Отпетая Соломея...

 Кому-то мой рассказ покажется выдумкой, кто-то лоб захочет перекрестить, но рассказать надо. Не то чтобы в назидание, самой захотелось поразмышлять о жизни нашей, о вере нашей и о многом, что не желаем видеть и понимать.

     О Соломее...Малознакомой мне женщине, но о которой часто приходилось слышать от людей, живущих раньше со мной рядом, а ныне - почивших.

     Разное о ней сказывали, но всегда добавляли слово - "отпетая". В детском возрасте считала я это понятие связанным с песней, не понимая до конца его значение. И откуда было мне его понять, коль сама была некрещеная, в церкви не бывала, служб не видала.

     Жила Соломея вёрст за сорок, а то и более, от нашей деревеньки. Занималась она ворожбой, людей лечила от хворей разных, заблудших мужиков в семью возвращала, либо, напротив, из семьи помогала увести, это как кому было надобно. Вот ушёл из семьи к фельдшерице дядька Морозов, его жена и базлала на всю деревеньку с утра до ночи:

     - Не иначе, как эта дрянь отпетая, Соломея, помогла Нюрке моего Ваську увести. Сама видела накануне Нюрку на казенной лошади с корзинкой снеди уезжающей. Знамо дело, куда лошадку направляла.

     Самой Морозихе везти было нечего. Полна изба ребятишек, а в амбаре мыши не водились. Щи на лебеде и хлеб из ворованной пшеницы семенной. Сразу понятно было, кто из неё хлеб печёт, дустом несло из этих изб, коим зерно обрабатывали.

     Заболела наша матушка. Бруцеллез от овец прицепился. Поехали мы с ней к Соломее, прихватив корзинку продуктов. Мне восемь годков едва исполнилось. Приехали, а у покосившейся избушки на пригорке народищу - не протолкнуться. 

     Утро раннее, роса на траве, солнышко едва взошло и тут появилась она, Соломея. Тощая, высоченная, волосы седые, глазища чёрные, платье на ней балахоном болтается. Ступает по земле ногой босой, глазищами по толпе зыркает, а народ затих, глаз на неё поднять боится.

     - Первыми приму хворых, чтоб без крика и гама все. Вон, у дома, короба стоят, всё раскладывайте по-порядку. Яйца в один короб, хлеб и сдобу в другой, сало чтоб завёрнутое было. Чего никто картошки не привозит? Прёте что попало, а хлеб второй на столе не привозите. Деньги не беру, серёжки и колечки мне без надобности.

     Сказала и шасть в избу. И пошёл по толпе шепоток: - Вот стерва отпетая!
Не сразу и поймёшь, кто эти слова высказал, губы ни у кого не шевелятся.

     Побежала очередь быстро. С разными лицами народ выходил. У кого от злобы лицо перекошено было, кто блаженной улыбкой расплывался, словно дурачок. Вот со злобой на лице и называли её отпетой, кто дрянью, кто стервой.

     Ближе к обеду и до нас очередь дошла. Живот уже от голода сводило. Горбушку хлеба и поллитровую бутылку молока мы ещё утром приговорили. Матушка выгрузила в короба нашу оплату. Вошли, стоим у порога. В избе сумерки. Соломея сидит у стола на стуле с высокой спинкой, а на столе гора мешочков с травами, бутылочки с зелёной и жёлтой жидкостью. Подойти не пригласила, глазами у порога пригвоздила.

     - Вижу, правда болеешь. Недуг от овцы подхватила. Поди, стригла овец голыми руками, а сама ножницами поранилась. Боль по всем суставам, ноги не держат. Рот не закрывай платком, не заразится от тебя никто. От овец зараза пагубна. Но не только это тебя съедает, злоба в тебе накопилась, она тебя больше всего и губит. Отпусти зло, забудь обиды. А ко мне чего пришла? Рядом с тобой стоит твой лекарь. Пей из её рук, доживёшь до глубокой старости, она тебе и кров и еду обеспечит. Не надо более обижать девчонку, нет её вины в твоих бедах. Выходя отсюда, выложи всё из корзинки, привезла, значит оставь, - и, обращаясь ко мне, - вижу, просьба у тебя есть, говори, не бойся.

     - Не моя просьба. Юрка Морозов просил отца вернуть. Голодно шибко им, одна лебеда и вода. Платить вам нечем, вот и не едут сами. Фельдшерица отца их спаивает, детей семеро, а он даже узнавать их перестал, смотрит глазами очумелыми и не узнаёт, - смело выпалила я.

     - Вернуть значит. Что ж, жалостливая, верну. К концу недели придёт домой Юркин отец, но долго болеть будет. Придётся им горшки за ним выносить. Сама знаешь, какой водой матушку поить надо? - тихо спросила Соломея.

     - Знаю! Чистой и доброй, - робко ответила я ей и, осмелев, добавила: - А может травки какой дадите? Мы вам и плюшек и яиц привезли. Сами даже не попробовали.

     Соломея громко рассмеялась и швырнула в меня солидным мешочком с травами, который я ловко поймала. А запах от мешочка духмяный, радостный.

     - Ох и порадовала ты меня, славная! Травку сама знаешь как заваривать надо.

     Мы вышли, матушка выложила оставленное в корзинке, смущаясь, сказала следующим по очереди:

     - Спешила, не всё выложила в короба, а она сразу узнала.

     Те кинулись выгружать свою оплату, с опаской оглядываясь по сторонам.

     Более месяца матушка пила и ела из моих рук, потихоньку выздоравливая. Юркин отец вернулся домой. Болел долго. Фельдшерица из нашей деревни уехала. Поговаривали, что она снова ездила к Соломее, но та её не приняла.

     После нас к ней ездили знакомые казахи. Сильно болела жена аксакала. Потом он рассказывал деду. Приехали они, зашли. Муж с порога стал говорить о своей, другой вере, просить принять иноверца. Смотрела на них Соломея долго, потом ответила:

     - А разве ты знаешь мою веру? Что же вы всё делитесь по цвету кожи, разрезу глаз? Вот если мне захочется в твою веру пойти, что тогда? Не пустишь? Возьми три бутылочки со стола с жёлтой жидкостью, давай жене перед едой три раза в день по полной ложке. Но есть ей надо больше молочного, а мяса меньше. Спасибо за мясо копчённое, попробую и друзей угощу.

     Знакомый деда закончил свой рассказ словами: 

     - Шайтан-баба! Как она узнала, что я ей привёз? Окошка там не было из дома, двери закрытые. Апашке моей через неделю хорошо стало, но допила она лекарство до конца. Говорит, что из моих рук оно сладкое, а когда сама пьёт - одна горечь.

     Через два года мы уехали из деревни в большой город. О судьбе Соломеи я узнала от своей тётушки Агаши много лет спустя, навестив свою деревеньку в последний раз. Было мне тогда тридцать семь годков.

     Года через четыре после нашей встречи с Соломеей, приехали люди к ней за помощью, каждый со своей бедой. День прошёл, не вышла. Второй день - тоже. На третий день нашлись смельчаки, вошли в избу. Лежала она на деревянной кровати, с которой всё было убрано до досок. Волосы причёсаны, у изголовья книга на незнакомом языке, с потёртыми листочками. Поверх холщовой рубашки было намотано полотно, вроде, как человек сам себя хотел замотать с ног до головы.

     Хоронили её всем миром люди разных вероисповеданий. Не было на усопшей креста, но заупокойную молитву над ней прочитали, а потом и свечи по церквям ставили. Книжицу, найдённую рядом, положили с усопшей. Если и другой веры, то пусть она её в последний путь проводит. Всех она принимала, разной веры и всем помощь оказывала.

     Многое вспомнили люди, провожая Соломею. Продукты, что везли ей в оплату, отдавала она больницам, детским домам, оставляя себе скудное пропитание.