Швабры на крышах

17 мая 2013 — Виктор Мартынов

Усталые колеса все реже перестукивались с рельсами, и уставший от долкой дороги поезд медленно подъезжал к Ленинграду. Я прилип к окну, мимо которого проплывали фонари, машины и дома. По мере того как мы приближались к городу, машин становилось все больше и больше, а дома становились все выше и выше. И тут я увидел, что на крышах домов торчали швабры!
- Мама! мама, смотри!.. зачем швабры-то на крышах? - спросил я так громко, что все сразу поняли, что я не просто..., а очень любознательный! Своим вопросом я ввел маму в конфуз и, не снимая его с лица, пряча взгляд в содержимом сумочки, она ответила:
- Это антенны для телевизоров.
Но эти непонятные слова только разбудили во мне исследователя! Я открыл рот, чтобы выяснить о чем, собственно говоря, идет речь, но, встретившись с мамой взглядом, понял, что мне лучше притвориться немым. Похоже было, что количество моих вопросов превосходило количество ответов. И это, если не у всех пассажиров вагона, то у ближайших попутчиков -точно.
- Поезд прибывает в город герой Ленинград, - раздалось из репродуктора, и зазвучала музыка, которой город радушно раскрывал свои объятия всем приезжающим в бывший форпост земли российской, а сегодня большой и красивый, величаво расположившийся в устье реки Невы город. Желающих быть поближе к европейской культуре оказалось больше, чем смог вместить город, и они густо заселили берега Невы до самого Ладожского озера.
Вагоны лязгнули сцепкой и поезд остановился. Мы вышли из вагона и людская река, в которой плыли чемоданы, сумки и рюкзаки, понесла нас к зданию вокзала. У начала перрона стояли несколько мужчин с табличками, на которых были нарисованы черные квадратики и кричали:
- Кировский район!
- Васильевский!..Кому на Васильевский!
- Охта! Почти бесплатно!
Григорий Саввич остановился у одного из них:
- Троих в Невский.
- Cколько?
- По счетчику и плюс...
Зазывала оглядел Григория Саввича с головы до ног и обратно, как бы прикидывая, сколько это "сверху"? Потом бросил:
- Поехали.
И мы пошли за ним ... как утята за уткой.
Было шумно, все куда-то спешили и толкались. Наконец мы сели в такси.
- К Володарскому мосту! - почти скомандовал Григорий Саввич, и мы тронулись.
Многоэтажные дома забором стояли вдоль улицы, по которой мы ехали.Но скоро "забор" закончился и, проехав мимо большой церкви, слева заблестела река. Я вопросительно посмотрел на маму.
- Это наша речка - Нева, - пояснила мама.
"Ничего себе речка!, подумал я, - не как наша деревенская Проня - целое широченное море!"
Потом я вспомнил бабушку, у которой я жил с двух до семи лет. Как мама приехала с новым мужем и сказала, что Григорий Саввич /так звали ее нового мужа/- это мой новый папа... И как я испугался при этих словах... Но все это осталось где-то далеко - в деревенском детстве. А сейчас начиналось мое городское детство под "швабрами на крышах".
Григорий Саввич деловито открыл входную дверь и занес чемоданы, мама и я вошли следом. Квартира кирпичной пятиэтажки находилась на первом этаже и состояла из трех комнат. Небольшой коридор, с половиком на полу, и стенами, увешанными всякой всячиной, начиная с ключей и заканчивая рамой от велосипеда, был без окон, и в нем почти всегда горела электрическая лампочка. Сразу слева, за двусворчатой дверью, жили Фоломушкины. C Сережей, младшим членом семьи, мы вместе пошли в первый класс и сидели за одной партой. Его маму - тетю Галюя видел редко. А вот отец Сережи - дядя Сеня, неразговорчивый и угрюмый мужчина, работал где-то "важным специалистом" и ходил на работу по вызову. Остальное время он проводил у телевизора или за играл в домино во дворе дома.
Однажды, снедаемый любопытством, я постучал в дверь к Фоломушкиным и, когда услышал: "заходите!" - просочился в комнату. Дядя Сеня, не отрывая взгляда от телевизора сказал:
- Садись... - Но мужчина на экране телевизора продолжал стоять. Дядя Сеня повернул голову в мою сторону и не без удивления в голосе произнес:
- Че стоишь - то как?.. - и не договорив, кивнул головой на стул. Телевизор "Неман" с большим экраном произвел на меня огромное впечатление и поверг в изумление! Наверное я был похож на Маугли, оказавшегося у экрана телевизора. Мои попытки заглянуть за телевизор и увидеть там затылок диктора продолжались до тех пор, пока на мое предложение "поприсутствовать" я не получил отказ. После этого я стал побаиваться заходить в эту комнату.
Дальше была небольшая кухня, в которой стояли три стола. Столов - три! А семей в квартире-четыре! (?) А, вот, и третья дверь, за которой и находится ответ на этот вопрос.
Мама взялась за ручку, чтобы открыть дверь, но та распахнулась, и из комнаты выбежала девочка лет пяти и скрылась за другой дверью, назначение которой я узнал позже.
Справа, вдоль стены, стоял небольшой обеденный стол. Дальше - полутора спальная металлическая кровать и, у самого окна, нечто вроде раскладного кресла. Это и была моя берлога на следующие два года. Нечто подобное стояло и вдоль противоположной стены, где жил дядя Вова со своей женой тетей Людой. Это их дочь Верка только что выбежала из комнаты. Дядя Вова работал машинистом на паровозе и его подолгу не бывало дома. А тетя Люда работала дворником и дома бывала часто, каждый раз крича с порога:
- Верка!..Ты где?.. Подь, сюда!
Григорий Саввич куда-то ушел. Мама распаковывала чемоданы, а я подошел к окну и стал смотреть, как по ту сторону стекла бесконечным потоком бегут машины, а под окном мелькают шляпы, платки и кепки спешащих куда-то людей. Мне стало скучно, и я попросил разрешения выйти из комнаты.
- Иди,- сказала мама, - только никому не мешай...познакомься с соседями.
Довольный свободой, я вышел в коридор и остановился у двери, которая находилась рядом с нашей, но ближе к выходу, и была приоткрыта. О приличиях я имел смутное представление и, прищурив один глаз, прильнул к дверному просвету.
В просторной комнате около металлической подставки на трех ножках /что это называется пюпитром и служит подставкой для нот, я узнал позднее/ стоял мальчик в очках. Темные волосы были коротко подстрижены. Рубашка и короткие штанишки только подчеркивали его худобу. В руках он держал скрипку. У окна стояла невысокого роста очень красивая женщина.
- Вениамин! Ты должен очень много заниматься! Только тогда ты сможешь стать
известным музыкантом, заработать много денег и купить хорошую скрипку! - и повернувшись
к окну, тихо добавила, - и уехать из этой чертовой квартиры,а, может быть и из...
Я нечаянно потянул на себя дверь, которая участливо распахнулась, и коренным жителям предстал абориген рязанских просторов с открытым ртом и одним прищуренным глазом.
Женщина протянула в мою сторону руку и с удивлением в голосе спросила:
- Так это Вы гремели чемоданами? Ну-у, заходи к нам!
Я открыл второй глаз, закрыл рот и переступил порог комнаты.
- А мы уже знаем: тебя зовут Витя. Это Вениамин...Веня. Меня зовут тетя Роза, я Венина мама. Знакомьтесь, мальчики! Располагайтесь за столом:сейчас будем пить чай. И тетя Роза вышла из комнаты.
Когда она вернулась с чайником, у Вениамина уже был разбит нос! Последствия моего самоутверждения наступили незамедлительно! И я впервые в городе-герое Ленинграде получил хорошую взбучку от мамы и от маминого мужа Григория Саввича. Оповещение о недостойном поведении от него отозвалось болью на моем левом ухе, что, в свою очередь, послужило дальнейшему укреплению недружественных отношений между нами.

Пожалуй самое трудное, с чем пришлось столкнуться маме и Григорию Саввичу, это
/теперь это называется адаптировать к жизни там-то и там-то, привить то-то и то-то/заставить меня прекратить драться! И не только за "правое дело", но и вообще прекратить применение физического воздействия, как аргумента доказательства! Все это пресекалось,
как говорится, на корню.
Поначалу убеждения были расплывчатыми: "ты мне!... это, вот!.. смотри, у меня!" Все эти, не то угрозы, не то предупреждения, расплывались в информационном пространстве или тонули в городском шуме. Ставя меня в угол и поворачивая лицом к себе, глядя на меня в упор, мама шепотом кричала:
- Если ты!.. Еще хоть раз!.. Убью!..
Смерти я не боялся, и тогда мама нашла-таки выключатель на мою деревенскую необузданность: вместо "убью!" однажды был озвучен настоящий смертный приговор:
- Я тебя отправлю обратно! В деревню!.. К бабушке! - И я сдался.
Любовь ребенка к матери очень трудно описать простыми словами. Для этого нужно быть большим художником! Я же, не имея таких способностей, могу сказать, что страшнее наказания природа для меня не придумала! Эти слова наводили на меня такой ужас, что волосы шевелились не только на голове, но и там, где они должны были появиться на раньше следующей пятилетки! В общем, дикий страх опять оказаться без мамы сломал мои "копья и стрелы", "разогнул лук" и "перековал мечи на орала".
Еще осень не успела украсить деревья золотым убором, я вместе с ровесниками мирно пускал кораблики, сделанные в плотницкой мастерской Григория Саввича, и мы с восхищением наблюдали, как мальчишки постарше кидали в воду корбит, тайком взятый неподалеку на стройке.
- Если в бутылку нафигачить карбита, налить воды и поджечь, она полетит, как ракета! - И мы верили! И представляли, как мы залезем на стройку, натырим корбита, выпросим бутылку у приемщика посуды и...
- Ух, ты!.. Cмотри!.. Летит! Летит!!!
А на пороге был уже 1961 год, и 12 апреля Юрий Гагарин на настоящей, железной ракете полетел в космос! На стройке корбита не стало, и мы подумали, что весь корбит отдали Гагарину. И нам было совсем не обидно, потому что радовалась вся страна. И даже, ради такого праздника, дядя Сеня пригласил всех соседей смотреть телевизор. И мы до позднего вечера смотрели, как все прогрессивное человечество радуется достижениям советской науки и техники!
Моя первая учительница, Надежда Константиновна, c гордостью рассказывала нам, как мы первыми начали покорять космос, как угольные шахты выдают на гора, и продолжается освоение сибирских просторов, как много у нас национальностей, и как дружно мы живем единой семьей! И Коммунистическая партия, руководствуясь идеями Великого Ленина, ведет нас вперед к победе коммунизма... И вот уже не за горами, совсем близко!..эта замечательная, сказочная жизнь.