Бякинька

                       Я мальчик-подросток. Мне примерно четырнадцать лет. Жаркое лето. Я нахожусь в пионерском лагере под присмотром бдительных пионервожатых, состоящих в основном из молодых девушек. В том возрасте, в каком я находился, мальчики уже начинали внимательно присматриваться к своим сверстницам, и не только к ним одним. Их начинали интересовать не только их причёски, но и подробности анатомии. Изящные линии шеи, талии, бёдер, особенно груди, стали привлекать внимание всех моих сверстников и меня тоже. 

      Мы, мальчишки, частенько уединялись в небольшие стайки и часами шёпотом обсуждали всех девочек нашего ближайшего окружения. Особенно, часто говорили о Галке-воображалке. Была она высокой, смазливой худенькой девочкой с толстенной косой, которую она, как взрослая, обвязывала вокруг головы. Эта коса вокруг головы придавала ей солидность, о чём она хорошо знала и от этого много о себе думала. Ничего солидного, кроме этой косы, у Галки не было. Этой дылде было почти 15-лет, а на её груди не было даже намёков на грудь, не то, что у её подруг, у которых под маячками отчётливо просматривались порою весьма солидные бугорки с торчащими сосочками. 
      Галка-воображалка частенько смотрела на грудь своих подруг с завистью, но ничего им противопоставить, кроме своей действительно великолепной косы, не могла. А воображала-то она о себе бог знает что! Ходила она всегда с высоко поднятой головой, а на нас, мальчишек, и не смотрела. Мы её тоже не баловали вниманием – подумаешь коса! Вот если бы грудь да оттопыренная попочка, – это другое дело. А тут плоская ходячая доска с косой на голове. Это же не интересно. У её подружек хоть и не полновесная грудь, как у наших девушек-пионервожатых, но все-таки кое-что – это волнует воображение. Поэтому за её подружками нам, мальчишкам, подсматривать из-за кустов при их купании нагишом интересно, когда они потом переодеваются в сухое.

      А за этой плоской дылдой и наблюдать-то противно, если только когда она распустит свою косу до самой голой задницы. Вот тогда можно немного полюбоваться. А так бы и глаза наши на неё не смотрели. 
      Но особенно интересно было подсматривать за нашими девушками-пионервожатыми, которые любили купаться от нас отдельно. Их купальники, когда намокнут, отчётливо просвечивают все их прелести, включая и тёмные волосики на лобке. Вот это настоящее зрелище для настоящих мужчин. Жалко только, что мы сами-то – мальчишки, и подойти развязно и нахально посмотреть на них вблизи не имели право. 
      А на эту мелюзгу из наших сверстниц и глазеть-то мало интересно. Смотреть почти не на что. У них нет даже волосиков на лобке. На что таращиться-то? От скуки, конечно, взглянуть на голенькие намёки груди и можно, но недолго. Надоедает. Не то зрелище! К тому же визгу от них не оберёшься, когда они заметят нас. Что там визжать-то? Подумаешь, покрасовались своими обнажёнными несформировавшимися фигурками всего несколько минут! Тут и рассмотреть-то толком ничего не успеваешь, как они уже в купальниках. А эта Галка-воображажалка всегда кричит громче всех. Чего кричать-то с такой фигурой? Ну и что, что мордочка смазливая? А где грудь? А где бёдрышки, как у Светки? А где попочка, как у Надьки? Молчала бы уж. Ещё грозится, что пожалуется на нас Игорю Григорьевичу. Глаза бы не смотрели на эту воображалку!
      Была в в нашем лагере одна пионрвожатая, которую мы все очень любили. Звали её Альбиной Романовной. Она отличалась от остальных пионервожатых не только своей красотой, но и особенной мягкостью в обращении с нами, пионерами, которые постоянно норовили нарушить строгие правила распорядка нашего летнего пионерского лагеря. Если остальные пионервожатые были с нами строги и не прощали нам ни малейших нарушений внутреннего распорядка, то Альбина Романовна была приятным исключением. Она подзовёт, бывало, к себе напроказничавшего пионера, ласково на него посмотрит, по-матерински поправит его панамку или галстук и скажет мягко, без противного назидания:
      – Петенька, ты же воспитанный, умный мальчик, и сам понимаешь, что нужно всем вам, пионерам, да и нам, вашим пионервожатым, придерживаться общепринятых правил поведения в нашем, в общем-то, прекрасном коллективе.
                               
      Если каждый из нас будет делать всё, что захочется, то наступит полный хаос. Нам же самим от этого будет плохо. Сам посуди. Вот, к примеру, отряд направляется на экскурсию в соседний с нами музей, а тебе хочется покупаться. Допустим, что ты сбежал и отправился на речку купаться в одиночку. А места на нашей речке есть очень опасные: водовороты, глубокие омуты и прочее. Ты начал тонуть, а помочь тебе некому. Не приведи, господи, ты утонешь. Поэтому самодеятельность, пока ты не стал взрослым, ограничивается строгим внутренним распорядком нашего лагеря для твоей же пользы. Давай мы с тобой договоримся, что если тебе уж очень сильно чего-нибудь такого захочется, то ты подойдёшь ко мне и попросишь меня об этом. Я тебе даю слово, что ни в чём тебе не откажу. 
      Мы все любили её за эту мягкость и деликатность. Она никогда никого строго не наказывала, не то что другие пионервожатые, которые чуть что оставляли нас то без сладкого, а то и вообще без ужина. За всё это мы платили ей не только беспрекословным подчинением, но и уважением. То и дело слышалось по нашему лагерю: 
      – Альбина Романовна, Альбина Романовна, позвольте нам сделать вот это, или вот то. 
      И она никогда нам в просьбе не отказывала, если это укладывалось в разумные рамки. Альбина Романовна хорошо понимала наши детские потребности и пошалить, и попроказничать, и слегка нарушить общепринятый режим. И мы были ей очень благодарны за эти небольшие послабления. Её ровный, без возмущения голос производил на нас благодушное впечатление, и мы старались не шалить и во всём её слушаться. Особенное впечатление на нас производила её ласковость. Она всем своим обликом источала заботу любящей матери, а не строгого надзирателя.
                                
      Мы, дети, порою были далеко не ангелы по-недомыслию. Некоторые из нас так и норовили похулиганить, но увидев, что на нас ласково смотрит Альбина Романовна, всегда виновато опускали глаза и остепенялись. А она никогда на нас начальнику лагеря Игорю Григорьевичу не жаловалась, хотя и могла. 
      А Игоря Григорьевича мы все очень не любили – он был злюка. Однажды он очень строго наказал одного из наших пионеров, который провинился тем, что бросил в кипящий суп на нашей кухне живую лягушку.
                               
      Игорь Григорьевич собрал весь лагерь после ужина и долго отчитывал перед нами этого пионера до самого поздна, читая нам скучную лекцию о добродетели и нравственности. А потом лишил провинившегося ужина на целых три дня. Мы посчитали это за большую несправедливость. На такое Альбина Романовна была не способна, поэтому, за глаза, её мы называли ласково Бякинькой.
      Однако, видеть обнажённое тело противоположного пола для меня стала острой необходимостью. Я стал тайно подсматривать за моими сверстницами, стараясь им не показываться на глаза и стыдясь своей страсти. Затем я случайно заметил Альбину Романовну, которая уходила далеко вверх по речке в самую глухомань, раздевалась там до гола и загорала на песочке у речки. Было ей примерно лет двадцать с небольшим. Я кусал свои губы, наблюдая за ней издали часами, стараясь сильно не высовываться. Подсматривание за ней продолжалось несколько дней кряду. Я понимал, что это неприлично, но ничего с собой поделать не мог. Природа была сильнее меня.  Неожиданно Бякинька меня заметила, приподнялась на локти, нисколько не смутясь, и тихо позвала к себе. 
                                             
      Я неуверенно, стесняясь её наготы, подошёл. Я был пионером, а она пионервожатой, и мне по рангу следовало её слушаться. 
      – Что ты подглядываешь за мной который день? – Спросила она меня тихо и без всякого возмущения.
                                  
      – Я что-то замямлил, краснея, как маков цвет.
      – Если тебе нравиться смотреть на меня, то смотри – я не возражаю. Садись рядом. 
      Сказала она это так просто, будто речь шла о погоде. При этом свою наготу Бякинька не прикрыла.
                              
      Я сел рядом с ней, хотя внутренний голос мне говорил: «Уйди, – это неприлично». – Я сидел около неё, но смотрел на небо, щурясь от солнца. Меня колотило от перевозбуждения эмоционального, а не эротического. Видя мою растерянность и смущённость она сказала: 
      – Не стесняйся, смотри.

      Я снова стал, заикаясь, что-то мямлить нечленораздельное.
      – Да ты не волнуйся. Ложись рядом со мной, позагораем вместе. Не дрожи, я не кусаюсь. 
      Я сидел рядом с нею, потупив глаза, но взглянуть на неё стеснялся, хотя очень хотелось. Бякинька наклонилась, чтобы заглянуть в мои глаза. Краем глаз я увидел, как её полновесная грудь значительно колыхнулась. Я чуть не потярял самообладание.
                         
      – Да ты, я смотрю, недотёпа, – сказала она просто и обыденно. – Сколько тебе лет?
                                    
      Я окончательно зажался и замолчал. Затем Бякинька неожиданно сказала ласково, но в повелительном тоне:
      – Пришёл смотреть, так смотри.

      И она сладко растянулась на песке. 

      Я, придя в себя, несколько успокоился. Жажда увидеть все её девичьи прелести была жгучая и непреодолимая – мне теперь не нужно было утолять свою страсть исподтишка. Я неожиданно получил это просто и естественно. Мне не стало казаться моё разглядывание её наготы предосудительной скабрёзностью. Я проникся к моей пионервожатой добрым чувством. А так как она всё хорошо понимала, специально прикрыв свои глаза шляпой, чтобы меня не смущать, то я с замиранием сердца приступил к созерцанию. Это было сказочное для меня созерцание. Наконец-то не надо было прятаться. Моё сердце переполнилось радостной благодатью.
      Лежала она на спине. Ничего более красивого я в своей жизни пока что не видел. Я с колотящимся сердцем впился своим жадным взглядом в её прекрасное тело, оправдывая себя тем, что я смотрю на неё не скабрёзно. Смотрят же художники на обнажённых натурщиц и пишут их, так почему же мне этого делать нельзя? Через какое-то, как мне показалось бесконечно-длинное время, Бякинька открыла глаза.
      – Ну что, насмотрелся? – спросила она меня всё также ласково. – Может, хватит?
                                             
      Я утвердительно замотал головой и промычал что-то в своём духе.
      – Одевайся, пойдём ужинать, – сказала Бякинька. – Да не трясись ты от страха.
      Она меня ласково потрепала по вихрам. Через её руку мне передалась ласка и женская доброта, понимание моего положения. 
                          
            Бякинька надела купальник, взяла меня за руку, как маленького мальчика, каким я и являлся, и повела в лагерь.

      – Я подойду к лагерю первой, – сказала мне Бякинька просто и спокойно, будто ничего особенного с нами и не происходило. –  Ты не торопись, а подходи минут через пятнадцать после меня. Да, войди в лагерь с другой стороны. Всё понял? 
      И она меня поцеловала в щёчку, как обычно целуют детей. Я смог только благодарно закивать головой… 
Источник:http://parnasse.ru/prose/genres/erotic/bjakinka.html

Другие произведения автора:

Лохматушка

Тапочки на ножках.

Любовь и мир.

Это произведение понравилось:

Раиса Малиношевская