Здесь всё решается любить лишь тело...
Вы - тесные пророки нелюбви,
зажатые печатным знаком...


За небо грозовой тоски
Белым шрифто'м, по брайлю, от руки
На скорость взрыва распуститься и в стихи,
Ровняя небо с яркими цветами, 
Задев за хрупкий воздух,
Усилить громкость лепестков,
Изгиб в телах ранимых,
Нас, растворенных в звуках и руинах,
И шкалить поэтическим эфиром,
Где воздуха последнего глоток -
Перетекающий на голоса' песок.
Пыльцою мотылька в слова,
Вобравшего в себя вечерний трепет воска,
Любить наискосок, насквозь... 
Так строки тают высотой 
Историй звуковых отметин. 
Фальцетом ввысь за обертон,
За хрип гортанных междометий.
Печати серебра небесного по коже… 
Вензель, экслибрис, монограмма?
Я одолжу тебе сегодня звезды, Фавно, 
Чтобы сложить из них замену псалтырю.
Пусть кожу пальцев обожжет строка,
Где Троя падает, где выбирать сосуды.
Смотри, тут вечность наклоняется к перу.
Его наклон побуквенный - секунда, 
Что создает движенье в наготу...
Где тремоло невинности в слогах,
Познавших сердцем тишины смиренье...
Старик Парнас, мучительный тиран,
На пике раздает всем вдохновенье.
Для тех, кто не попал на пир блаженных, 
Новый всхлип, 
Мучительный как ожиданье вести...
Темна слеза охотников за смертью, 
Не знающих о том, что жизнь - двойник
Тебя, что не уместится в столетьях, 
Что каждый раз переплывает миг 
По тротуарам временны'х отметин,
Ценой которым будет новый крик.
(О, классицизм, искавший строгих линий), 
Оставь потомкам скучный свой экспромт,
Потопом Ноя прозвучи с высот
Тончайшего нюанса омовеньем.
О, царственная тяжесть вдохновенья...
Рождается подстрочник Зренья,
Часов натянутые струны, гири, ход...
Вибрируют строкой там, за грудиной, 
И просятся в полёт такой недлинный
За первой и последней высотой.
На скудность яств стремительная сталь
Роняет буквы в мёртвые секунды,
В пока ещё что не проросший сад,
Но помнящий тебя ежеминутно.
О, Мотылек, разбередивший рай...
Поймавший тело трепета, как встарь,
Где треснувшая тишина прожжет алтарь,
В руках сжимая первородный ветер,
Тебя, случившегося только что на свете
В последнем из 
Всех одиночеств красоты.