Феи, нимфы, лесные девки

Медная гора — не ходи туда

Хозяйка Медной горы —
на неё не смотри!
Не смотри на неё никогда,
у неё тяжёл взгляд, глаза.
До хозяйки на Медной горе
не ходи ты даже во сне!

Нет сна у мастера Тараса,
он цветок резцуя красный,
наслушавшись сказок от бабки,
путь кладя в уме стократный,
думу за думой куёт:
«Её замуж чёрт что ли берёт?»

Чёрт не чёрт, а так, мужик
дров набрал и в гору проник.
Глухо в пещере и тихо:
«Выходи на бой, чёртово лихо!»

Не вышло лихо,
а возникла дева-краса,
ай да дева краса —
шит крестом пояса.
И сама себя предлагает:
— Возьмёшь меня замуж?

«Да шут тебя знает!»

— А не возьмёшь, пойду за Тараса,
я для него прекрасна!

Мужик не чёрт, но дёрнул чёрт,
и Ивашка говорит:
«Ай, пущай сердце болит
у какого-то там Тараса.
Ты и мне, вроде, прекрасна!»

Повела девица его вглубь пещеры,
засадила за рукоделие:
— Делай (говорит) бел-горюч камень!

Вздохнул и сел за работу Ваня.

А дева обернулась птицей.
Летит, с пути б не сбиться!
Прилетела и села на ставни Тараса,
стала девушкой: — Здравствуй, мастер!

Тарас свой цветок протянул девице.
Она берёт и огнём палится!
Сгорела хозяйка Медной горы дотла.
Тарас понял одно — случилась беда.

И рассыпалась гора та лесная,
раздавила Ивана злая.
А бел-горюч камень,
который вырезал Ваня,
лежал, лежал и покатился,
да к Ильмень-реке подкатился,
встал, застыл в её водах навечно.

Ой и плачет с той поры речка,
речка плачет, журчит и бурчит:
«От камня мой бок болит!»

* * *
Вот прошло сто лет, сто веков.
Тарас умер давно.
Ходил у Ильмень-берегов
богатырь былинный,
взял он камень и сдвинул.

И что же тут началось!
Явилась девица вновь,
хозяйка Медной горы:
— Богатырь, меня в жёны бери!

*
Говорят, что с той поры
перевелись богатыри.
Одни гусельники остались,
да те нам сто лет не встречались.

Расскажу, как живу я в лесу

Расскажи, как живётся тебе в лесу?

— По верёвочной лесенке тихо иду,
иду я так тихо,
что кружащее лихо
меня охраняет от зла.
Так шла я и шла,
пока не пришла к избушке,
а в избушке старушка
печь топит
и загадочно смотрит:
«Суждено тебе, дочь, влюбиться
в двух мужчин сразу и злится
они поначалу будут,
а потом обиды забудут.»

— А дальше то что, родная?
«Дальше судьба плохая
у одного из них.
Вот второй то тебе и жених!» —
а сама улыбается,
ей старухе не мается,
ей старухе не горбится.

Я стою, мне коробится:
— Как же так? «Так бывает,
в общем, не повстречает
твоё сердце первого с судьбой нехорошею,
зато со вторым всё сложится,
всё сложится, всё получится,
к старости вы подружитесь.»

— А до старости жить я с кем буду?
Махнула старушка рукой: «Забудешь
с кем маялась,
о чём печалилась,
всё, всё забудешь,
как старой будешь.
А как жених тебя старый обнимет,
так лихо твоё и сгинет!»

* * *
Я по верёвочной лесенке тихо пошла,
в родной лес с печалью пришла.
С лихом я долго дружила,
слова бабушки той забыла,
а как влюбилась в двух разом,
так и вспомнила сразу.

А лет мне было немало,
я была уже мама
и лучшая кому-то подруга.
По кругу я шла, по кругу…

Я водолей

Ах, была бы Водолеем!
Ходила б я с ковшичком,
ходила с кувшинчиком,
поливала б водой
весь мир молодой,
весь мир молодой неустоявшийся,
зыбкий мир, не утрясшийся.

После войн земля не отдохнувшая
прорастала бы травой, прикорнувшая,
травой прорастала,
цветами расцветала,
сама себе радовалась.

Поливала б я водой и рыдала:
вы простите меня реки Ямала,
за то что я озорую,
водицу с колодца ворую:
краду кувшин за кувшином
и лью на землю. Рисует
картину весёлый художник —
самый промозглый дождик.

На этой картине я
хороша, как май, как весна —
красивая, молодая
и очень, очень большая:
большая, как мир, как природа,
как солнечная погода,
как ветер буйный и смелый!

Рисуй, художник умелый,
а я приползу к ручью,
сяду, вставать не хочу.
Вода прекрасна! Любуюсь.
Почему я ни с кем не целуюсь?

Журчи ручей, воду лей.
Как жаль, что я не Водолей!

Лесная царевна

Плакала царевна
горькими слезами,
думала всю жизнь ей
тёмными лесами
жить-поживать
да добро не наживать:
со зверьём лесным целоваться,
с медведями злыми обниматься
во терему высоком
на севере глубоком.

Ты пожди, царевна, подожди,
до тебя доходят дожди,
тебя сладко греют снега.
О тебе стих слагаю и я.

Приедет к тебе разлюбезный,
полем прискачет и лесом,
в терем высокий войдёт
и с собой далеко увезёт.

Привезёт в родную деревню,
познакомит с бабами, с селью;
в работу впряжёт, пойдёшь:
пашня, посев и рожь!

Чего же ты плачешь, дивчина:
жизнь на миру — кручина?
А в лесу одиноко, но праздно.
Тогда плюнь и устраивай праздник:

Белки, лисицы и волки,
подбегайте все к нашей ёлке
и выстраивайтесь в хоровод,
ведь в лесу только жизнь и живёт!

Я птица вешняя

Я птица гордая, я птица вешняя,
смелая я птица, нездешняя;
летала, летала, летала,
а налетавшись, устала,
присела и причитаю:
«Крылышки болят, не летаю,
и головушка болит.»

Слышу я, как говорит
тетерев тетеревихе:
«Птица вешняя купчиха
налетела на наш лес,
надо подлую известь!
Лети-ка ты за вороном,
и я в четыре стороны
за птицами синицами,
пущай её позаклюют,
ишь, размахалась крылом тут!»

Я птица гордая, птица вешняя
не боюсь ни воронья,
ни синицы, воробья.
Поднялась я на крыло
и врагам лесным назло
улетела в другой лес.
Пусть самих себя известь
собирается братва!
Труля-ля, что ли, труля-ля.

Девушка, живущая в лесу

Какая ты, девушка, живущая в лесу?

Я недолго свой крест несу,
а хожу всё травами, травами,
росами, бликами, покрывалами
из цветов и веток.
Звериных деток
вылечиваю
сказками да предтечами.
От людей хоронюсь,
их злой воли боюсь,
они лесных красавиц не любят,
как найдут, так сразу погубят:
понесут на дыбу.
Видно вам, не видно?

* * *
Ах и дыбы да дыбы`
стоят на матушке Руси!
На них девки шальные
да скатерти расписные
на столах расстелены:
пьют, поминают неделями.
Вы на это смотрели ли?

Вот дыба триста девятая:
на ней старая мать горбатая.
А это дыба пятьсот десятая,
на ней ведьма проклятая,
а ведьме шестнадцать лет.
Она нимфа лесная иль нет?

* * *
Хоронилась в лесу я, ховалась,
в руки стрельцам не давалась,
не досталась и дядьке пьяному,
и даже царю буяному.
Травами ходила, травами
росами, бликами, покрывалами
из цветов и веток.
Крест свой держу я крепко!

Ой, не подведи меня распятие,
да не навлеки на мя проклятие,
ой не надо мне молодой на дыбе болтаться!
Не хочу, чтоб народ смеялся
надо мной поминальным весельем.
Вот, брожу одна тихой тенью.

Я на лисицу ходила

Я руками голыми на лисицу ходила
да сама себе говорила:
«Как поймаю рыжую, будет шуба,
хорошая будет шуба.» Под дубом
я лисицу руками поймала
и плутовке строго сказала:
— Пойдёшь ко мне жить подруга,
не нужна мне рыжая шуба,
есть у меня дублёнка.
Кушать хочешь, сестрёнка?

А лисица хотела к лисятам.
Я выпустила виновато
лису лесную на волю,
а сама побрела лесом, полем:
«Опять одной жить придётся.
Ну ничего, срастётся.»

Я ходила дорогами нехожеными

Напишу я тебе письмо:
как живу, какое бытьё…
Напишу, напишу, написала б
кабы сердце моё не страдало,
если б сердце не рвалось наружу!

Напишу, покой уж твой нарушу:
«Я хожу дорогами нехожеными,
говорю стихами несложными,
кричу — никто и не слушает,
а молва слова все перепутает,
запутает молва мои речи,
перевернёт родное наречие.
И какая б ни шла я по свету,
недруг скажет: её хуже нету!»

Но раз я такая незримая,
нелюбимая, неуловимая,
проникну я к недругу в душу
и вырву её наружу.

А снаружи его души,
кричи не кричи, ни души:
все подевались куда-то,
лишь ходит чудо патлатое,
вперевалку ходит и шепчет:
«Пиши, никто ж не перечит!»

Напишу, напишу, написала б,
только песня в горле застряла:
как ходила я дорогами нехожеными,
говорила стихами несложными,
а писем совсем не писала,
ведь кому их писать — не знала.

Жить мне осталось недолго

Кто сказал,
что жить мне осталось недолго?
Ведь между рекой Енисеем и Волгой
океан твоей и моей мечты!
Я сегодня не там, где ты.
И завтра с тобой не буду.

Знаю одно, не забуду
вдаль уходящее небо
и то, как со мною ты не был.
Хоть и не было ничего в нашей жизни,
необычайным сюрпризом
улетает вдаль одиночество.

Какое, мой милый, отчество
у тебя в этом веке было?
Я за давностью лет забыла.

И кто сказал,
что жить мне осталось недолго?
Помню, не было Енисея и Волги…

Феи нас не любят

Феи людей не любят,
они из лесов не выходят;
феи мечтают, чтоб люди
вовсе исчезли куда-то.

Феи не злые, как люди,
феи мечтают о чуде:
о сказочной милой планете,
нам на ней нет даже места.

Милые, милые феи,
я б с радостью улетела,
улетела б с вами куда-то,
но крылья в углу пылятся,
приладить к плечам не могу их.

Маленький, маленький мальчик
прикрепить их ко мне пытался,
да ушёл вчера почему-то,
я его не проводила.

Не любят феи людей,
да и я почти разучилась.
Откройте двери дверей!
Отмучилась, отучилась.

Весёлые с печалями войны

Не было печали на свете.
Но откуда ни возьмись, налетели,
налетели, размахались крылами
большие такие Печали:
одна с головою медузы,
другая жирная с пузом,
третья, как смерть, вся белая.

Какая ж я девочка смелая 
оказывается,
я с ножом на них, 
пусть не показываются!

И все б хорошо, да беда —
всё летят Печали сюда,
присядут вот так у окошка:
«Лежишь невесёлая крошка?»

— Кыш! — не улетают Печали.
Ну вот, начинай сначала:
— Что вам от меня надо?

«Жить в печали — отрада!» —
хохочет самая страшная,
как из кошмара ужасная.

Как же от них отделаться?
Выход один: дело делается,
дело делается, вот и не скучно,
стих написан, уже получше,
получше на душе, веселее.

Глядь, я ещё смелее,
достаю большущую скалку
и по Печалям бью палкой:
— Тьфу на вас, чертовы куклы,
летите из моей кухни
совсем на другого героя,
который всегда весёлый!

Улетели Печали,
а я пью чай и скучаю.
Вот допью чай и вспомню
свои весёлые с Печалями войны!

Сказочное болото

Сказочное, сказочное болото
всё время тянет кого-то,
тянет кого-то и ноет:
«Я свои недра открою,
открою их и захлопну,
и не будет никаких воплей,
лишь сон удивительно сладкий.
Зачем тебе, дочка, быть мамкой?
Ты устала, устала, устала;
жизнь ушла, ты её проспала,
пропала, пропала, пропала,
упала, упала, упала
и выхода нет никакого.
На воле? Там одно горе:
грешники, воры, убийцы
и их лица, лица и лица.
Лики эти недобрые,
не наши лики, голодные,
лики исполненные печали.
Они, девчушечка, не встречали
твоей безвыходной нищеты!
Ты иди в моё жерло, иди…
И воды, воды, воды
смоют непогоду,
смоют горькие слезы
у девочки Розы.»

— Не бывают воды весёлыми,
видела я их истории
с похоронными душами.
Ты болото, не ной, я не слушаю!
Не стой, болото, на пути,
расступись да дай пройти!
Я вчера родилась впервые:
мои стихи вдруг поплыли
и доплыли до человечка.

«А как его имя?» — Вечность.

*
Сказочное, сказочное болото
всё время тянет кого-то,
а как затянет к себе, так смеётся.
Не ной, девка, баба русская не сдаётся!

Я просто в лесу жила

Я себе не казалась нудной,
я просто в лесу жила.
И чудилось мне, как будто,
вся жизнь — это сказка сна.

Нет леса, нет неба, нет луга,
нет вообще ничего,
лишь спокойная мягкая скука,
сладкий сон, вот и всё.

Сон. Как хочу проснуться,
чтобы чуть-чуть пожить.
Я себе не казалась нудной,
но как умереть? Чтоб быть!

Лесные нимфы

Лесные нимфы — будущие звёзды,
ходят они осторожно
берегами левыми, левыми
по рекам, горстями целыми
блики с воды собирают.

Лесные нимфы ныряют
в потоки горные, быстрые
и шалаши себе выстроят
из лопуха да веток.

На деревах пометок
нимф лесных вы не встречали?

А деревья вершины склоняли,
когда зарубки на них рубили
добрые нимфы лесные
и дерева не ныли!

А после
нимфы шагают по звёздам
и делают невозможное —
поджигают звёзды руками!

Звёзд падающих вы не видали?
Когда те с их рук выскользали
и к земле подлетая, не ныли!

А нимфы себе говорили:
«Сейчас загадаем желание
и сами звёздами станем.»

Ведь нимфы лесные —
звёзды будущие. Непростые
сказки я вам рассказываю
и по долгам не спрашиваю.

Не хотите любить, не любите,
есть желанье глупить, так глупите.
Только в нимф лесных не стреляйте,
они звёзды будущие, это знайте!

Такая обычная фея

Она не была принцессой
и не была королевой,
она обычная фея,
в таких обычно не верят
не потому что не любят
или любить не умеют,
а просто с детством расстались
очень давно, наверно.

А этой обычной феи
до людей нет и дела,
она пляшет в лесу волшебном,
она самая, самая смелая!

Если лесные звери
вдруг зарычат, заколдует:
усмирит так легко и просто,
просто подует, подует.

И вот полетела дальше,
туда, где солнечный мальчик
свил из лучей паутину:
для неё качели-качалку.

А потом волшебною палкой
взмахнул и построил домик
для двоих друг в друга влюблённых:
для себя и обычной феи
маленькой, в какую не верят
взрослые, умные люди.

И фея верить не будет
в людей, она их не видит,
потому то её не обидит
ни один человек на свете!
Не верят в вас феи, дети.

Её награда — принц на белом коне

Она никого не боялась,
она скрывалась от всех,
и поэтому не зазналась,
когда пришёл к ней успех.

Успеху она была рада,
она была рада «звезде».
Где-то там ждала и награда —
принц на белом коне.

Страшный принц, даже жалкий —
ну уже какой есть. Падкий
«свет» или не падкий,
главное, что в руках он весь!

Недалёкие жили люди,
но от неё далеко.
Быть ей с ними? Не будет.
И это, и то — нелегко.

Она никого не боялась,
она боялась всего.
Но кому бы она ни досталась,
с ней тому будет легко!

Как живётся тебе с кошкой

Скажи, как живётся вам с кошкой?

Хорошо, понемножку,
спокойно.
Покойно в лесу и вольно,
вольно не от того что долы,
а потому что горе
нас стороной обходит.

К хатке лишь зверь подходит,
зверь дикий из чащи
всё чаще и чаще.
И от него спасает
лишь кот, который моргает
уж очень зловеще
и зверю кощея мерещит!

А когда опускается ночь,
кот байки поведать не прочь.
Я слушаю и засыпаю,
а заснув, улетаю
и лечу далеко, далеко,
туда где жить нелегко,
прямо в город большой Москву.

Смотрю на людей, молчу
и хочется мне обратно
в лес, к коту своему и хатке:
туда где тепло и спокойно,
где деревья да воздух вольный,
где жизнь размерена и циклична —
зациклена на мне лично
и немножко на моей кошке.

Это понять не сложно.

Колыбельная безумной Гретхен

Спи, сынок, укрою снежным пледом я тебя,
мама спрячет — мама у тебя одна.
Звёзды освещают норку из ветвей,
Медведь, волк, лиса уберегут от злых людей.

Баю-баюшки, усни на снегу,
баю-баюшки, я принесу тебе еду:
шишек еловых, орехов медовых
и шубку тёплу от ветров.
Спи, нет у нас с тобой грехов.

Спи, сынок, ты тихо, тихо на снегу,
Как вернусь, я тебе снега принесу,
и весёлую, весёлую пургу!
Спи, сынок, от злых людей уберегу.

Баю-баюшки, усни на снегу,
баю-баюшки, я принесу тебе еду:
шишек еловых, орехов медовых
и шубку, шубу от ветров.

Нет у матушки твоей грехов.
Моя крошка, не твоя это беда,
что весь мир давно сошёл с ума,
лишь медведи чёрные в бору
роют себе зимнюю нору.

Баю-баюшки, усни на снегу,
баю-баюшки, я принесу тебе еду:
шишек еловых, орехов медовых
и шубку тёплую от ветра.
Спи, нету в Гретхен греха!

Другие произведения автора:

Детям о кошках

Думки девичьи горькие

Гордость карасей и предубеждение царей