На мокрой от пота постели
Лежит одинокий старик.
Чуть хлоркой несет из-за двери,
И врач перегаром разит.
Здорово, старик, ну, живучий!
Тебя схоронил я вчера.
Да-да, еще в прошлом дежурстве,
Ну надо же, пакость жива.
Укол, медсестра, погодите.
Не лишня инъекция та.
Пока разговором займите,
Ну, в общем, не надо пока.
Шепнул, наклонившись, на ухо:
Инъекция стоит — ого!
Ему уж какая житуха?
Да будет уж боле с него.
Так как вы, дедуля? Неплохо?
Вы сильный! — говаривал врач,
— Да что вы, тут вам одиноко?
Укольчик? Да как помирать?
Прорвемся, дедуля, прорвемся.
Быть может сестренка и так.
Ты знаешь, родная, сдается,
Во сне нынче видел я танк.
Ребят своих, все там живые,
И я, как тогда, среди них.
Они-то в земле уж остыли,
Я только остался в живых.
Старик потянул одеяло,
Достал фотографий стопу:
Вот все, что со мною осталось,
Храни у себя, как помру...
Вот наш экипаж в Кенигсберге,
В середке с усищами — я.
Уже мы готовы к Победе...,
Дождалась она лишь меня.
Один я прошел по Берлину,
Сменили мне весь экипаж:
Семена выстрелом в спину,
А Ванька собой меня спас.
Тащил на себе и на мину
Нарвался, ногой наступив.
Вот так пред Победою сгинул,
Собою меня защитив.
Ну, ладно, иди уж, сестричка,
Не век здесь со мной коротать.
Не бойся, все будет отлично, —
Старик попытался привстать.
Ну, ладно, дедуля, поспите.
Сестру подзывал уже врач.
Инъекцию продал, возьмите,
Вот это вот Ваша здесь часть.
И ночью на новом дежурстве
Старик в иной мир отошел,
А доктор сердился и дулся,
Ну, надо же, время нашел.
Селедку с лучком нарезали,
И водку по склянкам налив,
Врач с медсестрой поминали,
Отмучился, значит, старик.
И походя врач, между делом,
На стол фотографии клал.
Увидел родного там деда,
Обнявшись с друзьями стоял.
А знаешь, Петрович, вот этот,
Дедулю на фронте прикрыл…
Иван-мой,… покойного деда…
А я его морфий пропил…