Олимпия Мане

румяна маков, мёд вечерних грёз;

как у Бодлера, женщина и кошка,

одна из вариаций музы, музыки, поэмы;

как новая Венера, тончайший почерк наготы

на снежных покрывалах,

плод юной красоты, отброшенный на полотно

дыханием живого тона.

Почти задвинута портьера, в просвете –

спинка стула, неба всплеск;

у ног – миниатюрная пантера,

душа и пластика ночного ветра, блеск

загробного, внимательного взгляда,

что прожигает кожицу холста,

и пристально хранит

мир хрупкой госпожи, мир нежной розы;

но в плоскости иной, за полотном,

смотри – невежество, вбирай – презренье,

блюстители и стражи, отверженный салон,

вульгарные намёки, глумливые объятия толпы,

грозящей костылями, глина

скабрезного словца из глоток беглых,

плевки, симфония проклятий,

венец скандала, критики огонь,

и заключение, на четверть века,

в квартале Батиньоль;

затем шестнадцать лет, безвылазно –

мертвецкий сумрак Люксембургского дворца,

и тихое, как след ночного вора, бегство

в змеиный лабиринт, в надменный Лувр...

Олимпия, Олимпия – плеяда,

блеск обнажённой жажды, мириады

метаморфоз, прекрасная тоска

посмертного признанья Эдуарда,

соблазн, текущий неприкрытым взглядом

по ароматной кожице холста.

Другие произведения автора:

Она рассказывала сны

Музыка, обнаженная до кости

Морская болезнь

Это произведение понравилось:

Анатолий Филин