Трагикомический опус вокруг нашего Слова

            или факты и размышления по поводу переводов легендарной древнерусской поэмы

              (все цитаты и источники для приведенных фактов в этой работе указаны)

                    для ознакомления с моим переводом "Слова о полку Игореве http://russianpoetry.ru/proza/perevody/slovo-o-polku-igoreve.html

            Выражаясь словами А. Югова: «Слово о полку Игореве» - великая патриотическая поэма Древней Руси, скорбный зов гениального поэта к единству русского народа в дни вражеских нашествий, непревзойденной красоты и мощи произведение последней четверти XII века не имеет себе равных в средневековой поэзии Запада».
            Что же можно сказать по этому поводу? Пожалуй трудно с этим не согласиться. Однако именно этот «скорбный и не имеющий себе равных зов» поэта почему-то превращается в трагикомический опус в перекладах наших современных толковников! Не является исключением и сам Югов, один из переводчиков «Слова», который так хорошо отозвался о легендарной поэме и который перевел одну из строк древнерусского текста в перевернутом виде (привожу цитату): «тоже звонъ слыша давный великий Ярославъ сынъ Всеволожь», в то время когда здесь надо было: «звон этот также слышал и Ярослав Великий, сын Всеволодов», а не наоборот: «…и давний великий Ярославич – Всеволод», как это у Югова.
             Точно также выражение: «Что ми шумить, что ми звенить давечя рано пред зорями?», Югов переводит: «Что мне шумит? Что мне звенит – издалече, пред зорями?» Мне кажется, что будет здесь уместно заметить, что это самое предложение вообще не нуждается в переводе, остается только перевести его в современные нормативы.
             Если у кого-нибудь это уже вызывает улыбку, то у меня это единственно смех сквозь слезы. Разве можно так безответственно относиться к тому, что является историческим достоянием культуры? Хотел бы тут также добавить, что Югов в своем открытом письме к Гудзию, сев на своего излюбленного конька  «всекритики» несправедливо его обвинял в неверном истолковании выражения: «Тъй клюками подпреся о кони, и скочи къ граду Кыеву». Н.К.Гудзий верно использовал деепричастие прошедшего времени глагола «исхитриться» - «исхитрившись», но совершенно напрасно отбросил глагол «подпереться» в сторону и использовал глагол «сесть». Вот как это выглядит у Гудзия: «Он, исхитрившись, сел на коня и подскочил к городу Киеву» . Приведу здесь также и других переводчиков:

              «Тот хитростью оперся на коней и скакнул к городу Киеву» (Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев) 
              «Он лукавством подпершись, оседлал коня и скакнул ко граду Киеву» (В. Стеллецкий). 
              «Ворожбою он добыл себе вещего коня и скочил ко граду Киеву» (Г. Шторм).  
              «Он кознями на коне подперся и скакнул ко граду Киеву» (С. Шервинский)
              «На волшбу опираясь, Всеслав добыл-таки града Киева» (А. Югов)
              Смешно, да и только! Югов вообще отбросил коней, решил, что переписчиком была допущена здесь ошибка и что «коня», выражаясь его словами, сочинили из глагола «оконити» (!).

              Некоторые другие переводчики, например, коней решили оставить, как, впрочем, и эти треклятые «клюки», не принимая того или просто проигнорировав, что уже окончательно было подтверждено, что «клюки» означало «хитрость, коварство, козни». Они не иначе как представляли Вселава с клюками или же с костылями, без которых он якобы не мог обойтись, чтобы взобраться на своего коня (видимо для них он и передвигался с трудом, наверно поэтому и передумал жениться на девке, так как конь у него был вместо ног и заменял ему всё остальное, вот он и махнул на нее рукой и сразу помчался в Киев):

               «На коня, как на костыль опёрся и поскакал к граду Киеву» (В. Колесников)
               «И, на клюки опираясь, Добравшись до кровли, Скакнул с конька в город»  Ив. Новиков)
               «Тот клюками оперся о коня и скакнул к городу Киеву» (И.А.Новиков)
               «И клюкою согнувшись, оперся о коня, и скакал ко городу Киеву» (Л.А.Дмитриев).

               Присовокупим сюда фрагменты из переводов девятнадцатого века:

               Срезневский: «упершись ходулями в коней» 
               Кораблев: «поднялся на хитрость в конях».
               Гербель: «и не клюками подпираясь, а сев на коня боевого».
               Мей: «опираясь ходулями, из окна (!) скакнул он к Киеву».
               Пожарский: «клюками подперся о кони».
               Майков: «перегнулся на седле, помчался».

               Ситуация становится забавной и даже комичной. Клоун на ходулях то упирается в коней, то опираясь на них, выпрыгивает из окна и оказывается в Киеве словно по мановению волшебной палочки, то он ими на коней или о коней опирается или же подпирается словно посредством самострельных орудий (Мусин-Пушкин: «Он подпершись клюками сел на коней (один сразу на несколько), поскакал к городу Киеву») и наконец вообще сгинается этой самой клюкою, костылем ли, ходулей, не весть даже как. Таким образом, раскрывая истинное значение слова «клюками» в контексте древнерусской поэмы, талантливейший изыскатель "Слова" Головин с нескрываемым удивлением заметил: 

               "К досаде всех переводчиков, Всеслав не употреблял... ни клюк, ни костылей, чтобы овладеть престолом Киевским, а овладел им своими хитростями" (Барсов. Лексикология "Слова", стр. 368).

               Что касаемо «клюк», то я с ним (с Головиным) согласен. Но во что до «хитростей», то лукавство мне его представляется немного иначе. Князь Всеслав слукавил тем, что хотел жениться, а на самом-то деле только прикинулся этаким молодцом, вопрошающим домашнего очага, чтобы незаметно улизнуть, обманув своих земляков (по неясным причинам, видимо, если бы делал это открыто, то у него ничего бы не вышло и его попытались бы как-нибудь удержать) и захватить Киев.
              Таким образом, продолжая свои насмешливые сентенции по поводу перевода древнерусского слова «клюки», хотел бы добавить, что Огоновский, например, со всей серьезностью утверждал, что под «клюками» следует разуметь здесь «ноги загнутые и кривые». Майков же вообще решил обойтись без «клюк», а тем более без «коней», видимо сомневаясь и в том, и в другом («перегнулся на земле, помчался»). Гербель и сам «схитрил» вслед за Всеславом и подчеркнул особо: «и не клюкой подпираясь, а сев на коня боевого». Шервинский же вообще решил, что конь был по всей видимости необъезженный и поэтому Всеслав всеми хитростями и кознями, а также уловками, кряхтя и пыхтя, но подперся-таки на этом коне (он наверно был эквилибристом-калекой), а потом скакнул на нем, да так, что сразу же оказался в Киеве (видимо конь лягнулся и просто-напросто отбросил его с хребта, да так, что тот развил скорость курьерского поезда). Стеллецкий также пошел вслед за Шервинским, но только в более мягкой форме. Всеслав у него на цыпочках, словно лиса, подкрался к этой строптивой лошади и какими-то неизвестными хитростями сумел ее оседлать, да так, что лошадь не смогла отцепиться от назойливого ездока и вследствие этого мчалась с бешеной скоростью, а может быть даже телепортировала прямо в Киев (наверно и среди лошадей тоже попадаются экстрасенсы; лошадь-экстрасенс – это сильно!). Шторм же по-видимому тоже посчитал, что для этих целей нужен конь необъезженный, но это должен быть также особый конь, которого нужно искать в целом стаде. Вот поэтому-то Всеслав, чтобы долго не выбирать, добывает себе коня ворожбою и не просто коня, а вещего (!), вместе с которым посредством его невидимых крыльев (просто Пегас какой-то!), буквально выстреливает как снаряд, словно Барон Мюнхгазуен на луну – в город Киев. А вот теперь держитесь, у академика Лихачева (при всем моем уважении) необъезженным было целое стадо (синоним этого слова "табун" тюркского происхождения) и вместе с этим стадом он также один сразу же оказался в Киеве (!). Откуда он там взял множественное число, вообще непонятно. Один только Гудзий был близок к истине, если он конечно имел в виду то же самое, что имел в виду я. И только напрасно, совершенно напрасно он проигнорировал глагол «подпереться». Ведь глагол «подпереться» здесь соотносится со словом "клюками", то есть Всеслав иными словами заручился хитростью, чтобы незаметно ускользнуть на своем вороном коне в стольный град Киев. Об этом хотя бы говорит то, что перед этим Всеслав бросил жребий, чтобы выбрать себе невесту и решив для себя неожиданно, что женитьба – дело пустое, а может быть с самого начала это было только его игрой, бросает невесту, лукавым образом выскальзывает из объятий, затем торопливо запрыгивает на коня и скачет уже завоевывать своенравный Киев, я здесь цитирую далее древнерусский текст:

"На седьмом веце Трояни
връже Всеслав жребий
о девицю себе любу. 
Той клюками подпръся о кони
и скочи к граду Кыеву."

А вот пример из моего перевода:

"На седьмом же веке Трояновом
бросил жребий Всеслав
о девице ему на удачу.
И, лукавством подпершись в опасном кону,
поскакал он до города Киева."

             Чтобы было ясно, слово "кони" тут никак не может переводиться словом "кони", так как в древнерусской архаике (под архаикой имеются в виду некоторые старославянские слова и обороты) слово "конь" есть "комонь", а "кони" - "комони" (см. слово КОМОНЬ в "Энциклопедии "Слова о полку Игореве", том 3, Российская академия наук, Санкт-Петербург, 1995 г., стр.65). Кроме того, в "Слове о полку Игореве" слово "конь" всегда встречается только в написании "комонь", а следовательно речь о конях здесь не идет, а тут видится слово "кон", которое понимается как "предел", "рубеж", то есть здесь речь идет об опасном пределе, известном риске, решающем судьбу человека. По этой причине перевод Лихачева данного слова как "кони", на которых поскакал Всеслав, не выдерживает никакой критики и ничем не является обоснованным. 
             Как видите, всё тут довольно просто и не надо тут ничего выдумывать. Девицу Всеслав выбирал себе на удачу, то есть буквально любую, потому что ему было без разницы какая именно будет его суженой, так как планы у него были совершенно другие. По всей видимости для него это была только игра, иначе бы он не бросал жребий. Далее мы видим, что в этом смысле он использовал известную хитрость («подпершись лукавством»), чтобы обмануть бдительность тех, кто менее всего хотел видеть Всеслава у власти, и идя на определенный риск («в опасном кону»), спешно поскакал в город Киев, в то время, когда его политические противники рассчитывали, что он будет заниматься приготовлением к свадьбе. Смысл сказанного очевиден. Летописные источники только подтверждают аналогичную версию, в связи с чем совершенно непонятно почему известные нам переводчики при переводе совершенно не ориентировались в этом месте на древнерусские письменные свидетельства.
             Хотел бы особое внимание обратить на серьезную ошибку, допущенную Лихачевым в его переводе. Древнерусский фрагмент «Нъ рекосте: «Мужаемься сами преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ» он переводит так:

Но сказали вы: "Помужествуем сами:
прошлую славу себе похитим,
а будущую сами поделим"."

Но это грубейшая ошибка, так как в данном тексте под «предней славой» имеется в виду «слава будущая», а «задняя» что естественно – «прошлая». Вот Вам примеры из других переводов, которые только подтверждают ошибочность версии в переводе Лихачева:

Вот к примеру у А. Югова:

Сказали вы.
"Отважимся сами,
и грядущую славу стяжаем,
и с предками славу разделим!"

Также у Н. Заболоцкого:

Вы ж решили бить наудалую:
«Нашу славу силой мы возьмем,
А за ней поделим и былую».

Не отличается у К. Бальмонта:

Вы же: «Будущая слава - наша, прошлую - поделим».

Согласное место у А. Майкова:

Вы ж возмнили: сами одолеем!
Всю сорвем, что в будущем есть, славу,
Да и ту, что добыли уж деды!

То же у С.Шервинского:

Но сказали вы:
«Доблесть
Покажем одни,
Мы грядущую славу
Одни заберем,
И былую одни мы поделим!» 

То же у В.Стеллецкого:

Но вы сказали: «Поратуем сами,
новою славой одни завладеем — и прежнюю сами
поделим!» 

То же у В.Колесникова:

Не скажут эти мужи о себе:
"Будущую славу себе похитим, 
А прошлую меж собой поделим".

То же у И.Шкляревского:

Но сказали вы: «Сами пойдем.
И новую славу возьмем.
И прежнюю всю поделим!»

Аналогично переведено у меня:

Изрекли вы: «Осмелимся сами
и грядущую славу похитим,
и поделим сами прошедшую.»

              Все переводчики перевели согласно, кроме Лихачева. Вот Вам для пущей убедительности из прозаического перевода Валерия Колесникова как альтернативный вариант для замены устаревшего и не отвечающего в полной мере требованиям оригинала перевода лихачевского:

Звеня славою предков не скажут эти мужи о себе: "Будущую (переднюю) славу себе похитим, а прошлую (заднюю) меж собою поделим"

             Может кто-то мне скажет, что они не знали или не знают древнерусского языка, все эти известные люди? Так нет же. Известно, что в достаточной степени, чтобы не перепутать зад с передом. Ни в одном языке мира корень со значением слова "зад" не выступает ни в одном из слов со значением "будущее". Это просто нонсенс и само по себе нелогично. Видимо Лихачев решил пойти по стопам Жуковского, который и "Памятник" Горация (Exegi monumentum - Я памятник воздвиг; интерпретации на эту тему были у Пушкина и у многих других поэтов) перевел с латыни из рук вон куда плохо. Как говорится, тут комментарии излишни.
             Чтобы как-то подытожить мою статью и как-то объяснить проблему с переводами моих предшественников, хочу сказать, что навряд ли всё это было преднамеренно, а просто напросто большинство переводчиков на протяжении 200-летней истории обнаружения этого исторического памятника слепо следовали друг за другом чисто по стереотипу, опираясь на авторитеты своих предшественников, что в переводах привело к явному искажению смыслов. Хочу сказать, что исследователь и переводчик должен руководствоваться только одним единственным правилом: ориентироваться прежде всего на себя, руководствоваться только тем, что видит он сам, только учитывая мнения тех, кто исследовал ту же самую область.
             Но есть еще и другая сторона медали. Существуют еще так называемая группа вольных переводов под редакцией именитых мужей. Давайте задумаемся, а вообще правомочно переводить вольно летописные свидетельства и близкие к ним по духу и содержанию исторические памятники поэтического творчества Древней Руси? Отвечу ясно. Если это отдельный фрагмент этого памятника, то почему бы и нет? Но если уж это делается в рамках целого произведения, то это уже недопустимо, потому что откровенное искажение при интерпретации служит во вред самому историческому источнику. И вот Вам пара примеров из такого вольного перевода Виктора Сосноры:

"И сдвинулись армии.
Встали, горланя
орлами голодными
перед бранью
с орлами голодными.
Рявкнул Редедя:
- Вы, руссы,
       вы - трусы,
              собакины дети!
Ваш князь -
       недоносок,
              и харя вдобавок."

Это из "Боя Мстислава и Редеди". Следующий фрагмент более чем "красноречив":

"наши тулы 
настежь отворены, 
и всегда настороже
знамена.
Если пьем — 
            до отруты 
беленной,
если жрем — 
            в животах 
оскомина." 

              Простите, а где это он в «Слове о полку Игореве» вообще увидел? Спешу сразу пояснить, что еще в 1969 году, когда автор сей статьи только появился на свет, А.Югов в своей статье «Поругание великой поэмы» ("Наш современник" № 10, 1969 г, 268) в отношении данного перевода высказал следующее:  

              «Есть ли в "Слове о полку Игореве" хотя бы тень намека, что они - пьяницы и обжоры?...(   )...Таков и весь переклад "Слова", сделанный, очевидно, на глум, на поругание великой русской поэмы. Правда, "перекладчик" предусмотрительно защитил свой опус шапкою: "По мотивам "Слова о полку Игореве". Но, позвольте, разве есть что-либо похожее в гениальной поэме на подобные, с позволения сказать, мотивы?! В сборнике "Слово о полку Игореве", изданном Ленинградским отделением "Советского писателя" в 1967 году, есть вообще немало всякой всячины, способной лишь исказить и замутить "Слово", но В. Соснора побил, как говорится, рекорд».

               Далее А. Югов в своей статье с негодованием и недоумением пишет, что редакторами данного сборника являлись всем известные, имеющие ученые степени,  Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов (!), что по его мнению было шагом совершенно безответственным.
               От себя уже хотел бы добавить, что двое из них – Д.С. Лихачев и О.В. Творогов были также инициаторами акции в отношении проверки подлинности так называемой «Влесовой книги», знаменитого памятника старославянской письменности, вызвавшей большой интерес по всей стране, в том числе и в западных странах. В результате этой акции Лихачевым и Твороговым совершенно необоснованно было вынесено заключение, что этот величайший памятник нашей дохристианской эпохи, общий для всех славян, – подделка и в дальнейшем изучении не нуждается (по их словам только для раскрытия фальсификаторов). А между тем, хотел бы напомнить, что подобная же история обстояла и с легендарной поэмой "Слово о полку Игореве", которую 200 лет назад при обнаружении ее ученые мужи посчитали подделкой и в течении довольно длительного времени она подвергалась сомнению в ее подлинности, однако сегодня уже никто не сомневается в этом и этот исторический памятник на основании убедительных фактов, найденных позже, во всем мире считается достоверным.
              В конце этой статьи хотел сказать только одно. Господа, так безответственно подходить к письменным памятникам старины и их переводу нельзя. Точно также прежде чем критиковать Вашего покорного слугу, хорошо подумайте, что делали до меня мои предшественники-переводчики. Мой перевод не просто лучше, он обоснован. Я даже не скрываю, что в моем переводе могут встретиться и ошибки, они встречаются буквально у всех переводчиков, так как в  разных редакциях оригинального древнерусского текста «Слове о полку Игореве» существуют разночтения и немало темных пятен для интерпретации. Но поймите правильно, свои ошибки-то я исправлю, а вот ошибки моих предшественников так и не будут никогда исправлены. Подумайте лучше об этом. Почитайте мой перевод и сравните его с другими, и Вы поймете истинность моих слов.

(фото из интернета)

Другие произведения автора:

О неизвестном в 41-ом лете

Крещение

Даль подернулась туманом, С. Есенин - перевод на польский

Это произведение понравилось:

Константин Куклин