В сетях инстинктов. Глава 4.

                                                   Глава 4

− Я спала как убитая вчера вечером. Я не мечтала; я не просыпалась; я не двигалась. Пятнадцать часов, подряд. − сказала женщина мужчине.

Мужчина ничего не сказал, но повернулся немного в своем кожаном кресле и посмотрел на часы на книжной полке. Женщина лежала в его шезлонге уже семнадцать минут, но это были первые слова, которые она произнесла. Она отвернулась к окну, подперла локтем голову, когда она смотрела через стеклянную стену его офиса на рощу, спускавшуюся к морю, всему залитому в светло-зеленом свете заходящего солнца.

− Я ходила в кино и возвратилась домой около одиннадцати часов; я была истощена. Павел все еще отсутствовал, и Элла уже уложила детей в кровать. Я приняла холодный душ, и когда я вышла, я высохла быстро, и легла на кровать, все еще влажная. Окна были открыты, и я могла чувствовать запах лесов после дождя прошлой ночи. Я заснула.

Он смотрел на пальцы ее ног в колготках из темного нейлона, через который он видел ее напедикюренные ногти. Лодыжки женщины были столь же тонкими как у газели. Ее модное платье пастельных тонов было из искусственного шелка. Оно плотно облегало ее тело.

- Это пятнадцать часов так непринужденно пролетели как пятнадать секунд. Это было как забвение.

Она остановилась снова. После тихой паузы мужчина спросил:

- Что произошло? Почему ты так долго спала?

Этот вопрос был рутинным. Когда клиенты говорили ему, что испытали что-то впервые, эмоцию или мысль или новое физическое ощущение, он спрашивал их, почему они полагали, что это произошло. Они обдумывали этот вопрос с серьезной самоснисходительностью, удовлетворенные тем, что кто-то хотел знать, что они чувствовали, о чем кто-то заботился, почему они совершили поступки, которые они сделали, даже если им заплатили, чтобы сделать это.

-Я не спала так, с тех пор как мне было десять лет.

Глаза мужчины, направленные от нее, переместились с ее бедер к ее лицу. Она не обратила на это внимания.

− Неужели десять?

Она повернулась, вытянула руки перед собой и немного растопырила пальцы, жестом показывая это число, словно закрываясь от некой опасности. Но она не была напугана; ее лицо ничего не выражало.

− С десятилетнего возраста? - повторил он.

Марина Смирнова приезжала к доктору Георгию Бонго на консультации в последние два месяца пять раз в неделю. Он не добился особого прогресса с ней. Сначала она была неподдающимся клиентом, но доктор Бонго терпел ее упорство, даже невозмутимо прогнозировал успех терапии. В конце концов, он не придерживался канонических форм психоанализа, и если эта клиентка не хотела сотрудничать, он не собирался быть слишком требовательным. Он уже сказал Марине и ее мужу, что тип психотерапии, которую она выбрала, скорее всего будет энергозатратным и длительным. Одновременно он был более чем уверен, что ее рассказы были непродуктивным и праздным делом, пустой тратой времени. Но пустой тратой времени только для нее. Для него самого не было более радостного часа, чем сидя спокойно в кресле свободно наблюдать в течение каждой шестидесятиминутной сессии ее шикарное тело от ступней до кончиков волос, представляя изящную плоть под платьем.

Доктору Георгию Бонго было сорок два года.

Ее руки постепенно расслаблялись, и она перевернула их, мягко скрестив пальцы без напряженности.

-Когда мне было девять лет, - тихо сказала она, - У меня была кукла Барби. Мой отец был подарил ее мне на день рождения. Я предполагаю, что она была дорогой, хотя в тот момент я не думала об этом. Но я хорошо помню ее особенности, детали, яркие черты ее лица. Она была белокурой, также, как и я. Тогда я думала, что она была самой красивой вещью в мире. Самой красивой.

Тон ее голоса заставил доктора Бонго сосредоточить внимание на ее лице. Она обладала образцовой красотой, устойчивой линией подбородка с высокими скулами и тонким асимметричным ртом, который он счел особенно привлекательным из-за маленького намека на морщинку на углу одной стороны. У нее была мелкая, но выразительная родинка над ее верхней губой, прямой нос модели и большие серо-голубые глаза, которые она слегка подчеркнула с помощью красновато-коричневых теней, делавших их проникновенными. Ее волосы были светлыми, но не пергидрольно-белыми из салона красоты, а скорее цвета оливкового масла, которые являлись генетическим подарком природы. Сегодня она оделась в свободном стиле, который акцентировал соблазнительные качества особенностей ее фигуры.

Бонго находил ее столь привлекательной, что он был счастлив видеть ее, пусть она приезжала только, чтобы лечь на кушетку в тишине и пробыть свыше часа в комнате, залитой прибрежным солнцем. Фактически, этот сценарий он закрепил в своем воображении: у психоаналитика есть красивая клиентка, которая приезжает к нему пять раз в неделю, чтобы не столько рассказать о своих страхах и неприятностях, чтобы их проанализировать и объяснить, но скорее разделить свое молчание и тайны, и через них, возможно, разделить и ее некоторые мифы. Объект психоанализа в этот момент становится аналитиком, а аналитик, соответственно, объектом психоанализа. Психоаналитик не помогает женщине воссоздать себя через эмблемы ее собственных слов, а скорее она воссоздает его через мудрое сострадание ее молчания.

Но она продолжала говорить, и сейчас, впервые за более чем сорок часов консультации, она упомянула предмет из своего детства. За эти годы он услышал истории детства многих женщин. Не у многих оно было счастливое. В конце концов, они консультировались у него, потому что у них были проблемы, и многие их проблемы таились в детстве. Возможно, самая угнетающая действительность, с которой он должен был бороться в своей профессии, была банальность проблем его клиентов. За эти годы он рассматривал сотни и сотни жалоб, те же самые жалобы снова и снова и снова: алкоголь и злоупотребление наркотиками; основанные на беспокойстве проблемы - боязни и разнообразные неврозы; расстройства настроения - Георгий иногда думал, что он мог сделать шикарную карьеру на одних только депрессиях - фобии; психогенные беспорядки - анорексия, булимия, язвы; множество сексуальных дисфункций…, Но они не были проблемами, они были только признаками. Их причина была в чем-то еще, чем-то более сложном, чем признаки, более травмирующие. Как ни в чем не подозревающая женщина, изучающая двухстороннее зеркало, клиент видит только свое собственное отражение, свою собственную боль, и обвиняет только себя во всем, что он видит. Это была роль доктора Бонго, чтобы сломать зеркало и показать ситуацию с другой стороны. Это не была роль, которой он всегда наслаждался, и при этом он не был всегда успешен.

-Фактически, я получила куклу, когда мне было семь лет, сказала Марина. - родители только что развелись.

Доктор Бонго проверил, горит ли крошечная красная лампочка, обозначавшая запись, на своем магнитофоне, стоявшем в углу комнаты.

-Он пил… - Марина сделала паузу. - Он был очень обаятельным алкоголиком, и я любила его безоговорочно. Ребенок может делать так. Я вот ничего не помню… никаких сцен, никаких криков, никаких ссор. Ничто из этого периода. Но мать сказала мне обо всем этом позже, и она показала мне шрамы, которые по ее словам, он сделал. Я не знаю, сделал ли это действительно он.

-Вы полагаете, что она лгала вам об этом?

-Я не знаю, - сказала Марина несколько нетерпеливо. - Я просто не знаю, сделал он это или нет. И у меня не получилось лично в этом убедиться, потому что мы убежали тогда. Мы оставили его в середине ночи, в прицепе, возде поселка на берегу Волги. Мы не останавливались до утра, когда мы наконец не вышли на шоссе. Нас подвез какой-то дальнобойщик. Она заставила меня бодрствовать, в то время как сама заснула. Когда я наконец разбудила ее, уже наступил вечер. Мы купили поесть в придорожной забегаловкеи продолжили путь. Мы не останавливались, пока не наступала ночь, и наконец очутились в Краснодарском крае…

Бонго тихо поменял одну сторону кассеты, заполненную, на другую, пустую.

-…И затем в течение года мы жили как цыгане, в то время как матьустраивалась на самую черную работу, оставшись на некоторое время в одном месте, затем в другом и продолжая хождение дальше, сменяя дешевые квартиры, комнаты в общежитиях, летних кемпингах, растянувшихся на всем протяжении черноморского побережья. Матери нравилось называть их ‘норами’. Я потеряла счет, сколько грязных комнат мы сменили, но я никогда не забывала, как они пахнули. Дезинфицирующим средством, вьевшейся мочой на несвежих матрасах. Кислым ароматом пота и близости других людей. Ночами мама рыдала в темноте, а я держала ту куклу, слушая ее жалкое хныкание, вдыхая запахи тех запятнанных матрасов… я не знаю того, о чем она кричала; она была той, которая уехала…

Бонго смотрел на ноги Марины, одну согнутую в колене, другую выпрямленную, на ее изящные лодыжки.

-У вас, кажется, нет особого сочувствия к вашей матери, - деликатно сказал он и смотрел на ее лицо.

Она повернула голову немного отодвинувшись от него так, чтобы он видел ее профиль, то что художники называют абрисом профиля, выставив на свет только щеки и подбородок.

-Я так по нему скучала, - сказала она, игнорируя его вопрос. - Иногда, в тех потных, вонючих постелях по ночам, в мою голову закралась мысль, что все мои внутренние органы существуют независимо от друг друга. Когда я задержала дыхание, я думала, что могу чувствовать, что это произошло, что мои органы разделяются внутри меня.

Мне казалось, что я внезапно взорвусь, и все крошечные, неузнаваемые части меня мчались бы прочь во всех направлениях вселенной. Они никогда больше не нашли бы всю меня…

Бонго больше не сочувствовал подобным историям. Он учил себя не участвовать, просто слушать. Его понимание ее рассказов было чисто интеллектуально и ассоциативно; он фактически не чувствовал ее боли или становился угрюмым под трудностями ее ребяческого одиночества. Он не всегда так отдалялся, но после двух нервных срывов у него самого, он узнал, что чтобы помочь своим клиентам, он должен был подавить свое собственное естественное предпочтение принимать их мрачные истории близко к сердцу. Как Одиссей, он должен был приковывать себя к мачте объективности, чтобы вынести печальные истории сломленных женщин, истории, которые в прошлом так легко обольстили его. Однако, даже сейчас он часто находил их чарующими.

Он был человеком искреннего поведения. Он знал это; это было что-то врожденное. Георгий показывал это своим клиентам, он думал, чтобы работать с ними индивидуально, нужно быть восприимчивым к их историям. При росте за сто восемьдесят, он производил красивое впечатление с хорошо развитым торсом, который он держал в форме с небольшой капелькой лишнего веса. Его цвет лица был смугловатым - его предки были греки - и его волосы были густыми и жесткими, слегка поседевшие сверху. Ногти его были наманикюрены. Его одежда была дорогая, но не яркая, склоняясь к богатому неброскому стилю европейской моды.

-Эти чувства паники, - произнес он спокойно. - Сколько времени они длились? - Он почувствовал мешающую заусеницу на безымянном пальце и незаметно вынул маникюрные ножницы из своего кармана, начав тщательно щипать небольшой клочок ороговевшей плоти, в то время как она сменила тему:

-Одно лето, когда я была маленькой, я жила у своих родственников. Была уже вторая половина дня и я пошла в комнатеу своей тети Тамары за корзинкой с рукоделием. Я думала, что там никого нет. Но когда я вошла, я увидела там мужчину. Это был незнакомый мужчина. А моя тетя Тамара лежала голая на постели. Она меня не видела. Тут он очень медленно поднес пальцы к губам, давая мне понять, чтобы я не шумела. Я попятилась и вышла из комнаты. А теперь мой муж трахает женщину, у которой практически нет груди. Я наняла частного детектива. Он сфотографировал их.

Она умолкла.

Бонго молчал, закончив заниматься своей заусеницей и дав ей время выговориться. Но она больше ничего не говорила. Он сомневался, что она поняла, что на самом деле сказала самое главное, или возможно она сделала и это было то, почему она остановилась. И все же монолог казался незавершенным. Она говорила, как будто она читала из книги, как будто слова были чьими-либо.

-Зачем ты это сделала?

-Я веду досье. Точнее мой адвокат.

Марина подняла правую руку и посмотрела на свои часы. Они были маленькие и тонкие с циферблатом, покрытым алмазной пылью на диске. Она носила их циферблатом на нижней стороне ее запястья.

-Уже пять часов, - сказала она.

Она уселась и придвинула обувь, которая была рядом на полу. Она наклонилась, чтобы надеть свою обувь, и Георгий внимательно изучал ее грудь. Она понимала, что он делал своим пристальным взглядом. Он это не пытался скрыть, и при этом она не смущалась или возмущалась. Вместо этого она обулась, потратив на на это несколько больше времени, чтобы сделать Георгию приятное.

-Почему ты не предложил мне выпить?

-Потому что я думаю, что тебе не нужно пить.

-Жорик, если я перестану к тебе приходить, ты будешь скучать по мне?

-Да, Марина, я буду скучать. Только с тобой я сам могу расслабляться подобным образом.

-Правда, что ты не спишь с другими своими пациентками? С Ритой?

-Нет, нет.

-Ты быстро поправляешься, - продолжил он, когда она встала с кушетки. - Тебе скоро полегчает.

-Замечательно, - сухо сказала она, заметив, что его блокнот был чистым, без каких-либо пометок. Она отвернулась и взяла свою сумочку со стола около двери. Георгий открыл двери, выпуская ее из своего кабинета, одновременно другой рукой приобняв ее за талию.

-Продолжим завтра, - сказал он, чувствуя побуждение волнения.

Марина колебалась какой-то момент. Георгий подумал, что она собиралась что-то сказать, но затем она высвободилась из его руки и ушла.

Другие произведения автора:

В сетях инстинктов. Пролог.

В сетях инстинктов. Глава 33.

В сетях инстинктов. Глава 21.