Житие не святой Марии 10.

Всё-то я вам рассказала. Всё про себя поведала.  Ой, да,  прям- таки, всё, да не всё,  а только то, что сама помню. К сегодняшнему дню, когда я пишу эти строки,  прошло восемьдесят два года. И, если бы из моей большой семьи, был жив  ещё кто  ни  будь, он бы рассказал гораздо больше.

Так бы и текла  моя жизнь  разноцветным колесом, яркой радугой, если бы  не некоторые мелкие неприятности.

По какой  такой причине  мне  не нравились тесные помещения, не знаю.  Только я боялась бани… Там было всегда темно, даже днём. Единственное окошечко  мало свету давало,  а мылись всегда по вечерам,  то приходилось зажигать лампёшку. По субботам, в жаркой темноте, в пару  начиналось дикое, на мой взгляд, действие.

Первым паром в баню шли  мужики, отец и сосед  Сёма. Часто и Паша драчун приходил. Эти, как мама говорила, мылись с  придурью. Им веники свежие подавай, квасу кринку.  Ежели   летом, дак из колодца ледяной  воды в предбанник заносят.  Зимой дескать,  мужики из пару, да прямо в снег.   Не знаю, чё им так приспичило,  в снег нырять…?  Сама-то я не видела.  Люди сказывали.  А я ведь тятеньку всегда умней всех считала…

И  чё  там,  в бане, вальяжничать…?  Подумай-ка, баре какие…? Ну,  за вениками-то,  я   на баню заскочу, быстренько. А воды девки  достанут из колодца, мама баню вытопит…  Господа какие, подумашь. Сёма всегда со своим веником. А  Пашуха,  в кальсонах и  курмушке через дорогу перескочит и всё. Не пил бы, и веники и баня, свои были бы. Нет, глотку –то кто заливать будет, язви его.

Кстати, в деревне, не в каждом дворе были свои бани. И часто  баню топили по очереди, а мылись две-три семьи. Пару  всем хватало. Воду-то  рекой не лили. Её надо было с речки на коромысле натаскать.

В бане  главное пар. Взрослые на полке  хлестали сами себя, или друг друга распаренными берёзовыми вениками. Жар был невыносим.

Зная мое яростное нежелание  лезть в этот  горячий кошмар,  и моё умение убегать, пока тятенька с Сёмой и Пашухой  парились, старшие  сестрицы  пытались догнать меня.  Сразу после мужиков, мама перемывала  малышню,  Шурку, Клавку, Лёльку, и меня.

Последними мылись девки.  Те долго  мылись, ведь волосы-то густущие,  прополощи,  попробуй.  Тоже, красавицы  голожопые, как дорвутся до бани… Вечно  девки в  бане, дольше  всех  плескались, и всё чё-то  визжали,  будто кто их щекотал…  Вот охота была…

По этой причине, каждую субботу я сбегала, а за мной устраивался  марафон. Желающих меня поймать было пол  деревни.  Кино, да и только.  Только  кина у  нас   тогда не было, это я приврала.

Хотя и бегала я быстрее всех,  но противостать целой  бегущей  и орущей «орде»,  я все-таки не могла.

Меня ловили и тащили  мое худое, и дергающееся тельце, в эту  ненавистную баню, как приговорённого агнца.

 Мои младший брат,  уже вымытый и розовый, как поросёнок, сидел  на лавке , завернутый в чистую пелёнку.  Сидел,  сопел, и хоть бы хны. А чего ему хныкать…? Когда мама освободиться,  даст ему, бугаю титьку.  А я –то за что  маюсь…?

Мама , не долго говоря,  ставила меня между колен, крепко прижимала,  и, намылив мою спутанную шевелюру,  отмывала с неё  всю пыль и грязь, заодно с мыслями о моей нелёгкой судьбе.

 Вначале я пыталась орать и брыкаться,  но силы были не равные, и мыло лезло в рот. Я болталась в маминых руках   как  сломанная ветка, пока она тёрла, не жалея,  мое тельце. Орать уже не хотелось, силы были на исходе.

И как это мама всё угадывала…?  Как  знала, что я вот-вот помру…?  И  как раз, в этот момент  полного изнеможения,  в предбанник заходил тятенька,  мама надевала на меня чистую рубашечку, и передавала нас с  Шуркой  отцу. Он брал нас к себе

 под мышки и заносил в дом.

На этом трагедия моей  жизни не кончалась.

Начиналось выдёргивание  моих рыжих кудрей.

Эти занимались сёстры. Кто пожалеет мою бедную головушку?  Правду сказать,  сестра Анна тоже любила меня, и всегда старалась расчесывать мои спутанные кудряшки очень осторожно.

Я и сейчас вспоминаю её с  грустью,  болью, и благодарностью.

Про сестёр я тоже скажу, что помню. Потом.

На то время жили мы , по деревенским понятиям богато.  ( Хоть и раскулачены  были дед с бабушкой).  Из дома никого не выселили, и не всё отобрали, потому, что отец воевал, а у мамы было уже  четверо детей.  А вот чё отобрали, не знаю.  Меня тогда не было. Только помню, мама рассказывала, что  пасеку почти всю сожгли, вместе с пчёлами…  Жалко пчёл-то.     

Был  у нас Каурка,   две коровы, телушки,  овцы, не знаю, сколько.  Полный двор кур, гусей.

А    сама мама до того,  жила в доме отца  сиротой, как бы работницей. Она была из бедной семьи, где  у бабушки,  которую звали  Олимпиада Дормидонтовна,  были ещё  дети, старше мамы.  Брат Агап, и сестра Акулина.  А мужа  у бабушки не было. В те времена такое считалось большим позором.

А так  как предполагаемый отец троих детей,  был сыном  богатого человека из Зырянки, который учился в Петербурге, и  на лето приезжал  навестить родителей в своем имении, после его отъездов, у красавицы Липки и  рождались  дети. Говорили люди, что любовь у них была  сильная. И не трогали их.  Но судьба не дала долго мучиться бабушке. В один год  Бог прибрал по причине чахотки, сначала Акулину, потом Агапа. Умерла и Олимпиада,  свет-Дормидонтовна.  Мне всегда было жаль ее , хотя я ее никогда  и не видела.  В деревне, на виду у всех,  идти по улице с «пузом»   Это надо смелость иметь…  Поди, стыдно ведь было… До меня еще далеко было.

И осталась младшая  девочка,  моя мама Пиама  круглой сиротой.  Мир не без добрых людей. Взяли девочку,  мои  будущие дед Максим, и бабушка Марфа.  Хоть и богато жили, а хлебосольней  их на деревне  не было.  Уже в мою пору к  нам вечно народ приходил.  Не то, что к Каржовым, к Колькиным родителям.   Правда  у Кольки отца-то  тоже увезли давно.   С бабкой  парнишка жил. Кто его  обстирывать-то будет, да отмывать?  Вот он и сопливый всегда бегал.     

Году не пожила   мама у богатых людей, как приключилась в доме  эта  холера, болезнь.    Говорят, любовь…!   Видать,  заразная.  Сынок  младший,  Николушка, взял,  да и полюбил девчонку- работницу.  Ему,  шестнадцать лет, ей и четырнадцати нет.

 «Женюсь, и все тут…!».  Тятенька-то мой   заявил отцу.  Сказал-

-« Женюсь на  Пимке,  и всё…! Люблю,   дескать шибко…!

 Дак  и дед Максим был неуступчив. Хоть и хороша Пимка была, дак ведь нищая, почитай. Да  и нагулянная.    Мать-то её, Липа,  не одного парня с ума свела в деревне.   Даже из Перевалово  приезжал один богатый жених, сватать… Нет, не пошла. Бедная, а не позарилась. 

Порода такая, ордынская. «Нашла коса на камень…» Бит был мой  тятенька жестоко. Три дня с лавки не вставал.  В длинной рубахе,   без штанов.  Не пикнул даже.  Потом в жару метался,  бабушка от него не отходила, поила травами, шрамы смазывала. Дед старался  в  дом не  заходить, а мама  как серая мышка  по углам пряталась, хотя ни в чем  виновата не была.  Она их побаивалась, этих хозяев. Были мужики   небольшого роста, суховатые, рыжие, молчаливые,  что отец,  что сыновья. В деревне-то  говорили, дескать, татарское отродье,  а  нас, ребятишек так и звали «ордынцами»

 Чё бы ни было, а  вскоре и поженились,  и обвенчались.    Вот  от такой  то, заразной  любви  шесть девчонок  родилось, .да сынок.  Жить бы, да радоваться.  Да кабы воля своя…

Другие произведения автора:

***

УЧИТЕЛЮ!

Рождение Мессии.

Это произведение понравилось:

***********

Галина Д

Николина Озерная

ВЛАДИМИР ЛИЩУК

Людмила Кузнецова

Раиса Малиношевская

Просто Светлана

Александр Никулин

Хачатурян Нина

Светлана Лосева

Stefanija Kamininiene

Раиса Манухина

Виктор Бекк

Юрий Букша

АЛЕКСАНДР БОЛЬШЕДВОРСКИЙ

Наталья АНВИП

Лариса Потапова

Нэля Котина

Татьяна Басик

Радуга