Продолжение сказки "Про житьё - бытьё"

/продолжение сказки/
 
Мать Степана, услышав, что сын зовет ее, бросилась на зов. Вбежала  в комнату и опешила, видит,- сидит ее сын на кровати здоровый да румяный, по сторонам озирается, будто только что на свет народился. Увидев  мать, он встал и шагнул к ней на встречу.
-Матушка, что со мной сделалось? Я поднялся, … я иду!
Прасковья  не верила своим глазам, бросилась к сыну,  в страхе, что он может упасть, пыталась поддерживать его, но он уверенно пошел по комнате, вышел на улицу, радостно смеялся, приседал, подпрыгивал, как в детстве. Восторгу не было конца.
Прасковья ходила следом за сыном, слезы радости текли по щекам, губы дрожали, она  без конца повторяла:
— Сыночек мой, ты выздоровел. Господи, слава тебе! Чудо-то какое!
Когда улеглись эмоции, мать и сын стали спрашивать друг друга, что же случилось, отчего Степан вдруг ни с того ни с сего в одночасье выздоровел.  Чудо, да и только!  Весть о чудесном выздоровлении Степана облетела моментально всю деревню. Все радовались за Степана и за Прасковью,- наконец — то  и в их доме наступил праздник.
Степан не переставал радоваться всему, что его окружало:  и высокому голубому небу, которое он раньше почему-то не замечал, и изумрудной траве,  на которую он тоже раньше не обращал внимания, и самой улице, знакомой ему с детства  до последнего камешка. Вдруг все ему открылось  совершенно по- иному. Как он раньше не замечал всего этого,  этой необыкновенной красоты! Да и сам он как будто заново родился, полный сил, желания бесконечно любить всю эту красоту и всех людей, окружавших его. И в то же время он никак не мог поверить, что все это происходит с ним.  Кому он обязан чудесным исцелением?  Все знали, что ему не суждено было подняться с постели. Степан припомнил, как незадолго до его выздоровления, сквозь сон он слышал чьи-то чужие шаги, чей-то нежный поцелуй и брызги воды. Все, как во сне…
Слух о выздоровлении Степана дошел и до Зойки.
-Дура, ты дура! – ругала ее мать, вон ведь как все обернулось, и пенсию какую хорошую  получает, говорят еще прибавят, власть сменилась в собесе, и всем, кто ранен был на войне,- по 10 тыщ дадут. Шубу себе купишь, за границу поедешь. Беги, непутевая, проси прощению.
Зойка тут же пошла к Степану, кинулась, на шею и залепетала:
— Степушка, миленький! Я тебя одного люблю! Не верь никому, что я бросила тебя! Нет, нет. Я замуж за тебя хочу, я буду тебе навсегда верной женой.
— А, ну как завтра я опять слягу, что тогда?  Опять убежишь?
— Нет, что ты!  Я  навеки – вечныя с тобой.
Ночью Степану приснился сон, первый раз за все время его пребывания дома. Ему снилась огромная цветочная поляна, вся в лучах солнца, а через эту поляну идет девушка, на голове у нее венок из бутонов роз и в руках она держит венок, из красных распустившихся роз.  Она надевает венок на  голову Степана и целует его… От этого поцелуя Степан проснулся и до самого утра больше не заснул, что-то волновало его сердце,- толи приснившаяся незнакомка, толи недавнее исцеление.
Прасковья тоже ночами не спала, все пыталась додуматься, за чью добрую душу молиться, кого благодарить за исцеление сына. Стала интересоваться у соседок – не появилась ли в деревне  знахарка какая или чудесная лекарша? Соседки пожимали плечами, никто не слыхивал, только вот у Егора живет какая-то приживалка,  помогает ему по дому, но все время молчит.
Решилась Прасковья навестить Егора.
 
---------
 
Между тем Аленка по вечерам, когда брат уходил на вечерки, пробиралась тайно к дому Степана и подолгу ждала, чтобы хоть на минутку увидеть его. Несколько раз она наблюдала, как он нарядный, красивый, улыбающийся, легкой походкой уходил куда-то. Она догадывалась куда.
Ей тоже нестерпимо хотелось надеть нарядное платье и побежать к подружкам, закружиться в танце с милым дружком, обнять его и никогда не расставаться. Молодое сердце колотилось в груди, по морщинистым щекам катились слезы.
От дома Степана Аленка шла в березовую рощу, обнимала березку, прижавшись щекой к стволу, и подолгу стояла. Березка склоняла над ней ветки, гладила листвой ее плечи, склоненную голову, будто пыталась утешить. Аленка между тем шептала: «Пресвятая матерь света! Богородица! Дай мне силы смирения со своей долей. Укрепи здоровый дух в теле Степана, пусть он будет счастлив».
Придя домой, собрала свои вещи в узел, написала  записку, где благодарила Егора за радушный прием, попрощалась с домом и двором и ушла.
Утром Егор обнаружил исчезновение гостьи и записку, сел на крыльцо и долго- долго дымил папиросами.
К полудню пришла Прасковья и застала  хозяина, сидящим на крыльце:
-Ведь нутром чую, что не чужая  она мне, но только как ее понять, не знаю.
Ушла…  Куда? Ничего не сказала.
Слово за слово Егор рассказал Прасковьи свои наблюдения за прихожанкой во дворе с домашней скотиной.
Вдруг Прасковья вспомнила, как приходила к ней Аленка и предлагала помочь ей ухаживать за  Степаном. А Егор припомнил, как плакала и горевала Аленка, когда Степана забрали на войну.  Сопоставив все, Прасковья и Егор поняли окончательно, что гостья Егора и  исцелительница Степана, никто иной как Аленка.
Прасковья ушла, а Егор присел перед псом на корточки и заговорил:
-Какие ж мы, люди, невидящие. Принял человек другое обличие, а мы его уже и узнать не можем. Вот ты, — собака, а хозяйку свою враз узнал,  а я не сумел сразу- то признать сеструшку мою родную… Как ее вернуть, где ее отыскать. Не-е-т, Грозко! Не можем мы ее бросить, роднее ее у нас никого нет. В любом обличии она нам дорога.
Вдруг Егор встрепенулся:
— Да ведь она же к тетке нашей уходила, к Вевее! Вот кто нам подскажет, как найти Аленку!
В тот же час Егор собрался и уехал.
 
* * *
Зойка ни на шаг не отходила от Степана, все спрашивала, когда их свадьба, и что в свадебное путешествие они должны поехать за границу, вот только в собесе надо похлопотать, чтобы положенную ему пенсию незамедлительно выплатили. Уговорила –таки  Степана съездить в собес, собралась и она с ним.
Недавно в собесе сменилось начальство, прежний, Никифор  Тимофеевич был отправлен на пенсию, а на его место  из губернии прислали новое лицо. Называть себя это лицо велело – госпожа Фигвам; ходила она в красных кожаных штанах — галифе, на голой шее красный галстук, едва прикрывавший ее очень  глубокое декольте.  На голове она носила чалму неизвестного происхождения. Все подчиненные, входя к ней в кабинет, должны были кланяться и говорить: «Бонжур, мадам». Придя на работу, первым делом она велела подавать себе кофий с лимоном, в это время никто не смел ее беспокоить, все терпеливо ждали под дверью, иногда до обеда. Народ толпами торчал  в приемной в ожидании своей очереди, не дождавшись в этот день, приходили снова. Заявления  просящих она рассматривала недолго,  во время чтения начальница наклонялась так над бумагой, что вываливалась грудь из декольте. У просящего отвисала челюсть, и округлялись глаза,   он тут же покидал кабинет, иногда забывая, зачем пришел. Заявление отправлялось в мусорную корзину.
В представляемых верхам отчетах писалось, что народ добровольно отказывается от государственных пособий по нетрудоспособности, проявляя невиданную доселе патриотическую сознательность, а на сэкономленные деньги проводится благоустройство города.
Странно стала вести себя кассирша Иохиния. За все годы ее работы никто никогда не слыхивал, что она может напиваться. А тут вдруг в дни выдачи пособий она упивалась вдрызг, а придя домой, падала на колени перед иконами и причитала: « Господи, не могу больше! За что ты нам послал такую напасть, за какие грехи!?»
Заявление Степана госпожа Фигвам начала читать по привычке, но, не дочитав до конца,  вдруг  откинулась на спинку стула и окинула Степана удивленным взглядом. Содержание документа, прилагаемого к заявлению, никак не соответствовало физическому состоянию просящего. Перед ней стоял молодой красавец, а не инвалид, как значилось в документе.
Начальница потребовала у Степана паспорт, и, взглянув на фотографию в документе, заявила, что перед ней не Степан вовсе, потому как на фотографии  он гораздо старше того, кто перед ней.
— Если это на самом деле Вы, — докажите.
— Как я могу доказать, что я,- это я !?
-Не знаю, не знаю, ничем помочь не могу.
В приемной кто- то подсказал Степану: « А ты свидетелей доставь, она тогда и поверит».
На просьбу Степана засвидетельствовать его личность перед начальницей откликнулась вся деревня, но на сходе порешили так: всем ехать незачем, поедут старейшие, уж им- то начальница поверит, иначе и быть не может.
Собрались мужички да и поехали на восходе следующего дня, чтобы успеть к ночи вернуться, хотя и дорога-то недальняя, всего 18 верст.
Успели-таки до обеда прорваться в кабинет.  Вошли, как положено,- с поклоном, госпожа Фигвам толпу окинула  взглядом, выслушала Степана, и сказала: « Сговорились!?   Вы меня за идиотку держите? Я вас за такие дела под суд  всех отдам!» Мужики пытались было возразить, да куда там! Прибежала охрана и вытолкала всех.

Другие произведения автора:

В ту весну бушевала сирень

Погадаю на ромашке

Там, где больше нет тебя