— ...А ты всё держишь в руках Хрустальный
Послушный Шар и творишь умело
Мою мечту, что в душе горела —
Уйти в тот мир, без конца зеркальный,
Уйти в тот мир из причуд и страсти,
Бросаться в омут теней полночных...
Твоё перо так легко и точно,
Ведь правит им гениально Мастер.*
«Клубится мысль, немым призывом слог в расширенных
зрачках надсадно рвётся...
Взор Королевы Тьмы, зачинщицы феерий, чернее ночи омут её глаз — она всё видит и всё знает!
Вмиг образы переплелись — и эхо прошлых Вех, и марево закатов в
разбитых витражах средневековья, и рядом всполохи потухших, казалось бы,
навеки-вечные огней — сквозняк распахнутых порталов вновь раздувает их.
Живым манером выдумка сокровищниц искрится.
Стенания и вой кругом...
Скрип рядом половицы...
Разбужен сжатый мир источника, воспряли саги, легенды зáмков каменных восстали...
Молитвой старец в келье облегчает путь заблудшим, их истиною утоляя.
С небесной выси мрак спадает, дух замирает — от страха, от восторга ли?
Застыли руки, затянулся разум льдом...
Поддался чарам я с её благословенья, и липкой паутиной завернулось в кокон сердце...
Безумствую в краю фантомов, где властвует морока, ввергаясь в недра подсознанья.
Рапсодией звучат печали дней...
Число сияющих на небе звёзд не важным стало для меня, я вижу лишь Луну... с обратной стороны...
Я в тыл проник души своей ослепшей!
И понял важное: химеры стерегли меня, изгоя, познавшего шальных свидетелей страстей.
Огнём Небесных квот горчит любовь в раю, ей место в Царствии Плутона*.
Жить в мерклой пустоте средь облаков, где не грохочет гром? Нет, не хочу Бессмертья! Отрекаюсь!
О, Тленный Мир, я узник твой!
Уныние и одиночество — мои сородичи.
Сюда не проникает влага нежности и ласки той, о ком мечталось втайне.
Всё то, что создано — обременяет. Что окрыляло и полётом возносило, то перестало утешать и радовать, но привнесло печаль...»
— Слезами открываю Свод...
Я предрекаю боль непостижимую там, где сжимает сталь видений, по краю рассекая швом сгоревшие орбиты...
— Как зачарованного Мантикора* давит шпилем тело — незыблемое
совершенство истязаний изумляет.
Намёк за гранью с жадностью алкаю...
Я вкус и аромат вина, что будет завтра, знаю...
Ты топчешь виноград ступнями, струится кровью из-под ног твоих фалернское...
В осадок — боль желаний, а искусство — в жертву.
Смешались с кровью Ламии* плоды, Дионисом рождённые, из глубины веков питали корни всачиво* и силу роста.
Как будто знала наперёд — «in vino veritas»*, и Мастера оно убьёт...
— Узор теней не уничтожить...
Моя обитель стынет серой болью, как пылью, ею до краёв наполнен — молчания
печать, следы исчезли у порога, меня-пятно без ссадин и рубцов качает,
убаюкивая, яма...
Лоза пьянящая обвила горло с наслажденьем...
Остатками экстаз вбираю, с выдохом исчезну...
И миг глубокий станет лавкой, торгующей чужою кровью.