Италия.О тостах и выпивке.

Учредители ставят на документах подписи — и наступает "волшебный миг”: внесение паевых. Беневелли достает из бумажника "тревелл-чеки”, и, пересчитав их протягивает Капитанам:
• Наша доля!
• А нельзя наличными?-в один голос cпрашивают его российские партнеры.
• Мы пытались сегодня поменять,- с сожалением в голосе говорит Беневелли,-но за операцию берут 5%. Приеду в Италию, буду жаловаться в "Американ-экспресс”.
• Ну ладно, ничего не поделаешь!-Вздыхают Капитаны -и чеки исчезают в огромном сейфе.
В потолок полетели пробки от шампанского. За бизнес! За удачу! Ура! Банзай! Итальянцы отвечали негромким «чин-чин» или сдержанным «за здоровье». В Италии нет традиции тостов. « Приглашать сидящего за столом выпить с тобой,- писал в XVI веке в трактате «Галатео, или об Обычаях» итальянский эрудит Джованни Делла Каза,- такое приглашение мы называем чужим словом «тост», ибо этот обычай заимствованный – само по себе непохвально и в наших краях покуда не принято, следовательно, делать это нет необходимости. Так что, если кто тебя пригласит, можешь без зазрения отказываться, сказавши, что уступаешь первенство и благодаришь, но из вежливости можешь и отпить, не допивая. Эти тосты, как мне приходилось слышать от ученых людей, были издревле приняты в Греции, и я слышал много похвал одному из славных людей того времени, некому Сократу, за то, что он всю ночь, сколько она длилась, состязался в питье с другим славным человеком по имени Аристофан, а на  рассвете сделал хитроумный расчет в геометрии и ни разу не ошибся, чем доказал, что вино ему не повредило. Кое-кто даже утверждает, что как человек делается бесстрашным и твердым, подвергаясь смертельной опасности, так он учится самообузданию и воздержанию, привыкая к опасности разнузданного образа жизни, почему состязание в питье, чрезмерном и неумеренном, это ратный подвиг пьющего, каковой будто бы служит испытанием нашей твердости и научает сопротивляться искушениям и одолевать их. Тем не менее я держусь на сей счет противоположного мнения, подобные же доводы почитаю за вздор. Ученые люди великим своим красноречием умеют повернуть дело так, что кривда у них права, а правда – не права, и тут я им не дам веры. Может быть, они говорят так, желая прикрыть  грех собственного отечества, подверженного этому пороку, может быть, им страшно осудить его – боязно, как бы с ними не поступили, как с тем Сократом, за то, что он слишком всех совестил; ведь ему по злобе предъявили обвинения в ереси и других тяжких грехах и осудили  на смерть – впрочем, несправедливо, ибо был он хороший человек и набожный, хотя и в своей языческой вере. Но уж, конечно, он не заслуживает похвалы за то, что выпил столько вина в ту ночь – да ведь в любую бочку вошло бы больше; а что вино ему не повредило, то это скорее говорит о крепости его головы, нежели, об умеренности порядочного человека. Что бы, однако, ни  писали старинные хроники, я благодарю Бога за то, что вместе с прочими заморскими поветриями нас не поразило и это, наихудшее: почитать хмель за шутку и даже за подвиг. Никогда не поверю, что воздержанию можно научиться у таких наставников, каковы вино и хмель.»