Кладоискатель.

Кладоискатель.

Натужный рев возник со стороны спуска и поплыл над унылой запыленной площадью. Вскоре к нему добавился металлический грохот и над краем дороги, стремительно спускавшейся к заросшему камышом пруду возникла густо покрытая серо-желтой пылью крыша автобуса. Не прошло и минуты, как на площадь вкатился белый с синими полосами по бокам автобус. Сильно кренясь на правую сторону, автобус сделал по площади широкий круг и, жалобно запищав тормозами, остановился напротив автостанции.
Появление автобуса вызвало оживление у расположившихся на газоне рядом с автостанцией торговок. Полная Ивановна, важно восседающая на низкой скамеечке начала перебирать лежащие перед ней пучки редиски и лука и категорично заявила:
- На завод пойдет!
Худая быстрая Козачиха бросила на Ивановну короткий взгляд:
- Откуда ты знаешь?
- По времени!- важно ответствовала Ивановна.- По времени!
- По какому времени?- принялась распаляться Козачиха.
- По обыкновенному!- Ивановна значительно осмотрелась по сторонам и зачем-то добавила.- По государственному!
- Государственному?- Козачиха развернулась в ее сторону и замахала руками.- Да ты чего? На расписание посмотри! На Красную пойдет!
- На завод! По расписанию и пойдет! На часы лучше посмотри, чем расписанием мне тыкать!
Часов ни у кого не было и Козачиха с остальными торговками промолчали. На самом деле была права Козачиха. Ивановна в этот день припоздала и пропустила автобус уходящий в сторону сахарного завода., но сама об этом и не догадывалась.
Край солнца выглянул из-за вершин растущих по краям площади тополей и тут из висящего над автостанцией громкоговорителя послышались звуки, сильно напоминающие чей-то натужный кашель. Из сумятицы звуков выделились только два слова «автобус» и «Красная».
- Ну вот!- обрадовалась Козачиха.- Что я говорила? На Красную пойдет!
Ивановна не стала ей отвечать, а уставилась преданными глазами на появившегося в дверях автостанции водителя автобуса. Тот постоял на крыльце, подымил зажатой в углу рта сигаретой и ленивой скучающей походкой направился к торговкам. Водитель никогда ничего не покупал у торговок по природной скупости, но изредка ему удавалось утащить у зазевавшейся бабки пучок лука или редиски. Ну, а уж набрать полные пригоршни семечек на пробу он считал своим неотъемлемым правом.
Торговки встретили водителя недружелюбно. По его скучающему виду они догадались, что будет происходить дальше и принялись пристально следить за своим нехитрым товаром. Ивановна даже положила поверх своих пучков полные морщинистые руки. Водитель сразу определил, что семечками сегодня не торгуют, и не стал приближаться к враждебно настроенным бабкам. Он повернул и направился к заполненному наполовину автобусу. Вскоре загудел изношенный мотор, площадь заполнилась сизыми вонючими клубами выхлопных газов и автобус медленно покатил в сторону спуска.
- У-у-у злыдень!- Козачиха бросила вслед автобусу недобрый взгляд.- Так и рыщет где бы чего спереть!
- И не говорите!- согласно покачала головой Ивановна, солидно перекладывая разложенные на перевернутом ящике лук и редиску.- Только и смотри за этим Васькой. И отец у него такой же вороватый был. Все с ним мой Степан Игнатович покойный бился.
Тут следует отметить, что покойный муж Ивановны — Степан Игнатович в свое время служил в милиции и даже, как она утверждала, был там в чинах. Относительно чинов ничего известно не было, но выгнали его из милиции за пьянство. Как бы то ни было, но Ивановна считалась среди торговок большим авторитетом по всяким уголовным и противозаконным делам.
Ивановна закончила поправлять свой товар, прислонилась к стене автостанции и, подняв голову, начала гордо осматривать, окрестности. Солнце тем временем поднялось выше и его веселые лучи упали на плоский купол находящейся на противоположном холме церкви. Купол был приятного синего цвета, весь покрытый золотыми звездами и полумесяцами. Непонятно откуда в этой глубинке вместо привычных высокой колокольни и луковок куполов могла взяться эта мистическая византийская роскошь. В ярких лучах утреннего солнца они вспыхнули и заиграли огнями, которые острыми снопиками резанули по глазам Ивановны. От неожиданности та болезненно сжала веки и даже чихнула.
- А чтоб тебя!- сердито прокомментировала это событие Козачиха и сварливо добавила: - Будь здорова!
В это время из-за угла фотоателье на площади появилась новая фигура. Сухая сморщенная старушка толкала перед собой старую детскую коляску. Корпус коляски был весь ободран и сильно покривился в бок. Сверху к нему обрывками грязных веревок крепился для удобства торговли сбитый из ящичных досок щиток. Старуха короткими шажками быстро приблизилась к торговкам.
- Бог помощь, бабоньки!- прошамкала она почти лишенным зубов ртом и принялась обустраиваться у края дорожки.
- И тебе не хворать, Егоровна!- ответила ей Козачиха. Ивановна ничего не сказала и только надменно кивнула головой.
- Заводской уже ушел?- принялась расспрашивать Егоровна, расставляя на щитке стаканчики и банки с семечками.
- И заводской ушел, и на Красную!- Козачиха принялась дотошно изучать товар Егоровны.
- Ой, Господи!- от расстройства та всплеснула руками и перевернула банку с черными мелкими семечками, которые с тихим шелестом рассыпались по щитку.- Не будет сегодня торговли!
Почему-то среди торговок считалось, что если продать что-то пассажирам автобуса, уходящего в сторону сахарозавода, то день обязательно задастся и торговля будет удачной.
- Раньше вставать надо, тогда и торговля будет!- с авторитетной важностью знатока заметила не поворачивая головы Ивановна.
- А ты чего так припоздала?- тут же заинтересовалась Козачиха.
- Ой, бабоньки, да тут такое!- Егоровна опустилась на крохотную скамеечку, отерла лицо уголком платка и принялась рассказывать.- Тут у нас такое! У Серички посередине огорода ночью яму вырыли!
- Какую яму?- даже растерялась Козачиха.- Зачем?
- Да кто ж его знает зачем?- пожала плечами Егоровна.- Большую яму, метра два глубиной и всю картошку и грядки вытоптали!
- Как же так? Взяли и выкопали! А собака что?
- Да ничего! Даже и не гавкнула. Меня Серичка чуть свет подняла. Принялась стучать в окна. Кричит — спасите, убивают! Потом ходили огород ее смотрели. Мишка на велосипеде мотнулся участкового позвал. Вот я и припоздала.
- А участковый чего?- придвинулась ближе заинтересованная Козачиха.
- Да ничего. Пришел посмотрел. Яма,- говорит,- большая. Следов много. А что пропало? Серичка ему — да кто ж его знает, что пропало? Зачем-то же эту яму выкопали. Может там что и было. Вот огород вытоптали, а больше ничего сказать не могу. Участковый — раз ничего не пропало,так и состава преступления нет! Чего только зря тревожите? Серичка ему — а как же яма, огород? А участковый ей — яма и огород это так, мелкое хулиганство. Если настаиваешь — напиши заявление в отделении, только сразу видно, что толку не будет и закрывать дело придется.
- И что только творится!- участливо закачала головой Козачиха.- Оставили человека без огорода, а милиции и дела нет!
- Не найдут они ничего!- оглядела с высоты своего роста товарок Ивановна.- Да и искать не
будут! Теперь в милиции кадров нет! Одни подхалимы да пьяницы! Вот если бы мой Степан Игнатович был жив, тот бы сразу бы все раскрыл и нашел! Он профессионал был — не чета нынешним!
Егоровна с Козачихой переглянулись и ничего не сказали. Сколько лет прошло, а до сих пор у всего поселка на устах была история как Степан Игнатович разыскивал преступников похитивших сварочный аппарат со двора председателя поссовета, принадлежащий, к стати, местному совхозу. В ходе расследования Степан Игнатович, находясь в стрессовом состоянии, постоянно пил и на третий день, по одному ему ведомой причине, погнался с пистолетом в руке за заведующим клубом, который с перепугу бросился в пруд и просидел там несколько часов, пока сельчане не отогнали разгневанного Степана Игнатовича. Сварочный аппарат он так и не нашел, а из милиции его выгнали с треском.
Пока торговки бойко обсуждали яму на огороде Серички и предполагаемые действия милиции, мимо них тяжелым шагом, чуть приволакивая ноги, проследовал невысокий мужчина в брюках военного образца с красными кантами по бокам, коричневых форменных ботинках и застиранной, когда-то синей, футболке. Маленькие, неопределенного цвета глазки быстро обежали торговок. Мужчина замедлил шаг и прислушался к их разговору. К этому моменту Ивановна уже смогла убедить товарок, что без ее покойного Степана Игнатовича надеяться на какой-то успех не приходится. Егоровна и Козачиха громко с ней соглашались и все дружно ругали этих бездельников в форме. Услышанное произвело на мужчину несомненно благоприятное впечатление. Он ускорил шаги и направился в сторону дорожки, огибающей сбоку универмаг. По этой причине ему не удалось услыхать того, что принялась с жаром излагать распалившаяся Козачиха:
- А я знаю, кто это яму выкопал!- неожиданно для всех заявила она.
- Ну и кто же?- высокомерно вздернула бровь Ивановна.
- Банда!- выпалила Козачиха и обвела собеседников вытаращенными глазами.
- Что ты мелешь? Какая банда?
- Та банда, что весной Ленина украла!- гордо вздернула подбородок Козачиха.
- Ленина? Украла?- опешила Ивановна.- Из мавзолея?!
- Да при чем здесь мавзолей?- отмахнулась Козачиха.- Из школы!
- Из какой?
- Как это из какой? Из нашей, поселковой! А вы ничего не знаете?
Ивановна и Егоровна только молча замотали головами и приготовились слушать.
История была такова. В начале мая по поселку поползли неясные слухи, что в школу проникли неизвестные и похитили стоящий в вестибюле бюст Ленина. В разговорах все сходились на том, что бюст был только прикрытием, а злоумышленники хотели похитить деньги их сейфа директора школы, но денег не нашли, поскольку та унесла их домой и в отместку прихватили бюст. Ни у кого даже не возникла мысль — зачем этим мнимым или реальным злоумышленникам громоздкий и тяжелый гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, если учесть что за пределами школы ценность его автоматически становилась нулевой.
Конечно, это были только слухи и никто ничего толком не знал. Достоверным в этой истории было то, что бюст из школьного вестибюля пропал и там срочно делали ремонт. В милицию же никто из школьной администрации не обращался и ни о каких пропажах не заявлял.
- Точно вам говорю,- убеждала приятельниц раскрасневшаяся Козачиха.- Это та банда!
- Ну, допустим, это та банда,- резонно заметила Ивановна.- Только что им могло у Серички на огороде понадобиться?
- Как это — что? Как это — что?- чуть не подпрыгнула Козачиха.- Так этот самый бюст и понадобился! Они его в школе украли и на огороде у Серички закопали. А вот теперь пошли откопали!
- Зачем?- удивилась Егоровна.
- Что — зачем?- тупо уставилась на нее Козачиха.
- Откопали, спрашиваю, зачем?
- Понадобился — вот и откопали!
- Да зачем он мог понадобиться? Сама подумай — кусок гипса — ну какой с него толк? Где его в хозяйстве использовать можно? Да и не продашь,- добавила Егоровна. В голосе ее сквозило искреннее сожаление, что она не сможет найти покупателя на похищенный бюст.
- Э-э-э, Егоровна, тут ты не права!- хитро уставилась на нее Козачиха.- У нас знаешь какой народ? Любому дерьму применение найдет!
Постепенно торговки сошлись на том, что версия Козачихи похожа на правду и разговор сам по себе затих, а тут еще подошел заводской автобус и им стало не до разговоров. Никто из торговок не обратил внимания на тот факт, что бюст пропал в начале мая, когда огороды уже густо покрываются молодыми зелеными всходами свеженасаженных овощей и операция злоумышленников по закапыванию похищенного вызвала бы тогда такую же бурную реакцию как и сегодняшняя по мнимому его откапыванию.
Тем временем мужчина завернул за универмаг, миновал почту и повернул направо на густо поросшую бурьяном улицу. Слева за ажурным заборчиком под ржавым навесом маячили пустые столы рынка. Когда-то поселковое начальство решило снизойти к нуждам народа и выделило место под сельский рынок. На механическом заводе изготовили столы и навесы. Затея с самого начала не понравилась жителям. Рынок находился в стороне от обычных маршрутов, которыми посельчане ходят за покупками. Навесы оказались изготовлены плохо и от непогоды практически не защищали, зато накапливали на себе воду и даже по прошествии пары дней после последнего дождя под навесами стоял редкая, но беспрерывная капель, оставляющая на одежде бурые не отстирываемые пятна. А ко всему достаточно было даже самого небольшого дождя, чтобы глинистая улица превратилась в жирное грязное месиво, преодолеть которое можно было только на тракторе. Пару раз в неделю, если позволяла погода, на рынке появлялась секретарь поссовета Катька чтобы собрать с торговок местовые деньги. Катька окидывала скучающим безразличным взглядом пустые столы и уходила. В понедельник она писала очередную докладную на имя председателя поссовета о принятии мер по ликвидации стихийной торговли и активизации работы поселкового рынка. Когда докладных набиралось изрядное количество, председатель поссовета снимал трубку и звонил участковому, чтобы тот навел порядок на вверенной ему территории. Участковый оправлял ремень на толстом животе, брал вытертую полевую сумку и шел на автостанцию наводить порядок. Наведение порядка происходило просто и всегда одинаково. Торговки, предупрежденные все той же Катькой, уже ожидали участкового с солидным пакетом, в котором кроме объемистой бутыли местного крепчайшего самогона находилось все, что к нему должно прилагаться. Участковый долго и внушительно проводил воспитательную беседу с нерадивыми гражданами, при этом краснея и постоянно отирая несвежим носовым платком пот с шеи. Потом забирал пакет и шел в отделение писать рапорт о проведенной работе.
Мужчина миновал рынок и дальше на его пути возникли представители местной алкогольной диаспоры, которые не смотря на ранний час уже начали собираться возле ободранной двери под вывеской «Закусочная». Один из них, побойчее, в серой дырявой майке и черных засаленных брюках, двинулся мужчине на встречу, раскрывая щербатый рот в подобии улыбки:
- Доброго утречка, Николай Иванович!- дальше должна была последовать дежурная фраза с просьбой о трех рублях, но увидев какой-то остекленелый отсутствующий взгляд мужчины, проситель замолчал и только отступил в сторону.
Не обращая ни на что внимания, мужчина проследовал дальше. Из алкогольной толпы ему вслед понеслось:
- У-у-у Гамнюк! И людей уже замечать перестал!
В толпе продолжали раздаваться недовольные голоса, а Николай Иванович Гонюков шел своим путем. Происходящее вокруг сейчас его совершенно не интересовало — он старался поскорее попасть домой. Вскоре он завернул в переулок, круто сбегающий в лощину между холмами, открыл готовую в любой момент рассыпаться калитку, покрытую остатками зеленой краски и остановился перед таким же ветхим, как и калитка, покосившемся домиком. Между досками в дверь была воткнута записка. Николай Иванович развернул ее и прочитал:» Где ты шляешься? В девять часов педсовет. Быть обязательно!» Строки были выведены твердым каллиграфическим почерком. Понятно. В его отсутствие тут побывала сестра Валентина.
Валентина работала завучем в поселковой школе. Туда же она пристроила и уволившегося из вооруженных сил брата Николая. Николай прослужил в армии почти десять лет. Гражданская жизнь сразу показала, что ни к какому труду бывший военнослужащий не расположен. Валентине удалось уговорить директрису школы принять родственника на должность преподавателя НВП. Преподавание начальной военной подготовки — это было единственное занятие к которому оказался пригоден нерадивый братец. Все преподавание сводилось к занятием строевой подготовкой и чтению вслух уставов. Для этих нехитрых действ подходил любой человек имеющий хоть самое отдаленной понятие об армии, но должен был быть мужчиной. До появления Николая в поселковой школе работал только один мужчина — завхоз Илларионович, хромой сильно пьющий мужик с непрестанно бегающими на багровом лице глазками. Конечно же, его нельзя было допускать к преподаванию вообще, а уж тем более такого предмета как начальная военная подготовка. Ставка у преподавателя НВП или военрука, как его еще назвали, выходила совершенно мизерная и обычно преподаватели брали какое-то совмещение, чтобы было на что жить. В случае же с Николаем это оказалось совершено невозможно. Одного взгляда на его тщедушную, с впалой грудью и кривыми ногами, фигуру было достаточно, чтобы понять - преподавателя физкультуры из Николая Ивановича ну никак не получится. С преподаванием труда дело обстояло аналогичным образом, поскольку никакими ремеслами за свою почти десятилетнюю службу в армии он так же не овладел, да и никогда к этому не стремился. По аналогичной причине для него был закрыт путь на сезонную работу школьным истопником. Должность же школьного лаборанта уверенно занимал племянник директрисы, невысокий толстый парень с по-лягушечьи выпученными глазами, кривым носом и писклявым бабьим голосом. Понятно, что за мужчину племянника в школе не считали.
Николай сунул записку в карман и вошел в дом. Из тайника под кроватью он извлек красную, закрывающуюся на змейку папку. Одним движением Николай смахнул все со стола на пол и расстелил на нем извлеченную из заветной папки карту. Эта карта была его гордостью. Сколько сил и сноровки пришлось ему потратить, чтобы стать единоличным обладателем столь ценного предмета. Собственно, ничего особенного в этой карте не было. Не было там ни военных баз ни секретных объектов. На карте был изображен поселок с окрестностями в очень крупном масштабе. Казалось бы — ну и что? Занимательно и не более того. Для подавляющего большинства жителей это было так. Для большинства — да, но не для Николая. Тут следует вернуться немного назад.
Минувшей осенью школьный краеведческий кружок организовал большой вечер, посвященный истории поселка и его достопримечательностям. Вечер был проведен с большим размахом на нем присутствовал весь преподавательский состав и ученики школы, а также поселковое руководство. То, что Николай услышал на вечере повергло его просто в шок. Оказывается до революции поселок входил в состав графской усадьбы. Конечно, все это были дела давно минувших дней, но до настоящего времени сохранился графский дом, в котором теперь располагался детский интернат. Сохранился и графский флигель — милый двухэтажный особнячок, который после длительной войны с председателем поссовета занял директор механического завода. Все это были просто факты, а вот личность графа Николай Ивановича очень заинтересовала. Поскольку преподавательскими обязанностями он не был сильно обременен, все свободное время Николай принялся проводить в библиотеке изыскивая крупицы сведений о местном графе. И тут всплыла необыкновенно интересная с точки зрения Николая информация. Граф был невероятно богат и это имение было у него далеко не единственным. Кроме того у него были мукомольные заводы,ткацкая фабрика и даже несколько пароходов, которые курсировали по Волге и Днепру. Предреволюционный шестнадцатый и грозовой семнадцатый годы граф по какой-то причине провел в своей усадьбе в поселке. В литературе мнения на сей счет расходились. Ортодоксальные историки утверждали что граф открыто протестовал против антинародной политики царского правительства и тянущейся уже который год империалистической войны за что злой самодержец и сослал графа в деревню. Умеренные прагматики же утверждали, что граф просто бежал в деревню от долгов, которые ухитрился наделать в Питере за предыдущие годы. Как бы то ни было, но в начале восемнадцатого года граф бросил все и бежал от твердой поступи большевиков за границу. Сначала он попал во Францию и сильно бедствовал по причине отсутствия каких бы то ни было финансов. Потом он оказался в Англии, дальше последовала Бразилия и наконец Австралия, где жизнь графа, судя по имеющейся информации, как-то наладилась. И тут перед Николаем Ивановичем встал закономерный вопрос — граф был жутко богат, и описания этих сокровищ занимали целые страницы. Понятно, что дома и прочая недвижимость никуда не делись — что-то сгорело что-то пропало, а что-то и осталось, как бывший графский дом. А вот куда девались все эти золото бриллианты и прочие драгоценности было совершенно непонятно. Как не бились тогда в восемнадцатом местные чекисты, они ничего не смогли отыскать. За границей граф оказался практически голый, точнее в единственных штанах и прозябал на доброхотные подаяния. Вывод напрашивался сам собой — перед отъездом граф где-то закопал все свои богатства в надежде, что в скором времени новая власть падет и он сможет спокойно вернуться и их откопать. Беседы Николая с местным населением только укрепили его в мысли о существовании графского клада. Об этом говорили многочисленные, не прекращавшиеся до самой войны поиски клада властями и местным населением. Немцы во время краткой оккупации тоже предприняли пару попыток отыскать клад и тоже потерпели неудачу.
После войны, сорок девятом году, графу удалось добиться разрешения у советского правительства и посетить родные места. Об этом посещении Николай собрал самые подробные сведения, поскольку были живые свидетели этого события. Один мужичок, постоянно подогреваемый дармовым самогоном, помог даже составить ему подробный план передвижений графа по поселку. Николай был совершено уверен, что визит этот граф затеял только для того, чтобы убедиться, что все ценности находятся в целости и сохранности. Несомненно,за первым визитом должен был последовать второй, во время которого граф и намеревался достать драгоцнности, однако судьба распорядилась иначе. Вскоре по возвращении в Австралию граф умер. Мысль о том, каким образом граф намеревался переправлять эти сокровища из Советского Союза в далекую Австралию даже и не возникла в голове Николая. После изучения плана Николай Иванович осознал, что он только в начале пути. План, хоть он и был очень подробный, не давал никакого представления о реальной картине передвижений графа по родным местам. Нужна была карта и по возможности наиболее подробная. Вот тут на помощь Николая и пришло его преподавание НВП. Развив бурную деятельность, Николай принялся обивать пороги военкомата и шефской воинской части, которая располагалась километрах в тридцати от поселка. Предварительно он порылся в типовых учебных планах и военно-патриотической литературе и спокойно пошел на штурм армейских бюрократических твердынь, рассказывая о грандиозных планах проведения маршбросков, обучению старшеклассников окапываться и скрытно передвигаться на открытой местности и прочим премудростям военного дела. Он был готов ну прямо сейчас приступить к реализации этих самых планов и единственное, что сдерживало столь полезное начинание — это отсутствие карты поселка и прилегающих окрестностей. Военное начальство, умилившееся такими небывалыми инициативами, конечно же выделило необходимую карту в количестве двух штук, но строго предупредило, что младший лейтенант в отставке Гонюков несет личную ответственность за их сохранность.
В середине декабря последовал первый выход обучаемых на местность с целью проведения маршброска в зимних погодных условиях. В этом же выходе по совершено нелепой случайности сгорела у костра полевая сумка преподавателя НВП Гонюкова. Сгорела совсем, но что самое прискорбное, что в ней сгорели и обе карты, столь любезно предоставленные школе военными. На самом же деле сгорела только сумка, а карты из нее перекочевали сначала под рубашку Николая Ивановича, а потом в заветную красную папку, которая свою очередь поместилась в тайнике под кроватью. Вскоре на ней появились отмеченные зелеными крестиками места, которые посещал граф во время своего последнего визита в поселок. Синими линиями были отмечены маршруты передвижения графа. Надо отдать Николаю Ивановичу должное — с картами работать он умел и даже имел определенные знания по топографии, поскольку на срочной службе почти год прослужил в оперативном отделе полка. На дворе стоял декабрь месяц, снегу в этом году навалило много и начало розысков клада Николаю пришлось перенести на весеннюю пору, а чтобы не терять времени даром, он принялся составлять детальные планы весенней поисковой кампании.
Тут следует сделать краткую остановку и немного познакомиться с житием Гонюкова Николая Ивановича. В школе Коля учился плохо. Учеба его совершенно не интересовала и к ежедневным посещениям уроков он относился как к неизбежному злу, которое необходимо как-то перетерпеть. Одноклассники Колю не любили, а за неистребимую склонность к стукачеству и подглядыванию прозвали сначала Гамнюковым, а потом сократили до Гамнюка. Эта кличка подержалась за Колей все время учебы в школе, а потом как бы приросла к нему. Где бы он потом не появлялся, через некоторое время его иначе, как Гамнюком не величали. Разница была только в том, что иногда это делали открыто, иногда за глаза. Самого Николая это беспокоило мало — он как бы отгородился от окружающего мира какой-то невидимой завесой. С великими трудами ему удалось получить аттестат зрелости, после чего Николай почти год болтался без дела. Сходив в пару мест и получив там отказ, Николай счел за лучшее просто сидеть дома и дожидаться повестки из военкомата. Если бы в это время дома была его старшая сестра Валентина, та, возможно, нашла бы какое-то применение своему брату, а так он оказался предоставленным самому себе. Мать у них умерла, а отца заботы детей не интересовали совершенно. Николая тоже устраивало такое положение — из дома не гонят, не голодный и ладно. Дальше последовала служба в армии. Незадолго до окончания службы Николай побывал дома и пришел в ужас. За полтора года отсутствия его отец не только пристрастился к спиртному, но и совершенно опустился. Поселок их, после ухоженного, радующего глаз аккуратно подстриженными газонами военного городка, поражал своей неустроенностью, грязью и тупой безысходностью. После возвращения в часть, Николай принялся осаждать командира, чтобы его оставили на сверхсрочную службу. Дальше наступил май и все бывшие сослуживцы Николая, собрав нехитрые пожитки отправились по домам, а самого, теперь уже Николая Ивановича, командир с замполитом торжественно проводили в школу прапорщиков.
Прошло полгода учебы и Николай Иванович вернулся в родную часть. Теперь на его плечах были уже не простые черные погоны, а зеленые с двумя маленькими звездочками. Вскоре, однако, выяснилось, что к службе Николай Иванович оказался так же не приспособлен, как и к любому созидательному труду. Прапорщика Гонюкова переводили с места на место, с должности на должность и нигде он не мог задержаться. Командир взвода ПВО, начальник наблюдательного пункта, техник химсужбы... Нет необходимости перечислять этот длинный и извилистый путь Николая по многочисленным подразделениям части. Совершенно неожиданно он задержался на должности заведующего складом. Для того места способностей Николаши как раз хватило — пересчитай, проверь, выдай или прими и распишись.
Так прошло пять лет. За это время сестра Валентина успела выйти замуж, развестись и сменить место работы. После развода она оставила себе фамилию мужа, чтобы избавиться от прилипчивой клички. Совершенно не годилось, когда завуча за глаза все кому не лень величают Гамнючка. С замужеством она взяла фамилию мужа Волгина и теперь, даже после развода, ее иначе как Валентина Ивановна не величали. Отец их к этому времени умер, а дом сгорел при пожаре, так что не осталось ничего, чтобы могло притягивать Гонюковых в родные места.
Заведующим складом Николай стал к началу пятого года службы прапорщиком. Вскоре, не без помощи коллег — таких же кладовщиков-прапорщиков, научился лихо снимать пломбы с канистр со спиртом и отливать их содержимое, добавляя недостачу водой. Все было прекрасно и только начальники расчетов периодически жаловались командиру полка на плохую работу оборудования из-за неизвестно как попадающей в него влаги. Начальство новым кладовщиком было довольно - на складе царил порядок, недостачи не было и у оборотистого прапорщика всегда можно было раздобыть некоторое количество спирта. Все было хорошо до тех пор пока про это не узнал зам командира по вооружениям. Майор был не дурак выпить и вскоре стал постоянным гостем у Николая. Это еще было бы ничего, но майору было скучно одному пить дармовой спирт. Ему требовался собеседник, желательно молчаливый, умевший только слушать. С майором никто уже давно не поддерживал внеслужебных отношений ввиду его скандального и склочного характера. Выпив, майор становился злобным и подозрительным, громко кричал, кому-то грозил и всегда лез в драку со своими собутыльниками. Ввиду полного отсутствия других кандидатур, майор принялся приобщать к своим застольям прапорщика Гонюкова. Николай бы с радостью отказался от подобной чести, но заробел перед высоким начальством и, скрепя душу, начал на этих самых застольях присутствовать. Тут следует заметить, что мелкий, тщедушный организм Николая Иванович оказался совершенно не приспособленным к употреблению алкоголя. Стакан водки был той запредельной дозой после которой Николай мог проспать двое суток, а потом еще неделю мучиться жутким похмельем. Для майора же, мужчины рослого и, как принято говорить, в теле, этот самый стакан был как дробинка для слона. Он пил спирт и водку литрами и только помидорно-красная рожа да нетвердая походка свидетельствовали о его действительном состоянии. Столь неподходящая дружба сказалась на Николае Ивановиче самым неожиданным образом. Он очень быстро преодолел барьер запредельной дозы в один стакан, но от выпитого Николай становился необычайно деятелен и агрессивен.
В недолгом времени все обитатели военного городка стали свидетелями необыкновенной картины. Из-за ДОСа ( дома офицерского состава), со стороны сараев послышались громкие крики, потом появился майор в растерзанной на груди зеленой рубашке и сползающих с арбузного живота форменных брюках, которые он все время подхватывал левой рукой. В правой руке у майора был зажат пистолет из которого он безуспешно пытался прицелиться в бегущего сзади за ним прапорщика Гонюкова. Согнувшись вперед, прапорщик размахивал тонкой рукой, которой сжимал вилку с деревянной ручкой. Приблизившись на достаточное расстояние, он с большим наслаждением тыкал вилкой в подскакивающий майорский зад и приговаривал неизвестно как прорезавшимся у него басом:
- Я тебе, морда, покажу гамнюка! Я тебе покажу ворюгу! Я тебе покажу - кто кому в ножки должен кланяться!
После каждого тычка майор подскакивал и ускорял бег, подвывая при этом тоненьким голоском:
- А-а-а!
На повороте к штабу Николай Иванович споткнулся, брякнулся плашмя на асфальт и так и остался лежать. Услышав сзади звук падения, майор с надеждой оглянулся и тут же врезался головой в фонарный столб, после чего скользя щекой по неровной бетонной поверхности медленно опустился на землю. Пистолет вырвался из майорской руки и по инерции пролетел несколько метров, потом с громким лязгом грохнулся на асфальт.. В стороны полетели всякие детальки и пружинки.
Остаток дня и до поздней ночи заседали командир полка, начальник штаба и начальник политотдела. На лицо было серьезное ЧП и необходимо было применить самые строгие меры к нарушителям воинской дисциплины и порядка, но... Командир полка со дня на день ожидал присвоения ему давно обещанного звания полковника, каковое по самым различным причинам уже несколько раз откладывалось. Начальника штаба в свою очередь ожидал перевод в штаб корпуса, а начальник политотдела уже размечал на кителе дырку под нагрудный знак отличника. Обнародование художеств пьяного майора с прапорщиком отодвигало получение всех этих благ на неопределенное время, а хуже того могло вызвать приезд грозной комиссии. Прозаседав более восьми часов, полковой триумвират так и не пришел ни к какому-либо решению. И тут осторожный начальник политотдела предложил провести разведку по своим каналам — как к этому всему отнесется верхнее руководство и уже потом принимать окончательное решение. У верхнего начальства, видимо, оказались какие-то свои соображения на сей счет, потому что два дня было тихо, потом пришел приказ об увольнении в запас майора в связи с выслугой лет. При этом ему присваивалось очередное звание подполковника запаса. Прапорщика Гонюкова переводили в расположенную километрах в ста от полка запасную авиационную часть.
Николай Иванович сбегал в соседнюю деревню, попрощался с Натальей, у которой имел привычку проводить свободное от службы время, уложил скромные пожитки в чемодан и отправился к новому месту службы. Через три месяца он подписал очередной пятилетний контракт и продолжил службу в авиационной части, многочисленные подразделения которой были раскиданы по обширной территории области.
Достаточно скоро выяснилось, что переход на службу в авиационную часть это не окончание, а только очередной поворот в служебной одиссее прапорщика Гонюкова. Изменилось место службы, но натура у Николая Ивановича осталась та же и злодейка-судьба принялась снова гонять прапорщика по районам в которых располагались эти самые многочисленные подразделения. Дольше всего — восемь месяцев, он задержался в вертолетном полку, но потом заснул в вертолете, которые уже почти год собирались отправить в ремонт. Николай Иванович ухитрился проспать в нем двое суток, а его разыскивали всей частью. Когда прапорщик отыскался, командир полка пришел в неописуемую ярость и хотел расправиться с нерадивым подчиненным самым суровым образом, но в верхах в очередной раз посчитали иначе и Николай Иванович вместо наказания был переведен командиром комендантского взвода на забытый богом запасной аэродром, расположенный в самом отдаленном районе области.
На этом самом аэродроме, можно сказать, и окончилась одиссея прапорщика, но в отличие от гомеровских героев, началась иллиада. Аэродром был запасным и с военной точки зрения, никакой ценности не представлял. Его давно уже следовало бросить,а личный состав и остатки материальной части раздать по другим подразделениям. Тем более, что местный колхоз много лет уже облизывался на гуляющую без дела землю, но армейское начальство с непонятным упорством цеплялось за этот кусок поля. В виду отсутствия какого-либо реального применения, на аэродром начали свозить весь тот хлам, который периодически появлялся у авиаторов. В основном сюда попадало то, что по различным причинам не удавалось утилизировать обычным путем — остатки отлетавших свое самолетов и вертолетов, различное специализированное оборудование,которое тоже уже отслужило свой срок, но которое нигде не хотели принимать и многое другое. Вот так и получилось, что взлетное поле оставалось свободным, но за домиками, где располагалась аэродромная обслуга и комендантский взвод высились целые горы различного авиационного хлама. Ценности этот хлам не представлял никакой, если только не сдавать его на вес. Все что попадало под охрану Николая Ивановича, было предварительно несколько раз проутюжено многими дотошными умельцами, которые постарались открутить все до последней гаечки.
Авиационный лом не представлял никакой ценности для армейских умельцев, но для местного населения... Вот по этой простой причине этот богом забытый аэродром постоянно находился в состоянии осаждаемой Трои, только вместо воинственных греков его атаковали толпы ползуновых и кулибиных местного разлива, которые жаждали любой ценой заполучить себе в собственность некое количество ценного авиационного металла. Для примера — в расположенной в двух километрах от аэродрома деревне местный механик выстроил себе вокруг усадьбы забор, сверкавший на всю округу прекрасными алюминиевыми листами самолетной обшивки, а картошку, сено и прочие дары полей перевозил на самодельном прицепе мягко подпрыгивавшем на пухлых дутиках ( самолетных колесах) с боками матово отсвечивающими темно-зеленой краской листов, отодранных со списанной «сушки».
Несчастный аэродром постигла судьба его исторического прообраза. Как и для Трои осада для аэродрома завершилась печально. Однажды нагрянула комиссия и обнаружила и злоупотребления и хищения и халатность и нарушения и еще много много чего. Начальник аэродрома — толстый одышливый капитан с красным лицом любителя спиртного тут же попытался переложить всю вину на командира комендантского взвода прапорщика Гонюкова. Тот относился к службе халатно, за вверенными ему под охрану объектами не следил и занимался хищениями и разбазариваниями. Комиссия занималась изучением материалов, Николай Иванович слабо отбивался от предъявляемых ему обвинений, не совсем понимая в чем же все-таки его провина, когда капитан решил ускорить события. В подпитии он явился к прапорщику и попытался угрозами склонить того к полному и добровольному признанию перед лицом комиссии собственной вины в хищениях и прочих неподобствах. Начавшийся спокойно разговор быстро перешел в активную и, даже можно сказать, буйную фазу. На заключительном этапе разговора присутствовали члены комиссии, которые совместными усилиями с трудом растащили ожесточенно размахивающих кулаками капитана и прапорщика. Капитан, сверкая свежим фиолетовым синяком под глазом тут же отправился под домашний арест, а на следующий день под суд. С Николаем же Ивановичем дело обстояло хуже. Кроме совершенно непонятной его роли во всех этих злоупотреблениях, за ним еще числилось учинение дебоша и умышленное нанесение физических повреждений начальнику аэродрома. В армии царит устав, вся армейская жизнь зиждется и скрупулезно регламентирована уставом и нигде в этом уставе не записано, что прапорщик может бить морду своему начальнику, пусть даже и пьяному. Начальство со всей суровостью принялось разбираться в этом запутанном деле, целый месяц решало и вынесло соломоново решение. Прапорщика Гонюкова отправили на краткосрочные курсы ускоренной подготовки офицерского состава. Через три месяца младший лейтенант Гонюков принял незначительную должность при штабе истребительного полка, а на следующий день был уволен в запас по сокращению штатов. Так малоутешительно закончилась армейская карьера Николая Ивановича.
Штатская жизнь встретила Гонюкова холодно и неприветливо. За почти десятилетнюю службу в армии никакой специальности он так и не приобрел и как истинный прапорщик не хотел ни работать ни учиться. Николаша промаялся пару месяцев. Деньги подходили к концу, перспектив не было никаких и тут совершенно неожиданно пришла помощь со стороны сестры Валентины, которая делала успешную карьеру в поселковой школе. Валентина, используя свой авторитет завуча, уговорила директрису принять Николая в качестве преподавателя начальной военной подготовки. Так судьба снова улыбнулась Николаю Ивановичу и его жизнь свернула в новое, неизведанное преподавательское русло.
Николай любовно расправил карту на столе и долго изучал расположение зеленых крестиков и синих линий. Наконец он достал из папки остро отточенный красный карандаш и обвел кружком один из крестиков, с синий маршрут к нему пометил короткими ровными штришками . Еще одно предполагаемое место он обследовал и там не оказалось никаких следов графского клада.
В это время раскрасневшаяся Серикова или по-уличному, Серичка воевала в отделении милиции с участковым и следователем, которые наотрез отказывались принять у нее заявление о привлечении к ответственности злоумышленников, вырывших яму на принадлежащем ей огороде. Участковый со следователем не усматривали в этом деянии состава преступления. По их словам выходило, что яма тянула на мелкое хулиганство, а поскольку это деяние было совершено неизвестными лицами в ночную пору и никак не могло быть раскрыто по горячим следам, то не имело никакого смысла приступать к следственным мероприятиям сейчас, по прошествии стольких часов.
- Вот если бы вы к нам сразу обратились, когда эти злоумышленники только начали, как вы говорите бесчинствовать на вашем огороде,- солидно внушал Серичке следователь.- Мы бы приняли все необходимые меры и сразу бы задержали преступников по горячим следам, а так — время ушло, ищи теперь ветра в поле. Может быть, они уже до областного центра добрались!
- Так как же?- даже растерялась Серичка.- Из самой области приехали мой огород перерывать?
- Да нет, это ты, гражданка Серикова,, не так поняла,- нетерпеливо махнул на нее рукой участковый.- Товарищ следователь выразился образно, для примера, так сказать, а ты тут же - из области! Скорее всего, это кто-то из местных. Вот соседка твоя, Егоровна. Что ты можешь о ей сказать?
- А что — Егоровна?- недоуменно пожала плечами Серичка.- Соседка, как соседка. Здороваемся. Иногда забегает новостями поделиться.
- Здороваетесь, новостями забегает поделиться!- выразительно покривился участковый.- А помниться, у вас не так давно даже до кулаков дошло и крику было на всю улицу. Милицию разбираться приглашали! Вы тогда индюка не поделили?
- Да какого там индюка!- растерялась Серичка.- из-за петушка поспорили... Да и когда это было!
Участковый неспроста перевел разговор на Егоровну, поскольку давно уже имел на нее зуб. Как-то в виду служебной, так сказать, необходимости он реквизировал у Егоровны бутылку самогона. Егоровна же, вместо того, что бы обрадоваться оказанному ей со стороны власти вниманию или просто смолчать, тут же побежала жаловаться, но не в отделение милиции, а жене участкового, Галине, что было значительно хуже. Вечером Галина провела с участковым разъяснительную беседу, после которой он три дня ходил держась за поясницу и постанывая. С тех пор участковый не упускал ни малейшей возможности подложить Егоровне свинью или хотя бы крошечного поросенка.
Серичка ушла домой, добившись от участкового устного обещания, что тот будет самым пристальным образом наблюдать за всеми хулиганскими проявлениями в поселке и по возможности постарается отыскать злоумышленников, перерывших ее огород.
История с огородом Серички большого распространения в поселке не получила. Торговки около автостанции полдня вяло по обсуждали это событие, да и позабыли о нем. Участковый со следователем, на радостях, что им удалось так легко выкрутиться и не заводить совершенно бесперспективного дела, распили некоторое количество пива и тут же позабыли и про Серичку и про ее огород.
Дней через пять, как раз в обеднюю пору, мальчишки, с упоением рывшиеся в кучах свежезавезенного желтого песка, видели как весь перемазанные землей с лопатой на плече, военрук возвращался в поселок со стороны новой больницы. Ни вид военрука, ни то, что он имел при себе лопату, мальчишек совершенно не заинтересовали, более того, они даже сделали вид, что просто не замечают учителя НВП. Пустыми в это летнее время улицами, Николай Иванович, проследовал домой. На пороге он сбросил измазанную землей и травой одежду и полез под кровать за заветной папкой. Вскоре на карте появился еще один красный кружок и еще одна синяя линия покрылась красными штришками.
Вечером подвыпивший полевой объездчик жаловался приятелям у «Закусочной»:
- Нет, что же это такое твориться. Ехал утром на второе отделение — навес на горе возле седьмого участка был целый. Через час возвращаюсь — уже навес порушили и столбы украли!
- Вот времена настали!- горестно всплеснул руками пьяненький сторож заготконторы Василий Лукич.- Нет порядка на свете, одно воровство! Ты бы в милицию заявил.
Объездчик покивал головой и что-то неразборчиво пробормотал под нос. Отчасти Лукич был прав и воровство было, да еще какое, только... На самом деле история, изложенная объездчиком, выглядела несколько иначе. Утром он отправился не на второе отделение:как утверждал во всеуслышание, а в соседнюю деревню к своей приятельнице Люське Квасовой за самогонкой. Возвращаясь домой после полудня, он обнаружил порушенный навес и большую яму на том месте, где еще недавно стояли столбы. Сами столбы валялись чуть в стороне. В нетрезвой голове объездчика тут же возникла мысль, что раз навес уже все равно порушен, так столбы здесь совершенно ни к чему. Он тут же отправился на полевой стан, где уже неделю стоял без дела трактор и отволок столбы к себе домой. Уже когда ставил трактор на место, объездчик сообразил, что сообщать в милицию об этом происшествии не стоит, а то еще , не дай бог, участковый преодолеет свою извечную лень и отыщет столбы у него дома. Пришлось отправиться в контору и сообщить, что на седьмом участке навес завалился от старости. Управляющий, совершенно замотанный и обложенный различными бумагами, не совсем понял о чем речь и только махнул рукой:
- Завалился? Ну и черт с ним. Потом когда-нибудь отремонтируем.
Объездчик состроил понимающую мину и согласно покивал, что как только дойдут руки, они непременно отремонтируют порушенный навес. В душе же он был рад, что разговор так и не зашел о столбах. Еще он был очень благодарен тому злоумышленнику, благодаря которому он стал обладателем четырех прекрасных дубовых столбов.
Лето шло своим чередом. Темно-красными шариками разукрасили сады поспевшие вишни, краснела малина и клубника, а в поселке происходили странные вещи. То появлялись в совершенно неподходящих местах неизвестно кем вырытые ямы, то что-то происходило со старыми постройками. Самым значительным событием оказалось обрушение стены в здании, где раньше располагалась аптека. Здание было старое. Во времена графа это был дом для прислуги. После гражданской войны его отгородили от усадьбы высоким забором и там некоторое время размещался сельсовет. После войны село получило статус поселка. Для поссовета выстроили новый красивый дом, а освободившееся помещение отдали под аптеку. Старая и не обихаживаемая постройка постепенно ветшала. Начали проваливаться подгнивающие полы, проседать крыша и перекашиваться двери. Аптека переехала в здание комбината бытовых услуг, а старый дом заколотили и оставили до лучших времен, Так он и стоял много лет, выглядывая на площадь покрытой щербинами боковой стеной. В одно прекрасное утро спешащие на автобус жители поселка обнаружили, что часть здания обрушилась и в образовавшийся пролом зияют неприглядной наготой ободранные стены и ребра остатков полов. Конечно же жители ближайших домов слышали, как среди ночи что-то с грохотом обрушилось, но значения этому не придали, поскольку ветхое здание было уже давно покрыто трещинами и настолько обветшало, что могло завалиться в любой момент.
В начале августа, как раз после Ильи, Козачиха крутым склоном погнала уток на пруд и обомлела — пруда не было. Внизу, где круто сходились склоны противоположных холмов, всегда плескалась ровная гладь пруда, которую весь день важными корабликами бороздили гуси и утки окрестных жителей. Теперь же вместо ровной поверхности, в которой всегда по утрам отражалось голубое небо, темнела черной вонючей грязью громадная яма. Козачиха оторопело огляделась, пытаясь сообразить — куда же это мог подеваться пруд и увидела, что в перегораживающей лощину дамбе чернеет глубокая промоина, через которую и ушла вся вода из пруда. Козачиха сложила руки на груди и осторожно приблизилась. Теперь стало видно, что промоина образовалась не сама по себе, а кто-то усердно поработал над дамбой лопатой. Об этом свидетельствовали разбросанные поверху кучки земли.
Козачиха не успела додумать кому и с какой целью могло прийти в голову разрывать дамбу, как появились соседки, то же пригнавшие к пруду живность и поднялся крик. Через пару минут в хор визгливых женских голосов начали вплетаться, быстро набирая силу и более грубые мужские. Вскоре по берегам пруда уже собралась толпа человек в полста, а может быть и больше. Население волновалось, кричало, размахивало руками, кому-то угрожало и требовало навести порядок, привлечь и прекратить. После получаса общей сумятицы совместно был выработан план действий. Половина собравшихся отправлялась к участковому, дабы призвать на помощь власть, которая, как известно, обязана защищать и ограждать граждан, вторая же половина, осталась на месте, чтобы сторожить от дальнейших поползновений злоумышленников остатки дамбы и покрытое толстым слоем дно пруда.
Участковый, когда пришел осматривать место происшествия, только схватился за голову - дамба и окружающие склоны были истоптаны возмущенными жителями так, словно здесь прошел конный полк. О кучках земли и других следах злоумышленника участковый мог узнать только со слов Козачихи, потому что их совершенно затоптали, а промоина за это время местами обвалилась и даже расширилась. Шумно отдуваясь и оглядываясь по сторонам, участковый пытался в общем гаме провести опрос населения, а к нему тем временем приступала неизвестно откуда взявшаяся Егоровна и, хватая его за форменную рубаху, доказывала, что все это проделано неспроста, что грязь в пруде несомненно обладает лечебными свойствами. Неизвестные злодеи потому и порушили дамбу, чтобы добраться до целебной грязи, вывезти ее и нажиться на народном достоянии. Дело с самого начала виделось участковому глухим и бесперспективным, но отделаться от настырных жителей отговорками и посулами не представлялось возможным. Потом участковый подумал и рассудил, как в свое время сделал знаменитый ходжа Насреддин — или злоумышленник на чем-то попадется и тогда ему воздастся и за порушенный пруд или же страсти сами собой потихоньку утихнут. Участковый собрал несколько активистов во главе с Козачихой и повел их писать заявление. Жители еще немного пошумели, разогнали живность по домам и разошлись по делам.
Пока на берегах бывшего пруда кипели страсти, Николай Иванович любовно разглаживал застеленную на столе заветную карту. Еще один крестик был обведен красным кружком и еще одна синяя лини оказалась вычеркнута. У Николая Ивановича, совершенно не приспособленного к физическому труду, сильно болела спина, болели руки, болели стертые до крови ладони. Половину ночи он усердно разрывал дамбу, чтобы выпустить проклятый пруд. Собственно, сам пруд его совершено не интересовал, и он бы никогда не стал перекапывать дамбу, если бы не то обстоятельство, что одно из искомых мест расположения клада находилось по его прикидкам как раз по близости левого угла дамбы. Место там было глубокое — почти два метра. Отыскать в этом омуте хоть что-то даже при помощи акваланга, которого, кстати, у Николая Ивановича и не было, не представлялось возможным. Вот он и принял самое простое в его условиях решение, как избавиться от мешавшей ему воды — он просто перекопал дамбу и выпустил пруд. Усилия его не были напрасными. Клада он не нашел, но в нужном месте ему удалось откопать расколотый глиняный горшок, заполненный ржавым металлическим хламом, среди которого отыскался позеленевший медный пятак царской чеканки. Находка еще больше укрепила бывшего прапорщика, а ныне младшего лейтенанта и преподавателя в существовании графского клада.
Казалось бы человек худо-бедно окончил школу, прослужил десяток лет в армии, ему уже перевалило за тридцать и все мысли должны быть направлены на обустройство жизни и создание семьи, а тут такое полудетское, можно даже сказать болезненное увлечение кладоискательством. Ничего удивительного или потрясающего в этом увлечении не было, если принять во внимание тот факт, что единственная художественная книга, которую удосужился прочитать в своей жизни Гонюков, был «Остров сокровищ» Роберта Стивенсона. Если уж говорить совсем начистоту, то даже эту книгу Николай Иванович не читал — ну не любил он чтения и все тут. В школе, где он учился, организовали литературный кружок «Бригантина». Посещение кружка было добровольным для всех, за исключением Николая Ивановича. Ему доходчиво объяснили, что если он не хочет остаться на второй год, то обязан посещать все занятия кружка. Среди произведений, с которыми знакомились кружковцы был и «Остров сокровищ». Книжку читали вслух, что очень понравилось Коле, потом долго обсуждали. В обсуждении он участия не принимал. Не запомнились ему ни Джимми, ни одноногий Сильвер с сидящим на плече капитаном Флинтом ни полное приключение путешествие к острову на «Испаньоле». Больше всего Коле запомнился сам клад. Тяжелые слитки и груды драгоценностей, которые нужно было перетаскивать. Возможно, эта яркая картинка из детства так навсегда бы и осталась в глубинах памяти новоиспеченного преподавателя, если бы не краеведческий вечер с подробными рассказами о жизни графа. Серую и, скажем прямо, скучную душу Николая Ивановича опалила жаркая страсть кладоискательства.
В тот же день до Николая Ивановича со всеми подробностями дошла история с прудом, которую захлебываясь от возбуждения, рассказала сестра Валентина. Больше всего в ней Валентину заинтересовало предположение о целительных свойствах оставшейся на месте пруда грязи и какие это может сулить выгоды для поселка. Она уже представляла себя на трибуне, как она произносит яркую, зажигательную речь и они совместно с председателем поссовета открывают новенький бальнеологический центр, а высокое начальство из области радостно аплодирует.
Николай, как он это обычно делал, пропустил болтовню сестры мимо ушей и только отметил про себя рассказ о крайнем возмущении лишившегося пруда местного населения и невнятных обещаниях участкового переловить всех злоумышленников в поселке и его окрестностях. Конечно, ничего не могло указывать на причастность Николая Ивановича к разрушению дамбы, но впредь он решил действовать еще осторожнее. Тем более, что возможных мест нахождения клада оставалось только три.
Первое из этих мест находилось на холме где на выезде из поселка располагалась больница. Никаких особых препятствий для осмотра там не было и Николай посетил его в ближайшее воскресенье. Даже при самом беглом осмотре стало ясно, что искать и копать тут не придется — в этом месте по склону холма сбегала густо поросшая высокой травой балка. Вряд ли стал бы граф прятать свои сокровища в месте, подверженном столь значительной эрозии грунта. Для порядка Гонюков обошел и внимательно осмотрел весь склон, но ничего примечательного не обнаружил. Второе место располагалось на краю нынешнего школьного двора то же у начала крутого склона в лощину, где начинался густой лиственный лес. Это место за время существования школы перекапывалось уже столько раз, что, если бы здесь и было что-о зарыто, его бы уже давно откопали и по поселку бы ходили невероятные слухи о найденном графском кладе. В действительности же ничего похожего не было.
Хуже всего обстояло дело с последним местом. Находилось оно, как большинство предыдущих, у вершины холма, невдалеке от поселкового кладбища. Тут же располагался и высокий неизвестно откуда взявшийся курган. Поначалу Николай подумал, что именно в нем и зарыл граф свои сокровища, но потом, путем длительных осторожных расспросов старых жителей поселка, выяснил, что курган возник уже после войны, когда готовили место для нового поселкового кладбища. Тогда тракторами разровняли площадку, а лишнюю землю и глину с песком переместили к краю холма в надежде использовать их для строительных нужд. При более внимательном осмотре, Николай обнаружил чуть дальше остатки совершенно сгнившего пня и рядом с ним из травы выглядывал угол большого черного камня. Место было, несомненно то, но покопаться там не привлекая внимания было совершенно невозможно. Рядом уходила вниз дорога, по которой постоянно кто-то шел — шли из центра на запрудянскую сторону жители поселка, катили, поднимая клубы пыли машины в лесхоз, весело бежали купаться на пруд стайки детворы. Вечером дело обстояло не лучше. Деловое движение по соседней дороге замирало, зато появлялись желающие прогуляться около пруда парочки, иногда появлялись даже компании желающих выпить на природе.
Две недели Николаю Ивановичу никак не удавалось приступить к последним, решающим раскопкам. И тут ему на помощь пришла сама природа. Лето кончилось и вся детвора отправилась в школу. Берега пруда сразу стали тихими и пустынными. Повезло Николаю Ивановичу и с занятиями — расписание оказалось составлено так, что вторник и среда у него получались совершенно свободными. А тут еще, прямо как по заказу, прошел сильный дождь и дорогу, минующую кладбище совершенно размыло. Ездить по ней стало невозможно даже для тракторов. Не теряя времени, Николай Иванович с самого раннего утра вооружился лопатой и отправился, шлепая резиновыми сапогами по лужам, к заветному месту.
Под слоем уже начавшей желтеть травы, оказался черный прямоугольный камень,одним углом глубоко ушедший в землю. Николай аккуратно очистил лопатой верхнюю поверхность камня и даже протер ее прихваченной для этой цели тряпкой. Поверхность оказалась неровной и местами сильно выщербленной, но ни рисунков ни надписей на ней не содержалось. Николай попытался поддеть камень лопатой и сдвинуть его с места, но из этого ничего не вышло — за долгие годы камень прочно врос в землю. Пришлось Николаю в который раз заниматься тяжелым и неблагодарным трудом землекопа. Нет смысла здесь пересказывать все те действия, которые он предпринял, чтобы отвалить злополучный камень. Но, как говорится, всякий труд бывает вознагражден — камень оказался в стороне и Николай с новым энтузиазмом взялся за лопату. Когда яма углубилась почти до метра, лопата неожиданно ударилась о что-то твердое. Нервничая, оступаясь и оскальзываясь на рыхлой почве, Николай принялся очищать находку от земли. Несколько минут и его глазам предстал небольшой, но внушительный по виду, сундучок темного, почти черного от времени дерева. Когда-то сундучок опоясывали фигурные металлические полоски. Но время и влага сделали свое и теперь только рыжие пятна да остатки резных уголков свидетельствовали о былой красоте.
Несмотря на небольшие размеры, сундучок оказался очень тяжелым, никак не меньше тридцати килограмм. Для тщедушного низкого Николая вес этот выдался практически неподъемный и ему пришлось затратить минут сорок, чтобы извлечь заветную находку из ямы. Из последних сил, часто падая и местами передвигаясь на четвереньках, Николай дотащил обретенное сокровище до кладбищенской ограды и спрятал там сундук в куче мусора, который всегда остается после уборки могил. Потом он притащил несколько полуразвалившихся венков и сухих веток и завалил ими место своих раскопок, предварительно спихнув в опустевшую яма ставший уже ненужным камень.
Николай с натугой разогнулся и радостно вздохнул. Все! Теперь можно отправляться за ручной тележкой и тряпками, чтобы спокойно, не привлекая излишнего внимания, перевезти сундучок домой. Внешний вид и солидный весь приобретения внушали Николаю самые радужные надежды. Перед его мысленным взором уже кружились и летали пригоршни царских золотых червонцев, вспыхивали елочными огнями бриллианты в россыпях драгоценностей и еще много много чего яркого сверкающего, старинного и очень очень дорогого. Николай распрямился, отряхнул измазанные землей брюки и, гордо подняв голову, отправился в сторону дома.
На следующее утро Егоровна встала рано. Все необходимое для торговли она всегда готовила с вечера и сейчас намеревалась успеть к первому автобусу, уходящему в сторону завода. Ехавшие на первую смену рабочие всегда, по какой-то одним им известной причине, с большим удовольствием покупали у Егоровны семечки и прочий ее нехитрый товар. Улица в этот ранний час была пустынна. Коров в стадо уже отогнали, а уток и гусей на пруд обычно гнали огородами. Неожиданно впереди раздался резкий треск и на утоптанную дорожку громко хлопнув, упала ветхая калитка с остатками зеленой краски. За ней из двора,словно метеор, вылетел, размахивая зажатым в руке топором, Колька Гамнюк, как величали его на улице. В магазине и других приличных местах, а также в глаза Егоровна называла его иначе - наш учитель или учитель Николай Иванович. Увидев его, Егоровна громко ойкнула и присела за коляску. .Николай Иванович повернул к ней искаженное яростью лицо и рявкнул высоким, срывающимся, как у молодого петушка голосом:
- А ты чего тут дура старая?
Егоровна,в испуге, присела еще ниже, а Николай Иванович развернулся и побежал в сторону центра, выкрикивая непонятные фразы, что он сейчас все сделает и все они сейчас увидят.
Что он собирался сделать и кто и что должен увидеть, так и осталось для Егоровны непонятным. Из-за расстройства чувств, вызванного этой невероятной встречей, Егоровна даже не обратила на совершенно необыкновенный вид учителя. На Николае Ивановиче была надета когда-то белая, а теперь застиранная до темно-серого цвета майка, вытертые до белизны армейские галифе, вместо пояса подвязанные куском разлохматившейся веревки и истрепанные кеды на босу ногу. Продолжая выкрикивать непонятные фразы, Николай Иванович механически сунул топор за пояс галифе и ускорил шаг. Егоровна еще с минуту, когда все стихло, продолжала прятаться за коляской, потом медленно разогнулась и с трудом перевела дух.
- Ну и натерпелась же я сейчас страху,- через некоторое время рассказывала Егоровна торговкам у автостанции.- Совсем Колька Гамнюк с ума сошел. Представляете — выскочил с топором в руке и кричит на меня:»Так и ты с ними, сволочь старая?! Всех убью!»
В изложении Егоровны все происшедшее выглядело еще более запутанным и непонятным. Кому угрожал Гамнюк? Кого собирался убивать? И что такое сотворила Егоровна, что стала врагом несомненно тронувшегося умом учителя. Никто ничего не знал и даже не имел приблизительного представления о происходящем, но все с жаром обсуждали.
Вскоре появился с груженым различными сумками и оклунками велосипедом в руках лысый пузатый сын Ивановны, а за ним следом тяжелой походкой, часто останавливаясь и тяжело дыша, появилась и сама Ивановна. Она кивком поздоровалась с торговками и принялась обустраивать свою торговую точку, не вступая в общую беседу. Когда все приготовления были окончены, Ивановна солидно опустилась на стул, огляделась по сторонам и важно проговорила:
- Что вы тут глупости говорите? Никого Колька учитель убивать не собирался. Он сейчас пошел Ленина ремонтировать.
- Какого Ленина? Где?- совершенно растерялись от неожиданного сообщения торговки.
- Ну этого, что на площади перед школой стоит.
- Ремонтировать?- засомневалась подозрительная Егоровна.- Да быть такого не может! Он и дома никогда палец о палец не ударит, а тут — ремонтировать!
- Говорю же — может! Сама видела!- Ивановна даже заерзала на низенькой скамеечке.- Принес большую лестницу, прислонил к памятнику и полез.
- Наверное, красить будет,- предположил кто-то неуверенным голосом.
- Да нет!- отмахнулась Егоровна.- Красят всегда Сергеич и Никита из коммунхоза, школа никогда к этому касательства не имела.
- Это раньше не имела!- наставительно подняла указательный палец Ивановна.- А теперь все может быть. Теперь времена другие — перестройка, гласность. Может, теперь памятники школа красить будет, а не коммунхоз!
- Может итак!- согласно закивали все головами.- Теперь времена такие, что про Ленина вспоминать не любят, вот и решили на детишек спихнуть, чтобы разговоров меньше было.
Тут следует отметить еще одно обстоятельство. В поселке,как и в любом приличном населенно пункте стоял на высоком постаменте большой и, по мнению знатоков, красивый памятник Ленину. Размещался он на площади перед зданием поселковой школы. Вокруг памятника были разбиты цветники. Предполагалось, что памятник и площадь станут центральным местом проведения всех торжественных поселковых мероприятий, однако к двадцатилетию Победы рядом с автостанцией разбили Парк Воинской Славы. С красивыми, выложенными плитами дорожками, гранитными мемориальными досками. С одной стороны парка поставили памятник воину- освободителю в каске и с автоматом, а с другой стороны скорбящая мать склонилась над венком у могилы павших. Центральная аллейка была обсажена с двух сторон ровными рядами стройных елок. Парк как-то сразу пришелся по душе посельчанам и все торжественные мероприятия при всеобщем молчаливом согласии переместились к Парку. Площадь перед школой потеряла общепоселковое значение. Нельзя сказать, чтобы про нее и стоящий там памятник Вождю мирового пролетариата забыли или держали в небрежении, но мероприятия тут проходили по большей части мелкие, неинтересные и народа не собирали.
В это время из-за угла фотоателье появилась согнувшаяся, как муравей перетаскивающий гусеницу, Козачиха. Быстрой семенящей походкой она приблизилась к торговкам, а за ней отчаянно скрипя и вихляясь на разболтанных колесах, катилась тяжело груженая товаром тележка. Козачиха остановилась и принялась переводить дыхание, отирая углом платка лоб. По быстро бегающим по сторонам серым выцветшим глазкам и загадочному выражению лица было видно, что ее распирает какая-то совершено невероятная новость. Наконец Козачиха отдышалась в достаточной степени и выпалила:
- Ой, бабоньки, Там на площади такое! Такое! Вы себе и представить не можете!
- Да что там такого особенного?- пренебрежительно покривила губы Ивановна.- Я только что там шла и ничего такого особенного не видела!
- Ха! Не видела она!- развернулась в ее сторону Козачиха и уперла руки в бока.- И куда же ты это, интересно смотрела? Или Илларионовича увидала?
Ни для кого не было секретом, что вдовая Ивановна питала теплые чувства к школьному завхозу Илларионовичу, хромому сильно пьющему, но сама она об этом никогда не вспоминала и не терпела если об этом увлечении заходил разговор в ее присутствии. Ивановна надула губы и молча отвернулась.
- Да что же там такое?- приступила к Козачихе любопытная Егоровна.
- А то! Колька Гамнюк залез на памятник!
- Ну и что?- хмыкнула не поворачивая головы Ивановна.- Это он красить собрался!
- Красить?!- дробным смешком рассыпалась Козачиха.- Красить?! И кто только тебе такую глупость сказал? Он его топором рубает!
- Что?!- в один голос выкрикнули все торговки, а громче всех — басом, Ивановна.
- А то! Залез на памятник и топором по нему лупит, только искры сыпятся.
- Вот так лупит и все?
- Ну да! Размахнется топором и трах! А вокруг народ стоит и смотрит.
- Много?
- Что — много?
- Народу много смотрит?
- Да нет, не очень. Может человек десять. Постоят посмотрят и дальше идут — на работу же бежать надо!
- Этим на работу!_ неожиданно оживилась Ивановна.- А мы чего же здесь рассиживаемся? Надо же пойти посмотреть, что там и как!
Козачиха, которой страшно не хотелось тащиться обратно, начала убеждать товарок, что всем идти нет никакого резона, а достаточно отправить делегата, который бы все высмотрел, а потом доложил обществу. Ее предложение было отвергнуто обществом с большим возмущением,а больше всех кричала любопытная Егоровна, которой не терпелось посмотреть, как противный учитель Колька колотит топором по памятнику. Решили отправиться все вместе и тут же встала проблема — а что делать с товаром? С собой тащить на площадь все эти тележки, оклунки и ящики никто не собирался, а оставить без присмотра никак нельзя — сразу же все разворуют. Остаться и присматривать никто из торговок не хотел — так велико было их желание посмотреть на необычное действо. Помощь отыскалась внутри автостанции. Там на скамейке сидел и дремал вечно пьяный мужик Гаврилыч. Пьяница он был отменный, но отличался исключительной порядочностью, за что пользовался у торговок определенным авторитетом. Торговки быстро растолкали Гаврилыча и объяснили тому, что от него требуется, посулив в случае успешного выполнения миссии четвертинку самогона. Переговоры прошли успешно и через десять минут торговки гомонящей куриной стайкой появились на площади, где развивались основные события этого утра. Чуть в стороне от памятника стояло несколько человек, которые с кривыми минами поглядывали то на памятник и прислоненную к нему лестницу, то озабоченно на часы. Мимо пробежала запыхавшаяся заведующая местным собесом, в ужасе всплеснула руками:
- Да что же это такое делается? Милицию вызовите!
И не задерживаясь, поспешила на автостанцию, где скоро должен был отправиться автобус, следующий в областной центр. При упоминании о милиции зеваки дружно закивали головами, что, мол, да, да, непорядок, несомненно требуется вызвать милицию, но вместо этого заспешили по своим делам.
Если не брать во внимание спешащих прохожих, то на площади остались только торговки. Они полукругом обступили памятник и принялись громко комментировать действия Николая Ивановича. Тот прислонил длинную лестницу, которую взял в школьном дворе, к памятнику, влез на самый верх и теперь, широко размахивая топором, колотил каменного вождя по спине и шее. Памятник не поддавался,только дождем сыпалась мелкая крошка, да иногда из-под уже порядком выщербленного лезвия вырывались яркие снопы искр.
Проходивший мимо механик из сельхозтехники Иван Кузьмич остановился и поднял отлетевший ему под ноги осколок памятника. Иван Кузьмич долго рассматривал осколок, а потом сунул его под нос стоящей рядом Ивановне:
- Видишь, Ивановна?
- Чего?- не поняла та.
- Как чего?- даже выпрямился Иван Кузьмич.- Видишь какой темный, аж синий! Вот это цемент! Высшей марки. Ничего для вождя не жалеют, а у нас стенку положили в мастерской — раствор серый, ну просто белый был. Так через пару месяцев все и обвалилось.
Из переулка, на противоположной стороне площади появился спешащий участковый. В левой руке он сжимал галстук и ремешок своей неизменной полевой сумки, а правой пытался поправить криво застегнутый китель. Видно, что сообщение о бесчинствах учителя НВП застало участкового в самый неподходящий момент и одеваться ему пришлось уже на ходу. Участковый остановился у памятника, быстрым взглядом старого милицейского волка оценил обстановку, потом привел одежду в порядок и начал хрипловатым голосом увещевать Николая Ивановича, чтобы тот прекратил безобразничать и спускался. Николай Иванович на секунду прервался, посмотрел на участкового мутным, ничего не видящим взглядом, плюнул и снова принялся бить топором по памятнику. При появлении представителя власти торговки посторонились и стали кучкой у газона, бросая заинтересованные взгляды в сторону участкового. Их, конечно же, интересовал вопрос, что тот намерен предпринимать и как будет снимать Кольку с лестницы. Участковый быстро убедился в совершенной неэффективности призывов прекратить безобразия, достал из сумки свисток и попытался воздействовать на Николая Ивановича свистом, впрочем с таким же результатом, как и раньше. Участковый аккуратно спрятал свисток в сумку и перешел к прямым угрозам, взывая к гражданской совести Гонюкова и его сознательности. Речь участкового была бурной и красочно расцвечена непечатными выражениями. Торговки при этих выражениях кидали на участкового осуждающие взгляды, но полностью с ним соглашались.
Постепенно на площади начала собираться толпа, привлеченная шумом и громогласной речью участкового. Вскоре из этой толпы начали вылетать советы как быстрее прекратить творящееся безобразие. Предлагали вызвать скорую, чтобы медики воздействовали на Николая Ивановича и принудили его спуститься вниз. Предлагали собраться всем миром и силой стащить разгулявшегося учителя с лестницы, но было непонятно каким образом можно забраться на верх. Предложили вызвать пожарных, чтобы те при помощи своих лестниц добрались до нарушителя и силой стащили его вниз, тем более что подобный опыт у них из-за характера службы должен иметься .
Наверное, кто-то воспользовался этим советом, потому что не прошло и пяти минут, как завывая сиреной и мигая синими огнями снизу, со стороны автостанции появилась пожарная машина. И в этот момент все окончилось - не понадобились ни врачи ни пожарные. При очередном ударе о памятник старое топорище переломилось, топор полетел куда-то в сторону, а Николай Иванович, потеряв равновесие нелепо замахал руками и полетел вниз на уже порядком истоптанный газон. Тряпичной куклой он плюхнулся на зеленую траву и так и остался лежать.
Среди женских вскриков и неясных голосов на площадь, раскачиваясь и скрепя рессорами, вкатилась машина скорой помощи. Близко подъехать ей к месту происшествия не удалось — все пространство торжественно загораживала ярко красная пожарная машина возле которой уже прохаживались в касках и тяжелой брезентовой форме пожарные, откровенно недоумевавшие зачем их сюда позвали. Из санитарной машины вылез немолодой полный врач в измятом несвежем халате и, одышливо пыхтя, принялся доказывать пожарным,что им необходимо срочно отогнать свою машину в сторону в виду того, что возгорания не наблюдается и освободить место для машины скорой помощи, поскольку налицо пострадавший, нуждающийся в услугах медиков. Начальник пожарного расчета начал громко возмущаться по поводу ложного вызова и уже полез в машину за бланком, когда к нему подошел участковый и принялся ему что-то горячо доказывать на ухо. Начальник пожарного расчета оторопело снял с головы каску, почесал затылок, посмотрел на памятник и потом неуверенно протянул:
- Ну тогда — конечно!- после этой фразы решительности в его голосе прибавилось. Он рывком заскочил в кабину и рявкнул водителю: - На базу! И поживее!
Коротко взвыла сирена и пожарная машина унеслась вниз по дороге. Ее место заняла санитарная машина. Из кабины вылез водитель и подошел к сидящему на корточках врачу. Тот склонился над лежащим Николаем Ивановичем и внимательно его осматривал.
- Так я и думал!- с трудом распрямляясь, сказал врач.- Пьян в стельку.
- Да ну?- не поверил участковый.- За ним же никогда не замечалось!
- А ты, Петрович, понюхай и сразу заметишь!- не без ехидства сказал врач и закурил.
Участковый удостоверился, что врач прав. После перекура они совместными усилиями уложили Николая Ивановича на носилки, а последние поместили в машину. И тут не обошлось без казуса. По нерасторопности участкового Николая засунули в машину вперед ногами. Врач заметил это, когда уже закрыли двери и машина собралась трогаться. Поднялся страшный шум. Врач принялся настаивать, что учителя надо вытащить и разместить в машине, как положено. Участковый, которому лень было снова затеваться с носилками, принялся доказывать что нет никакой разницы поедет ли пьяный Гонюков вперед головой, ногами или вообще лицом вниз, поскольку находится в глубокой отключке. Врач возмутился и,брызгая во все стороны слюной, принялся убеждать, что возить живого человека вперед ногами дурная примета. И не только для пациента, но и для врача. Мнение медицины победило и после значительных усилий, вызванных различными обстоятельствами, носилки с Николаем Ивановичем были снова установлены в машине, а он занял подобающее место — головой вперед.
- Вот ведь какое дело,- принялся рассуждать врач, когда они с участковым устроились сзади в санитарной машине и закурили.- Что значит пьяный! Свалился с такой высоты и ни одной царапины, а был был трезвый — точно на смерть бы разбился.
- А какая разница — трезвый, пьяный? Как грохнешься, так уже все равно будет!
- Не скажи, Петрович, не скажи!- врач окутался клубами сизого дыма и принялся рассказывать.- Вот в начале весны было. Сашка Ананьев с водонапорной башни свалился. Слышал?
- Да так,- неопределенно помахал рукой участковый. Он что-то слышал об этом случае, но поскольку криминала там не просматривалось,то не придал ему никакого значения.
- Слышал!- обрадовался врач.- Так вот этот Сашка напился как свинья и полез на водонапорную башню, а там высота, между прочим, двенадцать метров! Залез на самый верх. Что он хотел — неизвестно, но как залез, тут же вниз и брякнулся. Хорошо еще, что в лужу угодил, а не на плиты, а то бы точно насмерть. Вызвали нас, говорят — человек насмерть убился. Приехали, а у Сашки щека содрана и синяки. Даже не сломал ничего!
- Ну да?!- не поверил участковый.
- Точно тебе говорю — сам осматривал. А вот тебе Петрович второй случай. В начале лета помер заведующий библиотекой Михал Иванович. Помнишь?
- Забудешь тут такое!- скривился Участковый.- Нас тогда целый месяц напрягали с расследованием.- Не подстроено ли, не замаскированное убийство? Еле-еле отписались.
- Вот!-врач важно поднял вверх указательный палец.- А спросили бы меня, так я им сразу сказал — нет там никакого криминала. Непьющий был покойник. Оступился, упал с крыльца и насмерть! Вот в этом и вся причина.
Участковый вздохнул и только согласно покачал головой. Врач скучающим взглядом оглядел площадь. Толпа к этому времени успела рассосаться, поскольку ничего интересного больше не предвиделась, а отвечать на дотошные расспросы милиции желающих не было. Глаза врача пробежали по спешащим на работу посельчанам, по первым школьникам, которые словно сонные мухи не спеша двигались в сторону школы и остановились на памятнике. Врач тут же склонился к уху участковому. Через минуту они забрались внутрь санитарной машины, плотно прикрыв за собой двери, водителя отправили покурить. Ввиду сильного некомплекта медперсонала в больнице, бригада скорой помощи состояла из врача и водителя. Ни санитара ни фельдшера им не полагалось.
Водитель,столь неожиданно выдворенный из машины, был уязвлен до глубины души. С каких это таких пор врач начал перед ним так заносится, что не желает разговаривать в его присутствии? Этот самый врач, который даже у самой простой бабки никогда не может раздобыть бутылку самогона или потребовать ведро картошки за визит! А тут куда же тебе! Закрылись с участковым в машине и шепчутся, но не на того напали! Водитель неспешно извлек из кармана засаленного пиджака измятую пачку сигарет, закурил и двинулся в обход машины, чутко прислушиваясь к доносившимся изнутри ее голосам. Вскоре такое место отыскалось рядом с задней левой дверцей. Водитель приблизился на цыпочках к машине и уже хотел прильнуть ухом к чуть приоткрытому стеклу, когда сзади послышался визгливый голос Егоровны:
- Смотри, Ивановна, а что это такое Сенька вытворяет? Или подглядывать собрался?
- Конечно, подглядывать!- тут же в ответ раздался внушительный бас Ивановны.- Врач там внутри с Колькой Гамнюком возится, а этого выгнали, чтобы не мешал. Так все злыдню не ймется!
При этих словах водитель резко отпрянул от машины и деланно ленивой походкой продолжил движение. В присутствии торговок ни о каком подслушивании речи идти не могло.
- Не, Ивановна! Ты что, не видела, как участковый туда вместе с врачом залазил? Это они там спирт сейчас распивают, а Сеньке по должности не полагается, вот его и прогнали.
Водитель бродил вокруг санитарной машины, нервно затягивался зажатой в кулаке сигаретой и бросал недобрые взгляды на любопытных торговок, которые мешали ему приобщиться к тайнам врача и участкового. Конечно, до него долетали отдельные слова, но общего смысла разговора он никак уловить не мог.
Разговор же в машине шел такой. Врач принялся рассказывать, какие события произойдут дальше в свете недавних деяний учителя НВП. Наверняка уже кто-то из доброжелателей сообщил в область о попытке учителя разрушить памятник Ленину и в ближайшее время следует ожидать бригады чекистов, которая со всей строгостью будет разбираться в происшедшем. Судьба Гонюкова совершенно их не интересовала, но при этих словах участковый вдруг ясно ощутил, как над его головой собираются черные грозовые тучи. От представшей перед его мысленным взором картины грядущего, участковый зябко передернул плечами и неуверенно проговорил деланно бодрым голосом:
- Да ладно тебе! Ну приедут! И что? Сейчас не тридцать седьмой год! Хотят — пусть с этим Колькой сами разбираются, хотят - мы будем.
- Это ты верно заметил,- каким-то усталым голосом проговорил врач.- Сейчас восемьдесят седьмой год, а не тридцать седьмой. Это для нас, а для них всегда есть только один год тридцать седьмой. Был, есть и будет!
Участковый подумал и с тяжелым вздохом вынужден был согласиться. Конечно — служба, службой, но от комитетчиков добра не жди. Дальше последовало короткое совещание. И врач и участковый были люди в возрасте с большим профессиональным и жизненным опытом. Через пятнадцать минут в папке врача уже лежало заключение с некоим диагнозом, копия которого была приложена к появившемуся в полевой сумке участкового протоколу.
Потерявший уже всякую надежду разведать хоть что-нибудь водитель был совершенно ошарашен, когда в окошко высунулся бледный и сосредоточенный врач и строгим голосом приказал быстро ехать в больницу.
- Сильно, видно, Колька разбился,- прокомментировала увиденное Егоровна.- Раз врач так нервничает!
- Конечно, сильно,- согласно покивала головой Ивановна и добавила.- Ты бы с такой высоты брякнулась, так уж точно бы насмерть! Серьезное дело, раз и участкового с собой прихватили! И зачем он им только понадобился?
- Как это зачем?- тут же решила блеснуть перед приятельницей Егоровна.- Кольке кровь для переливания понадобилась, будут у Петровича брать!
- Кровь? У Петровича?!- презрительно поджала губы Ивановна.- Да какая же у него кровь? У Петровича вместо крови чистая самогонка течет!
Она еще хотела добавить, что вот ее Степан Игнатович.., но вовремя вспомнила, что покойный тоже страдал от подобного недуга и только поджала губы.
Неловко загребая ногами, водитель забрался на сидение и санитарная машина, включив огни и сирену сорвалась с места в сторону поселковой больницы. Торговки только покивали головами, глядя ей вслед и отправились вниз по улице в сторону автостанции.
В этом месте события для Николай Ивановича закончились, но никак ни для врача с участковым, ни для заинтригованных этим скандальным происшествием посельчан.
В больнице машина задержалась недолго и потом без огней и помпы незаметно отправилась к отделению милиции. Здесь машина простояла значительно дольше, пока участковый и врач вели бурную беседу с начальником отделения и писали различные бумаги и рапорты. Дальше пути врача и участкового разошлись. Врач уложил толстую пачку свеженаписанных бумаг в свою истрепанную папку и отправился на санитарной машине в сторону областной психоневрологической клиники, куда согласно диагноза, подкрепленного отношением из милиции направлялся для лечения Гонюков Николай Иванович. Где-то по дороге мимо санитарной машины в сторону поселка пронесся, скрипя разболтанным корпусом и грохоча на рытвинах, старенький пропыленный уазик, в котором ехала производить расследование бригада комитетчиков.
Участковый, прихватив себе в помощь только что присланного из школы милиции сержанта, отправился осматривать жилище Гонюкова. Конечно же, весть о столько небывалом событии со скоростью молнии разнеслась по поселку. На каждом углу участкового и его спутника встречали подобострастные любопытные взгляды посельчан. У «Закусочной» сторож Витька, уже порядком поднабравшийся после ночного дежурства, набрался смелости и даже выступил вперед с вопросом:
- Так что там с Колькой? Посадят?
- Разберемся!- не останавливаясь хмуро бросил участковый.
Тяжело топая форменными ботинками, милиционеры проследовали мимо «Закусочной», миновали покрывшийся после первых сентябрьских дождей рыжими разводами ржавчины навес рынка и через несколько минут остановились перед валявшимися посредине тротуара остатками калитки.
- Это еще что такое?- стараясь придать своему петушиному голосу строгость, вопросил сержант.- Непорядок, товарищ капитан!
Участковый только болезненно поморщился и молча двинулся к домику. Вид калитки, оторванной и валяющейся посередине улицы наполнил закаленную долгими годами нелегкой службы душу участкового нехорошими предчувствиями. Что именно послужило главным побудительным фактором капитан не смог бы ответить, но уже когда он брался за поржавевшую ручку на двери, у сердца уже поселилась пока еще маленькая, но холодная и очень острая льдинка. Дверь, противно скрипя никогда немазаными петлями, медленно распахнулась И... То,что предстало перед глазами совершенно растерявшихся милиционеров повергло их в шок.
- Ни черта себе!- севшим от неожиданности голосом только и смог выдавить заглядывающий через плечо участкового в дверной проем сержант.
Участковый буркнул что-то неразборчивое под нос, механически ступил во внутрь комнаты и тут же в растерянности остановился. И было от чего растеряться. Вся грязная, никогда не ведавшая уборки комнатенка была усыпана пожелтевшими листками, с которых, по-тараканьи топорща жесткие усы, косил недобрым взглядом царь Петр и кое-где из вороха выглядывал серый лик Екатерины. Сержант поднял с пола радужную бумажку и с интересом принялся ее рассматривать:
- Пять - сот руб — лей!- по складам прочитал он, ткнул пальцем в изображение Петра и поинтересовался- А это что за мужик, товарищ капитан?
- Петр Первый,- безразличным голосом ответил участковый.
- Что еще за Петр? Спортсмен?- видимо, сержанта ввели в заблуждение латы, в которых был изображен царь.
- Тот, который в Европу окно прорубил!- все тем же тоном отвечал участковый, пытаясь сообразить,что ему придется написать в рапорте.
- Европу? А, знаю!- обрадовался сержант.- Это ансамбль такой! Из Швеции! А зачем для них окно рубить?
- Надо было - вот и прорубил!- отрезал участковый, которого уже начала порядком раздражать глупость сержанта.- Надо было бы в Китай, так он бы и в Китай прорубил!
- Китай?!- изумился сержант.- А зачем в Китай? Он же социалистический! Наши друзья и соседи!
- Вот Петр и стал в Европу рубить!- участковый сплюнул на пол и, тяжело вздохнув, принялся собирать денежные знаки.
Конечно, все эти сотни и пятисотки в настоящее время имели только историческую ценность. Это участковый прекрасно понимал, но по правилам ему положено было сейчас пригласить понятых, все тщательно пересчитать и запротоколировать по всей форме, а потом... Много еще чего следовало сделать несчастному участковому, если следовать букве закона и всем тонкостям УПК. Капитан представил, сколько ему предстоит писать рапортов и объяснений и в скольких местах придется отвечать на различные и совсем не лицеприятные вопросы,что ясно ощутил, как льдинка в груди увеличилась, а к ней добавилась и тупая боль в нижней челюсти. И все это только из-за того, что какой-то полоумный учитель НВП нашел где-то кучу старых царских денег, на радостях допился до белой горячки и побежал на площадь к памятнику... Тут слова — царские деньги, графский клад и Ленин в голове участкового стали плотными и материальными, а потом, словно посланные навстречу друг дугу куски урана в атомной бомбе, соединились вместе и вспыхнули ярким испепеляющим пламенем высветив и внезапное помешательство Гонюкова и его попытку разрушить памятник на площади. Разыскиваемый столько лет графский клад, который давным давно большевики превратили в ворох никому ненужной бумаги... Понятно, что такого удара слабый ум учителя НВП выдержать не мог, а вдобавок еще свою лепту внесла и доза алкоголя... Вот Николаша и бросился вымещать обиды на главном виновнике своих бед.
- Вот гамнюк!- выдавил из себя участковый и тяжело задышал, хватаясь за левую сторону груди.
- Вы что-то сказали?- не расслышал последней фразы сержант;
- Да нет. Это я так!- переводя дыхание буркнул капитан.
Сержант остался в доме собирать царские деньги, а участковый, нервно дергая щекой и что-то негромко приговаривая себе под нос, отправился осматривать участок и сараи. Из распахнутого лаза погреба в нос капитану ударил резкий запах гнилого картофеля. Подозрительно окинув взглядом ветхую лестницу,, участковый не рискнул спускаться вниз. Следующим досмотру подвергся сарай — древнее бревенчатое строение, косо приткнувшееся к задней стороне дома. Сквозь щели в стенах и дыры в крытой гнилой соломой крыше в сарай проникало достаточно света, чтобы участковый смог рассмотреть почти пустое помещение. Пол устилал толстый слой мусора, но внимание Петровича приковала куча хлама в дальнем углу сарая. Наметанный глаз милиционера сразу определил, что куча эта образовалась совсем недавно. Откинув пахнущее псиной истрепанное пальто, он потащил из-под обломков старых рам и ставень изорванную телогрейку. Доски с грохотом обрушились на пол и телогрейка с треском раздираемой ткани освободилась да так и повисла в безвольно опустившейся руке капитана. Вытаращив глаза и беззвучно открывая и закрывая рот, он смотрел на то, что скрывалось под кучей хлама. Участковый смотрел на свою находку и постепенно до него доходило, что сейчас, этим простым движением он раскрыл преступление, а точнее два и даже нашел преступника и от осознания этого факта на душе у него становилось еще гаже.
Капитан с отвращением отбросил телогрейку и тяжело опустился на приткнувшийся в стороне табурет. У противоположной стены из кучи мусора смотрел на участкового пронзительным взглядом бюст Ленина. Тот самый бюст, который весной исчез из школьного вестибюля, а по гуляющим по поселку слухам был похищен бандой злоумышленников. Не надо было быть асом сыска или профессором криминалистики, чтобы прийти к заключению, что преступление было задумано и совершенно все тем же Колькой Гамнюком. Если бы это было все, участковый не стал бы много раздумывать. Необходимые бумаги доктор ему уже выправил и под пьянство и белую горячку учителя НВП можно было списать и не такое, но... Вот это самое, возникающее в самые не подходящие моменты «НО» и в этот раз перечеркнуло все незамысловатые планы участкового. Все дело было в том, что обнаруженный им бюст Ленина находился в таком состоянии, что его вообще нельзя было никому показывать. Посередине когда-то белого гипсового лба вождя чернела дыра от пулевого отверстия. Еще две подобных дыры были пониже, на отвороте лацкана пиджака. А это... Это уже было совершенно другое дело! От представшей перед глазами картины ближайшего будущего льдинка в груди растаяла, а лоб несчастного участкового покрылся густой испариной. Перестройка, не перестройка, а за такие вещи голову точно оторвут, а если не голову, так на пенсию выгонят. Теперь это модно — чуть что и на пенсию. Старые кадры никому не нужны!
Тяжело ступая на негнущихся ногах участковый выбрался из сарая и принялся хватать воздух широко раскрытым ртом. Вытаращенные глаза капитана невидящим взором бегали по открывающемуся из-за угла сарая пейзажу, а в ушах у него уже раздавались гулкие шаги и чья-то твердая рука уже срывала с его плеч погоны. У участкового зашумело в голове и тут в глаза ему ударил яркий солнечный лучик. Капитан вздохнул глубже, моргнул и пригляделся внимательней. Далеко внизу, в лощине между холмами, расстилалась гладь небольшого пруда, по которой степенными эскадрами плавали стайки хозяйских уток.. Решение пришло мгновенно. Участковый завалил вход в сарай раскиданными по всему двору досками, одернул китель и вернулся в дом.
- Собрал деньги?- строго осведомился он у сержанта.
- Собрал!- сержант с готовностью указал на разложенные на столе аккуратные пачки.- Получается три с половиной миллиона.
- Сколько?- от изумление участковый даже сдвинул на затылок фуражку.
- Три с половинной миллиона,- повторил сержант и тут же поинтересовался.- А сколько это будет на наши?
- Да нисколько,-безразлично отмахнулся капитан.- Хождения не имеют и ценности не представляют... Хотя нет, может для этих, как их... Ну тех, кто старые деньги собирает...
- Нумизматов?- подсказал сержант.
- Во, во. Для них. Вот для них может и представляет, а так просто бумага. Ладно, хватит разговаривать! Садись, будешь протокол писать.
Хмурым утром холодного декабрьского дня участковый шел в сторону автостанции. В очередной раз в отделение поступила жалоба от председателя поссовета на нарушение гражданами правил торговли на местном рынке. Жалоба возникла с подачи секретаря поссовета Катьки, которой торговки отказались платить местовые за фиктивную торговлю на рынке.
Участковый ступил на площадь перед школой и механически взглянул на памятник.. Отремонтированный после недавних печальных событий и свежевыкрашенный приятной серебристой краской, Ленин молодцевато смотрел вдаль и указывал вытянутой рукой на синий с золотыми звездами купол церкви, расположенной на противоположном холме. При взгляде на памятник у участкового сильно заныла спина. Он вздохнул и опустил глаза. После той памятной ночи, когда он украдкой вынес из учительского сарая бюст и потом утопил его в пруду, спина у участкового болела часто. Врачи в больнице говорили ему всякие умные слова , приписывали таблетки, мази и растирания, но стоило капитану пройти по площади мимо памятника и все начиналось с начала.
В общем-то тогда в сентябре дело закончилось вполне мирно. Приехавших вскоре комитетчиков вполне удовлетворили подготовленные начальником отделения совместно с участковым бумаги. Они сфотографировали нанесенные повреждения памятнику, бегло осмотрели пустой учительский дом, забрали найденные царские деньги и уехали.
По поселку некоторое время гуляли слухи, что Колька Гамнюк отыскал графский клад и от радости сошел с ума. Большинство жителей поселка, особенно те, которые ближе знали бывшего учителя НВП, в эти слухи не верили. Ивановна, пользовавшаяся среди торговок большим авторитетом, высказалась в том смысле, что такой пустой и бесполезный человек, как Колька не мог бы ничего найти, но вот допиться до чертиков мог вполне, о чем и свидетельствовало его покушение на памятник. Торговки на автостанции долго обсуждали эту тему и согласились с ней. Относительно же графского клада они придерживались той точки зрения, что клад несомненно существует, но до сих пор не найден.
Многое в этой истории так и осталось навсегда скрыто как от любопытных посельчан, так и от бдительного ока милиции. Неопытные сержант провел осмотр учительского дома поверхностно и не обратил внимания на валявшуюся в углу карту и толстую тетрадь с записями, которые вел Николай Иванович во время поисков клада. В результате так и не получили достойного объяснения различные таинственные происшествия, происходившие летом в поселке. Сиречка долго бегала в отделение милиции, но так ничего и не добилась и пришлось ей самостоятельно зарывать яму в огороде и засаживать освободившееся место свеклой. Плотину у пруда жители починили совместными усилиями, только лето выдалось сухое и жаркое и вода в пруду набралась только к концу сентября.
На этом и закончилась история с графским кладом. Николай Иванович, как уехал на носилках в санитарной машине, так больше его никто в поселке и не видел. Дом, в котором он жил, во время осенней непогоды завалился и поссовет передал участок под застройку управляющему совхоза. Тот быстро пригнал на участок пару самосвалов и экскаватор и в течение дня очистил территорию от развалин дома и остатков сарая — подогретые обещанным по окончании работы магарычом, рабочие приложили все усилия. Знал бы участковый, что на одном самосвале, подслоем земли и всякого мусора оказался вывезенным, а потом и погребенным в овраге тот самый пистолет из которого Николай Иванович в приступе пьяной ярости расстрелял несчастный бюст и к болям в спине ему по гроб жизни были бы обеспечены регулярные сердечные приступы. И то, что пистолет с раздутым стволом и намертво заклиненным затвором, был совершенно ни на что не пригодным никак не меняло дела. Украл его Николай Иванович еще во время службы в армии. Украл неизвестно зачем — просто случайно зашел на склад, а там под руку подвернулся пистолет. Целый месяц прапорщик Гонюков тогда вздрагивал при малейшем звуке и с замиранием души ожидал, что вот сейчас раздадутся тяжелые шаги и суровый голос спросит:
- Прапорщик, с какой целью вы похитили боевое оружие со склада?
Но дни шли и ничего похожего не происходило, а потом Николая перевели в другую часть. Постепенно страхи улеглись, но со свертком прапорщик уже не расставался. Он был бы удивлен до последней степени узнав, что в той части, где он украл со склада пистолет, несмотря на регулярные и многочисленные проверки, пропажа оружия так и не была обнаружена.
Так и сгинули Николай Иванович в недрах санитарной машины, а пистолет на дне заваленного всяким хламом и мусором оврага. Постепенно об этой истории в поселке начали забывать. Торговки у автостанции переключились на более актуальные поселковые темы, участковый продолжил борьбу за правопорядок на вверенной ему территории, а нерадивого сержанта перевели в другое отделение. Единственным, кто действительно пострадал от действий Николая Ивановича, оказалась директриса школы. Начальство усмотрело, что она не уделяла должного внимания в работе с вверенными ей кадрами и даже допустила к преподаванию человека, которого категорически нельзя подпускать к работе с подростками да и еще, по слухам, психически ненормального. Директрису быстренько отправили на пенсию, а ее место заняла пробивная и оборотистая Валентина. Первым деянием на новом посту она отыскала и привела, в замен выбывшего брата, нового учителя НВП. Новый военрук оказался немолодым лейтенантом . Он имел объемистый живот, проплешину на затылке и заикался, особенно когда подавал команды идущим строем школьникам. Тем не менее,человеком он оказался невредным и часто организовывал для учеников походы и маршброски, за что и пользовался в школе должным авторитетом.
Можно со все уверенностью сказать, что потревоженная Николаем Ивановичем жизнь в поселке вернулась на круги своя и только нет нет да и пробегали неясные слухи, что где-то были обнаружены следы графского клада.

21.10.2013



 

Другие произведения автора:

Морковкин.

Полиграф и железо.

Страсти у банка.