Если бы васильки умели говорить,
А волны – гулять по лицам обиженных,
Сколько правды узнала бы рожь,
И сколько бы слез сберегли
Лики несчастных заплаканных.
И любовь тогда синей мигалкой
Пронеслась бы по улицам города –
И кто-то в тени пустых коридоров
Ощутил бы в себе и в пространстве
Нечто похожее на открытие клада.
И спичка бы погасла на ветру,
И ветер не встрепенул бы ставню.
И гнездо жаворонка не отразилось бы
В глазах высоко парящего кондора.
Всех мастей лошади и дивный проблеск Луны,
Ни черта не кумекают в любви –
И лошади и Луна – это лишь фон моих сновидений,
В которых для матери, умершей в 1978,
Не нашлось ни одного серо-зеленого видения.
Любовь длинноухим жеребенком,
Не зная о восходящих потоках,
Идет на пролом – обездоленное утро
Бликами потухших фонарей.
Еще серо и сыро на крыльце –
Еще не проснулся сосед,
Еще пытается объявиться Луна,
Но уже ясно, что это утро –
Последнее в жизни полуночного поцелуя.
Любовь запоздалым трамваем мчится в ночи,
Не позволяя времени ухватиться за поручни –
Оно диким хмелем пластается по асфальту,
И уползает в дивный палисадник,
Где умирают от дождей лепестки
Белых хризантем...
Другие произведения автора:
Робеспьеры до наганов падки
Лист кленовый на мутной воде
Давно хожу в расстрелянных тобой...