Италия.Римини.О сладкой жизни.

Над парикмахерским  салоном, куда меня ведет Мауро,- вывеска: " Мимо Дзаффиро.Прически мужские и женские”. Для меня до сих пор остается загадкой: является ли слово "дзаффиро”, означающее "сапфир”, фамилией парикмахера или же это его артистический псевдоним. Как бы то ни было, через пять минут после знакомства с Мимо я уже сижу с мокрой головой в единственном кресле заведения и звучит сакраментальный вопрос:
• Как будем  делать?
• Так же: как у варвара. Немного снимем. Длинна — та же.
• А это не чересчур?
• Профессия позволяет.
• Извините, а кто вы?
• Журналист, этнопсихолог.
• Сегодня для людей творческих профессий времена непростые.
• Почему?
• Потому что невежество стало альтернативой интеллигентности.А оно, как известно, дается даром. Люди теперь хотят жить не напрягаясь. Сегодня синьор не тот, у кого чистые ботинки, а тот – у кого в кармане деньги.Все в связи с этим стало иным. Компании разваливаются, встречи друзей -формальны. Шутки — плоски и механичны. Раньше перед артистами раскланивались, отдавая дань их страданию до успеха.А сегодня, да хоть кто перед тобой, хоть трижды лауреат — пройдут мимо, как будто это никто. Сегодня поэзия и творчество переместились в маленькие ремесленные мастерские, в парикмахерские — оттуда теперь людям объясняют, как сделать жизнь лучше. Вы любите стихи?
• Мне кажется, что поэтика это некий элемент космического, 
присутствующий в каждом человеке. Это своего рода тоска по истинно родному дому. В стихах человек будто становится незащищенным ребенком, обращающимся к тому, кто послал его на эту Землю. Мне думается, что когда будут открыты другие разумные планеты, 
поэзия потеряет свое значение. Ведь стихи хороши тем, что они  как бы устремлены в космос, в неизвестное. 
— Интересно… Знаете, я тоже по ночам пишу стихи. Хотите посмотреть?
• Конечно.
Мимо отходит от кресла и в зеркале появляется отражение висящих на 
противоположенной стене дипломов, выданных ему за победы в конкурсах парикмахеров. 
— Ты понял?-восклицает Мауро, перехватив мой взгляд.- Он и с Франко 
Баталья работал, моделей Ферре и Версаче к показам чесал.Правда, Мимо?
— Правда-правда!-слегка смущаясь, подтверждает парикмахер, и обращаясь ко мне:- А что, действительно, Мауро говорит, в Москве салон можно открыть?
• А что там открывать?!- отвечает за меня Мауро.- Прическа "made in Italy”- вне конкуренции. Но, если без шуток, мы сначала все узнаем.А в принципе можно.
Мимо протягивает мне папку со стихами и снова берется за ножницы.
"Непонятый человек”, "Зима”, "Осень”…- в папке 140 стихотворений.Все они отдают тоскливостью пляжей после курортного сезона. И действительно Мимо говорит:
• Непросто быть веселым, когда внутри ты грустен. Ну а в целом как?
• По-моему, неплохо. Во всяком случае, чувствуется искренность.
• Может быть, переведете на русский — и издадим в России?
• У него сейчас времени не будет,- вступает в разговор Мауро.-Торговля 
большого объема грядет.
• Ну вот и все.- Мимо обмахивает меня парикмахерской кистью.-Что 
скажете?
• Замечательно! Главное — никакой прилизанности! Спасибо.
Уже на выходе Мимо останавливает нас:
• Постойте! Совсем забыл! Завтра я открываю сезон в одном дансинге. Вот вам контрамарки — приходите!  Будет весело. 
По идущей вдоль набережной улице бредем в гостиницу. Пенящаяся  струя небольшого фонтанчика напоминает своими бегущими очертаниями женскую фигуру. Возможно, увидев однажды нечто подобное, древние и назвали Афродиту пенорожденной. На алюминиевом каркасе, смахивающем на скелет из палеонтологического музея, в легких порывах морского ветра уныло покачиваются вывешенные на обозрение прохожих  женские сумки с надписью " Italy”, которые следующей зимой в промерзших подмосковных автобусах, сохраняя на лицах невозмутимость Марфы Посадницы, будут заботливо протирать, стараясь устранить появившиеся трещины,  возвращающиеся с работы дамочки  с густо накрашенными яркой помадой губами и массивными серебряными сережками, ниспадающими из-под каракулевых беретов на воротники синтетических шуб.Действительность преследует тоскливостью из стихотворений парикмахера: в ожидании лета пустые витрины многих баров и магазинов  грустно смотрят   из-за металлических намордников или деревянных перекрестий, в темноте лишь изредка раздаются всплески смеха… Во время  тихого унылого межсезонья  провинцию согревает мысль о том, что где-то в больших городах жизнь бурлит по-сказочному красиво.  Наверно, в такие же "несезонные” вечера родившемуся в Римини Федерико Феллини и пригрезилась "сладкая жизнь” — "дольче вита” великого Рима, которую  (хотя честь изобретения словосочетания принадлежит не ему, а Талейрану, обозначавшему так прелесть существования при  "старом режиме”), увековечив в одноименном фильме, он сделал синонимом  беззаботной благости  итальянского бытия. Вспоминаются слова американского режиссера Orson Welles: "Феллини по сути остается  парнем, выросшим в небольшом городе, и по-настоящему он так никогда и не добрался до Рима. Он продолжает видеть его в своих  мечтах. И мы все должны быть ему признательны за эти мечтания. До сих пор он как бы смотрит на город через решетку ворот. Сила " Сладкой жизни” в ее провинциальной наивности. Настолько она надумана.”