Опасен вечер в сотворённой «яви»...

 

...Помолчи, и услышишь ты,
Как звучит в тиши
Голос заблудшей души.
Ищет свет она среди тьмы...*

***

 

 

Мара наблюдала из окна, как густая муть опускалась на город огромной тучей и очень скоро та поглотила его очертания. Зарождавшиеся сумерки растворились в ней без остатка.

 

Природа бытия, скрытого под сердцем фантазёрки, ликовала. Мара осознала странность происходящего по-своему: «Это — мой шанс!». Кураж распирал её. Она торжествовала. Она почувствовала возможность насытить воображение реальной игрой, совпавшую с её желанием. Теперь её суть требовала немедленного погружения в происходящее рядом.

«Я хочу наполнить лёгкие наползающим небом, пусть оно проникнет внутрь меня!»

 

Накинув куртку, Мара оживлённо покрутилась у зеркала, поправила золотой кулон в форме милого вальяжного кота, у которого один глаз сверкал глубоким цветом изумруда, а другой — ярким рубином, и выбежала навстречу стихии.

 

Сделав с десяток шагов от подъезда, девушка уже могла оценить мощь молчаливо-безбрежной мглы — непроницаемая завеса изучала гостью, осязала её. Плотность серого раздолья всякий раз менялась, она пульсировала.

«Светофор! — мысленно воскликнула Мара, увидев сквозь пелену родные с детства фонари на перекрёстке, что рядом с домом. — Теперь хотя бы ориентироваться смогу...»

Но тусклые издали огни — красный и зелёный одновременно — начали покачиваться из стороны в сторону и, приближаясь к Маре, становились ярче.

«Или кто-то играет со мной?»

Неровный строй мыслей не насторожил девушку, скорее наоборот, раззадорил.

Силуэт двигался, серый с лиловым цвет насыщался формой и, наконец, показалась фигура упитанного кота, ростом с дошкольника и с рюкзачком за плечами. Его разноцветные глаза ослепительно заискрились изнутри и можно было подумать, что кот обрадовался встрече, но...

— Слышь, дитя невежества, ты местная? — спросил он.

— Я? А что Вы имеете ввиду под невежеством? — Мара упёрлась руками в бока.

— Я же вижу, в каком восторге ты, а это и есть верх невежества. Во всяком случае, так утверждал Бенджамин Франклин. Я, например, не могу понять кошачьим умом твой экстаз. Ну шагает кот на двух лапах — и где тут логика для душевного восхищения?

— Ну не подарок я, прошу простить! — улыбнулась Мара.
— Ладушки! — смирился кот. — Подскажи-ка мне лучше, как попасть в мэрию?

— Вам туда, — Мара указала нужное направление, но, обернувшись за рукой, увидела белую преграду из тумана.

— Туда? — съязвил кот.
— Да, за туманом всё и найдёте. 

Отомстила!

— А я знаю Вас! — закричала Мара вслед ему. — Вы — тот самый Бегемот! 

— Сама ты... Ведьма...

 

Восторженный комок подкатил к горлу: «Я догадывалась, что это случится, я ждала!»

Мара заулыбалась, одела наушники и от удовольствия прикрыла глаза.

В плеере зазвучал знакомый голос Земфиры, только слова в песне были другими, их Мара знала, это были её стихи. Но она нисколько не удивилась.

 

 

Музыка играла, Мара кружилась внутри облака, для равновесия раскинув руки в стороны, а туманная гуща всё плотнее окутывала искательницу приключений и, казалось, специально прятала девушку ото всего, увлекая в неведомое...

Исчезли ориентиры, но Мара пока ещё уверенно шагала, будто знала, куда и зачем идёт.

Интрига заманивала.

«Если я не ошибаюсь, то где-то поблизости должно быть кафе. Я с удовольствием выпила бы чего-нибудь горячего, к примеру, горький эспрессо, с вечной нехваткой чего-то...»

 

Мара потёрла застывшие руки.

Она была уверена в своих прогнозах.
«Когда я чего-то не знаю, мне помогает догадка, она же — интуиция, опыт минувших жизней. Именно, жизней, а не одной, которой живу. Ну откуда ещё опытности взяться, в моём-то возрасте? А так... Возможно, сотни лет тому назад жила я во Франции, и это меня сожгли на костре инквизиции, потому что была я внешне очень похожа на Орлеанскую деву...

 

 

...А, между прочим, спустя пять лет, после свершившейся в Руане подмены, в документах одного знатного семейства дез Армуаз появится запись: «Благородный Робер дез Армуаз сочетался браком с Жанной дю Лис, девственницей Франции... 7 ноября 1436 года». А фамилию дю Лис носили сыновья официального отца Жанны. И вот, в 1439 году Орлеанская дева пожаловала в освобождённый ею город. Носила она теперь фамилию своего мужа — дез Армуаз. Восторженные горожане, среди которых было немало людей, видевших её ранее, ликовали... Также не исключено, что была я, допустим, в прошлом столетии горячей и безоглядной Маргаритой. Вот откуда во мне это неумолимое желание любить? Поэтому гляжу порой на звёзды и сомнение возникает: а вдруг не Евой звали первую женщину?»

 

 

— Уйдите прочь! Вы ещё и улыбаетесь! — стала вырываться Мара. *Катя ЕВА. «К автору» (отрывки);

**Катя ЕВА. «Зазеркалье».