Беспредельное отчаяние, овладевшее Сашей в гостиничном номере в
Тбилиси, оторвало меня от его дневника. Совсем недавно я сам был в подобном
состоянии: мне просто не хотелось жить, так как в родном доме теперь я всем
стал чужой и никому не нужный, меня обижали и оскорбляли, особенно тогда,
когда я говорил о своих человеческих правах. Я встал и взглянул на иконы, на
образ Господа: Он и вечером, при электрическом свете, продолжал гореть
золотым солнечным светом Любви, которая спасла Сашу от гибели, а меня от мучений.
И мне захотелось сейчас же идти в церковь просить Господа спасти душу
погибшего Саши, погрязшую в полном отчаянии. Я помолился, лег спать и, как
уже становилось привычкой, вновь насладился ощущением независимого,
свободного одиночества в моей отдельной комнате, покоясь на мягкой постели.
На следующий день, после завтрака, поехал в церковь. В Чистополи она
была старинной, с высокими иконами и росписями, изображавшими сцены из жизни
Господа-Спасителя и святых. Прихожан было мало, и я опустился на колени перед
образом Христа с молитвой о спасении души моего погибшего друга, чувствуя и
понимая, что только Господь может избавить ее от грешного безысходного
отчаяния. Молясь о Саше, я не мог не молиться и о своей душе, тоже нередко
впадавшей в отчаяние по схожим причинам. После нескольких покаянных обращений
к Господу я понял одно: необходимо что-то делать, чтобы спасти наши души. Но
что и как? Невольно моя голова повернулась вправо, и я увидел изображенное во
всю стену Распятие Господа нашего Иисуса Христа. Помнится, что перед
Распятием, на Тайной Вечери, Господь сказал апостолу Фоме:
«…Я есмь путь и
истина и жизнь;
никто не приходит
к Отцу, как только
через Меня».(Евангелие
от Иоанна, гл.14, ст.6).
Каковы же «путь и истина и жизнь», даваемые нам Господом?
Я подошел ближе и стал всматриваться. Роспись изображала распятого
Иисуса на Кресте в окружении двух разбойников, тоже распятых, но на деревьях
с голыми ветками. Разбойники застыли, выгнувшись телом вперед и закинув
голову назад, в нескончаемой муке. Господь, чуть выдвинув грудь, замер в
смиренной позе, склонив голову набок. Лицо Его тоже выражало страдание, но
иное, чем у разбойников: Божественные сдержанность и покорность мешали
исказиться ему в страшной муке, поэтому оно и сейчас было прекрасно. Две
женщины сидели перед Иисусом в немом отчаянии: очевидно, Его Мать и Мария
Магдалина, которые любили Его больше всех.
Вокруг все было мертво, все в коричневом, осеннем цвете. Голгофа,
которая представляла собой голый, каменистый холм без единого кустика или
травинки, деревья с оголенными ветками, на которых висели разбойники, и
возвышающийся над ними Крест с распятым Господом. Вдали, с холма, виднелась
такая же неровная, скалистая поверхность с редкими строениями и коричневыми
купами деревьев.
Я оглянулся: в церкви никого не было, лишь ровно горели свечи у святых
икон, выражая кроткую и непрерывную скорбь. Я начал медленно подниматься над
полом, приближаясь к росписи…. Встав наравне с ней, почти без удивления
и страха вошел в нее и ступил на камни Голгофы. Опустился на колени перед
распятым Господом и коснулся лбом этих камней. Когда поднял голову, на меня
смотрело давно родное лицо с моей иконы, полное пережитых страданий, но
теперь замершее и успокоенное сознанием выполненного долга перед Богом и
людьми. Скорбь переполняла меня, она вбирала в себя и скорбь
Матери-Богородицы, сидевшей около Сына с отрешенным взглядом, застывшим в
отчаянной муке и тоске, и Марии Магдалины, оцепеневшей в неизбывном горе. И я
услышал Его прощальные слова, обращенные прямо к моему сердцу:
- Я отдал свою жизнь за тебя, за всех и покидаю землю. Поверь, это
было очень больно. Я думал, что Мое сердце разорвется, когда начал
задыхаться. Но ты веришь Мне, что Я люблю тебя, Я ведь доказал это?.. Отныне
ты чист, безгрешен: иди и спасай своего друга, его еще можно спасти.
- Как, Господи?
- Я есть путь: иди за Мной!
- На Голгофу и Крест?!..
- Да, ты готов к этому?
Я молчал.
И вдруг плавно, просто, как начало рассказа любящего тебя друга,
запели невидимые скрипки под вздохи невидимого оркестра. Иисус ожил: Он стоял
на каменном полу претории, окровавленный, в своем, когда-то белом, хитоне, с
терновым венцом на голове перед беснующейся толпой, неистово кричащей:
«Распни, распни Его!!». Он стоял, пошатываясь, перед теми, которых не раз
спасал от болезней и смерти. Но вопли толпы не могли заглушить тихую музыку
Любви, исходившей от Него. Голоса скрипок поднимались вверх, как по ступеням,
потом, как бы поддерживая себя, снова поднимались по ним еще выше и звучали в
умиленном утверждении и прославлении Любви. Я видел, как взвалили на Него
тяжелый Крест и Он понес Его, еле держась на ногах, под стоны и крики идущих
за Ним людей. Я слышал, как Он кричал от боли, когда прибивали к Кресту Его
руки и ноги. В невыносимой муке Господь возвел глаза на небо и сказал:
«Отче! прости им, ибо не знают, что делают».(Евангелие от Луки,
гл.23, ст.34).
Он просил за своих мучителей…. Я плакал, плакали многие, а
голоса скрипок поднимались к самому небу, взывая к нему и утверждая
самоотверженность истинной любви.
Да, они «не знали, что делали»: воины делили одежды Его, а народ стоял
и смотрел. «Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал;
пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий».(Евангелие от
Луки, гл.23, ст.35).
«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос,
спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не
боишься Бога, когда и сам осужден на тоже? и мы осуждены справедливо, потому
что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал
Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему
Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».(Евангелие от Луки,
гл.23, ст.39-43).
Еще выше в горняя поднималась мелодия Любви Господа, которая прощала и
своих мучителей, и кающегося злодея словами, слитыми с музыкой и душой
каждого человека:
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей
своих».
И тут, среди воинов стражи, я увидел Самсона, бывшего центуриона, так
поразительно похожего на друга моего, Сашу Оленевского. Он, как и я, стоял
близко к распятым и, вероятно, слышал эти разговоры разбойников и Господа.
Музыка смолкла, а Самсон все стоял и молчал, глядя на них. Потом пал перед
распятым Христом на колени и воскликнул:
- Господи, Ты хотел спасти меня и показал мне все пути к этому…. Но я
так и не смог оправдать Твоих надежд: не смог победить себя и свою душу.
Жизнь мне опостылела, душу свою я возненавидел. Я понял: Ты по собственной
воле жертвуешь собой, чтобы вымолить у Своего отца прощение твоим
истязателям, как только что спас раскаявшегося разбойника. Неужели твои
ничтожные убийцы, так надругавшиеся над Тобой, достойны такой Твоей Любви?!
С трудом, большим трудом, отвечал ему распятый Господь, в каждом слове
Его звучали боль и любовь:
- Они бы так не обращались со Мной, если бы веровали в Меня и Отца,
пославшего Меня.
- Этого никогда не будет, Господи! Они все погрязли в грехах своих,
сердца их окаменели, разве не видишь?
- Мои страдания и смерть пробудят их, ведь они образ и подобие Отца
Моего и Меня Самого.
- Тогда позволь мне сораспяться с Тобой, чтобы страданиями и смертью
своей доказать всем, убедить своей верой, что Ты истинный Сын Божий. Прости
меня, Господи, за все….
Самсон подошел к Кресту и со слезами обнял Его под ногами Христа.
- И тебе истинно говорю, Самсон, «ныне же будешь со Мною в раю».
Но бывшего стражника-раба не распяли: к нему подошел один из его
товарищей-воинов и коротким взмахом меча снес ему голову.
- Ты готов поступить так, как поступил Самсон, во имя Мое и друга
своего? – обратился ко мне Господь.
Я потупил голову, но ответ уже звучал во мне, и я ответил:
- Нет, Господи.
Иисус, «преклонив главу, предал дух».(Евангелие от Иоанна, гл.19,
ст.30). Один из воинов «…копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла
кровь и вода».(Евангелие от Иоанна, гл.19, ст.34). Стекая вниз, они
смешались с кровью обезглавленного Самсона, лежащего у подножия Креста, и
стали единым целым, как в самом Господе Дух Святой соединился в единое целое
с духом человеческим.
…………………………………………..
Я снова сидел в своей комнате и виновато смотрел на золотом сияющую
икону Спасителя. По глазам и выражению лица я видел, что Он не обвинял меня,
а понимал во мне все и глубоко сочувствовал.
Сегодня первое марта, медленно, но верно приближается весна, хотя
тяжелы и глубоки еще белые сугробы, пасмурна и неприветлива погода, часто
налетает вихрь и беснуются в нем потоки снежинок. Но уже ослаб мороз, все
чаще выпадают погожие, солнечные денечки – скоро придет весна, неизбежно, как
придет Господь в светлом и пасхальном Своем Воскресении. А пока надо
поститься, каяться – очищать душу перед Его святым приходом.
Я открыл последнюю запись Оленевского, которая была с пробелами и
пропусками, порой казалась просто невнятной, так что, думаю, простит дорогой
читатель мои исправления и добавления.
Дневник
А. А.
Оленевского.
Часть
четвертая.
Спасение.
Запись тринадцатая.
Наконец-то я вернулся в родное Медведеево… на заклание свое…. Пускай
мне будет плохо, ведь я обидел многих людей, особенно женщин, показав пустоты
души моей, привел их к своему мертвому озеру. От Алсу, ночью, в ливень, бежал
в Речной порт, чтобы сесть на «Метеор» и ехать домой, потому что не мог
больше с ней – обрыдла она мне. Алсу полувскрикнула-полувсхлипнула, а я
повесил на себя сумку, сел на новый велосипед и поехал, обливаемый ливнем и
проезжавшими мимо машинами.
Несчастья преследовали меня и в Медведеево: утром мне сказали, что
среднее образование в училище ликвидировано, а на мои предметы осталось
только шесть часов. Подумав и поговорив с сотрудниками и администрацией, я
нашел себе вторую работу: нанялся ночным сторожем на дровяной склад,
размещавшийся рядом с весьма дремучим лесом. Избушка, которую мне отвели,
имела печку, кровать, шкаф, стол и плитку для подогрева пищи, то есть самое
необходимое. Поэтому, когда соседи по общежитию, решив, что я собираюсь
съехать, взломали и обокрали одну из моих комнат, я попросил разрешения у
начальства окончательно переселиться в эту избушку, тем более, что платить за
нее было не надо, а питаться продолжал в столовой училища, в котором давал
несколько уроков. В избушку перенес почти все мои вещи, благо их у меня было
немного, а потом установил и небольшой телевизор, который недавно купил.
И вот уже месяц, как я живу здесь. Уроки в училище даю без энтузиазма,
вполне подчиняясь воле начальства и бюрократической системы. Так я стал
незаметным: новый директор и завуч едва кивают мне, а ребята почти перестали
обижать. В избушку ко мне мало кто заглядывает, только Медкин Илья
Михайлович, мастер, любящий выпить, которого я когда-то ругал перед
директором за хамское обращение с учащимися, приходит в праздники строго с
двумя бутылками водки, предварительно взяв с меня деньги и съездив в Казань
за ними. Мы сидим допоздна и обсуждаем жизненные и душевные проблемы, а затем
вполне трезво расходимся, пожелав друг другу спокойной ночи и счастливой
жизни. Обещал мне Михалыч и дров на зиму достать. Только что приезжала Алсу,
симпатичная, хрустящая новым, модным плащом. Я обрадовался, даже захотел ее
взять в постели, но не получилось, а говорить мне с ней было не о чем. Утром
она уехала, насильно вручив мне лекарство от желудочных колик, которое я,
закрыв за ней дверь, с сожалением выбросил как ненужное, лишнее.
Уже август: ночи становятся длиннее, а лес за моей избушкой все темнее
и страшнее. Наученный горьким опытом, я запираюсь на два крепких замка, но
чувствую, что он все равно достанет меня, когда ему будет надо. Но так жить
все-таки лучше, чем с людьми.
Вечерами часто сижу на пне около своей избушки, курю и чувствую, что
лес с каждым днем хоть на миллиметр, но приблизился ко мне и моему жилищу.
Смотрю на редкие, дальние огни домов и улиц, а сзади, кажется, приближаются
объятия этого леса, которые скоро наверняка погубят меня.
И я не ошибся: вчера, когда поужинал и лег спать, предварительно
крепко заперевшись на все замки, кто-то начал ходить около моей двери, шурша
осенними листьями. Шаги были тяжелыми, как и дыхание этого существа, с
присвистыванием и причмокиванием. Наверняка, медведь. Я быстро оделся,
схватил колун и стал ждать, когда он уйдет. Громоподобным выстрелом разбилось
оконное стекло, и в раму просунулась лапа и отвратительная морда медведя,
чем-то напоминающая рожу Тупорылова Михаила, который когда-то чуть не сгноил
меня в земле. Она гнусно ухмыльнулась и проревела его голосом:
- Не жда-ал меня, Котело-ок? Это я-а за тобо-ой пришел, пога-анец!
На-аш разгово-ор еще не око-ончен: давай боро-оться, мра-азь бл……!
Такого я уже вытерпеть не смог: размахнулся и изо всей силы хватил
колуном по медвежьей башке Тупорылова…. Но попал в лапу, которая бескровно
упала на пол и рассыпалась мертвыми ветками и листьями. Медведь-Тупорылов
взвыл козлиным тенором и исчез, а весь лес взревел яростным медвежьим ревом и
затих.
Но медведь, если его можно так назвать, конечно, не сдался. В
последний месяц осени, когда часто выпадал снег, хотя и скоро таял, я вновь
заметил в лесу медвежью тень. А ночью опять услышал шаги: топанье
поддерживалось скрипящим стуком деревянной култышки. Как я ни вглядывался в
окошко, самого медведя не видел, а шаги со стуком култышки приближались
вместе с заунывным и зловещим воем:
«Скрипи, нога,
Скрипи, липовая!
И вода-то спит,
И земля-то спит,
И по селам спят;
По деревням
спят…»("Медведь". - В кн."Народные рас. сказки". - М.:
Худ. лит., 1990. - С. 36).
Лишь Котел не
спит,
В моей шкуре сидит
И от страха
дрожит.
Погоди, я тебя
заломаю,
Заломаю тебя, не
побрезгую».
Затем он долго стоял около моей двери, подвывая, и уходил, снова
заводя ту же жуткую песню.
……………………………
Сегодня он опять прошел мимо моего дома, и опять я услышал:
«Скрипи, нога,
Скрипи, липовая!
И вода-то спит,
И земля-то спит,
И по селам спят;
По деревням спят…»
Лишь Котел не спит,
В моей шкуре сидит
И от страха
дрожит.
Погоди, я
тебя заломаю,
Заломаю тебя, не
побрезгую».
…………………………….
И сегодня то же самое….
…………………………….
Ночь…. Может быть, надоело это ему?.. …. Нет, идет, скрипит липовая
нога ужасающим треском, и опять то же самое:
«Скрипи, нога,
Скрипи, липовая!
И
вода-то спит,
И
земля-то спит….»
…. ….
…. ….».
…………………………….
Начало декабря, а медведь продолжает каждый день ходить мимо меня….
Ночью, с тем же заунывным и жутким воем он обошел весь мой дом, толкался в
него, разбил последнее окно…. Я его, как и первое, кое-как закрыл фанерой и
одеждой, но до утра дрожал от холода: дрова кончились, а на улицу выйти за
ними побоялся.
……………………………..
Он стал приходить и днем… со своей песней…. Показывал людям его следы
– не видят. Что делать?!..
…………………………….
Молил моего Друга, который всегда наставлял и помогал мне, молил
Господа как умел – не слышат…. А эта тварь опять здесь, опять:
«Погоди, я тебя заломаю,
Заломаю тебя, не побрезгую».
…………………………….
Начинаю терять рассудок…. Господи, помоги мне!!..
…………………………….
А люди во всем обвиняют меня… что я пью, сам разбил стекла…. Спасибо
Михалычу: застеклил окна быстро, денег не взял… а потом мы с ним напились….
……………………………
Опять эта сволочь здесь… чтобы тебя разорвало!!.. Господи!!..
Варвара!!.. Алсу!!.. Помогите… лю-юди-и-и!!!
………………………………………………………………………………
Дочитав эти последние слова Саши, я упал на колени перед иконой
Спасителя и взмолился: «Господи, помоги!!». И вмиг очутился в избушке Саши,
увидел его, прижавшегося к стене и схватившего нож. В проломленную дверь
ломился бурый, ревущий медведь с оскаленной пастью. Я упал на колени, вытянул
из-под одежды свой нательный Крест и обратился к Господу, подняв глаза вверх:
«Господи, молю Тебя, отдай мне все грехи Саши и спаси его душу! Мне
уже ничего не нужно от Тебя, только спаси моего друга, отдай мне его грехи,
спаси его, спаси!!».
Дверь разлетелась в щепки, и большой, черный медведь с яростным ревом
ввалился в дом. Он встал на задние лапы, а одной из передних, которая была
култышкой, грозил Александру. Я встал рядом со своим другом. Зверь с
презрением отбросил меня и культю в сторону, присел и кинулся на Сашу, но он
увернулся и встретил его ножом. Они сплелись, будто «обнялись крепче двух
друзей», стараясь повалить друг друга на землю, я слышал, как затрещали
Сашины кости. Затем Саши уже не было, а был один черный медведь, который,
обжав себя передними лапами, пытался повалить… самого себя. Это ему, наконец,
удалось, и в его морде начало прорываться, как солнце сквозь тучи, светлое
Сашино лицо. Тогда его лапы стали раздирать свое тело острыми когтями, вырывая
клоки шкуры и порой куски живого мяса. Я понял: Саша боролся сам с собой, с
медведем, который так давно сидел в нем, и тут я ему помочь был не в силах.
Ужасный звериный рев сменялся человеческими воплями отчаяния и ужаса, в лужах
крови появлялся то медведь, то человек, но вот дикий зверь стал изнемогать,
прерывисто дыша и жалобно воя. Он медленно затихал, тонко скуля и плача
человеческим голосом, слезы катились из его налитых кровью глаз. Я подошел к
нему на негнущихся ногах, упал на него, стараясь приложить свою грудь, сердце
и Крест к его медвежьей груди, но он сильным ударом лапы отбросил меня в
сторону. И вдруг весь вспыхнул ярким огнем, который ослепил и опалил меня.
Я выскочил во двор, и сразу, как спичка, но с оглушающим треском
воспламенилась и вся избушка Саши. Я отошел дальше и через некоторое время в
уже радостном, сияющем огне увидел светлое, большое, ликующее лицо Саши,
поднимающееся над горящей избушкой, над лесом, над всей медведеевской землей,
над всем земным миром. Медленно восходило солнце, пронизывая Сашино лицо
золотыми, пришедшими на смену огню сияющими лучами.
«Спа-а-се-е-ен!» -
услышал я тихий, благоговейный хор детских голосов.
«Спа-а-се-е-ен!» -
услышал я тихий вздох окружающей природы, и леса, теперь светло и радостно
пронизанного зимним солнцем.
Все вокруг было бело и чисто, только еще тлели, перебегая кровавыми
огоньками, угольки от сгоревшей избушки Саши.
Эпилог.
Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю.
«Откровение апостола Иоанна Богослова».
В Казани, в начале улицы Баумана, которая в центральной ее части стала
местом прогулок и отдыха со множеством магазинов, кафе и павильонов, стоят
рядом две церкви: Никольская и Покровская. В первой, высокой и большой,
проводились обычные службы, а во второй, намного меньшей, - особые, например,
отчитки для изгнания бесов.
Сегодня на отчитку священник, как обычно, опаздывал. Прихожан было
немного, если учесть, что собрались они сюда со всех концов Республики
Татарстан. Наконец, появился отец Иоанн и начал службу с того, что напомнил
им о необходимости ежедневного чтения Евангелия, утренних и вечерних молитв и
покаянных канонов. Это был благообразный старик, с небольшими для священника
седыми усами и бородой. В его светлом лице было что-то древнерусское,
церковное, миловидное. Он встал перед аналоем, а верующие окружили его.
Началось чтение вступительных к отчитке молитв с обращением к помощи Господа
Иисуса Христа. Затем, вооружившись металлическим Святым Крестом, отец Иоанн
приступил к изгнанию бесов.
Первой к нему подвели под руки полную, несколько одутловатую пожилую
женщину с простым деревенским лицом: она еле держалась на ногах, глаза были
прикрыты. Отец Иоанн, видимо, знал ее, так как сразу приложил Крест сначала к
груди женщины, потом к ее спине, двигая Его в разные стороны, приказывая бесу
именем Иисуса Христа покинуть одержимую. Она застыла, задергалась и
повалилась на руки молодых людей, которые держали ее. Женщину поставили на
ноги, и священник велел ей перекреститься. Она стала поднимать руки, но
дотянуться до лба не смогла. Тогда отец Иоанн вновь стал водить Крестом по ее
груди и животу, между лопатками и ниже, вдавливая Его в тело, как бы стараясь
достать засевшего в нем беса, постоянно приказывая ему именем Господа выйти.
Женщина опять повалилась, застонала, и, когда парни поставили ее на ноги,
священник снова приказал ей перекреститься. Еле-еле она дотянулась пальцами
до лба, медленно опустила их к животу и с большим трудом коснулась правого и
левого плеча. Начало изгнанию мучающего ее беса было положено. Дальнейшее
зависело от самой женщины: от силы ее веры, исполнения заповедей Господних,
особенно от молитв и соблюдения постов. Последнее слово, как всегда, было за
Господом, который попускает и бесу вселиться в человека ради его
исправления и обретения веры.
Со слабоодержимыми было проще: молодой, серьезный мужчина поговорил со
священником, тот перекрестил его, дал напутствие и отпустил. Но вот к отцу
Иоанну подошла молодая, богато одетая женщина, с интеллигентным лицом. Она
рассказала ему о своей беде, и он приложил Крест к ее лбу. Тонкие, красивые
черты ее лица исказились, большие черные глаза вылезли из орбит, и она
истошно закричала, заверещала, как овца под ножом. Отец Иоанн продолжал свое
служение, поддерживая ее за спину и прикладывая Святой Крест к сердцу, груди
и спине этой женщины, громко требуя от демона покинуть ее. Она теряла силы,
всем телом наваливаясь на старого священника, но он крепко держал ее в своих
руках, кричащую, вопящую, дергающуюся, продолжая Крестом наступать на беса,
хотя сам еле стоял на ногах. Наконец, она затихла и бессильно повисла на
руках старика. Он пошатнулся, но двое молодых людей подхватили женщину и
поставили на ноги, поддерживая ее и освобождая отца Иоанна. «Перекрестись!» -
приказал священник, но она не смогла, хотя очень пыталась сделать это. И
вновь отец Иоанн приложил к ней Крест, и вновь она закричала, потеряла
сознание и упала на руки парней. Упорный старец продолжал наступать на беса,
все сильнее вдавливая Крест в тело женщины, но и после этого она не смогла
перекреститься. И только после следующей подобной попытки изгнания, когда
священник помог ее руке подняться ко лбу и коснуться его, она стала медленно
опускать ее, самостоятельно завершая Крестное знамение. Теперь сознание она
не потеряла, смогла, опираясь на парней, дойти до скамьи и в полном
расслаблении сесть на нее.
В этой очереди к отцу Иоанну стоял и я, принявший на себя как грехи
Саши Оленевского, так и наказание за них, беса. Но наказание было и
благодатью: реальные звуки голоса демона как бы делали для меня, да и,
наверное, для других еще более реальным существование невидимого Бога: если
есть дьявол, демон, то есть и Бог. Этому способствовали и молитвы к
Спасителю, после которых я голос этой твари почти не слышал.
Я оглянулся: около входных дверей спиной к иконам и священнику стояла
женщина в черном, опустив лицо в вуали. Отец Иоанн подошел к ней и после
долгой беседы повел за собой к образам, Распятию, очевидно, вселив надежду на
помощь великого Врача и Целителя, Господа нашего Иисуса Христа.
В центре церкви верующие пели молитвы Ему, а самоотверженный старец,
отец Иоанн, уже третий час без отдыха, пошатываясь от усталости, принимал
новых и новых больных, поддерживая их падающие души и тела Святым Крестом,
своей молодой душою и старческим телом. И было в этом столько трогательного и
удивительного, что хотелось воскликнуть: не зря пострадал Господь,
возродившись Духом в таких, как отец Иоанн.
Новые
Меню
