ПОЭЗИЯ И МАГИЯ

  Сергей  Носов

                     ПОЭЗИЯ   И  МАГИЯ                        

             Мы   фатально недооцениваем   проницающую   и преображающую силу поэтического  мировидения  и поэтического  слова,  недооцениваем в  том   числе   и  сопричастность   поэтической интуиции   «мгновенному»  мистическому постижению  сути  вещей и     незримых  «сущностей» окружающего  мира.

        Поэзия и  мистика,  поэзия и  магия  мысли находятся  в  неразрывном единстве  между  собой, если  они   -  подлинные.

          Это давно  уже   достаточно очевидно,  хотя  и до  сих  пор  распространено   обывательское  представление,  что художественное  творчество, включая,  естественно,  и поэзию   -  только   некая   словесная  игра, разновидность  увлекательного  фокусничества,  которое развлекает,    услаждает   душу и,  может  быть,  порой     приобщает  к  прекрасному,  но -    не  более того.

            В лучшем  (среди  обывательских   воззрений) случае   видят  в поэзии  эдакое  эстетически  притягательное проповедничество   и  завуалированное     нравственное   и   общее  духовное  «наставничество»,  как бы  «настоянное»  на музыке  стиха,  ритме, рифме,  яркой  образности и  прочих  внешних атрибутах  поэзии.

              Между   тем все  это  -    чистейшие  и   простейшие благоглупости   на  фоне уже  устоявшихся  современных, в  том  числе   и  вполне   научных, знаний   и   представлений  о мире  и  месте в  нем поэзии  и творчества.

            Так,    еще в  относительно  недавнем   историческом  прошлом    фатально  недооценивалась  «вещность»,  материальность  сознания и  мысли,  включая, естественно,  и  поэтическую мысль,    а    точнее  - поэтическую  интуицию  и мысль,  которые  всегда   слиты  в    подлинной поэзии   воедино.

            Таково    наследие давнего    противопоставления     материализма  и  идеализма,  материи  и  сознания. 

           Между  тем давно  уже  стало ясно,  что мысль  и  сознание  в  целом    -     только   одна из  форм  все той  же  материи,  материи  и  энергии, из   которой  состоит  весь  мир,  вся наша  Вселенная.  Иного в  окружающем  нас мире  просто  нет. Это  доказывает  со всей  однозначностью  даже современная  физика,  в частности,  квантовая  физика.  

              Поэтическое  сознание, состоящее  из  сплава интуиции  и    мысли, есть  в  известном смысле  поток  энергии  и   одновременно   ее сгусток,  как  бы впитывающий  в  себя  и зеркально  отображающий    «суть вещей».  

            Потому   поэтическое  сознание   и,  соответственно,  поэтическое творчество,  если  оно   подлинно,  непременно  обладает, помимо  прочих уникальных  свойств, в  известном смысле   и  проницающей силой  рентгеновских  лучей -   способно  отображать  незримые  «сущности»  окружающей жизни  с  редчайшей, завораживающей,  поистине  магической  ясностью  и полнотой.

          В этом   во  многом и  состоит  искусство поэзии   -   искусство созидать   из  слов  чарующие  «рентгеновские  снимки» мира,  то  исполненные красоты   и  приобщающие к  светлым  стихиям жизни,   то  приводящие в  страх  и трепет   и  обнажающие   «темное   дно»  земного существования.  

           В торжественном   провозглашении    этого особого   проницающего     свойства поэтического  мировидения,  собственно, и  состоит    философский смысл  знаменитого  тютчевского стихотворения   «День  и ночь»,  в  котором ночь  -  это вдруг  открывающаяся перед  поэтическим взором бездна,  вдруг  обнажающееся перед  ним   «темное дно» бытия:

                            «И  бездна нам    обнажена

                              С своими  страхами и мглами

                              И  нет преград  меж  ей и  нами  -

                              Вот  отчего  нам  ночь  страшна!»

      В действительности  настоящий  поэт  в  процессе   созидания, творчества  реально  «работает» и  со  светлыми, и  темными   «сущностями»,  стихиями и  энергиями  мира,  не  только    различает и  отображает  их,  но  и  «пользуется» ими,  как  бы намагничивает  ими  свое поэтическое  слово,  в котором   эти  «духи мира»,    эти  мировые   стихии   и  энергии воплощаются  достаточно  осязаемо и  «вещно»,  в сущности,  также   как  в  магическом  заговоре  или  заклинании.

        Действие  поэтического слова  -   гипнотическое  и магическое.    

      Поэтическое   слово -  это  не просто    зримое  воплощение красоты,   это  - сгусток  энергии,  способной  и созидать,   и  разрушать, а само  поэтическое  творчество -   это  таинство.

          Почему  же тогда  поэзия  многих и  многих  оставляет равнодушными  и   чарующе (или  хотя  бы ощутимо)   действует  далеко не  на  всех? Ответ  прост:  по той  же  самой причине,  по  которой и  любое    таинство (в  частности,  церковное)  не  действует  на  непосвященных,    не  верующих, равнодушных,  не  воспринимающих  его  всерьез.

             Для  того, чтобы  поэтическое  таинство подействовало  нужна  вовлеченность в  магию поэтического  слова,  способность и  желание «читать»  отраженные в  этом  слове магическое  символы  и   таинственные  знаки    мира, его  созвучий  и диссонансов, его  скрытых   соответствий    и  его  изломов,  которым глубоко   сопричастны    жизнь   и    сознание   человека.

            Опять  вспомним Тютчева:  «Поэт  всесилен как  стихия, //  Не властен   лишь в  себе самом…»

            Однако,  не преувеличиваем  ли   мы, утверждая  генетическую  родственность   процесса поэтического  творчества   и  акта,  таинства    творения  в  магии? 

           Обратимся   в тому,  что  утверждали  те,  кто   в магию  действительно  верил, воспринимал  ее более  чем  серьезно      и  проповедовал  ее  как  путь созидания  счастья.    Вот, что  писал,  например, в  известной  книге  «Магия  в  теории  и  на  практике» (1929  год)  провозвестник   современной  европейской  магии,  Алистер Кроули:  «поэт,  влюбленный или  художник,  охваченный творческим  неистовством,   выходит  на  пределы  самого себя,   то  же самое  должно  случиться и  с  Магом.» То  есть  творящий поэт    или  художник, по  убеждению   Кроули, погружается  в  некое  состояние  «неистовства»,  в котором  творится  и Магия,  которое  необходимо и  Магу.

             Собственно,  это необычное и  таинственное с  виду  состояние, в  котором  человек, будь  он  маг или  поэт,  «выходит за  пределы  самого  себя»  -   типическое,  если можно  так  выразиться, зазеркалье  эйфории или  транса,  когда  обыденное  сознание   естественным образом  гаснет  и  на  смену ему  приходит  сознание трансцедентное,  открывающее   мир как  живое  и чудесное   единство   «всего и  вся» на  уровне бесконечных    превращений  «одного в  другое»,    бесконечных метаморфоз   движения,   энергии и  материи.

              Это   и есть  по  сути  дела  то  самое действительно   необыденное    состояние   творчества,   при  котором     магическим    способом  постигаются  и  преобразуются  сущностные       связи и  созвучия   явлений жизни.

              Большая  поэзия (по  крайней  мере в  России)  и начиналась  со  стремления поэта  быть  выше  обыденности  и    выше самого себя,  приобщиться  к высшему  знанию  и творчеству.  Вспомним  Ломоносова:

               «Я  дело стану  петь,  несведомое прежним!

                  Ходить  превыше  звезд влечет  меня  охота

                 И  облаком нестись,  презрев  земную низкость.»

            Конечно,  Ломоносов утверждал  свое  поэтическое «я»  еще  достаточно  наивно,  но  истинные цели  поэтического  творчества обозначил  в  целом  точно.

           Лучше  же всех о    мечте и  жажде поэта слиться  с  трансцедентным  и вечным,  приобщиться  к Космосу  бытия  сказал, конечно  же,  истинный провидец  в  русской  поэзии,  Федор  Тютчев:

                    «Душа  хотела б  быть  звездой,

                      Но  не тогда,  как  с неба  полуночи

                      Сии  светила, как  живые  очи,

                      Глядят  на сонный  мир  земной, -

                      Но  днем, когда,  сокрытые  как дымом

                      Палящих  солнечных лучей,

                      Они,  как божества,  горят  светлей

                      В  эфире чистом  и  незримом.»      

               Естественно,  можно  вполне  резонно    заметить, что  все  подобное, провозглашаемое  поэтами  порой столь   громогласно  и  столь вдохновенно    -   или вообще    только  риторика, или  лишь  красочное иносказание  о  том, «кем   мне    так  хотелось  быть,  но, увы,   не    довелось стать».

              Почти каждый  человек   мечтает быть  больше,  чем он  есть,  а, уж,  поэт  - особенно. 

             Вл.  Соловьев  полагал,  что   в стремлении   стать  «больше, чем  ты  есть»  заложено  зерно  будущего Богочеловечества.  Вряд  ли.  В  этом   стремлении   чаще  всего проявляется  просто   «вирус»  гордыни,  самомнения  и неоправданных  амбиций  - раздуться  эдаким  «неимоверным шаром»   и тем самым  показать  миру  и  окружающим «кто  есть  кто».

             Тем  не менее,   мы     не верим,  что   Блок, например,    просто  играл, гордился  собой  или фантазировал,  когда   исповедальным  тоном  писал    о  поэтическом     творчестве   в стихотворении  «Художник»:

                 «Длятся  часы, мировое  несущие.

                  Ширятся  звуки, движенье  и  свет.

                   Прошлое  страстно глядится  в  грядущее.

                   Нет  настоящего. Жалкого  -  нет.

                   И,  наконец, у  предела  зачатия

                   Новой  души, неизведанных  сил,  - 

                   Душу  сражает, как  громом,  проклятие:

                    Творческий  разум осилил  -   убил.»

         Погружение  в трансцедентное,  приобщение  к трансцедентному,  попытка    отобразить      его  в  слове,    впитывание и  впитывание  в стихи    потаенных  энергий   мира,   Вселенной ,  насыщающих собой    поэтическую  образность и  символику   -   это  и  есть поэтическое  творчество  в высоком  значении  этого понятия.

           Просим  не путать  его  с «рифмотворчеством»,  которое  тоже может  нравиться   людям и  даже  вызывать  порой   бурные  аплодисменты, но  к   поэзии как  таинству  и как  магии,  оперирующей  живым  словом,   не имеет       отношения. 

            Так,  особенно любили  предаваться  такому  римфотворчеству   и упоенно  «разговаривать  стихами»   официальные  советские  поэты.  Это   тогдашней   властью особо  приветствовалось. 

             Считалось,   что  настоящий   советский     поэт должен  непременно быть  понятным  для  народа   и потому   ему  следует     красиво  и  убедительно «говорить  в  рифму» -   кого-то   (то есть  кого  надо)  страстно ругать,  кого-то,  наоборот, восторженно  хвалить,  воспевать, что-то  (то  есть, что  надо)  патетически  провозглашать,  а  иногда и  просто  болтать и  болтать  о цветах  в  поле и  птицах  в небе, чтобы  советскому   читателю стало   от  этой  неугомонной  болтовни в  рифму приятно…

             Таким  всегда  был,  в  частности,   Евгений Евтушенко  -  типический пример   советского    поэта-трубадура,  для которого  самое  важное -   как  можно сильнее  и  эффектнее «дуть  в  трубу.» Но  к  действительно серьезной  Поэзии  с большой  буквы  все это,  увы,  не имеет    отношения.                 

             Серьезность  настоящей большой   Поэзии  состоит также отнюдь  не  в том,  чтобы  уметь в  ней   поговорить и   с  самим Богом,      как   это  запросто    удается,  в частности,     тоже    весьма  любящему  по  советски  «поговорить  стихами»  Александру Кушнеру, с  достоинством  завершающему ,  например,   любопытное  поэтическое  описание    своей  приватной  встречи с  Богом  следующим   весомым  признанием:  «И я  ему  сказал, что  он  не  виноват,  // Ни в  чем,  что жизнь   сама  угрюма и  сурова.»   

            Задача   истинного  поэта,  по  нашему глубокому  убеждению,    состоит отнюдь  не  в том,  чтобы  «частным порядком»     встречаться   с    Богом   и  что-то ему  авторитетно   разъяснять от  себя  лично, а  в  том, чтобы   Бог,  как   светлое,  жизнетворящее   и трансцедентное   начало  бытия,   в  его    стихах  все  таки    был,     незримо  присутствовал   - хотя  бы    как «ветерок  вдохновения»,  преображающего   изображаемый поэтом  мир.    Об этом   легко    и  славно  сказал   Георгий Иванов:

                  «А  что такое  вдохновенье?

                    Так…  Неожиданно, слегка

                     Сияющее   дуновенье

                     Божественного  ветерка.»

           Заметим,  однако, что  мы   «легкость необыкновенную»  в   поэзии  при  этом   вовсе не  проповедуем. 

          Совсем  недалеко  порой   от иной   такой  счастливой  легкости  в поэзии,  первоначально     напоминающей    «щебетание птиц  небесных»,   до безумного  «лепета»     упоенного собой      безмыслия,  такого, например,  как  в   стихотворении  Ивана  Храмовника по  характерным   названием «Нокдаун»:

              «но  настает трагический  момент

               займи мне  рубль  и продолжим  танцы   

               на  грани затемненного   пространства

               под  звуки водосточных  флейт.»

            Поэт  в своих   стихах,  так или  иначе,  всегда колдует.   Он как  маг, как   ведун   «заговаривает» своим  словом,  приобщаясь к  потаенным  энергиям Вселенной  и  черпая из  них  энергию своего  стиха,  своего поэтического  слова    буквально  «пригоршнями».  Мы  убеждены в  этом.

             Красота  поэтического слова,  его  чисто эстетические  достоинства  -   отнюдь  не  самое главное.  Много  важнее -  энергетика  поэтического слова,  его  способность очаровывать  и  зачаровывать, овладевать  сознанием  воспринимающего  его «субъекта»  (читателя  и слушателя)    и  властвовать в  этом  сознании  хотя  бы какое-то  время, то  время,  которое способен  длится  гипноз поэтического  слова. А  гипноз этот,  это  колдовство поэтического  слова,  бывает, длится  и  годами, десятилетиями  даже,  если говорить  о  поэтах   особо  замечательных,  выдающихся.    

           При этом  мы  не  отнюдь   склонны    расширительно   толковать понятие  и  само явление  Поэзии   -    как  некую  наивысшую  форму  истинного  созидания и   творчества   как такового.  А  это в  нашу  эпоху уже  не  редкость… 

               Так,  к подобному  расширительному   толкованию поэзии  приходит,  например, в   фактически    полуфантастической   статье «Сверхпоэзия  и  сверхчеловек» Михаил  Эпштейн  («Знамя». 2015. №1). 

             В  воображении   Михаила  Эпштейна и  сейчас,  в наши  технократические  времена «Поэзия  продолжает  преображать мир,  причем  более могущественно  и  всесторонне, чем  когда-либо  раньше. Физика,  биология,  энергетика, информатика  приходят  на службу  поэзии,  которая определяет    смысл  прогресса-поэзиса  высшей целью,  ранее  достижимой только  в  слове: творить мироздание  как  поэтическую композицию,  где  все отражается  во  всем.»

           Мы никакого  «прогресса-поэзиса»  вокруг себя  в  отличие от    Михаила  Эпштейна, к  сожалению,   не видим    и  не понимаем  в  каких это  формах  физика, энергетика  и  информатика «приходят  на  службу поэзии»,  которая,  как  он утверждает,  «выходит  из своей  ранней,  словесно-стиховой  формы.., чтобы   магически  преображать мир».

            По нашему  глубокому  убеждению жизнь и  судьба  поэзии навсегда  связаны  со словом  -    словом-заклинанием,  словом-прозрением,   Словом, наделенным   неотразимыми  чарами    красоты,  ее энергетикой,   ее    властной и  вполне  реальной  магией,  способной  преображать сознание  человека.

              Все  разговоры о  «науке    как сверхпоэзии»,  о  какой-то невероятной  «социопоэзии»   и  «эконопоэзии»,  которые     восторженно  и  запальчиво ведет   в  наше не  один   Михаил Эпштейн  -  только слова,  слова,  слова как  говаривал  Гамлет, Принц  Датский.

              Современная  цивилизация  первозданую,  самой  природой созданную,   поэзию  жизни только  разрушает,  а реальную    поэзию  нашего  времени,  по  прежнему воплощающуюся  в  чарующем поэтическом  слове,    чаще всего   просто    игнорирует,   не воспринимает,  оставляет  за бортом  своих   истинных  ценностей. 

            Потому  и те,  кто  громогласно заявляет  об  открытии некого,  творящего  новую реальность,  космизма  в поэзии,   подобно  Константину  Кедрову,  на  деле  создают   преимущественно   комичные   и  неловкие    вирши  для   услады   незадачливых простаков:

             «Мыслью  мысль

               обнимая

               воздвигая  к небу  мост

               мозг  меня не  понимает

               я  не понимаю  мозг.»

              Вовсе    не надо  опять  воздвигать Вавилонскую   башню,   воздвигать к небу  «мост»,  тем более  такой,  на котором  уже  и твой  собственный  мозг  тебя  не  понимает…    Много   лучше    оставаться на  земле    человеком и  не  корежить,  не   уродовать   хотя бы     собственную  душу.  А Председатели  Земного  Шара  у  нас, как  известно,  уже были  и  - допредседательствовались…  

               Поэзия  должна просто   хранить  живую душу  человека   и  зеркально  отображать  ее в  поэтическом   Слове.   Это  само  по себе  -  достойная цель  творчества  и   давняя,  целительная    и    удивительная   магия,   магия     преображающей    восприятие  мира   красоты  поэтического     слова, под  чарующей   властью  которого    мир  становится «до  краев»    одушевленным.   Вот,  как  в    славных  строках  Георгия  Иванова:

                    «Край  земли. Полоска  дыма 

                      Тянет  в небо,  не  спеша

                      Одинока,  нелюдима

                      Вьется  ласточкой душа.»   

_________________________________________       

Носов  Сергей Николаевич.  Родился  в Ленинграде   в  1956 году.   Доктор  филологических  наук, кандидат  исторических  наук, с  1982  по 2013  гг.  ведущий научный  сотрудник  Института Русской  Литературы  (Пушкинский Дом)  Российской  Академии  Наук.  Является  автором большого  числа  работ по  истории  русской мысли  и  литературы и,  в  частности, следующих  книг:  Аполлон Григорьев. Судьба  и  творчество. М.1990;  В.В. Розанов. Эстетика  свободы.  СПб. 1993; Лики  творчества Вл. Соловьева.  СПб. 2008;  Антирационализм  в художественно-философском творчестве В.В. Киреевского.   Нередко  выступал в  печати  как эссеист, литературный  критик  и поэт.    Публиковался  в журналах  «Звезда»,  «Нева», «Новый  мир»,  «Новый журнал» ,  в  парижской газете  «Русская   мысль»  и  др.  изданиях.  Как  поэт  входил в  «Антологию  русского верлибра»,  «Антологию  русского  лиризма»,  в  альманахи «День  поэзии  Ленинграда», «День  поэзии  России», «Истоки»,   «Петрополь»  и др.,  поэтические  публикации начал  в  1980-е  годы  с  ленинградского  самиздатского журнала  «Часы».   Живет в  Санкт-Петербурге.     

Другие произведения автора:

Вернулось все

Ничего никому не сказал

Ты в платье голубом