В глухой огромности, что беспрестанно зряча,
Мгновением, отлитом в горле, где излишен звук...
На сме'рть и на'смерть за бесправье права
Напиться обнаженного, из губ Левиафана,
Здесь, в оркестровой яме жизни, 
Где мироточат вслух.
Где в переплете книг, тисненных серебром,
Кожа граната соком изойдёт, цветеньем
У трепета нагих и ловчих рук
В тех первых буквах нежных откровений.
Афористичность фраз у амфоры души,
Возьми меня с собой в седую зиму
Как талисман всех выживших в годинах,
Как оберег от озверевших вьюг.
К усталым именинникам идя
Крестить строку, как научил креститель,
В днях Солнца на краю календаря, 
Где слышит музыка себя
И в опустевшее вновь набирает воздух.
Так привыкай же к царственным ознобам
Строкой о небе говорящих...
Нас будет мало... неба будет много...
Так длятся песни, что не отпускают струн,
Где цвет волнения вновь пробивает кожу
Всем искушением для губ и пальцев… вслух
По строкам шелковым замедленностью жеста,
По лепестку... ввысь... обнажая звук.
Гортань задела первая строка...
Тому, кто не уснёт из нас - цветенье...
Запутываясь в тонкие ветра,
Скользя в прозрачной музыке до-верья.
Мне руки целовать твоим стихам,
И, лиру не сгибая всуе,
Вновь белых ибисов отдать семи ветрам,
Как откровенье неминуемых безумий.
Я задыхаюсь нежностью к тебе...
Оставь во мне свои псалмы и даты....
Империя пера и звук бельканто...
Тех, что однажды нас свели с ума.
Беспомощно-невинный ветер предисловий,
В чьей глубине пластичность певчих рук,
Летальный день, такой немногословный,
Принёсший дань в сближенье наших рук.
Обрывки недописанных стихов,
Где по любви мы Богу присягали,
Когда летел в нас яблочный испуг,
В объятьях райских маргиналий...
Блаженно усмиривший снегопад, 
Пока горишь в одной свече,
Ты не остынешь!
И я целую каждый наш закат,
Чтоб мы проснулись утром в снах бессилий,
Шиповник белый разобрав на тесноту цитат

В глухой огромности, что беспристрастно зряча.