Ч. П - 1.

    – Дорогой, как ты в новом качестве? Пообвыкся? Я вчера немного 

пошумела на тебя, а потом подумала, что действительно – шутка это минимум, как неплохо… Насчёт  тех  денег,  которые я взять не могу.  Ты
знаешь, во сколько я встаю, и во сколько я прихожу домой, валясь от усталости, чтобы заработать свои деньги? А это что? Деньги пришли неизвестно от кого и задарма. 

   – Любимая, дай я тебя сначала поцелую…Какие у тебя восхитительно-красивые губы. Нет! Не вытирай помаду – я хочу перепачкаться твоей помадой до ушей…
   – Любимый, какие у тебя ласковые губы. Вот я тебя и перепачкала «до ушей». 

   – Любимая, расстегни кофточку.
   – Я давно мечтаю об этом, дорогой, но здесь больница. Вдруг кто войдёт.

   – А ты сядь спиной к двери.
   – Хорошо, только ты сам расстегни.

   – У тебя новый бюстгальтер. Пуговичка спереди. Я такого у тебя раньше не видел.
   – Любимый, я специально купила такой на тот случай, если ты…

   – Любимая. Сейчас именно такой случай…Какие девственные у тебя груди…
   – Твои ласковые руки мне снятся по ночам. Твоя ладонь охватывает мою грудь… Нет, твои ладони охватывают сразу обе мои груди… Мне хорошо…

   – Девка! Опять ты к сваму Утятнику притащилась. Сидела бы дома…Ходють тут разные, мешають пол мыть. Утятник, подымай ноги! Дай мывануть пыль под кроватью. А ты, Утятница, шла бы домой.

   – Матрёна, всегда ты не вовремя появляешься. Притёрла бы чуть позже.
   – Утятник, ты меня поучи ишо. Я табе вот ща как выжму грязну тряпку на твою башку, сразу поумнеш.

   – Матрёна, извини,  конечно,  но не могла бы ты действительно попозже зайти?
   – Могу! Долларов за сто.

   – Матрёна, так эти деньги у тебя в кармане.
   – Утятник, ты думашь, что я старая дура поверю табе, голодранцу? У табе ж фигу в кармане. Да и жена твоя повыдохлась. Ты спроси у ей: кому она ишо денег не совала? Если тока мене.

   – Матрёна, а ты посмотри в твоём правом кармане халата.
   – Я чо, выжила из ума? Откуды тама будуть твои деньги? Тама токо грязный платок для соплей.

   – Матрёна, а ты посмотри.
   – Я ща «посмотрю» мокрой тряпкой по твоей башке. Подымай ноги!   

– Матрёна, посмотри.
   – На, смотри на мои сопли, любуйси!

   – Матрёна, а что у тебя торчит из твоего чистенького платочка?

   – Сукин сын! И когда это твоя девка сунула мине в карман сотню долларов – ума не приложу. Вроде я к ней и не подходила. Забирай, милая твои деньжищи обратно, они табе нужней. А мне чо старой нужно-то? Стакан чайку, да горбушка хлебушка с маслицей – я и сыта. 

Ты, дочка, не сори деньгами. Эко высохла-то, как былиночка стала. Изголодалась, бедняжка. Этим дармоедам не давай ты боле ни копейки. У их зарплата и так больша. Им без табе каждый день сують деньжищи пачками все, кому не лень. 

У этих падл усё исть, акромя совести. Дачи, машины, проститутки, прости меня Господи. Побереги сабе, моя голубушка. Извини мяне, стару дуру, чо на табе накричала. Вот твоя сотня. Я табе люблю и жалеву. Дай, я табе поцалуву… Утятник, подымай ноги, каму гаварю?... Ну я пошла…

– Ириш, молодец! Ловко ты ей подсунула сотню, жаль только, что она её не взяла. Только давай договоримся, что это в последний раз. Теперь о тысячах Валюшкиных, – ты можешь оформить на неё опекунство и снять эти деньги с её счёта, чтобы она могла их тратить по своему разумению? 

– Ты, наверное, хочешь, чтобы нас вместе с тобой посадили в одну камеру! Это же чужие и, скорее всего – криминальные деньги.
   – Конечно, этого, Ириш. Тогда ты будешь моя каждую секунду.

   – Нельзя доверятся эмоциям. Эмоции нужно контролировать рассудком.
   – Дорогая упади в мои объятия. Ну, его к чёрту, этот рассудок. Как он надоел мне. Почему он у меня так часто ломается? То ли дело у Пушкина:

И нежная улыбка пробежала
Красавицы на пламенных устах, 
И вот она с томлением в глазах
К любезному в объятия упала…
«Будь счастлива!» – Эрот ей прошептал,
Рассудок что ж? Рассудок уж молчал. 

   – Что ты мне цитируешь раннего гения? Ты лучше послушай позднего:

Lumen coelum, sancta rosa!
Восклицал он, дик и рьян,
И как гром его угроза
Поражала мусульман.

Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключён;
Всё безмолвный, всё печальный,
Как безумец умер он.

   И я не хочу, чтобы ты умер здесь безумцем, как тот вояка. Если им я не буду подбрасывать «зелёные», то они могут тебя… 

   – Дорогая, ты переутомилась. У тебя больное воображение. Ко мне Самуилыч хорошо относится, даже, я сказал бы – по-отечески. Он хороший мужик. На днях принёс мне морсу из морошки. Я пожаловался на то, что никак не могу утолить свою жажду.

   – Пушкин тоже перед смертью попросил Натали принести морсу из морошки. Выпил и умер. 

   – Голубушка, взяла бы отпуск, да уехала бы на юг, отдохнула бы.
   – Без тебя я никуда ехать не могу. Я уеду, а они тебе вколят…

   – Да ты что? Самуилыч такой хороший мужик! Он на днях принёс мне избранное из поэзии Пушкина. Давай, я тебе процитирую пушкинские строчки, которые меня сейчас более всего волнуют:

  Погасло дневное светило;
  На море синее вечерний пал туман.
  Шуми, шуми, послушное ветрило.
  Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

   – Дорогой, мои нервы напряжены до предела. Впору самой рядом с тобой лечь, чтобы подлечили.
   – В чём дело? Любимая! Ложись! Я подвинусь. Сними лишнее, заодно, с себя.

   – У меня от твоего юмора мурашки по телу. Ты никак не возьмёшь в толк; мой любимый в сумасшедшем доме, а я бессильна ему, дураку, помочь. Самуилыч перепробовал всё, что только можно, а твоя память к тебе так и не возвращается, а с твоей психикой постоянно осложнения.

   – Как не возвращается? Всё помню, но до пруда с уточками. А так, если не придираться, – ажур-бонжур. Давай я тебе ещё процитирую нашего любимца.
   – Нет, мой дорогой! Теперь моя очередь его цитировать: 

Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад…
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь, как чума,

Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решётку как зверька
Дразнить тебя придут.

   Как тебе? Нравится такая перспектива? От одной только этой мысли, у меня ком встаёт в горле.
   – У меня такая же реакция, только значительно ниже. Я на твои прелести начинаю смотреть, как волк на семеро козлят. Я готов сейчас тебя разорвать на части раз семь, не менее.

   – Можешь! Только вспомни, где мы с тобой находимся. Это психиатрическая больница. И ты то в эйфории, то в трансе, то в депрессии. Одна я всё время только в трансе. Когда только это всё кончится? Прочитай что-нибудь из Пушкина успокаивающее, но не о любви. Лучше о природе.

   – Сейчас подыщу… Вот, если только это: 

    Сижу за решёткой в темнице сырой.
    Вскормлённый в неволе орёл молодой,
    Мой грустный товарищ, махая крылом,
    Кровавую пищу клюёт под окном.

   – Перестань издеваться надо мной. Ты что, не знаешь, что в семье повешенного не принято говорить о верёвке? Ты мне спел о том, о чём я с ужасом думаю каждую секунду последнее время. Кого-то из нас в любую минуту могут посадить, а у тебя «крыша» может поехать, не приведи Господи, в любую секунду! Пожалей меня!
   – Дорогая! Я давно тебе предлагаю расслабиться, воспарить в тонкую сферу, растворившись в космосе, и там полюбить своего мужа, если здесь его полюбить нельзя.

   – Успокойся. Мне твоей мистики хватает. По-моему ты больше хочешь воспарить с твоей Валентиной.
   – Ириш! Во-первых; Валюша медсестра, и не моя личная: она обкалывает всё отделение. Во вторых,– эта девочка для тебя не соперница. Я люблю только тебя. Иди ко мне поближе, я хочу тебя приласкать. Я исстрадался по твоим прелестям. Расстегни-ка ещё раз твою милую пуговку.

   – А ты действительно не любишь эту девочку?
   – Обижаешь, гражданин начальник!

   – Любимый, я давно мечтаю предстать перед тобой в костюме Евы, но ведь здесь больница. В любой миг могут войти.
   – Дорогая, помнишь, как у Пушкина?

    Робко, сладостно дыханье,
    Белой груди колебанье,
    Снег затмившей белизной,
    И полуотверсты очи,

    Скромный мрак безмолвной ночи –
    Дух в восторг приводят мой!..
    Я один в беседке с нею,
    Вижу…девственну лилею…

   Любимая, сними с себя,… ты меня понимаешь. Я хочу до безумия, увидеть твою «лилею».

   – Ты белены объелся опять? Я уже тебе сказала, что тоже хочу этого, только как ты себе всё это представляешь? Ты никак в толк не возьмёшь, что это больница. Если Самуилыч войдёт и увидит всё это вместе с тобой, то он начнёт нас лечить вместе, только меня отправит в женское отделение.

   – Любимая; ты сними это, положи в сумочку, сядь на стул и…
   – Нет! Ты сумасшедший! Действительно сумасшедший…Да и я тоже. 
Не смотри на меня, охальник… Сняла… Вот я сажусь на стул…

  – Любимая, спрячь в сумочку, 
  А не клади на тумбочку.

   – Нет, вы посмотрите на него! До чего он довёл бедную женщину. Ещё немного и я разделась бы догола. Я вся дрожу. У меня кружится голова. Если ты сейчас не прекратишь издеваться надо мной, то я… то я…
   – Любимая, я ничего не вижу…

   – Что я делаю? Это же ведь в больнице… Перестань…Я сейчас закричу…
   – Любимая, ещё немного …

– Я не могу более – и так достаточно!
– Умоляю – ещё чуть-чуть.

– Дорогой, это выходит уже из всяких рамок!
– Отчего же? Ты моя жена и я не виноват, что нахожусь в таком положении, когда не могу насладиться своей женой хотя бы визуально.

– Милый, всё бы хорошо, но – это больница.
– А чем я виноват? Умоляю, я почти ничего не вижу.

– Зачем тебе это здесь. Потерпи, вот выпишешься, тогда и…
– Любимая, пока я выпишусь, может пройти много времени, а я этого хочу до безумия сейчас. 

   – Дорогой, ты меня сейчас доведёшь до обморока. Я этого хочу больше тебя…
   На! На! Смотри! Смотри! Смотри во все глаза! Смотри до изнеможения! Я хочу, чтобы ты смотрел! Смотри пока я не упала со стула…Смотри! Смотри! Смот…Смо…

   – Доктора! Доктора! Помогите! Помогите!...

   – Что за шум, а драки нет? Утятник, тебе плохо? Ой, извините! Больной вам плохо?

   – Аркадий Самуилыч, моей  жене  плохо. Помогите,  Христа  ради, она в обмороке.

   – Валюша! Валюша! Срочно к Утятнику. Шприц. Двойную дозу от обморока… Кому, кому! Не ему же! Его жене. Она в обмороке, не видишь?
   – Аркадий Самуилыч, что вкалывать? 

   – Девочка моя! Я что, по-твоему, терапевт? Откуда мне знать что нужно колоть при обмороке. Я хорошо знаю что колоть при белой горячке, а при обмороке ты должна знать. Чему тебя учили в училище?... Впрочем, действительно. Твоё дело колоть что дают. Срочно дуй к Марь Иванне – она знает…

   – Утятник! Что с женой? Такая крепкая женщина на вид. Отчего она закричала истошно на всю больницу? Она у тебя припадочная? На что она тебе кричала смотреть: «На! На! Смотри! Смотри! Смотри во все глаза! Смотри до изнеможения!». –  На что?
   – Аркадий Самуилыч,…ну, того,… как вам сказать,… вроде бы,…она принесла… в своей сумочке…один документ и просила, чтобы я на него посмотрел.

   – Вот и Валюшка пришла. Быстренько укольчик в задницу Ирине Сергеевне.

   – Вячеслав Фёдорович, встаньте, пожалуйста, мы положим Ирину Сергеевну на кровать. Помогите поднять…Мужчины, – отвернитесь, я буду делать женщине укол.
   – Валюш, тут все свои. Задирай юбку и баста. Утятник, помогай с юбкой… Ой! Пожалуй, мне действительно лучше отвернуться – такой белой задницы я давно не видел. Валюша, что у тебя руки затряслись? Ты никогда голую женскую задницу не видела? Дай я сам. Тоже мне… Одна пигалица в обморок, другая с уколом не справляется. Иди к Марь Иванне, попроси для себя чего-нибудь седативного…

   Сейчас придёт в себя… Ждём… Ишь, как побледнела, болезная. Валька! Что стоишь, как вкопанная! Раздери юбку обратно. Ой! Что я говорю? Опусти юбку, а то от такой белизны мне, старому олуху, как бы не ослепнуть. 
Утятник! Что за документ жена показывала? Предъявляй. Это психиатрия, а не хирургия. Сколько раз я ей говорил, что твоему Утятнику нужен покой, никаких стрессов. Где этот чёртов документ?

   Валентина! Очнись. Вытряхивай к чёртовой матери эту сумочку. Доставай документ… Ох, уж эти соплячки. Чуть что – они в обмороке, чуть что – они стоят как статуи. Давай я сам. Как этот проклятый замок открывается? Утятник! Подвинься. Валентина, очнись! Помоги открыть замок у сумочки… 
Вытряхивай все, что там есть, на кровать… Утятник! Где документ? Тряпку, помаду, зеркальце, тушь, «зелень» я вижу. А где документ? Валька! Посмотри в тряпке – не там ли документ…

   Да… Сколько живу на свете, но чтобы бабы свои трусы в сумочках носили, вместо своей задницы, – первый раз вижу. Утятник! Где документ? Ой! Извините, больной. Я что-то разошёлся… 

Валентина! Дуй к Марь Иванне! Седативное мне… Больной, где документ? Мне нужно видеть эту бумажку. Я психиатр, а не милиционер. Обыскивать дам не привык. Где документ? Валька! Всё стоишь, как вкопанная?  Обыскать  больную.

Ой! Валюша, не надо обыскивать – больная пришла в себя… Ещё немного и я приду в себя. Валюша, золотце мое, быстренько к Марь Иванне, скажи, что мне плохо. Пусть она что-нибудь подбросит. Скажи, что на этот раз сердечное. Ну, мои дорогие, вы тут меня чуть до обморока не довели.

   Ирина Сергеевна, что с вами случилось здесь? Вам лучше? Сейчас я открою фрамугу. Моя золотая, я так за вас испугался. Лежите, лежите, не вставайте. Ничего мне говорить не надо. Сейчас медсестра вам ещё чего-нибудь принесёт для успокоения. Вам будет сразу лучше. 

Вячеслав Фёдорович, кризис миновал. Поцелуйте свою жену, приласкайте – больной нужны положительные эмоции и покой. Я сейчас принесу горячего чаю с лимоном…

   Милочка моя, Ирочка. Вы в обмороке были прекрасны. Вам идёт побледнение, но нельзя так переутомляться на работе. Зайдите ко мне в кабинет, когда вам станет лучше, – я выпишу вам бюллетень на две недели… 
Валюша, лапушка. Что так долго? Мне ничего не надо, а что принесла отдай Ирине Сергеевне… Да! Валюша, золотце моё. Ты сегодня подежурь ночью у Вячеслава Фёдоровича. Что-то он мне не нравится; дрожит, как осиновый лист, да и онемел, – наверное, от счастья, что жена очнулась. За мной два отгула…

Другие произведения автора:

Нудийский пляж 12. Иисус Христос.

Конь ретивый

02. Поцелованная за ушком.