Италия.От Популонии до Блеры.

И снова мы мчимся в сторону Рима.  Аврелиева дорога все больше уклоняется от моря, и вскоре его уже не видно. Позади остаются Ветулония  — этрусская Ветлуна, город,  согласно традиции,  давший Риму фасции – символизирующие власть пучки прутьев с топором, от названия которых происходит слово « фашизм»;  обнесенные мощными – циклопической кладки – стенами руины древних Рузелл … Дорога  петляет меж холмов, затем  стелится по равнине и снова подходит к морю. « Инсомбры и бои шли в битву в штанах и легких, накинутых сверху плащах. Что касается гесатов, то самоуверенность и смелость их были так велики, что они сбросили с себя и эту одежду и, обнаженные, только с оружием в руках, стояли в передних рядах войска…   
Что касается римлян, то им прибавило смелости то обстоятельство, что неприятель был охвачен со всех сторон и заключен в середину между ними, хотя,  с другой стороны, кельты пугали их боевым строем и шумом. Действительно, число трубачей и свирельщиков было у них невообразимо велико, а когда все войско разом исполняло боевую песню, поднимался столь сильный и необыкновенный  шум, что не только слышались зауки свирелей и голоса воинов, но звучащими казались самые окрестности, повторявшие эхо. Ужасны были также вид и движения нагих людей, стоявших в первом ряду, блиставших цветущим здоровьем и и высоким ростом. В первых рядах не было ни  одного воина, который бы не имел на себе золотого ожерелья или браслетов. Если вид всего этого ии устрашал римлян, то надежда на добычу сильнее подстрекала их к битве.
Как только копьеметатели согласно обычному порядку выступили из римских легионов вперед и начали битву метким и частым метанием дротиков, штаны и плащи для кельтов задних рядов оказались очень полезными; напротив, передние нагие воины, не ожидавшие такого нападения, испытывали большие неудобства и трудности. Дело в том, что галатский щит не может прикрывать воина, а при высоком росте галатов дротики тем вернее попадали  в неприкрытые части тела. Наконец, вследствие дальнего расстояния и множества падающих на них дротиков они увидели, что не могут совладать с копьеметателями; одолеваемые ранами и безвыходностью положения, одни из них в безумной ярости кидались на врага и сами обрекали себя на смерть, другие начинали понемногу отступать к своим и явною робостью приводили в смущение задних воинов. Так посрамлена была копьеметателями кичливость гесатов. Полчище инсомбров, боев и таврисков упорно дралось с неприятелем в рукопашном бою… Сколько их ни избивали,  они не падали духом ничуть; единственное, в чем каждый из них и все вместе уступали неприятелю, это – способ вооружения. Ибо оборонительное оружие римлян, щит, и  наступательное, меч, имеют важное преимущество … тогда как  галатским мечом можно только рубить. Когда римская конница бросилась с высокого холма и со всей силою ударила на врага с фланга, пехота кельтов была изрублена на месте сражения, а конница обратилась в бегство.
Кельтов убито было до сорока тысяч, взято в плен не меньше десяти тысяч, в том  числе и один из царей, Конколитан. Другой царь, Анероест, укрывшийся где-то с небольшим числом воинов, лишил жизни присных своих и себя. Между тем римский консул собрал доспехи и отправил в Рим, а остальную добычу возвратил по принадлежности. Сам он с легионами пошел вдоль Легистики и вторгся в землю боев.  Насытив жаждавшие добычи легионы, он через несколько дней прибыл в Рим с войском, украсил Капитолий знаменами и маниаками: так называется  золотое ожерелье, которое носят галаты на шее. Остальными доспехами и пленниками он украсил вступление свое   в Рим и триумфальное шествие.
Так кончилось самое тяжкое вторжение кельтов, угрожавшее великою, страшною опасностью всем италийцам, а больше всего римлянам.» В этом фрагменте своей « Всеобщей истории» древнегреческий историк Полибий описывает окончательную победу, одержанную  римлянами над галлами: в  225 г. до н. э., в битве при  Таламоне,   ныне -   холме с развалинами древнего храма, в  прошлом — этрусском городе Тламу, возникшем недалеко от бухты,  которой, как сообщает Диодор Сицилийский, во время плавания за золотым руном  аргонавты дали имя своего товарища  — Теламона, друга Геракла, отца героя Троянской войны Аякса   и в которой, по мнению некоторых исследователей, высаживался во время своих странствий и Одиссей:  «места и характер их обитателей очень походят на те, что описаны в поэме  Гомера, так   что в 50-годы Таламоне  стал  местом съемок   «Одиссеи» , с привлечением в качестве  партнеров  для Улисса жителей окрестных селений »  .   По правую сторону дороги  остаются поля, напитав землю которых  в битве при Таламоне   кровью, римляне двинулись на север полуострова и начали  романизацию галльской территории. Сегодня,  спустя две  тысячи лет, ее вряд ли  можно назвать вполне успешной :   в несущем нас к Риму автомобиле, который принадлежит современному  жителю этой территории,  врывающийся в окно ветер тормошит прикрепленные к торпеде листки бумаги,  испещренные записями на диалекте…
Перед указателем  «Монтальто» сворачиваем с Аврелиевой дороги, оставляя в стороне во многом определивший судьбу Рима великий  этрусский город Велт, ныне – археологическую зону Вульчи, где в XIX веке Джордж Денис тщетно упрашивал вооруженных охранников вдовы Люсьена Бонапарта  оставить для науки уничтожавшиеся под их присмотром имевшие дефекты керамические изделия из древних могил, а сегодня  -торговец с римским именем Квинт из находящегося у дороги    к раскопу книжного киоска, в котором средь публицистических изданий по истории и путеводителей выставлены   копии  произведений этрусского искусства,  если вы спросите его: « Нет ли чего-нибудь посерьезнее?», измерит вас взглядом  и, не вдаваясь ни  в какие объяснения,  молча вытащит из дальнего угла своей лавки  вместительную потертую коробку, наполненную очевидно состаренными лабораторным способом, — вероятно, у него   же  дома, — предметами – от фибул до статуэток, ценою  в десятки раз превосходящими  сувенирные поделки… Проезжаем невдалеке от Тускании, этрусской, а затем римской Тусканы, чью раннюю историю узнали «благодаря» землетрясению, которое в 1971 году, разрушив в городе  средневековые строения, вывернув землю и вынеся на поверхность древние слои,  привлекло в него археологов  всего мира…  Узкая  асфальтовая «змейка»  бежит под колесами к месту нашей   очередной – перед Римом – остановки. Развилки, перекрестки -  паутина дорожек, ведущих   к   известным в античности селениям.   Поля, леса – места кажутся глухими. Но вот за поворотом неожиданно возникает то оборудованная для пикника стоянка, то заправка, то  бар, или же на коротком прямом участке какой-нибудь свыкшийся с маршрутом водитель набирает скорость, достойную автострады. Провинциальная Италия.     
Съезжаем на избитый рытвинами проселок и следуем по нему несколько километров. Стоп! Проехать   к археологической зоне по знакомому мне пути — невозможно: перед нами огромная яма, засыпанная булыжниками… Осматриваюсь и замечаю, что неподалеку, растянувшись на покрывале напротив отары овец, мирно покуривает пастух. Направляюсь к нему в то время как, неожиданно отделившись от отары, в мою сторону степенным шагом направляюся пять белых псов – маремманов. Приблизившись ко мне, они раскидываются  "веером”,  и  их  спокойный и уверенный вид  говорит, что дальше идти мне не следует. Собаки не издают  ни единого звука, не делают ни одного лишнего движения  –  просто стоят и ждут моей реакции. Такими их сделало время: породе, как свидетельствуют литературные источники, три тысячи лет. Обладая формировавшимся   тысячелетиями  независимым, избирательным типом мышления, дрессировке они поддаются плохо. В естественных для маремманов  условиях жизни — стаей при стаде – все необходимые для охраны навыки  молодые собаки получают от  старших.  Рабочие особи внешне не так эффектны, как те экземпляры, в которых, создавая их  для выставочных рингов, сообразно придуманному стандарту, люди добиваются в первую очередь зрелищности, нередко таким образом получая агрессивных неуправляемых красавцев, но все равно впечатляют. За  умение самостоятельно "решать ситуацию”, неумолимую беспощадность к не внимающим их красноречиво предупреждающим взглядам чужакам, импозантность  и красоту   из  десятков европейских пастуших пород    для охраны своих стад американцы и канадцы выбрали именно маремманов… Для историков, отстаивающих гипотезу о существовавшем в древности единстве племен, вселенской общности людей, или как иногда говорят, единстве  человеческого рода, маремманы могут быть  своего рода аргументом: собаки этого типа, сохраняя свое назначение – охрана стад и территории — распространены как в Европе, так и в Средней Азии и на Кавказе. Венгерский кувас, польская овчарка, пиренейская горная, маремман – ближайшие родственники овчарок кавказских и среднеазиатских. Все эти породы имеют один и тот же архетип -восходят к общему предку, так называемому степному мастифоиду, — типу  собак ,  с которыми  некогда единое человеческое племя, расколовшись, двинулось по миру, и которые, попав  в новые условия, подобно тому, как    после разъединения  каждый из племенных осколков все более обретал этническое своеобразие,  стали в большей или меньшей степени – что зависело и от воли людей, обусловленной их представлениями об эстетике и этике,  – морфологически и психологически отклоняться от своего прообраза,   формируясь в то, что сегодня человек называет  породой… Но иногда, в некоторых особях различных пород, вопреки  «человеческому творчеству » ,  архетип настолько явно выходит наружу, что, поставьте вы их рядом, – перед вами будут лишенные какого-либо породного своеобразия, не различимые даже кинологом-профессионалом, — особи одной и той же древней собаки…   
Пастух сам подходит ко мне, и я спрашиваю у него, как проехать к раскопу.
•По низу, по железной дороге…
•По рельсам ?
•Рельсы давно убрали и насыпали щебня: железной дороги  уже нет. Можно проехать… Я был там, у этих этрусков, однажды…- Пастух улыбается.- Доедете до полуразрушенного моста, а там, с левой стороны, держитесь скалы, немного по лесу – и увидите металлическую  лестницу, по ней наверх… Удачи !
Пару километров, все более уходя вниз, дорога трясет нас на своих  ухабах, затем поворачивает направо, становится шире и ровнее, и по мере продвижения по ней мы незаметно оказываемся в месте, скорее похожим не на железнодорожную ветку, а на русло высохшего канала: по обе стороны –тянутся, уходя вверх метров на двадцать, созданные человеческой рукой крутые  насыпи. Немного вперед – и перед нами черная дыра туннеля узкоколейки. Хотя рельсов и нет, кажется, что из него может вылететь поезд. Включаю свет – но он лишь упирается в темноту. Сколько ехать по ней? Пастух ничего об этом не говорил… Медленно продвигаюсь  по узкой  жерловине ,  не видя впереди  никакого просвета и все отчетливее понимая, что, если встретим препятствие, вернуться на свет будет непросто: фары заднего хода темень не пробьют… Минут через десять за поворотом ярким пятном вспыхивает выезд. Едва машина выкатывается из тоннеля, как мы оказываемся окруженными белоснежными коровами, которые то ли приветствуя нас в этом затерянном мире, то ли, наоборот,  желая отправить нас назад, в темноту, резко взмахивают  головами и громко мычат.      
•Вот это Италия! – восклицает один из моих спутников .
    Нога сама нажимает на педаль газа – отчего животные расступаются  — и мы резво катим по широкому засыпанному щебнем пространству…  
Безлюдье. Справа –  среди деревьев — приросшее к склону  полуразрушенное, без  крыши, белое здание железнодорожной станции, несомненно способное доставить радость  тем, кто увлекается археологией промышленности и у кого вызывают трепет заброшенные  строения, в которых  еще недавно кипела индустриализованная жизнь. Впереди –   длинный массивный  мост, перекинутый через глубокое ущелье с изрезанного рельефа склонами, густо заросшими кустарником и деревьями   . Оставляем возле него машину и углубляемся в лес. Едва различимая тропка идет в гору.   Tуф, мох, колючки. Лестница, о которой говорил пастух, вбита в отвесную  скалу и уходит вверх  на несколько метров. Вперед!    После некоторых усилий и «охов – ахов» нашей дамы  мы все  оказываемся на горном плато, где находится археологическая зона со следами самого древнего — из зафиксированных на территории Средней Италии – поселения  человека : Луни суль Миньоне. 
От случая к случаю селения здесь возникали еще в период неолита. Но устойчиво зона стала обитаема с середины бронзового века. В это время здесь появляется поселок из так называемых длинных домов – прямоугольных строений, со сложенными «насухую» каменными стенами, с держащимися на деревянных перекрытиях треугольными соломенными крышами, и, подобно хижинам современных пастухов,  имеющих на одной из своих торцевых сторон два входа с подпирающимися деревянными столбами  легкими навесами  .  Два  таких дома — размерами м.20х4 и м.42х 5 -были локализованы в центре плато проводившими раскопки шведскими археологами. От строений остались лишь полы – сегодня, к сожалению, плохо «читающиеся» на фоне общего запустения зоны — вырубленные  в толще туфовой породы метровые углубления, в которые- для устранения влаги – насыпали камни, покрывая их сверху землей. Во время раскопок были обнаружены апеннинская керамика, остатки злаков, кости животных, каменные наконечники стрел, жернова, а также фрагменты керамики микенской, указывающие на то, что в XIV-XII в.в. до н.э. у населения поселка были прямые или косвенные контакты  с восточным Средиземноморьем.
 Эти большие постройки, внутри которых было множество очагов, расположенных как в центре, так и в углублениях вдоль стен, предназначались для коллективного обитания, что говорит о  племенном  укладе жизни населения поселка, занимавшегося, согласно археологическим данным, сельским хозяйством, разведением свиней, овец и — главным образом — крупного рогатого скота.  
В конце бронзового века на плато появляются постройки меньших размеров. Самая старая из них — при размерах м. 13х3,5. — имела полуэллиптическую форму, пол сделанный из покрытых землей  камней и туфовых осколков  и один очаг, расположенный в ее южной части. После разрушения этой структуры на ее месте была возведена новая — повторяющая предыдущую и по форме и по технике укладки пола, с  той лишь разницей, что очага в ней не было. Затем на ее развалинах возникает третье жилище – на этот раз размерами м.14х6, имеющее овальную форму, частично углубленный насыпной фундамент, стены из  обмазанных землей веток, расположенный по центру очаг и находящуюся снаружи — около  одной из стен -  яму для отбросов. В тот же самый период на месте одного из длинных домов возводится строение овальной формы, выложенное по периметру камнями. 
Возведение построек меньшего размера говорит об изменениях, происходивших в  ту пору в жизненном укладе племени – его делении на более мелкие   социальные структуры. Изменения эти, по всей вероятности, были определены контактами с иными культурами  и появлением в доисторическом мире  собственности на землю.
Мы останавливаемся около того места, которое ныне фактически и составляет зримую часть археологической зоны Луни суль Миньоне – обнесенного парапетом и закрытого навесом углубленного основания строения,  относящегося к ХI-Х в в. до н.э.  Прямоугольной формы, оно имело размеры м. 17х9 и отличалось от прежних построек и внешним видом, и организационным принципом. В туфовом слое   по всей площади постройки было выдолблено низкое равномерное углубление, в стенах которого были пробиты отверстия для настила из бревен, снизу подпирающегося  деревянными опорами, а сверху покрытого глиной,- такая конструкция пола хорошо  защищала помещение от  исходящей  от туфа сырости.  Низкие,  довольно-таки толстые стены из камней держали крышу из длинных перекрещенных бревен, не имевшую вертикальных подпорок.  Сравнивая постройку с существующими и ныне подобными строениями, можно предположить, что покрытая соломой крыша  была  значительна по высоте, имея угол  наклона бревен равный 60 градусам.   Поскольку пол был деревянный, разводить огонь в помещении  было чревато. И судя по всему, местом для очага служила прилегающая к постройке небольшая, почти круглой формы пещера, нижняя плоскость которой находилась на уровне пола жилища. В центре пещеры было выдолблено углубление, а в потолк е — прорублено  выходящее наружу, на уровне земли ,  отверстие дымохода. 
Во время раскопок,  проводившихся на месте строения, в слое, относящемся к периоду его возведения, шведская археологическая экспедиция обнаружила различного типа керамику, бронзовые фибулы, инструменты для  прядения, шпульки для нитей… 
Строение, — от него  осталось лишь  подвальное углубление,  сверх которого шел настил пола,- специалисты расценивают как значительное свидетельство социальной организации начала железного века. По их мнению, дом принадлежал какому-то вождю, и в нем,  вероятно, проходили "мероприятия”, общие для всех жителей поселка; что могло бы отражать  зарождение иерархической структуры общества…
К VII  в. до н.э. на плато формируется поселение этрусков.  Оно занимает всю его территорию. Здесь появляются  совершенно иной конструкции дома, дренажные сооружения….Там, где находился  «дом вождя», пришельцы возводят свое  святилище, что, возможно, связано с некими культовыми отправлениями, осуществлявшимися в строении еще в начале железного века: ведь, в отличие от наших дней, когда место освящается построенным на нем  домом Божиим и святость ему сообщает освящение церковного здания, в древности, наоборот, святость заключалась в самом месте  и дом для бога возводился на данном месте именно  потому, что оно было  свято…  Как бы то ни было, свое сакральное значение, согласно археологическим данным, это место сохранит вплоть до императорского периода Рима. Позднее здесь же будет построена христианская церквушка, рядом с  которой – в том же слое — во время раскопок  будут  обнаружены многочисленные захоронения, преимущественно – детей…  
 Мы бредем по безлюдному плоскогорью. Кое-где на его краях в разрывах кустов просматриваются  куски основания некогда защищавших этрусское поселение оборонительных стен. Из-за стволов берез на нас поглядывают коровы. Заросли деревьев в некоторых местах так густы, что  скрывают туловища животных и их  высовывающиеся головы кажутся висящими в воздухе.  Небольшое горное плато — оно вместило в себя историю человека неолита, бронзового и железного веков, историю этрусской цивилизации…  и, сохранив до наших дней  первоначальный облик своей природы,   все так же остается в первую очередь пастбищем. Даже коровы здесь сегодня те же, что тысячи лет тому назад – белые, с длинными широко посаженными грозными рогами. Будто  они отсюда никогда и не уходили. Действительно затерянный мир! Не верится, что совсем рядом – за оборванным посредине мостом – находится городок Монте Романо, с его барами, магазинами, телефонными будками…
Неожиданно ,  выскочив из-за деревьев, перед нами появляется серого цвета животное внешне напоминающее зайца, но несравненно большего размера и имеющее массивный длинный хвост. Несколько пружинистых прыжков на задних лапах  — и тварь исчезает в кустах, ввергнув нас своим необычным видом в оторопь.  
Направляемся к лестнице. Останавливаемся еще раз около раскопа. Подвал «дома вождя», основание этрусского святилища, выдолбленные в туфе ниши для захоронения христиан… В традиции своей сакральности – от неведомых культов железного века до христианства – это место кажется таким же мутантом, как и то существо, что только что проскакало перед нами. Ведь, хотя и говорят, что свято место пусто не бывает, вернее, все же, думается, то, что два раза в одну воду не входят…   
Возвращаемся. Выпуская нас из своего мира в черную дыру,  коровы покорно расступаются перед машиной. Благополучно минуем туннель и  выезжаем на свет. Пастух сидит рядом с отарой, разговаривая по мобильному телефону. Опускаю стекло и кричу ему:
•Спасибо. Все в порядке.
Он, вероятно, не расслышал мои слова — и направляется к нам. 
— Да здесь меня спрашивали, как к этрускам проехать… Опять чего-то хотят,- говорит он на ходу в трубку.- Подожди, узнаю…- В последней фразе пастух  использует  слово, которое по- русски буквально  передается как «проинформируюсь». 
•Спасибо. Мы все нашли.
•Не за что ! 
Пастух  возвращается к отаре, продолжая  телефонный разговор. Я смотрю ему вслед и думаю, что  трудно представить русского пастуха с мобильным телефоном в руке(это было в 1998г), но что  еще труднее — вообразить его произносящим слово «информация»…
Пора останавливаться на ночлег.   Ближайший городок, где есть гостиница, — Блера, в прошлом — этрусское поселение, которому в 1952 году вернули его древнее  имя, «отменив» средневековое — Биеда.  Единственное  здесь  пристанище   для  путников   -  «  Da beccone», что по-русски означает: « У козла». Но,  как и все итальянские заведения, имеющие  восходящие к стародавним временам странные -  неблагозвучные или отталкивающие — названия — один из самых известных в стране ресторанов, например, называется « У Грязнули», — эта находящаяся в семейном управлении  гостиница чиста, приветлива, мила  и по комфорту и сервису  может    дать фору многим именитым московским  отелям и кабакам .  Согласно древней традиции  средиземноморской архитектуры, здание обрамляет перистиль — просторный внутренний двор, газоны которого  усажены цветами. Его пересекает  выложенная камнем узкая тропинка, соединяющая крыло для постояльцев с административной частью и  рестораном, чья слава выходит далеко за пределы округи.  В баре среди множества бутылок –  «Московская» с русскоязычной этикеткой.
•Откуда?
•К нам уже два года, летом, приезжает помогать парень из Белоруссии, -отвечает хозяйка,- вот он и привез…
Иду в номер и возвращаюсь со  « Столичной», пять- шесть бутылок  которой неизменно беру с собой в поездки  по  чужим странам   : люблю  дарить ее владельцам  хороших гостиниц …
— Спасибо! -   И хозяйка, — что непременно  происходит в Италии после акта дарения русской водки, — со словами «попробуйте нашей»  расплескивает по  наперсткоподобным  рюмашечкам   « граппу» — виноградную водку, по запаху напоминающую грузинскую  «чачу», а по крепости и эффективности –  самогон,  выгнанный  уже  «без огонька»   и, как уточнил знаток вопроса – мой приятель Андрей, к тому же  разбавленный  сухим…
Проглатываем. Хозяйка пристально смотрит на нас, явно ожидая положительного заключения. Не хочется  обманывать ее надежд:
•Вкусно. Нет, правда… вкусно…
•Кто вы по профессии? Какими судьбами в наших краях ? 
•Мои друзья – коммерсанты .   Я — журналист, итальянист… Показываю им древнюю Италию…
•А как глубоко знаете историю Рима? –неожиданно подключается к нашему разговору  один из посетителей бара,  не давая тем самым хозяйке сиюминутно, что было бы вполне уместно, выяснить, какого рода коммерцией   занимаются мои друзья, как говорят,  «на предмет возможного сотрудничества». – На уровне семи царей ?
Окидываю взглядом своих  — уже клюющих от усталости носами –спутников и, понимая, что сейчас,  как это  обычно  случается с большинством    итальянцев, когда   разговор  заходит о древнейшей истории  их территории, сначала   улыбаясь, затем — морщась,  мой собеседник  будет долго терзать свою память, гоня  ее к далекой школьной поре   с упорным, но  вряд ли осуществимым, желанием назвать имена римских царей в хронологическом порядке и   неизбежно забывая о соправителе Ромула Тите Тации, — уверенным тоном заявляю :
•Нет, гораздо глубже: на уровне Белоснежки и семи гномов… — И получаю в    ответ вполне заслуженное « браво!»: в Италии с неподдельным уважением относятся к тем иностранцам, поведение которых   не вызывает  умиления, подобного тому, что порождает в родителях наивность ребенка, едва начавшего открывать для себя мир…  Таких гостей итальянцы, обычно прищуривая один глаз, оценивают поговоркой: он не вчера родился.