Морулия: 1:1

Д. Аредова

А. Шацкая

В. Осокова

Приятного чтения!

 

Итак, Морулия. Не очень большая страна, отделенная от остального мира труднопроходимыми горами и пропастями-Провалами. Воздух в ней пахнет терпко-свежим зеленоцветником и сосновой хвоей, кое-где еще сохранились руины из зеленоватых огромных камней – память о народе лодра-гордров, прежде населяющем эту землю, от которого остались разве что некоторые певучие слова в языке, да сказки. В белесой пыли дорог ходят менестрели –  странствующие певцы, и рассказывают, поют их людям. А воины-инквизиторы в черных форменных плащах строго следят за порядком. Прячь острые эльфские уши, прячь дерзкие глаза, прячь рыжие волосы – медноволосыми и зеленоглазыми были лодры. Нет  у них права жить на земле, которая когда-то принадлежала им, и которую они оставили по завету, как нет его и у эльфов. Прячь острые уши, прячь зеленые глаза. Бойся черных плащей с нашивками в виде языков пламени. Ничего не укроешь и не утаишь – в каждом городе инквизиторы патрулируют улицы. Так что, кажется, не спрятаться, не скрыться остроухим. Но чего только не бывает в сказках… А некоторые говорят даже, что встречали красивых, рыжеволосых людей, которым повинуется сама природа. Вот и ломают голову власти – неужели возвращаются лодры на свою землю, неужели заявят свои права. А на востоке, в Дальнем Лесу живут эльфы, как и жили века назад. Их мало, но шумит кронами сосен Дальний Лес, надежно хранит свои тайны, так, что никто из людей не смеет и близко подойти. Сунешься – и заплутаешь, заведут тропы в чашу, заморочат остроухие, окликаясь многими голосами, от чего сердце сжимается со страху. Не для людей этот лес. А в самой чаще, в самом сердце Леса стоит столица народа эльфов – древний замок Эльф-Рин.

Но ездят еще по земле благородные рыцари со своими оруженосцами, защищают слабых. Попроси о помощи – и не дадут в обиду. Ходят по дорогам менестрели, у которых всего оружия – лютня и вистл за поясом. Поют свои песни и сказания. Жива еще Гильдия Менестрелей, где царит легендарный Мастер Торнеган, учит петь, учит не бояться. Хоть и скрытно, под видом обучения молодых людей искусству. Живет еще, дышит сказка, как ее не души, как не убивай. Как не дави черными тенями, как не жги на кострах.

Вот, собственно, это присказка. А дальше будет Сказка…

 

 

Невелик город Брохемиан. Серые стены его будто мазаны жарким заходящим солнцем. Струится под ноги белесая прогретая за день дорожная пыль, вязнут в ней сапоги. Пылью же покрыт и дорожный буро-зеленый плащ. Зато под ним в сохранности лютня. Путник – молодой парень с темными стриженными выше плеч волосами и серыми серьезными глазами – поправил ремень инструмента. Его обогнала повозка, скрипящая колесами и пахнущая сеном. В ней позвякивали внушительные бутыли.

У ворот на страже двое солдат. Никого не пропускают без досмотра. Внимательно обследовали телегу, разглядели возницу. Сероглазого путника тоже остановили.

—  Сними шапку, – приказал солдат. – Всех велено проверять – не остроухий ли.

Путник послушно снимает шапку. Острых ушей не видно, и стража уже больше для порядка спрашивает о цели прибытия.

Но молодой человек не успевает ответить, как стражникам становится не до него: один солдат перехватывает мальчишку, который пытался прошмыгнуть мимо них.

—  А ты кто?! – спрашивает стражник, хватая мальчугана за ухо. Вполне обычное, кстати, и совсем не острое.

Мальчик щурит серо-голубые глаза, которые в сочетании со светлыми волосами, собранными в куцую косичку, создают мальчику вид почти ангельский.

—  Саниоке Ёзеф Никанор, милостивый государь, – звонко отвечает мальчишка, весело подмигивая путнику, терпеливо ожидающему своей очереди. – Циркач-бродяга и совсем не менестрель!

За плечом мальчика действительно висит небольшой струнный инструмент, отдаленно похожий на лютню.

—  А что же ты пытался прокрасться мимо? – сурово спросил стражник, не выпуская уха Саниоке Ёзефа Никанора.

—  А я ещё маленький, чего меня допрашивать! – лицо мальчика приобрело такое невинное выражение, что не поверить ему было просто невозможно.

Стражники переглянулись. Задерживать и допрашивать мальчишку неполной дюжины лет от роду было, мягко говоря, смешно.

Молодой путник с лютней надел шапку обратно и поправил под плащом ремень лютни. Прищурив серые глаза, поглядел в небо, которое уже постепенно, к вечеру, делалось густо-синим и собирался, было, пройти, но тут стражник остановил его.

—  Стой-ка, – сказал он. – А лютню покажи-ка.

В это время второй все еще удерживал мальчишку с косичкой, видимо, пока не решив, отпустить его или допрашивать далее. Путник вздохнул и осторожно протяну свой инструмент солдату.

— Только осторожнее, – предупредил он. – Не сломай, добрый человек.

Лютня легла в руки стражника теплой тяжестью. Она пахла деревом и – очень слабо – лаком. Тот повертел ее в руках с таким видом, как будто держал, по меньшей мере, тяжелый лук. И вдруг торжествующе сверкнул глазами:

— Э, гляди-ка! Эльфское клеймо! Так-так!

— А это ничего не доказывает, – заметил путник. – Может, я ее в лавке старьевщика купил.

— Кто тебя знает, – резонно возразил часовой. – Положено всех проверять.

Послышался цокот копыт по мосту, и все обернулись. К ним приближались двое – лошадь и молоденькая фигуристая девица с копной искрящихся на солнце каштановых волос.

 

В чистом небе птицы-облака,

Резвы кони пляшут у порога.

Ласкова в прощании рука

И осталось нам всего немного…

 

- летел над дорогой в жарком летнем мареве звонкий мелодичный девичий голос. Девица была одета в простое льняное платье с глубоким вырезом и шла босиком. Каштановые кудри волной ниспадали на плечи. Лошадь она вела в поводу, и на спине животного не было седла.

Поравнявшись с ними, девица одарила общество широкой улыбкой. У нее оказались лучистые янтарные глаза, и вообще, от нее так и веяло чувственной радостью жизни.

— День добрый! – заявила она, оборвав песню. – Позвольте пройти! Еду издалека, очень устала.

Последнее было сказано явно pro forma – ибо ни малейшего намека на усталость не было и в помине. Наоборот, от девицы будто исходила странная, скрытая мощь. Странная – но не враждебная, а будто бы готовая оберечь и защитить. Лошадь фыркнула и нетерпеливо переступила передними ногами. Вороная шкура отливала влажным бархатом. Она была высокая, мощная, стройная, вся вороная, с неподстриженной длиннющей гривой и белой звездой на лбу. Влажные бока облепили мухи и слепни.

— Пить хочет, – сказала девица, отгоняя слепней, которые были непрочь перекусить и людьми, а потому гудели вокруг всех собравшихся, норовя вцепиться куда-нибудь в открытый участок тела. Они тоже хотели пить.

— Чего все замолчали-то? – поинтересовалась девица, поглаживая вороную по изящной шее.

— А ты кто будешь? – не очень-то и дружелюбно спросил стражник у девицы, оглядывая её от головы до пят.

Саниоке Ёзеф Никанор в это время вертелся на месте и бурчал себе под нос что-то про дядю, который мог бы и встретить драгоценного родственничка, а не отсиживаться по всяким тавернам. Мальчишка явно был непоседой, и долгая задержка его удручала.

— Может, вы меня, господа хорошие, таки отпустите? – произнёс он, теребя кончик остроконечного капюшона на курточке. – Меня в городе ждёт дядька, если вам так интересно знать. В таверне сидит – нет бы встретить...

Солдат, держащий мальчугана, подтвердил, что знать весьма интересно. Особенно в какой таверне и какой дядька. Но мальчик уже не слышал. Он завидел девицу с кобылой и теперь самозабвенно корчил девушке рожи. Мимика у него была живая, выражения лица он менял мгновенно, а главное – виртуозно передразнивал. Лицо его приобрело девчачье выражение, рот растянулся в широкой улыбке, брови, слегка попутешествовав по лбу, заняли необходимое место – и девица теперь легко могла узнать себя. Саниоке Ёзеф Никанор каждое её движение тотчас же повторял, каждый мимолётный поворот головы. Вместо лошади он поглаживал руку стражника.

Молодой человек с эльфской лютней рассмеялся. Даже стражники переглянулись, сдерживая улыбки.

Что там сказал мальчик? Бродяга-циркач? Теперь в это было несложно поверить...

Девушка рассмеялась следом.

— А почему стражника не передразнишь?

Тут лошадь нетерпеливо толкнула ее в плечо мордой. Девушка отмахнулась и поудобнее перехватила повод. Саниоке в точности таким же жестом взялся за рукав стражника.

— Эй-эй, – одернул его тот. – Ну-ка, не дури.

— Он и не дурит, – заметил путник с лютней. – Он актерствует.

Второй солдат напустил в голос строгости:

— Сейчас всех арестую!

— А меня за что? – удивилась девушка, отводя с лица каштановую прядь.

— «А меня-то за что?!» – пребывая в крайнем слева... или справа удивлении, спросила девушка с вороной лошадью в руке, – нахально передразнил мальчишка. Оказывается, голос лицу ничуть не уступал в этом искусстве.

— Лошадь у меня не в руке, – уведомила девица, сверкнув в улыбке крепкими белыми зубами. – В руке бы она у меня не поместилась. Ладно.

Она вздохнула с видом человека, которому приходится делать то, что ему вовсе не нужно и не хочется и подошла к часовым. Лютнист забеспокоился, было, что лошадь может уйти – но лошадь встала как вкопанная. Казалось, окружающей мир ее вовсе не интересует, животное лениво помахивало хвостом, отгоняя слепней и полуопустив веки.

Походка у девицы была странная – будто ей что-то мешает свободно двигать ногами – но изящная.

— Пусти в город, – тихо и быстро произнесла она, уставившись на одного из солдат. – Тебе неприятности нужны?

— А... – растерялся часовой.

— Вот именно, – перебила девица, оборачиваясь к другому солдату. – А тебе?.. Вот и славненько. Все, я пошла.

И с этими словами странная путешественница свистнула, подзывая лошадь, и неторопливым шагом миновала и часовых, и лютниста с мальчиком, и ворота. Остальные уставились вслед девице во все глаза, наблюдая впереди лошадиный зад и помахивающую метелку хвоста.

 

— А мы? – пришел в себя лютнист. – А нас пропустить?

Солдаты растерянно обернулись к нему, и стало видно, что взгляд у них расфокусировался, а на лицах застыло совершенно дебильное выражение.

— Нас тоже пропустите! – повторил лютнист громче. Солдаты вздрогнули, будто проснувшись, и воззрились на него уже осмысленно.

— Кто такие? – начал по второму кругу первый, тот, что был повыше товарища и носил соломенные усы. – С чем пожаловали?

— Вы уже спрашивали.

— Это нечестно! – ввернул мальчик. – Ее вы без вопросов пропустили, а нас...

— Кого – ее? Ты чего, парень, перегрелся?

— По-моему, это вы перегрелись, – обиженно буркнул ребенок.

— Лютню покажи-ка, парень, – выдал свежую мысль второй из солдат, невысокий, жилистый и чернявый. – Положено всех проверять.

Лютнист и маленький циркач переглянулись. Первый пожал плечами и снова достал инструмент, понимая, что спорить тут бесполезно.

— Эге! Лютня-то эльфская! – солдат сжал гриф.

— Осторожно! – вздрогнул сероглазый музыкант. – Сломаешь! И что с того, что она эльфская? Может, я ее у старьевщика купил.

— Может, и так, – буркнул стражник. – А ты зачем в город?

Саниоке картинно вздохнул, воздев глаза к небу и повторно втолковал относительно поджидающего его в кабаке дядьки.

— Так я могу идти? – спросил сероглазый.

— Ну, иди, – буркнул второй стражник. – Ладно уж.

Он лениво потянулся:

— И чего это у нас не сделают вход за деньги? Как славно было б…

Лютнист поправил ремень лютни на плече и ступил-таки, в город.

Город тот час сжал его тисками узких улочек, сдавил серыми стенами, которые вовсю золотило закатное солнце.

Впереди музыкант разглядел светлую фигурку, ведущую в поводу вороного коня. Он довольно быстро нагнал ее, успешно юркнув между женщиной с корзиной овощей и мужиком в потрепанной куртке. Нагнал и ухватил за локоть. Девушка обернулась.

— Слушай, – сказал музыкант, – я, конечно, все понимаю, но не стоит так делать, если не хочешь оказаться… в не очень приятных местах.

Циркач некоторое время медлил, глядя вслед девице, и лицо его вдруг скривилось, словно сей артист большой дороги попробовал незрелый плод зеленоцветника. И на секунду показалось, будто из-под него, точно из-под маски, на мир взглянуло совсем другое существо – не больно-то и радостное, к слову...

Впрочем, вскоре мальчишка прибавил шагу и направился следом за встреченными у ворот. Про таверну и дядю, который его, по его уверениям, ждёт не дождется, Саниоке Ёзеф Никанор не вспоминал... В тени домов его волосы, глаза, вся его фигурка стала казаться почти одинаково серебристо-серой, но, впрочем, это можно легко было списать на освещение. В плане придумывания объяснений необъяснимому человеческому разуму равных нет.

— Напугал, – насмешливо отозвалась девица – и вдруг, подкинув на ладони, протянула ему неизвестно, откуда взявшееся большущее красное яблоко. Второе надкусила сама, брызнув ароматным соком. От нее пахло летом, пшеницей, свежим сеном и почему-то брусникой и можжевельником. – Будешь? А, кстати, меня зовут Радомира. Ну, можно Лирри, я не обижусь. Меня так на родине все зовут. – Девушка улыбнулась и провела ладонью по каштановым кудрям. Лютнист вздрогнул и моргнул. Ему показалось... наверняка только показалось – будто бы на макушке, в гуще волос что-то шевельнулось, распрямляясь из-под сильной ладони. – Чего уставился как на картину? Ты яблоко будешь, или нет?

— Буду позже, – отозвался Лютнист, убирая яблоко в карман. – Я – Седрик. И, к слову, не собирался я тебя пугать. Это просто предупреждение. Что мне мешало вместо того, чтоб нагонять тебя, пойти, скажем, к инквизиторам и рассказать, что я видел на воротах рыжую девушку, которая заморочила стражу и прошла в город?

Он скрестил руки на груди, разглядывая девушку серьезными серыми глазами. Он оказался, хоть и не высоким и, в общем, довольно поджарым, но крепким, загорелым и темноволосым – это стало видно теперь, когда шапку он сунул в карман.

— Я гляжу, собирается вся компания, – он кивнул на приближающуюся фигурку маленького циркача, которую причудливая игра предзакатных теней делала серебристой. – Ну, так что скажешь, Лирри?

Девушка пожала плечами.

— Я и не говорила что собирался. А сдавать меня все одно – бессмысленно. Им меня не поймать. Есть способы, но они о них не знают. – Она снова широко улыбнулась. Среди зубов заметно выделялись клыки – белые, аккуратненькие, остренькие, но не сильно выдающиеся. Странно, что часовые их не заметили. – Может, пойдем в таверну, а? Я пить хочу. И есть. Кто-нибудь просто обязан сегодня меня накормить.

С этими словами Лирри цокнула лошади и целеустремленно направилась вглубь переулка.

— Мальчики, вы со мной?..

Лицо мальчишки вновь скривилось и вновь мимолётно. Он подошёл к Седрику и остановился рядом.

— Ну что, наставить её на путь истинный не удалось? – полюбопытствовал он негромко.

На солнце глаза его вновь стали казаться голубыми.

— Не пожелала слушать, – ответил музыкант и добавил, подумав: – Предлагает в таверну зайти.

— Да чего я там не видел... – пренебрежительно фыркнул мальчуган, вертя головой по сторонам.

— А как же дядя? – вспомнил Седрик, прекрасно понимая, что дяди, скорее всего, никакого не было.

— Дядя? Подождет, вестимо!

— Ну-ну, – усмехнулся Седрик. – Ну и компания!

Девушка уже успела уйти вперед. Музыкант отметил, что идет она уверено, дороги не спрашивает. Значит, она здесь не впервые.

— Одним яблоком сыт не будешь, – решил он. – Так что я тоже в таверну. А ты?

Саниоке Ёзеф Никанор долго смотрел вслед девице.

— Не знаю, – наконец произнёс он. – Не люблю нарываться на неприятности, а с такими, как она, неприятностей всегда не оберёшься... – произнёс он со странной интонацией. Скорее всего именно таким тоном в его исполнении звучала неправда, когда он не заморачивался на тему того, чтобы её скрыть.

Седрик быстро на него взглянул и пожал плечами: – Как желаете, милорд циркач, – и зашагал в сторону, где предположительно находилась таверна.

Другие произведения автора:

Ад кромешный (III часть)

У попа была собака

Фрагмент истории Дэннера (Иррилин)