Художник, что рисует — VIII. Амадео Бруни.

10 ноября 2024 — KᗩᗰEᖇᑎY TEᗩTᖇ
 
 
«Живопись – это поэзия, которую видят, а поэзия – это живопись, которую слышат...»
/ Леонардо да Винчи /

 
***
 
 
 
 
— Доброе утро, маэстро!
 

 
— Входите, милости прошу! — старый мастер Амадео сиял переизбытком счастья, учтиво приглашая своих давних знакомых художников Лоренцо по прозвищу Манчини (он был левша) и Фабрицио Конте.
 

 
— Друзья, меня охватывает нетерпение... Поверить не могу, что мне это удалось! Никакая другая синьорина не сравнится по красоте с моей! Вы удостоены чести первыми узнать имя той, кто изображён на полотне. 
 
Нетерпение мастера передалось и гостям. Оба давно не бывали в мастерской у старика Бруни и, видимо, поэтому их охватило дополнительное любопытство.
 
Войдя в просторное помещение, где царил в полумраке творческий беспорядок, друзья засуетились в предвкушении. Торопливо озираясь по стенам, на которых висели пыльные, будто позабытые хозяином, шедевры, они в изумлении пытались отыскать то, зачем пришли сюда.

    
 
— Вот! Смотрите сюда! — закричал восторженный старик и сдёрнул бордовую саржу с картины, стоявшей на высоком мольберте. — Я специально пригласил вас в это время суток, чтобы под мягкими утренними лучами вы смогли разглядеть, как пурпурная роса переливается в венах, как пульсирует она по жилкам, как дышит полной грудью моя Алесса — именно так зовут её! Я превзошёл «короля света»* или мне это кажется?

 
 
Лёгкую растерянность и робость испытали художники, но совсем не изумление и трепет, которые обычно случались при встрече с творчеством мэтра.
 
 
— Ну как? Запомните: моя картина — это стих, но лишь чуткость души поможет уловить в венецианской палитре поэзию страсти. Вы достаточно умны, чтобы расслышать мой намёк...
 
Его глаза горели блаженством, они искрились, опьянённые любовью.
Мастер взволнованно и громко дышал.
 

 
— Что же вы молчите? Не ожидали?
 
 
— Вот это, синьоры, и есть настоящее искусство, говорю я вам! Я шёл к нему долгие годы...
 
И Амадео аккуратно обнял своё творение.
 
 
В это время смущённый Лоренцо глянул на не менее опешившего друга.
Оба пожали плечами.
— Фабрицио, я... я ничего не понимаю, — чуть слышно проговорил левша.
 

 
— Кроме беспорядочных мазков, я пока не вижу на холсте ничего похожего на образ, — испуганно зашептал в ответ Фабрицио. — Или старик издевается над нами, или спятил.
— Или он гений... с причудами.
  
Амадео всё говорил и говорил без остановки, словно пытался пробудить в гостях то волнение, в котором сам пребывал. 
 
— Друзья мои, отбросьте флегматичную мелочность, вглядитесь, как свет падает на причёску, как он купается в локонах! А сколько тёплого воздуха в пышных прядях! Постарайтесь постичь едва уловимую трепетную тень от ресниц, дрожащую на щеках синьорины, и тогда вы поймёте меня.

Не мешая старику преображаться в упоении, художники, тем временем, тоже подошли к картине. Разглядывая её то сбоку, то снизу, то снова отходя на шаг назад, они пытались убедиться в том, что эффекты, на которые мастер им указывал, присутствуют в изображении.


 
— Много лет тому назад произошла моя встреча с Алессой... Юная, шестнадцатилетняя синьорина беззаботно проводила время. Часто она таилась в густых зарослях ивы вдоль берега ручья, чтобы никто не отвлекал её от любимого занятия — чтения. Однажды, увидев меня в саду с этюдником, Алесса вышла из укрытия, встала напротив и, слегка зарумянившись, глядя из-под кружевной шляпки прямо в глаза, спросила:
«Вы на самом деле пишите то, что пред Вашими очами?»
«Отчасти. Тут важно, как я это вижу...» — ответил я ей искренне, хотя прозвучало интригующе.
«Конечно. Что это за художник, если не умеет осязать душой?»
«Но я ничего не выдумываю...»
 
Так мы и познакомились.
Я оставлял кисти, потому что беседовать с молодой и умной синьориной было в то время гораздо интереснее.
Уже после второй нашей встречи Алесса уверенно брала меня под руку и так мы прогуливались по огромному саду и говорили о разном.
Алесса умела слушать. Но у неё всегда было своё мнение на предложенную тему. А когда ей хотелось спросить что-то важное у меня, то она забегала наперёд — ей надо было видеть лицо собеседника. Пронзительный и широкий взгляд запомнился мне.
 
Однажды она пригласила меня к себе домой со словами: «Я очень хочу, чтобы Вы потратили моё время...»
Мы пили чай с чабрецом...
Ох, простите меня старика! Отвлекаю вас своими воспоминаниями...
Вернёмся к портрету.
В её образе мало округлостей и почти нет контуров, но зато сколько трогательной тонкости в руках, шее...
 
Фабрицио наклонился к самому уху Лоренцо:
 
 
— Похоже, что маэстро верит в то, о чём говорит сейчас.
— Но однажды он поймёт, что картина пуста, там нет ничего стоящего...
 
Старик резко обернулся, окинул угрюмым взглядом двух приглашённых, и закричал:
 
 
— Ничтожества! Слепцы! Вы, что же, хотите сказать, что я всё испортил?
 
Неловко помявшись, Фабрицио ответил, испуганно озираясь на бледное беспокойство старика:
 

 
— Вглядитесь сами, мастер.
 
Быстро накрыв картину саржей, Амадео с презрением прошипел:
 
 
— Прочь! Пошли прочь! Вы недостойные проходимцы! Скажу больше: Вы — не поэты!
 


 
***
 
 
После неудавшейся премьеры Амадео сник, он почувствовал себя безнадежно одиноким.
— Я никому не нужен... Я никчёмный... — повторял он, сидя у окна.
Он редко выходил на улицу. Никого не приглашал к себе. То, что мастер наблюдал сквозь занавески на окнах, и стало его жизнью. И лишь портрет Алессы не позволял старику угаснуть окончательно.

Но однажды Амадео тусклым взглядом уловил знакомую улыбку.
Вздрогнул.
Мимо его огромного матового окна проходила ОНА, АЛЕССА!!!
— Это невероятно! Бог мой, вот и настал тот день, когда мои вопросы получат ответы... Но как же медленно я жил! Сколько лет понадобилось, чтобы встретить вновь свою душу... Синьорина... Нет, пожалуй, теперь синьора...
 
Алесса улыбалась своему мужчине, шагавшему рядом с ней, но озаряла она и оглушала величественную суть маэстро, ему снова было во что верить.
 
Амадео выскочил на улицу.
 
***
 
Радость не помутила сознание старого художника. Он не желал губить себя напрасно и не стал вмешиваться в беседу красивой пары, а лишь незаметной тенью в стороне пошёл вслед им, чтобы узнать место, где живёт его давняя знакомая.

***
 
Всю ночь маэстро терзался сомнениями: зачем ему встречаться с той, кого он и так любит? И всё же, под утро он смог убедить себя: портрет должен принадлежать его хозяйке!
 
***

 
— Эрнесто, что случилось? К нам кто-то приходил?
— Да, любимая... Это был художник. Он назвался Амадео Бруни...
— Почему ты не пригласил его?
— Напротив, я умолял его зайти к нам. Но маэстро наотрез отказался... Оставил твой портрет и тут же удалился. Похоже, он куда-то спешил... 
 

 
— Мой портрет? 
— Да. Вот он... Я подумал, ты заказ сделала, и предложил деньги мастеру, но художник ответил, что это — подарок... Мне он показался немного странным.
 
 
— О, да, художники странные... Вроде бы, смотрят глазами, но видят душою...
 
***
 

 
— Алесса, ты не сводишь глаз с портрета. Твое впечатление поражает и, похоже, оно туманит твой разум. Что ты там разглядела необычного?
— Возможно, что это лишь моя фантазия, но она прояснила мой взор... Нет, не взор, а слух! Да-да! Я слышу стихи... Они как будто идут от картины.
— Как все женщины, ты стремишься увидеть то, что хочешь, а не то, что есть. Откуда там стихи?! Тебе это кажется, потому что сама их пишешь, вот и всё объяснение.
— Эрнесто, ты слушаешь, но не слышишь, ты смотришь, но не видишь, а нужно верить — тогда обнаружишь! Обрати внимание на взгляд с портрета. Он как будто устремлён прямо перед собой. Но я уверена, эти глаза обращены внутрь, в глубину сердца, в свои воспоминания, а не на то, что сейчас вокруг неё. 
— А какие стихи ты слышишь? Наверное, я их не знаю...
— Люблю в ней всё, что сыграно и свято.
Ваянье Бога, Демона ль каприз?
Не важно, друг ли мне иль враг заклятый,
Она всё слаще отравляет жизнь.
Не оттого ль...


 
«...Не оттого ль любовь ещё прекрасней,
Когда в душе засядет сто чертей.
Они малюют грешное напрасно, —
Я не бегу от пламенных страстей...»
 
 
«Нальёт мне чай и сядет молча рядом.
Сама — огонь, но льдом обожжена.
Однажды в ночь под ярким звездопадом
Богиней стала не моя жена.
Безумней жить, не зная наслажденья
От зноя крови в сердце января.
Когда душа пылает в наважденье
Не умирая в муках, но горя,
Люблю в ней всё. О, краденное счастье!
Она дрожит, как листик на ветру...»
 

 
— ...Лишь поцелуи бродят по запястьям
И на губах алеют по утру...**
 
 
 
 
 
 
*«королём света» считают Тициана.
** стих Леси Александровой
«люблю в ней все...»
 

 
 
 
 
 
 
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0352025 от 10 ноября 2024 в 20:29


Другие произведения автора:

намёк

Ланселот и Джиневра

Я и ТЫ

Рейтинг: 0Голосов: 029 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!