Италия. Спор у доски.

Открываю дверь бара. Аромат кофе -  будоражущий до дрожи, неповторимый, встречающийся только в итальянских барах: это запах грядущих побед, вселяющий в человека уверенность в том, что для него нет непреодолимых преград.  В солнечных лучах, слепя своим отблеском,  на руках посетителей искряться неизменные спутники итальянцев- золотые браслеты и кольца, по поводу которых кто-то из путешественников однажды заметил: блестящие полосы – универсальная эмблема яда…  Народу полным-полно. Разговоры преимущественно о заработке и деньгах. Местный карабинер сообщает своим собеседникам, что собирается открыть химчистку.
•В твой жизни мало что изменится,- говорит ему один из приятелей.-Polizia e pulizia ( полиция и чистота) – разница в одной букве…
Карабинер глядит на него с улыбкой и, обращаясь к остальным:
•Симпатичный, умный… Один только у него недостаток: дышит.
Появляется мэр Фабрицио. По чашке «эспрессо» – и компанией в пять-шесть человек выходим на  площадь. Залитый солнцем небольшой прямоугольник обрамляют здание городской коммуны, церковь, невысокий дом с рестораном и баром  и остающийся позади нас парапет серпантинного спуска, за которым, над крышами нижестоящих домов, открывается  вид на покрытые едва различимой дымкой холмы и долины.Тишину нарушает лишь щебет птиц да наши незатейливые разговоры. Вынырнув из-за угла, к нам  направляется невысокий, плотный  мужичок. 
•Это мой предшественник, наш бывший мэр,- говорит Фабрицио. 
Толстячок бросает на ходу: «Всем привет !» и присоединяется к нам; некоторое время он стоит, улыбаясь и  покусывая  губы, будто подбирает слова, а затем обращаясь к Фабрицио:
•Фабри`, а доску-то ты, по-моему, кривовато повесил. – Бывший мэр кивает на  мраморную плиту  недавно установленную на стене около входа в здание городской коммуны   в память о погибших на войне кольмуранцах.
Наша компания раскидывается веером, и  каждый, прищуривщись, смотрит на доску. Затем начинается обмен мнениями. Одни считают, что доска висит ровно, но неровная сама стена. Другие утверждают, что есть отклонение влево относительно нижней линии кирпичной кладки. Третьи, что — наблюдается перекос вправо, по сравнению с линией верхней. При этом каждый более увлечен отстаиванием своей точки зрения, нежели тем ровно или криво висит доска. В сердцах итальянцев, у которых никогда не было общего идеального предка, всегда было «немного гражданской войны». Сегодня все стало мельче, и эта «гражданская война» проявляется в тихой грызне, легком покусывании друг друга…. Дебаты относительно доски продолжаются уже минут двадцать. Выражение  лиц их участников – серьезно. Тон речи некоторых из них  указывает на возможность эмоционального всплеска…
« Итальянец,- пишет публицист Антонио Гамбино,- человек вспыльчивый и чрезмерный, которому нравится не понимать других, который постоянно сталкивается с другими  лишь потому, что испытывает от этого удовольствие…  
… можно сказать, что итальянцы проводят большую часть времени и расходуют значительную часть своей   энергии в   озлобленной полемике друг с другом не  потому, что их к этому вынуждает их «средиземноморский темперамент», но потому что им не хватает сдерживающей силы,  представленной способностью убедительным образом идентифицировать себя с обществом, в котором живут, и понимать все преимущества( даже личные), вытекающие из такого отождествления ( и которые, абсолютно  невозможны в условиях атомистического сосуществования). Как справедливо замечает Леопарди, « везде, где есть общество человек… всегда стремиться превратить других в постамент для самого себя», но в Италии, по его мнению, негативные   проявления этой общечеловеческой тенденции «значительнее… чем где бы то ни было» «в  связи с особенностью наших обстоятельств», то есть из-за   отсутствия сдерживающего фактора в виде чести и «сплоченного общества.»
Таким образом круг замыкается, и становится очевидным, что  внешне, казалось бы, далекие друг от друга вещи имеют одно и то же происхождение.   Итальянцы, действительно, не являются спорщиками «по природе», но становятся ими, потому что «по природе»  своей застывают, блокируются на материнско-фамилистском уровне. Говоря иначе, они живут в обществе, пребывая все время в состоянии  «внутреннего одиночества», в котором оказывается человек,  неожиданно вырванный из единственно естественной для него среды.  Итальянцам свойственен не настоящий индивидуализм, а скорее некая форма «недоверчивой частности»,  из которой они  постоянно чувствуют потребность выйти (потому что « сын Матери» боится изоляции), смешиваясь с шумными, анонимными, безликими и, в результате, почти всегда задиристыми компаниями, но преодолеть которую по сути им так и не удается.» 
Точку в споре относительно доски ставит карабинер.
•О чем разговор?- спрашивает он, выйдя из бара.
•Криво или ровно висит? 
Карабинер отступает на несколько шагов   , прищурив один глаз, смотрит на доску и выдает странную фразу: «Все это – оптический обман…» После чего у всех присутствующих интерес к теме моментально иссякает, и компания разбредается.