Пьеса для испорченного инструмента (книга стихов и песен) - 2006 г.

Мутило… и продавленный диван 
впивался зло пружиной в ягодицу… 
Хотелось, братцы, даже удавиться, 
но за окном вдруг затянул баян. 
Он не играл, он - плакал… Под вальсок 
дворовый пес кивал хвостом кому-то… 
Был час - как будто бы промежду  суток, - 
затягивай потуже поясок… 
Мечтал Иваныч, сплевывая зло, 
а тетка Марья, в стареньких калошах, 
свистела: день-то - чудо, прехороший, 
ишь, как с погодой нынче повезло! 
Висел июль в прокуренном окне, 
и было лень задернуть занавеску… 
Ее задернула услужливо невестка, 
сказав: «Хотите? – Возражений нет». 

Мелькнула мысль: ну, старина, пора: 
конец и есть, наверное, начало! 
И, оттолкнувшись молча от причала, 
я зазвучал… на кончике пера. 


Диагноз 

Охреневшая погода… 
Запотевшее окно… 
Сам себе кажусь уродом… 
И вокруг… одно г…. 


Откровение 

Бесконечность бытия 
душу просто истощает… 
Отпиваюсь ночью… чаем, 
в чаелюбах состоя. 

Размышляется впотьмах 
о конце и о начале… 
Запиваю мысли чаем 
в недопонятых местах…. 

И, слетая с губ сухих, 
мысли, что во мне кричали, 
растворяясь в терпком чае, 
превращаются в стихи… 

А желудок без помех, 
бытию обман прощая, 
принимает вместе с чаем 
и… раскаянье, и… грех… 


Душа и осень 

Осень, снег… и никому нет дела, 
что душа, отдельная от тела, 
то взлетает, то опять садится, 
будто кем-то раненая птица… 
С телом жить она сейчас не может: 
пробежит мороз по тонкой коже - 
и она от тела отлетает… 
Дай ей Бог снежинкой не растаять… 


*** 

Ах, это карельское лето – 
сродни постоянной угрозе: 
морозов-то, вроде, и нету, 
но душу легко отморозить. 


Жизнь - колесо 

Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану 
ветру о чем-то нашептывать я  у костра… 
Было бы, знаю, конечно, немножечко странным, 
если бы это признанье случилось вчера… 

Может быть, это - меня закружили метели? 
Может быть, это – в душе проливные дожди? 
Может быть, это – те листья, что прошелестели 
и улетели, оставив меня позади? 

А в облаках ослепительно белые птицы 
машут крылами беззвучно, как в старом кино… 
Жизнь – колесо… Мы с тобой – поржавевшие спицы… 
Было, все было, но очень, уж очень давно… 

Было, все было: костер догорал на рассвете, 
чмокала каша, чаек закипал в котелке, 
песнями душу в тумане расплескивал ветер… 
Было, все было  – как замок на желтом песке… 


Было жарко 

Было жарко… 
Было жалко - 
оттого, что все постыло, 
оттого, что – нет, а было, 
что лицо назвали рылом, 
сына в садике дебилом… 
Очень жарко… 
Очень жалко - 
оттого, что нет чего-то: 
старикам – давно почета, 
молодым – давно дороги… 
Есть чего-то, но… не многим… 

Очень жарко… 
Очень жалко 
оттого, что есть… свобода – 
жить заведомым уродом… 


Жду! 

Выстрела в спину отчаянно жду… 
Ров до краев все еще не заполнен… 
Кто-то, быть может, об этом не помнит - 
к счастью, но… будет вернее – к стыду… 

Нет ни крестов, ни могил… Впереди 
есть только ночь – безнадежно бессонна… 
В ней каждый звук возвращается стоном, 
в ней – только эхо: 
жди, 
          жди, 
                     жди……………………… 


Майнэ либэ 

В небесах пространно темных: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
и в глазах немного томных: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
на песке следами в море: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
даже кошка на заборе: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
волны с берега смывают 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
в звуках неизбежно тает: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
все уходит, все приходит: 
майнэ либэ, майнэ либэ; 
все запутано в природе: 
майнэ либэ, майнэ либэ… 


*** 

Пахнет прелым… 
Вспомнил юность: 
поле, сено… А сутулость 
будет позже… Запоздало 
я пою глухому залу… 
Он, конечно же, не слышит… 
слышит, если только – свыше… 
А под крышей - паутина, 
в паутине – я, безвинный, 
вроде мухи, бьюсь устало: 
жизнь была и вдруг – пропала… 
Знала, стерва, что когда-то 
будет все-таки расплата… 

Дата, черт возьми, - пространна: 
то ли – поздно, то ли – рано… 


*** 

Плачет кто-то за окошком - 
я не плачу, я – смеюсь: 
мысли катятся горошком 
прямо на пол… Ну и пусть… 
Собирать я их не стану: 
голова трещит с утра… 
Как же все на свете странно: 
«Соловецкая» дыра… 


Сплин 

Прочту письмо без стона и без крика: 
прошло сто лет, как будто – миг один, 
и только боль – занозой и уликой – 
СПЛИН… 

Ты пишешь: все забыла и прощаю, 
плачу за все и сдача без нужды… 
Куда ж еще прощальней и слащавей? 
ТЫ… 

Пусты слова, когда нет продолженья, 
и чувства раздражающе пусты… 
Что за проклятье, что за наважденье? 
ТЫ… 

А мне давно с тобою одиноко, 
хоть миг судьбы в моей судьбе застыл; 
везде, всегда, повсюду и… без срока… 
ТЫ… 


За день до смерти… 

За день до смерти буду жить, 
не отвлекаясь на сомненья, 
и будет за окном кружить 
неуловимое везенье; 
и снег растает на губах, 
отдав свое мгновенье влаги, 
и запульсируют в стихах 
на сереньком клочке бумаги 
мне непонятные слова: 
о смысле жизни в этом мире, 
о том, что жизнь всегда права, 
о том, что только Бог помирит, 
о том, что смертью не помочь 
и жизнь, увы, не помогает… 
Уже осталась - только ночь… 
А что потом - никто не знает… 


Исповедь бывшего пьяницы 

Я пью чаек… Жена заварит - 
хлебаю в неге и в тепле… 
Сегодня мы с женою в паре: 
чаек и сушки на столе… 
А было ж время золотое: 
в пивко плеснешь полсотки грамм… 
А может, вспоминать не стоит, 
жена ведь: все равно не дам… 
Но было, что уж тут лукавить: 
душа плясала гопака, 
и было ж и кому поставить, 
и заплеталась в стих строка… 
Душа орала… Нынче – тихо: 
сижу в пледу - учтив и мил… 
Есть в душу вход. А где же выход? 
Ведь был же выход, был же, был… 


Хочу огня! 

Костры весенние отчаянно дымят… 
С огнем весной всегда – из рук вон плохо… 
А нам с тобой – тереть глаза да охать: 
ну отчего же листья вспыхнуть не хотят? 

Они хотят, но… у желанья  есть предел, 
как и в стихах: как ты себя не мучай, 
когда расплавишь лед под листьев кучей, 
погаснет пламя… Ты ж не этого хотел? 


Слушай 

Слушай: может быть, услышишь, 
не услышишь, - не поймешь. 
Кто-то, может, рядом дышит, - 
ты не слышишь… Правда – ложь… 
В облаках плывет куда-то 
зарифмованная боль… 
Роль глухого воровата, 
ты глухого не неволь: 
он такой, каким когда-то 
уродился. Жизнь глупа - 
у него ума палата, 
но душа, увы, слепа: 
наугад бредет по свету 
и на ощупь ищет смысл… 
Смысла в смысле смысла нету, 
смысл – когда в раздумьях мысль. 
Просто пишется порою 
не о том. Прости, - устал: 
трудно быть твоим героем – 
я иллюзий не питал. 


Скучно… 

Холодеет рот от скуки, 
ноет правое плечо, 
вместо слов толпятся звуки, 
зазывая на крючок… 
И никак не разобраться: 
щупай - все равно не то… 
В голом зеркале паяцем 
ржет безумный конь в пальто… 

Не глумись, ноздря… Осколки 
захрустели под пятой… 
Скучно… нет от жизни толку 
в этой комнате пустой… 


Зима (-36,6) 

Зима… Уныло и темно… 
В пространстве – замкнутом и стылом - 
как облачка колечки дыма 
плывут в замерзшее окно… 
Как будто вечность замерла 
в столетних половицах пола… 
Я к этой вечности приколот: 
жизнь, как и комната, - мала… 

Зима… И в липкой тишине 
ворчать не прекращает теща… 
С ворчаньем жить, наверно, проще 
моей простуженной стране… 
И голоса едва слышны, 
как на заброшенном погосте: 
дожди перемывают кости… 
они безропотно грешны… 

Зима… Простуженный и злой, 
хрипатый голос только жальче… 
А в зеркале - уже не мальчик… 
Увы, и тут не повезло… 
И в комнате опять темно… 
В пространстве – замкнутом и стылом - 
моя душа колечком дыма 
плывет в замерзшее окно. 


Вальс невпопад 

Подметает город осень: 
на траве пожухлой проседь, 
в небе хмуром лета просинь 
выцвела до дыр, 
желтых листьев эполеты 
на деревьях неодетых, - 
только я и… бабье лето 
путаем следы. 

Все в округе поредело, 
даже дворник - между делом, 
да и то всегда несмело - 
листьями шуршит… 
Ты прости меня, прохожий, 
что опять мы непохожи: 
осень я свою не прожил, 
нет нужды спешить. 

Было все, а что-то – мимо… 
Это знать невыносимо… 
Но давай судьбе простим мы 
осень на дворе. 
Ей бы – и зимой, и летом, 
и весной – кружить по свету, 
чтобы с песней недопетой 
в костерке гореть… 


Бомж-песня 

Мне, бездомному, несладко 
жить на этом белом свете: 
сам себе кажусь загадкой, 
будто черт меня пометил. 
Ветер все в лицо да в душу, 
дождь за шиворот без меры, 
ночью будто кто-то душит, - 
видно, я уже не первый… 

Мне бы чистыми руками 
по щеке тебя погладить, 
мне б со свежими носками 
жизнь семейную наладить, 
мне бы спать в своей кровати 
в теплой комнате у стенки 
и всегда - пускай некстати - 
твои чувствовать коленки… 

Мне бы многого хотелось 
в этой жизни безутешной: 
чтоб душе пилось и пелось - 
без усилий и неспешно; 
чтобы звездочка в окошко, 
чтобы дети и внучата, 
чтоб удачи хоть немножко 
да бутылочки початой… 

Я бы жил на всю катушку! 
А сегодня - в жизни тесно 
и в подвале нет подружки… 
Вот и кончилася песня…. 


*** 

Грудная клетка до сих пор болит: 
нет в ней ребра… и даже моя мама, 
которая все знает, но молчит, 
с утра напоминает мне… Адама… 


Мальчишкам Северного Флота 

В купе плацкартного вагона, 
как сельди в бочке, - морячки, 
и все как будто бы знакомы - 
не сыновья, а все ж – сынки: 
почти забытые улыбки, 
почти забытые слова, 
уже есть право на ошибки, 
и жизнь – прекрасна и права… 

Слова не выдохну пустые, 
в глазах надеждой утону, 
и отношения простые – 
чтоб ощутить свою вину… 
И волны Баренцева моря 
перекрывают стук колес, 
но морячок прибудет вскоре 
туда, откуда черт унес… 

Забуду выдох полупьяный: 
там, братцы, лучше не служить, - 
но буду помнить капитана, 
который приказал им: жить!!! 
И буду помнить страх в подлодке, 
пропахшей потом всех морей… 
Давай, моряк, по чарке водки 
нальем: за наших матерей! 

Мальчишечка, мальчишка, 
не рви мне душу в клочья, 
и так хватил я лишку 
с тобой бессонной ночью. 


Любимой 

С тобой живу, не ведая печали: 
придешь на помощь - только позову… 
Ты и в конце со мною, и в начале, 
поэтому я только и живу!!! 


Моя Провинция 

Провинциальная - до   боли -  тишина: 
почти зима, почти  весна, почти  что лето, 
почти что осень, - все четыре есть куплета,                   
а песни - нет… поди, провинция грешна…   

А я живу неброско и смиренно -                                   
провинциальный, но российский гражданин…         
Я не ломал судьбу через колено,                                   
в пылу выскакивая из своих штанин…                 
Мне так хотелось быть всегда в порядке, 
но чтоб - не выбиваясь из последних сил…               
Я был, конечно, у страны - в остатке,                             
но и судьбой своей ее быть не просил…                           

Я сплю спокойно… только на рассвете                           
уже лет десять нарушаю свой покой,                       
чтоб на вопрос единственный ответить:                         
вопросы-то моей провинции на кой?         
Но в тишине рассветного молчанья                               
вопрос всегда висит в бездонной пустоте…                       
а в подсознанье - не слова, - мычанье:                             
мы тоже граждане, но, кажется, не те…               

Глубинка тянет лямку на пределе, 
и у нее уже давно вопросов нет: 
в России все портянки пропотели, 
и душно жить во лжи растоптанной стране… 
Но нам с тобой, глубинка, нет замены…                 
В провинциальности такая чистота,                     
что  не дождешься от нее измены, -                             
пустые хлопоты… не снять ее с креста…   

Провинциальная - до   боли - тишина:                                     
почти зима, почти  весна, почти  что лето,     
почти что осень, - все четыре есть   куплета,                   
а песни - нет… А песня – есть… 
Она в России просто не слышна… 


Пишите стихи 

Однажды грустил… но, увы, - не однажды… 
Хотелось чего-то зачем-то. Бывает. 
В окно билась птица… и в комнате стыло… 
Душе одиноко - никто не поможет. 
И лучше бы лучше! А в жизни – все хуже. 
Откуда такая надменная данность? 
Грустить – не порядок. Но кто его знает, 
а вдруг эта грусть мне сегодня поможет 
стихи написать?.. Беспардонная наглость – 
сидеть и грустить, бесполезно и тупо. 
Пишите стихи, несмотря на унынье. 
Все будет прекрасно! А может, и лучше. 


Пьеса для испорченного инструмента 

А за окнами метель… 
Мы друг друга так хотели! 
Хоть и знали, что метели 
замели постель…. 

Было стыло и темно: 
холодеющие руки, 
ускользающие звуки, - 
и луна в окно…. 

Опускался потолок, 
и сплетались наши тени… 
Я устал просить прощенья, 
ведь опять не смог… 

Вороватая луна 
все хи-хи-кала в окошко: 
ну же, ну, еще немножко… 
Плакала жена…. 

А за окнами метель… 
Мы друг друга так хотели! 
Но проклятые метели 
замели постель, 
но проклятые метели 
замели постель… 


Коллизия 

Дурачок, ты, Коленька: 
был и… будешь – голеньким… 
Ты не понял, родненький: 
лучше быть угодником, 
промолчать, а тряпочку 
спрятать, чтобы лапочкой 
в круге быть проверенном… 
Ну, а коль - не верил я, 
вот, и вышел… - Коленька, 
будто в бане, - голенький. 


Стоп-кадр в стиле ню 

Я сижу, как умный, в пончо 
под ленивым солнцем южным: 
думать ни о чем не нужно, 
будто жизнь уже закончил…. 

А на солнце снова пятна, 
море – серое от лени, 
и в костре шипят поленья, 
бормоча, увы, невнятно; 
волны хлюпают устало, 
облака висят уныло - 
время будто бы застыло: 
жизнь меня совсем достала… 

А гитара - звонче, звонче: 
время года не помеха, 
лишь бы жить в лучах успеха, 
только все же, братцы, в… пончо. 


Смерть поэта 

В заполярном городишке 
жил поэт – Япошкин Мишка: 
все кропал про снег и вьюгу, 
чем-то был всегда напуган, - 
жил, как все, и дул в ладошки, 
чтоб согреться хоть немножко; 
не японцем был, но прадед… 
в Порт-Артуре был в осаде. 

В октябре снежком прибило, 
все – как будто как и было, 
но взгрустнул чегой-то Мишка: 
показалось – амба, крышка… 
темнота… мутит природа… 
ишь, взяла себе за моду 
голосить и колобродить 
по квартире… Непогоде 
в Заполярье дом родимый - 
нет экстримнее экстрима… 
Но прошло… и понемногу 
Мишка ожил, слава Богу, 
глянул в зеркало: ниче, 
хоть сигай через плечо. 
И опять писать вдогонку 
про любимую сторонку. 

Вдруг, откуда ни возьмися, 
тенью в дверь скользнула Крыся… 
Крыся – даже с полуслова, 
Мишке быть женой готова. 
Только Мишка, сын Япошкин, 
был похожим на морошку: 
отцветет, а ягод нету… 
Крыся знала все про это, 
но не ведала причины 
отказаться от мужчины. 
Мишка зеньками позыркал - 
Глядь, в листе бумаги дырка… 
и, отчаявшись, в печали, 
предложил присесть вначале. 
Крыся завертела задом: 
может, Мишенька, не надо, 
может, я потом… Сама же 
знала, что свое доскажет. 
Мишка плюнул: день пропащий - 
и глазами затаращил 
в угол, где метла валялась… 
Крыся все-таки осталась. 

Помолчали… Печь трещала… 
Где конец, а где начало - 
не поймешь, а все же надо 
и командовать парадом. 
Мишка Крысе: «Че приперлась? 
Нарываешься на твердость? 
Я ж тебе всегда не радый, 
хоть не делаю преграды». 

Крыся глазками стрельнула: 
«Миша, ветром в дом задуло… 
Шла я мимо, вот те крест, - 
ни домишечка окрест, 
а твой домик – на краю… 
Я ж семью себе кую…» - 
и сказала, вроде, тихо, 
чтоб не знать какого лиха… 
Мишка ж выпучил глазищи: 
«Ты – не Крыся, ты – Крысища… 
Эка, вздумала, корова, – 
за поэта все готовы… 
Только есть у меня, Крыся, 
Девка, Муза. Отчепися». 

Крыся сладенько запела: 
«Миша, есть такое дело – 
дело малое, простое, 
но обдумать его стоит». - 
«Что за дело, балаболка? 
Будет хоть немного толка?» - 
«Будет, Мишенька, не злись, 
там такая, Миша, жизнь! 
Там тепло и море плещет, 
зимние без нужды вещи, 
там луна похлеще нашей, 
там и ночью-то не страшно, 
там вино, и джин, и виски, 
тама есть кого потискать… 
Но вот с этим, Миша, – строже: 
нашей бабе нужно тоже 
быть любимой и любить, 
а не только щи варить…» 

Мишка, хоть поэт, но… Крыся 
поднялась в такие выси, 
что поэту – все загадка. 
Михаил икнул украдкой 
(тут уж, братцы, не до песен) 
и на гвоздь вопрос повесил: 
«Что же за страна такая? 
Я ведь пожил, а не знаю». 

Крыся тут же – за уздечку: 
«А какие там колечки! 
А штаны из кожи! 
Нам сгодятся тоже». 

Мишка просто обалдел: 
что – хотел, а что – имел!? 
Что же это за напасти: 
здеся - жизнь, а тама – счастье?.. 
Видно, жизнь выходит боком 
для поэта-многострока… 
Видно, он в мечтах витает, 
а мечта – она простая: 
женка, детки и домишко, 
да худое хоть умишко, 
чтобы жить да поживать, 
чтобы в Турцию летать, 
чтобы счастье – у порога, 
чтобы - не подмышкой Бога… 

Так и скурвился поэт. 
И живет уж много лет 
без стихов, но с Крысей в паре, 
не играет на гитаре 
и не верит в чудеса… 
Гоп ца дрыца, гоп ца ца… 


Mon ami 

Заколдованное лето 
в белом саване ночей - 
будто строчка из куплета: 
ты – ничья, и я – ничей… 
Ночь запуталась в рассвете 
голосами сонными, 
только эхо и ответит: 
mon ami… 

Кареглазая соседка, 
поколдуй-ка у костра: 
завари чаечек крепкий, 
чтобы выжить до утра… 
Ночь запуталась в рассвете 
голосами сонными, 
только эхо и ответит: 
mon ami… 

Улетаю, улетаю… 
Не держи меня, мой друг: 
в небе облачком растаю, 
замыкая ночи круг… 
Ночь запуталась в рассвете 
голосами сонными, 
только эхо и ответит: 
mon ami… 


Женщинам, которые ждут 

Если бы черными днями покорно 
небо спускалось мне пледом на плечи… 
Если бы двор мой неведомый дворник 
мел неустанно в простуженный вечер… 

Если бы ветер все желтые листья 
выдул из города осенью стылой… 
Если бы слал ты мне тысячи писем… 
я бы тебе все, наверно, простила… 


В унисон с Булатом 

На погонах позолота 
пропиталась нашим потом. 
В никуда из ниоткуда… 
Будь солдатом! - Значит, буду! 

Я - на мушке, ты – за кружкой… 
Я – в окопе, ты – с подружкой… 
Я – в земле, а ты – в постели… 
Мы ж не этого хотели!!! 
Но… 
не устану повторять я: 
все солдаты в мире - братья! 
Все солдаты в мире братья, - 
не устану повторять я. 

Рвутся жилы… Быть бы живу 
моему с тобой призыву. 
Кровь не капает, а льется… 
Только флаг российский вьется. 
И… 
на погонах позолота 
пропиталась нашим потом… 
В никуда из ниоткуда… 
Будь солдатом! - Значит, буду! 

Но… 
не устану повторять я: 
все солдаты в мире – братья! 
Все солдаты в мире братья, - 
не устану повторять я… 


*** 

На склоне лет: хочу, но страшно, 
а вдруг не там и не туда? 
Боюсь, но... братцы, сносит башню... 
Беда… беда… беда… беда... 


*** 

Мне часто было жутко одиноко… 
На счастье не понизилась цена… 
И что-то выходило, только боком… 
Наверно, жизнь без гадостей вредна. 


Дурной знак 

А на ветру не заполощется беда – 
застынут наши замороченные души, 
и так захочется тихонечко предать… 
чтоб свои души и не слышать и не слушать, 
И землю звонкая накроет тишина - 
как в предрассветье, - сон неумолимо душит, 
и не увижу я из своего окна, 
что улетают мною преданные души 
в бездонность черной от утраты пустоты, 
в такую даль - не выразить словами… 
И остаемся вместе только я и ты, 
и – подлость, подслащенная стихами… 


Колыбельная наоборот 

Переждем, и все случится… 
Слышишь – кто-то в дверь стучится? 
Ночь… 
Не случайный ли прохожий 
ищет – не находит тоже? 
Ночь… 
Кто он – этот третий лишний, 
что усердствует излишне? 
Ночь… 
Дует из окна - нет мочи, 
не спасет полоска скотча. 
Ночь… 
    Эти странные метели 
    в нашей на двоих постели… 

Стыло. Далеко до света. 
Как в ушко иглы продета 
ночь… 
А в зрачках твоих лучистых 
будто прячется нечистый. 
Ночь… 
Нет ответа - почему же 
в комнате такая стужа? 
Ночь… 
Только ждать, когда случится 
или кто-то постучится 
в ночь… 
    Эти странные метели 
    в нашей на двоих постели… 


Постельная сцена 

Лежу в постели, как в нирване, 
речным весенним топляком: 
расслаблен и немного странен, 
с собою будто незнаком; 
и в темноте с табачным дымом 
вдыхаю бренность бытия… 
не бренность же – проходит мимо, 
и только простыни хрустят…. 

Стук в дверь, а я его не слышу, - 
не пьян, не болен, не дурак, 
но слышу чей-то голос свыше, 
как будто в потолке дыра. 
А мысли - к черту эти мысли, 
их уже некуда девать: 
в табачном дыме мысли виснут, 
не опадая на кровать. 

Сопит жена, не раздражая… 
Рассвет в окно. Бессонна ночь. 
Кого-то… что-то…. я … рожаю… 
и только некому помочь. 


Нет, не успел… 

А мы не спали до утра… 
Мотало лодку у причала, 
и новый день искал начало 
в золе уснувшего костра… 

Плясали тени за спиной, 
где только эхо, тьма и ветер… 
как будто – никого на свете 
за этой липкой тишиной… 

Мерцали звезды в темноте, 
как на компьютерном экране, 
и отлетало в ночь сознанье, 
не отражаясь в пустоте… 

Рассвет на ниточке висел… 
Меня раскачивало между 
разлукой, встречей  и надеждой… 
Нет, не успел… Нет, не успел… 


*** 

На лугу стоит березка – 
по душе, как будто тезка, 
на ветру волнуется, 
знать, желанье сбудется… 


Весенняя песня с карельскими нюансами 

Я почти забытый и заброшенный, 
что-то слезы катят, как горошины. 
А весна за окнами тягучая - 
ты, весна, меня уже замучила. 
И ручьи в снегах лежат замерзшие, 
и от этого как будто горше мне. 
И в окошке плачет солнце зябкое, 
обмотавшись облаками-тряпками. 

Не пугай меня ветрами стылыми, 
все равно всегда друзьями были мы. 
Если не помру - наполню ветром грудь: 
этот ветер стылый выдувает грусть. 

Не забыто все, не позаброшено - 
раскатились по углам горошины… 
Ох, устал я, братцы, да тереть глаза… 
Да и толку что да все глядеть назад? 

Я почти забытый и заброшенный, 
что-то слезы катят, как горошины. 
А весна за окнами тягучая - 
только б ты, весна, меня не мучила… 


Рыжая 
(рыжая – это и женщина, и осень, и жизнь) 

Рыжая, 
несомненно, рыжая… 
Вижу я 
рыжую вуаль, 
только очень жаль, 
что не долог век – 
запорошит снег: 
все опять не так, 
за душой пятак… 

Рыжая, 
несомненно, рыжая… 
Слышу я: 
шелестят дожди, 
и в трубе гудит, 
будто черт в ночи 
на судьбу ворчит: 
все опять не так, 
за душой пятак… 

Рыжая, 
несомненно, рыжая… 
Выждала 
и опять блажит… 
Хочется пожить, 
только – пустота 
да призор креста: 
все опять не так, 
за душой пятак… 
Рыжая… 


Неудачное свидание 

А все случилось, все случилось на закате, 
когда ласкал вечерний ветер тишину: 
в твоей душе уже вершил судьбу создатель, 
я ж на свиданье шел, как будто на войну… 

Ведь я не знал, чем завершится этот вечер, 
а снег скрипел, ворча моим шагам не в такт, 
и в темноте хотелось крыть, но было нечем… 
Я спрашивал себя: зачем идешь, чудак? 

А за углом противно лаяла собака, 
наверно, чувствуя веление души, 
и каждый звук в ночи дурным казался знаком, 
который мог меня свидания лишить... 

И чьи-то тени появлялись неизменно, 
когда уже казалось, что окончен путь, 
и кто-то нагло мне давал под зад коленом, 
а я не мог в ответ кого-то тоже пнуть... 

В боку кололо от топтания на месте, 
и ноги к полночи хотели на покой, 
и если бы не оставалось граммов двести, 
то я б давно уже на все махнул рукой... 

Всю ночь промаявшись, я не нашел дороги, 
но в этом нет, конечно же, моей вины: 
зимою счастье улыбалось, но… немногим, 
а я, пожалуй, подожду и до весны... 


Страдания старого барда 

Налью в стакан по кромочку 
хрустально чистой водочки, 
порежу балычок 
и буду пить протяжно я, 
закусывать с оттяжкою, 
кусая за бочок. 

А позади колесики 
везут, куда попросите… 
а можно – в никуда? 
А можно, если хочется: 
душа давненько просится, 
но… мимо поезда… 

Летит звезда нечаянно, 
и мы уж не отчаянны - 
куда спешить? 
С разлуками повенчаны, 
давно уже не вечные - 
так, для души… 


Мы забыли 

Мы ночами устали жить с тобой одиноко 
под пустыми глазами занавешенных окон… 

Мы забыли, что небо нам звездой улыбнется, 
мы забыли, что все же нам с тобою поется… 

Мы забыли, что кто-то ждет и нас в этой жизни, 
мы забыли, что утро новым солнышком брызнет… 

Мы забыли, что бьется где-то сердце другое, 
мы забыли, что это наши силы удвоит… 

Мы не можем поверить этой ночью до света, 
что не спится кому-то, как и нам, только где-то… 

Мы забыли проститься, но… прощаться не надо, 
просто ночью мы часто одиночеству рады… 


Соловецкая баллада 

Девочка Валя, а лучше - Валюша, 
барду носила в кафешке покушать. 
Нет у Валюши ни дочки ни сына - 
в барде очнулся, конечно, мужчина: 
пел соловьем под гитару у моря 
про соловецкое Валино горе, 
пел о девчонке в коротенькой юбке, 
будто лобзал ее свежие губки; 
пел о рассветах и пел о закатах, 
пел он, вдыхая девчоночий запах… 
Волны вздыхали, и море скрипело… 
И наливалося Валино тело 
воздухом терпким и разгоряченным, 
будто бы с бардом волной обрученным; 
и уплывало в заморские дали, 
где этих радостей и не видали, 
где просто ждут и не знают об этом, 
где не встречаются – так вот - поэты… 

В небо удача звездой улетела - 
девочка Валя поймать не успела… 


Время 

Время… Что это за штука? 
Каждый миг я им застукан, 
каждый день и каждый час 
время проверяет нас. 

Кто – в кусты, я – в чисто поле, 
где судьба зовется долей. 
Догоняй, ведь не впервой 
нам соперничать с тобой! 

Кто куда, а я – вдогонку… 
Между взрывами – воронки… 
Не успею - быть беде: 
будут песни, да не те… 

Кто за чем, а я – за этим: 
чтобы солнце завтра встретить 
на рассвете у реки 
с незаконченной строки… 


Исповедь барда 

Тонка струна, противен звук, 
на пальцах вечные мозоли; 
в душе и в теле жуткий зуд – 
напоминает лепрозорий; 
и сны к беде по четвергам… 
Конечно, может быть, - пустое: 
как и друзьям, так и врагам 
мою гитару не расстроить… 
Лишь под гарротой* бытие 
не назовешь, пожалуй, скукой… 
Судьба, конечно же, - крупье, 
а может быть, и просто – сука… 
И пальцы путают лады, 
наверно, все-таки, недаром: 
не строит сердце - жди беды, 
но… не вини во всем гитару. 

         *Гаррота – орудие пыток в средние века. 


Мой сентябрь… 

В сентябре все так знакомо: 
в сентябре я будто дома, 
где все запахи и звуки 
так волнуют нас; 
где - конец и где - начало, 
где всегда есть путь к причалу, 
где и встречи и разлуки 
свой имеют час. 


Сонные мысли 

На море шпрехали и пили, 
сонливо ели… ветерок 
был в про-турецком стиле… 
как будто отбывали срок. 
Волна облизывала ноги, 
и турки пели ни о чем… 
Был гид, конечно, но не строгий, 
ни в чем почти не уличен. 
И солнце строго и надменно 
палило прямо в животы - 
вздувались на лодыжках вены, 
на шеях плавились кресты… 
Прощался кто-то с кем-то где-то - 
и слезы капали в стакан; 
все были честно не одеты, 
чтоб не блюсти законы стран… 
А полумесяц - это враки: 
такая полная луна... 
А если выпить чашку раки - 
луна останется одна 
на небе… Пей, дружок, почаще: 
пей летом, осенью, весной - 
тогда луну всегда обрящешь… 
Нет, познакомишься со мной. 


Вранье 

Постигну суть… Не ту, другую… 
И не открою никому, 
чтоб не смогли охаять всуе… 

И все-таки… я руку жму 
тебе, мой друг: так много мути 
в бурлящей прорве суеты! 
Наверно, быть не может сути… 
Мы врем друг другу, я и ты. 


Девочка из осени 

Девочка из осени – 
с проседью, с проседью: 
ей семью забросить бы 
и сбежать, 
и лежать в ромашковом 
поле без рубашки бы, 
и в глазах фисташковых 
небо отражать… 


Мой дворик 

Отпусти грехи, маманя, 
от попов не жду пощады: 
жизнь – она и так обманет,   
если очень будет надо. 
От прости и до прощаю 
слишком длинная дорога, 
я ж не верю обещаньям 
ни от черта, ни от Бога… 

Жизнь  вытягивала  жилы: 
видно, рылом я не вышел; 
и душа собакой выла - 
кто ее на воле слышал? 
Что ж вы душу так нещадно… 
Ей же нет нигде замены, 
на нее б  мундир парадный 
да портрет ее на стену… 

Взбаламученные годы 
и за взятку не расскажут: 
на каком я блюде подан, 
кто порежет, кто намажет, 
кем я буду соком выжат, 
у кого буду в фаворе… 
Мне бы снова только выжить 
в этом запоздалом споре… 

Десять тысяч дней - как в прорву, 
как в дыру под черным знаком… 
Ох, какой кусок оторван 
и отправлен по этапу… 
Десять тысяч дней… А дворик 
мой  такой же, как и прежде, 
только в центре встанет вскоре 
памятник моей надежде!.. 


Не унывай 

Будто что-то, будто как-то, 
будто где-то за спиною: 
между миром и войною, 
между холодом и зноем, 
между карой и виною, 
между бездной и стеною, - 
будто гнев сошел на милость, 
будто сердце вдруг забилось… 
И за каплей капля звонко 
струйкой, может быть и тонкой, 
льется жизнь тебе в ладошки… 

Пей, но только – понемножку. 


Подарочная песня 

Назову себя подарком 
и в руках твоих замру… 
Мне и холодно и жарко – 
трудно быть твоим подарком: 
вроде, чувствую, помру... 
      
Назову себя цветочком 
и в букете алых роз 
буду пахнуть днем и ночью, 
щекотать тебя в височек, 
доводя до самых слез... 

Назову себя конфеткой 
и - к тебе на язычок… 
Не глотай поспешно, детка, 
я - заветная конфетка: 
может, в ней сидит крючок... 
    
Назову себя шампанским 
и в бокале зашиплю - 
может, просто по-гусарски, 
ну а может, и по-царски 
твою жажду утолю... 

Назову себя колечком 
и на пальчике твоем 
буду радовать сердечко - 
мы колечком будем вечно 
по Земле катить вдвоем! 


Полярный тост 

Сероваты, хмуроваты, 
волны, как в бою солдаты, 
что с проклятым супостатом 
замыкаются в ряды 
и врываются на сушу, 
тонны памяти обрушив, - 
там загубленные души: 
может быть, и я и ты… 

А за серой дымкой где-то 
ни детей, ни женки нету - 
мы на пару с белым светом 
в отношениях простых; 
а ночами – только слушать, 
как волна стучится в уши, - 
там загубленные души: 
может быть, и я и ты… 

А на суше нет дороже 
тех, кто рядом быть не может, 
и не помнить их не гоже: 
не сжигаются мосты; 
и закона не нарушить, 
ведь на нашей части суши 
их просоленные души 
будем ждать: и я и ты. 


Опять сначала 

Чудна холодная постель: 
бела, пустынна, одинока, 
нет ну ни пятнышка порока, 
пока не втиснется устало 
моя душа под одеяло 
и засопит - всегда на пару 
с моей простуженной гитарой. 
А мне опять лежать и слушать, 
как звуки заползают в уши, 
и средь измученных мелодий 
вдруг песня… ускользает, вроде, 
опять звучит, но - как-то странно… 
Я понимаю: рано, рано, 
не торопи - и так случится, 
недаром по ночам не спится, 
когда за окнами метель. 


Ноги (новогодняя почти сказка) 

Два голоса ворчали в тишине… 
Скрипела ночь несмазанной телегой… 
Апостол Павел, кутаясь в кашне, 
хрипел ногам, торчащим из-под снега, 
не ведавшим житейских передряг… 
А ноги точно что-то понимали: 
как и у всех пожизненных трудяг, 
они дрожали в зоне аномалий… 
Один из них – курчавенький такой – 
почувствовал – не избежать скандала, 
на ухо Павлу: «Мы-то тут на кой? 
Еще, ей Богу, время не настало…» 
Апостол дернулся и выдохнул: «Ужо…» 
А что – ужо – не понял даже ветер… 
А с неба падал медленно снежок, 
как будто - никого на белом свете. 
А ноги встали… Песня полилась… 
Еще не все потеряно, дружище, 
ведь песня ни за чтоне даст пропасть! 
Бывало с нами и куда почище… 


Объявление на турецком пляже 

Принимаем очень срочно 
груди: спелые, не очень, 
без загара и с загаром, 
в одиночку или парой, 
с телом, можно и без тела, 
с чистой кожей, пропотелой; 
покупаем и мужские, 
если только из России. 
Принимаем очень срочно. 
Приносите. Ждем. И... точка. 


*** 

Он был один, когда волна 
его нечаянно накрыла, 
и гальку пропахал он рылом… 
Волна судьбу вершить вольна. 


Ностальгическая 

Ущипни меня слегка, 
чтоб удачу не прошляпить… 
Так и тянется рука 
жизнь нечаянно облапить. 
Черным по белу скачу 
и смеюсь, и рвусь, и плачу… 
Мне бы – старому хрычу – 
жить немножечко иначе… 

Мне бы пить английский чай 
в тихом садике тенистом 
и вдвоем с собой молчать, 
представляяся артистом… 
Мне б дышать неглубоко, 
оставляя чуть на коду, 
и дешевым табачком 
не загаживать природу… 

Мне бы жить с тобой в ладу, 
не ворчать в ответ потомку 
и всегда иметь в виду - 
можно петь, но, чур, не громко… 
Доля, может быть, горька - 
хоть ее бы не прошляпить… 
Так и тянется рука 
жизнь нечаянно облапить… 


Веселые размышления о смерти 

На горушке, ой да на горочке – 
две сестрички, ой да две елочки… 
А по небу синю, да – облачко, 
как моей милашки, да попочка. 

Загляну я на само донышко, 
а на донышке нету солнышка, 
нету солнышка, нету лучика… 
Закушу-ка я, да огурчиком… 

А душа лежит, да - на блюдечке 
с голубою, ой да каемочкой… 
Только не нужна никомушеньке 
одинокая моя душенька… 

Не стабильная, зараза, 
смерть: приходит, но не сразу - 
ждет, когда в душе не густо, 
чтобы не копаться в чувствах; 
чтобы выдохнул без фальши, 
чтобы не дышалось дальше; 
чтобы голос с хрипотцою, 
чтоб движения с ленцою… 
А когда рванет на части, 
чтоб сказать тихонько: здрасьте… 

На горушке, ой да на горочке 
заждались меня мои елочки… 
И зовет меня бело облачко - 
как моей милашки, да попочка. 


На краю 

Воет сукой ветер стылый: 
береженых нет уже, - 
так давно судьба не выла 
на последнем этаже… 
Не реви взахлеб, дуреха, 
все равно патронов нет… 
Будет – хуже… Было – плохо… 
Не давай ни в чем обет. 
На краю стою с ответом, 
а вопрос висит в петле - 
до ответа от навета 
не нужны десятки лет… 
Банк сорву – пропью, и точка. 
Не сорву - да не беда: 
был не срок, была отсрочка - 
не от смерти… от стыда… 


Забалую… 

Забалую… А что еще надо?! 
Мужики, наливай первача 
и – по первой до первого лада: 
чтобы сразу свое откричать, 
оторвать, закусить огуречком 
и взахлеб - о своем, без балды; 
чтоб потом и кричать было нечем, 
чтобы не докричать до беды; 
чтобы все до конца, до упора, 
чтобы в кровь и – трава не расти; 
чтобы встретиться снова не скоро, 
а пока все забыть и простить… 


Прости 

Прости, не помню я, не верю… 
а вспомню - одуванчиком: 
разлуки, встречи и потери, 
девчонки – губы бантиком… 
И кто-то дышит, но не может, 
и рвется, но не голосит, 
и день как будто бы не прожит, 
и мама все-таки простит. 
И за околицей рассветы 
закатами кончаются, 
уже и лето не одето, 
и осень с ним прощается. 
И ждет кого-то кто-то где-то, 
и ветер одуванчики 
сдувает песнею пропетой, 

и мы – уже не мальчики… 


Соловецкая фестивальная 
(август 2005 года) 

Чудные деньки: 
табачок не врозь, 
вот и Соловки, 
и никто не гость. 
Катерка не жду: 
не хочу опять 
радость и беду 
без друзей встречать. 
  
Не гони волну, 
не труби отбой - 
все равно вернусь 
встретиться с тобой. 
Бьется на ветру 
колокольный звон… 
Если не помру - 
привезу поклон. 


А что это было?... 
(1937 – 2006 гг.) 

Хлопну стопку на прощанье: 
нет ни горя, ни беды, - 
просто велено с вещами 
да не в первые ряды; 
просто не было ответа 
на расстрельный на вопрос, 
просто вывели до света, 
потому что перерос 
жизнь, а смерть уж у порога: 
отдышись, - куда спешить, - 
ведь от Бога и до Бога 
ни единой ни души…. 

В поле воет ветер стылый… 
Захмелел я без вина… 
Что же, милый, это было?... 
Это, милая, - цена… 


Что кому… 

Кому-то - надо, а кому – не очень… 
Кому - награда, а кто – между строчек… 
Кто ждет чего-то, а кто ждать не хочет… 
Кому зачтется, кому просто прочерк… 
Кому-то - свет, ну а кому – потемки… 
Кому - сто лет, ну а по ком – негромко… 
Кому - удача, а кому – подножка… 
Кому-то - дача, а кому – рогожка… 
Кому-то - мясо, а кому и кости… 
Кому-то – часто, а кого – проносят… 
Кто - атаман, а кто-то и рванина… 
Кому - в стакан, ну а кому - все мимо… 

А мы с тобой не ждали-не гадали, 
что будем долго у судьбы в опале, 
что будет ночью очень часто сниться 
меж волей и неволею граница… 

Песенка о Тане, которая выловила свой мячик, 
выросла, переехала в Карелию, вышла замуж, купила дачу и… 

На скалистой плахе 
у нашей Таняхи 
поломалась ножка - 
слезы катят горошком… 

А дымочек вьется… 
Что-то мне не пьется: 
не помыться Тане 
в протопленной бане… 

Были бы моложе, 
поломали б тоже, 
да сердечко бьется: 
а вдруг не срастется? 


Частушки 

На горушке-на горе 
белые ромашки. 
Эх, жениться бы скорей 
на своей милашке. 

А милашка в платьице 
ситцевом в горошек, 
конопушек на лице – 
как в июле мошек. 

Я не буду заставлять 
их смывать милашку - 
будет что потом считать, 
а не рвать ромашки. 


Соловецкая прощальная 
           
Хорошо на этом свете 
жить и радовать судьбу, 
вечерами песни петь ей, 
проплывая по небу; 
щелкать пальцами игриво, 
приговаривая в такт: 
можно, можно жить красиво, 
превращая в рубль пятак… 
Медь звенит всегда устало, 
серебро всегда поет… 
Жизни, брат, не будет мало, 
где там нечет, а где чет? 

А на берег волны катят 
друг за дружкой, не спеша, 
и стоит у пирса катер… 

Все, устала петь душа… 


Старшим медсестрам России 

Как бард и, вроде бы, мужчина, 
люблю я старших медсестер, 
на то есть веские причины: 
у них всегда язык остер, 
у них заведомо в привычке 
быть поршнем там,где стынет кровь, 
у них ко всем сердцам отмычки, 
и лучше им не прекословь; 
они, хоть небольшого роста, 
но выше всех, когда нужны, 
им не подходят наши ГОСТы, 
они со всех сторон видны. 
И пусть им двадцать, тридцать, сорок - 
какая разница, мой друг! 
Сестричка, каждый миг мне дорог, 
когда укол – из твоих рук… 


С жизнью я на ты… 

Нет, не хочется песен новых: 
эти песни ведь душу - вдрызг! 
Но рожаю я песню снова, 
как какой-то паршивый артист… 
Нет «фанеры», хотя гитара - 
из фанеры, а может - нет, 
да и я ведь, пока не старый, 
выползаю на белый свет… 
Звон в ушах, и не надо - в кассе: 
денег нет, зато есть душа, - 
и пока я еще не классик, 
буду жить от души, спеша; 
буду петь, открывая дали, 
буду плакать и хохотать… 
Вы такого и не видали - 
я таким только жажду стать… 
Но сегодня прощай, удача, 
мне удача – на полбеды… 
Я – мужик, я давно не мальчик, 
с жизнью я не на Вы, - на ты. 


Загляну в себя 

Загляну в себя: противно 
понимать и ждать чего-то, 
превращая жизнь в работу 
по расписочке фиктивной; 
забывать все то, что было 
и, закапывая ночью, 
быть бездумно – между прочих - 
со своим посконным рылом… 
В жизни  жутко одиноко: 
холодок в душе – слезою, 
сердце – дарственной мозолью, 
а потом… и смерть до срока… 
Смысла нет в бездонной жизни: 
рвутся старые страницы, 
размываются границы, 
тает преданность отчизне… 
Загляну в себя: противно… 


Мысли по поводу 

*** 
Что же ты поешь не в тему, 
эндокринная система: 
что, опять неугомонны 
полоумные гормоны? 

*** 
Шляпка милая, постой… 
Золотится рядом лето… 
Может, много слишком света 
В этой голове пустой?.. 

*** 
Поэту РЯДОМ с жизнью быть – «сподручней»: 
копаться нет нужды в навозной куче… 


Президентская 

Рви меня на лоскутки, 
распускай на нитки, 
режь на мелкие куски, 
Президент мой прыткий; 
шею снова заголи, 
голову на плаху… 
Я травиночкой в пыли 
натерпелся страха… 

Ах, куда же и зачем 
душеньке в остатке? 
Был бы голосок звончей - 
ох, и пел бы сладко… 
Когда к стеночке вели - 
от любви до праха, - 
я травиночкой в пыли 
натерпелся страха… 

Эх ты, доля–долюшка: 
жизнь моя – копейка… 
Я не вижу полюшка - 
горлышко залей-ка… 
А за горочкой вдали 
солнышко садится… 
Я – травиночка в пыли, 
ну, плесни ж водицы… 


Хреновина № 17 
(из цикла «Хреновины») 

Ржавый гвоздь торчит из пятки - 
Дачных мест нежданный гость, - 
прикрывая дырку шляпкой… 
Гость-то гость, а все же… гвоздь. 


Страдания (карельские) 

За метелями – метели, 
за капелями – капели, 
а по Западу с Востока 
солнце катит как-то боком… 
Кабы че не вышло, 
хвост ему в дышло… 

В наших северных пенатах 
солнце светит воровато, 
на заборе - весь в фаворе - 
черный кот сидит – на горе… 
Кабы че не вышло, 
хвост ему в дышло… 

Тянут жилы - быть бы живу, 
нам с тобою не до жиру: 
черно-белые закаты, 
не бедны мы, не богаты…. 
Кабы че не вышло, 
хвост ему в дышло… 

Верить нам али не верить: 
где удача, где потеря, 
где разлука, а где встреча, 
а где утро, а где вечер? 
Кабы че не вышло, 
хвост ему в дышло… 

За метелями – метели, 
за капелями – капели… 
За метелями – метели, 
за капелями – капели… 
Кабы че не вышло, 
хвост ему в дышло… 


Дежа вю 

На пустынном берегу 
мне неведомого моря 
след чернеет на снегу - 
то ли счастья, то ли горя… 
Пляшет солнце на ветру, 
и виденье в дымке тает, 
будто в черную дыру 
улетаю, улетаю… 

Не сомкну до света глаз 
и, таращась в дыры окон, 
буду ждать за всех за вас 
и внимать безумным строкам… 
Буду вглядываться в тьму 
и… до смерти все же верить: 
счастье - только потому, 
что не верю я  в потери… 

И пускай на берегу 
мне неведомого моря 
остается на снегу 
след и счастья, след и горя… 
Пусть и солнце на ветру 
пляшет, ластится и тает, 
будто в черную дыру 
улетаю, улетаю… 


Не жалей… 

Не жалей меня, удача, 
погоняй по кругу: 
я давно уже не мальчик, 
чтобы ждать подругу. 
    Злее, злей, не жалей, 
    лучше стопочку налей. 

Нет и не было удачи, 
был и буду рыжим… 
Я живу, а это значит: 
снова, братцы, выжил. 
    Злее, злей, не жалей, 
    лучше стопочку налей. 

Балаболка-жизнь… Ответа 
нет и быть не может: 
вроде осень, вроде лето - 
нету их дороже. 
    Злее, злей, не жалей, 
    только стопочку налей. 


*** 

Просто холодно, похоже – навсегда… 
Не согреюсь «Беломорканалом»… 
Жизнь была и… вдруг ее не стало… 
На лице – ни пользы, ни вреда. 

Просто холодно, похоже – изнутри… 
Душу не согреешь даже водкой… 
Жизнь легла веревочкой короткой, 
будто кто ее нечаянно остриг… 
Просто холодно… 


Розовый туман 

Мы улетим с тобой, как птицы, 
к теплу, за синие моря, 
с туманом розовым проститься, 
сорвав листок календаря… 

И смоют волны океана 
шагов запутанных следы, 
и облака в тумане канут 
на фоне розовой воды; 
и всем назло под шум прибоя 
скользнем по кончику зари, 
и будет чудиться порою, 
что мы над волнами парим… 

Мы на краю земли оставим 
все, что сбылось и не сбылось, - 
на темных пятнышках проталин, - 
и душу - мокрую насквозь… 


Такая странная работа 

Не затаить в глазах разлуку, 
как и не спрятать эту боль, 
а за разлукой – только мука 
от расстояния с тобой… 
И не успеть простить до света, 
и не уснуть до петухов, 
и не найти в ночи ответа, 
как – ненаписанных стихов… 
И не дойти до поворота, 
и не понять, и не забыть… 
Такая странная работа: 
жить………………………………… 


Когда падают звезды 

Полетела звездочка… О чем-то 
чья-то пригорюнилась душа - 
одинокой, жалкой собачонкой, 
у которой в жизни – ни шиша: 
даже нет простой собачьей будки, 
где бы можно ночку скоротать, 
а не то чтоб - даже просто в шутку - 
той звездой в момент паденья стать… 


Type mismatch 
(Несоответствие типов) 

Нет ни звука из-под… скотча, 
и в глазах - одни кресты 
на кладбище – многоточьем - 
в загородочках пустых… 

А на шее… невесомо… 
крест у сына… (type mismatch)… 
Мой - отчаянный потомок: 
мой убийца… мой палач… 

Каруселью допотопной 
мы почти обречены… 
Может, лучше автостопом 
по проулочкам страны? 
      
Но… ни звука из-под скотча: 
крест - в глазах, а на меже 
почему-то многоточье 
поросло быльем уже… 


Баллада от future 

Снег снаружи и внутри: 
слякотно и сыро… 
Пел на улице старик, 
не согласный с миром… 

Пел о чем-то о своем, 
задирая  брови; 
было все свое - при нем, 
было бы здоровье… 

Между строчками вдыхал 
впалой грудью воздух 
и рычал в своих стихах, 
раздувая ноздри… 

Выл отчаянно и зло, 
и хрипел, и плакал, 
будто жизнь – кому назло - 
положил на плаху… 


Песенка барда, которому все по фигу… 

Песни пели, дни летели – 
шарики цветные: 
розовые, желтые, 
сине-голубые; 
паутинкой на ветру 
таяли незримо… 
Если только я не вру - 
жизнь проходит мимо… 

Жили-были, не тужили: 
если б не заботы, 
надувать бы шарики, - 
нет такой работы… 
Столько радостей вокруг, 
но – неумолимо: 
если только я не вру - 
жизнь проходит мимо… 

Снятся шарики ночами, 
год от года краше, 
только ниточки в руках, 
вроде бы, не в наших… 
А проснешься поутру - 
нету их родимых… 
Если только я не вру - 
жизнь проходит мимо… 

Песни пели, дни летели – 
шарики цветные: 
розовые, желтые, 
сине-голубые; 
паутинкой на ветру 
таяли незримо… 
Если только я не вру - 
жизнь проходит мимо… 


Я всегда вернусь 

Отложи свои дела 
и ворчанье на усталость: 
жизнь пока еще осталась, 
и сирень не отцвела. 

Пусть сгорает на ветру 
сердце, искры рассыпая, 
пусть страницы лет листает 
жизнь, вздыхая поутру. 

Ну а я взмахну крылом 
и растаю в поднебесье 
без причины – новой песней - 
вместе с дымом и теплом… 

Но когда-нибудь в ночи 
я прольюсь дождем на плечи, 
чтобы множить наши встречи – 
без звонков и без причин. 


Я не хочу 

Я не хочу уметь: не жить, 
а верить в бытие без смерти; 
и знать, что есть и Бог, и черти; 
и о бессмертье тупо ныть; 
и выть собакой на луну, 
хотя ее в окне не видно… 
Но, кстати, до смерти обидно: 
когда-то все пойдем ко дну… 

Я рвусь на части от обид 
на всех, кто мне дышать мешает… 
Не верю тем, кто всех прощает, 
ведь все равно душа болит, 
ветшая быстро от заплат, 
и рвется, захлебнувшись в плаче, - 
в глазах как будто черти скачут… 

Но я безумно жизни рад.