Италия.Чао.

 Итальянская выставка. Ряды стендов. Обычная выставочная суета. Аромат кофе вперемежку с запахом свежевыкрашенных стен. Рукопожатия. И  повсюду вспархивает "чао!” – это легкое  слово, которое, благодаря своей краткости, благозвучности и соответствия нормам  фонетики многих языков, вошло в них наряду с такими итальянскими словами, как «спагетти» и «пицца», и стало таким образом  своего рода международным приветствием.  В Италии « чао» так часто не услышишь: для итальянцев это слово довольно-таки фамильярно и  предполагает определенную доверительность  между приветствующими  друг  друга людьми. Обычно вместо него  итальянцы  употребляют «Salve», которое можно перевести как «салют». «Salve» — это  ничем  не определенное и ни к чему не обязывающее сотрясание воздуха.  «Им, — поясняет исследователь вопроса Стефано Бартеццаги, -  тому, к кому оно обращено, как бы говорится: когда– то мы были с тобой на «ты», или могли бы быть, словом, не помню, тебе решать, сам же ты наверно понял, что ты интересуешь меня мало. «Чао» же означает: хоть мы и обращаемся друг к другу на «Вы», мы оба прекрасно знаем, что между нами секретов нет.» 
 Демократичность ставшего сегодня легким международным приветствием  слова  «чао» идет вразрез с его этимологией:  слово восходит к позднелатинскому слову « Sclavus», имеющему значение «раб», которое одновременно было  и исполненной  подобострастия  приветственной формулой «ваш раб» или, говоря мягче, «ваш покорный слуга». От  «Sclavus» образовалось венецианское   "s`ciavo”, превратившееся в итальянском в «ciao».  
Особенно странно воспринимается  «чао», беззаботно слетающее с уст русских: породившее его слово « sclavus» — это фoнетический вариант   латинского « slavus»,  первоначально означавшего «славянин», и  появилось оно в обиходе накануне второго тысячелетия – в период, когда, после успешных войн императора Оттона Великого и его приемников против славян, стала  процветать торговля пленниками  славянского происхождения, — объединив в своем значении указание на принадлежность  к группе славянских народов и представления об единственном  праве этих народов – праве на унизительное социальное положение – рабство. Позднее словом «sclavus»  латынь стала описывать любого человека, независимо от его национальной принадлежности, который находится в полной власти другого. В романских и германских языках  "sclavus" лег в основу слов, отражающих понятие  «раб». Так что, произнося перед итальянцем «чао», русский не только признается, что он его раб, а,  если угодно, как бы стряхивает пыль истории и самоуничижающе уточняет: ваш славянский раб. "Мы импортировали рабов, — заметил по этому поводу Стефано Бартеццаги,- а экспортировали слова”.