Убитая совесть 6

27 марта 2016 — Валерий Рыбалкин

Виктора Силина, десятилетнего мальчишку, приняли в пионеры 22-го апреля 1964-го года в небольшом волжском городке. Сын руководителя подразделения на одном из градообразующих предприятий, он рос, как и большинство его сверстников: пионерская, затем комсомольская организации, увлечение музыкой, радиотехникой, запуск самодельных ракет. Но было и другое – азартные игры в кампании хулиганов, драки, войны малолеток – всё это также наложило неизгладимый отпечаток на его характер. По окончании школы парень поступил в радиоинститут, где учиться было совсем не просто.

Глава 6. Первая сессия. Вербовка. Частный сектор.

Трудности не пугали Виктора. И хотя он немного запустил материал, но надеялся всё наверстать. Однако выяснилось, что к экзаменам допускались только те, кто вовремя сдал зачётную сессию. Большая часть студентов защитили лабораторные работы, отчитались по практическим занятиям и спокойно готовились к первому экзамену. Остальные в панике метались от одного преподавателя к другому, пытаясь наверстать упущенное. Причём, двое разгильдяев вместо того, чтобы заниматься делом, лихорадочно дописывали рефераты по истории КПСС, хотя должны были это сделать месяц назад. Виктор с друзьями только посмеивались, глядя на них.

Кандидатов на отчисление оказалось слишком много. Часть из них пытались перевестись на заочный или вечерний факультеты. Некоторым удалось взять академический отпуск. Но даже те, кто благополучно преодолел все препоны, но сдал сессию на тройки, теряли два главных бонуса – стипендию и общежитие для иногородних.

Экзаменов было пять – максимально допустимое министерством количество. Причём, камнем преткновения для многих стала математика, которую вёл доцент Борис Ильич Константинопольский. Боб Ильич, как за глаза звали его студенты, был невысокого роста, худощавый, лет пятидесяти, хромал на одну ногу, носил большие роговые очки и, вдобавок ко всему, плохо слышал. Однако слуховым аппаратом не пользовался, а прикладывал к уху кисть руки, сложив её лодочкой. Лекции Константинопольский не читал, а буквально диктовал так, что записать успевали все. На практике решение задач объяснял настолько доходчиво, что начинали понимать даже самые тупые. Но при этом сдать ему «на халяву» не удавалось практически никому.

Приходил Константа (это ещё одно из его прозвищ) за полчаса до начала экзамена и лично, никому не доверяя, сдвигал столы буквой П. Сам он находился в нижней части этой своей буквы, а студенты, готовясь к ответу, сидели по её внешнему периметру. Экзаменатор слушал очередного испытуемого, задавал ему вопросы, но в любой момент мог вскочить с места, прихрамывая пробежать за спинами у сидящих и уличить очередного обманщика в использовании шпаргалки либо в каком-то ином «смертном грехе». Сумки с книгами и конспектами, естественно, оставались в коридоре, а для подготовки каждый получал чистый лист бумаги с личной подписью экзаменатора. Неиспользованные эти листы впоследствии ценились на вес золота и применялись во всевозможных мошеннических схемах. Тем более что за время учёбы в институте математику сдавали четыре раза.

Первой жертвой Константы оказался староста группы, в которой учился Виктор. Этот парень поступил по льготному списку после армии, и тот багаж знаний, который пытались вложить в головы студентов преподаватели, почему-то никак не хотел утрамбовываться в ограниченном объёме его черепной коробки. Бесполезными оказались и связи в деканате, и партбилет в кармане. Выяснилось, что перед Бобом Ильичом, как перед Господом Богом, все равны. И лишь праведники, затвердившие курс лекций Контантинопольского, могли рассчитывать на «царствие Божие» - диплом инженера.

Билет на экзамене староста вытащил неудачно. Поэтому последней его надеждой была объёмистая «гармошка», которую несчастный, отчаявшись, писал всю предыдущую ночь. Лёгким движением руки молодой человек извлёк сей «запретный плод». Но лишь только он начал переносить замысловатые математические формулы на легальный лист бумаги с подписью доцента, как последний, будто коршун, прошуршал за спиной жертвы и когтистой своей лапой буквально впился в крамольный клочок бумаги.

– Так, шпаргалка! – радостным фальцетом во всеуслышание воскликнул доцент.

Двумя пальцами он извлёк из рукава экзаменуемого исписанное мелким почерком произведение прикладного искусства и назидательно показывал его всем присутствующим.

– Придётся нам, молодой человек, встретиться ещё раз. Я так полагаю, в последний. Вы – нерадивый студент. Да к тому же староста. Хотели обмануть преподавателя?! Не вышло? Думаю, вам не место в советском вузе. Впрочем, всё зависит от решения деканата и от того, как вы подготовитесь к пересдаче…

Забегая вперёд, скажу, что на этот раз декану удалось отстоять своего ставленника. Но через полгода Боб Ильич окончательно «завалил» нерадивого, как он выражался, студента. Тот попытался перевестись на вечерний факультет, но и там у него что-то не заладилось. В конце концов, парень плюнул и ушёл мастером на завод. Тогда это было в порядке вещей, особенно на первых курсах. Причём, из первоначального состава группы дипломы вовремя получили лишь несколько человек. Система высшего образования в те годы поставляла народному хозяйству исключительно качественные кадры…

Возмущённый Константа ещё минут пять читал присутствующим лекцию о вреде шпаргалок, а в это время другой студент, воспользовавшись моментом, извлёк из недр своего пиджака лист бумаги с подлинной подписью доцента и с подробным ответом на вопросы своего билета. А когда он пошёл отвечать, то с большим трудом, но объяснил-таки экзаменатору ход решения задачи, тем самым заработав твёрдую тройку. Виктор же получил четыре балла и был по-настоящему счастлив. Но расслабляться было рано – через два дня ему предстояла сдача экзамена по химии.

Профессор Гарин считался одним из ведущих специалистов страны в области электрохимии. Кроме того, он причислял себя к советской интеллигенции и регулярно, два раза в год, давал фортепианные концерты, на которых собиралась вся институтская элита, а также студенты, знавшие о столь необычном увлечении профессора.

И хотя Гарин считался светилом химической мысли, однако лекции он читал отвратительно. Увлекаясь, перескакивал с одной темы на другую, цитировал многое и многих. И, как результат, слушатели покидали аудиторию воодушевлёнными, но записать что-либо вразумительное не могли. К экзамену готовились по методичкам, которых катастрофически не хватало. А незадолго до описываемых событий вышел из печати учебник по электрохимии, с помощью которого профессор надеялся решить вышеописанные проблемы.

– Господь Бог знает химию на пять, – любил он повторять на лекциях, – я – на четыре. Ну, а студентам остаются тройки. Но теперь моя новая книга поможет вам проникнуть в тайны материи…

Известно, что учёный мир долго не мог понять теорию относительности Эйнштейна, а Менделеев увидел свою знаменитую таблицу во сне. Вот и учебник Гарина был недоступен для заурядного студенческого разума. Испещрённая формулами и графиками, ужасная в своей запредельной мудрости книга навевала на учащихся смертную тоску. Понять её до конца было в принципе невозможно, но вызубрить от корки до корки – пожалуйста! Однако времени у Виктора было в обрез, и когда на экзамене профессор, копнув чуть глубже, чем следовало, осознал всю глубину невежества студента Силина, учёного вдруг охватил приступ благородной ярости. Ведь он так надеялся, что его фундаментальный труд облегчит первокурсникам тернистый путь к знаниям.

«Разгильдяи! Балбесы! Лентяи безмозглые!», – эти недостойные мысли одолевали учёного и толкали его на безрассудные поступки.

Однако произнести их вслух Гарину не позволяло воспитание. А посему, выслушав путаный ответ Виктора, он схватил его зачётную книжку и, что было силы, швырнул её в открытую дверь.

Как выяснилось позже, кроме всего прочего Силин случайно озвучил на экзамене некую крамольную теорию, с которой наш профессор боролся всю свою сознательную жизнь. А когда Виктор заявил, что прочёл об этом в каком-то старом календаре, то окончательно вывел Гарина из себя.

– Не учите химию по календарям, – вспоминая этот случай, наставлял впоследствии профессор студентов, – тем более что у вас теперь есть моя замечательная книга!

А ещё злые языки болтали, что глубокие знания однажды сильно подвели учёного. Пришлось ему как-то сдавать экзамен на право вождения своего нового автомобиля. И, как назло, попался светилу науки вопрос об устройстве аккумулятора. Два тетрадных листа исписал он математическими формулами, пытаясь втолковать лейтенанту милиции, откуда из небольшой чёрной коробочки, размещённой под капотом, появляется электрический ток. Но страж порядка – кстати, бывший студент радиоинститута – заставил учёного трижды пересдавать экзамен. Видимо, припомнил профессору его старые грехи.

Смех – смехом, но вызубрив от корки до корки знаменитую гаринскую книгу, Виктор сдал экзамен с большим опозданием и всего-то на три балла. А это означало, что полгода, как минимум, у него не будет стипендии, а из общаги придётся переезжать на квартиру в частный сектор, где оплата за жильё была значительно выше.

В институте действовала так называемая система МАРС (максимальной активизации работы студентов), согласно которой сдавшие сессию на четыре и пять гарантированно получали все материальные блага. С одной тройкой и без дисциплинарных взысканий тоже можно было на что-то рассчитывать. Троечникам, однако, приходилось затягивать пояса потуже и усиленно готовиться к следующей сессии.

Когда Виктор пришёл в деканат, чтобы сообщить о сдаче последнего экзамена, декан попросил его зайти в кабинет.

– Значит так, молодой человек, – начал он прямо в лоб, – у нас освободилась вакансия секретного сотрудника – сексота…

От этих слов у Силина вдруг засосало под ложечкой, а голова слегка закружилась, будто он вытащил на экзамене самый трудный билет. Сексоты… их, как правило, не знали в лицо, но презирали и боялись одновременно. Опасаясь доносчиков, студенты наотрез отказывались говорить на политические и иные «скользкие» темы. Ведь даже спустя двадцать с лишним лет после смерти Великого Вождя всех времён и народов – ещё не выветрился страх, который, казалось, навечно поселился в душах людских с тех мрачно-достопамятных времён, когда легко можно было схлопотать срок за анекдот, за непочтительное отношение к портретам вождей, к знамёнам. Кроме того, отец-коммунист, как бы предупреждая, не раз говорил Виктору, что молчание – золото, а болтун – находка для шпиона.

Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове у студента. А декан, соблазняя, продолжал говорить о том, что за регулярные отчёты ему будут платить, что стипендию и общежитие он будет иметь независимо от оценок, что после окончания института он сможет занять достойное место в системе КГБ…

Но, видимо, вербовщик что-то не рассчитал. Ведь в народе нашем, в полукриминальной среде, в которой, что ни говори, с детства вращался Силин, доносительство презиралось. А доносчику, по поговорке, полагался первый кнут. И согласись Виктор за деньги и прочие блага строчить доносы на товарищей, он потерял бы всякое уважение к себе. Ведь далеко не каждый способен творить зло, понимая при этом, что становится подонком и мразью.

– Нет, я не буду, я не смогу, – импульсивно прервал наш герой монолог декана. И тут его вдруг осенило:

– Вы знаете, если я выпью, то теряю контроль над собой и могу выболтать какие-нибудь важные секреты. Спасибо за честь, но я вам не подойду, простите.

В кабинете повисла неловкая тишина. Декан был человек умный – иных в КГБ не держали. Он молча прикинул возможные варианты, встал, подошёл вплотную к Виктору, взял его за верхнюю пуговицу пиджака и произнёс негромко, но значительно:

– Хорошо, дружок, уговорил. Ты не будешь нашим сотрудником, но заруби у себя на носу: если хоть в трезвом, хоть в пьяном, хоть в каком ином виде ты разболтаешь о нашем сегодняшнем разговоре…

– Всё, всё, всё, я понял, – с дрожью в голосе ответил несчастный студент. – Буду молчать, могила!

И действительно, слова декана дошли до ума его, до сердца, до печёнки. Тем более что знал он – организация эта шутить не любит, а легко и просто может сделать с ним всё что угодно.

Рядом с корпусами института раскинулся так называемый частный сектор. Разнокалиберные одноэтажные домики, узкие улочки без асфальта – в лучшем случае со старинной булыжной мостовой – настолько кривые, что, порой, пересекали сами себя. Молодёжь отсюда по большей части переселилась в новые пятиэтажки-хрущёвки. А здесь доживали свой век старики-пенсионеры, многие из которых сдавали жильё иногородним студентам.

Виктору приглянулся не старый ещё домик, хозяин которого всю жизнь работал на севере и приехал в этот город доживать отпущенный ему век. Человек восемь пацанов он поселил в двух больших проходных комнатах, оставив себе с женой тесную спаленку. И если в общежитии ребята могли позволить себе некоторые вольности, то здесь Дед, как между собой звали хозяина студенты, пресекал их на корню.

Ближе к десяти часам вечера окна, выходившие на улицу, закрывались ставнями, а высокие железные ворота – на большой амбарный замок. Затем выкручивались электрические пробки, которые почему-то находились в спальне хозяев, и наступала полная темнота. Те, кто не успевал подготовиться к занятиям, порой вынуждены были жечь стеариновые свечи. Сначала ребята спорили с хозяином, но потом привыкли. Стали хорошо высыпаться, а утром почти не опаздывали на лекции.

Однако дедовский аскетический образ жизни претил восемнадцатилетним юношам. У Виктора появилась зазноба – красавица Светлана – студентка соседнего педагогического института. И после того, как они познакомились, жизнь его преобразилась. Ах, эти прогулки по темным, едва освещённым улицам весеннего города! Разговоры ни о чём, когда каждое слово собеседницы кажется таким значительным и важным для твоего будущего, когда ты готов идти хоть на край света, едва касаясь нежной руки прекрасного, обожаемого тобой существа!

Но лишь только окрылённый любовью, опьянённый чистотой прощального поцелуя молодой человек возвращался поздним вечером к своему жилищу, он вдруг вспоминал о неприступных воротах, о заборе с колючей проволокой и о том, что надо как-то добираться до своей тёплой койки. Будить грозного деда было опасно, а ключ от ворот он не доверял никому. Поэтому дорога была одна – через детский сад, расположенный в соседнем дворе. Заборы там были вполне преодолимы, но ночью сторож спускал с цепи овчарку, убежать от которой было весьма и весьма непросто. Однако бродить по улицам до утра тоже не хотелось. Поэтому, улучив момент, когда собака Баскервилей, как прозвали её ребята, отбежала подальше, Виктор с разбегу преодолел один за другим оба забора и, оказавшись дома, победоносно улыбнулся бесновавшейся за изгородью зверюге.

Итак, решение проблемы было найдено. А чтобы гарантированно опережать злую псину, наш герой-любовник договорился с однокашником, койка которого стояла возле окна. Возвращаясь после отбоя, парень негромко стучал по стеклу, друг выходил во двор и отвлекал баскервильскую собаку в дальнем конце двора, пока Силин совершал свой коронный бросок, пулей пролетая над двумя оградами. Но однажды, выполняя этот манёвр, он зацепился за гвоздь, и обозлённая зверюга в клочья порвала штанину его модных расклешённых брюк, чем поставила донжуана в весьма затруднительное положение. Ведь его скромный бюджет не был рассчитан на покупку новой одежды, а других выходных брюк у него не было.

Лишённый возможности встречаться со Светланой, Виктор во всех своих бедах винил прижимистого Деда. И действительно, тот уж слишком сильно стал затягивать гайки: экономил на отоплении, на электричестве, на воде. Причём, удобства у него, в отличие от общаги, находились на улице. Деревянный туалет стоял рядом – стенка в стенку – с соседским. И чтобы кто-нибудь чужой случайно не зашёл в суверенное помещение, Дед повесил на него замок, «золотой» ключик от которого всегда находился на гвоздике в прихожей. Этим обстоятельством и воспользовался Виктор, надеясь отомстить за свои мучения.

Все знали, что у хозяина был отдельный чайник, в который Силин в тот вечер, исхитрившись, высыпал лошадиную дозу слабительного. А после того как несчастный пенсионер принял несколько чашек «гремучей смеси», золотой ключик незаметно был изъят из оборота. Оставалось ждать и наблюдать. Ночь прошла спокойно, и только под утро Дед, кряхтя и невнятно матерясь, появился в дверях своей спальни в одних подштанниках, что для него было весьма необычно. Несколько наблюдателей проснувшись, лежали, зажимая рты, чтобы окончательно не расхохотаться и не обнаружить себя.

Пик безудержного веселья наступил, когда Виктор, будто в немом кино, продемонстрировал обществу «золотой ключик», который его тайный враг безуспешно пытался найти в прихожей. Кровати пробудившихся от сна студентов тряслись мелкой дрожью, едва не подпрыгивая вместе с теми, кто на них лежал, с трудом сдерживая хохот.

Видимо, времени на поиски Деду было отпущено совсем немного. Нелёгкая подгоняла его, и бедный хозяин, не найдя ни ключа, ни даже галош, босиком, быстро, но по понятной причине очень-очень осторожно, вылетел на улицу и засеменил в сторону туалета. Ребята вскочили со своих мест и из коридора через приоткрытую дверь наблюдали за ним. Вот он достиг заветной цели, дёрнул зачем-то за дверную ручку, застонал в бессильной злобе и исчез за дверью СОСЕДСКОГО(!) сортира, окончательно ломая веру в свою порядочность и справедливость.

Такого хохота Земля не видела со времён Гомера. Прямо в коридоре, заикаясь, всхлипывая и подвывая, отомстившие ненавистному тирану студенты лежали пОкатом! А на следующий день сосед, узнав о случившемся, торжественно повесил на дверь своего помещения новенький блестящий замок. Мол, знай наших!

Деду же пришлось сделать несколько «золотых ключиков», один из которых с тех пор он всегда держал при себе. Конечно, осмеянный старик догадывался о проделке Виктора, но сразу выгнать обидчика не мог – он ведь неплохо зарабатывал на студентах, а выгода для такого человека всегда на первом месте. Правду говорят, что горбатого могила исправит.

Продолжение следует.

Все части смотрите на моей страничке.

Другие произведения автора:

Украина моя

Раненый Донбасс

Отравленный колодец

Рейтинг: 0Голосов: 0501 просмотр

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!

Добавить комментарий

RSS-лента комментариев