Академик

31 марта 2016 — Леонид Лялин

Ур-раа! - как говорили наши отцы и деды, - Наши взяли водокачку!

Начальнику отдела хранения списанных снарядов, проще говоря, флотского артиллерийского склада повезло как утопленнику. Ему в подчинение дали пополнение. Не обычное, а с высшим образованием. Прислали настоящего живого лейтенанта по имени Роман с незамысловатой русской фамилией Шкорт, который военный флот видел по телевизору, во сне и в гробу. Вид автомата вызывал у него рвоту.

Молодой парень с худой головой и видом сироты, который еще раз осиротел, с полной отрешенностью от суеты жизни, выражавшим хрупкость психики, мечтал попасть на флот, как карась на сковородку. Он был не от мира сего, а от мира «того». Был рожден в Одессе на Пересыпи. «Свежеиспечен» не в военной бурсе, как нормальные люди, а выучен в советской «силиконовой долине» - в солидном академическом Новосибирском государственном университете, который закончил с красным дипломом и синей рожей, в отличие от своих однокурсников, которые закончили «альма матер» с синим дипломом и красной рожей. Одним словом - Академик!

Академика призвали на три года. Зачем? Не знаю. Может, для того чтобы он закопал свой диплом на Тихоокеанском флоте? Если вспомнить Пушкина, то, наверное, именно про этого лейтенанта Александр Сергеевич проникновенно написал - «Он был рожден для жизни мирной, для университетской тишины…»

История появления Ромы на флоте началась в коридоре Управлении кадров флота, где его за пуговицу поймал начальник ракетно-артиллерийского управления. Адмирал, оглядев молодого лейтенанта с ног до головы, будто оплевав, воткнул в него два своих глаза и строго спросил:

- Ты кто такой?

- Я? Я Ш-шкорт, - заикаясь, с прилипшим языком к гортани, растерянно назвался бывший студент, стоя александрийским столбом перед большим флотским начальником.

- Шкерт что ли? - это по-морскому означает маленький трос.

- Нет, Шкорт, - с бьющимся сердцем и явными признаками хронической амнезии упавшим голосом ответил лейтенант и, вздрогнув, как пугливая лошадь, тихо добавил, - через О...

- А что такое «шкорт»? - Адмирал, вскинув брови назад, придирчиво посмотрел на лейтенанта с сардонической усмешкой, будто тот только что родился.

- Это я! - глупо улыбнувшись, выдохнул Академик с еще не отуманенным детским жизнерадостным взглядом энуреза.

Поставив лейтенанта по стойке «Смирно!» и еще чуть-чуть смирнее, флотоводец отдрючил салагу, как кролик морковку и быстро отправил его в никуда, то есть в дремучие адовы дальневосточные сопки на флотский артиллерийский склад.

После многочасовой дороги, не умывшись и не пожравши, Шкорт с печально опущенными ушами поплелся в штаб представляться своему первому командиру. С отуманенным взглядом начал бывший студент:

- Т-товарищ к-командир! Э-э-э... Лейтенант Шкорт... значит это... - стоя граблями перед кэпом в неуютном, как деревенский сортир, кабинете с ногами в третьей позиции продолжил мямлить лейтенант и кончил себе под нос. - Представляется вам... эта... по случаю назначения… на эта... эту… должность... э-э-э…

- Что ты натворил, что тебя сюда отправили? - подвинув к себе только что налитый стакан с разбавленным техническим спиртом, настоянном на лимоннике и помете пьяных бурундуков, с неподдельным человеческим любопытством спросил капитан 1 ранга.

Старый как прошлогодний снег капраз, сам себе, подумал «Почему я не сломал ногу, прежде чем встретить это чудо?» Он был командиром части. Вредная работа. Вкус к жизни полностью отбивает.

- Специальность-то, у тебя какая? - ощупав лейтенанта проницательным взглядом профессионального картежника, измочаленный, но твердый как швабра командор, смакуя стакан спирта с какой-то материнской скорбящей радостью продолжил разглядывать сквозь зубы своими чистыми, словно у ребенка глазами «академика» в не по размеру мешковатом кителе, с криво подшитым подворотничком.

- Э-э-э... Защита… э-эта… Великой теоремы Ферма… - от вида начальника мысли у лейтенанта запинаются, и он как использованный презерватив начинает из себя корчить дирижабль.

Командир, скрипнув мозгами, непонимающе шевелит погонами на плечах. Сделав паузу, невозмутимо спрашивает:

- Сам придумал или у тебя юмор такой?

- Нет! Ферма! - с математическим кошмаром на лице и прямотой полена отвечает лейтенант.

- Уравнения Максвелла-Андропова? - морща сеточкой лоб, и собирая мохнатые глаза в кучу, командир пытается шуткануть, давая понять, что он сам не чужд чувства юмора.

- Нет именно Ферма!

- Чего-чего? - капраз с параноидальным выражением лица все равно не понимает салагу, глядя прислушивающимися глазами на дивное существо с расстегнутой хоризмой брюк, откуда готов вылететь «аист».

Через некоторое время от удивления черные брови кэпа, словно червяки лезут на макушку, чтобы как бы посмотреть, не видно ли этого удивительного «ферма».

- Ни чего, а кого… - с «умным» выражением морды лица поправляет своего военного бога Шкорт. - Теоремы Ферма!

- Ферма? - помедлив пару минут, переспрашивает командир.

Ему трудно войти в слова Академика, вдвойне сложнее - выйти из них. От безысходности он начинает качаться на стуле.

- Да, да… э-э-э... Пьера Ферма, знаменитого тулузского э-эта... математика… - пельменем деланный лейтенант, вязнув в деепричастных оборотах, словно муха в патоке, начинает рожать ежика в тумане.

- А это куда? - с лица командира не сходит неподдельное детское удивление от невразумительной «специальности».

Математику, с мозгами набекрень, ответить бы командиру, как говорила ему в свое время мама в Одессе: «Ты с мозгами поссорился! Не расшатывай мне нервы, их есть, кому расчесывать!», но он начинает с профилем новоявленного Пифагора заумно объяснять на пальцах деревянному по пояс командиру:

- Э-это не «куда», т-товарищ капитан 1 ранга, а есть в мире с 1670 года такая Великая теорема теории чисел… эта… над доказательством справедливости, которой… это… уже не один век борется все прогрессивное человечество… - лейтенант делает неопределенный жест в сторону портрета Брежнева за спиной командира.

Капраз дергается, пытаясь посмотреть на это «прогрессивное человечество».

- Кто ее решит тому дадут Нобелевскую премию! - мечтательно добавляет Академик.

- Где? - простые, не тронутые игрой ума, мозги командора начинают скрипеть. Ему хочется пива.

- Не «где», а кто! - опять заумно поправляет командира Ромик и самонадеянно повторяет по слогам. - Нобелевский ко-ми-те...

- Г-м... М-н-да-а… - сглотнув отрыжку от спирта, отдающую керосином, с философским видом бурчит потертый капраз. - Вот кадровики стервецы, эфиоп ети их мать, подсуропили все-таки на старости лет… - и неразборчиво выругивается губами в сторону. - Подсунули мне полосатый геморрой в штаны, якорь им в глотку. Насмеюсь теперь до пенсии от души…

Почесав свои серые, как дерьмо мамонта, потные чресла командир с печалью в сердце спрашивает летюху:

- Ну и что мне с тобой делать, сынок?

- Х-хочу… э-э-э... эта… Родину защищать! - в бреду протолкнув в животе удивительные слова, Рома замирает, как крест на погосте.

- Бред... собачий! - резюмирует командир и словно джеклондовский Волк Ларсен, начинает наблюдать за движением жизни в лейтенанте с надеждой узнать о ней что-нибудь новое .

Он пытается увидеть в безумных корчах парня что-то ускользающее до сих пор от его внимания. Может быть, ключ к тайне Жизни, который мог бы ему эту тайну раскрыть? Ничего путного в салаге не увидев, спрашивает его:

- Кого защищать?

- Отчизну!!!

- Ч-чем? - поперхнувшись очередным стаканом спирта, спрашивает командир.

- Г-грудью… эта… товарищ капитан 1 ранга!

- Чьей?

- Э-э-э, своей! Не понимаете, что ли?

- А ты знаешь, почему корова гадит «лепешками», а лошадь - «яблоками»? - с неожиданной для «академика» циничной трезвостью в голосе неожиданно спрашивает командор.

- Н-не знаю, товарищ капитан 1 ранга… - Шкорт, похожий на встревоженного гамадрила, смущенно моргнув, с беспомощным видом замолкает, будто подорвавшийся сапер на мине.

- Хорошо, тогда, математик хренов, найди мне ответ на чисто математическую задачку: летят два верблюда, один рыжий, другой - налево. Сколько может выпить наш боцман, если ежику четыре года?

- Не знаю...

- Вот видишь, не знаешь, полосатая лопата, а еще хочешь Родину защищать, - командир злорадно хихикает, как адмиральская вдова на поминках. Закончив смеяться, начинает с серьезным лицом динамить ситуацию. - А если служба яйца оторвет?

- Э-эта… К-кому? - сразу не поняв «плавного» перехода в разговоре с одной темы на другую, с выражением глуповатого испуга неподдельно удивляется Шкорт.

Угри, на лице салаги от детской непосредственности чернеют, в животе тягуче холодеет, зрачки глаз расширяются, и в них начинает видеться дно Жизни. Лейтенанту становится печально.

- Тебе, дорогой! Тебе, яйценос ты наш родной. Что тогда? - наступает эпическая пауза. - Веселей, лейтенант, - взбадривает командир. - Можно подумать ты хоронишь лучшего друга!

- Наградите… э-э-э... Может даже орденом. Посмертно... - «скупая» мужская слеза, словно ртуть, чуть ли не соскальзывает по щеке штафирки.

- Кого? - командир, поперхнувшись, пока еще в хорошем расположении духа, не может «въехать» в слова парня, пытаясь заглянуть в его очи.

- Меня... - лейтенант, занавесив глаза розовым романтизмом, замолкает, как треска в холодильнике и начинает печально смотреть в пол.

- К-кнехт тебе на язык, зелень ты подкильная, и два - в задницу! - командир, до которого доходит смысл сказанного, дергается, как от разряда электрического тока. Вскакивает со стула и начинает метаться по кабинету, как тигр перед кормежкой. - Стоишь тут каркаешь, как вшивый баклан, мать твоя вымбовка. Разве вслух такие вещи можно говорить? Сглазишь же! - мохнатая бровь командира оживает и вспухает. - Запомни, салага! - мудрый офицер с взъерошенным загривком начинает шевелить подбородком, будто старый пингвин хвостом и назидательно выдает очередную флотскую максиму. - В жизни всегда есть место подвигу, но, увы, после подвига не всегда есть место для жизни!

Отдышавшись от заумной для себя фразы, командор немножко успокоившись, садится за стол. Глотнув глоток спирта, со скепсисом спрашивает:

- Ладно, салага, хватит о грустном. Вот в твоей пофигистической характеристике написано, что ты знаешь три иностранных языка и можешь на них говорить. Неужели?

- Да, товарищ командир! Правда э-э-э... только со словарем...

- Что ж так?

- С людьми пока стесняюсь... - не выдержав немигающего взгляда командира, Шкорт смущенно добавляет. - Когда начинаю одновременно на них всех говорить, э-э-э... такая галиматья получается.

- Ну, а на что ты, бочка заклепанная, еще способен?

- Могу раскладывать… эта… это… квадратный трехчлен?

- Чтоо? - видно, что командир, не то, что разложить, представить «его» не может. - А разве такие члены бывают? - спрашивает кэп, по виду, которого видно, что его последние мозги ломаются об умные слова Академика, а «шары» вылезают на лоб и повисают на нервных окончаниях, как у старого рака.

- Бывают... - парень, делая умное лицо, начинает, как бы пытаться учить своего командира.

- Ну и ну, - у флотолюбца заклинивают зрачки, и в голове наступает полный мозговой ледник, потому что после двадцати лет службы на флоте с ее заморочками он настоящий то «член» представить уже не может, а тут еще такая напасть - его надо еще как-то и куда-то «раскладывать».

Почесав, то, что на пасху красят, командир спрашивает:

- А еще что ты можешь делать?

- Многое… э-э-э... Мы квадратуру круга Линдемана, трисекцию угла Венцеля изучали. Решали задачи по теории вероятности… - начинает опять мудрствовать лейтенант.

- Вот и ладненько-сладенько, - ничего не поняв из сказанного, но, удовлетворенно вытирая руки о тужурку, кивает командир. - Мы академий не кончали, про «косинус фи» не знаем. Интегралом только пол в казарме моем, поэтому иди к начальнику отдела хранения считать снаряды. Круглое кантовать, квадратное катать!

- А я думаю, что квадратное надо кантовать, круглое катать, - штафирка, переждав, словно дождь тираду командира от своей неопытности начинает спокойно возражать командору, еще не зная местных обрядов и флотский постулат: «Не суетись под командиром, иначе он будет потеть и соскальзывать!»

- Что-о! - от того, что ему опять перечат, командир чуть не падает в себя, челюсть его глупо и растерянно отвисает, после чего кэп подбирает со стола рассыпавшиеся зубы и начинает без объявления войны чекрыжить летюху по полной программе. Шкорт вздрагивает. - Ах, ты еще думаешь? Всё! Флоту пришел пипец-трындец! У нас лейтенанты начали думать! Думать!!! Триста чертей мне в глотку и якорь в задницу! - взъерепенившись, словно мышь на крупу, кэп с лицом, достигшим степени шторма и голосом, набравшим железа, привстает со стула и не на шутку начинает на весь кабинет рокотать натуральными словами из всех словарей мира.

Академик опять дергается будто вошь на гребешке и роняет не отданное командиру, еще пахнущее типографской краской служебное предписание, не зная главный служивый принцип: «Если тебя наказывают, то расслабься и получи удовольствие!» Со стены падает портрет Генерального секретаря. Начинает пахнуть мордобоем. Командир от недовольства, в сердцах ломает карандаш, подвернувшийся под руку.

Употребляя замысловатую фразу, в которой совмещает медный таз, свои репродуктивные органы и оральное отверстие лейтенанта командор взмывает над столом и от негодования пикирует шершнем на Академика. Ничто так не раздражает начальников, как слишком умные подчиненные! Капитан 1 ранга хорошо знает, что на службе многодумье приводит к выговорам, чрезвычайным происшествиям, сломанной карьере и увольнению с флота.

- Кто тебя просит думать? Кто? Он думал! Служить надо, а не стоять, как поручик Ржевский на ветру с обоссаными штанам! - злой, как черт на сковородке, командир с сатанинским лицом продолжает разделывать лейтенанта, будто плотву для ухи. - Заруби себе на своем носу! Служить Родине - это тебе не в бане перднуть! Все глупости на флоте от «думанья», - багровая от негодования, командирская задница шлепается на стул, как сырое тесто о разделочную доску. - Не сметь возражать! - и добавляет знаковые идиоматические флотские выражения, которые ставят Академика в тупик.

- А я и не возражаю... - парень под потоком тирад командира начинает плавиться.

- Тогда убери с лица свое мнение и прекрати хлопать ушами по щекам! Глобус тебе в задницу!

- Можно идти... - лейтенант взмахивает рукой жестом напоминающим что-то среднее между пионерским салютом и воинским приветствием.

- Можно «Машку за ляжку», а на флоте говорят «Разрешите!» - но поняв тщетность своих воспитательных усилий, командир машет рукой. - Иди отсюда к ядрене фене, иначе я из тебя сделаю гильзу от снаряда!

Слова командира отпечатывается на лбу лейтенанта, словно причал на борту корабля при жесткой швартовке.

- Ты понял?

Шкорт понял. Понял что попал на флот как кур во щи.

Отдел хранения, куда командир пинает Академика, рахитично притулился на склоне скалистой женьшеневой дальневосточной сопки, покрытой багульником. Служить в этом отделе означало, что следующим этапом было разжалование, тюрьма и расстрел. Взгретый командирским пендалем по самое «нехочу» Рома летит к начальнику отдела капитан-лейтенанту по прозвищу - «Водкин».

- Ли-ти-нант!!! - при виде Шкорта радостно восклицает Водкин, смачно хрустя соленым огурцом, словно тараканом после быстро выпитого стакана спирта за снарядными ящиками. - Я тебя сто лет ждал, как голова плаху. Где тебя носило? Во-первых! Будешь у нас Академиком!

- ???

- Не беспокойся, на флоте это лучше, чем быть «машей кулаковой». Во-вторых! Проснись! Зима приснится - ноги отморозишь! В-третьих! Хорош сопли жевать! Задницу в руки и на линию огня! Давай служи, но не забывай - служба печалит! - тифозный взгляд каплея даже теплеет, глядя на университетское чудо.

Попасть на флот - главное на нем не пропасть! Академику сразу выдают затасканный службой чей-то рабочий комбинезон, что бы он ни запачкал новые свежевымытые штанишки. Когда дипломированный математик влез в этот комбез, который покрыл его с головой, то он стал похож на чулок натянутый на насос, выкачивающий навозную жижу. Он стал жизнерадостным и по-детски естественным. Штаны развивались на ветру, словно презерватив после употребления вывешенный на реях старинной бригантины. Как эти «паруса» наполнить ветром времени? Да очень просто - стянуть их чем-нибудь.

- А ч-чем? - с суетой крысы тонущего корабля задает наивный вопрос лейтенант своему начальнику, продолжая хлопать себя ушами по румяным щекам.

- Чем-чем? Пуповиной пьяного бурундука, - не думая, брякает каплей. - Может тебе подгузник выдать и научить детей делать?

- Т-товарищ капитан-лейтенант! - немного подумав, обращается Академик к непосредственному начальнику. - Э-э-э... Мне нужна веревка!

- А мыло не надо? - не замысловато шуткует Водкин и терпеливо объясняет. - Дурень, это называется шкертом!

- А где его взять? - парень беспомощно разводит руками.

- В… - здесь капитан-лейтенант хочет ляпнуть соленое словцо, хорошо зная что разговор без мата - это рапорт, но, глядя на лицо Академика с элементами детского энуреза недовольно добавляет, - в Караганде! - и начинает как фокусник «вынимать кроликов из шляпы», то есть нервно объяснять молодому лейтенанту, где можно найти веревку. - Иди к снабженцам, найди и попроси у «Дрозда», если у него нет - поищи «Вымбовку» на «подземке». Если у того нет, сходи на «дальнюю зону» к «Мурлокотану». У него в тридцать первом хранилище между двадцать пятым и двадцать девятым штабелем взрывателей слева должна быть заныкана бухта пенькового троса...

- А где эта «Дальняя зона»? - с ошалелой наивностью, граничащей с тихой шизофренией, недоуменно перебивает Академик.

- За перекрестком в автопарк, в двух километрах от городка ЭМО.

- А где этот городок? - звучит очередной дурацкий вопрос салаги.

- Где-где? - здесь начальник уже не сдерживается от этих лейтенантских «где» и нецензурно улыбнувшись, отвечает, как всем. - В звизде! Не грузи, и не будешь грузим! Язык до Киева доведет!

- А если не найду Мурлокотана?

- Если у него нет... - Водкину хочется, как и командиру, дать лейтенанту пенделя в зад, - то тогда ищи у «Земы» - нашего «короля говна и пара». Ну, если и у него нет, то тогда «писец» - ищи шкерт только у своего Бога, да не забудь попросить у него заодно и мыло!

Штафирка, с потерянным видом выслушав ЦУ - ценное указание, не дождавшись ЕБЦУ – еще большего ценного указания, ничего не понявший из сказанного, начинает искать этот удивительный для него «Шкерт». Его на береговом складе вообще-то днем с огнем его не сыщешь. Зато здесь в этом тыловом тупике есть «море» стальной проволоки - «контровки». Главный принцип службы в арсенале был прост: «Не сделал - запиши, не затянул - законтри!»

Через час с богом пополам лейтенант в неожиданном для себя месте - в санчасти находит эту пресловутую контровку, которой местный эскулап-дантист крепил морякам выбитые службой зубы. Ромик скрупулезно продевает проволоку в тренчики-шлейки для поясного ремня на комбинезоне. Добросовестно обматывает несколько раз ее вокруг себя и закручивает кем-то подсунутыми плоскогубцами у пупка своего комбеза в тугой узел.

- Вот теперь порядок! - радостно изрекает Академик, впервые выполнивший задание своего начальника. - К бою и п-подвигу готов!

Что дальше? А дальше, если не мешают гражданские повадки и впечатлительная душа, впереди воинская служба, полная радости и неожиданного счастья. Первая «радость» у лейтенанта, отравленного ядом квантовой теории элементарных частиц футбольных полей с релятивисткой аннигиляцией нейтронной арифметики, случается уже днем. Парню хочется «по большой надобности», как в свое время Филиппку учиться. Он жаждет сходить. Куда? Да туда, куда даже короли и президенты ходят своими ногами.

Земля - это вам не романтический корабль, где всегда есть рядом домашний и уютный гальюн. Берег - это убогая сухопутная действительность в виде простого деревенского «скворечника», срубленная матросскими очумелыми ручками с простой выгребной ямой на сто лет пользования и вырезанным ангелом на дверце. В единственную «дырку от бублика» может целиком провалиться взвод уссурийских тигров. Крыша покрыта рваным рубероидом, дверца этого заведения запирается деревянной щеколдой, как в простой уборной.

- Разрешите убыть в сортир? - с грустными собачьими глазами, переминаясь с ноги на ногу, как бы по-военному просится наш Академик у своего уже любимого начальника.

- А ты уроки сделал? - как бы шуткует Водкин, а потом на полном серьезе начинает возмущаться бестолковость парня. - Не в сортир, а в гальюн, студент! В га-ль-юн! Мама твоя женщина! Пора уже и выучить флотские названия святых мест, - и с доброй усмешкой добавляет. - Попробуй, если получится! Если что - мы за тебя отомстим!

- Е-есть! – с радостью «поет» лейтенант и туловищем инстинктивно поворачивается к туалету, но голова остается еще на месте.

Собрав воедино свою координацию Ромик, оплодотворенный командирским «добром», радостно убывает сеять «вечное, разумное, теплое». Парня нет, пять минут, десять, двадцать… Через полчаса Водкин начинает ощущать какое-то внутреннее беспокойство, которое, наверное, бывает у домашних хозяек, забывших выключить утюг после глажки белья. Каплей видит, что на дистанции его плевка не видно молодого лейтенанта.

- Мндааа… - грустно вздыхает начальник с видом уставшего трудяги. - Это чревато выговором от командира...

Хорошо помня старую флотскую аксиому: «Лейтенант – это маленький ребенок, только с большим мужским «писюном», и за ним нужен глаз да глаз», Водкин с мрачным видом озабоченного работяги-страдальца начинает искать свое чудо в комбезе по всей территории артсклада, забыв о том, что он его недавно отправил срать.

Обходит хранилища и площадки открытого хранения боеприпасов - лейтенанта там нет. Заходит в канцелярию, курилку - тоже нет. Проходит по захламленным кандейкам и шхерам - нигде нет Академика. Заглядывает за штабели ящиков из-под корабельных снарядов. Пусто. Чудеса, однако.

- Никто не видел моего «академика? – спрашивает он у окружающих его архаровцев.

- Куда он денется с «подводной лодки»? - смеются обормоты. - Он, наверное, пугает очко «прицела» нашей единственной «артустановки», - участливо предполагают сослуживцы, провожая каплея сочувственными взглядами.

- Эта мокрая вошь на писсуаре веревку проглотила, что ли? Провалилась к центру земли? Или солитер длинный попался? Задницей его перекусить не может? - Водкин начинает потихонечку выходить из себя.

Распространяя вокруг себя запах французского одеколона «Коко-Тройной», злость и жажду немедленной оральной любви к своему «студенту», он раздраженным шагом идет за хранилище к «избушке на курьих ножках», на двери которой висит плакат «Тихоокеанец! Помни! Каждое очко - на вес золота!»

Подойдя к служивому нужнику, взору каплея предстает бесподобная картина. Лейтенант - это непорочное, то есть не поротое еще службой божье создание с мукой на лице вертится, словно голый на морозе. Красный, как вареный краб, от биологического нетерпения и с глазами надетого на флюгарку баклана, крутясь мелким бесом, парень готов выскочить из своих намертво законтренных металлической проволокой штанишек.

На раззяву лейтенанта страшно смотреть. Облик молодого засранца соответствует виду офицера, как кнехт - телеграфному столбу. Парень напоминает волка, попавшего в капкан и готового отгрызть себе лапу. Правильно говорят старики: «Срать и родить - нельзя погодить!»

Рома, у которого понос был быстрее мысли, как жареный омар в период беременности своими крысиными зубенками героически старается перекусить железную контровку, которой сам же от жизненной бестолковости неистово себя обмотал. На ум приходит крылатая флотская аксиома: «Не можешь срать - не мучай попу!» В довершении ситуации, увидев своего начальника, эта сушеная вобла с печальным видом одинокой клизмы в заднице начинает пытаться отдать ему воинскую честь. Картина достойна кисти Ильи Глазунова.

Решительный начальник, как и полагается на флоте, не раздумывая, выхватывает из своего кармана кусачки, которые всегда при нем. Быстро перекусывает ими проволоку на «поясе верности» лейтенанта и выпускает из плена его задницу. Шкорт со спущенными штанами, словно торнадо влетает на форсаже во врата рая и садится в гальюне на «дырку от бублика», как петух на яйца.

Приготовившись взять в руки свою проблему и сделать злодейское дело, Рома чувствует, что у него в межножье из «очка» сортира снизу кто-то аккуратно трогает его за «мягкое» место. Академик с видом Гейзенберга, когда тот открыл основы квантовой теории электромагнитного поля и предсказал существование позитрона в диаметре калибра ствола малокалиберной морской пушки смотрит себе на фаберже и… видит в выгребной яме измазанное в свежем дерьме чудовище в химкомплекте с огромными глазами противогаза. Это матрос, плавая в говне, ищет в выгребной яме уроненный час назад свой военный билет. Сквозь противогазную трубку глухо звучит загробный голос:

- Братишка! Не загораживай свет!

От ужаса и страха Академик обделывается на голову «искателю» приключений. Кошмар!

Над дальневосточными сопками раздается рев первобытного человека. Вот оно свершилось! Лейтенант ощущает свою первую радость на службе!