружал себя на пьедестал.
Весь убелённый он следами птичьими,
Маниакально складывал гранит,
Так фараонов жаждал он величия,
Их высоченных, славных пирамид.
И взгромоздиться вверх - мишенью птичкам чтоб,
Старался рьяно и усердно он,
Не навернулся бы и набил бы лоб,
Он был посмешищем для всех ворон.
Кривой тропинкою, в галопе бешеном,
В усердьи рьяном мчится на Парнас,
И на себе, любимом, он помешанный,
Тем развлекал паяцем нас не раз.
Не признавало в общем-то никак,
Творил под «белкой» он для вдохновения,
А что писал он, было – полный мрак.
Однажды сильно он, до невозможности
Обидел в злобе славных, милых дам,
Попал впросак он так в неосторожности,
Что удивил других до смеха сам.
И распинался всем в своей он трезвости,
Брызжа слюной и - с пеною у рта,
В грудь колотил себя с примата резвостью,
Что семьянина – свойственна черта.
И до упаду все смеялись дамочки,
Ведь он до гроба клялся в чувствах им,
Но ловелас сей был им всем «до лампочки»
Нытьём, фиглярством стал невыносим.
Он на скабрезности большим был мастером,
В словечках - равным не было ему,
Своей зловредностью, дурным характером
Не доставлял он счастья никому.
Любил по прелестям пройтись в «поэзии»,
По женским, равно, как и по мужским,
Ему хватало лишь на то фантазии,
Он мнил, что сильно дамами любим.
Замашки – хамские, мозги – куриные,
Не понимал, как глуп был и смешон,
И источал везде пары он винные,
Как человек – дешёвый пустозвон.
В душе заветною, мечтой был тайною -
Из дам смазливых собственный гарем,
И лишь во сне имел он связь случайную,
В реале ж нажил кучу он проблем.
Намного проще всё и тривиально так -
Ему ночами грезился бордель,
Не знал, наверное, что - аморально, факт,
Греху способствовал дружочек-хмель.
А приключений он искал по глупости,
Везде, где мог, он шашкою махал,
Не наскакался он, видать, по юности
И водружал себя на пьедестал.
Весь убелённый он следами птичьими,
Маниакально складывал гранит,
Так фараонов жаждал он величия,
Их высоченных, славных пирамид.
И взгромоздиться вверх - мишенью птичкам чтоб,
Старался рьяно и усердно он,
Не навернулся бы и набил бы лоб,
Он был посмешищем для всех ворон.
Кривой тропинкою, в галопе бешеном,
В усердьи рьяном мчится на Парнас,
И на себе, любимом, он помешанный,
Тем развлекал паяцем нас не раз.
Браво, Лариса! 
