ПЕРВЫЕ ЧАСЫ НОВОГО ГОДА

       Первые часы Нового Года

Опять, ты, читатель, подумаешь, что я это выдумал. Как «Туалетные страсти», «Надоело летать», «Товарищ майор, вы арестованы», «Экипаж, в чём дело», «Жана умерла», «Приварили», «Добросался». И прочие. Уверяю, тебя, нет. Они не выдуманы. Ибо жизнь гораздо разнообразнее, чем мы о ней думаем. А уж юмора в ней иногда, порой трагикомического, хватает с избытком.

 Это действительно произошло в первые часы Нового Года в славном граде дальневосточном Владивостоке. Уж не знаю, как там насчёт иных городов иных стран, но во Владивостоке – ещё раз говорю - это действительно произошло. С тремя обычными рядовыми российскими гражданами. Но поскольку я не знаю имён их настоящих, мне позволительно будет их придумать. Да настоящие-то владельцы фамилий, будь они у меня, могли бы и в суд за клевету подать. И, хотя у меня есть неоспоримый факт их приключений, всё же, читатель, лучше я придумаю им другие фамилии.  Нет, лучше вообще без фамилий.

                           ------------------------------------------

Что, скажите, могут делать мужчины в расцвете лет в России целых 10 дней начала Нового Года, если им мужи государственные, называемые депутатами, подарили такие нигде в мире в дурном сне не виданные каникулы, и если страна уже всех давно догнала и даже перегнала по всем видам производства всех видов    продукции? Поехать отдыхать за границу, скажете вы. И ошибётесь. Они не поедут. Поедут, придумавшие каникулы, депутаты. Ну, а если уж не за границу, то куда-то в России? И если вы даже так скажете, то снова ошибётесь. Ибо мужи государственные с их космическими льготами и зарплатами придумали эти каникулы отнюдь не для народа, а прежде всего – и это не секрет - для самих себя любимых, чтобы на Канары слетать спокойно или во Франции или Швейцарии на лыжах покататься. Куршевель помните? А потом, летом в нехилый двухмесячный оплачиваемый отпуск ещё раз всё повторить. А как же! Тяжела ведь работа, ни за что не отвечать. Это тебе не шахтёр или подводник, не лётчик или космонавт. У них вон и то отпуск меньше. Кстати, даже у уборщицы думской ответственность есть. Попробуй, не прийти на работу пару дней. А депутат могёт – простите - и месяц не ходить. Говорят, и больше могёт. Простите. Оне всё могёт. Ибо министры же! Нет, серьёзно! Оне себя к им приравняли. Ну, к министрам. Так министры, худо-бедно, за что-то - опять же худо-бедно - но отвечают. Как и уборщицы. А оне…  Нет не продолжаю. Вы же поняли. Были случаи и по полгода. И ни за что! А зарплату платили. Вон Митрофанов – ох, морда! – ох, как всех кинул-то красиво! – сколько там зарплат получил, в Европе живя! Где-то – паразит – в розыске теперь числится. Врагом оказался, гад! Сгинул… бесследно. И найти не могут. Это в наше-то время, когда только дай приказ – таракана в любой тьмутаракании – простите - за неделю найдут. Ох, отвлеклись мы. Так вот о каникулах.

 Чтобы народ сильно не возмущался, подарили такие каникулы заодно и народу. А, чего же не подарить, если не отвечаешь за это. Чувствуйте, мол, заботу нашу! Где ещё такое найдёте? Вон те же японцы или американцы уже второго января идут вкалывать на работу с похмелья. Это ли не рабство? А вы похмеляться в бар идёте. Пока деньги на пиво есть. Ощущаете разницу? Только вот каникулы эти, в отличие от них – мужей думских, обременённых заботами непомерными, сделали для народа не оплачиваемыми. Не отпуск, а каникулы. А где вы видели, чтобы каникулы оплачивались?

А то, что они – такие каникулы -  не нужны зимой в морозы трескучие народу  - не ваше дело. Вас никто не спрашивает. И уж если в морозные зимние дни в деревне работы мало, то в городе для основной массы населения её совсем нет. И замирают города российские. Представляете, всей стране сразу вместе со школьниками и студентами почти полумесячный отпуск! Без содержания.  Зарплаты за 10 дней начинающегося года – не будет. Зарплату за истекший месяц ушедшего года – не дали пока. И неизвестно, когда дадут. И что остаётся народу с такими мыслями? Правильно. Пить от безделья. И думать, а что в феврале получат и как расплатятся за поднятые с Нового Года тарифы? Ибо на водку-то, худо-бедно, опять же, денег хватит, но никак не на поездку в Куршавель. Да какой, к чёрту, Куршавель, и в свои родные  Сочи не хватит в один конец слетать на… один день.

Вот и пили три друга. Только не подумайте, что они вконец отпетые алкаши. Не так много таких в России. По крайней мере, не больше, чем в Европе. Нет, они тысячами, как вон в Кёльне на Новый Год, не выходят на улицы безобразничать. И в мыслях не было. И начали-то они встречу Нового Года в кругу семьи, а не на центральной площади Владивостока. И, как все нормальные люди, в этом мире, открыли шампанское, пожевали салаты и традиционные русские пельмени. Но, скажите, разве дадут вам в кругу семьи выпить, как следует в эту радостную ночь? Девяносто процентов мужчин скажут: конечно, нет. Даже девяносто пять. И вот, когда после застолья, все устроились смотреть давно осточертевших за много лет фанерных певиц и певцов типа Баскова, Долиной, безголосой Алсу, голосистого Киркорова  и его кучу близких и не очень близких родственников и юмористов, мужчины трёх соседних квартир вышли на лестницу покурить.

- Нет, это не праздник! – вздохнул первый сосед. – Два бокала шипучки, да и то не полные. Один – за ушедший год, второй – за год новый. Ы-г-гр-р! -  одна отрыжка!

- Да уж! – подтвердил другой. – У меня также. Приучайся, говорит, к культуре капиталистического пития. А вот в советское время, помню, дом ходуном ходил. Эх, молодость!..

- Так в чём дело? – сказал третий.  – Вы же знаете, где я работаю. Запасся с заделом на каникулы. Нет проблем. Жена закусок на неделю наделала. А дома нет никого.  Сейчас же  модно Новый Год в деревне встречать. Баня, в прорубь нырянье, пельмени и прочее после бани. Водку нашу городскую брезгуют пить там. Свояк как-то говорил, что если бы это выпил Иван Грозный – и часа бы не прожил. У них там давно своё, натуральное. С горбачёвских времён. Вот зять и увёз всех туда к сестре жены. А мне нельзя, я после бани отключиться могу. Потому и не поехал.

Два соседа понимающе переглянулись. Они знали, что сосед их много лет проработал в богоугодном заведении, а говоря проще, на ликёроводочном заводе, который никогда не знал – даже в лихие девяностые - никаких потрясений, типа кризисов и прочих катаклизмов, типа каких-то там банкротств. Невзирая на то, что ни малая часть продукции невероятным образом с завода испарялась. И, вполне естественно, что испарения эти не могла предотвратить  - как предотвратить испарения? - мощная охрана, как на проходной завода, так и по его периметру, стены которого больше походили на средневековую тюрьму с вышками по углам, чем на обычное предприятие, как ни странно, относящееся к пищевой промышленности. Хотя, оно, может, и верно. Питьевой-то промышленности ведь нет.

А вот что сосед подвержен редкой болезни – ортостатическим обморокам, связанным со сверхчувствительностью каротидного синуса, расположенного в сонной артерии, они не знали. Короче, отбросив медицинскую казуистику, можно сказать: нельзя соседу большого перепада температур, нагрузок и резких движений головой. Может в обморок упасть неожиданно с потерей сознания, падением пульса и давления до анабиозного состояния. А может и не упасть. Именно это, говоря нормальным языком, отключиться, он и имел в виду. И, хотя всего-то несколько раз за всю жизнь это с ним было, в баню он, как и предписали врачи, не ходил. И в знойные края не ездил.  Соседи же подумали иначе. А чего же непонятного, если на таком предприятии работает. Там все не раз отключались.

Сидели хорошо. Уже и по берлинскому времени Новый Год встретили и подбирались к Гринвичу, хотя фактически он ещё и до Москвы не дошёл, застряв где-то в Иркутске. Но это было не столь и важно. Главное – Новый Год. Водяра у соседа хорошая, в пятилитровых баллонах и без ацетона, от которого потом голова трещит и который непонятно для чего добавляют. Знатоки говорят, в качестве консерванта. Чтобы меньше испарялось.

 И вот за очередным тостом, сосед, уже приложив рюмку к губам, вдруг резко отдёрнул назад руку, словно в ней не сосуд с богоугодным напитком был, а змея гремучая. Вскрикнул сдавленно, рюмка упала на пол и разбилась, а вслед за ней повалился на пол и хозяин.

- Ё-пть!.. – ахнул первый сосед, отодвигая свою рюмку. - Что это с ним? Только что нормальный был. Да и выпили немного, - кивнул на треть опустевший баллон. - И побледнел чего-то! Никак инфаркт?

- Или инсульт, - встал с колен второй сосед. – У него пульс нитевидный. Да он и не дышит, кажется. А руки ледяные. А ну-ка, звони!

Скорая прикатила  на удивление быстро.

- Что с ним? – спросил врач, покосившись на баллон с прозрачной жидкостью. – Отравление? Стекломой пьёте?

- Нет-нет! – дружно выкрикнули соседи. – Мы же живы. Что попало, не употребляем.

Между тем смерившая давление сестра, которой, вероятно, муж приносил много неприятностей, давно привыкшая к таким вещам, равнодушно сказала:

- Пульса практически нет, дыхания тоже. Да и похолодел уже. Он умирает. Пить меньше надо!

- Как это умирает? – удивлённо воскликнул второй сосед. – Да он только что живой был. И анекдоты рассказывал. 

- Седуксен!– кивнул врач помощнице и сам взялся за стетоскоп. Оторвавшись, спросил: - Вы кто ему? Соседи? Понятно. Боюсь, что вашему другу нужно в морг. Вот это, - кивнул на баллон, - ему противопоказано. Носилки быстро! Пока ещё жив, но…

И ещё 10 минут назад не собиравшегося умирать соседа, взвыв сиреной и распугивая новогодних гуляк, увезла неотложка.

- Что делать-то будем? – уныло спросил один сосед другого.

- Ждать. Семья его в деревне. Да и что мы ей скажем сейчас? Позвоним через час в больницу, узнаем, что с ним. Наливай!..

                               -------------------------------------

Дежурный врач приёмного покоя городской больницы Семён Аркадьевич Недоливаев сидел в своём маленьком кабинете и размышлял о бренности бытия и о том, что ему принесёт только что  пришедший Новый Год. Рядом стояла мензурка с чистым медицинским спиртом на треть опустевшая. А что, не люди, что ли! И встретили, как люди, и проводили. Вот и поразмышлять потянуло. И выходило в размышлениях, что ничего особенного Новый Год не принесёт. Вон страна погрузится в новогодние каникулы. В спячку. Спасибо депутатам за это. Какой-то японец или американец, завтра, проклиная капитализм, пойдёт с похмелья и не выспавшийся на работу, а наша страна только спать ляжет. А встанет – похмеляться будет. И так десять дней. Правда, те, у которых процесс непрерывный и потому сменный, от которых зависит, чтобы страна совсем не остановилась и не погрязла в хаосе на пути к очередному светлому будущему, работать будут. Вот и он, доктор Недоливаев из этой категории. И ему каникулы ничего хорошего не дают. А кому дадут? – задумался он. Например, хорошо, что десять дней в городе не будет пробок. Интересно, пробок нет, а страна работает. Функционируют магазины, рынки, заводы и прочие сферы производства и обслуживания населения. Всё работает, а пробок нет. Так кто же тогда создаёт пробки? Чиновники? Всевозможные клерки офисов? И сама собой явилась мысль, что пробки-то создают люди, от которых работоспособность страны и не зависит. А если и зависит, то в ничтожной степени. А не сделать ли таким каникулы месяц через месяц? Без содержания. А заодно депутатам всех мастей, в том числе и депутатам государственной думы. Вот где экономия-то будет! Просто, аки мык бычий.

Придя к такому неожиданному выводу, Семён Аркадьевич протянул руку к мензурке, но налить не успел. Открылись ворота приёмного покоя, и вкатила карета. Не вовремя.

- Аркадьич, принимай клиента! В Новом году первый! Не довезли. Совсем плох был!

- На стол его, посмотрим.

- Чего смотреть, холодный уже. Может, в морг сразу? Говорю же, абзац! – покосился доктор скорой помощи на мензурку. - Они там водку из пятилитровых баллонов пили. Не так, как тут ты, по глотку.

- Отравление?

- Перебор. Инсульт или инфаркт. Вскрытие покажет.

- Ну, катите… туда! – кивнул Недоливаев на дверь холодильника, потрогав руку привезённого. – Остывает, бедолага. Только одежду снимите. Заледенеет – потом не стащишь.

- Что, всю?

- Всю, всю. Она ему уже не нужна. После родственникам отдадим. Вон бирка, напиши фамилию и прицепи на ногу. А я пока документ оформлю. - И он стал заполнять свидетельство о смерти.

Через несколько минут формальности были закончены.

- Холодно там, - кивнул врач скорой на дверь морга - холодильника, закрывая её на задвижку. И замков-то у вас тут нет.

- А здесь, коллега, замки не нужны. Сам туда никто не пойдёт, а кто уже там – не выйдут. – И он молча поставил на стол второй стакан.

А вот поговорить не успели. Вошла медсестра, коротко бросив: - Вызов!

- Сейчас только и начнётся работа, - сказал врач скорой. Бросил в рот кусочек сала с хлебом и скрылся за дверью.

- Это точно! – вслед ему прокричал Семён Аркадьевич. – Сколько лет работаю, но не помню, чтобы в первые несколько часов Нового Года умирали. Обычно на второй день привозят.

Недоливаев сладко зевнул и прилёг на маленький диванчик, стоявший в углу. Самое время подремать. Но едва он стал входить в самое безгрешное состояние на земле, как зазвонил телефон. Чертыхнувшись и потирая глаза, доктор направился к столу.

- Шестая? – услышал он в трубке. - Это приёмный покой? – Говоривший был явно не трезв. Это многоопытный док понял по голосу. - С Новым Годом! – Скажите, к вам поступил гражданин… как его… Семикашев. Как его состояние?

- Вы кто ему? – Недоливаев потянулся к акту о смерти. Так и есть.

- Мы это… друзья его. И соседи тоже. Как он себя чувствует?

- Уже хорошо. Что же это вы, друзья-соседи, так его напоили? Он поступил к нам в состоянии крайнего анабиоза, не совместимого с жизнью.

- А-а… - на мгновение заикнулась трубка, - вы доктор? Как ваша фамилия?

- Да, доктор. Фамилия моя Недоливаев.

- Скажите, господин Недопиваев, он будет жить?

Сколько сотен раз неправильно произносили его фамилию, но привыкнуть к этому невозможно. Это привело доктора в раздражение.

- Послушайте, друзья-товарищи, я вам русским языком объяснил: его привезли в состоянии не совместимом с жизнью. В настоящий момент  он находится в морге.

- Где? В морге?! Ё-моё-ё! – пропела трубка, и раздались гудки.

Ну, вот как с такой нервной работой не выпить? Да и не заснёшь теперь. И Семён Аркадьевич направился к столу, где стояла мензурка.

Выпить он успел. И даже закусить. И после этого услышал какие-то странные стуки в конце коридора, где находился морг. Неужели опять кого-то привезли? Вышел, огляделся. Пусто. А вот в дверь морга явно кто-то стучал. Изнутри. Изнутри стучал. Недоливаев, как и все доктора, был человеком несуеверным, но всё же почувствовал, как спину, словно ледяной волной окатило. Ещё ни разу за всю его долгую работу доктором в двери морга не стучали. Ни снаружи, ни, тем более, изнутри. Преодолев минутное оцепенение, он подошёл к двери. Стуки продолжались, а затем раздался хриплый голос:

- Да откройте же кто-нибудь, чёрт возьми! Зачем догола-то раздели? И в туалет хочется. Откройте   …вашу мать!

В туалет за всю длительную работу доктора ни один покойник тоже не просился.

- Ты кто и как туда попал? – спросил покойника Недоливаев.

- Откуда я знаю! – раздался голос. - Откройте! У вас тут не вытрезвитель, а морг настоящий.

Семён Аркадьевич уже хотел открыть дверь, но вдруг осенило: а что, если покойник набросится на него?  Он там ведь не один, там ещё двое.

- Не стучи. И веди себя хорошо. Скоро выпустим. – И Семён Аркадьевич направился к телефону.

              -------------------------------------------------------

В районном отделении милиции зазвонил телефон.

- Пятое отделение, капитан Рамазанов слушает!

- Милиция? Это с вами из шестой больницы говорят. Дежурный врач.

- Огнестрельное? Ножевое?

- Нет, нет. Никто не ранен. У нас другое. Кто-то из морга стучит. А я тут один.

- Что-о? Из какого морга? Как ваша фамилия?

- Недоливаев. Доктор Недоливаев.

- По моему, вы Переливаев уже! – И бросил трубку.  – Шутники, мать их…

Не успел он выругаться, как телефон зазвонил снова. Высветился тот же номер.

- Послушайте, капитан, не бросайте трубку. И выслушайте меня. Я, как и вы, на службе нахожусь. Дело в том, что изнутри морга стучится человек и просит открыть. То есть выпустить его. Я тут один и этого человека не знаю, как и то, как он попал туда. А если это преступник? И находится в розыске?

- Вы что же, ещё живых в морг толкаете?

- Не толкаем. Там мёртвые. Трупы. Трое. Но откуда-то взялся живой. И просит его выпустить. Потому вам и звоню. А вдруг преступник?

- Чёрт знает что! Сейчас будем. Но учтите, доктор, оформлю ложный вызов. – И положил трубку. – Я в шестую больницу,- сказал напарнику, - там покойники бузят. Возьму дежурную машину с водителем.

Уже через 7 минут они были на месте и сидели в кабинете доктора.

- Понимаете, капитан, я далёк от мысли, что трупы в морге могут ходить и говорить, но оттуда раздавались крики и стуки.

- Я тоже далёк от такой мысли, доктор Недопиваев, - улыбнулся капитан и выразительно посмотрел на мензурку.

- Недоливаев. Если вы имеете в виду это, то только исключительно для тонуса. И это не влияет…

- Извините. Это не моё дело. Показывайте вашего ожившего покойника.

Все трое подошли к двери холодильника.

- Откуда стучали?

- Отсюда и стучали. И кричали. Тоже отсюда.

- Что они… он оттуда кричали?

- Матом кричали. И маму вспоминали. Клянусь!

- Так чего же сейчас не кричат и не вспоминают?

- Не знаю! – пожал плечами Недоливаев. – Но… кричали.  

Капитан подошёл, пригнулся к двери, некоторое время прислушивался. И вдруг отшатнулся. Рука его непроизвольно потянулась к кобуре пистолета.

- Мать твою!… - удивился он. – Там, кажется, кто-то скребётся! И… бормочет что-то! Неужели крысы покойников грызут? Развели тут… А, ну! - кивнул сержанту, - открывай!

Сержант отодвинул задвижку, потянул дверь на себя и в испуге отпрянул. Около дверей в тусклом свете лампочки у стены на корточках сидел труп, трясясь от холода. На плечах его висела половая тряпка. Другая – поменьше - служила набедренной повязкой. Уборщица не утруждала себя уносить отсюда свои принадлежности. В углу лежали ещё два трупа.

- Ни хрена себе! – воскликнул капитан, пряча пистолет. – Ты, братец, как сюда попал?

- Т-так вы наверно и замели меня сюда, - лязгая зубами, сказал покойник, с трудом приподнимаясь во весь рост. – Первый раз т-такой вытрезвитель вижу. Эти-то в-вон, - кивнул на трупы, - похоже, окочурились от холода. Дайте одеться-то!

Недоливаев бросился в шкаф за одеждой.

- Так, так! Ты думаешь, где ты находишься?

- Знамо дело, в вытрезвителе. Где же ещё!

- Выпил много?

- Не помню я. На меня падучая нападает. Помню, как дома пили. А потом ничего не помню. Одежду дайте!

- Что за падучая? Такой болезни нет, - сказал Семён Аркадьевич уже пришедший в себя и понявший, какой прокол они допустили, затолкав сюда живого человека. Теперь скандала не миновать.  

- Какой-то статический обморок, что ли.

- Ортостатический, - поправил доктор и посмотрел на капитана. – Есть такая болезнь.

- Ну, дела! – озадаченно произнёс капитан. – Что же с тобой делать-то теперь? Ты же покойник.

- Как это покойник, – забеспокоился Семикашев, – если я живой?

- Ты думаешь, что ты в вытрезвителе? Нет, ты в морге, брат. Похоже, тебя сюда в этом статическом состоянии и привезли.

- Японская моя мать! – схватился покойник за голову. – А я пришёл в себя и всё думал, неужели в вытрезвителях стали догола раздевать. Раньше-то так не было.

- Сейчас и вытрезвителей уже нет. Документ, какой с собой имеешь, покойник?

- Вот, пропуск только в кармане был.

- Семикашев, значит. Работник ликёроводочного завода. Смотри-ка! Небось, халявную пьёшь?

- Сейчас строго, - потупился покойный, натягивая на себя одежду.

- Только не мне говори. Вы на него документы оформили? – повернулся капитан к доктору.

- Только акт о смерти. Но его можно уничтожить, - понял идею Недоливаев. – Правда, звонили соседи, и я сказал им, что уже всё… А родственники почему-то не звонили.

- Вот и хорошо! А этот акт о смерти ему подарите. На память. Значит так, Семикашев. Сюда вы не приезжали, тьфу, вас не привозили, доктор вас не видел, мы тоже. Идите домой к семье, к родным. Скажете им, что на улице гуляли. Согласны?

- Да нет у меня родных, в гости уехали. А как же я… на улице минус двадцать. В одной курточке…

- Где живёшь-то?

 Семикашев назвал адрес.

- Крюк на 5 минут. Завезём покойничка?

- Завезём! – весело улыбнулся шофёр.

Повеселевший Семён Аркадьевич, обрадовавшись, что конфликт так просто улажен, проводил их до автомобиля.

                               -----------------------------------

Из тёплого чрева милицейского газика Семикашев, почти уже протрезвевший от таких новогодних передряг, нырнул в подъезд родного дома. Вызвал лифт. Привычным движением сунул руку в карман. Ключей от квартиры не было. Конечно! Они висят на гвоздике в прихожей. Домой не попасть. И соседи, вероятно, уже спят. А, может, они ещё здесь?  И он нажал кнопку звонка.

Соседи были здесь. И уже несколько раз помянули так нелепо ушедшего от них друга. И теперь совещались, как отыскать его семью и сообщить о трагедии. Ни название деревни, ни район они не знали. В прихожей раздался звонок.

- Кто это может быть?

- Ошиблись, не открывай.

- Так это… может, твоя жена пришла. Или моя.

- Вряд ли. Спят они уже.

Звонок продолжал работать.

- Придётся открыть, - поднялся один из соседей.

- Ты сначала спроси, кто там? Сейчас всякие шляются…

- Кто там?

- Участковый! – раздалось за дверью. – Я это, Николаич. Открывай.

- К-кто-о?

- Да я это, Николаич! Не узнал что ли? Открывай.

Сосед, быстро трезвея, отшатнулся от двери.

- Там этот, х-хозяин пришёл.

Второй сосед вышел в прихожую.

- Говорил же, давай завяжем. А ты, помянем, помянем! Глюки уже. Кто там? – прорычал он.

- Да я это, я, мужики! Открывайте, сколько мне стоять тут?

Голос явно принадлежал хозяину квартиры. Но ведь покойники не могут говорить. И возвращаться из морга. И сражённый логичностью этого вывода, сосед переспросил:

- Кто это ты?

- Да вы что там… перемать, упились уже? Я это, Семикашев. Открывайте!

Соседи переглянулись.

- Это… он. Его голос, - неуверенно сказал первый, побледнев ещё больше. – Но ведь он же умер. Придётся открывать. – И повернул собачку замка.

В дверях стоял хозяин квартиры.

- Вы что, уже в отрубе? Соседа не узнаёте?

- Но… ты же умер!

- Умер, да воскрес. А вы откуда знаете?

- Так мы же и скорую вызвали, а потом и в больницу звонили, - загомонили пришедшие в себя соседи. – И доктор сказал, что ты в этой, в апатии какой-то, несовместимой с жизнью. И уже в морге лежишь.

- Лежал. Я сначала подумал, что в вытрезвителе, когда очухался. Помню, пили тут, а дальше ничего не помню. Ну, думаю, может, вышли на улицу на фейерверк посмотреть, нас и загребли тёпленькими. Только вот почему меня одного, если нас трое было, не понял. Хотя, там двое каких-то мужиков лежали со мной, но это не вы были. Я же вам говорил, иногда отключаюсь. Могу минут тридцать, как труп быть, а потом прихожу в себя, и как будто ничего не было. Первый раз такое ещё в детстве случилось. Редкая болезнь какая-то. Статическая, по научному. Короче, падучая. Выпить-то что осталось? Намёрзся я там.

- Осталось. А ты это… снова не окочуришься?

- Не окочурюсь. Это редко бывает. Два три раза в год. А иногда и ни разу.

Повеселевшие соседи расселись вокруг стола. Договорились, что о происшествии никому не скажут. Да ведь и не поверят. Подумают, упились на Новый Год.

- Правда, доказательство этого случая у меня есть, - заключил хозяин и показал свидетельство о смерти. – Вот оно свеженькое. Доктор подарил. Но я никому его пока не покажу. Может, пригодится. Значит, говорите, за упокой моей души вы уже выпили? А теперь давай выпьем за её воскрешение!

И все трое заразительно засмеялись. На дворе было ещё темно и кое - где над городом ещё вспыхивали всё реже взлетающие ракеты. Город засыпал. Пошёл восьмой час Нового Года.

                      --------------------------------------------

                                                                                                2016 г

Другие произведения автора:

Первый снег в начале октября

АЙЯ - НАПА ЭТО ВАМ НЕ АНАПА

ПОЛЁТ на По-2