Новые
МенюСпецшкола для короедов 2
12 ноября 2015 — Валерий Рыбалкин
Начало смотрите на моей страничке.
Разными путями попали подростки в спецшколу закрытого типа (в просторечии – «короедка»). Почти все они были сиротами при живых родителях и совершили правонарушения различной степени тяжести. Бесшабашный Васька, не думающий о последствиях своих выходок, уравновешенный разумный Александр, другие воспитанники – каждый мечтал вернуться в семью. Но строгий распорядок спецшколы кардинально отличался от некогда привычного семейного быта. Лучшим другом и советчиком для многих воспитанников стал дядя Миша – дежурный по режиму, бывший охранник-вертухай из взрослой зоны.
5.
Михаил родился в далёком 1954-м году в многодетной семье сельских тружеников. Мать его трагически погибла, когда ему было двенадцать лет. Через четыре года умер отец. Вот тогда и начались хождения по мукам шестерых братьев и двух сестёр осиротевшего семейства. Первое время жили они в своём доме. Поддерживали огород, но неудачно – опыта не было. Старшие собирали у магазина бутылки, сдавали их, пытались просить милостыню. Кое-что из еды приносили соседи, но разве прокормишь такую ораву?
Определили сирот в дом-интернат в надежде на то, что там хоть какой-то уход за ними будет. Мишка со старшими ребятами держались вместе, защищая младших. Но часто случались ссоры и даже драки, из-за чего разбросали братьев по разным детдомам – кого куда. И было это для них настоящей трагедией.
Десять интернатов сменил Михаил за два года своей сиротской жизни. Десять!!! Нигде не уживался – то с ребятами повздорит, то с администрацией. Били его, убегал в отцовский дом, прятался. На каникулы приезжали братья в своё разорённое гнездо. Но не любили их соседи. Малышня дразнила голытьбой, а парни, бывало, и тумаков отвешивали. Всё плохое, что случалось в деревне, беззастенчиво валили на интернатских, считая их беспризорниками, отпетыми хулиганами, пропащими душами. Однако пропали, спились со временем как раз те, кто травил беззащитных сирот. А сами братья – все до одного – вышли в люди. Да и сёстры их тоже ни в чём не имели нужды.
Частенько рассказывал Михаил пацанам в «короедке» о своей непростой жизни, поучал сирот:
«Много чего было... всего и не упомнишь. Но то, что меня Бог хранил, я ощущал всегда. Сиротская доля такая – по острию ножа ходишь, не знаешь, где упадёшь. Сбежал я как-то из интерната в родную деревню. Жил в старой баньке. Соседка сердобольная тайком от мужа – то пирог принесет, то молочка нальет. Так и перебивался.
Однажды председатель колхоза с какими-то важными чинами пришли наш дом смотреть. Сломать его хотели, что-то другое построить. Стали столы, стулья выносить. Не стерпел я – бросился к ним, плакал, просил дом отцовский не отнимать. Но кто пацана послушает? Кому я нужен? Вечером влез в избу через окно. И на глаза мне попалась икона в углу, которую, помню, мать пуще глаза берегла – по наследству она ей досталась.
Не знал я тогда молитв, но, как умел, просил Бога, чтобы помог Он нам, сиротам, не лишил отцовского крова. Казалось мне, что если дом сломают, то и икону эту сломают тоже. А потому завернул я образ святой в тряпицу и отнёс в церковь – далеко, за семь километров. Очень жалко было отдавать – сердцем я прирос к Богородице, будто с матерью родной расставался. Понял меня Батюшка, приласкал, благословил. Сказал, что в любое время могу забрать свою святыню обратно. А я тогда даже крестное знамение на лоб наложить не умел как следует.
Лишь много лет спустя рассказали мне, что священник этот не прошёл мимо – заступился за убогих, помог беззащитным. Уговорил он председателя не разорять наш семейный очаг – последнее отцовское наследство. И кажется мне сейчас, что сам Бог услышал тогда мои молитвы. Да и добрые люди не выдали сирот на поругание. А дом этот по сей день стоит. Он общий. У каждого свой ключ имеется, живи – не хочу. Но только собираясь под этой священной для нас крышей, мы до конца понимаем, как могут быть близки друг другу шесть братьев и две красавицы-сестры».
Притихшие ребята до бесконечности могли слушать витиеватые рассказы дяди Миши, грустно и трепетно изливавшего перед ними свою больную душу. И каждый думал о сиротской судьбе, о вольной жизни и о своих непутёвых родителях, бросивших родное чадо на произвол судьбы, на поругание.
6.
Настоящим праздником для пацанов бывали дни, когда к ним приходил Батюшка – священник церкви, которую отстроили из руин лет пятнадцать назад в соседнем селе. Его ждали. И вовсе не потому, что приносил он с собой еду, сладости, одежду. Однажды Васька во всеуслышание заявил на общей линейке:
– Единственный, кто к нам как людям относится – это Батюшка. Он один не смотрит на нас, как на второсортные существа.
Директор бросил на него строгий взгляд, но промолчал вопреки своему обыкновению. Может быть потому, что это была правда. Отец Димитрий, действительно, ни разу не повысил голос в разговоре с воспитанниками. Говорил всегда серьёзно, как с равными, и отвечал на любые, самые каверзные вопросы. Конечно, он проводил здесь службу, исповедовал сирот, наставлял их на путь истинный, но чаще просто беседовал с ребятами, со всеми желающими.
Иногда на эти посиделки приходил дядя Миша, и тогда начинался диспут на какую-нибудь животрепещущую тему. Оба хорошо знали Библию, но во многих вопросах расходились.
– Ты к Богу не умом иди, а сердцем, – убеждал Михаила Батюшка. – Тогда Иисус станет твоим лучшим другом и подскажет тебе в трудную минуту, как надо жить и что делать.
– Ну, для этого у меня совесть есть, – отвечал бывший охранник. – На зоне, да и здесь тоже, люди живут по понятиям. Есть у зеков такие неписаные волчьи правила. Уголовники им следуют неукоснительно, и многих охранников тоже приучили. Но только не меня.
– Да, знаю: не верь не бойся, не проси – главная тюремная заповедь, – вздохнул священник. – Дьяволом писано. Нельзя так жить. Христос заповедовал нам любовь, веру в Господа и в тех, кто рядом с нами идёт по жизни. Не бояться ближнего надобно, но любить его и верить, что не оставят тебя друзья твои – ни в беде, ни в радости. А ещё – просить у Господа прощения за грехи наши тяжкие.
– Бог дал людям свои законы, – согласился Михаил с Батюшкой. – Учение Христа о всеобщей любви да десять заповедей Моисеевых – это и есть закон Божий. Но кто его сейчас помнит, кто живёт по нему? Возьмём, к примеру, Ваську нашего. Василий, ты за что грозился родителя своего жизни лишить? Слышал, небось, что есть такие заповеди: «Не убий!», «Почитай отца и мать свою»?
– А мне кто говорил об этом? – отозвался пацан, выглядывая из-за спин товарищей. – Предки мои два года судилась – у них на уме другие законы были. В школе – там больше грамматика да математика. Вот когда Батюшка к нам приходит, тут мы и узнаём о божественном. Спасибо ему.
– Ты убил, Василий. А убийство – тяжкий грех, – отозвался священник. – Грех, который молитвами да добрыми делами искупить надобно. Но сумеешь ли? А отец… ты плоть от плоти его. И должен чтить того, кто сотворил твоё грешное тело. Точно так же, как все мы должны почитать Отца нашего небесного. Ведь Он создал всё сущее – небо, Землю, животных, да и нас с тобой тоже. Без Него мир был бы пуст и чёрен! А посему мы вечные рабы мудрого Создателя нашего.
– Ага, сотворил меня отец, - ухмыльнулся Васька.
Однако по всему было видно, что слова Батюшки хоть немного, но задели его, заставили задуматься.
7.
В разговор вмешался Айрат – четырнадцатилетний татарин, сирота при живом родителе. Были они с братом из рабочей семьи. Мать пила, пока с работы не выгнали, а отец скрылся в неизвестном направлении. Голодно стало – пришлось вернуться в деревню. Родня встретила хорошо – дом помогли подладить, корову на время дали. Но беда не приходит одна – отравилась горе-родительница спиртным. На том и кончилась у братьев сытая жизнь. Скитались по соседям, прятались от милиции на чердаках, в подвалах. Ограбили пьяного мужчину, столкнули его в овраг, а тот ночью, на беду, замерз…
– Что ни говори, но нам с братом в «короедке» нравится, – прервал затянувшуюся паузу подросток. – Тепло, кормят от пуза, одевают, обувают – здорово! А то мы почти привыкли к воровской жизни. Как мамки не стало, этим только и промышляли. То в сельмаг через форточку за колбасой залезешь, то у соседки лепёшки стыришь. Голод – не тётка, хамать каждый день хочется. Неправильный это закон – сажать за то, что человек еду ворует…
– Сейчас вы сыты, одеты, обуты, – мягко остановил парнишку священник. – Но есть другой голод – духовный. Наши воспитанники не знают элементарного – заповедей Божьих.
– А мы с братом мусульмане, ни к чему нам ваши заповеди, – огрызнулся мальчишка.
– Видимо, ты плохо читал Коран. Все мировые религии призывают к нравственному поведению.
– Да совсем я его не читал. Очень надо!
– Надо, Айрат, надо! – обнял подростка за плечи священник. – Чтобы вырасти настоящим Человеком, много хороших книг прочесть надобно. Одна Вера не должна отрицать другую, а лишь дополнять её. Китаец, к примеру, может исповедовать сразу три религии – Конфуцианство, Буддизм и Даосизм. Причём одновременно. Нам бы так!
– Да уж, – согласился Михаил, – китайцы… у них свои проблемы. А мы… выходят наши «короеды» отсюда, поднабравшись блатной романтики, тюремного ухарства, и продолжают жить, как привыкли – по воровским понятиям. Поэтому прямая им дорога – в зону. Выросли за колючей проволокой, здесь и глаза свои навечно закроют. Сколько я таких повидал на своём веку!
В тюрьме он о воле мечтает, а выйдет за колючку… тяжко ему без присмотра, без батога, без вертухаев на вышках. Не могут зеки жить своей волей, свободным временем распоряжаться не умеют. Тянет их туда, где выросли, где у них дом родной. И то, что вы, Батюшка, пытаетесь привить нашим воспитанникам православные каноны – большое для них благо. Может быть, хоть кто-то, выйдя из «короедки», станет Человеком. Нам бы при церкви приют организовать, отец Дмитрий. Хорошее, богоугодное было бы дело!
– Думаем над этим, думаем, – вздохнул священник. – Но только сил у нашей общины пока маловато. Разве что самому усыновить кого-нибудь из здешних огольцов?
8.
Воспитание человека – это тяжёлый каждодневный труд. Но он не кажется таковым, если рядом с ребёнком находятся родители, имеющие в душе нравственный стержень. Только любовью и личным примером можно добиться желаемого результата. Но о какой любви может идти речь в спецшколе? И где найти столько подвижников, способных на самопожертвование ради чужих, покинутых родителями беспризорников?
Виолетта Тихоновна имела солидный педагогический стаж. В спецшколу женщина пришла из исправительной колонии. Приняли её на должность старшего воспитателя и, быстро освоившись, стала она наводить в «короедке» свои порядки. Заменила старших по команде («бугров») и ввела настоящую палочную дисциплину. Официально физические наказания были запрещены, но с приходом Виолетты об этом пришлось забыть.
– Да что вы палками бьёте? – учила воспитательница «бугров». Зачем палками-то?! Кладите подушку на лицо, через неё и бейте. И больно, и синяков меньше будет. А чтобы совсем не было, пусть пацан в тряпицу помочится и приложит к больному месту на ночь. Да смотрите, чтобы наутро не побежал жаловаться! Тогда уж не взыщите, с вас спрошу.
Не в силах сопротивляться такому беспределу, двое педагогов покинули школу, а на их место Виолетта устроила своих подруг. И, внедрив обкатанные тюремные методы, троица добилась почти стопроцентной дисциплины. Директор не вникал в тонкости воспитательного процесса, а все остальные равнодушно наблюдали за происходящим.
На совете командиров («бугров»), было принято решение о том, чтобы виновным в воровстве вешать на шею крыс, сшитых на уроках труда и набитых тряпками. Причём тот, кому вешалась эта крыса, должен был «ухаживать» за ней: стирать, сушить её, ложиться с ней спать. Сами воспитанники, укравшие что-либо, чтобы избежать этого унизительного наказания, соглашались на избиение их «буграми». Это заменяло крысу на шее.
Большинство «короедов» пытались приспособиться к новым условиям, но несколько человек решили бежать. Саша – потому что его третировали больше всех, Василий подрался с «бугром» и ожидал неминуемой расправы, а братья Айрат и Ренат – просто оттого, что весна пришла, и захотелось им вволю поваляться на зелёной травке.
Сказано – сделано. Прихватив еды и тёплой одежды, друзья раскачали решётку на окне своей палаты и перед рассветом спустились по связанным простыням с третьего этажа вниз. «Бугор» спал в отдельном помещении, а остальные «короеды» сделали вид, что ничего не слышат.
9.
Воля! Сколько светлых и радостных переживаний содержит в себе это короткое слово. В нём чувствуется запах луговых трав, плеск речной волны, свежий ветер в лицо и едва различимая розовая полоска света у горизонта, когда ты идёшь в предрассветных прохладных сумерках по грунтовой сельской дороге, убегающей под ногами в неизведанную манящую даль. Можно себе представить, что чувствовали беглецы, впервые за много лет покинувшие ограниченный мирок спецшколы, высокие заборы которой не давали им возможности увидеть этот огромный, прекрасный и бесконечно разнообразный мир. Редкие походы в сельский клуб строем в сопровождении воспитателей – это не в счёт.
– Дядя Миша говорил, что при побеге главное – чтобы не поймали в первые два дня, – делился своими соображениями многоопытный Васька.
– Надо или переждать где-нибудь неподалёку, пока не перестанут искать, или уехать как можно дальше, – согласился Айрат. – Нам с братом приходилось от полиции прятаться. И лучше разделиться, чтобы не накрыли всех разом.
– Вы как хотите, а я в Донбасс на войну поеду, – неожиданно заявил Васька. – Главное – к фронту поближе подобраться. Стану там сыном полка, стрелять научусь, в разведку ходить буду. А потом, когда всё кончится, в военное училище поступлю. Ну, кто со мной?
Братья помялись немного, но согласились. Саша же наотрез отказался. Хотелось ему увидеть родного отца, обнять, прижаться к колючей небритой щеке. А там – будь что будет.
– Мне в Москву надо, – сказал он серьёзно. – Так что, расходятся наши пути-дороги. Да это и к лучшему. Одному легче доехать. В поезд меня, конечно, не возьмут – там проводницы злющие. А вот на электричках доберусь как-нибудь. Мамка так ездила, когда жива была…
От нахлынувших воспоминаний слёзы навернулись ему на глаза, но, к счастью, никто этого не заметил. Ребята думали о другом.
– Значит так, – взял на себя бразды правления Васька, – поедем на попутках. Втроём не получится, может быть придётся разделиться. Сначала я, а вы – следом.
Впереди показалось шоссе, по которому с характерным шумом проносились разнокалиберные автомобили. Но сколько ребята ни голосовали, сколько ни махали руками, ни одна машина так и не остановилась. И лишь на окраине города они увидели большую фуру, стоявшую у какой-то забегаловки. Распрощавшись с Сашей, беглецы втроём вошли в помещение. Коммуникабельный Васька с порога направился к столику шофёров и, давя на жалость, рассказал им весьма правдоподобную историю о том, что они случайно отстали от своей туристической группы. Видавший виды пожилой дальнобойщик посмотрел на их одинаковые синие куртки, саркастически хмыкнул, но, на счастье, не смог отказать беглецам. И уже через десять минут отважная троица весело и шумно размещалась на спальном месте за спиной у водителей. Саша помахал им рукой из-за угла, постоял немного, посмотрел, как фура, развернувшись, выезжает на дорогу, и стало ему почему-то больно и грустно…
Однако яркий солнечный день, гомон птиц и шум большого города не располагали к унынию. Парень пошёл по улице – куда глаза глядят – и вдруг увидел храм. Золочёные купола блестели на солнце, а от верхней части высокой звонницы, выложенной из белого камня, разносился по всей округе звук мерных тягучих ударов колокола. Начиналась служба, и парнишка, перекрестившись, как учил отец Димитрий, зашёл в тёмную глубину притвора. Золочёные оклады икон, свечи перед святыми ликами, а чуть в сторонке – сверкающее золотом Распятие.
Он подошёл поближе, привыкая к тусклому свету свечей, и вдруг увидел… Батюшку. Священник только что вышел из Алтаря и с удивлением смотрел на знакомое лицо подростка, не зная, что предпринять. Саша инстинктивно рванулся в сторону, но ноги его будто приросли к полу, не слушались. Высоко под куполом, на амвоне, певчие старательно выводили нечто грустное и цепляющее за душу, разделяя прекрасную стройную мелодию на несколько голосов. Бас Дьякона гремел, сквозь одежду проникая в самые глубины человеческих душ, а маленькое пока ещё, но сильное и доброе сердце Александра вдруг затрепетало непонятно от чего.
Стихли последние звуки церковного хора, растворившись где-то вверху, под высоким куполом храма. И вдруг слёзы умиления и раскаяния в чём-то, чего не совершал никогда, ручьём потекли из глаз несчастного беглого «короеда». Он медленно подошёл к священнику и, закрыв лицо руками, уткнулся в его чёрную, пахнущую ладаном и какими-то незнакомыми благовониями рясу.
10.
Всё завершилось благополучно. Батюшка привёл Сашу в свой дом, и на семейном совете они с супругой решили, что там, где воспитываются трое детей, найдётся место и для четвёртого. Тем более что сметливый и совестливый парнишка очень понравился своей будущей приёмной матери.
Братьев сняли с поезда где-то под Ростовом и вернули в родную спецшколу. А Васька добрался-таки до мятежного, омытого кровью Донбасса. Ополченцы приняли к себе бесстрашного боевого парня, подобрали ему соответствующую военную форму, и стал он, как и мечтал, сыном полка.
Теперь о «короедке»… поменьше бы нам подобных заведений! Женщин-садисток, конечно, уволили по статье, запретив им работать в воспитательных учреждениях. Традиционно были проведены всевозможные проверки, усилен контроль. Но, по сути, так ничего и не изменилось.
Однако менять надо. По нашей большой и сильной стране разбросано огромное количество детдомов, спецшкол, спец. ПТУ и прочих детских учреждений за колючей проволокой, которые исправно поставляют обществу преступников и рецидивистов, заполонивших многочисленные тюрьмы и зоны. Это государство в государстве, которое смердит и отравляет нашу жизнь. Поэтому всем ответственным лицам крайне необходимо усвоить азбучную истину: РЕБЁНОК ДОЛЖЕН ВОСПИТЫВАТЬСЯ В СЕМЬЕ.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0217677 от 12 ноября 2015 в 21:41
Рег.№ 0217677 от 12 ноября 2015 в 21:41
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0525 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!
