Человек-дробь Бога
Кедров-Челищев
"Новые Известия”.

Русский футуризм — самый яркий всплеск художественной фантазии за всю историю словесности. Никто из теоретиков не ожидал и не прогнозировал его появления. Критика продемонстрировала полную беспомощность в попытке понять, что же произошло. Вместо стремления осмыслить новое была чисто детская реакция на неожиданное, ругань и раздражение. Да что там критики, когда даже Бунин и Блок увидели в новом литературном явлении только "хулиганство” и недостаток культуры. Что и говорить, академической ученостью футуристы не отличались. Учиться было некогда. Мешал талант. К тому же им повезло. Они пришли в литературу в период хотя и недолгой, но полной свободы слова, сопоставимой разве что с сегодняшним временем. И совсем не случайно в последнем году двадцатого века они впервые предстали перед читателем все вместе и под одной обложкой. Не буду распространяться об очень странной вступительной статье В. Альфонсова, который, следуя советской привычке, все еще снисходительно треплет по плечу гениев, говоря о футуристах, как о расшалившихся детишках. Он выражает весьма распространенное мнение, согласно которому футуризм — это всего лишь некий замысловатый зигзаг культуры, что-то вроде дорожной развязки на прямой реалистической магистрали. Что с того, что ныне каждый автограф Давида Бурлюка и Крученых ценится на вес золота, не говоря уже о Хлебникове и Пастернаке, чья слава давно разрослась на весь горизонт столетия несмотря на яростные попытки их полностью запретить. С футуризмом Маяковского обращаются, как с масонством Пушкина. Замалчивают. Советские литературоведы все перья стесали, пытаясь доказать недоказуемое, что талант Маяковского раскрылся не благодаря, а вопреки футуризму. На самом деле самые яркие вещи: "Облако в штанах”, "Владимир Маяковский”, "Флейта-позвоночник” — написаны в период самого яростного футуризма, от которого он никогда не отказывался.

Хотя, доживи он до 37-го года, уж точно заставили бы отречься.

Русский футуризм, вернее кубофутуризм, начинается с Давида Бурлюка, чья довольно долгая жизнь (он прожил 85 лет) славна лишь непродолжительным периодом — с 1910-го по 1918-й. За восемь лет он вывел русскую поэзию на вершину, которую вряд ли кто-нибудь когда-нибудь покорит. Среди альпинистов-футуристов сразу три гения — Маяковский, Хлебников, Пастернак, но и те, чей талант считается не столь великим, были подлинными и до сих пор непревзойденными первооткрывателями. Среди них сам Давид Бурлюк и, конечно же, Алексей Крученых, которого советская власть довела до такого состояния, что он в последние годы жизни повторял, как оборонительное заклятие: "Я не поэт, я букинист”. Крученых жил в 40—60-е годы продажей и собиранием редких книг.

Больше всего повезло прозорливому, несмотря на единственный глаз, Давиду Бурлюку. Он эмигрировал в 1920-м и прожил оставшиеся почти полвека в США, благополучный, безвестный и никому не нужный, зато живой. В 1913 году он написал стихотворение, которое всех ошарашило своим названием — "Мертвое небо”.

"Небо — труп”!!! не больше! / Звезды — черви — /пьяные туманом. /Люди-звери!/Правда звук! / Зовы рук/Паук.

До сих пор почему-то никто не заметил, что это монолог Гамлета. Именно Шекспир, устами своего любимого героя, назвал звездное небо гноилищем с копошащимися червяками. И так всегда с футуристами. Они якобы неученые и ниспровергатели, а на самом деле за каждым словом цитата великой классика. Вот и самое известное стихотворение Давида Бурлюка обозначено инициалами Артура Рембо.

Каждый молод молод молод/ В животе чертовский голод / Будем кушать камни травы / Сладость горечь и отравы/Будем лопать пустоту/ Глубину и высоту/Все что встретим на пути / Может в пищу нам идти.

Неужели эти стихи написал благополучный господин с брюшком и в берете, посетивший музей Маяковского в Москве где-то в начале 60-х и снова отбывший в благополучное небытие в Америку. Прямо как у Достоевского, Свидригайлов перед тем, как застрелиться, всем говорил: "Я в Америку еду”. Бурлюк не застрелился, уехал. Он оставил миру поэтический автопортрет, чем-то напоминающий портрет Вилларда работы Пикассо, более известный широким массам как "Клетчатый”.

Была душа больна ПРОКАЗОЙ / О, пресмыкающийся раб, / Сатир несчастный, одноглазый / ДОИТЕЛЬ / ИЗНУРЕННЫХ ЖАБ.

Нет этого поэта забыть нельзя, даже если очень захочется.

Слава другого кубофутуриста, Алексея Крученых, растет сегодня не по дням, а по часам. Недавно два студента выкрали из отдела редких книг Российской государственной библиотеки его поэму "Лакированное трико”. Юные варвары просто хотели разбогатеть.

Его поэтическая драма "Победа над солнцем”, с успехом восстановленная на сцене, оглушает и ошарашивает даже сюжетом. Люди должны победить солнце, заменив его разумным искусственным светом ламп. Сегодня сама эта идея звучит чудовищно: но никто лучше Крученых не передал так яростно и убедительно главное заблуждение XX века. Сегодня всем ясно, что победило все-таки Солнце. Но поэзия Крученых от этого не становится хуже. В поэзии важна не правильность, а искренность высказанных идей.

Судьба футуристов нового поколения сверхужасна. Игорь Терентьев расстрелян в 1937 году. Он создавал иероглифические композиции из шрифтов и труднопроизносимых звуков, полностью адресованные глубинным слоям сознания. Это самый верный ученик самого заумного Крученых. Термин "заумь”, который раньше воспринимался как ругань, сегодня очерчивает область непознанных сфер языка, которые чем-то напоминают параллельные миры в современной космологии. Высшая математика поэзии.

Сегодня становится совершенно ясно, что русский футуризм такое же грандиозное явление в поэзии, как Ренессанс в живописи. Здесь есть свой энциклопедист Леонардо-Хлебников, свой Микеланджело-Маяковский, Рафаэль-Игорь Северянин, Дюрер-Пастернак. И звездная плеяда других имен. Приведу лишь две строки из манифеста эгофутуристов, чтобы раз и навсегда покончить с легендой о легкомыслии футуристов.

Божество-Единица. / Человек-дробь Бога.

Футуристы поняли что-то очень важное, но им не дали донести свои открытия до читателя. Впереди XXI век. Есть время подумать и осмыслить великое поэтическое наследие