ЛЮБОВНАЯ ИГРА НА СЛОМАННОЙ СКАМЕЙКЕ [из цикла ПРОЗА ЖИЗНИ]

И, если судить по этой фразе, Сашкино настроение было совсем не радостным. А каким ему, скажите, быть, если и женщина есть, и согласие получено (почти! на уровне эмоций, но Скорпиона не проведешь; он все видит, все чувствует!), и … пойти некуда. 

Вот уже битых полчаса они бродят по парку санатория «Макопсе», а податься некуда. Ну, то есть, абсолютно НЕ-КУ-ДА! 

В комнату командировочных (его напарников)? Ну, не смешите… Вы пробовали разогнать из комнаты семь мужиков, да еще уговорить пятерку женщин (тоже командировочных) в течение ближайших трех-четырех-пяти часов не заглядывать в эту комнату? Не пробовали?.. И не советую; ни хрена не выйдет… 

Пойти к ней; в комнату, что она у хозяйки снимает? Ну, вы меня удивляете… Ведь на югах больше всего за нравственность отдыхающих борется к т о? Правильно - хозяйки! Причем исключительно в своем жилье, а за его пределами хошь что делайте; их это уже не касается ни под каким видом. 

А если на берег пойти? Молодец! Только там две неприятные штуки существуют: народ туда часто забредает, несмотря на время позднее и темноту, да и галька, что на берегу, тоже, знаете, не перина пуховая, что ж над женщиной издеваться?.. 

Вот и приходится ходить, бродить, место искать. А пока они бродят, расскажу я, как все это получилось… 

Ну, что Сашка поэт, стихи кропает, вы, конечно, знает. А раз кропает, значит что? Слава нужна… Известность, так ее растак!.. Среди своих читать, что блюдо без приправ готовить; смак не тот. Вот незнакомым почитать, да еще и понравиться при этом, это что-то. К чему это я? 

А вот к чему!.. дня через два-три после приезда командировочных в Макопсе, на дверях клуба появилось такое вот объявление: 

- Приглашаем всех желающих, принять участие в концерте, посвященном заезду новой смены. Репетиции с 18.00. до 20.00. 

Ну, и понесся наш поэт, как хохол за салом. 

Приходит. Сидит мужик с гармошкой – массовик-затейник. И две женщины рядом. Одну не заметил совсем, ровно пустое место, а вот другая… Другую сразу узнал: видел, как мимо столовой, на отделке которой трудился сплоченный отряд командировочных, проходила. Ну, на первый взгляд женщина, как женщина… Волосы темно-рыжие, очки (довольно сильные), футболочка белая с рисунком да юбка да колен цвета хаки, но вот sex-appeal от нее так и прет. Ну, это, вообще-то, кому как: может, кому и не прет, но вот Сашке – прет. И все тут. 

Тут же и познакомились. Той имя тут же из головы улетучилось; в одно ухо влетело, в другое – вылетело. А вот ее, ее Лиля звали. 

Раз они на репетиции встречаются, второй, а на третий пошел он их провожать. Ту, безымянную живо в коттедж отправили – организованной оказалась, а Лиля – «дикаркой». И пошел он ее провожать в частные дома, где обслуга санаторная обитала. Проводил и заодно на завтра (суббота, чай выходной) договорился в Сочи съездить. 

Встретились утром на платформе. Народу – уйма. Тут электричка подкатывает. Только немного не в ту сторону; в Туапсе. Вы-то, надеюсь, знаете, что там однопутка, которая только на станциях раздваивается, да и то не на всех?.. Так что прикинул наш герой-любовник, и по всем его подсчетам выходит, что в Сочи пойдет именно эта электричка, после того, как в Туапсе постоит. И начал он подбивать Лилю на ней поехать. Оттуда, мол, с комфортом до Сочей докатим! Сидючи, а не стоя – во как! 

И ведь уговорил, языкастый! Сели, поехали, приехали… Точнее, приплыли! Не пойдет эта электричка в Сочи: отменяется. А ближайшая – через три часа. 

И пошла наша парочка по Туапсе гулять. Гуляли они, пирожки ели, Сашка силуэт свой вырезал (все она – слава!) и оказались на пляже. А где-то за месяц до их приезда шторма были да ливни, в воду всякой гадости до фига попало, поэтому купаться запрещено, и пляж блистает полным отсутствием народа. Тогда сели они под навес на лежаки. Посидели, а Лилечка и говорит, мол, я немножко посплю, дескать, ночью спалось плохо, а ты меня через часик разбуди. И только легла, тут же заснула. Прямо на животе. А Сашка не спит, да и уснешь тут разве, когда перед глазами такой аргумент sex-appeal`а. 

Час прошел довольно быстро, поскольку он еще и книжечку там приобрел, вот и читал, пока Лилечка спала. Вернулись на вокзал, подошла электричка, сели. Едут. Тут Сашка заявляет: 

- Давай, Лиля, вечером встретимся и по парку погуляем? – А она не против: 

- Давай! 

За час до встречи Сашка в душ сбегал. Помылся, побрился, поодеколонился. Опоздала она, как водится, но ведь пришла. Пошли гулять. 

Гуляют-то они, гуляют, а он место ищет, где и посидеть можно, и поцеловаться, и пообниматься, и кое-что поболе совершить. И вспоминается ему чудное местечко; лавочка на повороте дороги, народ там редко ходит, фонарь не горит, короче говоря, неплохо для начала. 

Подошли они к этой скамеечке, сели. Сашка Лилечке в ушко разные слова красивые говорит, язычок впускает, мочку посасывает. Правда, осторожно, а то так и язык поцарапать можно; больно сережка заковыристая. А Лилечка, как девочка ровно; отстраняется, «Щиколотно!» говорит. Он в губы ее целовать, уже и язык на взводе… тут фонарь, сволочь такая, щелк! И загорелся!!! Лилечка приподнимается, пошли, дескать, отсюда, а он удерживает. И чтоб вы думали; гаснет фонарь. 

Сашка тут же марш! марш! в атаку! труба зовет! Опять поцелуи, и язык тоже при деле. От губ на шею перешел, щелк! Опять, сволочь, загорелся!!! Но, когда погас, уже Сашка не выдержал: встал, поднял Лилечку и пошли. Только ветер в ушах… 

Тут его осеняет – телепавильон! 

Звучное название, а на деле оградка из сетки-рабицы под крышей, телик на возвышении, да скамейки в несколько рядов. Пришли туда, слышит он – тишина, телик не работает. Значит, народа нет – красота! 

Скрипнула калиточка железная, вошли они, и он ее на первый ряд ведет, ну, чтобы от дверей подальше. Сели, осмелел он, темнотой пользуясь; лезет под футболочку, и ну груди сжимать. Лиля что-то шепчет, ничего не слышит этот любодей: уже и пряжку бюстгальтера расстегивает. 

Как груди освободил, так и футболочку, значит, вверх, не мешала чтобы. И, странное дело, сосков не видит (Луна хоть чуть-чуть, а светила), хотя на ощупь есть и не маленькие. Однако пригляделся, точнее, приблизился, соски-то они ласку нежную любят, а нежнее языка, что у мужика? А? То-то! 

Оказались соски, да и кружочки тож, бледными- бледными. После: в другие разы увидел при свете, что цвет у них, что ни на есть обалденный; бледно-розовый, как перо у фламинго, Но это потом было, а в этот раз наклонился он к ней, давай губами да языком с сосочками поигрывать. 

Зашевелились ребятки, приподнялись, и Лилечке понравилось; постанывать начала. Так ведь опять помеха: дверь скрипит, какие-то двое входят, оба два – мужики. Чего они хотели, неизвестно, поскольку только дверь скрипнула, Сашка бюстгальтер на место, футболочку – на место, Лилечку под руку и прочь от этого павильона, мать его. 

И вот они уже битых полчаса маются, место ищут. Поглядят, вроде и кусты хорошие, густые, а скамеечки за ними – нет! Зато на аллеях этих скамеек до чертиков, но кому они на виду-то нужны, а? А он, изнемогая, уже так думает, дескать, еще минут через пять ничего не найду, повалю Лилечку прям среди кустов, и хоть трава не расти! И что ж вы думаете, только он так подумал, бац! Вот она стоит, родная, и в кустах, и от аллеи далеко, и от коттеджа не близко. Короче, то, что доктор прописал. 

Один только недостаточек имеется; скамья старая: еще в стиле сталинский «вампир» - ножки чугунного литья, а на них штакетины в ряд; и сиденье и спинка. И вот на этом сиденье одной штакетины недостает. «Хрен с ним! – думает Сашка. – Как-нибудь перебьемся!» Садится и Лилечку рядом садит. И будто бы перерыва не было, на поиски потраченного, тоже, что и в павильоне: бюстгальтер – долой, футболочку – вверх, впрочем, тоже долой! И ласкает ее, и ласкает, и ласкает, и ласка… 

Лилечка, интересное создание, заявляет, что давно не была с мужчиной, так что может и не получится ничего, и в то же время из-под юбки что-то беленькое, ажурное в кулачке тянет и в карман юбки сует. Сашка, этакое дело, приметив, брючной пуговицей – щелк!, молнией – вжик! И вот штаны уже ниже колен, плавки следом, а там уже навытяжку, как часовой у знамени, генерала узревший. Она тут же верхом на Сашкины колени и ягодицами – шлеп! прохладными такими. Сашка правой рукой новобранца в кулак зажимает, и давай взад-вперед водить, Лилечку дальше ласкать, а левой груди по очереди к губам подносит и язычком с губами танцы экзотические на сосочках отплясывает. 

Тут, р-раз! и не двигается! ни взад! ни вперед! Понял он, что пора, руками об скамеечку уперся и давай качаться: вверх! вниз! вверх! вниз! Лилечка стонет, он хрипит – ах, хорошо! Вдруг Лилечка вскрикивает и плывет, ровно свечка восковая. А он темп держит: раз-два! раз-два! О-ох! О-ох! 

Тут уже и к нему подкатывать стало, темп ускорять надо. Ну, надо, значит надо. Ускорил. Еще немного, еще чуть-чуть… И тут … облом, то есть, облом в прямом смысле; еще одна штакетина в сидении исчезает неизвестно куда, и в образовавшуюся дыру его зад начинает проваливаться. Вцепился он в край, что есть сил (хорошо еще, что не та исчезла, за которую держался), и как рванет вперед. 

И вот оно пошло, поехало, полетело. «Аааээ!» - хрипит. А секундой раньше и Лилечку разобрало. И сливаются два крика в один, причем, кричит она гораздо громче, чем в первый. Немудрено; такой толчок и на всю глубину. 

А как наслаждение уходить стало, то и он стал от дыры этак осторожненько отползать. Лилечка птичкой слетела, бюстгальтер в тот же карман сует, футболку на место одевает, все - готово! Целует его, «спасибо» говорит, а он сидит, в себя приходит, как паровоз дышит: чух! чух! чух! 

Думал больше не будет она с ним встречаться, ан нет, понравилось ей. После этого и берег моря был (не галька, нет!), и комната чужая, и даже у ее хозяйки ухитрились (в ночь перед отъездом). И он к ней в гости съездил, и она у него была. А вот не поженились… 

Почему? А это уже другая история… 

1997 г.