Экшен или игра в гения (Часть 2)

                                               Часть 2

                                               - 16 -

         Большая круглая гостиная заполнялась приглашенными. Прожектора сверкали, прицеливались, расстреливая своим ярким светом гостей. А собрались сегодня здесь люди и собаки, представители разных мастей, всех пород. Это была передача в прямом эфире – Элит-ШОУ. И, действительно, судя по нарядам, знакомым лицам и мордочкам, сюда могли пожаловать только “Элит”. Не “Элит” здесь быть не могло. Оно и правильно – было бы не так интересно. А Элит - интересно…

В разнообразных пестрых нарядах, в удивительных костюмах и платьях - все от одного известного нам Кутюрье. Как ухитрялся великий Маг Медильяне придумывать одежды, которые подходили бы и людям, и собакам, неизвестно. Но смотрелись они восхитительно.

Ведущий  - суперпородистый пес - огласил тему разговора, и толпа загудела, заскулила, промурлыкала и пустила слюну.

- Сегодня мы говорим о миллионе… миллионе… миллионе…

И снова слюни. Собачонки и люди, приглашенные сюда, подтянулись и приготовились к прениям, приготовились обгладывать и грызть, заглатывать и съедать целиком…

- Сегодня в нашей гостиной отсутствует виновник разговора. Он отказался приехать на нашу встречу, но ничто нам не помешает провести эту беседу без него. Я правильно говорю?

Зал радостно зарычал, замурлыкал, почувствовав запах сахарной косточки.

- Итак, кто начнет? – спросил ведущий в восхитительном костюме.

Со своего диванчика свалилась маленькая стриженая болонка и начала:

- Он не дает интервью!!! Он мне не дает интервью!!! Он никому не дает!!! Говорит, что мы не поймем! По-моему, это хамство!

- Хамство! Наглость! Безобразие! – раздались крики со всех сторон.

- Он ведет себя с нами, как с какими-то дворнягами, с шавками, вторила ей ее соседка - шарпей-стриженая-девочка. Я брала интервью у короля, у мафиози, я разговаривала с президентом, с главным кинологом страны, а этот прилепил свою бороду и издевается над нами. Да кто он такой? – неожиданно низким голосом прохрипела она.

- Он отказывается от щедрых гонораров за интервью, нагло бегает от меня по улице, как будто я его укушу, и пинает меня…

- Гонорар??? Пинает??? – свирепел зал все больше.

- Итак, мы обозначили проблему! – воскликнул ведущий. – Ну, что ж! Если он не хочет ответить на наши вопросы, мы ответим на них сами!!!

- Сами! Ответим сами!!! Сами! – заскулил зал.

- Послушайте! А зачем вы это делаете? – воскликнул какой-то гость, похожий на человека. Правда, лишь отдаленно напоминающий человека, поскольку был в каком-то потертом пиджачке и совсем не вязался с этой элитной публикой.

- Слово предоставляется известному ученому-математику. Он получил такую же премию несколько лет назад, конечно же, взял ее, и мы его пригласили сегодня на нашу передачу, - воскликнул ведущий, - прошу, господин Математик! Мы слушаем вас!

- Господин Клейзмер -  великий ученый, - начал тот. – Мы никогда не встречались с ним, но я прекрасно знаю его работы, и то, что он сделал, заслуживает внимания, признания и уважения…

Он говорил несколько минут. Зал в недоумении выслушивал эту тираду человека, не умеющего вести себя на подобных шоу, в подобном обществе, и поэтому речь его была неинтересной и серой. Некоторые уже начинали посапывать и повизгивать во сне, кто-то нетерпеливо дергался ногами-лапами (собаки и во сне часто куда-то бегут.), а рейтинг передачи полетел вниз.

- …и я не понимаю, как можно обсуждать такие вопросы огульно, без его присутствия, за глаза, – закончил он свою речь. Наконец, ведущий сумел перехватить слово и  продолжил Шоу.

- Но, вы нам рассказывали о математике, господин Математик, а главного мы от вас не услышали – почему он не взял свой миллион?

И зал проснулся, зал подпрыгнул на своих местах…

- Миллион!!!... Миллион!!!...

- Ведь вы же взяли свой миллион? А он нет!!!

- Я его отдал своему институту, - робко промямлил он.

- Ха-Ха-Ха, - заверещал зал.

Математик попытался снова что-то добавить, но ему не дали.

- Теперь мы сами ответим на этот вопрос! – громко продолжил ведущий. – Итак, кто желает высказаться?

- Он не стрижет бороды!!! – воскликнули с дальних рядов.

- Он не стрижет когтей! – вторили голоса.

- Он собирает грибы!!!

- Живет в стареньком доме и сам ходит в магазин!

- Он ходит в консерваторию!!!

- И что он там делает??? – воскликнул ведущий. – Что он делает в консерватории??? Это, пожалуй, самый главный вопрос! Следите за моей мыслью! Сейчас мы проясним ситуацию и все поймем! – уже кричал он. – Кто хочет ответить??? Что он там делает???

- Он слушает там музыку! – тявкнул кто-то из первых рядов. И мертвая тишина наполнила этот зал. Тишина повисла в воздухе, и, казалось, ее уже не разогнать, не развеять никакой волшебной силой…

- ВОТ!!! – прошептал ведущий. – Вот и ответ на вопрос. Вот симптом для постановки диагноза.

Он оглядел всех собравшихся и в полной тишине повторил: - Мало того, что он ходит в консерваторию, он еще изволит слушать там… музыку!!! Вы понимаете? Вот диагноз и приговор! Теперь вы все понимаете? – заорал он.

И зал взорвался дружным лаем, аплодисментами и смехом (собачьим смехом), и собачьей радостью...

- Простите, а что в этом плохого? – попытался прорваться Математик. – И кому это нужно? Зачем мы вообще об этом говорим?

- Что в этом такого? – нетерпеливым жестом ведущий замолчал проснувшийся зал. – А вы не понимаете? Неужели нужно объяснять?... Нужно объяснять? – повторил он в камеру.

Зал уже рычал и стонал, стены сотрясались от мощного хохота и возмущения, и воплей собравшихся.

- Вот и ответ! По-моему, все понятно! – сказал он, показывая на зал. - А кому это нужно? – повторил он вопрос и тихо, со слезами на глазах произнес, - это нужно собакам,… простите, людям. Наша передача нужна людям! - и оглядел собравшихся. - Итак, я считаю, диагноз поставлен! Он понятен и обсуждению не подлежит! Кто еще желает развить тему? Кто хочет высказаться?

Микрофон схватил человек, похожий на человека.

- Это наш знаменитый, всем известный писатель! Говорите, Писатель! Вам слово!

Писатель подтянулся и четко бесстрастно заговорил:

- А по моему разумению, этот человек просто сволочь!... Подонок!...

Зал зашумел, затрясся в нетерпении и замолчал. Вот теперь стало по-настоящему интересно.

- Это просто урод, которому миллиона мало! И никакой он не сумасшедший,… несмотря на то, что он любит музыку, - добавил он.

- Просто ему миллиона мало! Он пиарится, набивая себе цену. Он хочет много этих самых миллионов. Те, кто взял их, как наш господин Математик, - и он кивнул в сторону потрепанного пиджачка, - больше не получит ничего… и никогда! А этот получит! Получит намного больше! И вот доказательство! Что же ты, Гоша, не взял этот миллион и не отдал его своей школе? Своему университету? Не отдал институту, в котором работал много лет? Там в нем так нуждаются. Там до сих пор считают по логарифмической линейке, а компьютер увидят через сто лет! Да и то – один! Что же вы так не поступили, господин, Гоша? Ответ прост! Гоше мало, – он забрался в свою нору и ждет много этих миллионов! И получит их! Обязательно получит! А вы останетесь ни с чем, - и он снова посмотрел на Математика.

- Скажете, что я не прав?... То-то же!

- Вот еще один диагноз! Еще один приговор! Кто еще? Кто добавит? – поднимал рейтинг передачи ведущий, подлетая уже к потолку, к куполу-небесам этого светлого Шоу-Зала! Превращался в яркое пятно экрана, которое сейчас освещало миллионы телевизоров в домах людей и их собак. – Говорите! Слушаем Вас!

И тут человек, или не человек вовсе… Собака… Нет, не собака, Непонятное, инопланетное существо, взяв микрофон, начало ритмично покачиваться на глазах у всех. В ушах его тряслись тысячи маленьких сережек, в носу колечек, а все его тело, одетое в удивительную майку и шорты, было покрыто сплошной росписью, как стены Собора или рекламный щит на улице. Он говорил, покачиваясь в такт.

- Нет, ну чисто банальнно. Блинн.

Мы обсуждаем это баббло.

Почему он не взял егго?

Почему баббло не взял?

Значит, за этим стоялло другое баббло?

Я так понимаю?...

Это поп по нятияммм...

И если эта тварь не возьметт егго,

значчит мы помможем ему,

а инначе баббло заввязнеттт...

В натуре завязнеттт…

- Послушайте. Мы сейчас обсуждаем эту тему на центральном телевидении. Нельзя ли повежливее? - снова прорвался Математик.

- Централлльное теллевиденние

имеет централлльное бабло,

и ему без разницы,

кого отгружать, а кого пиарить...

- А тебе мама в детстве не объяснила, что говорить за спиной и за глаза неприлично, невежливо, неэтично? – робко спросил Математик.

- Прилично!!! Ммамма???

Я скажу тебе такк,

и тогда твоем ммаме ммало  не покажется

и всем ммамам в этом зале тожже.

Твою ммаму.

Или твоей мамме еще что-нибудь нужно объяснятть.

- Нет, пожалуй, не надо, - сдался Математик.

- Ппожалуй... Пожалуй, не наддо

или я тебе оббяснил ббы

и твоим детккамм тожже и теббе.

Бе-е-е-е-е-е...

- Да он же стихами говорит, как вы не понимаете? – воскликнул чей-то голос.

- Ммаете! Ммаете!

- Это же поэт! Это новый вид искусства! Новая формация, акселерация, деградация, а вы ни в зуб копытом.

- Пытомм, блинн, пытомм...

- Если вы будете так с инновациями, модернизациями? – снова возник чей-то голос.

- Получится деградация блиннн, деградация…

А зал уже в каком-то гипнотическом сне повторял за ним слова и фразы, раскачиваясь из стороны в сторону, взявшись за руки. И страна, тоже взявшись за руки, раскачивалась сидя у экранов телевизоров:

- Инновация, блин…

Модернезация, блин…

Акселерация, формация, деградация, блинн…

                                               - 17 –

- Кто такой Леонидов? Что это за книги? Что за названия? А обложки? – Это же кошмар!!!…

Маленький щуплый человечек сидел за столом, заваленным книгами, и перед ним лежали творения Леонидова. Он скептически, как-то презрительно, рассматривал их, даже не решаясь взять в руки…

Новым планом Гали был поход в одну уважаемую фирму. Уважаемую, потому что все её знали, а значит, уважали… Без уважения тут никак… Если речь заходит о пиаре, если вопрос касается раскрутки нового, никому неизвестного бренда, – это только сюда, это к ним. И название тоже было уважаемым – 22.2 (Двадцать два и два!)

Почему такое название нужно было уважать, и как фирма, специализирующаяся на пиаре, могла его выбрать, было совсем непонятно. Но, “Двадцать два и два” знали все.

- Странное время, - подумал Леонидов.  Этот визит с первых же минут начал его забавлять и даже веселить. – Странное - 22 и 2! Каналы телевидения - “Трижды три” или “Пятью пять”. Раньше были названия издательств или агентств – Наука, Просвещение, Молодая Гвардия, а тут… Просвещение сменилось цифрами, Наука знаками умножения, а Гвардия безнадежно постарела. Раньше, по-видимому, люди читали, а сейчас, в основном, считают… Видимо, в этом все дело…

Но все равно, было очень весело.  И этот менеджер по продвижению книг на рынок был ярким, заразительным и азартным, темпераментным и веселым скандалистом и циником, и это ему шло. Он был очень обаятелен.  И сейчас он, с трудом сдерживая свой гнев профессионала, наставлял их на путь истинный.

- Я вас спрашиваю, что это за книги, мягко выражаясь, если это вообще можно назвать книгами, что это за автор, что за имя???

Леонидов – таких тысячи, а таких обложек миллионы. А книг таких сотни миллионов.

- Но вы же их не читали? – возмутилась Галя. – Как вы можете судить о них, если даже не открыли и не пролистали. Вы даже не прикоснулись к нашим книгам!!!

- Прикоснуться? К этому!!! – заорал маленький менеджер.

- Пролистать? Вы с ума сошли!!!…

А они уже поняли, что этот человек не стесняется в выражениях, и поскольку получалось у него очень обаятельно,  прощали ему все. Ангел стоял позади, уже зависая над его головой, грозно помахивая крыльями, но Леонидов улыбался, и тот пока не решался наброситься на него.

- А что вы так улыбаетесь, господин Леонидов? – уже визжал менеджер. – Вы думаете, что вы гений и разложили тут свои вечные опусы, так сказать, творения, нетленки… Мне и читать их не обязательно, я итак могу сказать, что ни один уважающий себя читатель в руки их не возьмет, даже не посмотрит.  Место им на помойке!

- Ну, это вы уже,… - хотел было перебить его Леонидов... Хотел, но не получилось.

- Книги! - и маленький человечек поднял кверху свой огромный указательный палец. А палец этот был с добрую бейсбольную биту. Он напоминал длинный воздушный шар, надутый вовсе не воздухом, а тяжелой едкой смесью, угрожающе и убедительно раскачивающийся перед их лицами из стороны в сторону. Они замолчали, с удивлением, не отрываясь, следя за ним, как под гипнозом. Человечек понял, какой он произвел эффект, и спрятал его в маленькую ладошку… Пока спрятал. Он не терпел возражений.

- Книги! – повторил он, - это обложки! Повторяю еще раз – ОБЛОЖКИ! Никто в наше время не покупает книг, только их оболочки, упаковку, внешний вид! И наплевать, что там внутри.

Он брезгливо подвинул своим маленьким мизинцем с огромным грязным ногтем книги Леонидова. Те подъехали к самому краю стола и зависли словно над пропастью, собираясь провалиться в нее. Маленький человечек с длинным ногтем с интересом на них уставился, наклонив голову: - Интересно, упадут или нет?

Те не упали, и он снова посмотрел на Леонидова и Галю. Галя придержала их, и человечек начал вынимать свой большой указательный палец. Грозно надувшийся палец!... Потом подумал и оставил книги в покое…

- Значит, первое – это обложки! Смотрите сюда! – и он вскочил со своего места. - Вот! – благоговейно произнес он и бережно обеими руками протянул им нечто. Они подумали, что находятся в магазине сувениров или в кондитерской лавке. Человечек держал в руках сверток, отдаленно напоминавший книгу. Этот чудесный сверток был обернут… розовой ленточкой, и восхитительный бантик сверху кокетливо украшал его.

- Что это? – хором спросили они.

- Бульварный романчик, - с любовью произнес он. – А какая обложка, какая картинка! Вот что такое книга!... Смотрим дальше, - и он схватил еще один сверток. Там был блестящий пакетик, а в нем находилась тоже книга, поверх которой лежали самые настоящие… шоколадка и гребешок для волос. – Это женский роман, – опередил он их вопрос.

– Смотрим дальше, - следующий сверток содержал тоже подобие книги, а поверх нее лежала упаковка презервативов. – Мужской роман! – сурово заявил он. - Мужской – вы понимаете? Любой настоящий мужик, увидев такое, не задумываясь, купит эту книгу! Он даже не будет ее читать, но непременно воспользуется. Потом будет, как сумасшедший, с этой покупкой мчаться к своей возлюбленной, чтобы полистать ее вместе… на досуге. Страницу за страницей, они будут погружаться в таинства бытия, погружаться в нирвану, в тот призрачный мир, который может подарить им только… истинная литература, и… - и, неожиданно он пустил слюну... Но, оторвавшись от своих вожделенных мечтаний, продолжил: - Вот это книга! Это бренд!...

Есть варианты попроще, - продолжал он, - но… Я повторяю – НО!!! Главное – ОБЛОЖКА! Как мы их рисуем, как формируем идею, передаем фабулу, смысл! Книгу даже не нужно читать – достаточно взглянуть на нее!!!

Леонидов, внезапно посмотрев на одну из книг, взял ее в руки. Со второго этажа летел знакомый ему человек, и голова его вот-вот коснется болота и превратится в мокрое кровавое месиво, в красное пятно, в след…

- О!!! А это особый разговор! – заволновался человечек. – По этой книге сейчас снимается новый фильм! Блокбастер!

- Экшен! – перебил его Леонидов!

- Совершенно верно! Экшен!

Потом грозно посмотрел на Леонидова: - Но это - известный писатель, великий писатель. А кто вы такой? Ну, кто вы такой, Леонидов? Вы, просто, Леонидов, каких миллионы!!! Кто вас будет читать?

Галя уже хотела произнести знакомую волшебную фразу-пароль: - ФИЛЬМ! Но Леонидов ее остановил. Ему было интересно познавать эту науку. Оказывается, до сих пор о книгах он ничего не знал!!! Просто читал их. Читал и не знал!!! А, оказывается, книги читать вовсе не нужно!... Но, человечек продолжал:

- Вы кто? Космонавт, фигурист, депутат или светская дива? Как мы будем вас продавать?

- А что, разве спортсмены пишут книги? – удивился он.

- Вот! – и он подвел их к полке, - смотрите сюда! – Он начал перебирать разные издания, перечисляя авторов: спортсмен - олимпийский чемпион! Полковник милиции. Депутат! Известный хирург! Актер! Балерина! Муж балерины! Жена спортсмена! Племянница депутата! Внучка племянника! Правнучка!... Он перевел дух… Потом устало произнес, – МИЛЛИОН, – замер и уставился на них своими ясными глазами.

- Что миллион? – не поняла Галя.

- Долларов, конечно… Но, заплатив такую сумму за продвижение вашего товара,… то есть книг, я хотел сказать, - поправился он, - вы их можете даже не писать.

- Что? Книги??? – удивился Леонидов.

- Ну, конечно, книги! На кой черт их писать! - воскликнул менеджер, - мы все сделаем за вас. Из любого дерьма слепим такую конфетку, что ее расхватают и будут ждать продолжения.

- Миллион… миллион… долларов… миллион… миллион… - пронеслась в голове Леонидова знакомая фраза.

- А за просто так, извините, мы не возьмемся, – сказал устало менеджер.

- Повторяю, любое дерьмо!!! – сурово поднял он на прощанье свой грозный указательный палец… Но тут же опустил его на место – он устал. Только что он провел предварительное собеседование и очень устал. Ни этот клиент, так другой, обязательно приходит сюда со своим миллионом… миллионом… миллионом…

- Скажите, - спросил Леонидов, воспользовавшись паузой и показав на книгу с человеком, падающим в болото, - это предмет вашей гордости?

Человечек молча, вожделенно взял в руки книгу-обложку с картинкой болота. Еще мгновение, и он запутался бы, заблудился в этой тине, глаза его заволокло набежавшей слезой, и он трогательно и тихо произнес:

- Да!... Да!!!.

Потом, посмотрев на них, добавил: - Вы можете пройти в соседний зал и там посмотреть наши творения, книги, так сказать, - портфолио… Думайте, господа. Думайте…, - и по инерции тихо пробормотал, - дерьмо…

Они перешли в другой зал, и на стеллажах открылась перед ними невообразимая картина. Все здесь было как в парке развлечений. Как на знакомом аттракционе. Коробки, перевязанные ленточками. Бантики разных цветов и размеров. Книги-куклы, книги-торта, книги-гранаты. Бомбы, снаряды. Много… очень много различного вооружения, книг-убийц, книг-воришек. Целый мир преступной братии свисал с этих полок. Хотелось взять пневматическое старенькое ружье и, как в тире, начать стрелять по этим коробкам и зверюшкам, по зайкам и кроликам. Но в этом тире в них тоже целились и тоже стреляли – такая игра - и гнались за ними. Ангел в ужасе мчался от стеллажа к стеллажу, а его догоняли, отрывая, общипывая его белоснежные крылья, рвали на куски, на лоскуты его драгоценный костюм, стерегли за углом и норовили прикончить. Ангела! Их любимого доброго ангела!

Дальше на других полках слезливые барышни стояли у ворот своих возлюбленных, богатых денди, а те сажали в свои шикарные лимузины других женщин. Это был целый сказочный мир, и в нем помещался этот веселый тир и его маленькие расстрельные фигурки.

Дальше следовали книги-сплетни, книги-дрязги, и в гробах уже переворачивались великие мира сего, не помня и не ведая за собой грехов подобных, не понимая,  за что их посмертно так облили грязью. А оттого ворочались, и трупный запах своим гниением заставил нашу компанию отойти подальше.

 – Но ведь кому-то это нравится, - подумал Леонидов.

-  Если бы это не нравилось, – такое бы не писали.

И, наконец, последняя полка. Несколько книг-обложек, гордо усеянных монетами, купюрами разного достоинства, украшали этот стеллаж.

На одной было написано: “Как заработать миллион”. На соседней – “Как заработать миллиард”, на третьей было просто – “БАБЛО”

Первая книга была с ценником номиналом 500 рублей, вторая 1000, третья 1500.

- Совершенно логично, - подумал Леонидов, - миллиард больше миллиона… А бабло?... Бабло – и есть бабло…

И эта полка стояла во главе всей маленькой армии книг. Она словно управляла этой жизнью, придавая силы и уверенность, давала смысл, указывала направление и учила жить…

Они уже выходили из этого зала, как из соседней комнатки выглянул маленький менеджер. Он хитро улыбнулся и спросил их: - Ну, как? Вы поняли, как нужно работать? Господин Леонидов, всего миллион, и вашим портретом будет украшен весь город, сумасшедшие поклонницы будут танцевать канкан под вашим балконом, ваши книги будут читать в Кремле, а вы станете одним из нас. Добро пожаловать в Клуб писателей! Писателей нового поколения, нового века, тысячелетия! Клуб самых высокооплачиваемых писателей в мире! Все отобьется – я обещаю, все окупится...

- Мы подумаем, - сказала Галя и тоже хитро улыбнулась, - мы забыли вам сказать, что по этой дерьмовой книге, - и она показала ему шедевр Леонидова, - сейчас снимается кино…

Менеджер побледнел, тупо уставясь на нее, неожиданно уменьшаясь в размерах, пальчики его, ногти, ножки и ручки стали крохотными. – На какой киностудии? – откуда-то снизу раздался его тихий стон. А они уже, потеряв его из виду, боялись наступить и раздавить этого чудо-менеджера.

– Ник-Пикчерс! – мстительно безжалостно произнесла она.

- Ник-Пикчерс! – вой стоял за их спинами. - Ник-Силаев! Силаев!!! Подождите, постойте, ну, куда же вы? Пикчерс,… Пикчерс,… Пикчерс… Мы заплатим за вас, мы дадим вам свой миллион! – но голос его уже таял, растворялся и тонул в конце этого коридора.

- Вот, дерьмо! - последнее, что услышали они, выходя.

Потом весело шли по улицам и хохотали. Хохотали, как малые дети. Прохожие оглядывались на них, но им было все равно.

- Придурки! А почему вы не согласились? – наконец, завопил ангел, прерывая это идиотское веселье. - Вы уже достали меня!!! А ну-ка, быстро вернулись. А ну-ка, вернулись, я сказал!!! Я кому сказал!

- Ты сам достал, - осадила его Галя, потом подумала и, вытирая слезы, произнесла: - А почему мы не согласились?... А Леонидов?... Почему?

- Вот и я думаю – почему? – спросил он  и внимательно на нее посмотрел.

Она, хитро прищурившись, ответила:

- Ну, наверное,… ты пока ещё не готов стать дерьмом, - сказала это, больше не проронив ни слова. Смотрела на него и улыбалась. И он благодарен был ей за эту улыбку…

- 18 –

         Теперь, вспоминая этот визит, они улыбались. Уходило бессмысленно время, все их планы пока были призрачными облаками и парили на недосягаемой высоте; тратились деньги, полученные за сценарий, а толку никакого. Книги их находились на одной улице, а читатели ходили совсем по другой…

И как туда перейти, они пока не знали… Но, улыбались…

- Кстати, - как-то спросил он ее, - если бы я купил тот мужской роман, ты бы стала его читать? – и хитро прищурился. Она вспомнила и тоже улыбнулась, - с тобой, да… хотя, разве нужны для такого чтения все эти аксессуары?

- В наш синтетический век это будит воображение, - ответил он.

- А просто мое присутствие рядом тебя уже не будит? – спросила она.

- В этом все дело, - задумался Леонидов. – Потом поправился и посмотрел на нее, - нет, конечно, будит,… будоражит!

- Лжец! – засмеялась она.

- Но интересно другое, - продолжал Леонидов. - Появились книги, которые хочется покупать, но не хочется читать… Парадокс! Это же гениально! Маленький издатель-циник прав – главное обложка! Все равно, что будет написано в этой книге, главное, что на ней нарисовано!

- А особенно приклеено! – добавила она.

- Точно! Приклеено! Раньше писатели годами учились, получали образование, жили, страдали, мучились, потом все пережитое, выстраданное выплескивали на бумагу. А теперь, как сказал коротышка, можно создать восхитительную обложку-фантик и обернуть им любое дерьмо! И люди за это заплатят деньги и съедят его.

- А если как следует отпиарить, попросят еще добавки, - согласилась Галя. Они помолчали…

- Леонидов, а зачем ты пишешь? - спросила она, посмотрев на него, - зачем ты это делаешь? Нашел время. Какого черта ты взялся за это? Как ты это делаешь?

- Как пишу? – задумался он. Она никогда не спрашивала его об этом. - Хожу, топчу свою жизнь ногами, собираю мучения… муку. Потом добавляю каплю удовольствия и тогда пишу. Удовольствие – это обязательное условие. Это как хороший соус. Без удовольствия не подхожу к столу. Но, главное – мука. Без нее никак. И чем хуже или тяжелее – тем интереснее получается. Такая сладостная мука - мазохизм...

Она посмотрела на него широко открытыми красивыми глазами. Потом спросила:

- Тебе так плохо со мной?

- Нет, конечно же, нет… Но, часто не хватает чего-то… Появляется желание рассказать о чем-то, поделиться с кем-то еще…

Она хотела его еще о чем-то спросить, но промолчала - не решилась или просто не знала, о чем.

- Итак, коротышка прав! – Делаем обложки!!! – громко возвестила она.

- Ты с ума сошла! Мы напечатали тысячи книг, потратили кучу денег, а ты хочешь их выкинуть и напечатать другие – с новыми обложками?

- Ты тупица, Леонидов! Ты не делаешь выводов! И зачем я тебя с собой беру?

- Не понял? – удивился он.

- Не понял? Ну, конечно, ты не понял!... Писатель… Где уж тебе понять! Тебе что было сказано? Печатать обложки, а ты собираешься перепечатывать все книги. Снова не понял?...

Он тупо на нее посмотрел, потом спросил:

- Ты собираешься напечатать только обложки?... А что дальше?

- А дальше мы обернем ими твои книги! Как в школе ты обертывал учебники газеткой! Теперь понял?

Он восхищенно на нее посмотрел: - Что бы он без нее делал?

- И все-таки ты не ответил мне: - Снова ехидно посмотрела она на него, - Что ты там говорил про тот мужской романчик? Или тебе, действительно, нужно его подарить, чтобы ты обратил на меня внимание? А может, меня тоже надо обернуть в фантик или приклеить что-нибудь? – смеялась она. - А так, без обложки, мы уже никак?

- Ну, почему же, никак... Как!... Еще как! – смеялся он.

- Как! – дразнила его она, - все вы одинаковые! – Нет, чтобы просто взять в руки свою любимую книгу и читать… запоем… с удовольствием,… листать страничку за страничкой и снова перечитывать… Обложка!!!... Не пропускать ни строчки, ни буковки. Потом отложить ненадолго в сторону и снова читать… Писатель! Или ты только писать горазд?... А читать?...

- Страница за страницей? - поддался он на ее провокацию… Такую невинную провокацию.

- Пошел ВОН! – закричала она на ангела. – Иди к черту!...

- Думай, кого посылаешь и к кому посылаешь! – возмутился ангел.

- Извини, - согласилась она. - Иди-иди, найди нам художника!!!... И нечего тут пялиться.

Тот виновато потупил свои ангельские глаза и мигом удалился, тяжело вздохнув… Тяжела ангельская ноша – видеть все и делать вид, что ничего не замечаешь…

         Если читаешь книгу не наспех, как в метро или в автобусе, толкаясь о чужие спины и головы, а делаешь это с удовольствием: Сначала бережно прикасаешься и берешь ее в руки, потом ощущаешь запах… Потом, даже если уже читал её раньше, открываешь, словно впервые, и дальше,… событие за событием, строка за строкой начинают уводить тебя в загадочные коридоры. В лабиринт, где нет острых углов, где масса тупиков и потаенных ходов, уголков, и ты теряешься и пропадаешь. И кажется, нечем дышать, боишься, что выхода не найдешь и нет его. А он все дальше и дальше ведет тебя за собой. Но, уже не боишься и проходишь этими дорожками, скользя таинственными волшебными коридорами снова и снова, как в первый раз, и уже выбираться отсюда не желаешь, потому что мечтаешь заблудиться здесь навечно…, навсегда... Потом снова идешь, и вот уже видится выход вдали. Он сверкает ярким пятном, он манит за собой! И голова идет кругом. Осталось лишь несколько шагов, несколько страниц,… строк! Всего одно мгновение! Но, теперь хочется спрятаться, повернуть обратно, остаться здесь навсегда… А выход уже тащит тебя наружу, не дает обернуться, манит. И, наконец, вот она точка невозврата! Нет возврата туда, откуда только что вышел. Как бы тебе ни хотелось этого, ты прошел этот божественный путь целиком, прошел до конца. И теперь тебя пулей, невероятным потоком несет восвояси. Счастливого, просветленного и такого молодого… Это и был коридор твоей молодости, загадочный лабиринт, где все было, как в первый раз… И, так всегда…

Потом отрываешься от нее, своей возлюбленной книги и смотришь на нее. И наблюдаешь за тем, как нежный ветерок шелестит, переворачивая прочитанные страницы…

И если перечитываешь знакомую тебе книгу, стоит делать это так, словно читаешь ее впервые. А еще лучше – читаешь в первый и в последний раз – как будто она в любой момент растворится у тебя на глазах и исчезнет навеки. Но, это уже нереальность, фантастика…

- Без обложки лучше? – спросила она, вытирая его мокрый лоб.

- И без того, что к ней приклеивается, тоже…, - согласился он.

- Леонидов! Нам нужна обложка! Ты забыл?

А она ничего не забыла, и ее энергия фонтанировала,  переливаясь через края.

- Но я не умею писать обложки, - ответил он, - только книги.

- Нам нужен художник! – настаивала она.

- Будем искать, - вяло ответил он. Пока он не соображал ничего, удивляясь ее способности переключаться. Что же – у каждого свой талант…

- Будем искать? Леонидов, ты долго собираешься искать? Твой друг известный театральный художник – ты не хочешь к нему обратиться?

У него действительно был старый знакомый, можно сказать, друг, который учился на их курсе. Все они вместе учились – одна компания. “Люди, ближе которых по жизни никого и не осталось”, - вспомнил он слова Петрова…

- Так, ты будешь ему звонить? – отвлекла она его от этих мыслей.

- Да! – произнес он.

         Они встречались после окончания института несколько раз. Последний раз два-три года назад.

Тот действительно стал настоящим театральным художником – придумывал декорации к спектаклям, потом к театрализованным представлениям. Потом просто к представлениям, шоу, концертам… и так далее. Время шло, театр менялся, и творчество Художника менялось тоже. Чем он занимался теперь? Наверное, тем же. Писал, творил, декорировал… И, конечно, написать картинку для обложки книги… книг, ему ничего не стоило. “Стоило”, – подумал он.

- Придется платить? Ну, нет, – неудобно даже предлагать ему деньги за помощь – тот обидится, он и сам поступил бы так же. “Поможет,… конечно, поможет”… И он снял трубку телефона. Потом положил ее на место, включив громкую связь. В последнее время по какой-то злой иронии с этим телефонным аппаратом постоянно происходили какие-то метаморфозы, и рисковать он не хотел – мало ли что!

- Леонидов! Ты, что ли? - послышался бодрый уверенный голос его друга-сокурсника. Тот был очень рад ему, и никакие помехи не являлись из мира его собеседника. Напротив – тишина и творческий покой.

- Слава Богу, - подумал Леонидов, - этот никуда не торопится, не летит за своими детьми на кружки… Значит, можно спокойно поговорить…

И они говорили долго, вспоминая учебу, их молодецкие вечеринки и спектакли, их юную творческую жизнь. Когда-то Леонидов ставил свой первый спектакль, а Художник придумывал к нему свои первые декорации – это была их дипломная работа. А потом премьера, показы, успех… Первый успех… Такое не забывается! Теперь они братья по крови - по первым шагам в искусстве. И пусть этот спектакль больше нигде не идет, но он дал этим двоим пропуск в их творческую жизнь, оставшись где-то на далекой-далекой планете навечно. Где каждый вечер снова и снова раздвигаются кулисы, актеры занимают свои мизансцены, зрители места, и начинается таинство. А эти двое – Леонидов и Художник - снова рядом, волнуются и как когда-то, словно в первый раз, вновь пересматривают свое творение… И каждый раз, вспоминая об этом, становится хорошо и волнительно, молодеешь на свои бессмысленные двадцать лет, а та весна снова по-прежнему рядом…

Они говорили уже целый час.

- Ты не забыл, как держать кисть в руке? - наконец, спросил Леонидов.

- Да, ну, скажешь тоже, сплюнь, - заворчал Художник, - работы хватает, работы навалом, так сказать, – расту в своих глазах… А ты чем сейчас занимаешься? Все своим “бизьнесом”? - вспомнил он, коверкая это бессмысленное понятие-слово.

- Ну, нет, скорее наоборот, - ответил Леонидов, - кстати, нужна твоя помощь.

- Да? А что такое, какой проект, какой заказ? – загорелись глаза друга-художника.

- Понимаешь, написал несколько книг, готовлю к печати,… короче, нужно нарисовать обложки. Сможешь?

- Ну, конечно! Какие могут быть вопросы, конечно, поможем, а как же!... Поможем, нарисуем!...  Натворим!...

- Ну, и ладно, ну, и хорошо, я не сомневался в тебе, старик, - обрадовался Леонидов. – Естественно, денег тебе не предлагаю, не рискую обидеть, - весело добавил он, а молчание уже зависло в кромешной творческой тишине. – Так когда мы встретимся, поговорим? – спросил Леонидов.

Молчание висело и растворялось в бесконечности, в далекой мастерской художника, в его творческой купели, где никто и ничто не могло помешать творить, рисовать шедевры и заниматься настоящим искусством…

- Алло??? – молчание затянулось и уже начинало проникать сюда, в кабинет Леонидова, заполняя все это пространство. И он решил снова разыскать Художника. Тот на мгновение пропал куда-то, растворился в этой тиши, но мгновение затянулось и ни единого слова, ни дыхания из молчащего аппарата.

- Фу, ты, черт! Леонидов! – внезапно прорезал тишину голос его друга. Он никуда не пропадал и находился рядом. Леонидов даже отпрянул от неожиданности.

- Только… я сейчас не смогу, - продолжал друг. И снова короткая пауза разделила их. – Я сейчас работаю! У меня большой заказ, большая работа! Грандиозный проект! Я расписываю Луну!

- Луну? – опешил Леонидов.

- Ну, да, Луну! – ответил он.

- И сколько ты будешь там еще работать? – с уважением спросил Леонидов.

- Старик, ну, сам пойми, это же Луна, не что-нибудь… не просто так…, - он еще что-то говорил, но перед Леонидовым уже представало сквозь тысячи километров потрясающее зрелище! Огромная желтая планета! Такая маленькая, если глядеть на нее отсюда ничтожными глазами, а теперь она была совсем рядом. И его друг, Большой Художник, на гигантских лесах, которые опоясывали эту планету, перемещался от кратера к кратеру, от моря Дождей к Морю Облаков и дальше к Морю Пены. Полы его длинного халата развевались на этом Лунном ветру, были замазаны, перепачканы краской, а он все водил своей лунной кистью и рисовал! Творил! И разговаривал с ним, простым смертным писателем, с маленьким землянином, затерявшимся где-то крошечной песчинкой, каких миллионы на Земле… А тот водил своей лунной кистью и разговаривал… с ним… и творил…

Так вот почему там было так тихо. Это великая космическая тишина разливалась в лунной округе, да что там в лунной, во всей солнечной системе, в целой галактике! И на мгновение гордость за друга переполнила все его существо… Ничтожное земное существо…

- Ну, ты понимаешь, - вещал голос с далекого спутника, - это не просто так.

- Да, да! Я понимаю, конечно, понимаю! Старик, ты аккуратнее там, Луна – это все-таки Луна! Это не просто так!

А сколько можно было расписывать эту огромную поверхность, он даже не мог себе представить…

- Звони-и-и!... Давай, звони-и-и!... Не пропадай!... – продолжал издалека его друг, - через неделю звон-и-и-и, через две-е-е! Поможем, обязательно поможем…

- Да, я и через год позвоню, и через два!

- Давай, звони-и-и через год! Через два! – вещал голос Художника с таинственной планеты.

- Да, я и через двадцать лет позвоню, - с уважением воскликнул Леонидов.

- А потом будет еще один заказ – буду мазать Сатурн! – таял вдалеке голос Художника.

- Сатурн??? Мазать??? – обалдел Леонидов.

- Да, Сатурн! – подтвердил Художник, - так что работы завал, работы хватает. Короче, звони! Поможем! Обязательно! Через двадцать лет и ни днем позже! Ровно через двадцать ле-е-е-е-т!!! – таяло и растворялось это последнее слово в далекой космической пустоте, в кромешной тишине, где были только одинокий Художник, его удивительное гигантское полотно-Луна и кисть в руке…

Он бережно отключил телефон, но какой-то метеорит, заблудившийся в просторах вселенной, все же успел пролететь мимо, прошуршать своим огненным шлейфом и раствориться в бесконечной космической ночи…

- Ну, что, договорился? – перебила его Галя. Она куда-то отходила и теперь появилась, пробудив его от этого завораживающего зрелища.

- Да,… да, конечно! Договорился! – пробормотал он, приходя в себя.

- Когда? – нежно спросила его. Она стояла рядом, такая близкая красивая, но такая земная и не ведала, где он только что побывал…

- Когда? – повторила она свой вопрос.

- Через двадцать лет, – тихо таинственно прошептал он.

- Что-о-о-о??? – возмущенно произнесла она.

- Тихо!!! – прошептал он, словно хотел на мгновение вернуть и сохранить частичку той волшебной, космической тишины.

- Он что, издевается???... Или ты издеваешься???...

Тишину сохранить не удалось…

- Он расписывает Луну! – твердо произнес Леонидов. Он подумал, что это возымеет на нее свое действие… Она промолчала и странно на него посмотрела. - Не понимает, женщина… Ни черта не понимает! - подумал он. – А потом будет мазать,… то есть, расписывать Сатурн…

- Луну,… понятно,… - ответила она.

- Что тебе понятно? – спросил он. – Ты можешь себе такое представить?

- А что там представлять? - равнодушно ответила она, – кабак как кабак, каких сотни в Москве.

- Какой кабак? – возмутился Леонидов, - что ты несешь?

- Ресторанчик в центре, а ты не знал?

Он промолчал, потом спросил: - а Сатурн, по-твоему, тоже кабак?

- Сатурн – это пивная!... Леонидов, ты что, с Луны свалился? Кто из нас должен кабаки знать - ты или я?... А ты что подумал? – спросила она и внимательно на него посмотрела. Он тоже посмотрел  на нее и спросил устало: - И откуда ты все знаешь?

- ТЕЛЕВИЗОР надо смотреть, газеты читать – вот и будешь знать все. А ты уткнулся в свой экран и  ни черта не знаешь…

Но он уже не слышал ее слов. Маленький спутник-кабак летел по своей орбите, а большой Сатурн-пивной-ресторан, освещал своим восхитительным светом неоновых ламп вечернюю улицу. Пьяные посетители вываливались оттуда, рыгая, рассаживались по своим машинам и разъезжались. А маленький художник стоял на лесах и декорировал,… красил,… мазал поверхности этих пьяных планет. Но где-то оставалась еще одна маленькая планета, где каждый вечер поднимался занавес, и актеры играли свой спектакль, зрители сидели в этом темном зале, заворожено глядя на сцену, а двое, еще совсем юных мужчин, Художник и Режиссер, следили за этим действом с волнением словно в первый раз…

- И почему он мне не захотел помочь? - подумал он.

- Странно!...

                                               - 19 –

         Они с Галей сидели на синей лужайке. Вокруг поднимались высокие небоскребы, подпирая собой небо. Посреди нее стоял стол, на котором гордо занимали свои места компьютер и молчащий телефон. Лужайка была блестящая, лакированная. Она сияла на солнце и мерцала серебряным светом, а они, ползая по ней, трудились в поте лица.

- Господи, - пробормотал он, - проще было написать эти книги, чем обернуть их в твои обложки.

- Ты чем-то недоволен? – строго спросила она.

- Доволен, всем доволен, - заворчал он.

- Аккуратно! – закричала она, - помнешь сейчас…

Они с Галей расположились на полу, равномерно покрытом свеженькими, сверкающими обложками. Вокруг поднимались до самого потолка коробки с книгами, а они сидели и оборачивали их… Уже третий день,… уже неделю,… ползали и оборачивали.

Недавно Галя позвонила в какую-то полиграфическую фирму и заказала там нарисовать и напечатать обложки. Сначала узнала цену, потом долго ругалась и снова звонила куда-то. Он слышал из своей комнаты только слово “Супер-обложки”. Уставшая, расстроенная, пришла к нему.

- Дорого!  - сказала она.

- Как может листик глянцевой бумажки с картинкой стоить дорого? - удивился он.

- Один такой листик стоит дороже, чем твоя книга.

- Не может быть! – засмеялся он. – Разве это возможно?

- Возможно! – устало ответила она.

- Не верю! – сказал он.

- На, позвони сам, вот телефоны полиграфических фирм, все говорят одно и то же!... Только будешь с ними разговаривать, называй правильно – Супер-Обложка! Ты понял?

 - Понял, - улыбнулся он. – Теперь все понял.

Он выбрал первый попавшийся на глаза номер и начал звонить…

- Сколько стоит супер-обложка? – спросил он в трубку. Приятный женский голос спросил: - А что это такое?

- Обложка для книги. Я хочу обернуть свои книги…

Узнав у него размеры и количество, ему выдали такую цену, что он присвистнул. – Это же дороже, чем стоило напечатать саму книгу! - воскликнул он.

- Вы же хотите, чтобы ваша книга красиво смотрелась? - произнесла девушка, - он согласился, - вот поэтому такая цена. Это же Супер-обложка! Супер! Вы понимаете?

- А я тебе что говорила! – сказала громко Галя. Но он почему-то трубку класть не стал и, улыбаясь, продолжил: – Вы печатаете буклеты?

- Буклеты? – разочарованно переспросила девушка.

- Да-да! Самые обыкновенные цветные буклеты?

- Ну, конечно, печатаем! Это наша специализация!

- Тогда посчитайте мне, пожалуйста, сколько будет стоить такое же количество буклетов таких же размеров и такого же цвета, с точно такой же картинкой?

На другом конце провода зашуршало, забормотало, застучало по калькулятору, и, наконец, выдало… сущие копейки…

- Меня, вполне устраивает! – воскликнул он.

- А-а-а супер-обложки вы уже не хотите? – спросила девушка.

- Нет, не хочу, - ответил он и, повесив трубку, гордо посмотрел на Галю.

- Ведь это одно и то же! – воскликнула она.

- Конечно! – засмеялся он.

- Тогда, какого черта?

- Все дело в названии, - ответил он. – Если без “супер”, все намного дешевле – такова жизнь…

И теперь, сидя на полу, не спеша, книгу за книгой,  они оборачивали их буклетами-супер-обложками…

Люди выходили из домов-небоскребов и не понимали, зачем их квартиры-книги заворачивают в какие-то красочные бумажки? Раньше было совсем неплохо, было строго и красиво, со вкусом, а теперь они стали, как фантики от конфет. Можно жить в книгах, но, разве можно жить в конфетах, пусть даже таких пестрых. Как интересно почувствовать себя начинкой – карамелью, орешками или шоколадом… Какие странные эти двое. Сначала они написали их, потом напечатали, дали им жизнь, приготовили к встрече с читателями, которым они уже готовились поведать свои истории, судьбы, поделиться опытом, а теперь превращают их в начинку, а книги, где они живут, в конфеты. Осталось еще наклеить какую-нибудь ерунду, и можно будет сдавать в сувенирную лавку…

А этим двоим нравилось, и они, как дети, ползая по синему блестящему ковру, делали из книг конфеты. Просто - это игра. И если ты можешь себе  позволить снова играть в свои сорок или не сорок (Гале 36), если ты способен на это, значит, не утратил еще и сохранил частичку юности и детства, а значит - ты еще живешь… Ты жив… И, действительно, была ли в этом многомиллионном городе еще хотя бы одна такая квартира, где два взрослых человека могли заниматься подобным?… Конечно же,  нет…

         Наконец, последняя книга была обернута, и их город стал разноцветным, пестрым. Он стал больше и теперь горделиво сверкал всеми цветами радуги, переливаясь, как в известном Парке развлечений. Не хватало только карусели… Не хватало – напишем. И карусель напишем. Теперь он мог написать все, что угодно. Только в последнее время редко подходил к компьютеру. Совсем к нему не подходил! Просто, не мог. Раньше он только догадывался об этом, его интуиция подсказывала, что можно только писать или не писать. Третьего не дано. Есть вещи несовместимые. И сейчас он наблюдал, как упорно Галя висит на телефоне, предлагая его книги, а коробки, словно невесты, сидят на своем приданном и ждут жениха. Но, тот все не появлялся. Ни один магазин не брался купить ни единой книги. Не то чтобы купить, даже взяться просто их продать, а деньги потом. – У вас что, сотни наименований? – спрашивали они.

– У нас не наименования, а книги, - отвечала Галя.

- А мы берем наименования – не менее ста штук.

И так по кругу…

- Вы не посоветуете, куда можно обратиться? – наконец, не выдержав, разговорила какого-то товароведа.

Тот, почувствовав себя главным торговым консультантом страны, главным специалистом по продаже книг и, снизойдя до нее со своей торговой горы, объяснял:

- Вы, девушка, зря звоните в магазины. Мы берем наименования…,

- …от ста штук, я знаю, - перебила она.

- От ста? – возмутился он. – Наш магазин берет от тысячи!!!

Но, видимо, голос Гали ему понравился, и он поучительно продолжил, - а у вас всего четыре!!! Девушка, милая… с красивыми глазами и нежным голосом… Несчастная подруга писателя… Это хуже, чем жена декабриста… Кстати, что вы делаете сегодня вечером?

Девушка пока терпела такое отношение, хотя в другой ситуации он давно получил бы по морде. Но, девушке нужна была информация, и она терпела:

- Не отвлекаемся, господин товаровед, продолжаем…

- Не товаровед, а начальник отдела продаж! – строго поправил он ее.

- Ну, хорошо! Начальник! – согласилась она.

И он, как на привязи, продолжал свою речь:

- Во-вторых, ни один магазин не возьмется работать с частным лицом. У вас что ИП или ПБОЮЛ, - спросил он.

- Что? – возмутилась она, - у меня Леонидов.

- ИП Леонидов? – спросил он.

- Нет, В.В. Леонидов, - сказала она, - какая разница, как зовут моего мужа?

- Мне все равно, как его зовут, но магазину не все равно, с кем работать. У вас должна быть фирма. Она у вас есть?

- Нет, - ответила она.

- Нет, - повторил консультант, - и в третьих, ни один уважающий себя магазин не возьмет вашего Леонидова.

- Но, почему? - воскликнула она.

- Кто такой Леонидов? Ну, кто он такой? Без пиара, без поддержки вас никто не захочет,… во всяком случае его,… так, как насчет вечера?…

- И все-таки, если не магазины, тогда кто сможет работать с нами? – уже нервно спросила она.

- Издательства!

- Неинтересно! – перебила она его.

- Ну, тогда… книготорговые фирмы… Девушка, если вы хотите, я могу вас проконсультировать по всем вопросам в приватной беседе,… так сказать, на досуге…

- Пошел к черту старый, лысый козел, - закончила она свой допрос и бросила трубку. Ангел от такого посыла подпрыгнул на месте. Подпрыгнул и подумал: - А я им ГОВОРИЛ!!!

Книготорговые фирмы…

И снова завертелось!

Фирма за фирмой, звонок за звонком:

- Леонидов? А кто такой Леонидов? Ну, кто такой Леонидов? Он спортсмен, олимпийский чемпион, депутат, генерал милиции? Он космонавт или светская львица? Он сын или внук, внучатая племянница?... Как мы будем продавать Леонидова? Никак!!!

Она устала и подошла к нему. Она делала это уже вторую неделю! Она больше не могла!

- Леонидов!... Кто ты такой, Леонидов?... Ну, кто ты такой?... Ты просто, Леонидов…

Посмотрела на него и добавила, – мой Леонидов… И все…

А книги с укором на нее посмотрели с высоты своих небоскребов. На каждой из них было написано это имя, и они теперь тоже были Леонидовыми, став членами его семьи. Такая большая семья! А там какой-то депутат или дива… Да, кто такие ОНИ??? – подумали книги…

- Давай, я схожу на книжную ярмарку, - пожалел он ее.

- Что там делать? – спросила она.

- Все равно ничем не занимаюсь, пройдусь, посмотрю, поговорю с людьми… А ты оставайся дома, я сам…

Он достал с самого верха крыши одного из зданий несколько своих книг и пошел на выход…

- Веди себя прилично! – на прощанье грозно сказал он, - хватит приставать по телефону к мужикам,… тем более, к товароведам… Они работают только оптом…

         Он вышел из метро и направлялся к месту, где  была та самая книжная ярмарка, книжный центр, книжный район Москвы. Неподалеку стояли аттракционы и, разгоняя летнюю жару, кружились карусели, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого парка развлечений гордо стояло чертово колесо…

- Карусель, - вспомнил он. - Как кстати. Вот и карусель.

Он долго на нее смотрел, пока голова не начала кружиться. Она вращалась где-то наверху, а ему казалось, что она стоит на месте, а весь мир и он вместе с ним вращается вокруг нее. Все относительно – как посмотреть. Подошел поближе – билетик стоит 500 рублей. Его книга 100 – так он хотел ее продавать. За сколько напечатали, за столько и отдать – хорошо, что рядом не было Гали… Значит, чтобы прокатиться 3 минуты, нужно продать 5 книг. Интересная арифметика… Он пошел дальше. На большой площади были видны торговые ряды и много-много летних палаток с книгами. А ещё дальше огромное здание, на котором гордо красовалось – Книжная Ярмарка. Сразу же бросились в глаза пестрые вывески на палатках – все по 20 рублей! Он не поверил и подошел поближе. Подумал, что там мороженое или вода. Нет, мороженое продавалось рядом, но стоило немного дороже. А “все по двадцать рублей” уже манило, притягивая его внимание. Наконец, добрался до цели. Толстой, Чехов, Достоевский, Тютчев, Пришвин… Он не верил своим глазам. Вся эта старая гвардия распродавалась по… 20 рублей. Они гордо смотрели на него серенькими одноцветными обложками, и только имена,… эти великие имена, украшали их… Он вытер лоб. Было очень жарко, посмотрел по сторонам. Карусель вертелась, приглашая проветриться и прокатиться… за 500 рублей. Дальше стоял маленький ларек – все по 30 рублей! Интересно! Он подошел: Кортасар, Хемингуэй, Селлинджер, Р.Бах, Фолкнер. По 30! А почему не по двадцать? Потому что иностранцы, - подумал он. - Логично!

Снова ларек с мороженым. Достоевский стоил дешевле, чем эскимо, но Фолкнер все же оказался дороже. На целых 5 рублей! Ему стало жарко! Он захотел выпить чего-нибудь. Бутылка воды - 50 рублей. Чехов и Кортасар вместе “тянули” на одну бутылку сладкой газировки - воды из крана, разбавленной липкой пищевой добавкой! А карусель все вращалась…

         И все-таки ему захотелось купить несколько этих книг. Когда-то это было мечтой иметь такую библиотеку. Он подошел и взял в руки томик. Открыл его – “Палата номер 6”. Его любимая повесть. Ему захотелось спасти все эти книги, купить и вывезти отсюда. Уже полез в карман… Снова посмотрел на ценник - 20 рублей. – А ничего дороже у вас нет? – спросил он продавщицу.

- Вот же написано – все по 20. Дороже там! – и она махнула в сторону здания ярмарки, – у них аренда дороже и книги тоже, а у нас по 20.

Она жевала пирожок, перед ней, прямо на книгах, были разложены сальце, огурчики и стаканчик с водой.

- Что же вы,… прямо на книгах? – спросил он.

- А чо? – удивилась она, - салфетки дороже стоят... Ну, будете брать что-нибудь? Я вам чистенькие дам, новые.

 Он достал деньги и посмотрел на книги. Он смотрел на них, а они на него. Так они глядели какое-то время друг на друга… И тут ему стало перед ними стыдно. Он не мог купить Толстого или Чехова за двадцатку, не мог подать 30 рублей Фолкнеру или Кортасару. Как милостыню. Ему стыдно было перед любимым Хемингуэем. Потом посмотрел на свои книги. – Леонидов, ну кто ты такой? Кто ты?...

И возникло странное желание в его опустошенной душе взять свои “творения” и выкинуть, положить их в урну, отдать на салфетки вместо тех…

Карусель вращалась, и маленькие кабинки летели кругом, а в них сидели любимые писатели, лежали их великие книги, а карусель все вращалась, и голова шла кругом.

И тут, словно ударило его по голове. Сверкнуло, резануло по глазам знакомыми названиями:

– “Как заработать миллион” – 500!

“Как заработать миллиард – 1000”!!!!!

“Бабло” - 1500!

Они нагло уставились на него и требовали денег. Его денег! Можно товаром! Давай свои книги – за “Бабло”, пятнадцать твоих книжонок, жалких книжонок. Леонидов, ну, кто ты такой?

- Ну, уж, нет!!! - подумал он, бережно обхватив свой пакет обеими руками. Потом бросил прощальный взгляд на любимых классиков и пошел восвояси. Он не отправился дальше на ярмарку – там аренда была выше. Все было понятно и так…

- Как сходил? - спросила его Галя, - поговорил с людьми?

- Поговорил, - ответил он, – катался на карусели. – Но объяснять больше ничего не стал.

- На карусели? – удивилась она. – Ну, и правильно, – на карусели! Так и надо!

- На карусели… карусели… карусели, - эхом повторяли его книги. Но он уже их не слышал…

А перед его глазами все кружилась карусель, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого Парка развлечений гордо стояло чертово колесо… Чертово!... Только мир больше не вращался вокруг него – все относительно. Там сидели Фолкнер и Достоевский, Толстой и Кортасар. Они смотрели вниз и не могли понять – кто теперь такие они?... Ну, кто они такие??? Пожалуй, никто… И голова продолжала кружиться…

- Галя, скажи, что теперь смотрят? – как-то раз спросил он её.

- Что теперь носят, ты хотел спросить? – поправила она.

- Нет, смотрят… по телевизору? – неуверенно задал он свой вопрос, и она захохотала. – Ты, старый динозавр, решил посмотреть телевизор? Ты? Я не верю! Что должно было такое случиться, чтобы ты подошел к этому ящику? – продолжала она, смеясь. А ему действительно необходима была ее помощь. Он многие годы не включал его. Просто, было не интересно. Ему было жаль свое время тратить на это - была сумасшедшая работа до позднего вечера, потом масса любимых игрушек - книги, музыка,…  кино по видео. А телевизор стоял и пылился в его комнате, и он, не глядя и не замечая, проходил мимо. Иногда включал какие-то новости и невидящим взглядом и неслышащим ухом уделял им свое внимание. Потом выключал этот бубнеж, и снова комната превращалась в его мир. Только его, где никто не мог появиться без его ведома, отвлекая и отравляя жизнь… Но, теперь! Он хотел знать!... Он должен был знать все!!! Чем живут эти люди? Чего они хотят?

И поэтому сейчас начиналась познавательная экскурсия в новый для него мир. Целый МИР! А гидом служила Галя! Она была в курсе происходящего, шагая в ногу со временем…

         Они сели на диван, включили какой-то канал и погрузились в длительное сосредоточенное созерцание. Все мелькало перед глазами. Он не мог сосредоточиться, уловить нить и смысл происходящего. - Да, он, действительно, отстал, - думал он, продолжая смотреть. Поняв, что это реклама, взял пульт и переключил канал. Там тоже была реклама. Щелкал снова и снова. Везде только реклама. Он недоуменно посмотрел на нее.

- Сейчас закончится, - улыбнулась она, - просто нужно подождать.

Он терпеливо стал ждать. Потом появились люди. Они готовили какую-то еду, веселились, болтали всякую ерунду,  получая от этого сказочное удовольствие. По-видимому, зрители тоже должны были испытывать подобное. Он снова посмотрел на Галю. Она в восторге смотрела передачу, рассказывая об этих людях. Ведущая была дочерью известного актера, а ее гости - тоже чьи-то дети… мужья и жены… Но, обязательно чьи-то. И она знала о них все… Снова реклама ударила по его ушам. Звук сам собой становился громче. Несравненно громче, и в его мозги вколачивались стиральный порошок, какой-то крем, гигиенические прокладки, средства для похудения. Было очень интересно. Он увлекся. Потом снова те же люди готовили еду. Он уже давно позабыл о них, но они продолжали свое занятие, неустанно веселясь. Он попытался сосредоточиться, он хотел знать, что они готовят! Но как молотом по наковальне, снова резкий звук, и снова реклама ворвалась в его жизнь, в комнату, барабаня по ушам. Теперь жевательная резинка и чистящее, моющее средство… И так по кругу.

- Как это смотреть? – не выдержал он, хватаясь за голову и затыкая уши.

- Вот кнопочка, - сказала она, показав на пульт. – Убираешь звук и ждешь. Потом снова включаешь…

- Они специально дают рекламу намного громче, чтобы мы выключали звук? - спросил он.

- Ну, конечно, - ответила она. – А иначе зачем?

- Но, тогда зачем, вообще, нужна такая реклама? – спросил он. – Если ее никто не услышит?

- Какой-нибудь идиот обязательно услышит, не станет все время тыкать в пульт, и тогда он попал!

- Понятно, значит эта реклама рассчитана на идиотов? - ответил он.

- Ты быстро схватываешь, - порадовалась она. И все-таки он решил испить эту чашу до дна. Больше не отключая надоевшую рекламу, досмотрел передачу до конца. Еда была приготовлена и съедена. Невинная детская радость потомков знаменитостей, мужей или жен, их именитых гостей исчерпала себя, и снова реклама… только реклама по всем каналам… Он так и не успел понять, что там готовилось – по-видимому, это было не важно! Но, к этому моменту уже весь был перемазан каким-то гигиеническим кремом, рот его был забит восхитительной жвачкой, гигиенические пакеты торчали из его карманов, ушей, выпадали из рукавов, как из одеяния фокусника. Вся его одежда была замочена и постирана в стиральном порошке, а лоб его и щеки были натерты до блеска чистящим средством и сверкали в жизнерадостном отблеске экрана телевизора…

- Можно подумать, что когда-то раньше, в твои времена динозавра, не было рекламы, – сказала она, посмотрев на него.

- Была! – вспомнил он, - выплевывая жвачку. – Точно помню! Была!... Крем “Балет” и еще… “Храните деньги в сберегательной кассе”! – выдал он.

- Ну вот, - воскликнула она, - значит, не так уж страшно?

- Да, не страшно, - подумал он. - Совсем не страшно

Чувствуя себя, словно на аттракционе, но не на карусели, а, скорее, на американских горках… Теперь русских… А события одно за другим мелькали на экране, словно поднимая вверх ногами, и ты летел в своей кабинке, немного прищурившись, а реклама, пугая, поджидла тебя за каждым поворотом, за каждым витком. Он с удовольствием уселся поглубже в кресло, но почему-то захотелось пристегнуться…

         Теперь на экране кого-то судили. Делали это в прямом эфире. Потом зачитали приговор и повели, по-видимому, на расстрел или что там бывает еще. Потом короткий страшненький фильм, где кто-то гнался за кем-то. Уже догонял, уже готов был вцепиться в глотку, но справедливый конец настигал его. А кабинка со своей горы все летела и летела, и билась о край рельса. Где-то под ней был тот самый рельс, который не давал ему оторваться, не давал соскочить или упасть и уверенно гнал его тело, голову и мозги по этой накатанной колее. Снова реклама, снова в кого-то стреляли, но справедливый конец сменился на гору трупов. Видимо, справедливость наступит потом. В самом конце. Когда всю эту гору закопают, тогда и наступит момент очищения… катарсиса, - вспомнил он о том, что несет искусство. - Очищение! Обновление души! Трепетный финал!

И он, вцепившись в подлокотники дивана, ждал его. Но его все не было! Не было этого финала и трепетного конца тоже, только гора трупов…

Потом криминальные новости. Жвачка снова полезла ему в рот, а маньяк уже разгуливал по городу, поджидая своих малолетних жертв. Какая-то женщина с пьяным лицом топором рубила своего сожителя на части, какой-то автомобиль сносил целую остановку с людьми, чиновника хватали с поличным, а он запихивал толстые пачки купюр себе в рот. Пачки были большими, но рот тоже большой. Гигантский рот! Но пачек было много! Очень много! А он все запихивал и глотал,… он уменьшал своим хорошим аппетитом свой срок. И все следили и даже болели за него. Стоит этому толстяку съесть все, и игра продолжится. Он снова будет на свободе. Он победит! И опять станет есть такие же пачки уже в другом кабинете или другой передаче… Маньяк приближался, он уже достал свою удавку и вот-вот должен был наброситься на свою жертву. Удавка с удовольствием вцепится в горло и будет сдавливать и ломать хрупкие кости… Последние звуки из задушенной гортани вырвутся наружу, а дальше конец!… Он был уже очень близок! Он уже настигал!

- Реклама!!! Где эта чертова реклама? Когда она так нужна – ее нет!

И, наконец, спасительные памперсы и гигиенические прокладки полезли с экрана, закрывая его целиком от этого ужаса. И он, спасенный, счастливый, с памперсом на голове и ртом, забитым жвачкой, теперь смог немного расслабиться и перевести дух. Кабинка остановилась, приглашая сделать еще круг… Кружок… Сделать еще один виток…

Он посмотрел на Галю. Она с интересом глядела на экран,

– привыкла, - подумал он, подивившись ее мужеству. – Разве к этому можно привыкнуть? А где-то сейчас сидит ребенок у телевизора. Он вернулся со своего кружка или еще откуда-то, а родители его на работе! И сейчас он включит этот канал! Или другой,… или третий! Ему станет страшно! Он испортит себе психику, да просто сойдет с ума! Тоже – привык?...

Кабинка американско-русской горки стояла на месте, приглашая сесть и сделать еще кружок. Пожалуй, стоит прерваться. Ненадолго… Он должен знать все!...

Он сделал звук тише, взяв в руки программу передач, начал читать… Все подряд:

Передача - Криминальное происшествие

Передача - Встать – суд идет

Кинофильм - Погоня за монстрами

Передача - Преступление без наказания

Новости - Криминальная Россия

Фильм - Убийство на лестнице

Продолжение фильма - Убийство под лестницей… Лестница-убийца… убийца…

Передача - Дело номер 1

Передача - Дело номер 2

Передача - Приговор

Шоу - Криминальное болото

Шоу - Криминальная топь…

Кинофильм – поцелуй на выстрел…

Ребенку, который где-то сейчас один дома, стало страшно… от одной только программки. Он забился поглубже в большой диван, обложившись подушками, вжался в его спинку. Все время хотелось оглянуться и посмотреть – кто у него за спиной. Там была только стена и ничего больше! Он знал об этом, иначе и быть не могло…, но обернуться не смог. И теперь пространство большой комнаты пугало. В каждый момент из любого уголка могло появиться нечто и наброситься на него. А он уже не успевал оглядываться по сторонам. Нужно найти угол, откуда будет все видно. Просто нужно забиться туда, спрятаться и не высовываться. Он пополз под диван, еле протиснувшись туда. Пахло пылью, было очень тесно, но стало спокойнее. Он немного пришел в себя, но телевизор почему-то не выключил. Почему он его не выключил? Почему он, не отрываясь, смотрит туда, на этот экран, и не может от него оторваться? Он все смотрит и смотрит,… словно этот лучик, исходящий оттуда, немыслимым магическим образом приковал его внимание, его мысли, маленькое его  тело, крошечную жизнь и его судьбу! Теперь он был на привязи у этого магического прибора, который сеял “хорошее, доброе, вечное”…

Леонидов оторвался от программки и своих мыслей. Ему было не по себе. Перевел дух, снова посмотрел на экран.

- Слава Богу, - подумал он. Зазвучала с детства знакомая мелодия, и знакомая заставка обещала показать новости дня. - Можно расслабиться и передохнуть, – подумал он…

Знакомая мелодия закончилась, и тут снова прорвало, он захотел зажмурить глаза. Это не был документальный или художественный фильм. Это не был экран криминальных сообщений. Шли самые обыкновенные новости. Новости сегодняшнего дня:

- В результате беспорядков в Лондоне 8 полицейских получили ранения, один человек погиб…

А толпы людей уже крушили витрины магазинов, поджигали машины, забрасывая полицейских камнями и бутылками с зажигательной смесью и растаскивая все награбленное…

- В отношении напавших на АЗС возбудили уголовное дело…

Теперь камера наблюдения показывала пятерых в масках, которые из маленького окошечка вытаскивали прямо за волосы девушку-служащую, потом врывались внутрь заправки и расстреливали кассу. Запихивали деньги за пазуху и убегали, прихватив несчастную с собой…

- На дороге перевернулся грузовик…

Несколько машин, сбившись в стайку на трассе, в темноте, под дождем, образовали собой светящееся пятно, а в середине его пылал автомобиль, и сквозь прозрачные окна были видны лица еще не задохнувшихся, еще живых людей… Эти зрители на дороге достали свои телефоны и камеры и начали снимать. Почему они не помогут им? Почему не откроют двери, не разобьют окна, ведь в машине люди! Они еще живы! А толпа зевак все стояла и продолжала снимать свое эксклюзивное кино…

- В Подмосковье сотни людей тушат торфяной пожар…

Ветки горели, яркие огоньки выстреливали своими разрядами из высохшей коры, и огонь мчался по верхушкам деревьев, по лужайкам, по крышам домов. А веселый ветерок, подхватывал его, помогая и не давая затухнуть и прекратить этот праздничный фейерверк…

- Кризис на финансовых рынках…

- Чрезвычайное положение из-за вспышки чумы…

- В Сирии в мятежный город введены танки…

- В Н… области в результате пожара сгорели 3 частных дома. Погибли люди…

- В Пакистане при взрыве уничтожены 16 бензовозов с топливом…

- Погибли люди…

- Погибли люди…

- Погибли люди…

Этот круг на его горке, на веселом аттракционе давался тяжелее всего. Это были самые обыкновенные новости. Но то, что случилось сегодня, то, что еще происходит где-то или уже произошло, напоминало апокалипсис, конец света…

Галя сидела и продолжала спокойно смотреть на экран.

– Привыкла… Давно привыкла…

Тележка остановилась и замерла. Он отстегнулся. Он устало смотрел на экран, где шли новости погоды. Теперь уже ничего не могло произойти… только погода… Погода и больше ничего.

         Как могло случиться, что кроме погоды, сегодня ничего хорошего в мире не произошло? Люди, проснувшись, не посмотрели на небо и солнце, не улыбнулись друг другу. Не подарили кому-то цветы, не сходили на премьеру... Значит, не было сегодня премьеры! Неба и солнца тоже!... Цветов не было и людей!… Вообще, никого не было!… Никого и ничего… Кроме погоды…

- Но, кто-то это делает? Кто-то собирает по всему миру все эти ужасы и превращает наш день в кошмар… И жизнь нашу тоже…

Последний раз взглянув на экран и получив напоследок по лицу и ушам порцией рекламы, он выключил телевизор.

- Ну, как, мой писатель? – спросила его она. – Понравилось?

- Очень! – воскликнул он, - особенно про маньяка и про пожирателя денег.

- Ну, я же тебе говорила! – воскликнула она. – Ты очень много теряешь… Ладно, я тебе больше не нужна?... Я пойду… Сейчас начнется мой сериал…

Она даже не представляла, как сейчас была ему нужна. После всего увиденного и услышанного. Ему было тошно, было не по себе… Но она ушла, и теперь только книги, тысячи его книг оставались рядом. И вид этих небоскребов, отражающих вечернее солнце, приводил его мысли и чувства в порядок, в уютный привычный покой, который он так долго берег и сохранял для себя… Для себя… А как же они?... А тот ребенок, который один дома?...

                                                        - 20 –

         Лето закончилось. Оно растворило свою жару в холодных осенних лужах. Люди, вернувшись из отпусков, забросили свои летние дела и начинали жить по-новому – по-осеннему. Они начинали свой сезон. А поэтому ему не жалко было расставаться с этим жарким летом. Летом, которое, отобрав немало сил и времени, подарило некоторый опыт в том непростом деле, за которое они с Галей взялись… и с Ангелом тоже…

Он почти ничего не написал за это лето. Он не мог писать, потому что каждый день, просыпаясь и заходя в свой кабинет, видел, как на него смотрели с укоризной его книги. Горы книг. Небоскребы книг. А он все никак не мог расстаться с ними. Осень заморозила свои холодные лужи в первом морозце, снегом запорошила город и улицы, и только его пестрая улица и его небоскребы стояли, подпирая потолок, не тронутые и никому не нужные. Пока не нужные никому… Ни один магазин не желал брать четыре книжки у автора, у частного лица, у какого-то Леонидова. Ни одна книготорговая компания не хотела работать с неизвестным писателем. Никто не изъявил желания даже прочитать их, поскольку книги теперь читать совсем не нужно. И только одно брезжило где-то вдалеке, в начале следующего лета, в день, когда состоится премьера фильма, и тогда,… только тогда,… может быть,… его книги захотят покупать и читать.

Но, неожиданно произошло событие, которое внезапно изменило их такую спокойную размеренную жизнь, и снова огонек затлел в их потухшем кострище, из которого они так хотели развести большой и веселый костер. И снова появилась надежда...

         Как известно, все в этом мире делается только через знакомых. Ты рождаешься, и тебе помогают явиться на этот свет знакомые акушеры. Ты растешь, и еще не научился говорить, а через знакомых тебе уже подыскивают “правильную” школу. Через знакомых поступаешь в институт, потом через других знакомых находишь престижную работу. Уже сам обрастаешь знакомыми, и дальше идешь по жизни шаг за шагом, не сам по себе, а только с их помощью. Иногда кажется, что если бы не было знакомого акушера, ты бы просто не родился. А если бы и родился, то без следующего знакомого не вырос и не выучился… Да, просто не смог бы выжить…

По-видимому, при входе в этот мир следовало бы поставить ангела или кого-то еще, кто задавал бы один простой вопрос: - У ваших родителей есть знакомства?

И если окажется, что нет, то и не стоит такого сюда впускать – все равно скоро ни с чем вернется обратно. Без знакомых на этом свете делать просто нечего. И если уж ты явился сюда и имеешь хоть семь пядей во лбу, и чего-то очень захотел в этой жизни сам по себе, все обречено на провал. И никакой Ангел не поможет. Единственное, что будет тебе позволительно без чьей-либо помощи - покинуть этот мир навсегда...  Так устроена жизнь…

         Галя последнее время, устав предпринимать какие-либо попытки, по-видимому, успокоилась. Ангел где-то пропадал по своим ангельским делам. Видимо, у него были еще какие-то подопечные-клиенты более сговорчивые и послушные, и теперь он появлялся редко. Проверял наличие книг под потолком,  что-то ворчал, советовал и удалялся восвояси. Но однажды он принес новость.

Гале позвонил один ее старый знакомый. А у него был еще один знакомый. И, наконец, у того тоже был знакомый… писатель. А у писателя был знакомый поэт и издатель. Очень уважаемый человек, которого знали в поэтическом мире и не только знали, но и печатали… Впрочем, печатал он себя сам. Издавал книги свои и чужие и выпускал собственный Литературный журнал. Словом, появился еще один шанс, который не использовать было нельзя. Галя позвонила ему и договорилась о встрече. Поэт-издатель сказал ей, что сначала должен прочитать книги Леонидова, и только тогда он даст ответ, станет ли помогать ему.

- Чем он сможет помочь? - спросила Галя у писателя – знакомого поэта-издателя, привезя ему книги Леонидова. Тот ответил просто, - если Тепанов возьмется – он СДЕЛАЕТ! Обязательно сделает! Его услуги будут стоить,… и он озвучил сумму затрат. Как ни странно, это были не миллионы и не миллиарды, а вполне соизмеримая с их возможностями цена, которую они могли заплатить за пиар и продвижение Леонидова на книжный рынок, за пропуск в этот новый для него мир.

- Это все, что у нас осталось, - возразил ей Леонидов.

- По странной случайности, это ровно столько, сколько у нас осталось, и мы заплатим эти деньги! – ликовала Галя. - Это же знакомый! Очень близкий знакомый знакомого моего знакомого, его знакомого писателя!

- Ты поняла, что сказала? – спросил ее Леонидов.

- Это наш шанс! – воскликнула она.

- Тепанов… А тебе не кажется, что в его имени чего-то не хватает? – спросил он ее.

- Да, пожалуй, чего-то не хватает, - задумалась она, но потом отмахнулась. – Это не важно. Главное, чтобы ему понравились твои книги, иначе он не возьмется…

Когда Леонидов услышал эту фразу, он понял, что это действительно его шанс! За эти два года,… за долгие два года ни один издатель не изъявил желания прочитать его книг. Ни один книготорговец не хотел даже взять их в руки, а тут… некто собрался их прочитать! И теперь они ждали его ответа. То были мучительные дни. От мнения этого человека сейчас зависело все. Ему были важны не фантики и обложки, а книги. Его книги! Его мысли! И это подкупало! Только профессионал мог так отнестись к его работе, и никакие знакомые здесь не нужны. Известный издатель и поэт, главный редактор Литературного журнала сейчас решал его судьбу – он читал его книги! А это было главное! И этот день наступил!

- Леонидов, собирайся! Он ждет тебя! Бери деньги и езжай! И доброго Ангела возьми с собой, он теперь снова с нами! И надень свой костюм…

                                               - 21 -

         Они долго шли по улице в центре старой Москвы, разыскивая нужный дом. Они, эти двое - он и его Ангел. Галю они не взяли с собой. В конце концов, она здесь была не нужна. Теперь это было его делом - познакомиться и подписать договор. Его и Ангела...

         Так вдвоем они шли по замерзшей ледяной Москве, уверенно скользя по улице, вот только нужного дома никак не находили. Дом номер 17-Б таинственно скрывался от них. Это была какая-то игра. 17-А стоял, гордо выпячиваясь своим номером таблички, в глубине прятался 17-Г, а буква Б была пропущена в этой нумерации. Наконец, он не выдержал и позвонил поэту-издателю. Тот бодро отозвался и произнес:

- Вы видите перед собой Г?

- Да, видим.

- Видите рядом маленький В.

- Нет, не видим.

Улица казалась таинственной и скрывала от них свои дома.

- Посмотрите еще раз, - терпеливо продолжал издатель, - маленький В - он прямо перед вами.

Наконец, ангел показал ему на крошечную трансформаторную будку. На ней и светилась синим цветом табличка с номером 17-В.

- Нашли! - воскликнул он.

- А напротив и расположен мой Б! - произнес издатель... Он повесил трубку, и теперь наши двое огляделись по сторонам. 17-В был маленькой кирпичной будкой, и вывеска с номером занимала большую часть его стены. Но на этой улице он считался целым домом. Удивительная улица. Удивительные дома, но где же Б? Напротив лишь какая-то полукруглая стена и больше ничего... Они в последний раз обернулись на крошечный В-дом. Маленький сказочный заснеженный кубик с гордой вывеской 17-В, который мнил себя целым домом, и пошли вдоль округлой стены. Вывески на ней не было никакой. На ней, вообще, ничего не было. Ни дверей, ни окон, ни крыльца... Не было ничего... Он так хорошо знал Москву, а тут заблудился в трех соснах... В трех домах. Чудо-улица! Чудо-дом 17-Б! Его поистине ожидало чудо, поэтому и не давалось так просто и легко. Чудо нужно заслужить. И нечто приятным трепетом завибрировало, затрепетало в глубине его души. Дом пока скрывался от них, он был где-то рядом, и готовился внезапно появиться в своем таинственном сказочном великолепии, пригласить их туда, подарив новую жизнь и новую неизведанную сказку. Сердце учащенно билось...

- Стоять! - услышал он голос Ангела. - Дальше мы не пойдем. Посмотри, что это? - он в ужасе смотрел на эту округлую стену и дальше куда-то наверх. А там скрывалась макушка, ослепленная зимним заледеневшим солнцем. - Ты понял, что это? – продолжал свое исследование ангел.

- Нет! - прищурился Леонидов от яркого света.

- Это же Храм! - воскликнул ангел.

- В каком-то смысле нам и нужен Храм, – обрадовался Леонидов такому совпадению. - Храм с номером 17-Б, - добавил он.

- Ты не понимаешь, Леонидов, - продолжал Ангел. - С этого Храма сбросили кресты! Теперь это не Храм, а только его стены.

- Ну, и что? – удивился тот.

- А ты не понимаешь?

- Нет, - воскликнул Леонидов.

- Храм без крестов, без икон!... Сто лет назад с него сбросили купол и колокола, разграбили и оставили на поругание!... А ты не понимаешь!!! – волновался его Ангел. Его добрый справедливый Ангел… Теперь он начинал понимать его волнение. Это было округлое здание, которое некогда было церковью. Но теперь лишь красная стена и вход, заделанный кирпичом.

- Ну, и что? – смеясь, воскликнул он.

- И ты говоришь – ну, и что? – трепетал Ангел, - сам не понимаешь? Храм без крестов! Если из него выносят иконы и оскверняют, что теперь там в этих стенах остается?

Он недоуменно молчал, и тогда Ангел продолжил:

 - Свято место пусто не бывает. Ты знаешь, кто теперь там мог поселиться?

Теперь Леонидов понял, что смущало Ангела. Он засмеялся и посмотрел на него, сказав: - Ну, нельзя же быть таким суеверным.

- И это ты говоришь мне? – уже заорал на него ангел. - Мы не пойдем дальше! Ты слышишь меня??? Мы не пойдем!!!

- Хорошо, пойду один, - согласился Леонидов, скрывая улыбку. - Помоги хотя бы найти вход!

- Нет! – вопил Ангел на всю улицу со странными домами и номерами и полукруглыми стенами. – НЕТ!!!

- Нет? - воскликнул Леонидов. - Удивительная способность все портить, - подумал он про себя, как будто Ангел его не мог услышать. Но было все равно - этот Ангел ему уже надоел.

- Не веришь мне, принеси сюда кошку. Посмотрим, как она отсюда рванет! – продолжал убеждать Ангел.

- Ты предлагаешь сейчас мне идти за кошкой? - воскликнул он, - где я возьму ее? Ты в своем уме?

- Не веришь мне, ступай за кошкой! - настаивал Ангел. - Даже та почует этот дух...

Но Леонидов уже не обращал внимания ни на Ангела, ни на его вопли. Теперь его неотвратимо потянуло в это загадочное здание. Он обошел его кругом еще раз. Потом еще... Входа не было! Его действительно не было… Только гладкая полукруглая стена! Разве такое возможно??? Такой большой дом без дверей и даже без окон??? И вдруг маленькие ступеньки возникли прямо перед его глазами, а внизу находились крошечный коридорчик и маленькая дверь! Они появились внезапно, приглашая войти, предлагая спуститься по ним, сделать шаг и открыть ту маленькую дверь…

- Не смей! - закричал ангел в последний раз.

Этих ступеней не было еще пару минут назад... Их не было, он это помнил точно! Он обошел этот дом несколько раз! И тут они появились,… возникли,... ниоткуда. Это был вход... куда-то вниз, и теперь он манил своей загадкой,… тайной.

- Интересно. Если так сложно было найти сюда вход, найдется ли выход? - мелькнуло напоследок в его голове. Но он уже спускался по этим ступеням, и солнце вместе с ангелом оставили его одного. Он открыл старенькую ветхую дверь и погрузился во мрак...

         Пока глаза привыкали к темноте, стоял на месте. Потом начали возникать какие-то очертания, и он, почти на ощупь, пошел по кривым коридорам, а над головой висел низкий потолок.

- Может, вернуться к Ангелу? - промелькнуло в его сознании. Мелькнуло и погасло черной лампадкой.

- Здравствуйте! Господин Леонидов! – окликнул его дружелюбный голос. - Рад вас видеть. Пойдемте!

Перед ним стоял высокий худой человек, который приглашал его в какую-то комнату. Дверь скрипнула и закрылась за его спиной. Крошечное помещение, тусклый свет лампочки. Никаких окон и даже намеков на воспоминания о солнечном свете и ясном морозном дне. Он огляделся. Крошечная коморка, облезлые стены, низкий потолок,… пара стульев и стол… А на стенах этих висело множество картинок в деревянных рамках.

- Иконы, - подумал он, потом пригляделся… Нет, не иконы. Какие-то грамоты, наградные листы, фотографии с печатями. Целая стена с фотографиями и грамотами в рамках. Он начал про себя читать:

- …Поэту Тепанову литературная премия им. Достоевского!...

Литературная премия им. Чехова!...

Литературная премия им. Шолохова!...

Премия Э. Хемингуэя!...

Премия Х. Кортасара!...

Грамота за вклад в литературную деятельность!...

Премия Союза Журналистов Подмосковья…

Премия Союза Писателей  21 века!...

Снова какие-то премии… премии...

Горький, Шолохов, Толстой, Тютчев, Пришвин... Все эти гениальные, его любимые писатели и поэты снизошли до этого издателя, поэта и деятеля, уделив ему своё благосклонное внимание и почтение на этой стене! Эта стена была, словно иконостас, а на нем признания, поздравления, премии... Много, очень много признательных бумаг, целая стена в деревянной оправе!...

- Вот настоящий Храм искусств! – подумал он. - Вот каким должен быть Храм! Наконец, он его нашел! Серые облезлые стены, низенький потолок, никаких дорогих офисов и секретарши у входа. Сидит здесь этот удивительный человек и творит. И помогает другим. Он беден. У него нет миллионов и миллиардов, и, видимо, ничего вообще нет, кроме этого подвального помещения и… его стихов. Поэтому все эти великие и собрались здесь, в этом подвале, чтобы его поддержать и почтить своим вниманием. Храм искусств, Храм поэзии, Храм книг!... Таким он и должен быть!...

Теперь его совсем не смущал это маленький обшарпанный офис. Наоборот! Он помнил из своей далекой юности, как  точно в таких же подвалах рождались маленькие театры в его старой любимой Москве. Собирались актеры и режиссеры, просто талантливые люди и превращали эти заброшенные помещения в настоящие театры, где по вечерам набивалось много народу, чтобы посмотреть спектакль. Это была целая эпоха, десять или двадцать лет сотни таких маленьких театров несли радость людям. И было все равно, какие там стены, какие им платят деньги. Главное Театр! А для кого-то главным было выходить каждый вечер на подмостки и творить!...

Потом все исчезло. Было стерто. Все было сметено временем… А время сдало эти подвалы в аренду под склады… А тут этот удивительный человек и его подвал! Он пришел по адресу!......

         Голос этого человека спокойно и вкрадчиво что-то говорил, обволакивая, притягивая к себе. Этот голос внушал абсолютное доверие, и поэтому, когда Леонидов услышал слово ДОГОВОР, сразу же сказал: - Мне не нужно никакого договора, вполне достаточно, что вас рекомендовал писатель. - И он назвал имя неизвестного ему человека. Знакомого одного знакомого, знакомого его жены.

- Вы уверены? – спросил Тепанов.

- Ну, конечно! – ответил Леонидов. - Главное, что мои книги вам понравились, а ваш друг-писатель заверил, что если Тепанов возьмется, он СДЕЛАЕТ. Для меня этого вполне достаточно.

Тепанов внимательно на него посмотрел, подумал и произнес:

- И все-таки давайте подпишем с вами договор, - мягко настаивал он, - для порядка, так сказать.

- Удивительная порядочность, - подумал Леонидов, подписывая, не читая. – Он готов был выложить ему деньги под честное слово, а тот по собственной инициативе предлагает ему гарантии. Такое сегодня редко встретишь. Впрочем, если человек занимается творчеством, возможны лишь порядочные отношения и не иначе. Он его прекрасно понимал. Сам на его месте поступил бы точно так же.

Тепанов забрал свой экземпляр, отдав Леонидову другой, сказав, - на досуге ознакомьтесь, - и стал пересчитывать деньги. Денег было немного – всего-то несколько пачек тысячных купюр, не долларов, а рублей. Не миллионы!... Не доллары!... Но тот пунктуально выполнял эту работу. И на мгновение Леонидову показалось, что делает он это как-то стыдливо. – Не привык человек работать с деньгами, - подумал он, вспоминая свой опыт. Он продолжал смотреть на него и поневоле залюбовался. Его пальцы, которые так бережно и даже нежно перебирали эти презренные бумаги, сейчас напоминали пальцы скрипача – длинные и тонкие. Поэт,… издатель,… с руками музыканта,… - где сегодня такое увидишь? Робко считает эти бумажки. Потом все потратит на гонорары критикам, на рекламные статьи в платных газетах, новостных сайтах и ничего не оставит себе! Делает это для удовольствия! Просто из желания помочь! Вот удивительный человек, - подумал он, вспоминая тех людей, с которыми работал долгие годы. Все умели считать деньги, умели их зарабатывать и делали это уверенно и азартно, а этот считает несколько пачек этих купюр и чуть не краснеет.

Наконец, подсчет был окончен. Тепанов все-таки покраснел и спрятал их в какую-то коробку (сейфа здесь не было).

- Вы напрасно не стали читать договор, - сказал он, – я там прописал ряд мер, которые мы будем предпринимать для продвижения ваших книг, - произнес он.

- Мы можем просто поговорить об этом, пока я здесь, - сказал Леонидов. Поэт задумался и продолжил.

- Сначала мы напечатаем две ваши книги небольшими тиражами – по триста штук… Это входит в стоимость нашего договора.

- Я могу вам отдать свои, - возразил Леонидов, - у меня уже напечатан большой тираж.

- Нет, - мы напечатаем их сами, - спокойно возразил Тепанов. – Мы должны откорректировать, потом отредактировать, изменить дизайн обложек, напечатать и только потом распространять.

- Вы будете что-то менять? – нервно спросил Леонидов.

- Успокойтесь, - ответил тот, - я не собираюсь ничего портить, да, и менять там нечего. Книги написаны профессионально, но необходимую корректуру мы все же проведем. Даже Чехова редактировали, - произнес он и посмотрел на стену-иконостас с портретом классика.

Леонидов успокоился и еще раз убедился в том, что не ошибся адресом.

- Я семнадцать лет работаю в издательском деле и сделаю это профессионально, - добавил он. – А потом…

Леонидов замер. Сейчас ему поведают, как будет продвигаться этот новый бренд под названием Леонидов. Этот никому неизвестный автор…

- …потом мы будем писать с моими коллегами, известными критиками, рецензии и статьи, будем печатать их в разных газетах и размещать на литературных ресурсах в Интернете. Мы разместим ваше интервью в моём Литературном журнале, который выходит пятитысячным тиражом. Потом… вам дадут одну из премий, - и он посмотрел на стену с классиками. – Те, словно закивали ему оттуда, соглашаясь с таким решением, -  и, наконец!… он замолчал. Леонидов тоже молчал, боясь нарушить эту волнительную тишину каким-нибудь нелепым замечанием, - и, наконец, будем продавать! Я думаю, через четыре месяца мы выйдем на тиражи в пять тысяч экземпляров! Во всяком случае, обеспечим такой спрос! Мы будем работать с крупной книготорговой фирмой, которая держит добрую половину рынка страны. Вас будут читать! Ваши книги будут продаваться во всех крупных магазинах столицы и не только…

         Леонидов был счастлив. Он не смел надеяться на такое. Всего четыре месяца, и тысячи его книг разойдутся по рукам читателей. Его будут покупать! Его будут читать! Он снова посмотрел на этого высокого худого человека-поэта-издателя. Тот был в стареньком пиджаке, под которым была какая-то серенькая водолазка, и ему стало неудобно за свой вид. Только сейчас он понял, как несуразно выглядел его костюм от великого Маэстро Кутюрье в этих стенах. Здесь не нужны были ни обложки, ни фантики, ни ленточки, ни прочие аксессуары, превращающие его книги в сувенирную продукцию. Здесь нужны были только рукописи его книг и он сам – такой, какой есть, без всяких изысков и костюмов…

Они попрощались, и он покинул это странное волшебное помещение, напоминающее келью монаха.

– Все-таки не всегда нужно слушать своего Ангела, особенно, если ты чего-нибудь да стоишь, - подумал он, выходя на улицу, где солнце нещадно резануло его по глазам своим ослепительным зимним светом.

- Выход из подземелья был найден! А он так волновался! - подумал Леонидов напоследок, обходя полукруглое здание-храм... Храм книг…

                                               - 22 –

         Пожилая женщина сидела перед телефонным аппаратом и заметно волновалась. На ней был какой-то несуразный праздничный костюм, необычная прическа и макияж, который совсем не скрывал ее морщин и возраста. Видимо, она куда-то собиралась или уже собралась. В место совсем необычное для нее и теперь чувствовала себя неловко и некомфортно. Она немного волновалась, сидела, смотрела по сторонам и думала, потом сняла трубку с телефонного аппарата и нервно набрала номер.

- Георгий?... Гоша?... Здравствуй! – тихо произнесла она.

На другом конце провода послышался какой-то шорох, а затем обрадованный голос приветствовал ее.

- Марина Сергеевна! Здравствуйте! Как давно вы не звонили.

Голос Гоши был восторженным и по-детски наивным. Он совсем не напоминал того уставшего изможденного человека, который так часто теперь снимал эту трубку и сразу же нервно клал ее на место. Он давно ни с кем не разговаривал по телефону, хотя ему звонили часто, звонили каждый день. Просто было не с кем поговорить. А тут этот звонок. Звонок из его далекого детства.

Женщина задумалась и спросила: - Как ты, Гоша, как твои дела? Как мама?

- Спасибо, Марина Сергеевна, - обрадовался он такому человеческому вопросу. – Я хорошо, мама тоже хорошо.

Он задумался и добавил: - Давно хотел вам позвонить, но все не решался. Вы все там же, в нашей школе? По-прежнему преподаете математику?

- Да, Гоша, все там же, все по-прежнему. Куда я от вас денусь, - устало ответила она.

- Я очень рад вас слышать. Вы не представляете, как я сейчас рад с вами поговорить! – воскликнул он.

- Я прочитала твою работу, - сказала она. – Гоша, я пока не совсем поняла, что ты имел ввиду… Но, ты молодец, ты умница, я всегда верила в тебя…

- Спасибо, Марина Сергеевна! Я готов объяснить вам! Честно говоря, за последние годы вы первая, кто спросил меня о моей работе… Там нет ничего сложного…

Марина Сергеевна поправила прическу, огляделась испуганно по сторонам и тихо произнесла: - Гоша, потом…, потом объяснишь…, не сейчас…, скажи, мне…

Она немного помолчала, покраснела, и даже толстый слой краски на ее лице не смог спрятать стыдливый румянец…

- Гоша, скажи мне… А почему ты не взял этот миллион?

- Как? – голос совершенно опешившего человека задал ей этот вопрос.

- Марина Сергеевна! И вы тоже? Зачем вам это? Почему вы спрашиваете?... Вы всегда учили, что мы просто должны делать хорошо свое дело. Делать его просто хорошо не ради чего-то, а ради науки!...

Женщина схватилась за голову, нечаянно сбив свою нелепую прическу, хотя сейчас ей было все равно.

- Гоша, так надо… Прости меня. Гоша, это интервью… Сейчас мы в прямом эфире… Мне заплатили…

И тут какая-то фигура в немыслимом наряде промелькнула рядом с ней. Это был фантастическим образом одетый человек… Или не человек вовсе. Он кинулся к ней и после ее последней фразы отгрыз половину трубки, которую та зажимала в своей руке. Судя по его зубам, это был вовсе не человек, хотя, кто его знает. Разговаривал он на настоящем человеческом языке, только в выражении его лица или мордочки, было что-то звериное.

- Стоп!!! – заорал он на все это огромное помещение, выплевывая кусок трубки из своей пасти. А помещение было огромным. Оно внезапно заполнилось ярким светом, и перед нашими глазами неожиданно возникла та самая студия, где свет софитов и прожекторов теперь нещадно слепил глаза…

- А вот и мы! – закричал немыслимый человек. – А вот и наше Шоу! Не ждали???  - и он дико захохотал. - Мы снова в прямом эфире и снова наша передача о человеке и его миллионе!!!...

- Миллионе… миллионе…, - вторили голоса сотен людей, уже заполнявших это огромное помещение. Они занимали свои места, Шоу начиналось.

- Итак, - продолжал ведущий, - мы продолжаем нашу передачу, и сегодня у нас в гостях многие-многие, знавшие ЕГО. Только что говорила его учительница математики, - и он подтолкнул ее небрежно с места у обгрызанного аппарата. По-видимому, она уже свое сказала… Или сказала не совсем то...

- Сейчас здесь находятся его друзья и коллеги, знакомые и враги… Ну, как бывает у всех людей – все его окружение. Нет здесь только его самого. Что же, продолжим без него!!!

И зал откликнулся приветливым рычанием и возгласами, -  продолжим…, миллион…, миллион…, миллион…

- Кто хочет выступить, кто хочет начать эту встречу друзей? С кого начнем? Гоша, ты с нами? – и он посмотрел в камеру. - Гоша, включай телевизор, включай наше Шоу и будь с нами… А мы будем с тобой!

Если присмотреться внимательней, можно было заметить, что сегодня в этой просторной студии находились по большей части люди. Настоящие люди, совсем неизвестные, незнакомые нам и поэтому неинтересные. Но, очень любопытно было послушать их, узнать, что они скажут про Него. А голос ведущего уже дрожал от нетерпения, и зрители, прильнув к экранам своих телевизоров, тоже испытывали отчаянный голод от нехватки информации, требуя пищи и зрелищ! Настоящего зрелища и настоящего Шоу…

- Итак, только что мы установили контакт с Гошей. И поскольку он всех вас хорошо знает и помнит, он не оторвется от экрана телевизора и будет смотреть на вас. Вы, так сказать, заложники положения, а он наш заложник и фигурант по делу о миллионе… Прошу, господа, – вам слово… Говорите всю правду, говорите, все, что вам вздумается, пусть он послушает нас… Слово предоставляется его недавнему коллеге по Математическому институту, в котором он совсем недавно изволил протирать штаны… Пардон, работать… Прошу вас… Прошу…

На сцену вышел маленький человечек, посмотрел в камеру. Потом смутился и не смог произнести ни слова. Его слепило со всех сторон. На него сейчас смотрели миллионы глаз, и он не знал, куда от них деться.

- Смелее, господин математик, смелее. Вы же хотели нам рассказать о вашем коллеге

- Да, да… хотел, - пробурчал тот, – и снова растерянно замолчал.

- Так, расскажите же нам, как господин Клейзмер отобрал у вас пальму первенства, не дал вам сделать открытие. Лишил вас всего…

- Да!!! – внезапно заговорил человечек. – Все было действительно так.

- Вот! Вот!!! – подбадривал его ведущий, словно по хорошо знакомой традиции, стравливая его с противником, как на собачьих боях, а делать это он умел хорошо. - СМЕЛЕЕ! Математик! Вы же великий математик! Вы могли им стать, если бы не Гоша! Расскажите всё! Пусть знают!!!

- Да, это так! Все было именно так! – завелся математик. – Я расскажу!... Я все расскажу!...

Он перевел дух и начал свой рассказ.

- Каждый день, приходя в институт, я ставил перед собой конкретную задачу, я должен был ее решать, но этот человек, этот Клейзмер…

- Что???

- Он просто не давал мне работать, он не позволял мне осуществлять мои планы. Он намеренно отвлекал меня от дел, вставляя палки в колеса,  специально создавая такую атмосферу в отделе, такой климат, где было просто невозможно собраться с мыслями и заниматься наукой!

- Так что же он делал? Чем вам мешал? Интриги? Козни? Кляузы начальству? Мышиная возня у вас за спиной?

- Если бы за спиной, - чуть не плакал математик. – Над головой!

- Над головой? – прошептал ведущий, - как интересно! Продолжайте!

И математик продолжал. Он уже задыхался от возмущения, и теперь яркие лампы прожекторов не мешали ему. Негодование и ярость захватили этого человека всецело.

- Каждый день, приходя на работу, этот человек…, этот Клейзмер, нагло вынимал из кармана свой теннисный мячик и бросал его в стенку. Ничерта сам не делал, тупо наблюдая за мячом. И так целый день… каждый день! А стенка была за моим столом!

- Мячик!!! Стенка!!! – зашипел зал.

- Да, стенка! – заорал математик. – Я был так близок к этому открытию, можно сказать, я был на пороге… в преддверии…, а тут этот мячик над моей головой, и так целый день, месяц… год за годом. Каждый день я приходил на работу и вынужден был уворачиваться от этого мяча, а он все бросал и бросал.

Математик был в ярости, слезы бессилия застилали его глаза и блестели в ярком свете прожекторов.

- Это мой миллион! – внезапно завопил он на весь зал.

- Он должен отдать его мне! Вот почему он его не берет – ему просто стыдно!!!

- Стыдно… стыдно…, - вторил зал.

- Это мой миллион!..., - продолжал кричать он.

- Миллион!... Миллион!... Миллион!... - эхом гудел разъяренный зал.

- Он должен отдать его мне!!! – не мог остановиться математик.

- Вот первое свидетельство нашего гостя! – нетерпеливо ворвался ведущий, - вот первый факт! Математик Гоша намеренно, изуистически, год за годом мешал нашему математику, методически вставляя палки в колеса, то есть, бросая теннисный мячик над его головой, и в итоге лишил его миллиона… Спасибо, спасибо, дорогой друг, не расстраивайтесь, садитесь на место… Садитесь,… садитесь же! – теперь он тщетно попытался столкнуть математика со сцены, но тот упирался и продолжал кричать…

- Сидеть! – неожиданно для всех заорал ведущий, и несчастный оратор замолчал, тупо уставился на него, приходя в себя.

- Дайте ему воды, - уже мягче добавил ведущий, - пусть полакает воды… Пусть успокоится… Так, кто еще?…

И он оглядел по-хозяйски зал, выбирая следующую жертву.

- Давайте вы, - и он ткнул своим пальцем в какого-то человечка. Тот, словно ожидая этого, подскочил на месте.

- Это сокурсник нашего Гоши, - представил ведущий, - еще один математик, только несостоявшийся. Прошу, вам слово.

- Гоша, ты помнишь меня? – зло начал человечек, - ты помнишь, как мы с тобой сидели за одним столом на лекциях, как мучились на семинарах. А потом… что ты сделал потом?

- Что он сделал? – зашипел зал.

- Он дал мне однажды списать, да так списать, что меня выгнали из института.

- Он был бездарным студентом, двоечником?

- Нет, сам он учился на отлично, но он подсунул мне такое решение одной задачки, которое не смог объяснить никто, даже преподаватель. А я тем более.

- Но ответ сошелся? – спросил ведущий.

- Ответ сошелся, - сказал человечек, - но этого решения объяснить я не мог, и никто не мог… Он намеренно издевался надо мной. Он все задачки решал в уме и потом выдавал ответы, а мне подсунул свое гениальное решение… Я не смог объяснить, и меня выгнали… Только спустя год, в нашем институте согласились с таким решением, но меня там уже не было… Это мой миллион! – внезапно прокричал он. - Если бы меня из-за него не выгнали, я бы закончил университет, потом сделал бы это открытие, и тогда я, а не этот Клейзмер, получал бы его.

Он осекся и, спокойно ухмыляясь, проговорил, - ну, и черт с ним, с этим жалким миллионом – одним меньше – одним больше… Нагениальничал, Гоша?

И он грозно посмотрел в камеру.

- А вот теперь посмотри на меня. Кто ты есть, а кто я? Ты получал зарплатку в 500 рублей в своем институтишке, а я стал депутатом, уважаемым человеком, а ты ютишься в своей каморке. Кто ты такой, Гоша? Ну, кто ты такой? А кто я?... Обгениальничался? То-то же… Задачку он решил, понимаешь… А я решаю судьбы тысяч людей! Я член собрания! Я член ассоциации! Я член…

- Член… член…, - повторял зал. Несостоявшийся математик поправил на себе правильный костюмчик и сел на свое место.

- Продолжаем, господа, не теряем темпа, у нас еще очень много фактов, много доказательств…

- А ты помнишь, Гоша, как тебе велели в нашем институте помочь мне с диссертацией? – продолжил новый докладчик. - Или ты уже забыл? Гениальный ты наш! Мне светила блестящая защита, блестящая карьера, а тебе, ничтожному аспиранту, просто нужно было написать мне диссертацию и все. Что же ответил ты? Не помнишь? “Это не честно!”... Ха-ха-ха! Детский лепет какой-то. С твоей-то фамилией говорить о честности? Тебе обещали продвижение по службе, тебе хотели добавить к зарплате… 20 рублей, а ты отказался… Гоша, если бы ты, салага, в армии такое сказал “старику”, тебя бы размазали по стенке… Да, где тебе знать про настоящую службу с твоей-то фамилией? Гениальный ты наш, честный!... А теперь сиди и слушай всю правду. Да, мне заплатили сегодня, но за правду нужно платить…

- Спокойно, спокойно, - перебил его ведущий, показав свои зубы, - сядьте на место… Кстати, о честности, - добавил он, - у нас есть еще одно любопытное свидетельство. Прошу вас.

Слово взял одноклассник Клейзмера.

- Гоша, я ничего не хочу сказать против тебя, просто мне з…

- Так, по существу, пожалуйста, - зарычал на него ведущий.

- По существу,… хорошо, по существу, - вздохнул одноклассник.

- Гоша был действительно очень честным мальчиком, - продолжил он. - Гоша, я ничего не хочу сказать, но ты помнишь, как мы с тобой ходили в бассейн? Мы с Гошей вместе ходили в один бассейн. А Гоша был очень послушным сыном. Гоша всегда слушался маму, выполняя все ее просьбы. Но как человек гениальный, мог что-то забыть. Да, он часто забывал завязывать шнурки на кедах. И тогда мама его попросила, чтобы он всегда был только в зашнурованных кедах. А если Гоша что обещал, обмануть не мог. И однажды я заметил, как он…

- Что? – подбодрил ведущий.

- Он плавает в бассейне в кедах.

- Ха-ха-ха, – засмеялся зал.

- В кедах, - повторил одноклассник. - Я спросил: - “Гоша, почему ты не снимешь кеды?” Тот ответил: - “Я не могу их снять, я не должен их развязывать, я обещал маме”… Вот таким Гоша был в детстве, - закончил он.

- А как же он снимал брюки, простите, - прошептал ведущий.

Одноклассник подумал, почесал затылок и произнес: - Никто так и не понял этого… Он делал это каким-то непостижимым способом. Он же математик,… геометрия была его коньком. Он делал какие-то немыслимые движения, и брюки оказывались в его шкафчике, а кеды оставались с завязанными шнурками. Он не мог их снять – он же обещал маме.

- Ммамме… ммамме…, - вторил зал.

- А ты помнишь, как мы ходили с тобой в детский сад, - поднялась с места полная блондинка. – Я ничего не хочу сказать, просто, мне…, - и она посмотрела на ведущего, потом осеклась и продолжила, - ты помнишь, как не хватало на всех… горшочков? - и она покраснела, - и тогда ты предлагал свой горшочек всякому, кто хотел пописать. А однажды ты не выдержал,… ну не утерпел, и пока я сидела на твоем горшке, ты…

- Что? – взвизгнул ведущий.

- Не скажу! – гордо ответила она.

- Вы должны это сказать, вы обязаны! Вам… Ну, просто произнесите это слово. Хотя бы по слогам… Ну, давайте же,... давайте вместе!... О-пи-сал…

- ся!!! – взвизгнула она и выбежала из зала. А зал уже заходился от хохота, стены ходили ходуном, люди раскачивались из стороны в сторону, повторяя по слогам это простое слово, а яркие прожектора освещали студию, в которой с таким трепетом, пунктуально, шаг за шагом расследовалось дело о миллионе…

- А ты помнишь, как мы с тобой ходили в ясельки?...

- А ты помнишь, как мы родились в одном роддоме?...

Клейзмер сидел у телевизора, не в силах оторваться от экрана. Он смотрел на этих людей, многих из которых когда-то знал. Некоторых видел впервые, но не это сейчас было главным. А важно было для него наблюдать за той пожилой женщиной, любимой учительницей, которая помогла ему стать настоящим математиком и так много познать. Это было его детство, он никогда не забывал его и ее тоже… Просто не решался позвонить. А поэтому сейчас с удовольствием сидел у экрана, глядя на нее и вспоминая.

Когда-то молодая и красивая женщина вошла в их класс и представилась. Теперь она будет преподавать главный для них предмет – математику. Она долго говорила, а он уже не слышал ее. Слушал и не слышал, только неотрывно смотрел и любовался. И все же одна фраза отложилась в его памяти навсегда:

- И запомните, дети, - "Человек, не знающий математики, не способен ни к каким другим наукам. Более того, он даже не способен оценить уровень своего невежества, а потому не ищет от него лекарства"... Это сказал один ученый семьсот лет назад. Звали его Роджер Бекон.

Помолчав, добавила: -  А поэтому просто бескорыстно любите ее, изучайте эту науку, и вы станете самыми счастливыми из людей на свете…

И сейчас он снова вспомнил эти слова, сидя перед экраном телевизора, наблюдая за своей любимой учительницей, вспоминая школу и детство.

                                               - 23 –

         Галя была в восторге, читая договор. Они сидели вдвоем в  его комнате, заставленной книгами, и она внимательно изучала текст соглашения, который он подписал в том низеньком тесном, удивительном подвале, подвале-Храме. Правда, теперь рядом с ними не было Ангела. Их сумасбродного, взбалмошного, любимого Ангела, к которому они так привыкли за последнее время. Но, тот, видимо, обиделся и носился где-то по своим делам… или просто прятался от них. - Ничего, одумается, сам придет, - успокаивал себя Леонидов, - нельзя же вечно следовать каким-то нелепым суевериям, когда берешься за большое дело! А дело это теперь по-настоящему начинало его занимать. Он вспоминал, как полгода назад Галя втянула его в это предприятие. Втянула помимо его воли, но теперь он сам понимал, как это интересно. Не сидеть же, согнувшись у компьютера и писать в “стол”, а печататься, издаваться, быть читаемым и даже для кого-то любимым писателем. Он входил во вкус, а сотрудничество с таким человеком, как Тепанов, не оставляло никаких сомнений.

– И все-таки чего-то не хватает в этом имени, Тепанов, - смеялся он про себя. Хотя понимал, что человек этот не хотел менять свою фамилию, оставаясь таким, какой есть. Он мог себе это позволить! Это был протест! Сложнее всего быть самим собой и не оборачиваться в фантики, приклеивая к  себе нелепые биографии и псевдонимы. Видимо, многие выдумывают подобное от комплекса неполноценности. Оборачиваются в “правильные” наряды и делают себе “правильную” жизнь. Жизнь под светом софитов. Но зачастую, под этой маской скрывается самое неприглядное лицо, а за душой у такой личности нет ничего. И лицо это – самая неприглядная физиономия, а пиар дутый и жизнь пуста. И сказать нечего людям, поэтому и прячутся за призрачные псевдонимы, рисуя себе жизнь и мнимый талант, которого вовсе нет. А этот – поэт, издатель, творец, человек с изящной поэтической душой и длинными пальцами музыканта, может себе позволить быть просто Тепановым. Таким, которого любят и ценят, и скрывать ему нечего и прятать тоже…

- Леонидов, почему ты никогда не читаешь договор? - спросила Галя. – Ты же упускаешь самое главное, ты не в курсе событий!

- Принципиально не читаю, - возразил он. – Мы не кирпичами торгуем и не колбасой. Это книги, искусство, и люди здесь другого склада ума. Здесь иные отношения. Без доверия не было бы искусства, - его задели, это была для него больная тема, он завелся и дальше темпераментно продолжал свою тираду: - Или я должен был усомниться в работе издателя и поэта и начать редактировать его договор?… Я не юрист и не бухгалтер… Мне это больше не интересно! Обман здесь невозможен, как ты не понимаешь? Человек не способен ничего написать талантливого, если он мошенник или воришка. Это закон, и мы, имея дело с такими людьми, абсолютно защищены… А ты говоришь, договор!!!

         А договор действительно заслуживал того, чтобы его прочитали! Она была права! Тогда при встрече ему были обещаны рецензии и интервью, публикации в журналах и какая-то литературная премия. Были обещаны продажи его книг тысячными тиражами, и этого было вполне достаточно. Но то, что они видели сейчас, читая его и разглядывая литературные сайты Тепанова, не укладывалось в голове. Там, в низеньком подвале, он и не представлял себе масштабов деятельности этого человека! Видимо, тот по какой-то врожденной скромности не сумел тогда представиться должным образом, а, может, просто не хотел, и только те грамоты и награды в рамках немо говорили за него. Да и не умел он особенно говорить, видимо, потому что умел писать и делать свое дело хорошо!

“Если Тепанов возьмется – он СДЕЛАЕТ!” – вспомнил он слова писателя, рекомендовавшего его. И сейчас они, глядя на все это, понимали, что имели дело с настоящим издателем.

         Этот человек создал целый мир. Литературный мир! Это был огромный город, и теперь они робко заходили туда и бродили по его улицам. Не верилось, что такое возможно! В наш 21 век! В век, когда все куда-то бегут, торопятся по своим нехитрым делам, спешат делать, добывать свои деньги, зарабатывать их или отбирать у кого-то, уважаемый поэт сидит в неприглядном темном подвале и работает...

         Этот мир, который он создал, раздвигал все границы реального, мыслимого, он сверкал длинными светящимися улицами и проспектами, литературными площадями и поэтическими салонами… Люди стояли на балконах домов этого города и приветливо махали им руками. Они были в старинных нарядах, речь их была изыскана и трепетна, улыбки приветливы и радушны… Их в этом городе ждали, их встречали как старых знакомых!

Тепанов имел около двадцати литературных порталов, несколько Интернет-изданий и собственный Литературный журнал, который печатался пятитысячным тиражом. Там работали уважаемые критики и писатели, устраивались поэтические и литературные презентации и встречи. Любимые великие писатели прошлого оживали в этой стране, они ходили по улицам этого города, присуждали свои премии, учили писательскому ремеслу, словом, оставались и снова жили с нами. И они с Галей теперь робко бродили, оглядываясь по сторонам. Их принимали в этот Клуб. Клуб 21 века, Клуб писателей и поэтов! В страну литераторов!

Чем дальше они шли, тем шире становились улицы этого города, превращаясь в целые проспекты. Дома ярко светились вывесками:

Литературное кафе, литературная курилка, литературный Клуб, издательство Литературного журнала, магазин Современной литературы, Литературный читальный зал, Литературный форум... Еще несколько газет и журналов с диковинными названиями своими вывесками приглашали войти и чувствовать себя, как дома.

Все здесь было “литературным”, “книжным”, “читательским”. Читатели питались исключительно духовной пищей, жили литературной жизнью, общались на книжные темы…

Они продолжали читать этот договор, переходя с сайта на сайт, бродить по улицам этого уютного, сверкающего ярким светом города. Наконец, оказались на какой-то площади. По-видимому, здесь было сердце этой литературной страны, а площадь эта была центральной.

Леонидов на мгновение остановился перед какой-то вывеской: - “Союз писателей третьего тысячелетия”. Швейцар у ворот этого старинного особняка поклонился им, приосанился и пригласил войти, не требуя никакого пригласительного билета или пропуска. И вообще, все двери этого города были гостеприимно открыты.

- Черт, я же в домашней одежде, да, и Галя тоже, - подумал он, глядя, как мимо проходят парочки нарядных людей. Они были в старинных костюмах, на руках у них были надеты белые перчатки. Он посмотрел на Галю и обомлел. Он не узнавал ее. Галя! Его Галя! Которая только что рядом с ним сидела в домашнем халатике и шлепанцах, теперь была одета, как на прием во дворец. И на руках у нее тоже были надеты тонкие, изящные белые перчатки,… и на его руках тоже!!! Он сошел с ума! Он увидел их отражение в огромной стеклянной двери. На него оттуда смотрели две фигуры, словно сошедшие из времен двухсотлетней давности, из самого настоящего 19 века. И в век 21! В третье тысячелетие. Это были они – он и его Галя. Восхитительная, молодая, с удивительной прической в невероятном платье, а он в каком-то камзоле. Он глядел на нее, не отрываясь, забыв обо всем. Можно ли так смотреть на женщину, которую знаешь почти два десятка лет? Нельзя! Конечно же нельзя!... Можно! И оторваться от нее он уже не мог. Это было совсем другое ощущение, нежели в Храме великого мага Кутюрье Медильяне. Это было возвышенное, божественное чувство. Только теперь он понял, что только так можно смотреть на Музу, так делали это великие художники во времена их великой эпохи. И сейчас он испытывал немыслимое волнение, возбуждение и восторг при виде ее. Видимо, поэтому сегодня ничего не написано и не создано подобного тому, что было когда-то. Не осталось таких Муз?… А, может быть, просто разучились смотреть на них так?

         Люди все подъезжали и подъезжали. Кто-то в дорогом лимузине, кто-то в карете. Многие шли пешком, но по их виду нельзя было сказать, что они добирались сюда на метро или в трамвае. Да, и трамваев здесь не было! Только улицы, заполненные пестрой, праздничной толпой, шум дорогих красивых лимузинов и стук копыт…

Вдруг какая-то открытая повозка остановилась у входа, и из нее вышел человек. Это был Тепанов. Он не был одет во фрак или в костюм Великого Кутюрье, на нем не было белых перчаток и, если бы его не знали в толпе, то пропустили бы мимо этого скромного человека в стареньком пиджаке и сером свитере. Но его знали и ждали. И шумные приветствия раздались со всех сторон. Тепанов скромно поклонился, а завидев их с Галей, подошел, пожал руки, приглашая в этот дом…

         Они вошли, с интересом оглядываясь по сторонам. Это был огромный зал, который занимал, по-видимому, большую часть особняка. Здесь не было колонн, а высокий потолок накрывал собою все пространство. И непонятно было, как и на чем держался этот огромный свод. Стены просторного помещения находились на достаточном расстоянии друг от друга, и какая магическая сила удерживала массивную крышу, не давая ей упасть, было непонятно. Это было непостижимо, впрочем, как и все в этом городе и на его улицах. Все было массивным монументальным, внушало уважение и доверие. Город и его дома были построены руками мастеров. В зале было очень светло, повсюду были развешены большие люстры, а в них тысячами свечей мерцал яркий волшебный свет. Пахло воском и книгами.

Люди продолжали заходить, заполняя помещение. Нет, тесно не было. По мере того, как людей становилось  больше, стены словно раздвигались. По-видимому, это помещение могло вместить сколько угодно народу. Здесь не было кресел, а по периметру стояли большие столы, за которыми что-то происходило. Они пошли по залу, осматриваясь по сторонам. Стеллажи книг, ряды столов с разными Литературными газетами и журналами. Здесь же стояли огромные станки, из которых появлялись все эти издания, аккуратно укладываясь на столах перед собравшимися. Книги тоже печатались на глазах у публики. За соседними столами сидели какие-то люди и что-то писали. Оказалось, это были известные критики, которые брали интервью у писателей и поэтов, тут же сочиняя рецензии. Тут же читали их книги, с невероятной скоростью оценивая их. Все происходило в режиме реального времени. (Хотя, бывает ли время нереальным?… Но, раз так говорят - вполне может быть). Потому что все здесь было нереальным и даже отблеск мерцающих в вышине зала ярких свечей…

Вдруг небольшое оживление пронеслось по залу, и затем снова тишина… У одной стены возникла маленькая трибуна, и за ней появился президиум. Какие-то люди начали заходить и занимать свои места. Он внимательно присмотрелся и обомлел. За этой длинной кафедрой сидели и смотрели на него настоящие… Достоевский и Толстой, Чехов и Тютчев. Вот появился Лермонтов и уселся рядом с юным, кудрявым, великим, тоже настоящим и таким живым Пушкиным. Еще несколько великих мира того появились и заняли свои места. Зал взорвался аплодисментами. Собравшиеся ликовали, высокий свод потолка отражал их аплодисменты, овации становились все громче, люстры раскачивались в призрачной вышине, издавая терпкий забытый запах восковых свечей. Великие классики закивали в ответ, начали снимать свои котелки и махать приветливо руками.

На трибуну поднялся Тепанов.

Зал умолк.

- Сегодня мы собрались в этом Доме Литературы для того, чтобы отметить знаменательное событие, - тихо и скромно заговорил он. Его длинные тонкие пальцы теребили оборку пиджака, и было видно, как он волнуется.

- Сегодня наши любимые кумиры пришли к нам, чтобы снизойти своим вниманием до нашего скромного собрания и благословить, – и он кивнул на классиков, сидящих за его спиной.

- Собрание, посвященное созданию Союза писателей третьего тысячелетия, считаю открытым!!!

И зал снова взорвался овациями и аплодисментами…

Далее были зачитаны программа и устав новой организации, потом выступали писатели и поэты. Леонидов не знал их, но и его тоже еще никто не знал и не читал, а поэтому он был рад с ними познакомиться и внимательно слушал. И Галя тоже была рада. Потом несколько слов произнесли великие классики и пожали Тепанову руку. Так был создан новый Союз писателей. Леонидов чувствовал себя на какой-то немыслимой высоте, на Олимпе, где собрались литературные Боги и просто начинающие писатели. Он чувствовал себя крошечной частицей этого собрания, частью этого круга талантливых, гениальных людей, и от осознания этого у него кружилась голова. Он на мгновение начал сомневаться, достоин ли такой чести, ловя на себе взгляды любимых классиков, и порой хотелось спрятаться, забиться в дальний угол… Но углов здесь не было… Потом снова речи, снова овации, а потом… Когда все улеглось и люди снова начали разбредаться по залу, разговаривать, читать газеты, случилось невероятное.

– Это же твоя книга! - воскликнула Галя, - Он тоже посмотрел на один из длинных столов и увидел знакомую обложку, а рядом лежали газеты,… вернее, тот самый Литературный журнал, с титульной страницы которого на него смотрела его фотография. Великий Достоевский взял ее в руки, пробежав глазами статью, посмотрел на Леонидова. Он ничего не стал говорить, просто пожал ему руку, и тепло от этого рукопожатия сквозь столетия передалось ему…

- Пойдемте, господин Леонидов, пойдемте, - сказал какой-то человек и подвел его к столу. Он долго давал какое-то интервью, рассказывая о своих книгах, а из печатного станка одновременно выскакивали газеты и журналы и там под его портретом уже появлялись эти слова. Все происходило в реальном времени, как нереально все это могло показаться…

- Жалко, нет рядом Ангела, - подумал он, - тот сумел бы оценить по достоинству, а не обижаться где-то там, вдалеке от него. Какой-то несуразный он у него. Повезло же…

Зато Галя была рядом и неотступно следовала за ним. От стола к столу, от интервью к новой рецензии, и дальше, к печатному станку, откуда продолжали появляться его книги. А напечатанные Литературные журналы уже заполняли огромный стол, росли, чудовищной пачкой поднимались к самому потолку, и с каждой обложки смотрели фотографии Леонидова. И казалось, что эта глянцевая кипа пятитысячным тиражом не устоит на месте, рухнет, нет… поднимется в воздух и полетит, расправив свои крылья-страницы, и все эти люди внизу увидят его портрет, и не только эти. - Вот, что такое пиар! - подумал он. – Если Тепанов возьмется – обязательно СДЕЛАЕТ.

- Пойдемте к нам, господин Леонидов, - услышал он за спиной голос Тепанова. Тот стоял рядом, приглашая его за собой. Они отошли от печатного станка и вернулись к месту, где находились классики. Галя шла следом.

Пушкин с удовольствием на нее посмотрел, и тогда он понял, что когда-то не ошибся в выборе. У Пушкина, говорят, был хороший вкус. Она тоже смотрела на Пушкина, и не могла оторвать от него своего взгляда. Краснела, стояла и молчала, и Пушкин тоже молчал, лукаво подмигивая ей. Он взял ее руку в белой перчатке и… поцеловал. Потом снова поцеловал, уже выше у локтя и снова заглянул ей в глаза…

– Однако, наглец! – возмутился про себя Леонидов. - Если бы он не был Пушкиным, уже давно получил бы по шее, - подумал он, продолжая следить за классиком, а тот все улыбался, нахально и откровенно глазея на нее.

– А может, наплевать на все регалии и звания?…

Голос Тепанова отвлек его от этих ужасных мыслей.

- Господин, Леонидов, - спокойно произнес он, - по нашему договору мы обещали дать вам премию.

- Да-да, премию, - не оставляя своих намерений, - повторил Леонидов.

- Уважаемый классик, наш замечательный, всеми любимый господин Толстой, готов вам дать ее от своего имени и со своим автографом.

И тут неожиданно вмешалась Галя: - А нельзя ли господину Пушкину тоже дать нам премию? Она стояла рядом с Пушкиным, и тот не выпускал ее руки из своей.

Такого он от нее не ожидал! Леонидов удивленно взглянул на нее, потом перевел взгляд на Пушкина. Тот засмеялся и снова пронзительным взглядом на нее уставился.

- Но, по договору вам дается только одна премия, - возразил ей Тепанов, – потом повернулся к Пушкину и спросил, - хотя…, ну что, брат Пушкин?

- Ничего страшного, - произнес тот, галантно глядя на Галю, - мы уступим-с, - прищурился, и глаза его засверкали дьявольским огнем. Он снова впился губами в ее руку…

- Еще мгновение, - подумал Леонидов, - и он за себя не ручается.

- Вот, снова пялится, да как нагло!!! Съездить ему по этой поэтической физиономии, чтобы и честь знал? Однако, нельзя. Полагается вызывать на дуэль. А если тот выберет шпагу? Сумеет ли он с ней управляться? А пистолет?... Сумеет ли собственными руками убить самого Пушкина, тем более во второй раз???…

И тут Пушкин произнес удивительную, потрясающую фразу, от которой у Леонидова округлились глаза: - Покажите ему наш прайс-лист, - громко сказал великий поэт.

Галя опешила, и теперь как-то внимательно на него смотрела, и Леонидов тоже уставился, не понимая.

- Ну, что же вы, господин Тепанов, где наш прайс? Давайте-ка его сюда и корочки давайте-с, - засуетился классик, оторвавшись от ее руки.

Они совсем опешили и смотрели на Поэта, который теперь ползал и искал что-то под столом. Потом он достал картонную коробку и высыпал из нее содержимое. Коробка была удивительным образом похожа на ту, куда Тепанов когда-то положил его деньги. По столу рассыпались новенькие свеженапечатанные удостоверения о принадлежности к той или иной литературной премии. Внутри каждого из них уже стояли печати и автографы классиков, оставалось только вписать имя.

– А вот и этот чертов прайс! - воскликнул Пушкин. - Вот же он, посмотрите сюда! - и он начал зачитывать цены.

- Толстой входит в стоимость договора, - начал он, - а если он не устраивает…  

Толстой хотел что-то возразить, но тот перебил его, - молчите, батюшка, молчите, не время  сейчас, потом посчитаемся... Если не Толстой, а Лермонтов, извольте добавить пять тысяч рубчиков-с, если Тютчев, скинем сотенку-с,… ну, а коли Пушкин… Кладите двадцать тысяч и берите мою премию! Забирайте!!! – широко махнув своей маленькой рукой, добавил он, - не жалко!

Леонидов вдруг спросил: - А разве премии дают, а не присуждают?

Классики переглянулись, помолчали.

- Это раньше их присуждали, а теперь дают-с, - засмеялся Тепанов.

- Вот так-то-с, - добавил Пушкин, - ну, так что, господа?… И еще мой автограф в придачу.

- А платить обыкновенными рублями? – спросила Галя.

Тут классики дружно закивали, загудели и произнесли почти хором, - ну, конечно же, рублями, конечно! Самыми настоящими рублями третьего тысячелетия.

- Ну, так что? – снова задал свой вопрос Пушкин…

         Тут в зале произошло какое-то замешательство, свечи начали мерцать, люстры раскачиваться. Люди непонимающе посмотрели наверх и замерли. Откуда-то с высоты явилось огромное белое чудовище, видение, белый призрак. Оно, стремглав облетев весь зал, издавало жуткие нечеловеческие звуки, которые леденили кровь в жилах. Все замерли в оцепенении, не в силах тронуться с места. Чудовище, сделав пару витков под самым потолком, членораздельно заорало: - А ну-ка, кыш отсюда, нечистая сила!… Изыди!!! Вон, я кому сказал! … Пошли отсюда!!!... Вон!!!

Свечи продолжали гаснуть, они мертвенным блеском светили в темноте и шипели. Чудовище продолжало летать, как под куполом цирка и орать. Классики, сидевшие рядом, начали куда-то исчезать. Каким-то невероятным образом из этих старинных камзолов выскакивали маленькие черные существа и с диким визгом разбегались во все стороны. Их наряды теперь оставались совсем пустыми, как чемоданы, продолжая восседать на своих стульях. Вдруг один черный комок вернулся на мгновение, схватил коробку с премиями и снова исчез, утащив ее за собой. Люди за столами, бравшие интервью и писавшие рецензии, тоже испарились, станки перестали стучать, а на столе, где совсем недавно небоскребами поднимались высокие пачки журналов, осталась лишь тоненькая стопка. Стены заходили ходуном. В здании не было ни единого окна, и когда все свечи потухли, наступила кромешная темнота. И только вопли людей повсюду. Белое привидение светилось в темноте, теперь Леонидов узнал его. – Это же Ангел! Его Ангел!

Он никогда еще не видел его таким разъяренным. А тот все продолжал свои безумные вращения, и потолок уже готов был низвергнуться со своей высоты на головы людей. И только тут он, осознав положение, схватил Галю за руку, и в обезумевшей толпе и давке потащил ее по памяти к выходу. А стены продолжали угрожающе раскачиваться. Людей было много! Очень много! Все они толкались, шли по головам и метались в полной темноте...

Люди, едва успев покинуть это огромное помещение, как крыша, которую уже не поддерживало ничего, рухнула вниз. Ударной волной из бывшего огромного особняка выносило остатки газет и книг, огарки свечей,… костюмы “классиков”… Ударной волной разрывало, разметаd все вокруг, - дома с вывесками и книжными магазинами, клубами и литературными салонами, с читальными залами и литературными курилками, и весь город сложился, как карточный домик. Видимо, его строили плохие мастера. Вокруг летали остатки горелых газет, обрывки страниц, разорванных книг. Они с Галей стояли посреди этого хаоса, с ужасом наблюдая за происходящим, а над развалинами все продолжал летать, безумно размахивая крыльями, Ангел. Их добрый, справедливый Ангел... Их маленький, обезумевший идиот…

- Удивительная способность все портить! – подумал Леонидов, отрываясь от экрана. Галя тоже была недовольна, хотя еще не пришла в себя от всего пережитого и не знала, что думать. Что-то случилось с компьютером, литературные сайты исчезли с экрана, на ее руках были все те же белые перчатки, а на столе лежал обугленный огарок свечи, продолжая дымиться…

- Внимательно тебя слушаем! – наконец, строго произнесла она, глядя на Ангела. Тот был взъерошен, костюм на нем обгорел по краям и зиял огромными прорехами. Он совсем не стыдился своего вида, для большей убедительности бравируя им.

- А я вам говорил, - начал он со своей любимой фразы.

- Что именно? – спросил его Леонидов.

- А вы не знаете? – воскликнул он, - хорошо, начнем эту историю с самого начала.

Он помолчал немного, вынул из кармана смятую газету, бросил ее на пол и плюнул огарком свечи.

- Я тебе говорил, Леонидов, про кошку? – гневно начал он.

- Какую кошку? – удивилась Галя.

- Он знает! – воскликнул Ангел. - Ты знаешь? Ты помнишь или уже забыл?

Леонидов тупо посмотрел на него, - чего ты хочешь? - произнес он.

Ангел поправил обрывок галстука на своей дырявой рубашке и продолжил.

- Пока вы там шлялись неизвестно где, я провел некоторое маркетинговое исследование, так сказать, расследование, - начал он, - и теперь рад поделиться новостями.

Он снова победно на них посмотрел и добавил:

- Готов вам сообщить некоторые подробности, так сказать, детали, которые следуют из вашего договора.

- Не тяни, - подозрительно произнесла Галя.

- Начнем-с, господа, начнем-с…

Он уселся в большое старое кресло, закинул ногу на ногу и закурил сигарету…, нет, сигару. Какое-то время молчал, курил и нагло на них поглядывал, понапрасну тратя время. Потом сжалился и заговорил:

- Вам была обещана широкая рекламная компания в газетах, журналах и на сайтах издательства известного вам поэта господина Тепанова? Так?... Так! – ответил он за этих двоих.

- Рецензии известных критиков, а также интервью журналистов? Было обещано напечатать книги тиражом 300 экземпляров каждую, продавать их через некую книготорговую компанию, которая держит добрую половину книжного рынка в стране? И, наконец, - через четыре месяца обеспечить спрос на ваши книги тиражом в 5 тысяч экземпляров каждой? Так? – спросил он. - Так, - ответил он самому себе. – Что ж, подведем итоги.

Он затянулся сигарой и выпустил облако сизого дыма.

- Маленькая история, я бы сказал, сказка, - продолжил он.

- Живет в подвале одного дома паучок и играется в поэта и издателя. Он совсем один, у него нет никого в помощь, он не знает ни единого критика или журналиста, не знаком ни с одним книжным магазинам, у него есть только одно - компьютер и огромное желание стать большим издателем и поэтом. И еще он на двухнедельных курсах научился делать сайты для Интернета. Паучок долго играется в своем темном углу и, наконец, в огромной паутине-интернете создает свой маленький липкий уголок – свой первый сайт. Но, теперь хочется чего-то еще! А чего не хватает пауку? – МУХИ! – заорал Ангел, - ЖЕРТВЫ! И тогда Паучок с помощью одного своего друга-писателя находит дураков, которые готовы на все, чтобы их издавали и читали. Он приглашает их в эту паутинку и берет с них деньги за рекламные услуги. Одна муха, другая, третья… Те несут ему эти деньги, а он размещает их в своем липком темном уголке. Но деньги маленькие и совсем не интересные. И тогда паучок решает стать ПАУКОМ. Теперь он делает десять… потом двадцать сайтов, придумывает названия новых газет, новых поэтических порталов, и сеть его становится больше. Он печатает бланки разных литературных премий и уже готов их вручать новым писателям, предварительно вручив их самому себе, закатав те в деревянные рамки. Клиент пошел крупнее и чаще. Тогда он начинает оказывать новую услугу - пишет рецензии, статьи, берет интервью от имени несуществующих критиков и журналистов, и, наконец,… когда он уже набил руку на мелочах, к нему залетает МУХА! Она не несет миллионов и миллиардов, но готова заплатить довольно значительную сумму за его работу,… за его пиар-компанию, сумму, доселе небывалую для него…

- Ты врешь! - вскричала Галя, - ты видел информацию о Леонидове на всех этих сайтах? Он делает настоящую работу!

- Да! Но об этих уголках его паутинки не знает никто, кроме него. На каждом сайте есть счетчики посещений, на них одни нули и единички. А если туда никто не приходит, то и о Леонидове не узнает никто! Виртуальный офис! Мифический пиар! Не верите – посмотрите сами! – орал Ангел.

Они кинулись к компьютеру, уже находия маленькие квадратики внизу каждой страницы “поэта”. Нули, единички, всего несколько человек каждый день посещали эти сайты, – видимо, его предыдущие жертвы, которые еще надеялись на что-то.

- Каким, интересно, образом можно будет продать тысячи книг, когда о Леонидове не узнает никто? - спросил Ангел, - никаким!!!

- Ты все равно врешь, - произнес Леонидов, - у него есть газета, отпечатанная пятитысячным тиражом, и там мое интервью.

Ангел засмеялся, потом безжалостно произнес: - Я тебе говорил про кошку?... Позвони в типографию этой газетенки, - и он поднял с пола смятую страницу, которую принес с собой, - здесь телефон, позвони и спроси, какой тираж они печатают…

Галя бросилась к телефону.

Трубку снял совершенно пьяный мужичок, дыхнул немыслимым перегаром и рыгнул. (Была пятница, к тому же конец рабочего дня). Несмотря на это, она задала свой вопрос: - Вы печатаете Литературный журнал господина Тепанова?

- Ну…, - только и ответили ей.

Я хочу купить у вас четыре тысячи экземпляров! Это возможно?

- Двести, - тупо ответили ей.

- А остальное уже забрал Тепанов? – спросила она.

- Двести напечатал, двести и забрал.

- Всего двести напечатали? – переспросила она.

- Ну, - коротко ответил голос, потом добавил, - а на кой черт вам нужен этот журнал? Спросите Тепанова, если разрешит, так я напечатаю хоть миллион, только он своих придурков там печатает, и им же потом газетенку свою отдает. А больше она не нужна никому…

- Это вам сам Тепанов сказал? – возмущенно спросила она.

- Ну, - коротко ответил голос, рыгнул напоследок и повесил трубку.

Ангел подошел к окну и открыл его настежь, чтобы проветрить. Да, проветриться этим двоим сейчас не мешало бы. Ему жалко было на них смотреть, но он должен был закончить, чтобы в следующий раз неповадно было.

- Так что забирай, Леонидов, оттуда свои книги, которые и десятой доли того не стоили, что ты заплатил. Правда, он отредактировал их, и теперь в них попадаются грамматические ошибки – “поэт” оказался безграмотным. Зато, слава Богу,  обложки изменить не смог – пока не научился. Кроме того, у него нет договора ни с одним магазином в Москве, и продать он не сможет не то, что 5 тысяч книг… И десятка не продаст. А его знакомая книготорговая компания, которая “держит добрую половину рынка в стране”, –такой же паучок, как и он сам. Ставит книжки в Интернет-магазины, где их никто не покупает. Забирай их оттуда, пока он не выкинул книги на помойку.

- Выкинуть? Книги? – спросил Леонидов, - это невозможно!

- У такого, как он, -  возможно! – Покажет их тебе, потом скажет, что продал, вернет тебе за них деньги-копейки, а их на помойку…

- На кой черт он предложил мне тот договор? – спросил Леонидов. Ангел ответил, - потому что он прописал там фразу… фразочку:

“Договор обратной силы не имеет”. То есть, если ты захочешь передумать и вернуть свои деньги…

- Понятно, - перебил его Леонидов и замолчал.

- И последнее его изобретение, - безжалостно заканчивал свое исследование Ангел, – это Союз писателей 3 тысячелетия! За членство будьте любезны по три тысячи рубчиков! Вроде бы немного? Зато, теперь можно подтянуть сотни дурачков…, прошу прощения, писателей. Корочки продавать будем. Полиграфическая промышленность в стране работает нормально – напечатаем все. Премии, корочки, членство, грамоты - все что угодно. Напечатаем за три копейки – продадим за тысячи…

Они сидели и молчали… Говорить ни хотелось… Говорить было не о чем…

А на полу лежал листок глянцевой газеты, на которой крупным шрифтом в черной благородной рамке было выбито:

--------------------------------------------------------------------------------------

Издательский центр Тепанова – это многоуровневая консалтинговая структура, лидер по продвижению книг на рынок!

Мы обеспечим продажи ваших книг в Москве, России и по всему миру!

Издадим ваши книги и сделаем их автора популярным и известным!

Наши авторы получают эксклюзивные возможности для PR-сопровождения!

Путь от рукописи до признания в мире будет для вас самым коротким только с нами!

--------------------------------------------------------------------------------------

Ангел положил лист бумаги в пепельницу, придавил окурком сигары, чиркнул зажигалкой, и зеленый ядовитый дым распространился по всей комнате.

- Какой смрад, - произнес он.

                                               - 24 –

- Господин, Леонидов! Рад слышать ваш голос! – жизнерадостным тоном приветствовал его знакомый издатель-грузчик. Сегодня на нем был фиолетовый пиджачок и черная рубашка. И как всегда, был он без галстука.

- Встреча без галстуков, - подумал Леонидов, здороваясь с ним.

- Господин Леонидов, я сейчас просматривал информацию о свежих изданиях и случайно набрел на ваши книги. Вы снова печатаетесь? Вам удалось продать свои тиражи?

Леонидов посмотрел на горы книг, подпиравших потолок, и уклончиво ответил, - не совсем, - и замолчал. Говорить ему было нечего, говорить не хотелось, особенно после тех последних событий, а человек в фиолетовом пиджаке продолжал:

- Может, это не мое дело, но я хотел спросить,… как вас угораздило связаться с мошенником?

- Мошенником? – тупо переспросил он.

- Вы знаете, о ком я говорю?

- Да, пожалуй, теперь знаю, - ответил он.

- Вы бы спросили меня, прежде чем нести свои деньги неизвестно кому, мы ведь давно знакомы, я не отказал бы вам в информации. Я только что просматривал, так сказать, списки жертв этого господина и случайно наткнулся на ваше имя. Мне даже обидно стало за вас и за себя тоже…, - и он промолчал, - вы отказались сотрудничать с моим издательством, а заплатили деньги этому…, - и он подавился именем, в котором чего-то не хватало.

Леонидов молчал, и издатель тоже какое-то время молчал.

- Вам не хочется говорить на эту тему?... Я понимаю... И во сколько же, если не секрет, вам обошлось это, так сказать, сотрудничество?

Леонидов почему-то ответил на этот бестактный вопрос, хотя, не понимал, какое дело этому человеку до него, и какого черта он лезет со своими вопросами и помощью?

- Я надеюсь, вы еще не успели вступить в так называемый Союз писателей третьего тысячелетия? – продолжал тот.

Леонидов вспомнил вывеску на стене большого особняка, вспомнил город призраков-улиц и площадей, карточных домов и спросил:

- Скажите, как человек с улицы может сегодня создать целый Союз и стать во главе?

Издатель засмеялся, помолчал немного и ответил: - А как сегодня создаются целые академии?

- Академии? – удивился он.

- Ну, конечно! – воскликнул издатель. – Для того чтобы проснуться академиком, достаточно собраться втроем, написать кое-какие бумаги, подать их в нужные инстанции, и доброе утро… Только обязательно втроем.

- Почему втроем?

- Чтобы голова с утра болела… шучу… Такие правила. Учредителей должно быть как минимум трое.

- Но, зачем все это? – удивился он.

- Как зачем? – воскликнул издатель. – Вы теперь уважаемый человек, член-корреспондент Академии чего-то там…, не важно чего. Двери перед вами открыты! Вы вешаете это звание в красивой рамке своего офиса, пишете на визитке! Вас объявляют и принимают, а потом… Потом вы начинаете принимать новых членов в эту армию академиков, присуждая им такие же регалии и звания. Брать за это деньги или принимать услугами! Это же бизнес! Обыкновенный бизнес! Пиар!

- Экшен! – сорвалось у Леонидова.

- Точно! Экшен! Да что там академики! Мы живем в замечательное время, когда любой человек, имеющий фирму, может назначить себя президентом, генеральным секретарем, хоть Председателем почетного собрания директоров или императором. Кем угодно! Одним росчерком пера! Он может выпустить любые премии и награды от имени своего предприятия, учредить и назначить, заявить и презентовать… Все это просто бизнес и ничего более, - он поправил на себе свой фиолетовый пиджак и продолжил:

- Вы, господин Леонидов, далеки от этого и не знаете некоторых правил бизнеса.

- Почему же, я работал в бизнесе 15 лет, - возразил Леонидов.

- В каком? – спросил тот, и, узнав о тех нехитрые делах, которыми Леонидов занимался, сказал:

- Все это цивилизованный бизнес. Вы занимались реальными делами, где товары и услуги имели четкую цену, а как можно оценить стоимость Пиар-компании, как ее взвесить, какой здесь может быть эквивалент цены? А мошенники этим пользуются, создают видимость работы и делают на этом целые состояния. На сегодняшний день, пожалуй, это один из самых криминальных видов деятельности. Здесь вращаются крупные суммы, а значит и желающих погреть руки у этого костра много, а желающих стать знаменитостью еще больше…

- Господин, Леонидов, - бодро продолжил издатель, - а не пора ли вам закончить валять дурака? – откровенно спросил тот. – Вы пишете замечательные книги, они стоят того, чтобы их читали, а вам платили за труд. А вы тратите свое время… и деньги на…

- Вы, прочитали, наконец, мои книги? – удивился  он.

Голос издателя сменился, - ну, господин Леонидов, это вы уже слишком, не перегибайте палку, надо бы и честь знать, я вам уже говорил - я не читаю книг! Я, вообще, ничего не читаю!!! – горячился он. Потом успокоился. – Но мои специалисты очень рекомендуют вас... А давайте-ка вернемся к нашему договору. Начнем работать и зарабатывать. У меня есть интересный сюжет. Нам заказал его один уважаемый господин. Писать он не умеет, зато имеет приличный бюджет и огромное желание стать писателем – работа как раз для вас. Отличный гонорар!

- Я подумаю, - неожиданно для себя произнес Леонидов.

- Вот!... Ну, конечно! Подумайте! Так-то лучше! Совсем другой разговор…

- Скажите, - перебил его Леонидов, - а почему вы хотите мне помочь? Сотни писателей не могут пробиться в ваше издательство, бегают за вами, уговаривают, а вы звоните мне?

- Тысячи писателей! – поправил его издатель. - У моих людей скопилось три тысячи непрочитанных рукописей, и все гениальные, все хотят…

- Ну вот, а вы звоните мне?

- Почему звоню вам? – задумался тот. - А черт его знает, почему, - воскликнул издатель, - сам не знаю... Вы мне нравитесь!... Сказать по правде… Вы первый человек за десять лет моего бизнеса, который меня “послал”. Откровенно, нагло послал!!! Такое просто невозможно сегодня, такого не может быть…, - он промолчал немного и добавил, - Леонидов, скажите честно, а почему вы не приняли условия моего договора, почему отказались работать на моих условиях? Ведь они лучше, чем у других?

- Вы не поймете! – неожиданно для себя воскликнул Леонидов.

- Почему? – удивился издатель.

- Потому что я не могу вам этого объяснить, - произнес он и в ужасе отшатнулся от телефонной трубки. Он не понимал, что с ним происходит, но слова эти он уже где-то слышал,… точно слышал, и теперь, как в  гипнотическом сне, вынимал их из своей памяти и повторял.

- Но, почему вы не можете мне этого объяснить? – уже горячился издатель.

- Потому что… вы не поймете, - тупо повторял Леонидов, а он действительно не мог объяснить этого.

- Значит, объясните мне так, чтобы я понял!

- Не могу!

- Но, почему?

Что он мог сказать человеку, сидящему в своем шикарном пиджаке, зарабатывающему миллионы на книгах, которые писал кто-то другой, а он их даже не читал. Как он мог рассказать о том, чего порой стоили ему эти страницы написанных книг, строчки, как они вымучивались, рождались. Бывали моменты, за которые можно было отдать все… А он и отдал. Но объяснить этого не мог…

- Я подумаю…, - сказал он, - я подумаю над вашим предложением и перезвоню вам,… перезвоню,… потом,… позже,… потом…

- Но, вы не ответили на мой вопрос! – настаивал издатель.

- Потом…, до свидания, - сказал Леонидов и повесил трубку.

- Чертова книга! – промелькнуло в его сознании. - Он попал в плен своим собственным фантазиям, это та самая книга, последняя, недописанная не дает ему покоя, она тащит куда-то, не дает спокойно работать, делать деньги, жить!!! И почему этот Клейзмер не взял свой миллион… миллион… миллион…? - билось в его сознании, стучало в висках, разрывало мозги на части, колотилось по черепу, не давая ему покоя…,  не давая дышать и жить…

         Уже знакомым маршрутом они с Ангелом шли по холодной заснеженной Москве, вот та самая улица, тот старинный кирпичный дом. Храм без крестов…

Они шли забирать свои книги, напечатанные за сумасшедшие деньги “небольшим тиражом”. Он не мог оставить их в темном подвале, не мог оставить этому человеку, - словно часть его самого находилась здесь. Ему просто было жалко их. Он шел, думал и вспоминал:

Что мешает ему уничтожить это ничтожество, разобраться с ним как в старые времена... Ему это ничего не стоит! Он стал совсем другим. Если бы раньше он вел себя так, не смог бы выжить в бизнесе и одного дня. Он хорошо помнил все те правила и умел решать вопросы… разные вопросы, но теперь. Все как-то изменилось. Что-то мешает… Книга? Она связывает ему руки, заставляет смотреть по-другому, думать иначе, чувствовать. Теперь просто не хотелось пачкаться, прикасаться к этому жалкому человечку. А, может, все же…

- Не стоит! – перебил его мысли Ангел. – Он сам себя уже наказал, - добавил он. Леонидов сначала не понял его. – В каком смысле?

- Ты хочешь знать, что будет с этим человеком после… потом?

Ангел улыбался совсем не ангельской улыбкой. Ангел очень изменился за последнее время, а может, всегда таким и был, просто он его плохо знал или не знал совсем?

- Хочешь, я покажу тебе кое-что…, чего человек знать не должен?

И странный незнакомый блеск засиял в черных глазах Ангела призрачным светом.

- Только скажи, и ты узнаешь все…

На мгновение в глазах Леонидова померкло, и только этот свет, исходивший от Ангела, притягивал его. Он смотрел и оторваться не мог. Он уже не хотел смотреть туда, хотел не знать, не видеть, а Ангел все стоял и ждал ответа на свой вопрос, и в глазах его застыл этот светящийся образ, а в глазах Леонидова ужас.

- Пожалуй, не надо, - пробормотал Леонидов, отрываясь от этого зрелища. Нет, он ничего не понял, он не успел понять, но то, что он увидел за короткое мгновение, леденило душу…

- Я тоже так думаю, что не надо, - произнес Ангел, - просто, поверь мне на слово.

И тут Леонидову стало жутко, стало страшно за того несчастного человека, стало не по себе…

- Стоило ли того?… - пробормотал тихо он.

         Маленький В-дом стоял рядом… Вокруг него собралось много народу, люди волновались, оживленно говорили о чем-то, спорили. Они облепили В-будку какими-то бумагами и писали что-то на них. Леонидов хотел было спуститься в этот подвал, но Ангел уже пнул ногой старенькую дверь, и та пронзительно заскрипела. Люди у будки закричали, замахали руками и кинулись к ним.

- Членство!!! Вы за членством? Идите, пишитесь в списках! Здесь очередь на неделю вперед! Вы в третье тысячелетие? Идите, пишитесь!

Гвалт нарастал. Дверь отчаянно скрипела на старых несмазанных петлях, приглашая зайти в темноту подвала. А над головами их гордо висела вывеска… та самая – “Союз писателей 3 тысячелетия”. Обеспокоенные люди уже начали высовываться из окон ближайших домов, вороны, спрыгнув с веток, ходить прямо у них под ногами, угрожающе каркая. Вдруг из черного проема появился человек. Это был Тепанов. На нем сверкал новенький пиджачок из магазина знакомого нам Медильяне, горло его перехватывал новенький галстук, видимо, оттуда же, а в руках его был калькулятор.

- Что за шум? – недовольно воскликнул он, - что за безобразие?

Вороны посмотрели на него и присмирели.

- Членство… Членство… Членство…, - послышались голоса замерзших людей.

- Ах, господин Леонидов? – воскликнул он, не обращая внимания на остальных, - вы ко мне?

Узнав, что он хочет забрать свои книги, ничуть не удивился и даже обрадовался этому.

- Сейчас вам их вынесут, не волнуйтесь, - произнес он. – А ну-ка, тихо тут, - шикнул он на толпу собравшихся и отдал распоряжение какому-то маленькому человечку, который возник у него под ногами. Тот кинулся исполнять его приказ, а они остались стоять на улице.

- Вы не желаете к нам в 3 тысячелетие? - спросил он.

Леонидов был немногословен, и после увиденного только что в глазах Ангела, смотрел на этого человека с искренней жалостью. Даже с ужасом. Тот ничего не заметил и продолжил: - Ну, что же. Тысячелетие большое, еще успеете, всегда пожалуйста, всегда рады-с. Всего три тысячи рубчиков-с, пока расценки не поднимались.

Потом он посмотрел на толпу, - все, господа, я устал, - сказал он, - у меня обеденный перерыв. Мне нужно отдохнуть, я с самого утра торчу здесь, я семнадцать лет кручусь в этом… Я, в конце-концов, строю сейчас загородный дом… домик… домишко!!! – засмеялся он. - А вы знаете, как это нелегко, как непросто! Везде одно ворье! Стоит засмотреться, проглядеть – моментально надуют. Одно ворье… ворье-с…, - пропел он.

Он изящно поправил на себе новенький пиджачок и посмотрел на Леонидова. – Ну, что, господин Леонидов, рад был с вами работать, вы очень талантливый писатель, заходите к нам еще…

Из дома выскочили маленькие люди и начали выносить книги. Все они были очень низкого роста и были чем-то похожие друг на друга. Какой-то детский сад. И только лица их были сморщенными, глаза умудренные опытом долгой жизни, лукавыми, с порочными улыбками. Они ехидно посматривали на Леонидова и зло косились на Ангела, как будто могли его видеть. А может могли? Но кем тогда нужно быть??? – странная мысль промелькнула в его голове.

Коробки с книгами стояли на снегу, маленькие помощники суетились, Ангел подогнал такси, и человечки начали грузить. Как Ангел это сделал, было непонятно, – такси само подъехало, и двери открылись. Водитель молча вышел, открыл багажник и начал помогать. Леонидов хотел было пересчитать книги перед тем как расписаться за них.

- Пересчитай, пересчитай Леонидов, - поддержал его Ангел.

- Ну, что вы? – прочитал в его глазах такие намерения Тепанов. – Дома пересчитаете, дома. Все в порядке-с, все под ключ-с!

А Леонидову и самому хотелось уехать отсюда быстрее, он уже не мог видеть этого человека в его костюме, в этом липком темном уголке Москвы, под этой вывеской.

- До свидания, господин Леонидов, до встречи. Заходите еще.

- Заходите-с, заходите-с еще-с, - возник перед ним один из тех маленьких помощников, подмигнув ему, гнусно улыбаясь,  и голос этот показался ему удивительно знакомым. Ему бы еще кудрявые рыжие волосы и бакенбарды… и котелок на голову…

         Он в последний раз оглянулся на эту улицу, посмотрел на трансформаторную будку, которая мнила себя целым домом, на человечка в новом пиджачке, который мнил себя издателем, на старинное здание, бывшее некогда церковью, на притихшую толпу людей. Потом они сели в машину и уехали. Дом тот действительно был когда-то Храмом, только давно уже не было на нем крестов…

Вернувшись, они с Ангелом пересчитали книги в новых коробках. Там не хватало ровно тридцати штук. И тогда он словно увидел, как уважаемый поэт и издатель, владелец газет и журналов, учредитель Союза писателей третьего тысячелетия в своем темном подвале раскрывал эти коробки и украдкой своими тонкими пальцами музыканта по одной их оттуда таскал. И ему стало невероятно жалко этого человека в имени которого чего-то не хватало…

                                                        - 25 -

         Телефонный звонок пронзил тишину комнаты Леонидова. Звонок был неожиданным, звонить ему было некому. Он никого не ждал и уже не надеялся на чудеса, а потому равнодушно снял трубку. Петров уверенным жизнерадостным тоном поприветствовал его.

- Старик, собирайся! – громко произнес он, и голос его уверенно заполнил пространство маленького помещения.

– Завтра едем на кинофестиваль! Завтра состоится премьера моего фильма!

Он был очень рад за друга, - наконец, хоть у того что-то сдвинулось с места. Голос Петрова был жизнерадостным с победными нотками, и это настроение постепенно начало передаваться ему. Это был голос человека, на котором изящно сидел черный смокинг, черная бабочка забралась под воротничок, подчеркивая ослепительную белизну его рубашки и лица, которое светилось в свете прожекторов на сцене под огромным киноэкраном. Красная ковровая дорожка осталась позади, она почтительно проводила его друга сюда, на киношный Олимп, продолжая встречать гостей этого кинофестиваля.

- Обязательно костюм и галстук? - спросил уныло Леонидов, - он так и не успел полюбить этот наряд, да и полюбит ли когда-то?…

- Куда подъехать, в какое время?

- Старик, - последовательно отвечал на его вопросы Петров, - костюм вовсе не обязателен, здесь публика специфическая – ходят в том, что по душе. Главное, чтобы тебе было удобно, а подъезжать никуда не нужно, нас повезут на транспорте, организованно. Так что завтра сбор в таком-то месте в такой-то час. И передай приглашение Гале, – добавив, - уезжаем на два дня.

- Уезжаем? – удивился Леонидов.

- Да, уезжаем,… все, остальное потом,… завтра… завтра… До встречи, старик… Пока…

Леонидов повесил трубку и снова остался в тишине своей маленькой комнаты наедине с молчащим телефоном, потухшим компьютером и горами книг под потолком. Он был очень рад этому звонку, он не мог и не хотел больше оставаться здесь, и Петров с его поездкой оказался спасением.

         Они долго ехали на автобусе. Какие-то люди битком заставили его техникой, коробками, прожекторами. Оказалось, что фестиваль будет проходить не в Москве, а совсем другом городе. И теперь они все дальше и дальше удалялись от столицы, широкие шоссе превращались в маленькие дороги,… потом в дорожки, города в городки, деревья на обочине становились выше, солнце ярче, и только высокое небо над головой… Куда они ехали? Леонидову было совершенно все равно. Главное ехать. Главное, куда-нибудь подальше. А там будет видно. Галя осталась дома, сославшись на усталость. И теперь они вдвоем могли спокойно  поговорить…

Петров был одет вовсе не во фрак и никакого намека на бабочку. Да и багажа у него не было, куда бы он смог спрятать свой костюм. Знакомый серый свитер и старенькие брюки. Это был Петров - просто Петров, каким он знал его всегда. Люди в автобусе, судя по их одежде, тоже не собирались на набережную Круазет. Люди как люди… Самые обыкновенные… Некоторых он узнавал – то были актеры и режиссеры из какой-то старой, давно забытой жизни…

- Да, старик, сожалею, – произнес Петров. Он уже знал эту историю, произошедшую с ним, и теперь говорил свое мнение.

- Дело даже не в договоре. Ты прав. Договор сегодня ничего не значит. Бумажка, фикция. Тебе нужно было сделать одну простую вещь, прежде чем везти свои деньги этому,… - и он промолчал, – этому…, - он подавился именем этого человека, так и не сумев произнести его.

- Когда ты мне рассказал обо всем, я поинтересовался, что же это за поэт такой и что он написал? - Петров посмотрел в окно, о чем-то задумался, продолжив:

– Тебе нужно было просто прочитать “стихи” этого поэта, и уже никакой договор был бы не нужен. Знаешь, я давно понял одну простую вещь, - продолжал задумчиво он, - бездарность страшнее всего. Страшнее, чем эти ребята-грузчики, умеющие делать на нас деньги. Это даже хуже, чем просто желание украсть или заработать на ком-то. Бездарь повинуется какому-то особому, ему одному понятному принципу, инстинкту, получая от этого удовольствие. Ты талант, ты творец? Гений? Таких как ты, много, а я один. Пиши свои нетленки, снимай картины, а я просто приду и кину тебя. Закатаю в такое …, потом будешь долго выбираться и отрабатывать долги… Ну, кто ты такой? Никто. Вас тысячи, миллионы, а я один.

- Ты уверен, что он такой один? - спросил Леонидов.

- Ну, конечно, не уверен, - засмеялся Петров, - но надеюсь, что этих, убогих, не больше, чем просто людей, коммерсантов, так, не со зла, собирающих бабло… Зависть что ли какая-то?... Зависть особого рода. Удовольствие. От собственного бессилия - угробить чье-то стоящее дело. Духовная импотенция… Тебе просто нужно было прочитать эти, так называемые, стихи и ты сразу бы понял все … Ладно, проехали, - закончил он, посмотрев в окно, - не расстраивайся, мы сильнее этих…  Ты пишешь замечательные книги – а это главное!... Посмотри, красота вокруг какая! – внезапно воскликнул он.

Они ехали уже несколько часов, пока их автобус не начал вязнуть в глубокой колее дороги. Или не дороги вовсе, а как говорится, “направлении”. И действительно, эта узенькая колея уже не напоминала дорогу, а лишь указывала путь, по которому они должны были продвигаться вперед. За окном произошли за это время невероятные изменения. Всего за несколько часов они словно попали в какую-то другую страну, другой мир. Куда-то исчезли сугробы, и теперь яркое солнце освещало своими лучами зеленые поля и деревья. Они оставили холодную московскую зиму далеко позади и въехали в чье-то лето. Как по волшебству. Всего за несколько часов…

         На какой-то площадке их пересадили в машины с открытыми бортами и табличкой “ЛЮДИ”, а впереди, прокладывая направление трактор, весело урча мотором, выбрасывая клубы дыма, смело вел их за собой… А вокруг бесконечные поля колосящейся пшеницы, маленькие речушки без переправ, которые они на своих вездеходах преодолевали с легкостью. С легкостью и каким-то щемящим восторгом людей, изголодавшихся по этому высокому небу, солнцу и запаху скошенной травы. “ЛЮДИ” - было написано на окошке машины, и как-то необычно и приятно было почувствовать себя Человеком... Человеком в этом теплом лете.

Леонидов долго смотрел по сторонам, и какое-то непреодолимое чувство охватило его. Как захотелось улечься на этом огромном лугу, утонуть в его зеленой траве, закутаться, натянуть на себя облачко, которое проплывало над ними, и потом широко открытыми глазами смотреть туда, наверх, где высокое небо и яркое солнце. Слушать стрекот кузнечиков, жужжание пчел на цветках. Вдыхать аромат этого луга и леса. Не думать больше ни о чем. Просто чувствовать, ощущать все, что тебя окружает, и раствориться,… остаться навсегда… Здесь была какая-то настоящая земля, настоящие деревья, вода в речушках, где плавала рыба, настоящие облака плыли по небу, и настоящее, неизвестно откуда взявшееся лето, которое согревало и звало за собой в покрытые зеленью луга и леса. Он совсем забыл о том, куда они ехали. Просто тряслись в высоком кузове машины, кивая в такт головами каждому ухабу и кочке, женщины смеялись, визжа от восторга. Ну, где найдешь еще такое развлечение, никакие американско-русские горки, мчащиеся по своему предсказуемому железному рельсу, никакие аттракционы не доставят столько радости и пьянящего восторга, разбавленного ароматом скошенной травы. Гениальный тот инженер или чиновник, который не проводит в такие места дороги. В этом есть какой-то великий, глубоко продуманный смысл. Сюда не доедешь на джипе, не прорвешься на свирепом мустанге с мигалками и спецсигналами. Может быть, и проедешь, но обязательно увязнешь или просто испугаешься или не захочешь вовсе - стоит ли колеса свои топтать по такой грязи и бездорожью, по этой колее. Колее, которая называется Россией. Потому и деревья здесь настоящие, небо высокое и яркое солнце, которое не заметить нельзя… И лето…, жаркое-жаркое лето…

         Вдалеке показался какой-то населенный пункт. Покосившаяся вывеска на дороге подсказала его название – “Дальнерусск”. Они въехали в этот городок, скорее даже поселок, и подкатили к зданию старенького клуба. Их уже встречали! Два мужичка заканчивали приколачивать длинную вывеску над входом. “Приветствуем участников кинофестиваля”, – красовалось на ней. Вывеска была прибита немного криво, но смотрелась очень хорошо и даже нарядно. А криво, потому что на ступеньках стояла здоровенная початая бутыль самогона, к которой эти двое, по-видимому, уже успели приложиться. Настоящего деревенского самогона, который не перепутаешь ни с чем. Бело-мутная водица в высокой бутылке с закрытой пробкой. И что больше всего удивляло – самая настоящая красная ковровая дорожка, извивающаяся по ступеням. Дорожка была старенькая, захоженная до дыр, она сверкала протертыми местами. Лет 50 назад по ней, наверное, поднимался местный “генеральный секретарь” (или кто там у них был), чтобы поздравить какую-нибудь доярку с выдающимся надоем. Это была самая настоящая дорожка, которая так нужна была сейчас, со своей историей и залысинами.

Люди начали выгружаться, прыгая через борта машины, потом выстроились, и двери клуба гостеприимно раскрылись. Их встречал глава местного клуба, провожая внутрь. Фестиваль начался!

Какой-то журналист, отряхнув свой фотоаппарат от дорожной пыли, начал фотографировать это шествие. Словом, все проходило очень хорошо. По-настоящему…

Немного времени для подготовки, и вот начался показ.

Работ было немного – два художественных фильма и несколько документальных лент. Фильм о театре, другой про художника, еще один про ученого. Зрителей в зале было немного. Два дня один за другим показывались эти картины, и все новые люди занимали места в зале. Здесь были в основном женщины. Женщины-доярки. Они сменяли друг друга в своем коровнике и приходили сюда на просмотр. И, конечно же, остальные места занимали сами участники фестиваля. Они смотрели свои работы и работы своих коллег, сами их оценивали и сами вручали призы. Здесь не было победителей. Здесь все картины заслуживали внимания и принимались с восторгом. Люди выходили на сцену, произносили речи, рассказывали, а журналист, которого они привезли сюда, все это снимал. Особенно удивляла реакция этих двоих мужиков с самогоном. Они не пропустили ни одного кинофильма, по-видимому, в этой летней деревне работали только женщины, а мужчины то ли руководили, то ли просто отдыхали. Они ведь приколотили вывеску и расстелили красную дорожку – и теперь отдыхали. Бутыль стояла рядом с ними, но за целый день ни один из них к ней не прикоснулся. И только восторженными трезвыми глазами смотрели на экран.

Леонидову понравился один художественный фильм. Очень понравился. Актеры этого кино явно не зашли на съемочную площадку на пару часов между съемками в рекламе и антерпризными концертами. Актеры знали свой текст, и, по-видимому, знакомы были с ролями, которые играли. И тексты ролей им вручили не за десять минут перед съемками. И, скорее всего, они даже репетировали свои роли. Правда, среди них не было детей или внуков, внучатых племянников знаменитостей. Зато сценарий к этому фильму писал не сварщик и даже не осветитель. И грузчику такое не по силам. Кто-то, памятуя свой опыт и умение, просто в удовольствие наваял замечательную пьесу, по которой и сняли этот фильм. И создавалось это кино не один день в маленькой комнатенке, экономя бюджет.

Это была настоящая работа! Он давно не видел такого замечательного фильма. Он был уверен, что подобное просто не снимают сегодня, а тут такое откровение с экрана. В перерыве подошел к режиссеру. Они познакомились, разговорились.

- Когда ваш фильм выйдет в прокат? - спросил он режиссера.

- Никогда, - ответил тот.

- Но, почему? – изумился он.

- У нас его не купит ни один кинотеатр, - весело ответил режиссер, - и, помолчав, добавил, - а кто мы такие? Ну, кто мы такие? – и засмеялся.

- И что, вы никому не покажете его? Этот фильм никто не увидит?

- Ну, почему же не увидит, - и он кивнул в сторону двух мужичков с самогоном и бригады доярок, отдыхавших от смены, - вот, смотрят же люди.

- А, другие люди, в Москве, в стране?

- Как вы не понимаете, - воскликнул режиссер, - этот фильм по нынешним временам “не формат”. Вы знакомы с таким понятием? Это психологическая драма. Ни одна киностудия не имеет в планах подобных проектов. На них просто не выделяют денег. Практически, все сделано на свои… и на деньги друзей, - добавил он и замолчал.

- А что же теперь снимают? – спросил Леонидов.

- А вы не знаете? – засмеялся режиссер, - вы с какой планеты?

- Экшен! – вырвалось у него.

- Конечно! Конечно Экшен! Блокбастер! Мыло!... Тарковский сегодня работал бы оператором, а Феллини осветителем…, и это в лучшем случае, и то, если бы очень повезло, если бы нашлось протеже…

- Неужели нет никакой надежды? – на прощанье спросил Леонидов.

- Есть надежда,… маленькая, но все же есть,… - ответил тот, и глаза его загорелись.

- Канны!... Если нас заметят Там. Если оценят в какой-нибудь номинации, тогда наши кинотеатры будут бегать за мной и умолять продать им копии, но… все это только после Канн. А без Канн мы никто.

Леонидов задумался. Может быть, ему тоже издавать свои книги где-нибудь Там. А Петров подтвердил эту мысль: - Старик, многие давно уже так сделали - раскрутились, а потом вернулись сюда, теперь они нарасхват.

- Но для этого придется уехать из страны, - подумал он. - Уехать как минимум на годы… И Леонидов вспомнил слова Петрова, – “Уезжать отсюда не хочу.  Это моя страна”…

Журналист к концу первого дня устал и попросился домой.

– Только своим ходом, - возразил ему руководитель фестиваля.

- Но, я уже сделал свою работу, уже отработал гонорар. Больше мне делать здесь нечего, - возмущался тот, - у меня масса работы, полно заказов. Всем нужны репортажи, пиар, а я тут с вами время теряю! Мой контракт выполнен, в конце концов!!!

Руководитель был старым администратором, он не хотел ссориться с журналистом – мало ли что, и сделал правильный ход. – А вы посидите в партере, вон с теми людьми, заодно возьмите у них интервью, - и он кивнул на наших двоих мужичков, – а я пока вызову для вас вертолет. Лично для вас, господин журналист.

Руководитель знал, что делает, он не в первый раз проводил такие фестивали, а журналист был молодым, горячим… и совсем неопытным…

Через несколько часов он нашел журналиста в компании тех двоих, и в возмущении спросил:

- Ну, что же вы, господин репортер? Я вызвал для вас вертолет, вас, понимаешь, ждали, а вы…

- А и не надо никакого вертолета, - еле связал журналист несколько слов, - у меня здесь еще очень много работы, - и он посмотрел на недопитую бутылку - уже вторую. – Нам еще много работать.

- Да-да, - подтвердили мужики, показывая на третью бутыль.

- Поработаем ишо… Ихмо… Меть… Ну его, этот вертолет… Отпускай его с Богом…

И вертолет отпустили. А был ли он, этот вертолет? Уже никто не вспомнит…

         На второй день хозяева фестиваля устроили банкет в честь победителей. А поскольку победителями оказались все, всех и пригласили. И доярок, свободных от смены,  и, конечно же, двух наших мужичков. Все расселись за длинным столом, накрытым прямо на улице, во дворике клуба, и отмечали закрытие. Леонидов сидел за столом и смотрел на этих людей, актеров и доярок, на двух местных пьянчужек и на Петрова. И на мгновение показалось, что все так и должно быть. Все правильно, все получилось у этих людей. И какое-то смутное предчувствие защекотало, завибрировало в его душе, в его пустом желудке и в голове. Одни люди снимали кино, другие его смотрели. Чего же еще? При чем здесь столицы и слава, все это так далеко отсюда. Просто живут где-то самые обыкновенные люди, пусть даже в городке Дальнерусске и смотрят это кино.  Оно им нужно, оно им нравится. И он вспомнил глаза этих двух мужичков, которые тогда еще были трезвыми, вспомнил, как они смотрели, и доярок вспомнил. И теперь он понял, что ему нужно делать… Но, об этом потом…

И еще одно поразило его здесь, за этим накрытым столом. Теперь он смотрел не на людей, а на те нехитрые угощения, которыми их потчевали. Смотрел и вспоминал тот день, когда они с Галей весь день смотрели телевизор и, казалось, пересмотрели все возможные передачи. В одной из них рассказывали, из чего сделаны наши продукты. А здесь…

Мясо было сделано из… мяса, огурцы из огурцов, картошка была похожа на картошку, рыба на рыбу. Мясо было из молодых бычков, а не из кенгурятины, которую, оказывается, мы потребляем многие годы. А оно и понятно. Откуда же возьмется свинина или говядина в наших широтах? Кенгуру уже давно заполонили прилавки магазинов. Как-то однажды кенгуру, вспомнив, что их историческая родина Россия, отправились в далекое путешествие. Они оставили свою Австралию и, видимо, вплавь, через океан, пустынями, горами, тайными тропами пробирались сюда, к нам. Так достигли цели своего путешествия и теперь снабжали своим мясом наши магазины. А здесь на этом столе почему-то лежал настоящий жареный поросенок. Настоящие цыплята, не нашпигованные антибиотиками, а просто цыплята… Видимо, по той дороге-недороге антибиотики просто не могли доставить сюда или почему-то забыли это сделать. И цыплята были самыми обыкновенными. На столе лежал картофель! Несмотря на то, что уже давно национальным продуктом в нашей стране стали бананы! К весне только за сумасшедшие деньги можно купить остатки гнилой картошки, а бананы пожалуйте - за сущие копейки. И, действительно, откуда здесь взяться картофелю, в нашей северной стране, когда повсюду, даже в городах, растут только пальмы, и с них свисают эти самые бананы. Улицы, площади и скверы покрыты пальмовыми плантациями. Только ленивый не подойдет и не сорвет эти плоды. Зимой удивительные пальмы, невзирая на холод и снег, дают прекрасный урожай, а картошка… Ее просто не должно быть в этих широтах, поэтому бананы и есть самый распространенный национальный продукт. А тут на столе картофель! Настоящий! Пахнущий картошкой и из нее же сделанный – чудеса!...

Он ел эту настоящую еду и вспомнил про Галю, - жалко ее нет рядом… Хотя у нее сейчас, наверное, начинается сериал…

Ел настоящую еду, пил настоящий самогон, сидел рядом с настоящими актерами и режиссерами, доярками и их двумя пьянчужками-мужичками и чувствовал себя как-то необычно, по-настоящему. И дело его было стоящим, в которое снова верил, потому что знал, что его книги нужны людям. А это стало сейчас для него главнее всего.

         С таким настроением и покинул этот замечательный фестиваль. Ему вручили бутыль самогона, впрочем, как и всем остальным. Правда, взамен попросили оставить им журналиста. Уж очень он им понравился. Журналиста не отдали, погрузили его аккуратно в коробку от большого фонаря и особенно берегли его фотоаппарат - завтра вся страна узнает об этом удивительном кинофестивале, который прошел с успехом в Городе Дальнерусске. В городе, где настоящие доярки и молоко, самогон, настоящая красная ковровая дорожка и где показывали самое настоящее современное кино… И еще сохранилось жаркое-жаркое лето…

         Дорога вела назад, она становилась все шире, города больше, небо улетело на свою призрачную высоту, солнце спряталось. Все ближе и ближе к столице. Вот уже появились первые пальмы, с которых свисали любимые плоды, первые кенгуру перебегали дорогу. Наконец, въехали в город. И снова пальмы и повсюду эти красивые животные.

Вот Плющиха, где давно вырубили те самые три тополя и где теперь тоже растут три банановых дерева. А под пальмами этими сидят кенгуру и ждут – когда же их съедят... И снова зима…

Другие произведения автора:

Без времени. Отрывок 1

Дин-дон

Тосенька

Это произведение понравилось:

Инна ВИН