Судьбы разные

 

 

Ш. ТУРМАН

 

СУДЬБЫ РАЗНЫЕ

 

Хроники послевоенного поколения

 

 

К ЧИТАТЕЛЯМ

 

                Уважаемый читатель, я не претендую ни на документальность, и ни на высокую художественность своего труда. И название жанра определил, как «хроники». Привлекла двойственность смысла этого слова. Вроде бы означает историческое изложение событий. А, если привлечь жаргонное понимание? То получится, что речь идет о людях с хроническими заболеваниями. Да, мы – хроники в любом смысле этого слова.

Я же искренне надеюсь только на то, что будет интересно узнать кое-что новое, то есть до сих пор неизвестное Вам, о второй половине двадцатого века – очень дорогом мне времени.

Свидетелями тех событий были мои ровесники. И вот теперь, когда накопленное в памяти достигло такого уровня, что появилось желание изложить все это на бумаге, я решился на такой трудный шаг. Скажу сразу, что досталось мне это нелегко. А насколько получилось задуманное, Вам судить.

Самый же каверзный вопрос, который возник с первого момента работы, заключался в том, написать на обложке свою настоящую фамилию, или замаскироваться под псевдонимом? Ответ разрешился в пользу инкогнито.

                Да, не могу я выступить под своим настоящим именем. Причина – простая. Многие из моих ровесников, тем более, одноклассников, слава Богу, еще живых, могут, просто – не понять меня. Почему? Да потому, что я изобразил их не так, как они себя представляют. В оправдание, если оно к месту, могу заявить: не хотел никого из них показывать отрицательно. Я лишь брал имена, слегка коверкая, чтобы под такой вывеской изобразить человека, когда-то шедшего рядом со мной по жизни. Да – по жизни, и совсем не обязательно в одном классе. Но не каждый способен отнестись к этому адекватно. Ведь в измененных именах все-таки присутствуют намеки на подлинники.

                Предвижу также и другие вопросы.

                Псевдоним – шифровка? кто такой Ш.Турман? и вообще, что за «штурман»? какие моря он покорял?..

                Что ж, попытаюсь дать исчерпывающие ответы.

                Все подобрано под легенду, которую легко разгадают лишь те, кто близко знали меня. А для остальных, надеюсь, что это не так важно.

Представьте себе, дорогой читатель, в нашей огромной многонациональной стране появился графоман, претендующий называться русским писателем, по имени: Шамиль Евгеньевич Турман. Смешно? Конечно! Ведь сразу хочется предположить, что сын еврея и татарки, говорящий по-русски, решил, что только «великий и могучий» поможет ему понятно для всех изложить свою историю. К тому же, оригинальное имя автора, как правило, хорошо запоминается.

Пусть так думают те, для кого моя книга является второй, прочитанной после букваря. Всех же остальных хочу просто попросить – не обращайте внимания на имя автора. Тем более, что в действительности я – коренной петербуржец. К тому же, – сын фронтовика и блокадницы…

Так что, просто читайте текст. И, если у Вас появится желание узнать больше о моих героях, продолжение последует.

Еще хочу сказать о «красной нити», проходящей через всю мою писанину. Уверен, дорогой и сообразительный читатель, Вы поняли: речь идет о человеческом состоянии, метко названном великим Данте: «что движет Солнце и светила». А это и в действительности – грандиозный двигатель. Он, а правильнее сказать – «она», может свершить все, даже самое невероятное. Без нее нет и самой жизни. Тем более, что таковая с нее и начинается. Вот почему в моей книге, как и в природе, все держится только на ней.

Предвижу еще вопрос, который касается крепких выражений, изредка встречающихся в прямой речи. Отвечаю, не задумываясь: их количество полностью соответствует тому проценту, какой использовало в своих разговорах описываемое поколение. Нет желания обидеть современную молодежь, но их высказывания, к моему сожалению, в основном состоят именно из таких слов. И только на жалкий процент, упомянутый выше, приходятся предложения на русском языке, и то перемешанные с англо-американскими терминами. По-моему, такая оценка является объективной, а не старческим бредом.

Ко всему вышеизложенному добавлю, что более всего надеюсь на понимание тех, кто или родился, или жил, учился, работал когда-либо, пусть и небольшой срок, в Петербургской Коломне. Это – моя малая родина. Всю свою жизнь я был связан с этим уютным местечком лучшего на Земле города. Но это совсем не означает, что жители других уголков мира должны оставаться на втором плане.

                В заключение отдельно хочу обратиться к Вам, мои ровесники.

Возможно, покажется странным, что лишь на старости лет я сумел ощутить сердцем то, что давно уже понимаю только умом, мы – нужное и полезное поколение. Вероятно, подобные выводы появляются только с возрастом.

 

            Май 2010 года                                                                                                         АВТОР

 

 

 

ПРОЛОГ

 

 

                «… Нам скорей уйти из школы хочется,

Мы о том не думаем с тобой,

Что минута эта не воротится,

                Час не по-вто-рит-ся вы-пуск-ной…»

 

Почти одновременно задрожали девичьи голоса и оборвались на полуслове. Тёма и Аленка посмотрели друг на друга слегка мокрыми глазами.

            – И почему же не поем? – прозвучал в образовавшейся тишине вопрос Розенфельда, не прекращающего игру на гитаре.

            Но ответа не последовало. Девчонки молчали, думая, скорее всего, об одном и том же – прошедшие школьные годы, и все, связанные с ними события уже не вернуть. Не повторятся и последний урок, и последний звонок, и последний школьный экзамен… А вот теперь подходит к концу не только последний, но и единственный в жизни выпускной вечер.

            – Понятно без слов. Heat and cool. – торжественно произнес Вовик Свирский.

            – Ну, этого от тебя не отнять. Умеешь давать точные формулировочки! – ехидно заметила Муза Галкина, но тут же, совсем спокойно и тихо добавила – Ведь так оно и есть. Сразу же: и весело, и грустно, как жарко и холодно.

            Но в тот момент грусть, по понятным причинам, уверенно начинала побеждать. Причем задело это каждого из двадцати восьми, стоящих у стен знаменитого творения Растрелли. Если у кого и осталась улыбка на лице, то выглядела она, как у античных скульптур с мертвыми глазами. Молчаливые переглядывания, бесполезные попытки что-то сказать друг другу только усугубляли мрачную ситуацию.

            – Ну, может, хватит хмуриться, как ленинградское небо? Не пора ли закончить минуту молчания? – Розенфельд чуть ли не кричал – Взгляните на Неву!

            А было на что посмотреть. Створки Дворцового моста, медленно приподнимаясь, расходились. И тут же Сашка, очень вовремя взяв несколько аккордов, запел:

 

«Когда на сердце тяжесть

И холодно в груди,

К ступеням Эрмитажа

Ты в сумерках приди…»

 

            Остальные постепенно начали присоединяться:

 

                «…Где без питья и хлеба,

                Забытые в веках…»

 

И уже последние строчки куплета подхватил весь класс дружно, громко и весело:

 

«…Атланты держат небо

На каменных руках».

 

            – Ну что?! К Атлантам! – призвал Сашка.

            Скорбные маски начали исчезать с юных лиц. Продолжая петь, восемь юношей и двадцать девушек, вчерашних одноклассников, как и тысячи других выпускников, гулявших по ночному Ленинграду, дружно направились к Дворцовой площади.

            Праздника «Алые паруса» тогда еще не было, и никаких специальных мероприятий городские власти для выпускников школ не устраивали. Просто была традиция – гулять по набережным Невы, танцевать на площадях и хаотично передвигаться большими и малыми группами по улицам и проспектам.

            И вот, еще не успев потерять друг друга, продолжая пение под гитару, 11-й класс «Г» школы №235, прошествовал на Дворцовую. Здесь весь коллектив случайно попал в кадры «Ленинградской кинохроники». Об этом стало известно несколько недель спустя, когда некоторые из ребят, придя в кино, неожиданно увидели эти интересные кадры. В демонстрируемом перед фильмом киножурнале крупным планом промелькнули лица двух Анют на фоне остальных, разглядеть которых было невозможно. Кинопленка объективно зафиксировала, пожалуй, единственный момент, когда класс собрался в полном составе. В архивах должен сохраниться этот исторический документ с изображением импровизированной танцплощадки у Александрийского Столпа, где по пути к Атлантам задержались наши герои.

            А там несколько человек, стоя на ступенях основания колонны, играли на гитарах, к которым моментально присоединился Розенфельд. Вокруг этого случайно образовавшегося «оркестра» огромная толпа девушек в белых платьях и парней в строгих костюмах лихо отплясывали твист, не обращая внимания на моросящий дождь.

Натанцевались вдоволь. Кое-кто уже успел потеряться. Но ядро 11-го «Г» продолжало гуляние.

Добравшись до Марсова поля, где толпы выпускников почему-то количественно возросли по сравнению с Дворцовой, ребята остановились, раздумывая о дальнейшем маршруте. Возникли небольшие разногласия.

            – Смотрите, – показала рукой Маришка Угарова, прерывая споры – сколько человек закончило школу… И каждый хочет поступить в институт…

            Проблема – острая! Ничего не скажешь.

            То был единственный год в истории советской школы, когда выпускались вместе и десятые, и одиннадцатые классы. Выпускников – в два раза больше. Следовательно, число претендентов на обладание студенческим билетом резко возросло. Преподаватели же ВУЗов потирали руки: «Будет из кого выбирать». А будущие абитуриенты? Им-то каково?!

            Еще это был первый год, когда запретили алкоголь на выпускных вечерах. Конечно, этот факт – менее значимый по сравнению с двойным выпуском, но слухи, тогда появившиеся для объяснения причин запрета, переходили из уст в уста, трансформируясь и обрастая небылицами. Говорили разное. То, что в прошлом году в Москве на Красной площади пьяных выпускников разгоняла милиция. Те же пустыми бутылками швыряли по Мавзолею, и очень многие оказались в милицейских пикетах… Было ли это на самом деле?..

 

 

            А начинался выпускной праздник по традиции с вручения аттестатов зрелости. Проходило это в «Доме учителя» на Мойке, так как в школьном здании невозможно было разместить около трехсот выпускников с родителями и учителями.

            Вечер шел по обычному для такого события плану.

            Сначала – выступление директора, плавно перешедшее в затянутую до предела выдачу документов, подтверждающих получение среднего образования. Вызывали по одному на сцену. Начали с медалистов, строго соблюдая субординацию, согласно стоимости благородных металлов. Правда, пришлось извиниться за то, что награды не успели отчеканить в срок. Праздник сей конфуз не испортил. А далее пошли все остальные, опять же в определенном порядке: одиннадцатые классы после десятых, соблюдая алфавит. Первых приветствовали аплодисментами очень громко, а под конец выдохлись.

            Таким образом, 11-й «Г» оказался предпоследним, поскольку еще существовал класс с литерой «Д».

            Затем – речи учителей с последними наставлениями и учащихся со словами благодарности. По окончании торжественной части – небольшой концерт художественной самодеятельности и непродолжительное застолье, ограниченное пирожными и лимонадом.

            Проблему, вызванную отсутствием спиртного, ребята решали самостоятельно: с собой принесли заранее и поспешно выпивали в укромных местах (чаще в туалете), редко пользуясь стаканами и закусывая, как правило, сигаретой. В результате некоторые перебрали. Видя все это, учителя в обсуждениях между собой были почти единогласны в том, что разреши вчерашним школьникам по бокалу шампанского или сухого вина, пьяных бы не было, как и в прошлые годы. Может они и правы?..

            Заключительная часть вечера – танцевальная. Родители начали расходиться по домам. Учителя тоже уже устали. Ведь для них подобная процедура была ежегодной.

            Часам к одиннадцати, разделяясь по классам, выпускники также стали покидать помещение «Дома учителя». Их ожидало продолжение вечера на улицах города. Предстояло повеселиться под открытым небом, вдохнуть аромат белых ночей, посмотреть, как разводятся, а затем обратно сводятся мосты через Неву, и, под конец, полюбоваться восходом солнца, если позволит ленинградская погода…

 

 

            Солнце всходило. Видимо, по случаю такого события, дождь моросить прекратил. Наблюдая это явление у решетки «Летнего сада», класс был уже в неполном составе. Несколько человек потерялись на Дворцовой и Марсовом. И уже, когда «румяный царь природы» был полностью открыт для обозрения, подошло время расходиться по домам. Но оставалось чуть горестное чувство незаконченности праздника.

            И тогда, решение пришло само собой – сейчас отоспаться, а вечером продолжить у Красавиной. У самого дружного во всей школе класса другого варианта быть и не могло. В их коллективе не существовало группировок. Имелись, разумеется, отдельные пары-тройки более близких друг другу людей, но ведь и между этими группами отношения были теплые. И это все, несмотря на то, что класс окончательно определился с составом только, когда он стал десятым. Как раз с того времени, когда взамен отчисленных за неуспеваемость, добавились девчонки из параллельного расформированного класса. Среди них была и Галина Красавина.

            Именно у нее получилось сплотить одноклассников очень простым способом, пригласив всех к себе на день рождения. После ее примеру последовали и другие. А дальше, кроме рождений, стали отмечаться «красные дни календаря» и просто организовываться вечеринки по выходным. Обычно эти сборы проходили также у Галины и, как ни странно, поощрялись ее родителями. Стопроцентная явка, разумеется, никогда не была. Иногда приходило менее десяти человек. Но в целом – сложился коллектив, не распавшийся, как выяснилось в дальнейшем, в течение нескольких последующих десятилетий.

            И теперь, идея всем снова собраться у Красавиной, чтобы продолжить выпускной вечер не в масштабе школы, а только среди своих, явилось вполне естественным решением.

 

 

            В обозначенное накануне время, сбросились на стол, кто, сколько мог, и быстро распределили обязанности по подготовке продолжения выпускного вечера. Часть мальчишек ушла в магазин, часть осталась помогать. Женька Мазаев добровольно вызвался чистить картошку, Гена Лисин отбивал мясо, две Анюты – Ивина и Кротова – готовили тесто для пирогов… Все были при деле.

            С трудом уместились за накрытым столом. Ведь было более двадцати человек. Из не пришедших, кто-то здорово устал после ночного гуляния, ну а кто-то решил, что уже хватит праздников и пора начинать готовиться к вступительным экзаменам. А, вот, Вика Петрова, вышедшая несколько дней назад замуж, уехала в деревню проводить медовый месяц.

            – Женя, первый тост за тобой – раздался голос Аленки Федоровой. И сие никого не удивило. Ведь если не она, то обязательно кто-нибудь другой сказал приблизительно такую же фразу.

            Мазаев из-за тесноты за столом никак не мог подняться.

            – Не вставай. Тебя и так издалека видно – послышалось со всех сторон.

            – Я хочу вспомнить, – начал Женька – как год назад перед летними каникулами мы также собирались здесь. Праздновали отвальную. Но тогда мы знали, что 1 сентября вновь встретимся в школе. А сейчас мы отваливаем навсегда. Каждый пойдет своим путем. Давайте выпьем за то, чтобы эти пути, как можно чаще пересекались!

            Зазвенело стекло. Каждый чокался с тем до кого сумел дотянуться, остальным посылались улыбки.

            – Хорошо сказал, – опрокинул в себя рюмку водки Валерка Голован – Но может случиться, что одни друг друга уже никогда и не встретят, а другие на всю жизнь не расстанутся.

            Он многозначительно посмотрел на сидящего рядом Щепкина.

Все улыбнулись, поняв намек. Олег и Алла дружили с первого класса. Сначала была дразнилка – жених-и-невеста, в старших классах, уже более корректное и ласковое прозвище – Альчики. Очень редко говорили о ком-нибудь из них в отдельности.

            – Не язви хоть сегодня – бросила Алла…

            Тосты шли непрерывно. Желали друг другу поступления в институт. Выпили и за здоровье учителей, правда не всех. За класс. За школу.

            Неожиданно в самый разгар веселья прозвучало предложение:

            – А почему мы не можем встречаться каждый год? У лицеистов же было такое.

            Слова Генки Лисина, хотя и были сказаны не громко, но их услышали все. Наступила тишина, поскольку каждого это заставило задуматься.

            – Замечательно, – нарушил молчание хорошо захмелевший Валерка – пусть у нас будет свое «19 октября». Например – 1 сентября. Остается решить где, и все будет тип-топ.

            – Ты забыл один нюанс, что в сентябре у всех первокурсников «картошка». Лучше в октябре – подытожил Генка.

            – А я думаю, – вмешалась Галина – встретимся здесь же. Почему нет? И пусть это будет какая-нибудь суббота того же октября. Первая или вторая.

            Никто из собравшихся тогда и предположить не мог, насколько серьезное решение было принято. Очень долго будет жить эта традиция. Другие, узнавав об этом, удивлялись, и белой зависти, не было предела…

 

 

            Официального ничего не было. И все чувствовали себя более расковано, чем накануне.

            Видимо поэтому, Аленка Федорова решилась подойти к Нине Потемкиной и что-то шепнуть ей на ухо. И Тёма (так обычно называли Нину одноклассники) уже вслух обратилась ко всем:

            – Вчера не удалось то, что мы долго репетировали. Сейчас попробуем еще раз. Вдруг получится.

            Аленка села за пианино. На этот раз песня из кинофильма «Разные судьбы» прозвучала до конца. Девчонки пели так, как и всегда, не только голосом, но и сердцем. Это хорошо чувствовали окружающие. Но, после окончания, не дождавшись традиционных аплодисментов, они быстро исчезли из комнаты…

            – Предлагаю налить еще по одной и перекурить – торжественно произнес Розенфельд, делая вид, что не заметил исчезновения девчонок.

            Возражений не последовало.

            Женька и Сашка отправились курить на лестничную площадку, где и обнаружили Аленку с Темой, как и вчера, утирающих слезы.

            – Да что с вами происходит?.. – начал, было, Розенфельд, но Мазаев его прервал:

            – Давайте спустимся во двор, сядем на скамейку и спокойно поговорим.

            Так и сделали.

Сашка достал сигареты. Девчонки протянули руки к пачке.

            – Вы меня не прекращаете удивлять. Теперь я узнаю, что вы еще и курите. Может поэтому простые ноты взять не могли вчера?

            – Нет, Сашенька, не в нотах дело – ответила Аленка, беря сигарету – Мы с Темой эту мелодию со всеми ее тонкостями, кстати, нами же придуманными, можем спеть в любом месте и в любое время. Слова сбивали нас.

            – Только вчера на набережной до меня вдруг дошло, о чем мы поем – добавила Нина.

            – Да, что такое «слова»? Жалкое добавление к музыке и ничего более. Для меня слов не существует, только – музыка – Сашка растоптал сигарету – Пошли танцевать. Приглашаю.

            Схватив Нину за руку, он потащил ее к парадной. Аленка с Женькой остались одни.

            – Петергоф помнишь? – вдруг спросила она.

            – Конечно…

            Не могли они забыть тот день здоровья, когда всей школой выехали в Петродворец. Они тогда случайно остались вдвоем, потеряв класс. Долго искали, наконец, нашли своих. Тогда Кира Васильевна, их классная руководительница, очень подозрительно посмотрела на них, но почему-то ничего не сказала, хотя обычно, в подобных случаях, не упускала возможность унизить уединившуюся парочку.

            – И я никогда не забуду – Аленка резко поднялась, поцеловала Женьку в щеку и побежала к лестнице.

            Он же продолжал сидеть и, молча смотреть ей в след, доставая вторую сигарету.

 

 

            Когда Розенфельд с Потемкиной вошли в квартиру, никто не танцевал, все сидели в полумраке и пели. Магнитофон молчал.

            – А вот и гитара пришла. Теперь попоем под музыку.

            Петь 11-й «Г» любил. Репертуар был обширный – от «Beatles» до дворовых песен. На этот раз пели все, даже Лисин и Галкина, которым медведь на ухо наступил. Одна песня сменяла другую. Казалось, конца этому не будет. Все уже устали, но никто не хотел прекращать…

 

 

            Муза кивнула Вовику, давая понять, что желает с ним уединиться. Вышли на кухню.

            – Когда едешь в Москву? – спросила она после долгого поцелуя.

            – Ты же знаешь, недели через две. А что?

            – Я – тоже.

            – Не понял – удивился Вовик.

            – А что здесь понимать? Я хочу учиться в Москве.

            – А чем плох Первый мед в Ленинграде?

            – Совсем не плох. Просто хочу быть к тебе поближе.

            Свирский был ошарашен. Они уже целый год встречались. Последнее время только и говорили о предстоящей разлуке, так как у Вовика была многолетняя мечта – поступить в МГИМО.

            – Well! Très bien! Beautifully! – вырвался восторг.

            – Что других слов нет? – строго сказала Муза, давая понять, что договор на запрет иностранных выражений в общении с ней продолжает действовать.

            – Да ты не представляешь, как я рад!.. Как это хорошо, как неожиданно и как правильно!..

            Оказалось – главная проблема их жизни легко и быстро разрешилась. Причем легкость и быстрота объяснялись просто: мысль о поездке в Москву посетила Музу всего несколько минут назад. И в тот момент она не думала о предстоящем разговоре с родителями, заранее зная, что они не поймут, будут отговаривать и ругаться. Неоднократно повторится, что конкурс в МОЛМИ выше, чем в 1-ом медицинском… Но все это – потом. А сейчас – очередной долгий сладкий поцелуй. Затем еще и еще, пока на кухне не появился Мазаев. Муза высказала несколько резких фраз в Женькин адрес и выбежала из кухни.

            – Извини, я не хотел.

            – Все o’key! – радостно хлопнул по плечу Мазаева Свирский и двинулся вслед за Музой, налетев на входящего Лисина.

            – Где пожар?! – только и успел крикнуть вслед Гена.

            – В душе – ответил за Вовика Женька.

            – Душа – понятие религиозное. А жизнь заставляет спросить: твоя-то душа о чем думает? Институт выбрал?

            – Моя душа не думает, а только чувствует. Думает у меня голова. Именно она завтра и решит, куда я буду поступать – весело рассмеялся Женька.

            – Смеешься, значит, говоришь серьезно…

            Смех прервала Рогозина, неожиданно появившись на кухне:

            – Мальчишки, дайте закурить.

            – Вот еще новость. Сегодня уже второй раз убеждаюсь, что в нашем классе есть курящие девочки – Мазаев протянул ей пачку сигарет.

            – Да втихаря почти все мы покуриваем – уходя, бросила Таня.

            – Странно, почему до сих пор я не начал курить? – пожал плечами Гена.

            – Ты – спортсмен. Мы – физкультурники – резюмировал Женька – Ладно, иди к народу, а я выйду на лестницу, поинтересуюсь, почему Танька так разволновалась?

            А она, действительно нервничала, стоя у лифта и жадно затягиваясь, когда подошел Женя с вопросом:

            – Не буду делать предисловий. Говори, что стряслось?

            Отодвинув с ее лба каштановую прядь, он, несмотря на полумрак, заметил слегка влажные глаза. Девушка моментально прижала рукой его ладонь к своей щеке:

            – Мазайчик, я еще вчера даже не думала о том, что почувствовала сегодня…

            Женька улыбнулся, напрасно предполагая, что прочитал ее мысли:

            – Да, официально наш класс уже не существует, но…

            Таня сделала быстрый шаг назад, каблук остановился на самом краю ступени. Она мельком посмотрела на лицо стоящего рядом парня: «Вымахал два метра. И, что самое обидное, мозги и мышцы хорошо развиты, а меня никогда не понимал».

Женька попытался положить руку ей на плечо, но слегка оступившись, девушка отстранилась:

            – Все. Пошли отсюда назад…

 

 

            Время окончания школы и время первой любви часто совпадают. Это не требует доказательств.

11-й «Г» – не исключение. Что касается Альчиков, здесь ясно все. Но у других было сложнее. К примеру – Свирский и Галкина. Внешне вроде бы все в порядке – любят друг друга, и слава Богу. Но есть еще девушки, вздыхающие по Вовику, и это ему нравится. Или, например, Женька Мазаев безнадежно влюблен в Таню Рогозину, ибо она встречается с Борисом Ивановым из параллельного класса. А, если еще к этому добавить, что по Тане вздыхает Валерка Голован, а по Женьке тоже кое-кто сохнет, то становится очевидным, что невозможно распутать этот клубок любовных нитей.

            А какой сюрприз преподнес всегда презиравший девчонок Гена Лисин?! Он вдруг влюбляется в десятиклассницу Наташу Гуляеву так безумно, что забрасывает и учебу, и спорт…

            Продолжать такой список можно долго. Вывод один – каждый к кому-либо тянется, но ответная реакция не всегда бывает положительной. Естественно, что и ревность бродила где-то рядом, но в ненависть к сопернику не перерастала никогда.

 

 

            Как и накануне время неумолимо быстро перевалило за полночь, и снова пошли гулять.

            Ребята двигались по Кировскому проспекту в сторону Невы. Дойдя до Петропавловской крепости, они попали в огромную толпу выпускников и непроизвольно разбились на небольшие группы, а кое-кто оказался и в одиночестве.

            Какой-то символизм в этом был. Жизнь должна взять свое. Даже самая сплоченная команда когда-то распадается. И далее у каждого свой путь…

 

 

            Любому поколению достается испытание. И этим послевоенным тоже не пришлось остаться в стороне. С первых дней жизни им твердили, что у них счастливое детство, и за него надо сказать спасибо родной стране. Спасибо сказали, а дальше что?

            Их деды и отцы тоже были счастливы в детстве. Но юность совпала у одних с гражданской, у других со второй мировой. Там и там лилась кровь невинных людей. Кому из них повезло остаться в живых, никогда не смогут забыть того, что выпало на их молодость. И память эту перенесут следующим поколениям.

А что достанется детям победителей?

            Начало взросления содействует появлению рассуждений о том, какие неподлежащие сомнению слова можно в будущем сказать своим детям и при этом быть уверенным, что возражений не последует? Каким козырем бить, доказывая потомкам, что прожили жизнь ради счастья своих детей? Где эта карта? А вот у их родителей она имеется, они – военное поколение.

А, как быть послевоенным? Какие трудности выпадут им? Но, почему нужно что-то пережить для того, чтобы ощутить полезность своего присутствия в этом противоречивом мире? Где же ответы?..

            Понятно, родители освобождали нашу Родину в Великую Отечественную. А что освобождалось потом? И зачем нужно было участвовать в боевых действиях?

Двадцатилетними юнцами в числе рядовых Советской Армии кому-то пришлось въехать на танках в Чехословакию. А, когда было за тридцать, то некоторым из них, уже в качестве офицеров и прапорщиков, досталось участие уже в настоящей войне. И по сей день, можно встретить тех, кто вернулся из Афгана не только с физическими, но и моральными ранами. А сколько осталось там?..

Разумеется, эти локальные войны не идут ни в какое сравнение с самой жестокой бойней в истории человечества. Но «груз двести» приходил к родным и близким, как и похоронки во вторую мировую. И опять же, всплывает разница – похоронки «За Родину, за Сталина!» (если верить лозунгу). А «груз двести» за что?..

Да, и этому поколению досталась война, только праздника победы не было.

            Вот и вспоминается популярное в шестидесятые стихотворение Рождественского «Письмо Франсуазе Саган», пишущего ей «по праву ровесника». Он возмущен тем, что писательница в одной из своих книг окрестила их поколение «лишним». На примере французского солдата, погибающего в Алжире, поэт пытается доказать, что если бы молодежь не стояла в стороне, то такое не произошло бы. Советский литератор не мог мыслить иначе.

А в жизни как? Здесь независимо от желания, можно оказаться в такой ситуации, где просто прикажут идти на смерть. «Страна быть прикажет героем», даже не задумываясь о том, что героизм одних – результат преступления других. И вот здесь умирающие мальчишки очень хотели бы оказаться лишними. Им хочется просто жить, а не бороться за хорошую жизнь.

            Но не только в такие печальные истории были втянуты они, успевшие прочитать классиков и выросшие на песнях Высоцкого и Окуджавы. В отличие от большинства своих родителей, они научились анализировать, а не слепо доверять навязываемым кумирам.

            Поначалу, искренне веря в «светлое будущее», поднимали целину, строили БАМ.

Но в конце восьмидесятых уже голосовали за демократию и были в августе 91-го на баррикадах. Они покончили с коммунизмом и направили путь нашей страны в нужное русло. И, в конце концов, в третье тысячелетие Россия вошла под руководством представителя этого же поколения. Кстати, он – первый глава нашего государства, за которого гражданам не стыдно за последние сто лет… Хотя, возвращение «Гимна партии большевиков» в статус государственного оставило неприятный осадок.

            История, в конце концов, рассудит и расставит все на свои места. Но какой бы ни был ее вердикт, нельзя послевоенных считать лишними, как и любых других.

            Каждому достается свое.

 

 

 

КНИГА ПЕРАЯ

 

Рогожка. Лиска. Вика. Тёма.

 

 

 

 

Прошло пять лет…

 

 

            – Мазаев слушает – как обычно, произнес Женя, приложив к уху телефонную трубку.

            – Рогозина говорит – послышалось в ответ.

            Женька выглянул в окно и увидел Татьяну в телефонной будке на другой стороне улицы:

            – Я Вам советую повесить трубку, перейти через улицу, войти во двор, подняться на второй этаж. Вас встретят.

            Таня услышала короткие гудки. Выйдя из будки, она взглянула на знакомые окна и помахала рукой силуэту за стеклом.

            Два года назад вместе с родителями и сестрой она переехала в Купчино, в новую квартиру. До этого больше десяти лет они прожили здесь, на углу Маклина и Декабристов, в полуподвальном помещении без удобств и телефона. Правда телефона не было и сейчас, но зато отдельная комната в отдельной квартире.

            А в доме напротив жил и сейчас живет Евгений Мазаев – ее одноклассник.

            Говорят, что любовь бывает с первого взгляда. А бывает любовь с первого класса? Положительный ответ на этот вопрос могли бы дать немногие. Но в их числе обязательно оказалась бы Татьяна Рогозина.

            В январе 1956 года ее отца перевели в Ленинград с далекого Сахалина. Вот и получилось, что в первый класс Тане пришлось поступать два раза – в первом полугодии и во втором, причем в разных концах нашей необъятной Родины. И вот, придя второй раз в первый класс, она сразу увидела самого высокого мальчишку, который молотил кулаками, как ей стало известно позже, своего лучшего друга. Неожиданно появившаяся в классе учительница прервала стычку, расставив драчунов по разным углам.

            Именно тогда, по ее мнению, Таня и влюбилась в Женьку Мазаева. Такое чувство жило в ней почти девять лет, о чем ведали все кроме самого объекта вожделения. Но в десятом классе и он узнал об этом. Юношу самого вдруг охватило такое сильное чувство, что он не мог в себе его сдерживать. Несколько раз Женька, тщательно подготовившись, предпринимал попытку объясниться с Таней, но довести до завершения задуманное не получалось. Когда, наконец-то, у него хватило смелости произнести первый раз в жизни простые и известные всем слова, то в ответ прозвучал полный отказ, так как девушка уже была влюблена в другого…

            «Смешно, – подумала Татьяна, поднимаясь по лестнице – за какую-то жалкую минуту вспомнила почти всю жизнь».

            А герой воспоминания уже стоял на площадке перед своей квартирой.

            – Привет, Мазай.

            – Привет, Рогожка.

            Обменявшись школьными прозвищами и дружески обнявшись, бывшие одноклассники вошли в помещение.

            – Какими судьбами в наших краях? Ностальгия?

            – И она – тоже. Но главное – в другом. Через месяц мы, как всегда, встречаемся у Красавиной.

            – Помню.

            – Но помнят не все. А в этот раз хотелось, чтобы нас собралось побольше. Все-таки, пять лет – пояснила Таня.

            – Обзвоним всех, и дело с концом.

            – Не у всех, как у тебя, есть телефон. Поэтому, вот – пачка открыток, и мы с тобой сейчас составим каждому приглашение.

            – О, это, как «НЭП – всерьез и надолго». Если не ошибаюсь, приблизительно так говорил вождь мирового пролетариата. Отсюда следует: я варю кофе, а ты идешь ко мне в апартаменты и томишься в ожидании.

            Открыв дверь, Таня обомлела. Кажется, такого беспорядка она не видела никогда: «Комната в три раза больше моей, а не то, что сесть, встать негде. Как в таком хаосе можно существовать? Слава Богу, что у меня с ним отношения не сложились. А если бы мы поженились?..».

            Размышления о беспорядке были прерваны создателем оного:

            – Татьяна Николаевна, у меня все готово. Предлагаю к кофе пирожные и коньяк примерно одинаковой выдержки. Как сказал бы на моем месте Свирский: «S’il vous plaît. Please».

Одним махом руки было скинуто на пол все, что находилось на столе и мешало поставить поднос.

– На беспорядок внимания не обращаем. Прилетел только вчера с Дальнего Востока, был в стройотряде. Потом расскажу, а сейчас пируем.

            Кофе Мазай варил отменно. Даже черствые эклеры не портили вкус. А двадцатирублевый «Арарат», употребляемый маленькими глотками, разливал по телу такое приятное тепло, что хотелось веселиться, болтая всякую чепуху.

            Но в разгар застолья Таня вспомнила, за чем пришла:

            – Пора заняться делом. Открытки ждут.

            – Согласен – ответил Женька.

            – Давай-ка придвинем столик к дивану. Так будет удобней. Только постель убери. И, вообще, это надо делать по утрам, как проснулся.

            – Так я обычно и делаю. Просто сейчас еще живу по времени Владивостока, не акклиматизировался. Вдруг захочется спать, я и лягу. Кстати, сейчас в Приморском крае уже почти полночь.

            В будущем Татьяна Рогозина, неоднократно вспоминая события этого дня, как не пыталась, не смогла даже самой себе объяснить, каким образом пришло в голову сказать такое:

            – Значит, ложимся спать.

            – Не возражаю – улыбнулся Мазай…

            Страсти улеглись, и наступила апатия, то есть отношение к любовной страсти после удовлетворения таковой. И тогда оба подумали: «Зачем?..» – но вслух ничего не было сказано. Просто продолжался веселый и пустой разговор, пока, уже в очередной раз, не вспомнили то, что именно собирались делать.

            Приглашения писали до полуночи уже по московскому времени. Когда закончили, Женька вызвал по телефону такси и поехал провожать Татьяну.

            Стоя на лестничной площадке перед ее квартирой, он сделал попытку поцеловаться. Но ничего не получилось. Пришлось услышать следующее:

            – Больше это не повторится. Я выхожу замуж.

            – На свадьбу пригласишь?

            – Нет.

            – Ну тогда передай привет Иванову. Я его давно не видел. Он сделал хороший выбор.

            – Борис здесь не причем. Мы с ним расстались прошлым летом. Между прочим – в Крыму…

            Дверь захлопнулась…

            Через мгновение до Женьки дошло, что за этой самой дверью скрылась та, которую он всю оставшуюся жизнь будет называть первой и единственной любовью. И в действительности, за все время своего существования на нашей грешной Земле никому кроме нее слово «люблю» он не решится произнести. В какой ситуации он не окажется, всегда будет представлять ее рядом с собой, мысленно советоваться с нею и сожалеть о том, что они – не вместе.

 

 

 

РОГОЖКА

 

 

            «И почему же, меня потянуло в «Асторию»? Ведь могли перекусить в столовой на пляже. Меню, как и очереди, – везде одинаковы…».

            – О Мазае думаешь? – прервал Борис размышления Татьяны.

            – А ты прекратишь когда-нибудь ревновать?

            – А что мне ревновать? Я и так знаю, что ты с ним не спала.

            – Тебя только это и волнует. А что-нибудь другое, кроме постели тебя интересует или хотя бы беспокоит?

            С точки зрения волнения или беспокойства, после того, как Борис достиг предела обладания любимой женщиной, для него осталось одно стремление: не дать никому нарушить его единственность.

            Но, как выяснилось позднее, неожиданный и смешной случай прервал его монополию.

Нужно ли , чтобы отдохнуть, уезжать на юг, а вместо этого собрать на себя все волнения и тревоги школьных лет? Ну, надоела Ялта, и захотелось Татьяне съездить в Феодосию, полюбоваться творениями Айвазовского. Вот и съездила.

            «Неужели во всем виноват Айвазовский? – смеялась она про себя, вспоминая прошедший день.

            А вспомнить было о чем.

            Как известно, люди ездят на отдых, чтобы поправить здоровье, набраться сил, приобрести новые знакомства и так далее… Но, когда выезжаешь третий год подряд в одно и то же место, вдобавок с одним и тем же попутчиком, кажется, что время останавливается. Наскучившее однообразие загорания и купания подтолкнуло Татьяну обратиться к Борису с предложением:

– Съездим на экскурсию в Феодосию.

А что этот город – военно-морская база, где студенты ЛКИ проходят практику, она и понятия не имела.

            Но судьба иногда сталкивает людей независимо от их желания.

 

 

            После посещения музея, знакомящего с творениями знаменитого мариниста, потребовалось где-то пообедать. Как говорят в народе: «голод – не тетка».

            – Пошли в «Асторию». Все-таки ленинградское название – предложила Татьяна Борису.

            Но летом на юге без очереди попасть в заведения общепита не возможно. Пришлось встать в хвост. Перед ними стояла парочка, очень экстравагантная, постоянно обнимающаяся. Он был очень высокого роста, она – чуть-чуть пониже. Когда их очередь подошла, швейцар встал на пути, преграждая вход в ресторан – девушка была в брюках, юноша – в шортах.

            – Не положено! – как заведенный несколько раз повторил швейцар, изнемогая от жары в своей ливрее.

            Молодая пара не растерялась. Они спокойно отошли на несколько шагов в сторону. Далее у всех на глазах девушка снимает брюки, мелькнув красными трусиками купальника, а юноша – шорты. Шорты быстро прячутся в сумку, а брюки девушки с трудом натягивает юноша. Теперь совсем другой вид. Легкий жакет от женского брючного костюма превратился в мини-платье, а брюки из этого же, разрисованного яркими цветами комплекта прикрыли, не доходя приблизительно пяти сантиметров до щиколоток, волосатые ноги юноши.

            Вся очередь хохотала чуть ли не до слез, наблюдая за этими манипуляциями.

            И швейцар еле сдерживал себя, чтобы также не рассмеяться.

            – Вижу, вы – студенты. Я и сам люблю КВН – единственное, что он мог сказать.

            И Борис с Татьяной тоже весело переглядывались друг с другом, пока не узнали в рослом молодом человеке Женьку Мазаева. А тот вокруг никого кроме своей спутницы не замечал. И, нужно было лишь на мгновение отвлечься, чтобы увидить Татьяну. Отвлекся, глаза встретились.

            Такого растерявшегося Евгения Мазаева никто до сих пор не видел.

            – Познакомьтесь, это – моя однокурсница Лариса Маслова. А это – мои школьные друзья Таня и Боря, видимо уже Ивановы. Как у Симонова «на этой фамилии вся Россия держится».

            Такими топорными его шутки не были никогда…

 

 

            Эта неожиданная встреча в Крыму стала переломной для Татьяны Рогозиной. Тот день в ее жизни поставил точку предыдущим годам. Видимо, настало время идти ва-банк в своих взаимоотношениях с Борисом.

Ей вспомнилось все, начиная с детских страданий по Мазаеву, когда весь класс над ней смеялся. Но особенно ярко вспомнились переживания того майского дня, когда на мосту через Крюков канал у Театральной площади, Женька произнес очень простую фразу: «Таня, я люблю тебя». Он опоздал всего на две недели только потому, что целый месяц репетировал эти слова. А Борька Иванов, сам того не подозревая, очень удачно выбрал момент: Татьяна устала ждать, а Евгений еще не созрел. Такие случаи в литературе уже описывались.

            «Нет, Айвазовский ни в чем не виноват. Пожалуй, он только помог. Громадное спасибо ему за то, что раскрыл глаза» – такой вывод был окончательным.

            Теперь, когда родители получили квартиру, пора вернуться к ним. Ее комната ждет.

            «Окончу четвертый курс, съезжу в стройотряд заработать денег. Окончу пятый, защищу диплом. И только тогда позволю себе задуматься о личной жизни…» – а это уже не вывод, а – план.

 

 

            Поезд «Симферополь – Ленинград» подходил к перрону Московского вокзала. На этот раз Татьяна ехала одна, Борис остался в Ялте. Никто ее не встречал.

Позади двое суток пути – двое суток приключений и размышлений.

            Приключения самые обычные: ни к чему не обязывающий, несмотря на физическую близость, легкий флирт с соседом по купе. Но именно он навел на размышления, приведшие к самоанализу.

Оказалось, что не все мужчины одинаковы в физиологическом смысле этого выражения. Вдруг стало жалко последние четыре года, когда она считала себя женой Бориса, следовательно, принадлежала только ему. А ведь в начале их совместной жизни Татьяна даже гордилась тем, что отбросила все условности, начав жить с Борисом без штампа в паспорте. Первый аборт пережила спокойно, второй привел к бесплодию в будущем. Но и он не смутил, поскольку еще в пятнадцать лет у Тани созрела эгоистическая теория – дети огорчают родителей гораздо больше, чем приносят радости. Вывод – не надо рожать детей.

            Самоанализ продолжался.

Вспомнились последние годы восьмилетки. Тогда образовалась ДД. Кто первый придумал такое название, сейчас и не вспомнить. А это – только аббревиатура двух слов: дикая дивизия. Просто учились в одном классе четыре девчонки – четыре закадычные, как им тогда самим казалось, подруги: Вика Петрова, Валя Худышева, Наташка Неструева и Таня Рогозина. Трудно сказать, почему они сблизились. Что общего у отличницы Рогозиной и двоечницы Петровой, у хулиганки Неструевой и тихони Худышевой? Интерес к мальчишкам? Отчасти: Вике нравился Розенфельд, Вале – Лиска, Тане – Мазай, а красавица Наташка сама нравилась многим.

            Рассмеявшись про себя, Татьяна вспомнила, как от имени Наташки они назначили свидание всем троим своим «возлюбленным» на перекрестке проспекта Маклина и улицы Декабристов в одно время, но на разных углах. Сами же из окна подъезда, расположенного на четвертом углу, наблюдали, как мальчишки делали вид, что не замечают друг друга. Почти час они хохотали, комментируя происходящее. Затем еще неделю обсуждали эту историю.

Итог в таких обсуждениях обычно подводила Неструева:

            – Ну, что убедились? Их достаточно пальцем поманить. Не стоят они ваших вздохов!

            Девчонки и не предполагали, что все трое мальчишек явились на свидания с абсолютно разными намерениями. Сашка Розенфельд всегда считал, что он – Дон Жуан, и его очередная победа над самой красивой девочкой класса украсит «послужной список». Женька Мазаев по этому случаю выучил нравоучительный монолог Евгения Онегина. Ему думалось, что окажутся кстати слова литературного тезки. Ну, а Гена Лисин просто возвращался с тренировки, он, кстати, не выстоял и пяти минут…

            Размышления о школе продолжались в хронологическом порядке и застопорились на десятом классе. Всплыл в памяти полет в сугроб, когда Татьяна, подхваченная сильными руками Мазая, обозначив в воздухе полукруг, слегка закопалась в мягком снегу. То было во время зимних каникул. На целых пять дней их класс выехал на отдых в Грузино. Там Таня напрочь отвергла назойливые ухаживания Валерки Голована, так как совсем неожиданно Женька стал учить ее спускаться с горок на лыжах. Учеба веселила обоих. Бесчисленные падения и игра в снежки. А, когда однажды Таня попросила Женю защелкнуть крепление на лыже, и он, только наклонившись, получил порцию снега за шиворот, вот тогда и состоялось купание в сугробе, неожиданно воскресшее в памяти…

            «Почему же ты только через четыре месяца решился сказать мне то, для чего был самый подходящий момент, когда мы были в Грузине?..» – мысленно она обратилась к тому, который когда-то сумел вызвать в ее сердце замирание от огромного восторга, а не от страха во время падения в снег.

            «Хватит заниматься самоедством… До начала учебного года еще две недели. Проведу их весело – театр, кино, друзья»…

 

 

            Много лет назад, покидая Южно-Сахалинск, Таня со страхом ожидала встречи с Ленинградом. Под этим понятием подразумевался не сам город, а новая школа. Но, как позднее выяснилось, неуютно было всего один день. Она быстро подружилась с Наташкой Неструевой. Рогожка и Неструйка, как их прозвали одноклассники, были неразлучны. Дружба их особенно укрепилась в пятом классе, когда они вместе увлеклись балетом до такой степени, что и сами стали постигать искусство классического танца в Дворце Культуры имени Первой Пятилетки, который, к сожалению, ныне уже не существует.

            Стало регулярным посещение Мариинки.

            Однажды на «Лебедином озере» они случайно столкнулись с Мазаем. Тот был на спектакле со своей мамой. Ничуть не смущаясь, он сказал:

            – Познакомься, мама. Девочки из нашего класса: Наташа – самая красивая, и Таня – самая умная.

            Такая фраза в устах семиклассника, по его собственному мнению, была вершиной юмора. Но для Тани она прозвучала насмешливо. Бесспорно, подруга ее внешне выглядит эффектней, но, ведь, и сама Таня – далеко не уродина. Но в тот момент, разумеется, ей больше хотелось быть красивой, чем умной. Естественное желание почти всех девочек и девушек еще со времен Трои. Всем известно, что Парис выбирал прекраснейшую, а не умнейшую. Можно даже предположить, что если бы на яблоке была надпись «Умнейшей», то и раздора могло не быть.

А сколько раз звучал издевательский Наташкин вопрос на ту же тему, какой быть лучше? Но когда лучшая подруга додумалась рассказать другим девчонкам о встрече в театре, насмешек в Танин адрес прибавилось. Только в девятом, после дня рождения Вики Петровой, где Женька Мазаев буквально прилип к сестре именинницы, над Таней больше никто не смеялся. Теперь все только сочувствовали и наперебой советовали как можно скорее забыть этого бабника.

 

 

Забыть получилось, но только через год. Да и, как выяснилось позднее, не навсегда.

Борис Иванов из параллельного класса появился неожиданно. Развитие их романа было очень бурным. Борис действовал под девизом: быстрота и натиск. После нескольких совместных прогулок и посещений кинотеатров они уже страстно целовались. Татьяна, до этого считавшая любовь явлением чисто платоническим, и не предполагала, что прикосновение мужских рук может вызывать такие приятные ощущения, вынуждающие учащение дыхания и сердцебиения. Поэтому по телу девушки руки Бориса разгуливали абсолютно беспрепятственно. Желание получения большего постоянно подстегивало его.

Даже был момент на летних каникулах в комсомольско-молодежном лагере, когда Татьяна чуть не уступила. Тогда казалось, все складывается в пользу Иванова. Мешало только одно маленькое «но». В лагере Таня сдружилась с Ниной Потемкиной, у которой завязался бурный роман с Денисом Мельниковым. Девушкам нравились прогулки вчетвером, поэтому на пары они разбивались редко.

Кроме этой объективной причины сработала тогда и субъективная. Однажды, уединившись на берегу озера, Татьяна с Борисом, лежа на траве, крепко обнимали друг друга. Верх купальника девушки валялся в стороне. Парень действовал очень напористо и, казалось, победа близка, но каждый раз приходилось терпеть фиаско. Даже, когда Таня расслабилась и уже не сопротивлялась тому, что трусики покидают ее, в самый последний момент прозвучало: «Нет!..». И не потеря целомудрия испугала ее. По непонятной причине в ее голове вдруг возник образ Мазая…

Там, в Пыталове, окончательно сложился классический треугольник: Борис и Татьяна, а где-то в стороне Женька. Именно в стороне, не мешая влюбленным. Даже ревность была молчаливой.

«Какой смысл мешать их дальнейшему сближению?» – рассуждал он.

 

 

Но до окончательной близости было еще далеко.

Случилось же таковое в самый разгар подготовки к вступительным экзаменам в ВУЗ. Совместные занятия были, в основном, занятиями любовью. Конечно же, не справедливо говорить, что это и есть главная причина того, что не прошли по конкурсу оба. Здесь сложились воедино и волнение, и невезение, и непродуктивные занятия.

Решение по создавшейся ситуации принял Борис:

– Я попробую перекинуть свои документы на вечернее. Пойду работать. А ты будешь готовиться поступать на будущий год… Жить будем вместе!

Решение, переехать к Борису, родители, на удивление Тани, восприняли спокойно. Не было ей известно, что мать с отцом уже целый месяц обсуждают сей наболевший вопрос. А причина обсуждения, как говориться, лежала на поверхности: влюбленные были не осторожны, их видели в характерных позах. И теперь Танины родители только ждали, когда же состоится свадьба.

 

 

Как-то поздним вечером Татьяна, возвращаясь после подготовительных курсов, решила навестить родителей. Почему-то, прежде, чем войти в свою парадную, она бросила взгляд на противоположную сторону улицы:

«Что за мистика?!»

Его не возможно не заметить – в любой толпе выше всех на голову.

«Предполагаю, и Бог не знает, что заставило меня смотреть в сторону его дома? – продолжала говорить сама с собой Татьяна – Ну, вот и он меня увидел. Да еще и рукой машет. Следовательно, сейчас пообщаемся».

– Привет, Рогожка.

– Привет, Мазай.

Непродолжительное молчание, затем краткий разговор абсолютно ни о чем. И только после этого звучит фраза, интересная обоим:

– Давно тебя не встречал. Видимо, много занимаешься?

«Ну и хитрец! – подумала Таня – Делает вид, что не знает, где я живу, а вернее – с кем живу». Несмотря на такие мысли, ответ прозвучал спокойно:

– Я – женщина семейная. С родителями не проживаю. Вот почему, редко бываю здесь.

– Что же, на свадьбу не пригласила?

«Еще одна подковырка. Нет, ты меня не собьешь. Выдержу все твои уколы и улыбки».

– Мой брак есть гражданский – было произнесено так значительно, что Мазай сразу же решил мягко перейти на другую тему:

– Все равно, поздравляю от всей души… А поступать куда готовишься, снова в ЛЭТИ?

«Выкусил?!» – а вслух было сказано:

– Да, в ЛЭТИ. Буду штурмовать эту крепость второй раз. Не смогла с первого раза, как некоторые…

– Таня, ты же лучше меня училась. Почти – отличница.

– Отличники – философы, а не специалисты.

– Не понял.

– Философы знают обо всем понемногу. А специалисты – о немногом все.

– Где-то я такое уже слышал.

– Даниил Гранин, «Иду на грозу».

– Нет, точно знаю, что Лиска эту книгу не читал. Но, как я только что вспомнил, именно он толковал эту мысль. Правда, другими словами…

Воспоминания об однокласснике продолжились молчанием. Первой заговорила Таня:

– Извини, мне пора.

– Не смею задерживать. До свидания. Привет Борису.

– Спасибо, передам. Пока.

«Слава Богу, что не спросил, когда официально будут оформлены наши отношения. И без него отец с матерью достали такими вопросами».

Но через четыре года, когда дочь вернулась к родителям, о бракосочетании уже никто из них не думал. Поэтому лезущих в душу вопросов практически не было…

 

 

«Оказывается столько много интересного в свободной жизни по сравнению с так называемой «семейной». Радость студенческой поры почувствовалась во всей своей полноте только сейчас, когда не надо спешить домой после занятий, чтобы изловчиться приготовить ужин из того, что имеется или заниматься уборкой мест общего пользования, согласно графику. Обидно понять все это только на четвертом курсе. Спасибо ребятам, что приняли меня в свой коллектив, которого я раньше чуждалась. Как здорово мы вместе проводим время. А как весело на институтских вечерах! В общем и целом могу официально заявить: с Борисом потеряно три года жизни…»

 

 

Учебный год пролетел незаметно. В летнюю сессию отличница Татьяна Рогозина впервые завалила экзамен. Более того, она даже не соизволила явиться на пересдачу теоретических основ радиотехники. Решение оставить «хвост» на осень было принято по причине совпадения дня отъезда стройотряда с днем, когда была назначена переэкзаменовка. Жалко было потерянной летней стипендии, но желание уехать со своими новыми студенческими друзьями пересилило.

 

 

«Вот я и на целине» – подумала Татьяна, смотря из вагонного окна.

Поезд остановился. Станция называлась Кзылту, что означает в переводе с казахского «красное знамя». Очень популярное название городков, поселков, колхозов и тому подобных населенных пунктов на всех языках народов СССР.

Студенты в форменках цвета хаки с эмблемами своих ВУЗов на левом рукаве высыпались из вагонов на привокзальную площадь.

Честно говоря, слово «площадь» явно не подходило для названия грунтовой поверхности, в центре которой стояла металлическая мачта с развевающимся на ветру государственным символом Казахской ССР. Чуть поодаль от флагштока возвышалась небольшая деревянная трибуна, покрытая облезлой краской. Да и слово «вокзал» для полустанка без платформ тоже было натяжкой.

С другой стороны железной дороги стояло несколько трехэтажных «хрущоб», являющих собой районный центр Кокчетавской области. Эти дома – единственное место в панорамном обзоре, закрывающее линию горизонта. Кругом – бескрайняя степь.

Почти тысяча человек выстроилась буквой «П» перед трибуной и битый час на солнцепеке, обливаясь потом, внимала тому, что уже слышала в Ленинграде три дня назад.

Тогда на торжественных проводах, на Московском вокзале, наряду с комсомольскими активистами, с напутствиями выступали и «городские шишки» во главе с Романовым. Татьяне запомнился громкий голос Валентины Тютиной из «Таблетки», с вдохновением обещавшей от имени студентов выполнить и перевыполнить задачи, поставленные партией перед стройотрядами. Теперь, внимательно разглядывая собравшихся на трибуне, она не обнаружила той, которая так красиво выступала в Ленинграде.

Эта процедура наверняка не отложилась бы в памяти, если не произошло очень неожиданное продолжение. Как сквозь сон Таня услышала из громкоговорителя следующее:

«Слово предоставляется студентке Ленинградского электротехнического института имени Ульянова – Ленина Татьяне Рогозиной».

Степная земля задрожала под ее ногами. Лишь голос Андрея Скоблова, Таниного однокурсника и командира ее отряда, привел девушку в чувство:

– Иди!

– Куда?

– На трибуну… Извини, что не предупредил.

– Никогда не прощу…

Неуверенной походкой, усиленно стараясь сохранять равновесие, Таня двинулась к микрофону. К счастью, она не слышала, как Андрей сквозь зубы пробормотал:

– Да, если бы я тебя заранее предупредил, хрен бы ты пошла выступать…

Абсолютно не понимая, что произносит, Татьяна строила фразы на избитую тему про комсомол, который своими активными действиями помогает партии строить светлое будущее. В общем, получилось что-то вроде передовицы Центрального Органа советской молодежи. Закончив и выслушав обязательные аплодисменты, девушка быстро возвратилась на свое место в строю.

– Совсем не плохо… – попытался высказать похвалу Андрей.

– Зачем ты так сделал?! – возмущенно перебила его Таня – Почему я?.. Где же та из фармацевтического, что так красиво говорила еще в Ленинграде? Вот кому надо выступать, а не мне.

– Она, я думаю, уже в Москве – пояснил командир – не может же член штаба Всесоюзного отряда говорить свои речи одним и тем же. И это правильно. Всегда одни вдохновляют других на работу.

– Но я приехала работать, а не говорить…

 

 

Огромное одноэтажное здание барачного типа в совхозе Бидаик (в переводе с казахского – «хлебный») было отдано студентам ЛЭТИ. Вдоль длинного сквозного коридора, по обе его стороны, располагалось около двадцати комнат. Сразу же были выделены помещения для штаба отряда, медпункта, раздевалки, сушилки и других мест общего пользования.

Шесть девушек, именно столько их было среди полусотни бойцов ССО, разместились в одной комнате. На благоустройство ушел целый день. Вечером, перед общим собранием, на котором руководство отряда должно было объявить составы бригад и объекты, где они будут трудиться, Андрей подозвал к себе Таню.

– Ты – свой человек? – спросил он.

– А что ты под этим понимаешь? – прозвучал ответный вопрос.

Андрей внимательно посмотрел на девушку и после непродолжительного молчания начал излагать:

– Отряд наш – не из сильных. Многие первый раз на стройке и к физической работе не привычны…

– И я в их числе – перебила Таня.

– Да – согласился Андрей – но ты – не первокурсница, и хотя бы по нашим рассказам представляешь, что такое стройотряд… Помолчи, Рогозина, не перебивай, дай договорить!.. Я уверен, что после первых же трудностей начнутся роптания, которые я буду вынужден пресекать в зародыше. Иначе начнется полный разброд. А для этого надо владеть информацией. Понятно?

– Яснее ясного. Тебе нужны стукачи. Но я-то здесь причем?

– Просто я хочу предложить тебе работать не на стройке, а организовать в качестве шефской помощи пионерский лагерь для местных детей. Мы все равно вынуждены будем это сделать, и кто-то должен стать пионервожатым. Почему бы не тебе? Работа – не пыльная, много свободного времени…

– А за это я должна буду тебя «информировать». Правильно понимаю?

– Абсолютно верно. Я знал, что ты – умная девочка.

– Ну, поскольку я – не дура, то и ответ мой будет от-ри-ца-тель-ным!

– Ну, как знаешь, хотел лучшего для тебя.

 

 

А лучшее уже случилось: Виталька Болотов (надо же, однофамилец известной актрисы, и самое смешное – немного похож на нее). Может со стороны и покажется, что случилось не что иное, как очередное Танькино дорожное приключение, но любовь на третьей полке вагона запала в ее сердце до физической боли. Этот первокурсник до такой степени проник к ней в душу, что кроме, как только о нем единственном, уже думать ни о чем другом не хотелось. Хотелось просто заботиться об этом милом ребенке.

«Неужели, любовник и сынок – в одном лице… Такое бывает?.. Пусть ни у кого не было… Я – первая!..».

Но, в то же время, другие раздумья не только не оставляли ее, но и доводили даже чуть ли не до бешенствава:

«Борис и Женька, уйдите от меня и больше не приближайтесь никогда! Есть только Виталька… Пусть он на шесть лет моложе. И, слава Богу… Он – мой. Я его буду лепить для себя. Разве этого мало?..».

 

 

Похоже, что поездки в поездах для Татьяны начинают становиться знаковыми в ее существовании.

Вот почему не очень-то и неожиданной стала первая ночь пути на летнюю стройку, когда стук колес мешал уснуть Из-за бессонницы выйдя в тамбур и закурив, не успела она сделать и пары затяжек, как рядом неизвестно откуда появился юноша, перед этим певший весь день под собственный аккомпанемент на гитаре. Тогда вокруг него сразу же собралась компания. А вот сейчас он один и обращается к ней слегка дрожащим и заплетающимся голосом с просьбой прикурить. Таня протянула коробок со спичками. Запах смеси алкоголя и колбасы ударил ей в нос.

– Нарушаем сухой закон в первый же день? – проговорила она и строго и со смехом одновременно.

– Надеюсь, это останется между нами? – стараясь подражать тону своей собеседницы, ничуть не смущаясь, задал ответный вопрос парень.

– Останется.

И оба продолжили курение под стук колес. Периодически их взгляды встречались. В эти моменты лица расплывались в улыбках. Молчание прервал молодой человек:

– Разрешите представиться – Виталий Болотов, студент уже второго курса.

– Татьяна Рогозина – студентка уже пятого курса.

Поезд, видимо, резко вписался в поворот. Вагон тряхнуло. Виталька, который и так неуверенно стоял на ногах, чуть не упал. Таня попыталась его поддержать. В результате оба с трудом удержались, крепко вцепившись друг в друга. Девушка почувствовала, как парень сильней и сильней прижимает ее к себе. Татьяна поморщилась от очередной порции запаха спиртного. Безуспешно попытавшись отвернуться, почувствовала прикосновение губ сначала к шее, затем к щеке. Следующий шаг – губы встретились.

Несколько мгновений это ей не нравилось. Но напор захмелевшего юнца был неукротим. Пришлось сдаться. Дальнейшее развитие событий состояло в том, что Виталька при помощи рук грубо и беспрепятственно изучал анатомию. Только лишь, когда Татьяна почувствовала боль в груди от сильного сжатия, с трудом смогла выговорить:

– Не торопись!..

Говорить одно, а думать совсем о другом в общении с лицами мужского пола, почему-то в последнее время – ее естественное состояние. В отличие от произнесенного мысли были длиннее:

«Неужели даже первокурсники на нашем факультете наслышаны о моих приключениях? Мне уже намекали, что я резко изменила образ жизни. Три года в голову прийти никому не могло, чтобы ко мне подъехать… Четвертый курс все изменил – появилась репутация легко доступной дамочки. Любовников не считала, но и с первым встречным не спала. Просто ела конфеты разных сортов и сравнивала их по вкусу… Но надоело же, поехала на целину, чтобы и от всего этого отдохнуть. Так нет, в первую же ночь… А, что в первую ночь? Оттолкни его и иди спать!.. Не могу…»

– Виталя, не здесь же, остановись!

Поцеловав его в щеку и уже не контролируя себя, Татьяна быстро зашептала на ухо:

– Третьи полки свободны. Полезай за мной. Только аккуратно – никого не разбуди.

Как известно, общий вагон дверей в купе (если можно так назвать открытые отсеки) не имеет. Забираться на верхние полки нужно со стороны коридора, стараясь не задеть боковые места. Обоим показалось, что сделали они это тихо. Но нашлось несколько пар глаз и ушей, от которых не ускользнуло их ночное приключение. Все свидетели по-разному отнеслись к этому. Согласно поговорке о том, что каждый понимает в меру своей испорченности, были сделаны и выводы. Некоторые осудили, а кое-кто и позавидовал. Но почему-то на следующий день никто не высказал своего мнения. А Скоблов спал крепким сном и ничего об этом не узнал.

Сама же Татьяна осталась очень не довольной ночным происшествием. Болотов оказался неопытным мальчиком. Возможно, он и получил удовлетворение от первого в своей жизни прелюбодеяния, но на партнершу-то это не распространилось. Решение в итоге было строгим – больше с ним ни-ни. Но уже в следующую ночь ее разбудил ласковый поцелуй. Повторилось все, но результат – иной. А сколько нежных слов было услышано!..

 

 

После этих ночей Татьяна и Виталий, хотя и не рекламировали своих отношений, но и не скрывали. Их вдвоем воспринимали, как само собой разумеющееся.

Лишь командир стройотряда думал по-другому. В планы Андрея совсем не входил тот факт, что боец Рогозина найдет себе увлечение в лице какого-то салаги, и те функции, на которые он рассчитывал, выполняться ею не будут. Ведь принимая Татьяну в свой отряд с вполне определенными намерениями, а именно предполагая, что для него она станет и «боевой подругой», и информатором, Андрей, как вдруг неожиданно случилось, промахнулся и там, и там. А при его самолюбии такое не могло пройти бесследно.

«Не захотела хорошей жизни, не надо. Пойдет, как и большинство, на земляные и бетонные работы. К тому же, в бригаду неумех-новичков» – решил командир.

Такое мог придумать только человек, прошедший военную службу и впитавший в себя все ее законы и понятия. Такие слова, как «салага» и «старик», одними быстро забываются после демобилизации, будто кошмарный сон, а для других становятся руководством к действию на всю жизнь. Андрей Скоблов принадлежал к последним и искренне верил, что без «дедовщины» ни в какой организации, будь она хоть военной, хоть гражданской, порядка не будет. Все решает продолжительность стажа.

Именно поэтому, около восьми лет назад, провалив вступительные экзамены и оказавшись в стройбате, Андрей резко переменил планы на будущее. «Не наукой надо заниматься, а политикой» – сказал он себе и с усердием начал зарабатывать свой первый стаж, стойко перенося все тяготы военной службы. Получив через полгода сержантские лычки, нужно было приступать к освоению следующего стажа – партийного. В результате, на втором году службы КПСС пополнилась еще одним кандидатом в ее члены.

Затем юноша уже начал готовиться к очередному решительному шагу – поступлению в военное политическое училище. Не зная какое выбрать, решил посоветоваться с отцом, написав ему об этом. Отец же, не ответив на послание сына, лично прибыл к месту его службы. Разговор на эту тему был долгим и нервным. Начав срочную службу еще до войны, Скоблов-старший воевал с первого и по последний день, а потом дослуживал еще полтора года. Долго убеждал отец сына, приводя множество аргументов и примеров из своей службы, чтобы тот отказался от своей затеи. Как ни странно, сработало совсем не то, что казалось самым убедительным. Заставил отказаться от военной карьеры факт, поведавший о хрущевском разоружении, когда первыми сократили именно замполитов. А Скоблов-младший как раз хотел быть в армии только политработником, а не кем-нибудь другим.

Таким образом, после демобилизации осенью 66-го Андрей пошел зарабатывать следующий свой стаж, на сей раз – рабочий. Проработав до лета следующего года в «Ленэнерго», он получил путевку от предприятия, дающую право на поступление в ЛЭТИ вне конкурса, а в дальнейшем получать производственную стипендию. Но надо отдать должное, что, даже имея большие льготы на поступление в ВУЗ, Скоблов готовился серьезно и, разумеется, экзамены сдал хорошо.

В результате, студент Андрей Скоблов, будучи членом КПСС, практически автоматом сразу же становится членом комитета комсомола института, и даже на «картошку» поехал не простым работником, а старшим над двумя группами первокурсников. Ну а после, стал сразу же командовать летними строительными отрядами.

Стажировки сделали свою работу.

 

 

После ужина, в огромной шатровой палатке, исполняющей роль столовой, состоялось отрядное собрание, на котором командир зачитал составы бригад и назвал объекты, где предстояло работать. До последнего момента Таня абсолютно беспочвенно надеялась, что вдруг окажется в одной бригаде с Виталькой. Чуда не произошло. Ее любимый оказался вместе с самыми крепкими парнями, уже по третьему-четвертому разу штурмующими планету Целину. Но самый большой сюрприз Таню поджидал, когда Андрей стал зачитывать состав ее бригады. Да, именно «ее», так как фамилия Рогозиной стояла первой в списке, а в скобках значилось: бригадир. В подчинении – пять мальчишек, двое из которых подростки, направленные милицией на перевоспитание.

– Эта бригада будет выполнять подсобные работы у штукатуров – Андрей кивнул в сторону двух девушек, скромно сидящих в самом дальнем углу. Эти девушки не были студентками, они – профессиональные работницы. К таким методам прибегали многие стройотряды. Укрепление специалистами приводило к положительному эффекту. Качественнее выполненные работы давали возможность получить заработок побольше. Правда, на рядовых членах отряда это не отражалось.

– Я полагаю – продолжал Андрей – что под руководством нашей Татьяны, несмотря на то, что это ее первая целина, молодые ребята проявят желание трудиться и добьются больших успехов на этом поприще. Подскажу: лучший метод воспитания – личный пример.

Он оглядел присутствующих с явным желанием получить достойную оценку своей шутке, а точнее сказать, насмешке. Но из всех, кто его услышал, только один человек прореагировал расплывающейся и нахальной улыбкой, сопровождаемой характерными звуками. Конечно же, это была Татьяна. Остальные молчали по двум причинам. Одним было не понятно, зачем собирать в одну команду физически слабых ребят на тяжелые работы да еще под руководством девушки? Другие же, знавшие об истинной причине случившегося, просто опустили глаза.

Татьяна же была абсолютно спокойна. Тяжелой работы она не боялась, для этого сюда и ехала. Она прекрасно понимала, что Андрей швырнул далеко не последний камень в ее огород. Еще много будет подобных выпадов. Но сейчас радовала мысль о том, что командир ошибся в своем первом шаге. Он, видимо, предполагал, что она – тепличная девочка, приехавшая на поиски приключений. На самом деле Таня прибыла сюда не только, чтобы отдохнуть после напряженной учебы, но и заработать. Деньги были нужны: у родителей просить противно, Борис больше ее не содержит, а стипендии, хотя и прибавили, явно не хватало. Поэтому, морально она была готова к тяжелым физическим нагрузкам.

 

 

Десятичасовые рабочие дни полетели один за другим почти незаметно.

Естественно, что уставали сильно. Но после ужина начиналась самая веселая пора. Татьяна все больше жалела о потерянном времени. Институтские вечера, групповые мероприятия, дни рождения, бессонные ночи во время коллективной подготовки к экзаменам и даже прогулы – все это Таня прочувствовала совсем недавно. Сейчас же добавился в этот список и стройотряд.

 

 

Бытует не совсем правильное мнение, что студенты выезжают на летние стройки только ради заработка. Рубль, конечно, играет не последнюю роль, но все-таки главное есть то, что большая часть искренне верила, будто делает полезное дело. К тому же, студенты, как будущая советская интеллигенция, должны быть готовы к работам на овощебазах, в колхозах, участвовать в уборке территорий и тому подобному. Поэтому учеба в ВУЗах частенько подменялась сельскохозяйственными и другими трудовыми повинностями.

Но во всем этом круговороте имелось явление, стоящее особняком – летняя студенческая стройка. Юноши и девушки, облаченные в форменки, колесили по всей стране, мелькая надписями на спинах: «Целина-67», «Север-69», «Приморье-70» и другими. Эти люди, как правило, не отбывали повинность, а испытывали радость даже от непосильного труда. Жизнь строительного отряда очень многогранна.

Невозможно перечислить все, что влекло туда студентов. Ведь, далеко, не любой мог свободно оказаться в списке желающих поработать летом вместо отдыха. Отбор проводился на конкурсной основе.

На первый взгляд кажется непонятным такое противоречие.

Но достаточно вспомнить пару строк из популярной песенки, как все сразу же становится на свои места.

 

«Когда мы были молодые

И чушь прекрасную несли…»

 

Понятно, что по своей сути третий трудовой семестр – чушь. Экономической выгоды для государства никакой. Люди, не имеющие строительных специальностей, на одном энтузиазме возводили объекты, качество которых оставляло желать лучшего. Этот недостаток пытались устранить за счет увеличения количества выполненной работы. Получалось в итоге, что возводилось много объектов, которые с большой натяжкой можно было назвать построенными. Таким образом отрицательный результат только увеличивался. Руководители отрядов вынуждены были пускаться на разные ухищрения, чтобы иметь возможность обеспечить своих бойцов хорошим питанием и заработком в размере, хотя бы, трех-четырех сотен рублей по возвращении. Поэтому и командир, и комиссар, и завхоз, и мастер очень много времени уделяли налаживанию контактов с местными начальниками, чтобы те подписывали липовые наряды, шли на всякие уступки, закрывали глаза на многочисленные недоделки и прочее, прочее, прочее… Нельзя было и себя забывать. Ведь, если в сентябре командир отряда не клал себе в карман четырехзначную сумму, считалось, что лето для него потеряно.

Вот такая чушь. Так почему же она прекрасна? Вернемся к популярной песенке. Расшифровка – в слове «молодые». Именно молодость имеет очень хорошее свойство быстро забывать все плохое. Редко вспоминается о том, что за работу не доплатили, так как солидная часть заработка прилипла к рукам командира и его ближайшего окружения, в котором Татьяна не пожелала быть. Забываются дрязги и перепалки, взаимные обиды. Встречаясь после лета в институтских коридорах, студенты радостно жмут друг другу руки и, как правило, открыто смотрят в глаза. В памяти остается только хорошее, ведь и его тоже было не мало.

Вот такие единство и борьба противоположностей.

 

 

«Ведь нынешняя летняя стройка могла быть у меня уже четвертой – с сожалением рассуждала Татьяна Рогозина и уверенно про себя добавляла – надо наверстывать упущенное».

И наверстывалось все упущенное вполне успешно.

Почти каждый вечер костер, пение под гитару. А еще походы на танцы в клуб под открытым небом, футбольные матчи с местным населением, концерты самодеятельности и прочие мероприятия, в которых принимали участие практически все бойцы строительного отряда, и делали это они с большим энтузиазмом.

У Тани день делился на три не равные по времени части.

Первая, она же самая длинная – рабочее время. Но эта самая длинная часть проходила очень быстро. Азарт, с которым работали ребята, не мог сравниться ни с Магниткой, ни с Кузбассом и ни с какими другими так называемыми комсомольскими стройками.

После ужина наступала самая короткая и самая неприятная часть дня – планерка. Она же тянулась очень медленно. Бригадир Рогозина обязана была присутствовать на этом мероприятии. Ей оставалось только завидовать рядовым бойцам, которые этот период проводили по своему усмотрению. Зависть существовала по двум причинам: потеря времени, которое приятнее можно было провести, и постоянное выслушивание упреков со стороны командира в адрес ее бригады. Обычно начиналось с того, что Андрей скрупулезно исследовал все просчеты, наблюдаемые им в течение рабочего дня, и заканчивал свою пламенную речь словами: «Когда же это закончится и будет нормально налажена работа?»

Для Татьяны такие слова – пустой звук, не более. Она спокойно каждый раз отвечала одно и то же:

– Закончится тогда, когда меня освободят от бригадирства.

Командира это раздражало, но надо отдать ему должное – вида не показывал. Ответ Скоблова также не отличался разнообразием:

– Каждый будет работать на том месте, куда его поставили.

Только, после этого, изрядно всем надоевшего традиционного пролога, обычно, начинали разбираться действительно важные вопросы. Но занимало это гораздо меньше времени, чем обсуждение работы «рогозинцев», как их теперь называли в отряде. Правда, кое-кто пытался поговорить с командиром о том, что пора прекратить откровенную травлю девушки, но Андрей даже слушать отказывался. Его упрямый ответ: «Я сам знаю, что делать, и прошу освободить меня от бесполезных советов!» – ясно давал понять, что подобные разговоры не должны иметь место в его отряде, где царило, царит и царить будет единоначалие.

Но и этот самый неприятный отрезок дня заканчивался. А за ним наступала самая долгожданная и самая приятная часть дня.

Никогда не было ясно, сколько она продлится. Самое главное, что ни один вечер не походил на другой. Студенты – народ изобретательный. Только в одном было небольшое сходство по форме. В завершающей стадии образовывалось несколько пар, жаждущих свободной любви. Из-за количественного преобладания в отряде мужского пола широко использовались услуги местного женского населения. Кстати, это еще одна из тех причин, по которым многие стремились на третий трудовой семестр. Правда такая свобода нравов не всегда проходила бесследно. Ведь приехавшие студенты из Ленинграда являлись для местных девушек хорошим шансом выбраться из глуши. Иногда, а точнее сказать, часто, даже очень часто, такое получалось.

 

 

Таня перед отъездом на целину даже предположить не могла, что летние каникулы станут новой главой в ее жизни. Почти сразу же Виталька сделал ей официальное предложение. Мало того, он додумался сообщить об этом и своим родителям, даже не дождавшись от Татьяны положительного ответа. А она и сама не знала, что ему на это сказать.

«Какое к дьяволу замужество?! Я только начала нормально существовать. Только успела понять, что кроме Бориса есть еще очень много мужчин. Зачем снова лесть в кабалу? Что я там забыла?..» – такими рассуждениями Татьяна Рогозина пыталась доказать себе, что никогда не допустит новой ошибки. Нет, она, конечно, не собиралась оставаться одной на всю жизнь. Но надо хотя бы институт окончить.

Но человеческая судьба не всегда складывается так, как хотелось бы. С каждым днем все больше и больше Таня стала понимать, что с Виталькой ей уже не расстаться. Тяга к нему неудержимо росла. И в конце концов на постоянно повторяющийся вопрос: «Ты выйдешь за меня замуж?», она все-таки дала утвердительный ответ.

 

 

Стройка шла своим ходом.

Где-то в конце июля, вдруг, неожиданно вечером, перед ужином, объявили общее построение, на котором выступил не командир, как обычно это бывало, а комиссар:

– Причиной экстренного нашего сбора явилась телеграмма, полученная несколько минут назад на имя Андрея Скоблова. Сейчас я ее зачитаю: Дорогой зпт ты отец тчк мальчик пятьдесят сантиметров зпт три кило восемьсот тчк поздравляю Максимом = Рита.

Прогремело дружное «Ура!», после чего комиссар добавил:

– Приказываю, качать командира не менее трех тысяч восьмисот раз! Если силы не иссякнут, то полтинничек добавить не повредит.

Несколько пар сильных рук начало подкидывать Скоблова вверх. Остальные дружно аплодировали. Понятно, что провозглашенное комиссаром количество, иметь место не могло. И по окончании этого импровизированного поздравления заговорил сам виновник торжества:

– Сегодня объявляю праздничный ужин, а завтра – выходной день.

Жестом руки комиссар успел дать понять, что не следует выражать бурный восторг, а надо спокойно выслушать то, что он сейчас скажет:

– Вы люди взрослые, поэтому должно быть всем понятно, что сегодня состоится коллективное нарушение так называемого сухого закона. Естественно, что в районном штабе нас за это по головке не погладят, если узнают. Делайте выводы. А я хочу посоветовать всем вам не забывать хорошую русскую поговорку: слово – серебро, молчание – золото.

Замечание – серьезное. За «коллективную пьянку» могли даже расформировать отряд. Конечно, до такого редко доходило. Существовало что-то вроде студенческого братства, или, как говорили в официальных учреждениях, круговой поруки. Студент студента не подставит. Но береженого, как известно, и Бог бережет.

 

 

Несмотря на позднее время, началась подготовка к празднику. Из трех поросят одного пустили под нож. Завхоз Мишаня Евтушенко сделал это собственноручно. Он целый месяц откармливал их пищевыми отходами с кухни, готовя к отвальной. Но по такому случаю, посоветовавшись с командиром, решил, что третьей частью выращиваема молодняка можно пожертвовать. Водку покупать было поздно. Пришлось обратиться в местный «Голубой Дунай». Таким именем среди студентов-целинников называли точки по продаже самогона. Всегда есть, и выгодно – два рубля пятьдесят копеек вместо двух восьмидесяти семи.

Женская часть отряда трудилась на кухне. Стол получился великолепным.

Поздравительные тосты звучали непрерывно. Веселье, которое и началось-то после полуночи, затянулось почти до утра. Подвыпившие студенты громко орали песни, разгуливая по совхозу. К ним с удовольствием присоединялась местная молодежь, в основном девушки.

Наложил отпечаток и тот факт, что завтра – первый выходной за все время пребывания на целине. Отрывались студенты по полной программе. Алкоголь успешно способствовал сближению, практически невозможному, хотя и очень желанному в трезвом состоянии. «In vino veritas», как говорили древние, а уж они-то всегда правы.

Действительно, взять, хотя бы, к примеру, Марину и Ирину. Они поехали в стройотряд вместе со студентами с целью заработать во время отпуска. Но если молодая женщина только и делает то, что штукатурит с утра до вечера, совсем не значит, что ей чужды нормальные человеческие влечения. Тем более, если выработалась привычка не упускать возможности проведения отдыха не в одиночном сне. Всем известно, какая атмосфера царит в общежитиях, как у студентов, так и у строительных рабочих.

Так вот, им пришлось долго проводить свободное время особняком, с трудом вливаясь в незнакомый коллектив. Для полноты картины можно привести краткий диалог двух этих девиц:

– Полмесяца уже позади. Ну, кто-нибудь хотя бы за сиську пощупал, или за задницу ущипнул, не говоря о чем-то другом.

– И не говори, ---ня полная. Я вот перед одним жопой верчу…

– Ну?!

– Бесполезняк. Только и вижу, как его треники между ног оттопыриваются. Сам же краснеет, как девчонка и отворачивается. Представляешь?

– А, что тут представлять, он, наверняка, целочка. Такого одним блядским видом не соблазнишь. Здесь нужен тонкий подход, подруга.

– Какой еще?

– Сама думай, если хочешь, чтоб он тебя вы---л…

Этот обмен мнениями Таня услышала случайно на одном из перекуров. Подобные высказывания удивили ее. Нет, не по содержанию, здесь было понятно все. Смутила форма изложения. Естественно, что нецензурные выражения до нее долетали достаточно часто, но только в том случае, если произносящие предполагали, что их слышат лишь мужские уши. В те годы считалось очень неприличным и даже не допустимым материться в присутствии женщин. А в девичьей среде это являлось просто ненормальным. Но, именно тогда уже, в пролетарской прослойке, кстати, и в богемной тоже, матерщина с успехом начинала завоевывать место под солнцем и среди слабого пола.

А, по вопросу неудовлетворенности этих «девушек», то от него и следов не осталось, благодаря крепким напиткам, в избытке присутствующим на торжественном ужине. И, уже, как следствие, сразу же нашлись желающие и «сиську пощупать» и…

 

 

– До завтра – Таня нежно поцеловала Витальку в ухо – Скоро Светка вернется.

– Не скоро. Ее обхаживает Колька Волосатов.

– Тем более. Нужно освободить помещение для них. Выходи первым.

Когда за Виталькой закрылась дверь, Татьяна стала приводить себя в порядок. Здесь, в медпункте, даже было зеркало, его откуда-то притащил Волосатов для своей Светланы.

А Татьянино знакомство со Светой состоялось еще в поезде. Первый раз они разговорились после той самой судьбоносной ночи, проведенной с Виталькой.

Студентка 1-го медицинского Светлана Ипатова, окончившая четвертый курс, для прохождения практики была направлена в ССО врачом. В каждом отряде полагалось оборудовать медпункт, то есть отдельное помещение для изоляции больных. Но заболевания среди здоровых ребят происходили редко. По этой причине лазарет обычно пустовал. Светлана же очень быстро сообразила, как можно использовать пустующее помещение. Будучи по своей натуре доброй, она предоставляла такую возможность всем желающим уединиться. Правда было одно очень жесткое требование: не пить, не курить, не сорить и постельное белье приносить с собой.

«Как иногда все запутано – думала Татьяна – Уж очень быстро со Светкой нашлись общие интересы. Оказывается, мы обе – специалистки по малолеткам. Так о нас думают. Только никто не подозревает, что цели у Витальки и Кольки – разные. Светку же вполне устраивает, что ее кавалер исполняет функции временного любовника. И меня бы такое вполне устроило. Зачем мой-то дурачок смотрит на это серьезно? Сделал, видите ли, официальное предложение. Интересно, что еще ему родители ответят?..»

Скрип двери прервал мысли перед зеркалом.

– Света, я уже ухожу – тихо сказала Таня, выходя из-за ширмы. Но не Свету она встретила. Перед ней стоял Андрей Скоблов – О, оказывается, здесь сам виновник торжества! Извини, никак не получалось подойти к тебе и лично поздравить с появлением на свет продолжателя рода. Вокруг тебя толпа не растворялась, и я просто устала ждать. Но сейчас я имею возможность высказать пожелания от всей души. Пусть твой сын растет сильным и умным.

– Спасибо – сухо произнес Андрей и перегородил дорогу Татьяне, которая попыталась направится к выходу. Его пошатывало, но голос звучал уверенно – Несколько минут назад из медпункта вышел Болотов. Я не спрашиваю, чем он здесь занимался. Это – и так понятно. Я хотел тебя спросить совсем о другом, знаешь ли ты, что ему еще и восемнадцати нет?

– А почему тебя это волнует? – также спокойно спросила Татьяна, но в глубине души было по-другому. «Новый сюрприз – подумала она – А к сожалению, он прав. Я об этом даже не задумывалась…»

Ну а Андрей пришел к выводу, что не мешает продолжить нравоучения, не предоставляя возможности опомниться от первого «сюрприза»:

– Я слышал, что после института ты собираешься поступать в аспирантуру. Похвально. С учебой у тебя все в порядке… А вот моральный облик может поломать карьеру…

– Что за чушь ты несешь?! – перебила его Таня (второй «сюрприз» явно не удался) – Можно подумать, что я хожу по институту и всех спрашиваю: «Не желает ли кто переспать с будущим кандидатом технических наук?» И, вообще, не пора ли прекратить чересчур затянувшееся твое недовольство мною? Я не спрашиваю, что тебе надо от меня? Это – и так понятно. Я хотела тебя спросить совсем о другом, знаешь ли ты, что ни черта не получишь?!

Андрей смотрел на нее своими туманными глазами:

– Рогозина, а ты – крепкий парень. Я всегда считал, что стройотряд – хорошая проверка на вшивость. Другая на твоем месте давно бы сдалась или уехала домой. Мир?!

Протянув вперед руки, он стал к ней приближаться.

– Только без объятий – прозвучало предупреждение.

– Я – только помириться. Сделай мне такой подарок сегодня, когда я стал отцом. Не держи зла. Хватит нам с тобою собачиться.

– Поживем – увидим.

 

 

«Здорово получилось – Татьяна с улыбкой на лице закрыла глаза и попыталась уснуть – Сломался убежденный коммунист Скоблов, идущий до конца во имя победы любой ценой… Но озадачил гад меня. Виталька – несовершеннолетний. Надо будет поинтересоваться, когда у него день рождения. Решил, даже со мной не согласовывая, осенью бракосочетаться. А если день рождения у него в декабре… январе… или еще позже? Неужели не знает, в каком возрасте в нашей стране можно жениться?»

Хоть было почти пять утра и бессонная ночь позади, все же мысли о Виталькином возрасте прогнали сон и улыбку с лица. Накинув ватник, она взяла сигарету и вышла в коридор. Тут же из дверей медпункта выскочил Волосатов и, не замечая Татьяну, быстро пошел в сторону своей комнаты. «Может, Светка не спит? Зайду-ка к ней поболтать…»

Обе девушки, видимо, никогда и ни с кем не откровенничали так, как в эту ночь между собой. Оказывается, Света приехала учиться в Ленинград из Оренбурга. Очень хочет остаться в Питере, поэтому у нее уже есть жених с ленинградской пропиской. Ведь предстоит распределение, а до этого надо обязательно выйти замуж.

– Изменяешь, еще не став женой?

– А что в этом страшного? Мой Женька был у меня первым и никогда не узнает, сколько было после него.

– Хорошее у него имя – Татьяна задумалась.

– Имя – хорошее, но его фамилия мне нравится больше…

– Какая? – вопрос вслух, а в голове: «Вдруг Мазаев?»

– Такая же, как и моя – был ответ – Смешно?

Рассмеялись. Только по разным причинам.

– А сколько годков твоему нынешнему любовнику? – как бы неожиданно спросила Таня, хотя только этим и интересовалась.

– Не задумывалась. Наверное, восемнадцать, не больше. Ну а мне двадцать два… Ай, какое имеет значение? У этого малолетки постельный опыт побольше моего будет.

– А я у Витальки – первая…

– Ой, как здорово! Давно мечтаю о нецелованном юноше – расхохоталась Светка.

– Зря мечтаешь, это совсем не есть здорово.

Несколько минут они не могли, как не пытались, прекратить смех.

– Ладно, хватит хохотать. Завтра, а вернее уже сегодня, пусть и выходной, но выспаться надо – подвела итог ночной беседе Татьяна.

У Светланы же было иное мнение:

– Это у тебя и всех остальных – выходной, а ко мне завтра повалит огромная толпа с головными болями и с просьбами о профилактике после контакта с местным населением.

 

 

Скоблов был прав, говоря, что летняя стройка – хорошая проверка характера. Те, кто попадал первый раз в атмосферу коллективной жизни и работы, часто ломались. Не каждый мог выдержать тяжелые условия существования. Дело даже не в том, что физические нагрузки для некоторых находились за гранью их возможностей. Главное – не упасть духом. Обидно, когда тебя называют «сочком», ошибочно полагая, что ты просто не хочешь работать. Ведь здесь, если ты начнешь объяснять про свое слабое физическое развитие или просто сознаешься, что делаешь что-то первый раз в жизни и поэтому просто не умеешь – не поймут.

Поймут только тогда, когда увидят, как ты через силу, не обращая внимания на упреки и насмешки, не жалуясь на усталость и боль, продолжаешь делать то, что тебе поручили. Обязательно поймут, если после тяжелой работы не валишься от усталости на кровать, а идешь веселиться, совсем не задумываясь о том, когда это гуляние закончится. И, наконец, в доску станешь своим, если не обидишься, а правильно оценишь юмор, когда разбудят тебя среди ночи и предложат: «Давай поспим!»

Таня сумела стать своей. За ту стойкость, какую смогла проявить, она заслужила уважение каждого бойца стройотряда. У всех на виду было ее противостояние с командиром. Все видели, как он пытался ее унизить, и как из этого ничего не получалось. Пускай, не все знали истинную причину таких взаимоотношений, но их развитие наблюдали-то все. И даже те, кто, поначалу, осуждали поведение Татьяны, через две-три недели были уже на ее стороне.

Витальке пришлось труднее. Он попал в бригаду «амбалов» (так называли этих ребят). Два штангиста, чемпион Ленинграда по боксу в тяжелом весе и так далее и тому подобное. Их посылали на самую тяжелую работу. Для них такое было сущим пустяком. Доставляло только удовольствие – лишний раз напрячь мышцы. Но Виталька, хоть и имел разряд по боксу, не был облюбован природой, раздававшей физическое развитие, и не был готов к таким нагрузкам. Но и здесь сработало спортивное правило: не забиваешь ты, забьют тебе. И Виталька сумел забить свой гол. Он элементарным усердием доказал, что может не отставать от сильных. А, когда, после работы, не смотря на усталость, собирал вокруг себя желающих попеть под гитару, все вопросы к нему отпали сами собой.

Таким-то образом, Таня и Виталька сумели заслужить уважение всего отряда. А это командира злило. Попытка так называемого примирения была блефом самолюбивого упрямца. Не мог Скоблов никак успокоиться и от отчаяния сделал очень глупый шаг…

 

 

Произошло это в Боровом.

Есть такое место на карте Казахстана. Удивительная природа среди степей. Сосны, березы, скалы, озера. Одним словом: Карелия. Находясь там, кажется, что ты – где-то рядом с Ленинградом, и нет тысяч километров, разделяющих тебя с родным городом. Только встречи с представителями монголоидной расы возвращают тебя в действительность. Да еще заставленные кумысом полки в продовольственном магазине. Кстати кумыс там продавался тогда в обычных пивных бутылках, запечатанных металлическими пробками. На первый взгляд и не отличишь.

В Боровое из Бидаика выехали утром, а приехали далеко за полночь. Перед взглядами открылась зеркальная гладь озера с песчаным берегом. На другой стороне возвышалась гора Синюха. Страшно было подойти к воде, чтобы попробовать ее температуру. Казалось, что обдаст она тебя ледяным холодом. Но это лишь до того момента, пока стопа или кисть не испытают погружения в эту жидкость свинцового цвета. И тогда появляется желание крикнуть банальную фразу из двух слов: парное молоко.

В этом сказочном местечке было решено провести краткосрочный отпуск, всего два дня. Один из них попадал на воскресенье и совпадал с Днем Строителя. У студентов ЛЭТИ давно сложилась традиция: все стройотряды, работающие в Кокчетавской области, собирались на этот праздник в Боровом.

Нега безделья, пусть и кратковременная, иногда толкает на поступки, которые трудно потом объяснить.

То, что Андрей Скоблов немного выпил, ничего предосудительного нет. Но зачем, да еще на глазах у всех, приставать к женщине, ясно давшей понять, что тебе ничего не светит. Зачем прыгать в теплую воду озера к той, кто не хочет, и видеть тебя, не говоря уже о чем-то более близком. А вот Андрей совершил таковое.

Татьяна наслаждалась солнцем, воздухом и водой. Неподалеку, на берегу, Виталька и «амбалы» играли в преферанс. Все было очень спокойно, пока не появился, слегка пошатываясь, командир:

– Картишки есть нарушение устава!

– Каков поп, таков и приход – не отрывая взгляда от карт, отреагировал на замечание Виталий и, как ни в чем не бывало, добавил – Семь первых.

Партнеры по очереди произнесли: «Пас».

Такое безразличие Скоблова взбесило и, видимо, подтолкнуло к опрометчивому поступку. Он бросился в воду и поплыл в сторону Татьяны. На это никто в начале и внимания не обратил. Но через несколько мгновений все, кто были на берегу, услышали шум со стороны озера. Андрей пытался обхватить Таню руками. Она же умудрилась схватить его за волосы, тем самым препятствуя нежелательным объятиям.

Виталька, отшвырнув карты, кинулся в сторону разгорающегося конфликта. Увидев, что Таня дала достойный отпор, и Андрей возвращается ни с чем, решил подождать обидчика на берегу. Еще все можно было уладить, свалив вину на алкоголь, неожиданно подогревший мужское начало, но Скоблов, выходя из воды, только усугубил ситуацию:

– Ну и потаскуха!..

Хлесткий удар в челюсть не дал договорить. Андрей рухнул на песок. Его рука потянулась к лежащему неподалеку камню. Виталька попытался нанести еще удар, но подоспевшие «амбалы» встали стеной между дерущимися. Рука, не дотянувшись до камня, была прижата ступней к земле.

– Может, успокоишься? Еще не надоело быть посмешищем?

Такие слова однокурсника Кики (прозвище не имеет ничего общего с героем Ремарка, просто – первые буквы слов Коля Капустин) охладили пыл командира. Но взгляд в сторону «салаги» сверкал ненавистью.

Зато другой взгляд, взгляд Татьяны на того же Витальку, был преисполнен восторга и высоких чувств, какие только знает белый свет:

«Кажется, я его люблю …»

 

 

Последний день целины наступил.

Прощальный ужин затянулся почти до двух ночи. Обильный стол, казалось, не иссякнет. Но это только казалось. Отсутствием аппетита не страдал никто. Спиртное было также в избытке. Но количество закуски хорошо помогало оставаться рассудку ясным, а телу твердым.

Виталька вытворял чудеса на своей гитаре.

И раньше он, как минимум, раз в несколько дней выносил на суд слушателей новую песню. Обладая неплохой способностью рифмовать строки, Болотов легко переделывал тексты известных песен. Это, как правило, отвечало насущным темам.

Сейчас же он собрал все написанное за два месяца, и в режиме «non stop» звучали опус за опусом:

 

«Есть слово в целинных отрядах,

Все любят его повторять.

Студенты с тем словом встают и ложатся,

А слово то – «мать-перемать»…»;

 

«… А на мачте все сурово реет

Рваный стяг проклятой целины…»;

 

«… Я два месяца в бане не был –

Дай, я выскажусь в этой связи…»;

 

«… Целина, что ты, подлая, сделала?..»;

 

«… Будь проклята ты, целина,

Что «чудо-планета» студентов.

Для выпивки, карт ты – стена,

И прочих приятных моментов…»

 

И так далее. И тому подобное…

На сей раз, Виталий также выступил с очередной премьерой. Музыка была взята из кинофильма «Гусарская баллада» – куплеты Шурочки Азаровой со знаменитым припевом «давным-давно». Именно в этом словосочетании заключалась главная «изюминка», которая достигалась заменой буквы «Д» на предшествующую ей в русском алфавите.

Приблизительно десяток куплетов отражал отрядную жизнь. Все весело и дружно подпевали. Особый успех достался последнему четверостишию:

 

«Он – командир. Мы это знаем.

Его нам слушаться, нам слушаться дано.

Но меж собою называем:

Гавным-гавно, гавным-гавно, гавным-гавно!»

 

Услышав далеко не первый за последние сутки выпад в свой адрес, Скоблов на этот раз остался невозмутим. Его уже ничто не волновало. Объявленный им накануне средний заработок всех обескуражил. Около двухсот рублей. Поэтому камней в его огород было предостаточно.

«Смейтесь, смейтесь – мысленно рассуждал Андрей – а вашу вшивую финансовую комиссию я здорово обошел. Ну нигде же не смогла зацепиться. Догадываетесь, что мои денежки будут поболее ваших, а не доказать. Вы смейтесь, а я в институт скоро на машине ездить буду…»

 

 

Закончилось лето. Начался новый учебный год. Очень теплая осень – прекрасное время для прогулок. «Летний сад» засыпан желтыми листьями.

Двое, бесцельно передвигаясь, наконец, решили присесть на скамью.

– Мать, ни в какую, не хочет дать разрешение на женитьбу – начал разговор Виталька – Что делать будем?

– Виталя, вопрос-то – глупый. Будем ждать – ответила Татьяна.

 

 

– Алло!

– Здравствуйте. Попросите, пожалуйста, к телефону Виталия.

Воцарилось молчание. За эту паузу Татьяна успела подумать: «Наткнулась на его мать. Сейчас скажет, что нет дома».

– Извините, Вас не Таней зовут?

– Таней.

– Я – мама Виталика. Меня зовут Марина Захаровна. Виталика не будет до вечера. Он уехал за грибами вместе с отцом и просил меня, если Вы позвоните, все объяснить.

– Спасибо, Марина Захаровна…

– Не вешайте, пожалуйста, трубку. Я очень хотела бы с Вами поговорить.

– Хорошо. Я Вас слушаю.

– Лучше будет, если Вы ко мне приедете. Адрес…

– Я знаю…

Снова краткая пауза в разговоре.

– Ну, если знаете, то до встречи.

– До встречи.

«Какая же я – дура! Виталька, должно быть, не рассказывал матери, что я приходила в их дом. Проговорилась…» – рассуждала Татьяна, собираясь на неприятную встречу.

Вот и знакомая дверь, которая сейчас откроется, и на пороге появится ее будущая свекровь…

– Здравствуйте, Марина Захаровна – с трудом пытаясь не проявлять волнение, проговорила Татьяна.

– Здравствуйте. Проходите, Таня.

Чай – на столе. Еще какие-то сладости. А беседа пока только «о погоде».

– А сколько Вам лет, Таня? – наконец-то вопрос по существу.

– В декабре – двадцать четыре.

После недолгого обоюдного молчания прозвучало:

– Смешная геометрическая прогрессия получается.

Заметив удивленный взгляд своей собеседницы, Марина Захаровна продолжила:

– Понимаете, Таня…

– Извините, что перебиваю, но я хочу попросить: говорите мне «ты». Я все-таки моложе Вас.

– Именно в том, что Вы… (прошу прощения) …ты – моложе меня, как я только что определила, на двенадцать лет и старше Виталика – на шесть. А так как, сын мне рассказывал, что ты учишься на пятом курсе, я полагала, что разница с ним лишь три года. Вот и получается: двенадцать, шесть, три – разве не прогрессия?

Татьяне захотелось объяснить, что все это только голые цифры. Попросить перестать говорить загадками и перейти на открытый текст. Сбивчиво попыталась все это растолковать, но беседа никак не клеилась. Тогда, исчерпав все возможности, она решилась:

– Марина Захаровна, я прекрасно Вас понимаю. Вы – мать, и естественно, любите сына. Я же прошу, поймите и меня. Я также очень люблю его. Разумеется, другой любовью. Но, не в этом дело. Я хочу вместе с Вами заботиться о нем, помогать ему. Разве это плохо?

– Ты, и правда, готова на это? Не может быть!

– Почему же не может быть?..

– Да, не может быть потому, что ты никогда не сможешь стать матерью!.. А, следовательно, и меня никогда не поймешь…

Такое в боксе называется – бить ниже пояса. Правила этого вида спорта Таня узнала от Витальки. Также он ее просветил, что еще надо уметь и удар держать. С точки зрения теории она показала себя хорошей ученицей. Успешно смогла перетерпеть очень болезненный запрещенный прием и ответить на него выразительным безмолвным взглядом, заставившим противника прикусить язык. Молчание обеих затянулось. В это время одна про себя возмущалась излишней болтливостью Витальки, а другая поняла, что сказала лишнее и почувствовала себя неудобно. Татьяна заметила, как смутилась Виталькина мать, и ликовала, изображая на лице безразличную мину. Она же первой и нарушила нависшую тишину:

– Марина Захаровна, я отдаю себе полный отчет о том, на что иду. Очень возможно – через какой-то промежуток времени, я окажусь неинтересной Вашему сыну. Постарею. Детей нет. Ничего не связывает… Но, хотя бы до этого, дайте мне возможность быть нужной для Виталия. Я готова к любому финишу, но сейчас, убедительно прошу, не мешайте нам.

– И зачем тебе это надо?.. Да не понять нам друг друга…

 

 

Свадьба состоялась. Было белое платье, но не до пят, а выше коленей. Была фата, а вернее – кусочек белой прозрачной материи в прическе. Но были еще и узкие туфли, особенно левая. Из-за нее Татьяна, стоя на ковре, вынуждена была периодически удерживать равновесие на одной правой, пока регистраторша произносила заученные фразы.

«Говорила же ей – возмущалась Танина мать – не пей так много кофе».

Со стороны действительно казалось, что новобрачной очень срочно требуется в туалет…

 

 

– Жить будем у меня – заявление категоричное, поэтому Виталька и в мыслях не посмел возразить. А молодому парню входить в чужую семью, на много тяжелее, чем его опытной супруге. Правда, существовал весомый аргумент: отдельная квартира – лучше коммуналки. Хотя, как жизнь показывает, самые худшие соседи – родственники.

Такое решение Татьяна приняла, еще стоя перед «брачным алтарем».

«Моя будущая,.. правильнее сказать – настоящая,.. свекровь – рассуждала она – не примет меня никогда. Но и Виталькина теща, то есть моя мать, тоже не в восторге от моего выбора. Но, в то же время, я считаю, что у меня больше прав на спокойную жизнь».

Танина шестиметровая комнатка стала их «райским шалашом». Звукопроницаемость стен панельных домов хорошо всем известна.

В результате – ни он, ни она домой не торопились. После занятий в институте вместе сидели в читальном зале. Если в «Великане» демонстрировался новый фильм, то они обязательно шли туда. Не задумываясь, принимали участие в любом институтском мероприятии.

К чему приводит такое существование? Предположить можно. Подробного рассказа не потребуется…

 

 

«Очень хорошо, что на два месяца расстанемся – думала Татьяна – Оказывается, тяжело буквально каждую секунду находиться рядом друг с другом. Еще хорошо, что учимся на разных курсах».

С Борисом было не так. Рано утром они разъезжались в разные концы города. Вновь встречались только поздним вечером. Лишь воскресенье они проводили вместе. И то, фактически, полдня. С утра отсыпались.

С Виталькой же они не виделись только по будням, в первую половину дня, во время занятий. Кстати, в перерывах между лекциями встречались часто. И вот наступил момент, когда молодожены будут полностью изолированы на целых два месяца, поскольку у Тани – преддипломная практика. Вот почему, Виталий без жены отправляется в стройотряд зарабатывать деньги. Существовать на стипендию тяжело…

Первые дни раздельного пребывания – непривычны. Оба почти ежедневно писали и получали письма. Потом послания начали становиться реже. Татьяна полностью окунулась в написание диплома. Ей было необходимо получить за свою работу отличный результат, так как тема – перспективная для кандидатской диссертации. Аспирантура становилась реальностью. Ну, а Виталька в это время на целине скучал все меньше и меньше.

В сентябре, когда супруги вновь соединились, их отношения стали немного прохладней. Получилось, что первый, очень мелкий шажок, в сторону развода состоялся, когда еще не прошло и года семейной жизни.

Разумеется, что этот шаг мог и не стать решающим. На такой дистанции все еще можно поправить. Для того требуется немного – совместные усилия. А если они отсутствуют?..

 

 

– Алло!

– Марина Захаровна, здравствуйте. Попросите, пожалуйста, к телефону Виталия. Не говорите, только, что его нет дома.

– Таня, я никогда не вру. Виталик сейчас подойдет.

– Ну, привет. Что я услышу на этот раз?

– Не переживай. О твоем возвращении речи не пойдет. Ты – свободен.

– Давно бы так!..

– Я звоню не для того, чтобы выслушивать твои восторги. У меня – дело к тебе.

– Слушаю внимательно.

– Давай выберем день для посещения ЗАГСа, чтобы оформить развод. Детей у нас нет, можем обойтись без суда. Проблем не будет.

– Проблемы – в том, что мне не хочется тратить время на эту ерунду. Меня совершенно не волнует, что написано в паспорте.

– Тогда, я вынуждена действовать через суд.

– Делай, как знаешь. Мне – безразлично! Но учти, в суд я также не пойду. Тебе это нужно, ты и таскайся по инстанциям.

– Хорошо… (короткие сигналы).

 

 

На третьем судебном заседании супруги Болотовы были разведены. Ответчик так и не явился. А через некоторое время состоялся последний в их жизни телефонный разговор:

– Какого дьявола все судебные издержки повесили на меня? Что ты там наговорила? Небось, поливала грязью, как могла?

– Если бы пришел, то сам услышал бы.

– Представляю…

– Да успокойся. Вопросов даже не было. Ты три раза не явился. Нас развели без тебя. А насчет издержек, то суд так решил. Видимо, по закону.

– Ладно. Давай решать по человечески. Мне кажется, что будет справедливо, если ты компенсируешь половину того, что содрали с меня по исполнительному листу.

– Никогда! Тем более, что по человечески я тебе сама предлагала. Но ты не пожелал пойти в ЗАГС. Так что, оставим все, как есть, и не будем возвращаться к этому вопросу…

– Ну ты и…

– Прощай!..

 

 

            Все возвращается на круги своя когда-то.

            1981-й год. Поезд «Москва – Феодосия». Купейный вагон. Трое соседей: офицер и мать с дочерью изрядного возраста. Офицер не вылезает из вагона-ресторана, мать с дочерью все время что-то жуют, не выходя из купе.

            Татьяна лежит на верхней полке и, как это с ней обычно бывает в дороге, воспоминания не оставляют ни на минуту.

            «Зачем я еду в Феодосию? Сама не знаю… Неужели нет других мест в Крыму?.. Ладно, пусть все рухнуло, пусть я одна… Но зачем Феодосия?..»

            Выводы – не ясны, в голове – полное непонимание происходящего. Мысли путаются, и прогнать их невозможно.

            «Никто не знает, что мне надо. И сама я не знаю…»

            За окном простирались Крымские степи. Позади Джанкой, скоро – Феодосия.

            «Все пролетело молниеносно: стройотряд, брак, аспирантура, моя диссертация и его диплом, мое преподавание и его аспирантура, совместная работа на кафедре и развод…»

            Слезы душили. Было обидно уже в который раз несколькими словами излагать то, что произошло за солидный промежуток времени. Десятилетие в одной фразе! Это – не выносимо. А так оно и бывает. Ведь легко в нескольких предложениях рассказать биографию и понять, что все уже в минувшем. Понимаешь, что будущее неопределенно и что время начинает бежать быстрее. Начинаешь чувствовать, что осталось меньше, чем прошло.

            Все это Татьяна не только понимала, но и ощущала всеми кусочками тела.

            «Я уже в бальзаковском возрасте… Мопассан говорил, что женщина расцветает в сорок лет… Русская пословица: в сорок пять баба – ягодка опять… Мне – тридцать три. Что же, ждать семь лет, чтобы расцвести?.. и еще пять, когда тебя назовут ягодкой?..»

            – Почему столько слез? Это вредно, красота исчезает. А вам такое допускать нельзя.

            Слова прозвучали как сквозь сон. Продолжая прятать лицо в подушке, Таня машинально проговорила:

            – Кто Вы?

            Ответ не заставил себя долго ждать:

– Ваш сосед по купе. Мне почему-то не хочется, чтобы крымское солнышко осветило заплаканное личико, когда Вы выйдите из вагона.

– А Вам-то какое дело?

– Меня встречают друзья.

– А я здесь с какого бока?

– Ну это зависит от Вас. С какой стороны больше понравится находиться, слева или справа? Выбирайте.

Бывает, что положительное воздействие оказывает даже примитивный юмор. Таня почувствовала, как слезы уже не рвутся наружу, а наоборот, пытаются уйти внутрь поглубже. Ей захотелось оторвать лицо от подушки, чтобы взглянуть на того, кто неожиданно и так просто прервал ее размышления. Взяв себя в руки, она подняла голову, и перед глазами всплыло следующее зрелище: голова – почти правильный шар и очень широкие плечи с погонами. Судя по расположению всего увиденного относительно уровня пола, рост – не менее ста восьмидесяти.

– Интересно знать, как Вы себе все это представляете? Также непонятно, с какой стати Вы решили, будто я должна что-либо выбирать?

– Согласен. Выберу сам. Так как моя правая рука должна периодически козырять, Вам придется взять меня под левую руку. О вещах не волнуйтесь. Наши чемоданы понесут мои друзья.

Это было не сказано, а отрапортовано четко, по-военному. Попытка дать такой же быстрый ответ оказалась безуспешной. Из раскрытого рта ничего не вылетело. Но отступило плохое настроение. И похоже, что окончательно.

 

 

Всего лишь час прошел с того момента, как в Джанкое мама с дочкой изрядного возраста покинули поезд.

«Почему ни одно мое путешествие в поезде не обходится без секса? Хорошее слово. Совсем недавно оно появилось у нас. Еще одно слово пришло недавно в наш словарь – «трахаться». Раньше говорили по-другому, а что изменилось? Только название… Не хочется думать, что я – подстилка для первого встречного… Ведь Виталька, с которым я переспала на третьей полке, стал моим официальным мужем… Про Бориса, что вспоминать, я была его гражданской женой ни один год… А теперь вообще невероятно: сблизилась с мужчиной, которого не знаю, как зовут… И зачем в Джанкое вышли из поезда соседи по купе?.. Как будто специально, чтобы подложить меня под этого офицера…»

 

 

Пять человек, представленными друзьями, встречало Таниного попутчика.

– Познакомьтесь, это – моя невеста. Кстати, дорогая, как тебя зовут?

– А тебя?

 

 

            «Совсем, как в песне, Татьяна плюс Сергей! Вот, я – и невеста. Уже в третий раз. Придется переселиться в Крым. Зачем?.. Люблю ли я Сергея Павловича? А любила ли я вообще кого-нибудь? Любила, очень любила! Но это – детство. Не была я его женой и никогда ею не стану. Но, справедливости ради следует заметить, один раз была его «любовницей». Случайно. Потому и в кавычках. А ведь в тот момент могла остаться с ним надолго, возможно – навсегда… Чушь! Навсегда ничего не бывает. Пусть лучше навсегда (опять это слово) он останется любимым мною когда-то. Прошлого не вернуть. Да и не известно, были бы мы счастливы с ним? Прав Грибоедов – хорошо, где нас нет…».

 

 

            На свадьбе – сплошь и рядом мундиры. Военно-морской флот.

А родители не приехали. Его не смогли, ее не захотели.

            В этот раз Таня обошлась без платья традиционного цвета. Серый скромный костюм рядом с белым кителем моряка смотрелся неплохо. Гости попытались несколько раз крикнуть «горько», но эффект явно не соответствовал торжеству. Основная масса приглашенных быстро напилась и оставила «молодых» в покое. Они же, не думая долго, убежали из-за праздничного стола на пляж.

            И только там Таню посетил невероятный восторг. Под покровом темноты они провели безумную «брачную ночь». Любили друг друга и в воде, и на песке, и на топчане.

 

 

            «Нет, еще ничего не закончилось – говорила себе Татьяна – Ведь не я его заметила, а он меня. А это что-то да значит. Тогда в поезде, я думала, что выйдем и разбежимся в разные стороны… А вот, как получилось. Так хорошо и романтично у меня еще не было… К черту карьеру! Буду сидеть дома и скучать, ожидая любимого мужа. Буду стремиться, чтобы всегда у него был вкусный обед и теплая чистая постель. Обязательно будут свежие рубашки. Постараюсь угадывать его малейшее желание. Никогда не упрекну, если придет навеселе. Будет плохо ему, выхожу, помогу встать на ноги. Будет трудно, приласкаю и успокою, дам силы, чтобы все преодолел…»

            И эти грезы, крутящиеся в восторженной голове, постепенно становились явью. Неожиданно выяснилось, что домохозяйка – хорошая профессия. Совсем не хуже других видов деятельности. Все это Татьяна Рогозина, Болотова, а теперь Фоменко прочувствовала окончательно лишь сейчас. Вообще-то опыт быть просто женой, как гражданской, так и официальной, у нее был. Нечто подобное она уже пробовала еще в первый год совместной жизни с Борисом. Было тогда желание разжечь семейный очаг. Но в съемной комнате огромной коммуналки эти намериния остались неосуществимыми.

            Теперь же совсем другое дело: большая квартира, где только она и ее Сергей Павлович. Презрение к «домашним клушам», жившее в ней со школьной скамьи, исчезло. А сколько свободного времени! Не надо, как ранее было, почти каждый день до полуночи готовиться к занятиям, чтобы затем мучить студентов на зачетах и экзаменах. А каково выпрашивать часы у заведующего кафедрой? Ничего подобного уже не надо. Все это – позади.

Пришлось съездить в Ленинград, чтобы уволиться из ЛЭТИ. Это Таня сделала с удовольствием, хотя бы из-за того, чтобы никогда уже в дальнейшем не встречаться с Виталькой. После долгого и неприятного разговора с родителями согласилась не менять ленинградскую прописку на крымскую. И, наконец, самое главное – за всю поездку, туда и обратно, не позволила себе никаких дорожных приключений, хоть и были к тому предпосылки.

            «Это – позади, теперь у меня есть Сергей Павлович. Все – только ему и для него!» – постоянно повторяла она себе, гоня навязчивые посторонние мысли.

 

 

            Быт наладился быстро.

            Утром, просыпаясь раньше мужа, Татьяна первым делом топила дровяную колонку, чтобы любимый мог принять теплый душ. Крым – не Ленинград, даже зимой температура воздуха ниже нуля является событием чрезвычайным. Но утром горячая вода приятна независимо от климата. А, чтобы протопить колонку, требовалось проснуться часа на полтора-два раньше.

            До встречи с Татьяной Сергей, конечно же, такое себе не позволял. Приходилось просыпаться, что называется, впритык. Времени – только умыться холодной водой, и бежать на службу. А там первым делом посещение камбуза, чтобы встретиться с такими же офицерами-холостяками за утренним чаем.

            Теперь, по утрам он с удовольствием принимал душ и, выходя к накрытому столу, видел жену не в халате и домашних тапочках, а уже аккуратно одетую и причесанную. Это и Сергея подтолкнуло являться на завтрак в мундире, целовать свою милую и только потом садиться за стол. Там же всегда его ожидали стакан свежего, только что выжатого сока, кофе, чай, мягкая выпечка и, как минимум, два горячих блюда, не говоря уже о чистых салфетках и свежей скатерти.

            Татьяна очень хорошо понимала, что ее внешний вид благотворно влияет на мужа. Приятно же ему узнать, как жены других офицеров, посещая магазины их войсковой части (в городе с продуктами было туго), выглядели недоспавшими лохудрами, а его Таня всегда подтянута и красива. Также она знала, что встречать мужа после службы надо не только накрытым столом, но и привлекательным внешним видом, слегка загадочным и желанным. А главное заключалось в том, что делалось это от души – безумно хотелось быть, именно, такой!

            «И почему я раньше думала о счастье, как о занятии любимым делом и только? Хотела двигать науку… Смешно! Зачем? Счастье-то – совсем в другом… Счастье – рядом, и его я сейчас испытываю…».

 

 

            И немаловажно, финансовые проблемы, преследовавшие Татьяну и с Борисом, и с Виталькой, перестали существовать.

Вспоминать не хочется, как жили с Борисом. Она – студентка со стипендией тридцать пять рублей, а он – техник-конструктор с зарплатой девяносто минус подоходный и за бездетность. Жизнь – от получки до получки, а правильнее сказать: только несколько дней после получки. Какие, к черту, деликатесы? Суп, из которого извлекаешь мясо, чтобы его съесть на второе с макаронами или картошкой. Про одежду и говорить нечего. Большой праздник, если родители вдруг подкинут трешку, и громадное счастье – десятку… Может, стоило тогда все это перетерпеть? Татьяна пыталась, но безумная ревность Бориса сводила все ее усилия на нет.

А с Виталькой – еще труднее. Сначала оба студенты, затем она – аспирантка, а он – студент по-прежнему. После, когда и он (не без ее помощи) стал аспирантом, а она дослужилась до преподавателя, и чуть позднее, когда Виталька защитился и начал получать зарплату ассистента, вроде бы жизнь с точки зрения обеспеченности наладилась. Но на эти трудности Татьяна не жаловалась, так как прекрасно понимала, на что шла, выходя замуж за того, которого, по ее мнению, сама и вырастила. Трещина в семейной жизни, впоследствии превратившаяся в бездонную пропасть, появилась по другой причине. Мальчик вырос в мужчину, перед которым открылась возможность спать со своими ученицами. Юные студентки оказались для молодого преподавателя интереснее жены, старшей его на шесть лет.

«Бывает же такое?! – рассуждала Татьяна – Получается, в трех моих браках я испробовала, пожалуй, все возможные возрастные сочетания. Сначала, ровесник Борис. Затем, молоденький Виталька. И наконец, зрелый Сергей Павлович. А наконец ли? Действительно конец? И это замужество последнее?.. Да что за дурацкая мысль?! Слава Богу, что мне повстречался Сергей. С ним так хорошо, даже Мазая вспоминать не хочется!..»

Но тот, все-таки, снова и снова не дает покоя. Зачем вспоминается? Да внешняя обстановка здесь в Феодосии очень к тому располагает. Городок – небольшой. Чтобы попасть из одной точки в другую, приходится проходить неоднократно по одним и тем же местам. Стоит оказаться на улице, где «Астория» расположена, как комок подступает к горлу. Именно здесь был дан толчок к окончательному расставанию с Борисом. Та неожиданная встреча положила конец первой «семейной» жизни. Но и этого – мало. Через год в Ленинграде Женька чуть не сорвал замужество с Виталькой. С большим трудом нашлись силы, чтобы не продолжать близкие отношения. Ну, а после официального развода с Виталькой, потянуло провести отпуск в Крыму. Почему-то выбор пал на Феодосию… Да ясно почему…

«И не надо скрывать хоть от себя, что ты оказалась в Феодосии совсем неслучайно. Ты здесь из-за Мазая. Видите ли, захотелось побродить по местам, о нем напоминающим. Ну и пусть! Да благодарить Женьку надо за это. Ведь именно здесь судьба подарила мне Сергея Павловича… Но, почему же, моими поступками Мазай управляет?.. Когда же это закончится?!» – на такой коварный вопрос, как это бывало уже неоднократно, Таня ответа не находила.

 

 

            Размеренная и спокойная жизнь. Чего желать большего, чем быть за своим мужем, как за каменной стеной? Он – настоящий мужчина. На службе – жесткий, а дома – ласковый.

Муж подумать не успеет, жена уже сделала.

Сколь долго может такое продолжаться? У всех по-разному. Очень маленький процент среди самых благополучных семейных пар проносит свои чувства до последней черты. Большинство не выдерживает этой гонки. В лучшем случае они разводятся, а в худшем мучают друг друга до конца дней своих. Привыкнуть же можно к чему угодно.

            Сергею Павловичу повезло. Его жена старалась угодить изо всех сил. Никогда не упрекала за поздний приход домой, даже, если это возвращение не было трезвым. В отличие от своих сослуживцев, постоянно получающих нагоняй за подобные провинности, он ни разу бранного слова не услышал. Татьяна же и в мыслях не позволяла себе главенствовать над мужем. Она в отличие от других офицерских жен понимала, что нельзя мужчине чувствовать себя на службе богом и царем, а домой приходить под женский каблук. Двуличность подобного рода ломает мужика.

            Но безграничное подчинение тоже имеет свои сучки и задоринки, а главное – предел.

 

 

            Карьера – слово интересное. Как ее делать, об этом у каждого свое представление. Можно карабкаться по лестнице вверх, шаг за шагом, преодолевая препятствия. Можно взлететь на вершину в одно мгновение. Но, в том и другом случае можно не устоять на нужной ступени или споткнуться о следующую, а результат один – падение. И вот здесь необходима надежная поддержка – твердый тыл. А таковым является, как правило, крепкая семья.

            У Сергея Фоменко все шло по накатанной дорожке. Очередные звания с успехом закреплялись за ним. Капитан первого ранга в сорок четыре года – нормально. Переезд в Севастополь на службу в Главном штабе Черноморского флота – совсем не плохо. А, если учесть, что с этим закончились морские походы, и началась семейная жизнь без расставаний, то, кажется, чего желать лучшего?!

            А на горизонте уже мерещилось золото адмиральских погон и место в Министерстве обороны СССР. Для осуществления такой мечты было все: и четверть века в рядах КПСС, и такой же в сумме срок службы на всех флотах страны, и рабоче-крестьянское происхождение. Остается только приложить немного усилий, тем более, что сил, хоть отбавляй.

            Отличное питание в сочетании с мягкой постелью хорошо стимулировало на взятие новых рубежей. Благодаря Татьяне, можно всего себя отдавать службе, ибо домашний отдых всегда гарантирован. К тому же боевой подруге ничего другого и не надо. А зачем? Ему – хорошо, значит и ей – тоже.

           

 

            Не может быть в нашем государстве спокойного и размеренного существования. Мы – не Швейцария. Нам нравятся перевороты. Вот и в конце восьмидесятых страна вступила в неожиданную фазу своего развития.

Перестройка сначала вызывала улыбку. Понятно, почему. Отсутствие веры в КПСС у людей уже лет двадцать носило массовый характер. Поэтому очередное решение ЦК также доверия не вызывало. Но другое слово того времени «гласность» оказалось решающим. По сути дела, это слово с самого начала символизировало лишь узкую щель, сквозь которую с трудом можно было разглядеть только нечеткие контуры иной жизни. А что в ней нового? Толком знать, никто не знал. Также не очень понятно было: верхам-то зачем эти перемены? Должно быть, предполагалось кинуть голодным собакам вонючие кости, те успокоятся и прекратят лаять и рычать. И, уж тем более, можно не опасаться, что укусят. Но самонадеянность притупляет разум. По этой причине и не сообразили, что животные еще и мясо любят. А подумать следовало!..

            Контроль сверху исчез сам собой. Народ без руководящих указаний раздвинул щель по имени «гласность» до такого предела, что уже никакая власть не была способна вернуть ситуацию в прежнее русло.

            Небывалый политический подъем захлестнул Советский Союз. Кульминацией явилась прямая телевизионная трансляция со Съезда Советов Народных депутатов. Вся страна прильнула к экранам. Даже спортивные передачи ушли на второй план.

            Семья Фоменко не стала исключением. И совсем неожиданно, и именно на этой почве, впервые за их совместную жизнь обозначились разногласия. Разумеется, сначала это носило шуточный характер. Но стоило «наˊчать, углуˊбить и сформиˊровать», как все завертелось. Вероятно, что революция, хоть и бескровная, иногда содействует семейным размолвкам. А ячейка общества способна довести до раздора и все общество в целом. Исторических примеров – предостаточно…

            Татьяна и сама не понимала, откуда у нее появился интерес к политике? Возможно, повлиял всеобщий психоз. Вдруг раскрылись глаза на мир, не интересовавший ранее из-за скуки и однообразия. Политическая ориентация определилась моментально. Она с восторгом воспринимала каждый удар по коммунистической идеологии. Особенно восхищали высказывания земляков: Собчака, Оболенского, Старовойтовой и других, грамотно раскладывающих все по полочкам в своих выступлениях.

            Что же касается Сергея Павловича, как убежденного коммуниста, по воле судьбы искренне верящего в светлое будущее, то его просто коробило от слов новоиспеченных демократов. Он совсем не трудился в поиске выражений, высказывая свое мнение.

            Сначала это возмущало жену. Но, в дальнейшем, незаметно для себя, и она в свою очередь почти убрала из лексикона литературные выражения, в спорах с мужем. По этой причине трудно полностью воспроизводить их диалоги.

 

 

            И в дальнейшем семейное общение протекало, отдавая много времени просиживанию перед телевизором. Прения до хрипоты стали естественным завершением таких просмотров.

            К примеру, однажды, после выступления одного из депутатов от Украины – полковника с армянской фамилией, к которому Татьяна отнеслась равнодушно и слегка насмешливо, Сергей Павлович, даже не употребив ни одного матерного слова, высказал:

            – Правильно! Очень разумно передать власть в армии полковникам. Пора, уже давно разогнать толстопузую генеральскую свору. Зажрались сволочи! Пора их отправить в отставку. Ни хрена не делают.

            – Вот здесь, пожалуй, и я с тобой соглашусь – Татьянин ответ одновременно удивил и обрадовал мужа:

            – А представляешь, сколько талантливых офицеров может оказаться во главе вооруженных сил? А если Советский Союз станет конфедерацией, и каждая республика будет иметь собственную армию?! Здорово!..

            – И тут появляешься ты. Ведь никто другой не достоин занять пост министра обороны Украины – теперь уже Татьяна откровенно смеялась. Но Сергей Павлович не пожелал обратить внимание на иронию жены и с гордостью, свойственной только военному человеку, торжественно провозгласил:

            – А почему бы, и нет?!

            – Да хотя бы потому, что нет в Советской Армии талантливых офицеров.

            Попытка мужа возразить не имела успеха. Татьяне захотелось сказать о том, что накопилось в ней, за всю жизнь, начиная с детских впечатлений. Никогда она не позволяла себе таких высказываний вслух. А сейчас просто прорвало:

            – Насмотрелась я вдоволь на вас! В детстве это – окружение отца. В студенческие годы – военная кафедра. Потом, уже работая в ЛЭТИ, приходилось бывать в командировках и общаться с военпредами. Ты не забыл? Я – кандидат технических наук. Кроме преподавания работала еще и на оборонку. Так вот, во время внедрения наших разработок видела, кому мы их вручаем. Новым оружием интересовались только молодые солдаты-срочники, у них был стимул: отпуск. Так называемым «старикам» все это и на хрен не нужно. Они считают дни до дембеля. А вы «талантливые офицеры», чему вы учите личный состав?! Чуть-чуть политической подготовке. А вместо боевой подготовки – чистка оружия, из которого пару раз за всю службу стреляют. Все остальное время: шагистика, заправка коек, уборка территории,.. Что не так?

            Сергей удивленно смотрел на жену. Что с ней произошло? Никогда такой возбужденной не была. Наконец с трудом сумел пролепетать:

            – Такое говорит офицерская жена?

            – А ты радуйся, что я – не такая, как другие «боевые подруги». Они, действительно – очень «боевые» дома, и только на людях изображают из себя верных «подруг».

 

 

            Конечно же совсем не обязательно общественные разногласия должны разрушать семейную жизнь. Павлики Морозовы давно уже почти все перевелись. Но все-таки кое-какие зачатки  в душе остаются. Но, если эти крохи подкрепляются еще и другими неприятными моментами, то разлад становится неминуемым.

            Семья, как золотая клетка, в которой первое время испытываешь блаженство, а потом понимаешь, что не важно, из какого металла она сделана. Также золотые цепи Гименея – прежде всего цепи. А все вместе – мина замедленного действия, которую нужно вовремя обезвредить. К сожалению, такое удается редко. А не удается, тогда – взрыв!..

            Если в Феодосии Татьяна гнала прочь чувство одиночества, не позволяла себе даже разглядывать кого-либо из представителей мужского пола, то в Севастополе получилось по-другому.

В Феодосии все, как на ладони. Военно-морская база. Большинство населения – офицерские семьи. Жены, практически, все хорошо друг с другом знакомы. Их любимая поговорка: «Стоит накануне пернуть, как уже сегодня все говорят, что ты вчера обосралась» – хорошо характеризует тонкости быта этих морячек.

            Татьяна в их круг вступила весьма условно. Буквально с первых дней, за ней закрепилось презрительное прозвище «интеллигентка». И бытовало оно не только среди женщин, которых просто грызла зависть к тому, как жена капитана Фоменко, умела себя держать на людях и в семье. Мужчины же называли ее так за неприступность, так как быстро пришлось прекратить усилия в этом направлении. Стоит также отметить, что никто это прозвище до Татьяны и, тем более, ее мужа не донес. В итоге, будучи по сути чужой, по форме она оказалась своей. И потому на любом мероприятии, будь то воскресный пикник или рядовая пьянка – не важно, но всегда чета Фоменко без приглашения не оставалась.

            А Севастополь, и город побольше, и контингент, в котором вращались Сергей и Татьяна, по уровню был выше, благодаря количеству звезд на погонах. В военной среде это – важно.

            Внешних изменений у супругов не наблюдалось. Каблуки вместо домашних тапочек и прочая атрибутика жены продолжали окружать главу семьи. Физическое облегчение в связи с улучшением быта увеличило свободное времяпрепровождение для домохозяйки. Действительно, газ, центральное отопление, горячая вода – большой плюс. Но, главное – другое: в Севастополе нет феодосийских воспоминаний.

            Город – не знакомый. Можно спокойно бродить по улицам, не думая, что, где-то за углом сердце неожиданно сожмется. А еще и слезы подступят к глазам, и захочется поскорее убежать туда, где все эти мысли можно развеять. Здесь ничего этого нет. Есть только новая жизнь.

            Но, новая-то жизнь наступила как для Татьяны, так и для ее супруга. Появление в командовании Черноморского флота нового офицера не осталось не замеченным. От женских взглядов он не ускользнул. Если в Феодосии об этом сразу же заговорили бы все, то здесь сохранить такое в тайне не представлялось сложным. Просто, не показывай, и никто не узнает.

            О таких случаях в народе говорят: «Пошел налево!». Поздние возвращения домой, иногда под утро, Сергей Павлович объяснял служебной необходимостью. Татьяна – женщина умная – делала вид, что верит этому бреду, так как, почти с первых дней, благодаря опыту прошлых лет, ждала, когда такое случится. Еще в Феодосии, слушая женские сплетни об изменах того или иного офицера, она удивлялась, что практически моментально об этом узнавала и сама обманутая жертва. Тогда же ей узнавать было нечего. Сергей, как истинный карьерист, женившись, тут же порвал все свои старые связи. Перестраховка в этом случае, на его взгляд, не помешала.

Теперь же Татьяне самой приходилось анализировать и делать выводы.

            Лишний раз пришлось убедиться, что верный муж – персонаж сказочный. В подобные сказки верят только наивные и самодовольные жены. Татьяна не была ни той, ни другой. Но, обивать пороги политотдела она не собиралась. Логичный выход из создавшейся ситуации – ответить тем же оружием…

            Итог – семейная жизнь не сломана. Все довольны. Всех все устраивает.

 

 

            Скрытый семейный разлад, причем скрываемый самими супругами друг от друга, явление – неоригинальное. Долго делать вид о внешнем благополучии получается не у всех. Дольше других держатся пары с хорошо налаженными материальным положением и бытом. Нет серьезных причин для повседневных конфликтов. В этих случаях повод для ссоры может оказаться самым неожиданным.

            Возможно семья Фоменко – неединственная в стране, где разногласие политических взглядов явилось таким поводом. Но с уверенностью можно сказать, что таких пар – мало.

Наши граждане в период конца 80-х и начала 90-х увлеклись общественной жизнью настолько, что споры до хрипоты между близкими родственниками стали почти всеобщими. Но по окончании разборок, большинство обычно тут же смеялось над своими разногласиями.

Также и Татьяна с Сергеем любили ерничать над своими словесными баталиями. Весело шутили после споров. Но бывало, что шутки перерастали в серьезную полемику. И такое уже происходило чаще и чаще.

            – Впервые жалею, что я беспартийная – как-то заявила Татьяна – Будь у меня партбилет, с огромным удовольствием швырнула бы его на стол!

            – Сейчас-то это легко – возразил Сергей – А вот лет десять назад посмотрел бы я на этих «храбрецов». Представляешь, у нас тоже ликвидировали парторганизацию?

            – Правильно! Армия должна защищать народ, а не выполнять решения КПСС.

            – Могу с тобой частично согласиться. Дармоедов-замполитов надо гнать поганой метлой. Но офицер должен быть партийным. Как во время войны вступали в партию? Говорили: «Хочу погибнуть коммунистом!». И это – правильно!

            – И я с тобой частично соглашусь. Умереть коммунистом может это и правильно, но жить-то лучше беспартийным. Кстати, теперь и ты – вне партии.

            – Ошибаешься, дорогая. Я не сдал партбилет… О, вспомнил. Сегодня услышал веселое стихотворение:

 

                Товарищ, верь – пройдет она:

                И демократия, и гласность!

                И вот, тогда госбезопасность

                Запишет наши имена.

 

            Оба засмеялись. Татьяна всегда восхищалась народной мудростью, любила анекдоты, как и все советские граждане. Теперь же она усмотрела свой «глубокий смысл»:

            – Тогда понятно: госбезопасность учтет твою «преданность» партии. Да и я – в восторге от того, какой ты предусмотрительный.

            Ответом было молчаливое кусание губ.

 

 

            В августе 91-го страна вздрогнула. Крым тоже.

            19-го числа советские граждане пытались получить объективную информацию. Таковую могли прослушать только жители двух городов, где в диапазоне FM работали независимые радиостанции. В Крыму же можно было услышать лишь периодически передаваемое обращение ГКЧП.

            Татьяна впервые за последнее время с нетерпением ждала мужа. Она, у которой шум эфира всегда вызывал только раздражение, не находила себе места. Нервно поворачивая ручки приемника, она пыталась поймать хоть что-нибудь, кроме монотонного чтения диктора в перерывах классической музыки. На время спас телевизор. Довольно редко демонстрировали от начала до конца ее любимый балет. А сейчас – пожалуйста…

            Наконец-то появился муж. Его восторженный крик сразу же заглушил музыку Чайковского:

            – Свершилось! Убрали мудака Горбача с его обезьянкой Раисой. Форос нами блокирован с моря!.. Свершилось, Таня, свершилось!.. Представляешь, любовь моя, случилось то, что должно было произойти…

            – Не ори! – резко перебила его Татьяна – Чему ты так радуешься?

            – А ты не слышала обращения?

            – Да устала слушать эту чушь.

            – Почему же чушь? Они, ведь, обещают народу все то, что даст возможность нормально жить. Разве это плохо?

            – А кто им мешал выполнить эти обещания раньше? Они же – власть, а не революционеры из народа, находящиеся в подполье.

            – Они – настоящие революционеры, хотя и сверху…

            – Да ты – такой же двоечник, как и эти придурки. Причем двоечник по такому предмету, как марксизм-ленинизм. Разве тебе не объясняли, что для революции нужна соответствующая ситуация, сформулированная вождем мирового пролетариата? Если забыл, напомню: верхи не могут, а низы не хотят. Где это? Нет такого. Значит, ничего у них не по-лу-чит-ся!

            Сергей Павлович смотрел на свою умную жену, не зная, что ответить. Получалось, он искренне верил в то, что не могло существовать.

Но это – не его вина, а его беда. Искаженное мышление (ударение на первом слоге, а не на втором, как требует грамматика), вдалбливаемое с младенчества, довело до того, что мозг советского человека перестал анализировать действия руководящих органов.

 

 

Чем закончились августовские события, помнят все. Как сообразили на троих в Беловежской Пуще, тоже известно.

Тогда-то Сергей Фоменко и почувствовал, что настал его звездный час. Он вдруг вспомнил, что в его жилах течет украинская кровь. Поэтому, когда многонациональная страна распалась на пятнадцать независимых государств, присяга на верность Украине для него не вызывала сомнений.

Справедливости ради не следует молчать о том, что его верность новому государству подкрепилась очередным воинским званием и переводом в столицу. Там начинала свое существование новая структура – Генеральный штаб Вооруженных Сил Украины. Если в России такой скачок могли совершить единицы, то в бывших союзных республиках дорога наверх по служебной лестнице намного шире.

Но следует также отдать должное и расторопности капитана Фоменко. Он быстро принял решение, понимая, что среди морских офицеров украинцев не мало. Легче, например, казахам или туркменам. Их на флоте – единицы. Недостаток опытных кадров в создаваемых военно-морских силах этих государств открывал им легкий путь наверх. Но почему-то они не сильно стремились делать такую карьеру. Их больше привлекал российский флот и российское гражданство в отличие от украинцев и грузин.

 

 

            Разногласия между супругами возрастали с каждым днем. Начиналась перепалка всегда одинаково:

            – Когда ты примешь украинское гражданство?

            – У меня к тебе другой вопрос – когда мы уедем отсюда в Ленинград? – Татьяна, как и многие, с трудом привыкала к новому названию – Санкт-Петербург.

            Далее начинались взаимные оскорбления. Здесь у Татьяны получалось лучше, чем у Сергея Павловича. В ответ на «глупую кацапку» сыпалось: «самостиец», «хохляндия», «сало с прожилкой», «малороссийский набоб» и так далее и тому подобное…

Она жила на грани нервного срыва. Вдруг стали хорошо понятны слова: «Вернуться в Россию» – которые раньше звучали, как нечто невероятно далекое. Ее тянуло на берега Невы. Лет пять она не была в любимом городе.

Решение вернуться в Петербург, причем навсегда, созрело после переезда в Киев. Первое время жена пыталась склонить мужа на свою сторону. Бесполезно. От перспектив совместной жизни в северной столице пришлось отказаться.

Но был момент, когда события октября 1993 года охладили Татьяну до такой степени, что она уже была готова получить украинский вкладыш в свой советский паспорт. Даже наступило небольшое потепление в семейных отношениях. Но эта краткосрочная слабость прошла быстро.

            Ну, а весна 94-го окончательно поставила точку в отношениях супругов Фоменко. Повод – уникальный. Придя однажды домой, хорошо поддавши, муж швырнул на стол книжку в мягком переплете, на обложке которой выделялись два слова: «Бандитский Петербург». Далее заплетающимся языком он попытался рапортовать:

            – Вот, куда ты рвешься. Кем ты там будешь? Про себя молчу. Кацапы пристрелят меня при первой же возможности…

            – Что ты из себя возомнил? – перебила Таня – Да кому ты нужен?

            – А ты сама не понимаешь?! Быть замом главкома ВМС Украины и постоянно выступать за изгнание русских из Севастополя – этого мало?..

            – Адмирал Фоменко, не будьте бабой.

            – Во, как заговорила! Забыла, как сама жаловалась на нищую жизнь в своем Ленинграде? А теперь хочешь и меня втянуть в это?.. Значит так: или становись украинкой, или проваливай в свой вонючий Питер!

            «Ох, не смогла я в 92-м переубедить его. Остались бы в Севастополе, служили бы на российской базе. Нет же, адмиральские погоны, место в Генеральном Штабе, огромная квартира на Крещатике… Сказал бы честно, что делает карьеру и ничего больше. Зачем прикрываться, хотя бы со мной, рассуждениями о патриотизме? Считает себя украинцем, но даже языка не знает. Да, если бы Россия предложила ему что-то подобное, все его хохляцкие амбиции исчезли бы в мгновение. Да только таких, как он, много на русском флоте. Ну, а само понятие – украинский моряк – кроме смеха ничего не вызывает… Все! Пора домой, в Ленинград, а правильнее в Санкт-Петербург».

            Начались сборы. Протекали они вяло. Татьяна, хотя и потеряла все надежды на то, что еще наладятся отношения с мужем, но не могла осознать, что пылкая любовь также ушла в небытие. Ведь, несмотря на постоянные пререкания днем, страстные вспышки по ночам хоть редко, но продолжались. Но, уже по утрам, она все больше ощущала увеличение пропасти, разделяющей их.

Каждый день поход за билетом откладывался на завтра.

            «И зачем я тяну время?» – спрашивала себя Таня, не находя ответа. Сколько могло так продолжаться, неизвестно. Помог забавный случай.

            Однажды, зайдя в общественный туалет, она увидела уборщицу – женщину неопределенного возраста в огромных болотных сапогах и со шлангом в руках. Струя воды смывала нечистоты с кафельного пола. Ничего необычного, если бы уборщица занималась своей работой без громких комментариев. Вот, именно, они и проникли так глубоко в душу, что заставили принять кардинальное решение:

– Проклятые хохлы! Как так можно все засрать?! Двадцать лет в Ленинграде, на окраине, проработала в туалете, даже куска говна не видела. А здесь, в самом центре Киева?..

Простые бранные слова вызвали у Татьяны неописуемый восторг:

«Надо же, как четко сформулировано! А я еще сомневаюсь, не могу решиться купить билет до Питера. Срочно – на вокзал! Что я здесь забыла?.. Спасибо, дорогая землячка, вправила мне мозги».

 

 

            «Все, больше никаких замужеств. Равных браков не бывает: или кормишь ты, или кормят тебя. В первом случае ты кормишь плохо, а во втором тебя попрекают куском. До сих пор не знаю, что хуже. Почему говорят, что из двух зол надо выбирать меньшее? Стоит ли вообще выбирать? Самое лучшее время в моей жизни было, когда рассталась с Борисом и еще не встретила Витальку. А тогда я была одна. Полная свобода, обязанности только перед собой, и не надо ни перед кем отчитываться. Жаль, что это длилось недолго. Была молодой дурой, понятно. А вот какой дурой была потом – не понятно. Ведь уже была на четвертом десятке, а не успела развестись, как снова вышла замуж за первого встречного… Хватит! Поумнела. Правда, поздно. А может не поздно? До пятидесяти еще есть время, выгляжу пока еще неплохо, прокормить себя смогу. Так что, никто мне не нужен. Ну, а если возникнет сексуальное желание, найду выход».

 

 

                «Я вернулся в мой город, знакомый до слез,

                До прожилок, до детских припухлых желез…»

 

Стихи сами собой вертелись в голове. Бродя по улицам города, знакомого и чужого одновременно, Татьяна уже в который раз пыталась и не могла понять: как это она могла столько лет прожить без красоты, открывающейся перед ней с каждым новым шагом.

 

«… Петербург! я еще не хочу умирать:

У тебя телефонов моих номера…»

 

Насколько же чище стал город. Когда Таня была последний раз в Ленинграде, то в памяти остались перекопанные улицы, вонь из подвальных помещений. И все это на фоне мерзкой погоды. Теперь – совсем другое дело. Подвалы превратились в магазины и офисы. Дороги ремонтируются. Быт у людей налаживается. И все это за несколько лет. Удивительно.

«Город мой, как можно не любить тебя? Удивляюсь Татьяне Васильевой. Прекрасная актриса, родившаяся здесь, живет в Москве и ненавидит Питер. Будь она москвичкой или из какого-нибудь Зажопинска, еще можно понять. Но она же – ленинградка. Чудеса!»

Таня мысленно перебирала в памяти всех своих знакомых. Никто без уважения не высказывался об ее родном городе. Даже Сергей Павлович ругал Ленинград лишь в связи с желанием супруги вернуться на малую родину. Очень многие плохо отзывались о Москве и москвичах, всегда противопоставляя в лучших красках и город на Неве, и его жителей.

«Решено навсегда! Милый Питер, я с тобой больше не расстанусь. Нет на Земле места лучше… Тяжело с работой? Ничего, справлюсь».

Справилась. Прошла переподготовку – получила второе высшее образование, на этот раз экономическое, освоила компьютер. Причем проделала она все это очень быстро, не прекращая преподавания в Академии ГВФ. На прежнее место работы возвращаться не захотела, не смотря даже на лучшие условия.

И настал момент, когда она оказалась, как часто говорят, в нужное время и в нужном месте. Просто повезло. В среднем раз в жизни каждому судьбой дается шанс прыгнуть выше головы. Но многим страх перед неизвестностью мешает этим воспользоваться. Татьяна не испугалась.

Результат – карьера, которая, казалось, была упущена навсегда в связи с переездом в Крым, стала вновь смыслом жизни.

Снова, как и ранее, Татьяна начала жить работой, получая от этого удовольствие…

 

 

Причина семейной размолвки постепенно растворилась в повседневной жизни. Она казалась невероятной и даже глупой. В Питере, в отличие от Киева, накал политических страстей утихал и постепенно перерастал в массовое недовольство новой жизнью.

«Каким образом могло подобное случиться? Профессора и политика с мировым именем променять на дворника! Дорогие мои петербуржцы, разве это – вы? Мне – стыдно! Семь лет назад вся страна восхищалась Ленинградом. Здесь на выборах мордой в грязь кинули партийных дармоедов. Уже потом, в других уголках Союза, последовали этому примеру. Что же случилось сейчас? Не могу понять!

Хотя, понять можно. Сначала поклоняемся, а потом – «Распни!» Да, толпа – великая сила.

А серьезно: не надо брать себе в команду тех, кто нож в спину воткнет при первой же возможности. Тогда, может быть, твой первый заместитель не подставит ножку. Кадровая политика, как раньше говорили».

Такие рассуждения переполняли Татьяну, когда она утром шла на работу. Только что были объявлены результаты выборов губернатора Санкт-Петербурга. Ее удивляло, как человек, фамилию которого большинство-то услышало первый раз, мог собрать победные голоса.

«Видимо, люди голосовали лишь бы «против» – продолжала думать Татьяна – Но откуда такая неприязнь? Забыли, в каком состоянии Собчак принял город, какой тяжелый достался ему период… И, что за идиотский лозунг, мол, городу нужен хозяйственник во главе? Полная чушь! Петербургу нужна известная личность».

Когда политикой интересовались девять из десяти, Таня переживала этот временной отрезок на Украине. Она была уверена, что страсти конца 80-х продолжатся и до середины 90-х. Вот, почему, ей было не понятно отношение петербуржцев к выборам. Да, конечно же, многие устали от ожиданий. Они предполагали, что вчерашняя разруха, которую планомерно производили три четверти века, исчезнет в одночасье. Но, мы-то живем не в сказке, и по щучьему веленью ничего не изменить.

А самое интересное, что те, которых семьдесят лет кормили «завтраками» о том, что надо потерпеть, и светлое будущее наступит, искренне надеялись, невзирая на постоянное ухудшение жизни. Так, почему же, когда «вермишель вешали на уши», верили, а сейчас, видя конкретные сдвиги в лучшую сторону, за какие-то несколько лет, они устали ждать?

«Пусть, тихо бы роптали – подумала Татьяна – Нет же, они активность проявляют. Вернуть бы их, хоть на день, в брежневскую эпоху… Увы!»

Таковыми были последние ее рассуждения на политические темы. Газеты перестали интересовать. Как и раньше, в советские времена, нашлись более значимые события, привлекающие внимание…

 

 

В сентябре 96-го Татьяна получила открытку.

«Надо же?! – улыбнулась она про себя – Двадцать пять лет назад я сама писала такие».

Нахлынули нежелательные воспоминания. На этот раз не так, как обычно бывало: за мгновение прослеживалась почти вся жизнь. Практически в реальном времени она, минуту за минутой, очень последовательно, обдумывая и анализируя каждый поступок, восстанавливала в памяти события того вечера. Вывод оказался неожиданным:

«Не за чем мне там появляться. Много воды утекло за тридцать лет. Одних будет распирать от желания рассказать о своих успехах, другие скромно промолчат, третьи станут приставать с вопросами, на которые не захочется отвечать. По-моему, мы уже неинтересны друг другу. Мальчишки поседели, девчонки растолстели…»

Прервал ее рассуждения телефонный звонок:

– Здравствуйте! Татьяна Николаевна?

– Да, я. Извините, с кем говорю?

– Понимаю, прошло много времени, узнать трудно. Разрешите представиться заново – но Таня уже по манере речи определила, кому принадлежит незнакомый голос, который продолжал излагать – Зовут меня Евгений. Мы с Вами когда-то учились в одном классе.

– Привет, Мазай!

– Привет, Рогожка!

– Как ты меня разыскал?

– Секрет фирмы… Получил вчера открытку, вспомнил, как когда-то мы с тобой писали такие же. Решил узнать номер твоего телефона. Нашел и звоню!.. Кстати, тебе прислали приглашение?

– Получила…

– Прекрасно! Значит, договорим на встрече, а сейчас не буду отнимать у тебя время. Пока!

– Хорошо, пока.

Татьяна медленно положила телефонную трубку, и (получилось это, как-то само собой) про себя пропела, не плача, как ее оперная тезка, а улыбаясь:

 

«О! Как мне тяжело! Опять Мазаев

Стал на пути моем, как призрак беспощадный!..»

 

Так как рядом не было никого, то дальнейший монолог произносился вслух:

– Передумаю, пожалуй. Схожу на вечер встречи. Быстро же я поменяла свое решение! Телефонный звонок и… Женька снова управляет моими поступками! Ну и пусть управляет. Но по-прежнему уже не бывать. Раньше меня это волновало, теперь же – безразличие полное… Настала его очередь петь:

 

«Позор!.. Тоска!..

О, жалкий жребий мой!»

 

Да, Женечка, с меня – довольно! Теперь тебе придется цитировать своего литературного тезку! Пусть, и не дословно прозвучат эти фразы, но смысл сказанного пойму. Даже, если вслух такое не произнесется, а лишь тихонечко прозвучит в твоих мозгах. Я-то, будь уверен, услышу. А какой сделаю вывод, мне известно и сейчас. Хотя и не отдана другому, и соблюдение верности меня не остановило бы, но для этого вместо тебя должен оказаться кто-то иной. Ибо для тебя я – плод запретный! Так что, пожалуйте к барьеру! А может Вы, господин Мазаев, испугаетесь поднять перчатку?.. Ох!.. Да, что за чушь я несу? Совсем свихнулась! Никому не известно даже самое ближайшее будущее. Все еще может измениться. Не зря часто поговаривают: если бы мне кто-либо сказал тогда, что я буду делать то-то и то-то, в жизни не поверила бы. А в результате, сколько уже раз пришлось поверить? Следовательно, я могу только лишь предполагать, а располагает пусть Бог. Это – его работа…

 

 

 

Прошло пять лет… (продолжение)

 

 

            Аленка сошла с эскалатора, но выходить из метрополитена на улицу не торопилась. Внимательно оглядевшись вокруг и не обнаружив ни одного знакомого лица, она прямо из вестибюля прошла по подземному переходу на другую сторону Кировского проспекта. Зашла в книжный магазин, подошла к окну и сквозь витрину посмотрела туда, где стояло несколько ее бывших одноклассников. Как всегда возвышался над всеми двухметровый Мазаев. Через улицу да еще сквозь стекло невозможно было рассмотреть выражение его лица. Но вероятней всего оно было каменным, очень характерным для него при произнесении несерьезных высказываний, вызывающих, как правило, смех у окружающих, что в тот момент и наблюдалось.

            «Нет, мне, конечно, хочется всех увидеть, не только его…» – подумала Аленка и даже не заметила, как вслух произнесла:

            – Не ври!

            Кое-кто из посетителей магазина посмотрел в ее сторону, но это не смутило. Мысли были заняты вопросом – почему, когда она начинает врать сама себе, то непроизвольно правда выплескивается наружу?..

            «Сейчас все пойдут к Галине, а Мазай останется ждать опоздавших – продолжала про себя рассуждать Аленка – он всегда так поступает: вдруг, кто-нибудь забыл адрес… Вот тогда я и сделаю вид, что опоздала».

            Так все и случилось.

            – Привет, Женя.

            – Аленка, здравствуй, рад тебя видеть. Похорошела.

            – А раньше не была хорошенькой?

            – Конечно, была. Но ведь теперь другой уровень – Женька вдруг улыбнулся.

            «Улыбаешься, значит, говоришь серьезно. Ага, задело тебя мое замужество» – подумала Аленка и моментально решила ничего не говорить ему из того, что несколько дней обдумывала, шлифуя каждое предложение из приготовленного к этой встрече текста.

            – Ладно, пошли к Красавиной. Вряд ли кто-нибудь еще подойдет. Все, наверняка, уже там.

 

 

            Аленка была права.

            Народу было больше, чем пять лет назад, осенью шестьдесят шестого. Но тогда они не виделись три месяца, а сейчас, страшно подумать, некоторые не встречались друг с другом целых пять лет… А такой промежуток времени – вечность для их возраста. Это же половина школьной жизни, почти четверть всех прожитых годов. И теперь у каждого из них это был свой, независимый от вчерашних одноклассников путь.

            Как только Мазай с Аленкой вошли в комнату, где был уже накрыт стол, естественно, что самым первым, кто захотел отметить это событие, был Свирский:

            – А вот и Дон Кихот со своей Дульцинеей. Поприветствуем, товарищи.

            Но не успел Вовик хлопнуть в ладоши и одного раза, как все услышали сказанное Мазаем, как всегда без эмоций:

            – Оказывается, Владимир Свирский наконец-то выучил русский язык.

            Ответный удар получился. Ведь, пожалуй, первый раз, насколько помнили его одноклассники, Вовик в свое высказывание не вставил ни одного иностранного слова. В итоге, изображать аплодисменты уже не требовалось, руки застыли в воздухе.

            – А ты знаешь, – тихо сказала Аленка Мазаю – мне The girl à la façon de Stendhal больше нравится, чем Дульцинея.

            – Мне тоже – также тихо ответил Женя.

 

 

            – Все, больше никого не ждем – провозгласил Розенфельд – аперитив стынет.

            – Правильно садимся за стол – уверенно и громко поддержала Галина, но почти шепотом спросила – Женя, начнешь?

            – Начну – совсем не весело произнес Мазаев – Разливайте, но, пожалуй, шампанское пока трогать не будем – добавил он, заметив, как Свирский уже собирался сорвать пробку у одной из бутылок.

            Сразу стало понятно, какую непраздничную тему затронет первый тост. И это – абсолютно правильно.

            – Прошло пять лет, как мы окончили школу – начал Женька – Но прошло также пять лет, как не стало одного, и я считаю, самого лучшего из нас. Он был моим другом и останется во мне навсегда восемнадцатилетним. Во многих вопросах он был первым среди нас, всегда все делал продуманно. К сожалению он первым и нас покинул… А вот это единственное, что он сделал совсем непродуманно… Давайте помянем Геннадия Лисина, нашего Лиску. Пусть земля будет ему пухом.

            Все встали…

 

 

 

ЛИСКА

 

 

            – А ты, Лиска, почему не записываешься в бассейн? – спросил Сашка Розенфельд – ты, что еще и плавать не умеешь?

            Как ни странно, но хилый и неуклюжий Лиска плавать-то умел. Научился на Черном море, куда его родители уже трижды вывозили. За первые десять лет своей жизни он успел побывать в Крыму, на Кавказе и даже в Болгарии.

            Именно в Болгарии Гена Лисин впервые узнал, что его прадед воевал на этой земле, здесь он заслужил орден Святого Георгия, который ему лично вручил Александр II. Но рассказывая эту историю сыну, мать сознательно не упомянала о том, что за героизм в русско-турецкой войне прадед Генки также был удостоен дворянства и получил землю в Костромской губернии, где и было основано родовое имение Лисиных.

 

 

            Да, Лиска был, как говорили в то время, не из простой семьи. Правда, о противоречивом прошлом своих близких родственников он узнал гораздо позже.

            Геннадий Андреевич Лисин, в честь которого и получил внук свое имя, мог много чего поведать о своей жизни. Но существовала четкая граница, которую он не переходил в своих рассказах.

            Например, показывая здание на Садовой, где прошло его детство, не было ни слова сказано, что весь дом принадлежал его семье, и занимали они целиком второй этаж, а остальные квартиры сдавались в наем.

            Или другой пример. Геннадий Андреевич с гордостью говорил, что он большевиком стал еще в 1913-м году, но умалчивал про 37-ой год, когда был исключен из партии, в которой восстановился лишь в 56-м.

            Еще с большей гордостью он рассказывал о знакомстве с Лениным, состоявшемся в Мюнхене. Там дед провел свои студенческие годы в Королевской Баварской Высшей Технической Школе…

 

 

            Когда Антонина – младшая дочь Геннадия Андреевича, выходила замуж за уроженца Кавказа, красавца кумыка Муссалима Чапаллаева, то по настоянию отца фамилию мужа брать не стала, хотя поначалу и собиралась. А два года спустя, в 1948-м, она уже без посторонней подсказки зарегистрировала новорожденного, как Геннадия Лисина, сожалея слегка, что отчество сына – нерусскоязычное.

            В общем, отец ее был в восторге, а муж затаил обиду.

            Но, несмотря, ни на что, семья жила дружно. Муссалим и Антонина успешно делали карьеру. Он – в Главном штабе Ленинградской военно-морской базы, она же – в обкоме партии, где работала инструктором.

            С внуком нянчилась бабушка, ей помогала домработница Тося. Генка рос как у Христа за пазухой, но в детский сад пойти пришлось, настоял отец. Правду сказать, детсадовская жизнь длилась всего полтора года, хотя жизненного опыта мальчишке дала предостаточно.

            Уже придя первый день в среднюю группу детсада на Мойке, Генка обрадовался, встретив своего соседа по лестничной площадке Женьку Мазаева. Они часто играли вместе во дворе, причем сильный и справедливый Женька всегда самоотверженно заступался за хилого Генку. В тот же день состоялось знакомство и с Розенфельдом, надолго запомнившееся обоим.

            Дело обстояло следующим образом.

            Начало посещения садика совпало с 5 марта, первой годовщиной смерти Сталина. Лишь войдя в помещение, Лисину сразу же бросились в глаза черные ленты на многочисленных портретах. Потом, во время завтрака, воспитательница Мария Ивановна скорбным голосом объявила всем, что сегодня в нашей стране траур, забыв объяснить значение этого непонятного слова. Но, зато, прозвучало категоричное заявление о неминуемом наказании тех, кто своим шумным поведением потревожит вечный сон вождя всех народов.

            И в такой напряженной обстановке Розенфельд исподтишка ткнул кулаком Генку. Ответная реакция была моментальной – Сашка заревел, держась за кровоточащий нос. Воспитательница с быстротой молнии отправила пострадавшего к медсестре, а хулигана Лисина в угол на весь день. На прогулку Гену не взяли. Обедать он сел только тогда, когда вся группа поела, и пришлось без аппетита пережевывать остывшую пищу. А, когда к нему подошел со своими сочувствиями Женька, Мария Ивановна прочитала нотацию для всех. Безапелляционно было заявлено, что из таких, как этот новенький, вырастают «враги народа». И, если Мазаев не хочет быть таким же, то не должен общаться с Лисиным никогда.

            Что означает выражение «враг народа» Гена понимал с очень большой натяжкой, хотя и часто слышал. В его представлении данное словосочетание вобрало в себя все смертные грехи, то есть – хуже некуда. И, когда в конце дня домработница Тося зашла за мальчиком, чтоб отвести домой, тот больше всего испугался, что дома узнают, какой он нехороший.

            Но, к Генкиному счастью, воспитательница промолчала о событиях дня. Скорее всего, она понимала, какие могут быть неприятные последствия в разговоре с родителями. Подобная инициатива жесткого наказания ребенка не могла рассчитывать на одобрение.

            Впоследствии еще один Генкин проступок закрепил за ним звание неисправимого хулигана.

            Он и не предполагал, что настольные игры бывают хорошими и плохими. Принеся из дома в детский сад колоду карт, думая, что шахматы, шашки, домино ни чем от них не отличаются, Гена спокойно предложил товарищам по группе сыграть в подкидного дурака. Вокруг собралось много народу. Конечно же, воспитательницу заинтересовало, что же могло привлечь детей? Карты были конфискованы. Очередная лекция о том, как Марии Ивановне жаль Генкиных родителей, потому что их сын – явный кандидат за тюремную решетку, ибо только там находятся все хулиганы и картежники.

            А про тюрьму Гена впервые услышал во дворе. Одно время он даже немного завидовал тем, у кого отец или мать сидели. Уж очень часто, когда ребята ругались друг с другом, кто-нибудь обязательно угрожал: «Вот подожди, вернется мой папа из тюрьмы, он тебе покажет!..». По-другому мальчик стал думать только после объяснения с родителями, которое состоялось из-за того, что надо было отвечать сыну на вопрос: «Папа и мама, а почему не ты и не ты в тюрьме не сидите?».

            На этот раз, после строгих слов воспитательницы, многого не понимая, Гена размышлял во время тихого часа, когда другие дети спали: «Неужели все, кто играет в карты, попадет в тюрьму? Почему же Мария Ивановна не боится, и другие воспитательницы не бояться тоже? Почему отобрали у меня карты, а сами в них же играют?..».

            Так оно и было. У работников детского сада появилась колода, а с ней и привычка перекинуться в картишки во время тихого часа. Наверняка, именно поэтому, родители «хулигана» ничего не узнали. А, так как в доме Лисиных конфискованная колода не была единственной, то и пропажа осталась незамеченной.

            Узнали же родители том, что Геннадий Лисин – «хулиган» и «враг народа» позже, когда он, подражая другим ребятам, громко прокричал:

            – Говорит Москва: «Нету хлеба ни куска!» – а затем пропел:

 

                «Три танкиста выпили по триста,

                Закусив вонючей колбасой…»

 

            Хотя сказанное и пропетое не было осознано мальчиком не то что в подробностях, но даже и поверхностно, воспитатели преподнесли эту историю Генкиной матери, как «недопустимое для советского ребенка поведение». У самого же ребенка появилось понимание того, почему наказание досталось только ему. Ведь, другие позволяли себе произносить крамолу шепотом, а он – во всеуслышание…

            В детский сад, находящийся на Мойке, напротив Ворот Новой Голландии, Генку каждое утро провожала домработница Тося. Это было первое в его жизни регулярно посещаемое учреждение.

            Теперь приходилось подниматься по утрам с кроватки ни тогда, когда проснулся, а тогда, когда разбудят. Но это – не самое неприятное. Были еще суп с клецками и манная каша, послеобеденный сон и прогулки парами. Также тяжело было привыкнуть к обращению «на Вы» к старшим.

            «Зачем обзывать одного человека так, как будто их много?» – постоянно задавал себе такой вопрос мальчишка, стесняясь спросить об этом других…

 

 

            После лета 55-го года, проведенного, благодаря маме, в Зеленогорске, на обкомовской даче, 1 сентября Генка, как и все его сверстники, пошел в школу, где предстояло, согласно программе, начать постигать азы среднего образования.

            Первоклассник Геннадий Лисин мало, чем отличался от своих ровесников, но были и особенности, присущие только ему. Хорошие умственные способности и безграничная лень, смазливое личико и сутулая шаркающая походка, упорство в драке и слабое физическое развитие – вот неполный перечень противоречий. Отсюда результаты: схватывая учебный материал буквально на лету, не делал домашние задания и получал в основном «тройки»; за любую насмешку в свой адрес бросался в драку и всегда оказывался битым, если на помощь не успевал приходить Женька Мазаев, с которым они теперь были одноклассниками.

            На первой же перемене после первого урока первого дня школьной жизни, когда обсуждались только что полученные впечатления, к двум товарищам подошел Волька Митин и неожиданно произнес фразу, ставшую для всех троих программной:

            – Давайте будем школьными друзьями.

            – Давай – почти в унисон ответили Генка с Женькой.

            Тогда Вольке следовало сказать другое – будем друзьями на всю жизнь, поскольку такое и произошло.

            Да, всегда они были вместе. Бывало, не виделись месяцами, а то и годами, но при встрече разговаривали, будто расстались только вчера. И это притом, что после пятого класса Митин переходит в другую школу. Едва успев получить среднее образование, погибает Лисин. А уже в третьем тысячелетии Мазаев и Митин дряхлыми стариками коротают вместе последние дни.

            Лисин, Мазаев и Митин, или Лиска, Мазай и Митя, как их окрестили одноклассники, даже в алфавитном списке классного журнала стояли рядом…

 

 

            Осенью 1960 года в Ленинграде открылся новый плавательный бассейн. И, когда был объявлен набор в детскую спортивную школу, было впечатление, что весь город собрался на улице Декабристов.

            Естественно, что шестой «А» в полном составе, за исключением Геннадия Лисина, записался на просмотр. Вот тогда Розенфельд и задал свой каверзный вопрос об умении плавать и получил в ответ довольно неожиданное развернутое объяснение:

            – Плавать я умею, но считаю, что купаться надо летом, а не зимой.

            Но не в этом дело заключалось. А в том, что самая слабая девчонка в классе была сильнее Лиски. Он не мог ни разу подтянуться на перекладине или отжаться от пола. Бегать не умел, а отбить или поймать мяч вообще не получалось. Лыжи и коньки не интересовали совсем, а с велосипеда только лишь не падал. Поэтому, прекрасно понимая, что в бассейн набирают не для купания, а чтобы заниматься спортом, Гена не собирался посвящать свое свободное время физическим нагрузкам. А чтобы не показывать свое истинное отношение к этому вопросу, решил объяснить свое нежелание записываться на просмотр следующим образом:

            – Видели, сколько желающих поплавать? Никакого бассейна не хватит.

            Розенфельд открыл рот для произнесения пришедшего ему в голову предложения издевательского содержания, но Мазай уже уводил Лиску, успев бросить в Сашкину сторону суровое: «Заткнись!».

Наедине же не менее категорично было высказано и Генке:

            – Сегодня, после школы, зайдешь домой за свидетельством о рождении, и пойдем записывать тебя в бассейн.

 

 

            В результате оказалось, что из всего класса только один человек умеет достойно держаться на воде. Только его и приняли в секцию плавания. Не удивило бы никого, окажись на месте этого счастливчика любой другой.

            – Нет, не может быть – твердили все.

            Мало того, если кто-либо тогда попытался предсказать, что этот парень через четыре года выиграет чемпионат Ленинграда, а еще, менее, чем через год выполнит норматив мастера спорта, то такой пророк моментально получил бы от окружающих диагноз психически ненормального.

            А Генка Лисин (ведь это был он), окрыленный своей первой в жизни победой, вдруг начал жить по режиму. Вставал в шесть утра. Целый час изматывал себя гантелями, эспандером и скакалкой, принимал душ. Затем самостоятельно разогревал завтрак, после которого оставался еще час для повторения уроков.

            К удивлению, несмотря на то, что каждый день был расписан по минутам, появилось много свободного времени, посвящаемое чтению книг. И, надо сказать, огромное количество прочитанного абсолютно не влияло на качество. К тому же, в школе «пятерка» стала самой привычной оценкой. Итог: шестой класс Генка закончил отличником.

            Родители не находили слов для выражения восторга.

 

 

            Для шестиклассника Геннадия Лисина, как и для нашего государства, год 1961-ый оказался чрезмерно насыщен событиями. Хотя, если сейчас спросить любого, независимо от возраста, что происходило тогда, мало, кто сразу вспомнит и, не задумываясь, ответит.

            А ведь события были, и еще какие!

            К примеру – полет Гагарина. Разве это не здорово? Любой, кто жил в то время, расскажет, как 12 апреля на улицах города участвовал в настоящем народном гулянии. Именно народном, а не устроенном официально властями, которые видимо, как всегда ждали распоряжения сверху. В тот день люди сами, а не по добровольному принуждению, имевшему место, когда официально отмечались государственные праздники, вышли на демонстрацию с лозунгами и плакатами, написанными и нарисованными на скорую руку.

            Тогда Генкина мама сказала:

            – Сынок, как сегодня, мы радовались и гордились за свою страну, пожалуй, только 9 мая в 45-ом…

            В памяти подростка также хорошо запечатлелось и начало года, обозначенное денежной реформой. Неожиданно, в час ночи объявили, что монеты достоинством в одну, две и три копейки обмениваться не будут. Генка вдруг стал богачом – он три года собирал монеты, на которых значилась надпись «1 копейка». Собрал почти двенадцать рублей. Случайно. Но повезло же! По своей покупательной способности его «капитал» увеличился в десять раз! Теперь он мог купить китайские кеды, на которые и копил свои монетки. Ведь всего четыре рубля, а не сорок, как до 1 января. Он давно мечтал о них и при первой же возможности навещал «Гостиный Двор», чтобы лишний раз убедиться о наличии в продаже своего заветного желания…

            А искренняя вера многих в то, что «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» уже через двадцать лет? Разве этого не было?

            Можно вспомнить и вынос труппа из мавзолея, и возведение берлинской стены, и многое другое из того, что произошло в 61-м, во времена так называемой хрущевской оттепели…

 

 

            И в этот год Геннадий Лисин, можно сказать, начал новую жизнь, в которой учеба и спорт заняли главные места. Первые успехи в этих делах еще больше вдохновили подростка на упорство в достижении поставленных целей.

            Но и самые грустные события не обошли стороной.

            Когда Гена стоял у гроба деда, в свои неполные тринадцать вдруг обнаружил, что впервые в жизни рассматривает воочию лицо покойника. И самое печальное то, что покойником этим был очень близкий и любимый человек. В голове не укладывалось, как это завтра, придя из школы, он не застанет деда дома.

            Вспоминалось то время, когда и детский садик-то еще не посещался. Прогулки с дедушкой – любимое времяпрепровождение. Всякий раз что-то новое мальчик узнавал о городе и связанные с ним фрагменты дедовской биографии.

            – Ты – ленинградец в пятом поколении – постоянно слышал внук – Это – твой город. Люби его и гордись им.

            – Деда, а что такое «поколение»? – однажды спросил Генка.

            Геннадию Андреевичу с очень большим трудом удалось ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Попутно пришлось объяснять, кто такие предки и кто такие потомки, кем приходится правнук прадеду и прочие подобные факты. Уже их разговор подходил к теме: откуда берутся дети?.. Но ответа на этот вопрос дед успешно избежал. Помог Исаакиевский собор. Генке была показана колонна на западном портике, полируя которую, свалился с лесов и разбился на смерть их далекий предок.

            Каждая ленинградская достопримечательность, показываемая дедом, прочно запечатлевалась в памяти внука. Было показано место на улице Халтурина, где Геннадий Андреевич стоял в карауле во время штурма Зимнего. Также предстал перед глазами мальчика дом, где родился, и гимназия, где учился его дедушка. Кстати, что касается гимназии, то после революции она была преобразована в обычную среднюю школу, куда уже много лет спустя поступил и Геннадий Лисин-младший…

            Но теперь-то дедушки больше нет, и его рассказы останутся только в воспоминаниях.

 

 

            Первая пережитая Генкой смерть близкого человека уже в том же году не оказалась последней.

            Буквально через месяц, находясь в больнице, скончался от рака мозга Генкин одноклассник Толя Прусов. Они не ладили друг с другом с первого дня учебы в школе. Дело доходило до жестоких драк. Тогда, бить ногами, не было принято. Зато в ход пускалось все, что ни попадало под руку. Особенно частым оружием стычки оказывался широкий ремень с металлической бляхой, который в «мирное время» подпоясывал школьную гимнастерку. Намотанный на руку, вращаясь вокруг головы, он сокрушал все. А медная бляха, соприкасаясь с телом, хуже с лицом, соперника оставляла заметные следы.

            Во всех поединках Генка оказывался битым. Но это, если считать только синяки и ушибы. Слабый и неуклюжий Лиска, не обращая внимания на боль и кровь, шел на противника, пытаясь хотя бы раз нанести ответный удар. Их драки никогда не заканчивались сами по себе. Только посторонние силы в образе одноклассников, чаще учителей, прекращали их «сражения». Тогда Гена и предположить не мог, что будет просить прощения у мертвого…

            Еще два месяца спустя, мама сообщила о смерти мужа своей школьной подруги, которому не было и тридцати восьми.

            И тогда в детском Генкином мозге сформировался вывод, что перед смертью все равны – и старец в возрасте семидесяти лет, и двенадцатилетний юнец, и мужчина в рассвете сил.

 

 

            В тот же год Генке Лисину довелось соприкоснуться с очень неприятным, так называемым, национальным вопросом. Не смотря на то, что в детстве за черные волосы и горбатый нос его часто дразнили евреем, антисемитизм в его нутро не проник. Ведь лучшая подруга матери тетя Сима – еврейка. Она всегда очень душевно относилась к Генке. Да и те, с кем он общался, тот же Эдик Копылов или Сашка Розенфельд – евреи, но неплохие ребята.

            А вот однажды, от отца, он неожиданно узнал, что, оказывается, плохо дружить с людьми такой национальности. А уже несколько лет спустя, услышав песню Высоцкого «Антисемиты», он окончательно утвердился в мысли о том, что полную чушь пытался внушить ему отец.

            Дело обстояло так.

Лиска летом отдыхал в закрытом городке Ленинградской области под названием Приморск. Туда его отец взял с собой в командировку, где выполнял обязанности военного представителя на испытаниях нового морского оружия.

            Генка впервые попал на необитаемые острова. Правильнее сказать – эти острова стали необитаемыми, когда часть финской территории отошла к Советскому Союзу. Кругом встречались разрушенные усадьбы с заброшенными садами.

            Две недели Генка наслаждался рыбалкой, походами за грибами и ягодами. И здесь, в этом сказочном месте, состоялся тот самый неприятный разговор с отцом.

Как-то вечером, после купания в Финском заливе, Муссалим Чапаллаев сказал сыну:

– Ты стал здорово плавать. Молодец. Главное – начал хорошо учиться. Но учти, успех – результат труда. Пока у тебя все получается. Но дальше тебе будет тяжелее, чем другим…

– Почему? – перебил Генка.

            – А потому, что ты – не русский.

            – А какой же я?

            – В твоих жилах течет кавказская кровь. Это – великая кровь, не какая-нибудь еврейская или татарская. Но мало кто понимает это. Я много пережил из-за своего происхождения. Палки в колеса часто получал. Так что и ты будь готов…

            – Всегда готов! – рассмеялся Генка.

            Отец стал еще серьезнее:

            – Не остри! Нашел над чем смеяться.

            – Папа , как можно об этом без смеха говорить? Каждый день только и слышно, что все наши народы – братья. Да, будь я евреем, так гордился бы своей национальностью не меньше, чем другой… Маленьким я даже дрался, когда меня так обзывали, но сейчас вроде бы поумнел…

            Спор продолжался долго и безрезультатно, если не считать маленькую занозу, образовавшуюся в сердце сына. То была жалкая доля процента правоты отца. Взять, к примеру, отчество: никто сразу запомнить не может, затем начинаются расспросы, а если начинают записывать, то обязательно с ошибками. Поэтому Генка иногда хитрил – он нашел русскоязычный вариант. Причем на такую хитрость навел его, сам, не подозревая этого, отец. В семье только Антонина Геннадьевна звала мужа Муссалимом. Ее родители зятя называли Михаилом – именно так он сам представился, когда входил в семью, правда, потом сожалел об этом. Сделал он так, видимо, по той же причине, что и Генка годы спустя, только для облегчения общения.

            Будучи недовольным результатами разговора, в следующий раз отец начал издалека:

            – Понимаешь, сын, на многих языках говорят в Дагестане. Среди них и мой родной – кумыкский. Он мало отличается от азербайджанского и турецкого. А, как говорил Лермонтов: «Азербайджанский на Востоке – то же самое, что французский в Европе»…

            – А я уже немного говорю по-французски – попытался не дать ход дальнейшему развитию беседы Генка.

            – Не перебивай, выслушай до конца. Ты прекрасно знаешь, сын, что родился я в Петрограде, мать, которую я, к сожалению, плохо помню, была русской. Первые в своей жизни слова произнес по-русски, но я освоил и родной язык своего отца, и это не помешало мне изучать немецкий. Очень хотелось бы мне, чтоб и ты поступил также.

            Гена выслушал до конца, не перебивая и параллельно прокручивая в голове ответ. Он давно уже был готов к продолжению неприятного разговора, даже сумел просчитать его тему.

            – Не обижайся, папа, но я так не поступлю…

            – Почему?

            – Да очень просто. Во-первых, мне непонятно, зачем нужен кумыкский язык в Дагестане? Там десятки наречий, неимеющих и двух общих слов. Там русский – самый понятный язык. Он, как международный.

– Что же, во-вторых?

– На Кавказе меня всегда поймут, как и в любом другом уголке Советского Союза.

– Может, найдется и, в-третьих?

– Найдется – в Турцию меня никто не пустит. А самое главное то, что некогда мне учить языки. Надо хорошо знать школьные предметы, заниматься спортом, а без языков я проживу, и расстраиваться, как Василий Иванович, не буду!

            Отец непонимающе посмотрел на сына:

            – Какой еще Василий Иванович?

            – Чапаев – был ответ.

            Совместный хохот слегка разрядил обстановку.

 

 

            Вернувшись из Приморска, Гена отправился к тетке на дачу в Рощино. После пассивного отдыха на Березовых островах наступил активный. До школы оставалось еще почти два месяца, и было решено провести их с пользой. Появились изматывающие кроссы по пересеченной местности и заплывы по открытой воде, упражнения с мячом и поднятие тяжестей. За это лето того же 61-го парень вырос на девять сантиметров и прибавил в весе одиннадцать килограммов.

            Физические нагрузки сочетались с умственными. Все учебники для седьмого класса были изучены от корки до корки, программные литературные произведения перечитаны неоднократно. Он перерешал огромное количество задач по математике, физике, химии, включая олимпиадные. Таким образом, он вел подготовку к войне с учителями, которую собирался объявить 1-го сентября.

            Причины такой «войны» были банальны. Ведь только во втором полугодии шестого класса Лисин начал получать отличные оценки. Педагоги перестали его стыдить и унижать. Но обида прошлого глубоко въелась в сердце подростка и не давала покоя. Все лето он разрабатывал стратегию и тактику предстоящих «боев».

            И вот, начался новый учебный год.

На уроках Генка стал позволять себе болтовню с соседом по парте, реплики с места, чтение посторонней литературы. Но делал он это очень хитро, так как всегда краем уха улавливал то, о чем говорят учителя. И, когда возмущенные его поведением преподаватели просили повторить, о чем идет речь на уроке, Генка не только повторял все слово в слово, но и анализировал сказанное.

            Однажды сумел даже провести урок. Произошло таковое на истории.

            Опрос был закончен, и нервное напряжение среди учеников исчезло. Учительница начала излагать новый материал. В это время главное для преподавателя – тишина в аудитории. Добиться такого эффекта можно двумя способами: заинтересовать слушателей интересным рассказом, или просто создать обстановку, когда каждый шорох влечет наказание.

            Нельзя сказать, что учительница плохо давала предмет, почти все слушали с интересом. Лишь два-три человека, которых ничего не интересовало, просто тихо сидели, думая о чем-то своем и с нетерпением ожидая звонка. Но были еще два человека, и их невозможно причислить ни к одной из вышеупомянутых групп.

            За последней партой крайнего ряда Лиска с Розенфельдом играли в «очко». Делали это они довольно тихо, не мешая вести урок, пока не возник спор, ведущийся очень громким шепотом.

            – Два туза – не перебор, а – выигрыш!..

            – Как не перебор? если это – двадцать два очка.

            – Лисин и Розенфельд, что вы себе позволяете? – вынуждена была вмешаться учительница – Не желаете объяснить?

            Генка быстро поднялся, заслоняя собой Розенфельда, тем самым, давая возможность Сашке спрятать карты. Затем, не моргнув глазом, быстро отчеканил:

            – Я пытаюсь доказать, что двадцать два больше двадцати одного. А он утверждает, что эти числа равны, ссылаясь на какую-то карточную игру. Я же – сторонник математического подхода к решению этой проблемы. Как вы думаете, я прав?

            Историчка, возмущенная наглым поведением своего ученика, не нашла ничего лучше, как поставить его перед классом и, вручив указку, предложить поработать вместо себя. Учащиеся притихли, и Геннадий Лисин в полной тишине стал продолжать рассказ учительницы о Столетней войне. Он уверенно показал на карте все главные сражения, не перепутал ни одной даты, а в завершение поведал о Жанне д’Арк так много интересного, что все слушали, разинув рты…

            «Бороться с учителями можно только их оружием – знанием предмета». Этот вывод Генка не только любил повторять про себя, но и выполнять. Он готовился к каждому уроку. Обязательно читал дополнительную литературу, включая статьи Большой Советской энциклопедии. И все только для того, чтобы ставить учителей в тупик своими каверзными вопросами.

            Но к концу седьмого класса Лисина ожидало новое открытие. Появился другой стимул к учебе – приобретение знаний. Это явление сначала отодвинуло на второй план борьбу с учителями, а затем и вовсе свело ее на нет.

            Он влюбился в точные науки. Вот тогда-то, в конце седьмого класса, Лиска твердо и решил, что по окончании школы будет поступать в ЛГУ на физфак.

 

 

            Приближались первые экзамены. Еще один год напряженного труда заканчивался триумфами на всех направлениях. Ежедневные двухразовые тренировки успешно совмещались с учебой. Времени хватало на все. После вечернего посещения бассейна Лиска очень насыщенно проводил свободное время, посещая кино и театры, читая книги. Интересно было все, кроме бессмысленных шатаний по улицам, часто сопровождаемых драками, чем увлекались многие его ровесники. Но классные вечеринки нравились ему все больше и больше. Благодаря им, он настолько сдружился с одноклассниками, что даже не захотел переходить в математическую школу после окончания восьмилетки. Было очень жалко того, что половина его товарищей разбежалась по другим учебным заведениям.

            Да, после восьмого класса надо было выбирать, где продолжить учебу. Так называемое политехническое обучение, придуманное при Хрущеве, требовало, чтобы каждый старшеклассник Советского Союза учился не только для получения среднего образования. Он обязан был выйти из школы, уже имея профессиональные навыки.

            В Лискиной школе специальностей было много: станочники, медсестры, чертежники, химики-лаборанты и прочие. Средь них нашлась и такая, что заинтересовала его. Называлась она – радиомонтажник. После отлично сданных экзаменов Генка написал заявление, узнал о зачислении и уехал в Северодонецк на спортивные сборы.

 

 

            В то лето Всесоюзная спартакиада школьников проходила в Волгограде. Юные спортсмены усиленно готовились к ней. Проводилось много соревнований в разных городах страны. Принимая участие во многих стартах, Геннадий Лисин объездил почти пол-Союза, но ни один населенный пункт толком разглядеть не удавалось. В каждом городе главной достопримечательностью являлся бассейн. Свободного времени было в обрез.

            Тогда, а впрочем, и сейчас бытует мнение, что спортсмены – люди недалекие. Может так оно и есть?.. Непохоже.

            Спортсмены – такие же люди, как и все остальные. Есть среди них личности любого сорта. Юношеская сборная Ленинграда по плаванию не была исключением. Присутствовало в ее составе несколько человек, не имеющих никаких интересов кроме спортивных. Но остальные или читали запоем, или усиленно учили иностранный язык, или решали задачки. В разговорах друг с другом часто обсуждали прочитанные книги, а то и оперу, еще зимой прослушанную в Мариинке.

            Лиска всегда старался принять участие в подобных беседах. И если, что бывало довольно редко, речь шла, скажем, о книге, которую он не читал, то тут же вносил ее название в список, предназначенный для вручения матери, чтобы та обеспечила его перечисленной литературой.

            Этим же летом Гена пережил серьезное поражение, заставившее его откорректировать жизненные планы. Получилось так, что, когда прибыли в Волгоград на главные старты сезона, ему не нашлось места в основном составе. Пришлось просидеть запасным, питая слабую надежду, что вдруг кто-то из команды почувствует себя плохо и не сможет плыть. Но это не произошло.

            Задетое за живое тщеславие дало толчок к принятию грандиозного решения. Ни много, ни мало, он замахнулся на завоевание олимпийской медали через пять лет в Мехико…

 

 

            – Итак, вчера мы начали изучать неравенства – чеканил каждое слово Николай Иванович – Мною была доказана теорема о необратимости неравенств. В качестве домашнего задания вам было предложено самостоятельно доказать теорему о транзитивности неравенств, условие которой я продиктовал, а вы все, надеюсь, аккуратно записали. Желающие есть?

            9-ый «Г» молча переглядывался. Желания не было ни у кого.

            – Неужели, никто не хочет заработать хорошую оценку на этой элементарщине? Ставлю на балл выше первому добровольцу.

            Свирский ехидно улыбнулся и поднял руку.

            – О, есть один герой. Ваша фамилия?

            – Владимир Свирский, s'il vous plaît.

            – Товарищ Свирский, Вы – не на уроке французского языка. Здесь – математика. Прошу к доске.

            Вовик взял мел и начал писать условие теоремы.

            – Садитесь на место. Два! – прервал его учитель.

            – За что? – вырвалось у обиженного ученика.

            – За грубейшую ошибку. Вы написали: «a» меньше «b». А надо: «a» больше «b». Видимо, Вам – все равно, в какую сторону смотрит знак неравенства. Вот, когда будет не все равно, тогда и продолжим дискуссию об оценках.

            – Так это же описка!

            – Товарищ Свирский, Вы – не на уроке русского языка. Повторяю: здесь – математика.

            – А как же, Вы обещали, на балл выше? – не унимался Вовик.

            – А я и поставил – был ответ.

            Передвигаясь быстрыми мелкими шагами между рядами, Николай Иванович резко остановился у одного из столов:

            – Пожалуй, Вы, молодой человек, докажите то, что не сумел товарищ Свирский. Как Ваша фамилия?

            – Розенфельд.

            Сашка нехотя поплелся к доске.

            Если Свирский накануне вечером открывал тетрадку, то Розенфельд вообще не прикасался к урокам. Ничего не поняв из того, что объяснял учитель на уроке, он решил, что разбираться с математикой дома – только зря время терять.

            Результат класс услышал через минуту:

            – Единица!

            Второго сентября, то есть, когда еще почти никто и толком заниматься не начал, когда учителя еще добродушны и снисходительны, припомнить невозможно, чтобы случалось такое.

            «Что же будет дальше?» – мысленно задавали себе вопрос учащиеся.

            А дальше вышло так, что после еще двух «единиц» очередной жертвой оказался Генка Лисин. По дороге к доске его охватило волнение, подобное которому он испытывал последний раз года три назад. Тогда каждый вызов учителя ему казался кошмаром. Но откуда сейчас взялся страх? Ведь он знает доказательство теоремы.

Быстро и четко все было расписано на доске. Но, когда подошло время говорить, Лисин стал так запинаться, что все начали удивленно переглядываться, как бы говоря: неужели это – он?

Худенький и очень маленького роста учитель и хорошего телосложения ученик стояли перед классом, глядя друг на друга.

– Я не могу понять, Лисин, как можно все знать и ничего толком не сказать? – жестикулируя прямой рукой смотря снизу вверх, говорил Николай Иванович – Что за детский лепет? Ведь Вы не сделали ни одной ошибки. Я даже при желании ни к чему не смогу придраться. Но уверен, что никто в этом помещении кроме меня, разумеется, не понял ничего из того, что Вы здесь наговорили. Такой видный парень и не может связать двух слов. Учитесь говорить. В жизни пригодится. Я не поставлю Вам никакой оценки. Не придумано еще, как оценивать такие ответы.

Генку, медленно шедшего на свое место, взглядами провожал весь класс.

– Что с тобой такое? – услышал он голос Мазая.

– Скажу потом – ответил Лиска.

Тем временем учитель заканчивал урок, записывая на доске домашнее задание. Всех шокировало его количество. Догадываясь, о чем думают учащиеся, Николай Иванович пояснил:

– Завтра у вас по расписанию нет урока математики, а ею надо заниматься ежедневно. Иначе толку не будет.

Прозвенел звонок.

 

 

– Лиска, – Розенфельд подошел к Генке – приходи сегодня ко мне, или я – к тебе. Позанимаемся математикой.

– Только, если сразу же после уроков и у меня – категорично заявил Лиска.

– Согласен.

Сашка побежал вниз по лестнице, чтобы успеть на улице, выкурить сигарету, пока не закончилась перемена.

– Пошли к окну – предложил Мазай.

Друзья присели на подоконнике.

– Ну и что ты хотел сказать «потом»?

– Понимаешь, – начал излагать Гена – я нашел, как мне кажется, очень правильное решение о том, что делать в дальнейшем.

– Очередное?

– Да.

– Значит, начинается новый период в жизни Геннадия Лисина – усмехнулся Мазай.

– Да, да и еще раз да! Николай Иванович – умница. Благодаря ему, до меня дошло, каким образом школа учит жизни. Пойми, через три года придет время поступать в институт. Экзамены будут принимать люди, видящие тебя первый раз в жизни. Поэтому, для получения даже «четверки» ответ должен быть идеальным и отлично изложенным…

– Так, какого черта ты «детским лепетом» только что доказывал теорему? – перебил Лиску Мазай.

– А ты бы не лепетал – парировал Генка – после четырех «единиц» подряд? Я к этому и клоню. Можно ведь нарваться на зверя-экзаменатора, который перед тобой выгнал кучу народа, раздавая «двойки» налево и направо. Он же не знает, что у тебя в аттестате круглые «пятерки». Посему, дорогой Женечка, с этой минуты к черту – аттестат. Надо учить математику и физику. Ну и сносно писать сочинение.

– Гениально – поднял кулак с оттопыренным большим пальцем Мазай.

– Зря насмехаешься. Как и ты, я давно это знал. Башкой понимал, а вот нутром прочувствовал только сейчас.

– Но – попытался возразить Женька – ты ведь планировал, как медалист, сдавать только профилирующий предмет.

– А хватит времени, чтобы получать отличные оценки по всем предметам и при этом глубоко изучить профилирующие? Ведь кроме учебы есть много интересных дел. Не правда ли? – улыбнулся Гена.

– Например, заниматься математикой с Розенфельдом – попытался ответить колкостью на колкость Мазаев.

– С ним я выполню домашнее задание. Скорее всего, он его просто перепишет. Математикой же займусь вечером после тренировки.

– Какой еще тренировки? – изумился Женька – Сам говорил, что бассейн – на ремонте. Я думал, мы сходим в кино…

– «Великолепную семерку» я видел два раза, и нет никакого желания в третий раз смотреть да еще без вырезанных кадров. Лучше – двадцать кругов на стадионе.

– Охренел?!

– А ты сам попробуй. Сначала побегать, а потом позаниматься. Кстати, пора решить, кем собираешься стать инженером или журналистом, чтобы знать на какие предметы сделать упор – закончил разговор Лиска.

Прозвенел звонок. Пора было идти на физику.

 

 

– Не тетрадки раскладывать, а руки мыть – строго сказала Екатерина Петровна – Сначала обедать, потом будете учить уроки.

Для бабушки всегда было главным накормить внука. Вот почему она обычно ругалась, если Гена задерживался в школе, и обед остывал на столе.

Лиска очень быстро опорожнил большую тарелку борща и принялся за второе блюдо.

– Поторопись – бросил он Розенфельду, залпом выпивая стакан молока.

– Я не умею так быстро – пожаловался Сашка, только приступая к котлете.

– Тогда доедай один, а я пойду решать неравенства.

Через час Сашка переписывал в свою тетрадь последний пример.

– Все понял? – спросил Лиска.

– Почти все – соврал Розенфельд.

– Завтра постарайся разобраться во всем. Что не понятно, спросишь. А сейчас пошли. Если ты – домой, то нам по пути.

– А я пойду с тобой на стадион. Там, наверняка, кто-нибудь в футбол играет. Я тоже поиграю. Заодно посмотрю, как ты тренируешься.

 

 

Пробежав по беговой дорожке десять километров, Лиска делал дыхательные упражнения и про себя возмущался, что в раздевалке нет душа, и придется помыться холодной водой в общественном туалете.

«А что я выдумываю? Просто надо взять сумку с одеждой и добежать до дома» - осенило его.

Так и поступил.

            Уже лежа в теплой ванне, Генка прокручивал в мыслях результаты дня:

            «…Физичка слабовата и очень мало у меня книг по физике. Нужно срочно это исправить. Но, где достать учебник Ландсберга? Он обязательно должен быть в «публичке». Почему же я туда до сих пор не записался? Завтра же исправлю эту ошибку. Галина Павловна не даст мне знаний, необходимых для поступления на физфак. Значит, их надо брать самому!..»

 

 

            Подходило к концу первое полугодие. Геннадий Лисин заканчивал его на контрастах. Твердые «пятерки» по математике, физике и физкультуре, «четверка» - по литературе и русскому языку. По остальным предметам выше «тройки» подниматься он не стремился.

            Учителя атаковали его родителей телефонными звонками, вызывали их в школу. Все – без результата. Вернее, результат был, но отрицательный.

            – Не волнуйтесь – говорил всем Генка – «двоек» у меня нет. Следовательно на второй год не оставят, а, тем более, из школы не выгонят.

            А других выгоняли. Класс уменьшался…

 

 

            Усиленно занимаясь математикой и физикой, Генка еще больше изматывал себя физическими нагрузками. Росли спортивные результаты.

            «Через пять лет я должен поехать в Мехико» – твердил он себе постоянно.

            – Елена Петровна, – часто просил он тренера – можно я еще немного поплаваю со следующей группой?

            – Полчаса. Не более – иногда разрешалось ему и, как правило, обычно добавлялось – но, учти, ты так можешь перетренироваться.

            Последние слова тренера пролетали мимо ушей. Лиска был уверен, что, только работая на износ, можно добиться результата в спорте. Но случай с одной из спортсменок, заставил его задуматься:

            «А ведь, действительно, бывает такое. Лариска Филиппова работает, как зверь, и ничего не получается. Врач сказал, что перетренировалась. И теперь уйдет год, как минимум, на восстановление. Нужно посоветоваться с тренером…»

            Однажды, перед стартом, на одной из тренировок Генка решился задать этот мучивший его вопрос. Ответ Елены Петровны был немного неожиданным:

            – Особенно не пугайся, но пыл убавь. Не помешает. Обрати-ка ты внимание на технику работы рук. Доводи гребок до конца, и делай, к примеру, вместо четырех коротких циклов три полноценных за то же время, а уже только потом наращивай темп. Кстати, об этом я тебе уже не раз говорила.

            – Хорошо – вслух сказал Генка, – а про себя подумал: «Опять, то же самое. Ладно, попробую».

            Оттолкнувшись от бортика бассейна, он поплыл, внимательно контролируя каждое движение. Завершая очередной пятидесятиметровый отрезок, во время тридцатисекундного отдыха, глядя на секундомер, висящий на стене, Лиска не переставал удивляться. Результат не ухудшался, а усталость была меньше.

            «Почему я стремлюсь до всего доходить только сам? Почему всегда я учусь только на своих ошибках? Ведь ясно и ежу, что к мнению учителей надо прислушиваться. Так почему же я изобретаю велосипед?.. Оказывается, все очень просто: техника доводится до автоматизма и следующий шаг – темп, темп и темп…»

 

 

            – Поздравляю с Новым 1964-м годом – годом олимпийским. Очень хотелось бы, чтобы через четыре года хоть кто-нибудь из вас выступил в Мехико. А еще большее желание есть у меня, это увидеть кого-то из вас там же на пьедестале.

            Такие слова произнес Иван Павлович – старший из братьев Родимцевых, знаменитых ватерполистов в прошлом, а ныне директор детской спортивной школы. А происходило это в Кавголове, в столовой лагеря, где отдыхали юные спортсмены. По случаю праздника здесь были накрыты столы со сладостями и лимонадом. На тренерском столе еще присутствовало и шампанское.

            Мальчишки перед поездкой в спортивный лагерь договорились, что на встрече Нового года у каждого из них на шее будет галстук-бабочка. Смотря на них преподаватели едва сдерживали улыбки. Действительно, очень смешно выглядели «кис-кис» на 15-ти и 16-тилетних парнях. Девушки также слегка перестарались, украшая себя косметикой. Ничего с этим не поделаешь. Старики мечтают быть молодыми, а юность торопится взрослеть.

            Особенного веселья не наблюдалось. Скованность из-за возрастного разнообразия участников торжества мешала. Поэтому было больше молчания, чем разговоров. В результате уже через полчаса почти все было съедено.

            Видя, пустые тарелки ребят, директор объявил:

            – Ну, а сейчас старшие могут потанцевать, но не очень долго. А младшим – отбой.

            Лиска со Стасиком первыми вышли из столовой. По предварительной договоренности они вдвоем должны были приготовить все необходимое для продолжения праздника.

            – Стаканы не забыл? – спросил Стасик.

            Лиска показал на оттопыренные карманы пиджака.

            – Я тоже прихватил. Держи. А я побегу доставать из снега шампанское. Надо торопиться и успеть до начала танцев.

            Когда Стасик вернулся, ребята и девчонки, сидя на койках в мальчишеской комнате, обсуждали вопрос празднования Нового года. Речь шла не о шампанском, которое вот-вот будет разлито по стаканам. Говорили о напитках, увиденных всеми в столовой на подоконнике.

            – Тренеры наши тоже продолжат, как и мы – с пафосом декламировал Саня Иерусалимский – и будет это сделано по секрету от нас.

            Четыре граненых стакана пошли по кругу. Когда пустые бутылки были уже спрятаны, неожиданно вошел Сан Саныч (сокращенный вариант неудобного в произношении имени и отчества). Он сразу понял, что здесь происходит:

            – Почему вы не в зале? Магнитофон уже включен. Я сразу заметил, что не все в сборе… Давайте, быстро на выход!

            Несмотря на внешнюю строгость, все знали, что этот тренер ни директору не доложит и вообще никому ничего не сообщит.

 

 

            Магнитофон надрывался. Все веселились.

            В гости пришли такие же молодые спортсмены – прыгуны на лыжах с трамплина, приехавшие из Москвы на зимние каникулы. Лучший в Союзе трамплин в то время находился в Кавголове.

            Сначала все быстро перезнакомились и дружно проводили время. Но немного спустя, москвичи, которые, похоже, перед этим выпили кое-что покрепче шампанского стали приставать к девчонкам, и довольно грубо.

            Кульминация напряженности обстановки наступила, когда во время очередного танца Леночка Михайлова резко оттолкнула одного из них. Санька терпеть такого не пожелал. Леночка для него – гораздо больше, чем девчонка, с которой вместе тренируешься. Иерусалимский стремительно бросился на обидчика. Ударом ноги в бедро он свалил его на пол.

            Девчонки с воплями выскочили из зала. Оставшиеся парни быстро распределились, где Ленинград, а где Москва, и пошли стенка на стенку. Силы, примерно, были равны – с каждой стороны человек двенадцать-пятнадцать. В ход шло все, что попадалось под руку. Летали табуретки и дрова, аккуратно сложенные перед этим у печки. Кто-то из москвичей размахивал кочергой. Елка валялась на полу. Все очень напоминало ковбойский боевик, не хватало только выстрелов.

            На шум появились тренеры, но разнять дерущихся им не удалось. Для москвичей они не представляли авторитета. В результате им пришлось просто принять сторону своих ребят…

            Победил Ленинград. Москвичей вытолкали на улицу. Там же их встретили младшие, не успевшие лечь спать. Их было много. С криком «ура» они стали преследовать удирающих жителей столицы. Вслед летели снежки, шишки и даже камни…

            Не только этой дракой запомнился ее участникам Новый год. В памяти запечатлелась и погода. В ту ночь резко потеплело. Лил проливной дождь. Даже такие летние явления, как молния и гром, имели место. Ленинградцев этим не удивишь. Про погоду их города – много анекдотов.

Промокших до нитки ребят тренеры загнали в постели. Сами же решили согреться при помощи продолжения встречи Нового года.

Возбужденные пережитым событием парни долго не могли уснуть. С восторгом они делились впечатлениями, потирая ушибленные места. Сережа Пустынников, вспоминал, хотя это видели все, как он, загнанный в угол, стулом отбивался сразу от двоих. Додик старательно вытряхивал из одежды осколки игрушек и иголки, которые собрал на себя, вылезая из-под упавшей елки. Лисин облизывал распухшую губу. Стасик рассматривал в зеркальце фингал под глазом и радовался, что он коричневого цвета, тем самым, гармонируя с карими глазами. Володька Сепман молча, лежал. На нем не было и царапины, хотя противнику больше всего досталось именно от него.

 

 

На следующий день всех собрали на месте «побоища».

Иван Павлович очень долго говорил о том, что нельзя все вопросы решать кулаками. Самым правильным было бы обратиться к преподавателям… И так далее, и тому подобное.

– Но, ведь, не мы начали – с места выкрикнул Додик Елисеев.

– Нам прекрасно известно, что драку начал Иерусалимский – был ответ директора.

– Он заступился за Михайлову – раздались голоса девчонок. В их глазах Санька был героем. Да и другие ребята ловили на себе восторженные взгляды подруг. Как дружно мальчишки встали на их защиту. Одним словом – рыцари!

Разумеется, независимо от разговоров, итог авторитарный: танцев больше не будет, тренировки с утра до вечера, после обеда – тихий час продолжительностью два часа.

Единственным, кого обрадовало такое будущее, был Лиска. Вслух об этом, конечно, сказано не было. Еще заранее он решил, что проведет зимние каникулы без книг, усиленно занимаясь спортом. Танцы он не любил, к девчонкам относился пренебрежительно.

А вот другие ребята расстроились. Для них танцы – единственное средство сближения с девочками. Под музыку, никого не стесняясь, можно обняться и даже прижаться плотнее.

Правда, запрет сняли довольно быстро.

 

 

Лиска все десять дней утром и вечером обтирался снегом. С лыжни его уводили, чуть ли не силой. Когда другие развлекались пинг-понгом, он до изнеможения истязал себя упражнениями с резиновым амортизатором. Отказался от культпохода на польскую кинокомедию «Быть или не быть». С большей пользой, как он посчитал, это время следует провести в спортзале.

В заключительный день в лагере, по традиции, прошли соревнования по общей физической подготовке. Лисин сумел стать призером во всех видах программы. Десять километров на лыжах он выиграл с большим отрывом.

«Через четыре года я должен поехать в Мехико» – продолжал он твердить себе постоянно. Весь 1964-ый год для него стал спортивным. Даже учеба отодвинулась на второй план. Выполнить норму мастера спорта – вот задача номер один. К ней Лиска шел целеустремленно, и результаты начали соответствовать усилиям.

 

 

События зимних каникул, когда парни плечом к плечу отстояли честь своих девчонок, очень сплотили их. Теперь их встречи происходили не только в бассейне. Посещение мороженицы на углу Садовой и Римского-Корсакова после тренировки стало традицией. Воскресные прогулки за город – тоже. Пока продолжалась зима, ездили в Кавголово кататься на лыжах. Весной начались поездки в ЦПКО и Приморский парк, где до изнеможения гоняли мяч. Но их общения не ограничивались только спортивными увлечениями. Были и театры, и кино.

Сложилась компания из семи парней и четырех девушек. Они – практически ровесники: от 15 до 17 лет. Одни учились, как Лиска, в девятом классе, другие – в десятом. Все они усиленно занимались плаванием. Но никто из них не собирался связывать со спортом свое будущее. Мальчишки были нацелены на технические ВУЗы, девчонки готовились поступать кто в медицинский, кто в педагогический. Лисин, как известно, ни о чем, кроме университета и слышать не хотел.

Отличную от своих друзей стезю выбрал Стасик Старостин. Он прекрасно читал стихи, хорошо пел и танцевал. Часто пропускал тренировки из-за того, что играл в народном театре. Забегая вперед, можно сообщить: в театральный поступил и закончил. Всю жизнь прослужил в театре на Литейном. Играл и ведущие роли, но большой популярности среди зрителей не сыскал, хоть и честно делал свое дело. Не всех слава находит…

 

 

Приближался месяц май – время проведения юношеского чемпионата Ленинграда по плаванию. Лисин усиленно готовился к этим стартам. Без особого напряжения им были выиграны обе дистанции брассом на первенстве ДСШ. Поэтому его заявили первым номером на 50 и 200 метров, а также на этап комбинированной эстафеты.

Плавание – такой вид спорта, где очень рано юниоры переходят во взрослые спортсмены. Такой рубеж наступает в семнадцать лет. Таким образом, для Лиски и его друзей это было последнее юношеское первенство. Они всегда бескорыстно болели друг за друга, хотя и бескомпромиссно соперничали на водной дорожке.

 

 

Чемпионат Ленинграда 1964 года подходил к концу.

Очень долго тренеры совещались, пробуя различные варианты состава комбинированной эстафеты. Ясно только было, кто поплывет брассом. Здесь – кандидатура одна. Еще бы, Геннадий Лисин стал уже двукратным чемпионом города. Не очень долго думали, кто возьмет старт на спине и баттерфляем. Додик Елисеев и Володя Сепман. Тяжелый вопрос замкнулся на последнем этапе. Как обычно, перед ответственным стартом заболел Иерусалимский. Почему-то, Санька каждый год повторял этот подвиг. Простуда с высокой температурой возникала в самый ответственный момент.

Никто не хотел доверить вольный стиль Старостину. И включили-то его в команду запасным, лишь благодаря прошлым заслугам. Ведь последнее время результаты у него – слабые. Уже кое-кто стал забывать о том, что Стасик первым в истории ДСШ «Буревестник» проплыл сто метров кролем быстрее одной минуты…

– Делать-то нечего – резюмировал Иван Павлович – ставим Старостина. Выше четвертого места нам не подняться с таким составом. И даже это – под большим вопросом. Лисин в одиночку команду не вытянет.

Соревнования на первенство Ленинграда заканчивались именно стартом эстафеты, принесшей столько головной боли руководству спортшколы.

– На старт! – громко произнес Сан Саныч. Он – судья-стартер – не нарушал правил соревнований. Но выстрел производил только тогда, когда видел, что воспитанник «Буревестника» был окончательно готов начать плыть по дистанции.

Вот и сейчас он внимательно смотрел на вторую дорожку, где барахтался Додик, не торопясь, подплывая к бортику бассейна, чтобы зафиксировать стартовую позицию. Только, когда он, сгруппировавшись, замер, Сан Саныч нажал на спусковой крючок. Прозвучал выстрел. Восемь пловцов, отталкиваясь ногами от бортика, резко выпрямили тела. Чиркнув спинами по поверхности воды, почти без брызг ушли на очень маленькую глубину и начали работать ступнями ног, как ластами.

Старт у Елисеева, нельзя сказать, что получился удачным. Но к повороту, он уже был среди первых трех. Так и заканчивал свою стометровку.

Лиска стоял на тумбочке и ждал, когда Додик закончит свой этап. Генка взял старт тютелька-в-тютельку. Четко в тот момент, когда Елисеев коснулся рукой финишного щита, Лисин, заранее начавший стартовые движения, взмыл в воздух.

– Сделай их всех! – крикнул Стасик летящему над водой спортсмену.

Будто услышав пожелание друга, Лиска так усиленно рванул с первых же метров, что на повороте был впереди всех с хорошим отрывом. Позади – и «Динамо», и «Дворец пионеров», и «Труд». Об остальных командах нечего и говорить…

Но метров за двадцать до окончания этапа Генка неожиданно замедлил движение. Все переглядывались, спрашивая: «Что случилось?» – и, не получали ответа. Надежда, что Лисин увеличит отрыв, а Сепман и Старостин удержат его, рухнула.

– Теперь и четвертое место вряд ли будет наше – расстроено прошептал директор спортшколы, видя, как Генка сдает одну позицию за другой. На финише своего этапа он был уже позади фаворитов.

Акула (неизвестно, по каким признакам Сепман получил такое прозвище) с присущим ему эстонским хладнокровием взгромоздился на стартовую тумбочку и ожидал, когда Лиска закончит свою дистанцию. А тот отбросил свою команду уже на пятое место.

Додик и Стасик помогли Генке выбраться из воды:

– Что с тобой?

– Ногу свело… Подвел команду – только и смог он ответить.

Тем временем Володя Сепман уверенно подбирался к лидерам, но вклиниться в их тройку так и не смог. С красным от напряжения лицом Стасик ждал, когда дельфинисты закончат свой отрезок. Никто уже не надеялся на успех…

И тут началось что-то невероятное. Последняя минута, а точнее – неполные 58 секунд, стоял такой оглушительный шум, какой редко бывает даже на футболе. На первых пятидесяти метрах Стасик обходит двоих. А, когда подплывал к финишу, то шел со своим последним соперником «ноздря в ноздрю». Выиграно лишь касание, выраженное одной десятой долей секунды.

Все ликовали, только Лиска был хмурым, как никогда.

– Прекращай жевать лимон – хлопнул его по плечу Стасик – Радуйся!.. Мы – чемпионы!

Генку поздравляли точно так же, как и остальных троих участников эстафеты. Если выигрывает команда, то уже не важно, кто и как в ней сыграл.

– Теперь, ты – трехкратный чемпион Ленинграда – такие слова произнес Иван Павлович, пожимая Генкину руку, во время поздравления. Минуту Лиска сдерживал себя, а потом стремительно бросился в душевую, чтобы никто не видел его слез. Было стыдно. Ведь, если не победили бы, то, только из-за него.

 

 

Приблизительно часа через два «великолепная семерка» собралась за большим круглым столом на квартире у Иерусалимского. Они пили чай с пирожными, вспоминая последние минуты закончившегося чемпионата.

Четверка победителей появилась позже, чем пришли Юрка Лебедев и Серега Пустынников. Те уже успели рассказать Саньке о том, что они наблюдали с трибуны бассейна. Теперь же хотелось послушать и самих участников.

– Не хочется вспоминать – пробурчал Лиска.

– А ты все-таки вспомни – потребовал Саня – я же здесь с перевязанным горлом, что мог видеть?

– Да ничего у меня сегодня не получалось! А когда на последних метрах еще и ногу свело, я решил, что это – логичное завершение.

– Кто-либо из присутствующих понял что-нибудь из сказанного? – спросил Серега.

– Как хотите, так и понимайте… Да на самом деле нас должны были дисквалифицировать уже после моего поворота. Я коснулся стенки одной рукой. До сих пор не могу понять, как судья не заметил?.. Вот теперь и посудите сами, какие мы… вернее, какой я есть чемпион.

Наступила тишина.

– Ясно. Чемпионы мы есть липовые – прервал молчание Акула – И еще: не Лиска один виноват. Кстати, ты никому не говорил об этом.

– Сейчас – первый раз… Сказал, и почему-то, легче стало…

Все снова задумались. Надо отдать должное их молодым сердцам – понятие «совесть» не было для них пустым звуком. Но как поступить сейчас?

В этот раз тишину нарушил хриплый из-за болезни горла голос Иерусалимского:

– Я в своей башке, как мне кажется, прокрутил создавшуюся ситуацию. Выводы сделал тоже. Послушать хотите?

Естественно, что возражений не было. Мало того, никто, кроме Саньки, как только что выяснилось, даже не представлял, как можно выйти из образовавшегося тупика. Поэтому все внутренне обрадовались, что нашелся один, кто способен что-то предложить.

– Начну издалека. Несколько лет назад я прочитал сборник «Рассказы о спорте». Одна из историй была о боксе. На каких-то крупных международных соревнованиях один из наших спортсменов нарушил режим. Короче говоря, съел лишнее перед взвешиванием. Уже стоя на весах, он начал скидывать с себя все, что только можно было, пока стрелка не подошла к нужному делению. А судья на весах был советский. Так как положение стрелки весов было спорным, то решать должен судья. Как вы думаете, решил советский судья судьбу советского боксера?

– Думаю, что он поступил, как честный советский человек. Иначе книгу о нем не написали бы – рассмеялся Стасик – А про нас никто ничего писать не будет.

– И почему из-за меня должны страдать другие? – почти закричал Лиска – Стасик вообще сделал невозможное. Он вышел из 58-ми. Окажется, он старался зря…

– Успокойся ты – прервал его Санька – Оставим все, как есть! Точка. Забыли. Послушаем-ка лучше нашего героя. Пусть расскажет, как такое у него получилось?

Стасик чуть-чуть улыбнулся:

– Не знаю, ребята. Поначалу думал, как бы не подвести команду. Надеялся, как и все, что Лисин сделает отрыв, а нам – удержать бы… А, когда увидел, что терять нечего, просто поплыл…

– Ничего себе, просто… – вставил Сепман.

– Да, Акула, я просто плыл и удивлялся тому, что у меня получается абсолютно все. И старт, и поворот. Ноги работают превосходно, а руки с такой силой тащат вперед… Короче, кто бежит за шампанским? Угощаю!

Стасик достал из заднего кармана трешку и положил на стол…

Потом уже много раз Лиска вспоминал этот день. И, если приходилось врать, то он пытался всегда обойти ложь, мотивируя тем, что неправда в его жизни уже была.

Он также понял, что в одиночку добиться можно многого, но, если поддерживают друзья делать это значительно легче.

 

 

Все лето и всю осень Лиска штурмовал заветный рубеж. Результаты словно замерли. Лучший из них не дотягивал до мастерского рубежа всего две десятых доли секунды. Заканчивался 1964-ый год, а это означало, что с 1 января нормы будут повышены, так как спортивная классификация обновляется на каждый новый олимпийский цикл.

Пришло время последнего в году старта, а с ним и последний шанс.

Лиска собрал всю волю в кулак. Стоя на стартовой тумбочке, он мысленно прокручивал все двести метров дистанции. Где хранить силы, где сделать рывок, где бросить взгляд на тренера…

– Только, очень тебя прошу, никакого внимания на соперников. Плыви на результат. Хоть последним приди к финишу, но сдвинься с мертвой точки. Вперед! Я в тебя верю! – такое наставление Генка услышал от Елены Петровны, когда его вызывали на старт.

Почему-то все, кроме него, были уверены в успехе. Он и сам пытался вселить в себя такую же уверенность, но ничего не получалось…

«Будь, что будет!» – последнее, что сказал себе Лиска, вставая на стартовую тумбочку…

Старт… Дистанция… Финиш… Есть! Геннадий Лисин – мастер спорта!..

 

 

Собираясь в школу после зимних каникул, Лиска прикрепил к лацкану пиджака значок с надписью «Мастер спорта СССР». Позади – поздравления. Теперь, новая цель – сборная страны.

– Лисин – услышал Гена, поднимаясь по школьной лестнице, окрик учителя математики.

Николай Иванович быстро приближался к нему. Генка поздоровался и хотел идти дальше, но учитель преградил ему дорогу:

– Не хотите поговорить со мной?

– С радостью, Николай Иванович – был ответ.

–Тогда слушайте. Мне сказали, что Вы «сделали квадрат». Я допускаю жаргон, но, как математик, глядя на Ваш значок, вижу прямоугольник. Но это – лирика… Я, конечно, поздравляю Вас. Это – большое достижение и хорошее подспорье для поступления в ВУЗ. До Олимпийских игр, куда Вы стремитесь поехать, еще четыре года. А через полтора года у Вас будут очень серьезное испытание. Понимаете, о чем я говорю?

Лиска молча, кивнул.

– Так вот – продолжал учитель – беритесь за ум! Возможно, как педагог, я не должен Вам говорить то, что Вы сейчас услышите.

Николай Иванович сделал паузу, Генка насторожился.

– Лисин, у Вас сейчас уже достаточно знаний, чтобы поступить в любой технический ВУЗ. Но университет одолеть, у Вас навряд ли получится. Уймите Вы, наконец, свои спортивные амбиции! Сделайте выбор! Я все сказал.

«А мне нечего выбирать – подумал Генка – Неужели человек не способен справиться с двумя задачами одновременно?»

Он тогда еще не предполагал, что в следующем учебном году ему придется решать гораздо больше единовременных задач.

 

 

Перед окончанием десятого класса, в мае месяце, некоторые ленинградские ВУЗы, в том числе и университет, стали приглашать школьников, желающих через год сдавать вступительные экзамены, принять участие в собеседованиях, по результатам которых пройдут отборы на «малые факультеты». Здесь Лисин снова отличился. Он оказался единственным в школе, кто успешно прошел испытание и был зачислен на «малый физфак».

Таким образом, когда начались уроки в выпускном классе, параллельно пошла учеба и при университете. А это – два раза в неделю по четыре часа. Серьезная накладка: физфак – бассейн. После первой пропущенной тренировки состоялся разговор с тренером.

– В чем дело, Гена? – спросила Елена Петровна.

И после долгих объяснений Лисина она сделала очень простой вывод:

– Главное – учеба. Ничего страшного, если этот год ты не будешь работать на износ. Станешь студентом, останешься в «Буревестнике». Продолжим занятия. А вот, если не поступишь, нам придется расстаться. Будешь тренироваться в СКА.

Таким образом, ликвидировалась одна накладка, но надвигалась следующая…

 

 

            Перед зимними каникулами, как обычно, в школе был организован новогодний вечер. На этом празднике Лиска присутствовал лишь из-за того, что хотелось снова побыть вместе с одноклассниками. В отличие от других он не любил танцевать. По этой причине после окончания концерта он скучал, пока его друзья и подруги выделывали па в центре зала.

            Внезапно, даже для себя самого, он обнаружил, что смотрит все время в одном и том же направлении. Не может быть, сказал бы любой из тех, кто хотя бы отдаленно представлял, что такое, а, вернее, кто такой Геннадий Лисин. Ведь объектом его наблюдения стала девушка. В невероятность того, что таковое неожиданно происходит, поверить не мог никто.

Он же и раньше знал ее: Наташа Гуляева из 10-го «В». Еще лучше знал ее подругу и одноклассницу Веру Гранову. Но почему сейчас его очень задело то, что вокруг Наташи вертелось много парней, наперебой приглашавших ее танцевать? Почему?.. Ведь так было всегда. Понятно, что красивая девушка не должна испытывать недостатка внимания. Все это объясняется элементарно. Но откуда неожиданно родилось и с бешенной скоростью нарастало желание подойти к ней и познакомиться поближе?

            Неожиданно помог случай, коим оказался Вовик Свирский, проходивший мимо.

            – Музы нет, так ищешь жертву на сегодняшний вечер? – бросил ему Лиска, когда тот приблизился.

            – Yes! – ответил Свирский – Вот только кого выбрать, je ne connais pas.

            Мозг Генки заработал со скоростью вычислительной машины. Выстроилась многоходовая комбинация, как в шахматах:

            – А ты взгляни туда. Видишь, скучает Верочка Гранова? По-моему, девчонка симпатичная, а стоит одна. Непорядок. Даже я хотел пригласить потанцевать ее…

            – Да и я хотел – перебил Вовик – так, ведь после вечера она наверняка будет с подругой. А что мне с ними двумя делать?

            Внутри Генки все ликовало. Именно, что-то вроде этого он и предполагал услышать. Cлова, произнесенные Свирским, открывали дорогу туда, куда он, еще и мгновение назад, не предполагал прибыть. Это и заставило сказать его:

            – Ладно, так и быть. Помогу. Буду четвертым, чтобы взять на себя третью лишнюю.

            – O’key – Вовик быстро двинулся в сторону Веры.

План начинал работать.

            Гена и раньше замечал, что на всех вечерах всегда вокруг Наташи было много мальчишек. Также ему хорошо было известно, что, не смотря на это, никто из них не пойдет провожать девушку домой, так как рядом обязательно будет присутствовать Вера.

            «Только бы Свирский не подвел – думал Лиска – А вдруг девчонки не захотят уходить с вечера вместе?..»

            Размышления, не дававшие покоя, привели к новой стратегии. Он отправился искать Вовика и Веру.

            Найдя их, он вежливо извинился перед девушкой, попросив разрешения на двухминутное похищение кавалера. Затем объяснил, что хочет уходить, так как уже ничего интересного больше не ждет.

            – Да и мне надоело – был ответ – Пойду предложу Вере faire la promenade.

            И вновь Лиска услышал то, что хотел. Оставалось только ждать.

            «Если Вера уйдет с Вовиком без Наташи, задержусь на вечере и придумаю еще что-нибудь…»

 

 

            Лисин и Свирский стояли перед школой и ожидали, когда выйдут девочки.

            Один из них просто ждал, а другого очень волновало – появятся обе, или только одна Вера?

            Обе!..

 

 

            … Моментально разделились на пары. Вера с Вовиком весело о чем-то болтали, а Наташа с Лиской шли молча.

            Гена первый раз в жизни оказался наедине с девушкой. Причем эта девушка нравилась ему все больше и больше. А вот, о чем говорить с ней, он не имел понятия…

            – Ну, и долго мы еще будем поддерживать тишину? – наконец не выдержала Наташа – расскажи что-нибудь. О себе, например.

            – Биографию что ли?

            «Неудачная шутка» – отметил про себя Генка.

            – Можно и это – Наташа взяла его под руку.

            От неожиданного прикосновения легкая дрожь пробежала по телу. Гена локтем прижал к себе Наташину руку и почувствовал, как в ответ она чуть-чуть сжала его бицепс. Скованность отступала. Теперь они увлеченно рассказывали друг другу смешные истории из своей короткой жизни. При этом каждый слушал только себя, подбирая нужные слова для своего повествования и не замечая, что его собеседник думает о другом, хотя и адекватно реагирует в нужный момент, изображая то смех, то удивление, то умный вид.

            Потом заговорили о кино, театре, книгах, не заметив, как исчезли Вера с Вовиком. Да Генке они уже не нужны были – их миссия закончилась. Наташа же – рядом.

            И вот теперь, каждый раз, проходя мимо Наташиного дома на Лермонтовском, Гена предлагал продолжить прогулку. Девушка же в ответ, слегка задумавшись, всегда соглашалась.

Не замечая мороза, они курсировали от Фонтанки до Декабристов и обратно. Прощаться не хотелось. Расстались, лишь, когда с очень большой натяжкой можно было применить понятие «поздний вечер». Поспособствовала этому Наташина мама. Беспокоясь за дочь, она вышла на улицу, но тактично удалилась домой, увидев свое чадо под руку с молодым человеком.

 

 

Бессонная ночь в семнадцать лет – явление не редкое. Мысли только о ней, единственной на всем белом свете.

Еще сутки назад в голове не было ни одной девчонки.

Перебирая в памяти эпизод за эпизодом минувшего вечера, Лиска открыл для себя, что Наташа – не только красивая, но и умная. Ну, просто – идеал.

Вспомнив о том, как договорились встретиться после Нового года, чтобы поехать за город кататься на лыжах, Генкина радость неожиданно оставила его:

«Ну и дурак же я! Не решился предложить встретиться пораньше. До праздника еще два дня, значит увидимся не раньше, чем через четыре… Как долго, как долго… Нет, решено! Утром позвоню ей. Слава Богу, хватило ума обменяться телефонами… А что скажу?.. Да не все ли равно?! Попрошу, например, книгу какую-нибудь почитать… Лишь бы увидеться, а там – по обстоятельствам…»

 

 

Утром, ни свет, ни заря, нарисовался Свирский:

–Dors-tu, encore? Безобразие!

– А ты когда последний раз смотрел на часы? – зевнул Лиска.

– Вчера, поздно вечером, а точнее сегодня рано утром перед тем, как to fall asleep.

– Понятно, прибежал делиться впечатлениями.

– Cela ainsi. Но, не это главное…

– Не морочь мне голову, я спать хочу… Быстро выкладывай, что там у тебя, и проваливай!

– O’key. Écoute-moi. Вчера Вера предложила пожелать друг другу Happy New Year в тесной компании. Всего quatre personnes. Список оглашать?

– Вера, Наташа и мы с тобой?

– Oui.

«Невероятно – подумал Генка – Вовик продолжает миссию, возложенную ранее мною на него. Но, теперь мое участие в этом не имеет места быть. Но это – второстепенное. Главное – я Наташу увижу раньше…»

Свирский не унимался:

– Времени у нас – une heur, так как через час заходим к Наташе и едем закупать продукты к празднику. Вера будет ждать нас в Елисеевском. В общем, быстро – подъем и en avant!

Сон, как рукой сняло. Через минуту Гена был уже под душем. А еще через пятнадцать минут побритый и одетый стоял у выхода из квартиры:

«Скоро я ее увижу. Все складывается прекрасно, и не нужно ничего изобретать…»

Состоялось! Ура! Она – рядом. Только ее он и видел. Свирский со своими англо-франко-русскими текстами где-то далеко. Гранова – там же…

Но еще, Вовик радостно всем сообщил, что родители свалили в Киев, на Новый год. Следовательно, квартира свободна, и встреча 1966-го состоится на проспекте Героев. План на ближайшее время был составлен следующим образом: сегодня – закупка продуктов, завтра – с утра отоспаться, затем готовится праздничный стол. Ну, а дальше – ясно без слов.

 

 

Часы били полночь. Фужеры с шампанским соединились над столом.

Лиска, сам, не понимая почему, безумно радовался, что, хотя бы сейчас Наташа не окружена толпой поклонников. Как хорошо, когда никто не мешает. Нет соперников, готовых в любой момент отвлечь и увести ее.

Под медленную приятную мелодию, плотно прижавшись, почти не передвигались, а только слегка раскачивались в такт музыки Вовик с Верой.

Но Лиска и этого не замечал. Перед ним была только Наташа. Одна единственная на всем белом свете, а вокруг – пустота. Он мысленно возносил ее до небес и боялся коснуться даже ее руки.

Наташа же, все время, ловя на себе его восторженный взгляд, периодически отвечала улыбкой. В отличие от первого общения молчание ее не тяготило. Хотелось иного. С белой завистью она поглядывала на танцующих и воображала себя вместе с Генкой на их месте.

Терпение иссякло:

– Не хочешь потанцевать со мной?

Такой вопрос Лиску вразумил. Вдруг дошло, что он непрерывно смотрит на Наташу, хоть и думает только о ней, но совсем забыл о существовании других знаков внимания. Надо срочно исправлять сложившуюся ситуацию. А сделать можно это только, подойдя к лучшей на свете девушке, взять за руку и, не говоря ни слова, а просто обняв, повести ее в танце.

Гена Лисин, к сожалению, не любил танцевать и не умел толком это делать. Считал, что можно прожить и так. Сейчас же он понял, что в движениях танца выражается гораздо больше, чем в словах. Под музыку Бабаджаняна и голос Магомаева, можно, то сжимая руку и чувствуя ответное пожатие, то притягивая девушку к себе, заметить, что она не сопротивляется, а наоборот… Счастье – безгранично!

А, чего стоит добавившаяся сюда мужская гордость? Дорого! Ведь трудно сосчитать, сколько парней хотело бы в этот момент оказаться на Генкином месте. Но она же выбрала его… А может еще не выбрала? Может все это только воображение?.. А пусть так. Силы найдутся. Cделается все возможное, и Наташа будет только его.

 

 

Девочки о чем-то шептались в углу. Мальчишки вышли на кухню. Свирский закурил:

– Ты чего такой не активный?

– (?!)

– Вера m'a rapporté que Natali давно по тебе сохнет. Но, ведь you are Лобачевский…

– Кончай нести чепуху! Говори нормально.

– Согласен. Но только между нами: Вера поведала мне под большим секретом, что Наташа уже целый год на тебя заглядывается и отшивает всех прочих ухажеров. А ты даже поцеловать ее не решаешься.

– Зато у тебя все быстро. Ответь-ка лучше на мой вопрос – Гена был серьезен – Зачем ты пачкаешь мозги Вере? Через неделю Муза с Муней вернутся с Домбая. И что ты скажешь Галкиной?

– Лиска, дорогой, пока Муза осваивает горнолыжный спорт, я штурмую другие вершины. Ничего в этом криминального не нахожу. Ты ведь не осуждаешь своего друга Мазая, за то, что он не упускает случая прыгнуть в кровать к кому-нибудь из представителей противоположного пола?

– Женька, между прочим, позволяет себе такое не так часто, как думают другие и только с замужними женщинами. Это – первое. А во-вторых – всем известно, если бы Рогозина ответила ему взаимностью, то ни одна из девиц не смогла бы и близко подойти к Евгению Мазаеву. Поверь, я знаю, что говорю.

– Да говори, что хочешь… Пошли лучше к девчонкам.

«Непробиваемый» – отметил про себя Лиска.

 

 

Праздник продолжался. Свирский уже добрался до Веркиных коленей. Чтобы не демонстрировать это другим, они удалились в соседнюю комнату.

– Гена – неожиданно спросила Наташа – ты, действительно, интересуешься только науками и спортом?

– Кто же такое сказал?

– Твой друг Вовик…

«Наш пострел везде поспел» – подумал Лиска, а вслух произнес:

– По правде говоря, я уже три дня не интересуюсь науками и не занимаюсь спортом.

– Чем же занимаешься? – засмеялась Наташа.

– Ничем.

– Почему?

– Мысли не позволяют – видимо под действием шампанского получилась такая формулировка у Лиски.

– И о чем же они? – вопрос закономерный.

– О тебе…

Вырвалось само собой. Сказал и испугался.

Оба покраснели, но в полумраке это осталось незаметным. Наташа с восторгом смотрела на потупившего взор Генку. Еще бы, неприступный Лисин, оказывается, думает о ней.

 

 

Праздник заканчивался вместе с ночью. Лиска с Наташей потихоньку собрались и вышли на улицу. Они решили удалиться по-английски, не тревожа находящихся в другой комнате Веру с Вовиком.

Уже светало.

В Новогоднюю ночь транспорт не прекращал свою работу. Они спокойно доехали на метро до Нарвских ворот, но дальше решили идти пешком. Когда добрались до Наташиного дома, и пришло время расставаться, какие-то неведомые силы заставили Лиску поцеловать девушку в щеку. В ответ же Наташа нежно прижалась к нему своей щекой.

«Что делать дальше?» – думал он.

«Обними покрепче» – мысленно отвечала она.

Но ничего такого не случилось. Они просто сказали друг другу «до свидания» и разошлись, договорившись вечером созвониться…

 

 

Зимние каникулы – в разгаре.

За это время Геннадий Лисин не прочитал ни одной строчки. Физические упражнения также забыты. Сон – до одиннадцати. А лишь раскрывались глаза, сразу в руке оказывалась телефонная трубка:

– Доброе утро, Натик.

– Доброе утро, Геночка – звучало в ответ.

Далее следовала договоренность о встрече. И так – каждый день.

Они ходили куда попало. Главенствовал принцип: не все ли равно где, лишь бы вместе. К примеру, проходя мимо кинотеатра: «Зайдем?» – спрашивал один из них. Другой непременно отвечал: «Да». Не важно было, какой демонстрировался фильм, они занимали места на последнем ряду и сидели, тесно прижавшись друг к другу, изредка бросая взгляды на экран. Бывали они и в музеях, колесили по городу на метро, сидели в кафе…

Но наступил последний день каникул.

Никуда идти не хотелось. Стоя у Наташи дома перед окном, молча, смотрели на улицу, пока Гена не прервал тишину:

– Завтра увидимся после уроков?

– Нет, Геночка, не увидимся – произнесено было очень грустно и, в ответ на вопросительный взгляд, добавлено – Надо заниматься, до лета осталось совсем ничего.

До Лиски вдруг дошло, что Наташа, как и он, тоже заканчивает школу. И, почему он никогда об этом не задумывался?..

Начались расспросы.

Выяснилось, что Наташа с Верой нацелились на химфак ЛГУ. Для этого, девушка так считала, необходимо заработать медаль, чтобы при поступлении сдавать только один предмет. Страшно не получить по химии отличной оценки. Ведь тогда придется сдавать и физику с математикой.

– Так будем заниматься вместе – предложил Генка.

            Тогда еще было не ясно, что подобное предложение буквально кишит подводными камнями. Поймут же это они еще не скоро. А сейчас, в последний день каникул, обоим не хотелось даже думать об учебе. Намного лучше просто молча стоять у окна.

            Гена восхищался про себя девушкой, еще больше выросшей в его глазах после того, что он сегодня узнал. Оказывается, красота и ум бывают совместимыми.

            Он нежно провел рукой по ее волосам и поцеловал в шею. Наташа в ответ прижалась затылком к его лицу. Лиска решительно попытался приблизить свои губы к ее. Но, как это уже не раз бывало, Наташа отстранилась.

– Натик родная, милая – Генкин голос дрожал – неужели ты не видишь, что я люблю тебя?.. Очень люблю!..

– Вижу. Но я хочу и слышать! Наконец-то дождалась… Я, ведь, тоже тебя люблю…

Теперь поцелуй был настоящим. Затем – еще, еще и еще…

 

 

– Мне кажется, что в жизни Геннадия Лисина начинается новый этап – очень возвышенно произнес Мазаев, когда они вдвоем шли по направлению к школе в первый день после каникул.

Лиска исподлобья взглянул на друга.

– Да вы, молодой человек, я вижу, еще и смущаетесь. Значит, все – серьезно. Какие же цели теперь?

– Ты, о чем? – единственное, что мог сказать Лиска.

– Брось валять дурочку! Куча народу видели тебя с Гуляевой. И не просто видели, а звонили мне по нескольку раз на день, и интересовались: неужели Пифагор влюбился?

– Прекрати издеваться! – потребовал Генка.

Больше они не сказали ни слова на всем протяжении пути. Женька знал вспыльчивый характер своего друга, поэтому решил, что не стоит подбрасывать дров в костер. Но в душе он был очень рад, что и Лисину ничто человеческое не чуждо.

 

 

Как-то провожая Наташу домой, Гена, неожиданно для себя, услышал:

– Ты знаешь? Верка страдает. Уже третий день слышу об этом от нее.

То, что Вовик, после возвращения Музы Галкиной, прекратил все отношения с Верой, Лиска знал. Но он не предполагал о возникновении сильных переживаний со стороны девушки. Огромное чувство вины кольнуло его в самое сердце. Ведь он, преследуя свои интересы, можно сказать, свел их, не думая о последствиях. В результате: Вера мучается, а со Свирского, как с гуся вода.

Вот тогда Генка и рассказал Наташе о том, как он просчитывал, будто решал математическую задачку, все возможные варианты о вероятности благоприятного итога.

            – Зачем ты все это придумал? Просто подошел бы ко мне и сказал, что… Ну сказал бы что-нибудь!

            – А подступиться к тебе было возможно?!

            – А ты пытался?

            – …

            – Вот… Не ко мне, а к тебе! Попробуй, подступись…

            – Почему же?

            – Да вся школа знает, что ты на девчонок внимания не обращаешь. Хотя, вру. Одна всегда для тебя была интересна.

            – Это кто же? – недоуменно пробормотал Лиска.

            – Математика – рассмеялась Наташа…

Лиска клеймил себя, как только мог.

Когда же Наташе просто надоели его раскаяния, и к тому же, перед ними была дверь ее дома, слегка сердясь, девушка сказала:

– Не занимайся самобичеванием! Все равно, ничего теперь не изменишь! Я Верку предупреждала, а она и слушать не хотела. Вот и результат… – А дальше ласково добавила – Если бы не они, мы могли и не быть вместе.

Наташа чмокнула Генку и скрылась в парадной подъезда…

 

 

Неожиданно вместо Наташи, которую Гена ждал, чтобы заниматься, появились Мазаев с Митиным.

– О. сам Волька ибн Алеша – собственной персоной! – радостно воскликнул Лиска.

– Вообще-то, мой юный друг, пора называть меня: Владимир Алексеевич. А то – никакого уважения к советским студентам со стороны школьников.

Действительно, Волька Митин на год раньше решил закончить школу. Не желая попадать под «мясорубку двойного выпуска», как он окрестил предстоящие для своих сверстников вступительные экзамены в ВУЗы, подал заявление в РОНО с просьбой о разрешении окончить школу экстерном. Многих он удивил этим.

В результате, теперь он – студент матмеха. Ну, а сейчас, получив очередную «государственную» оценку в зимнюю сессию, решил навестить друзей. Надо отметить, без бутылки «Столичной» он последнее время не появлялся.

Бабушка тут же начала накрывать на стол. Она очень любила, когда трое друзей собирались вместе. Появилась огромная сковорода жареной картошки с котлетами, рюмки и тарелки с приборами, селедка и банка маринованных огурчиков.

– Бабуся, поставь, пожалуйста, еще одну тарелку – сказал вдруг Генка.

Старушка удивилась, но просьбу внука исполнила.

Сели за стол. Взглянув на лишнюю тарелку, Митин загадочно высказал:

– Понятно. Должна появиться та, которую я не знаю, но, не смотря на это, хочу увидеть.

– Увидишь – Лиска посмотрел на часы.

– Ну, а пока, давайте по первой – Волька резко дернул за козырек пробки и наполнил рюмки. Ребята выпили и с аппетитом приступили к поглощению пищи.

Раздался звонок. Лиска побежал открывать дверь. На пороге стояла Наташа. После долгого поцелуя Гена помог девушке снять пальто, и они вошли в комнату.

– Это – мои лучшие друзья. Мы редко собираемся втроем, поэтому сегодня – праздник. А это – моя Наташа.

– Рад познакомиться – Митин торжественно шаркнул ногой и поцеловал девушке руку – Банкет продолжается. Мы уже выпили за встречу. Предлагаю тост за мое знакомство с Наташей. Возражений, надеюсь, не будет.

– Будут возражения – вмешался Женька – Познакомились двое, а выпивать за это должны четверо? Не справедливо.

– Не хочешь, не пей. Наташа, Вы – не против? – Волька наполнил только две рюмки.

– Да я никогда не пила водку… И ни к чему обращение на «вы».

– Прекрасная идея – предстоит брудершафт – Митин поднял рюмку. Наташа слегка покраснела.

Пришло время возмущаться Лиске:

– Ты уже перегибаешь палку.

– Верно. Прекрати – Мазаев слегка надавил на Волькину руку, и тот был вынужден поставить водку на стол.

– Не понимаю, как можно вырасти почти до двух метров и иметь такой низкий интеллект? Видимо, природа дает что-то одно.

– Хватит болтать. Пошли, покурим – Мазаев почти силой вывел Вольку из комнаты.

Гена с Наташей остались одни.

– Хорошие у тебя друзья – сказала она.

– Это так. Я всегда могу на них положиться.

Наташа вдруг хитро посмотрела на любимого и неожиданно предложила:

– А давай выпьем с тобой вдвоем. Все равно заниматься сегодня мы не будем.

Чокнулись, выпили и оба поморщились. Начали усиленно закусывать.

– Смотри, Небоскреб, что творится – послышался голос Митина, входящего в комнату вместе с Мазаем – Да, если бы я тебя послушал, и мы выкурили еще по одной сигарете, то нам водки не досталось бы вообще…

 

 

Приближался вечер. Пришел с работы Лискин отец:

– Что празднуем?

Почти без запинки Волька, немного захмелевший, так как львиная доля спиртного досталась все-таки ему, стал излагать:

– Есть две причины, Муссалим Чапаллаевич. Первая, она же главная – очередная «тройка», полученная сегодня мною на экзамене по матанализу. Вторая причина – у Вашего сына появилась девушка. Согласитесь, это – важно.

– Это очень важно – сказал отец и не без иронии добавил – но уж не идет ни в какое сравнение с твоими успехами. Ты, вообще, собираешься получать другие оценки?

– Если только случайно «двойка» проскочит. Бог дал мне богатых родителей, поэтому, если мне и грозит стипендия, то только повышенная, ради которой мне пришлось бы стать отличником. А, чтобы получать одни «пятерки», необходимо, но еще не достаточно, забыть про многие удовольствия. Особенно про это – Митин показал на почти пустую бутылку, стоящую на столе.

Немного подумав, Генкин отец поставил на стол бутылку дагестанского «Юбилейного»:

– Тогда, принимайте в компанию.

Вскоре и Антонина Геннадьевна пришла домой.

Во многих семьях родители, как правило, считаются лишними в юношеских застольях. Этот дом был исключением. Родители умели поддержать любой ребячий разговор, хорошо понимали их остроты и, даже, жаргон.

Мать, всегда с радостью принимавшая у себя эту троицу, любила повторять:

– Три мушкетера, три товарища. Дюма и Ремарк вас не видят.

Отец выражался длиннее:

– Вы уже больше десяти лет вместе, хоть и прожили меньше двадцати. Держитесь друг друга.

 

 

Было совсем поздно, когда Лиска пошел проводить Наташу. Всю дорогу она с восторгом говорила о Генкиных друзьях и родителях.

Когда он вернулся домой ни отец, ни мать, не говоря уже о бабушке, не задали ему вопросов о Наташе, хотя перед его приходом бурно делились мнениями о ней.

 

 

Несколько недель спустя к Генке обратился Свирский со странной просьбой:

– Лисин, будь другом, мне срочно надо пятьдесят рублей. Можешь мне одолжить хоть сколько-нибудь? Верну в ближайшее время.

– Да я могу дать тебе всю сумму. У меня есть, только скажи, зачем? Деньги-то – немалые.

Свирский замялся:

– Ради бога, не спрашивай. Если можешь помочь, помоги – буду очень благодарен.

Гена достал из кармана зелененькую бумажку. «Если не вставил ни одного иностранного слова, видимо, очень нужны деньги» – подумал Лиска.

– Sur, monsieur, êtes- vous le millionnaire? – последовала тут же ответная реакция.

«Вот, теперь другое дело. Всегда приятно, если есть возможность помочь» – а вслух было добавлено:

– Заканчивай юродство! Нашел миллионера. Это мне мой дед с Кавказа на день рождения, в прошлом году подарил.

Так оно и было. Почти год назад из Махачкалы приезжал гостить дедушка Чапалла. Время его пребывания совпало с семнадцатилетием внука. Не зная, какой сделать подарок, он вручил сторублевку. Около половины было истрачено на покупку книг и прогулки с Наташей.

 

 

Летели дни, недели, месяцы. Приближались выпускные экзамены. Совместная подготовка к ним у Гуляевой и Лисина не получалась.

Если Наташа все-таки пыталась выкроить время для занятий в одиночестве, то Генка бездельничал откровенно. Как гласит поговорка: смотрел в книгу, а видел фигу. Пожалуй, не совсем так: видел он не «фигу», а свою любимую. Тренировки также были практически прекращены. Лишь, благодаря настойчивости Наташи, не прекратились его посещения малого физфака.

Когда же пришла пора экзаменов, то к отвлекающим факторам прибавилась еще и весенняя погода, зовущая за город.

Большинство выпускников, конечно, готовилось серьезно, но были и исключения. К примеру, Мазаев захотел с размахом отметить свои восемнадцать лет. Причина, по его мнению – очень уважительная. Ведь теперь, ни одна женщина не сможет отказать ему в близости из-за боязни схлопотать статью за совращение несовершеннолетних. На этом фоне уже совсем неважно было, что на следующий день назначен экзамен по алгебре.

– Наоборот – говорил он – мы сможем проверить прочность наших знаний.

Из одноклассников на приглашение откликнулся только Лисин. У остальных присутствовал панический страх перед математикой. Наташа в этот день успешно сдала экзамен по истории, а до следующего испытания оставалось более трех суток. Она пришла с огромным букетом тюльпанов, чем очень удивила Митина. Он-то притащил две поллитровки.

Да и без этой добавки спиртного было достаточно. Женька рассчитывал на большее количество гостей.

В итоге, Лиска первый раз в жизни напился так, что отключился. Его перенесли через лестничную площадку и уложили спать.

Проводив Наташу до дома, Мазаев и Митин продолжили праздник. Сидели часов до трех, не обращая внимания на увещевания Юлии Михайловны – Женькиной мамы.

Уснули, сидя за столом…

 

 

Проснувшись на следующее утро раньше всех, Волька предусмотрительно исчез, не забыв опохмелиться.

А для Женьки и Генки утро началось с практически одинаковых фраз, произнесенных родителями независимо друг от друга. Содержание ее было приблизительно таким:

– Что ты себе позволил? В каком виде ты предстанешь перед Николаем Ивановичем? Как ты сможешь что-либо сформулировать на экзамене?..

И еще много риторических вопросов в том же духе.

У Лиски страшно болела голова. А у Мазая – противно во рту. Поэтому оба просто молчали…

Потупив взгляды и с трудом перебирая ногами, парни двигались по направлению к школе.

– Пошли отвечать первыми – предложил Женька – все равно, когда проваливаться.

Но неожиданно случилось обратное: мальчишки лихо решили задачки, доказали теоремы, ответили на все дополнительные вопросы. Ну, а после экзамена они с гордо поднятыми головами отправились продолжать празднование, прихватив с собой Свирского и Розенфельда. Попробовали пригласить девчонок, но те не решились после красочных рассказов Мазая и Лиски о вчерашнем дне.

Девичья осмотрительность оказалась пророческой. Юлия Михайловна, придя с работы и увидев продолжение застолья, очень много гнева высыпала на уже захмелевших ребят и тупо взирающих на тарелки. Только Мазай улыбался и спокойно смотрел в материнские глаза. Он уверенно поднялся и начал серьезно декламировать:

– Мама, вчера я стал совершеннолетним. Вчера же впервые в своей жизни отдал свой голос на выборах в Верховный Совет СССР. Согласно, Конституции нашего государства, а это, заметь – основной закон, теперь я полностью отвечаю за свои поступки сам. Даже имею право жениться без твоего разрешения…

– Этим ты меня не удивишь – перебила мать, но голос был уже не очень грозным – меня волнуют только твои экзамены.

– Хорошо, исследуем и эту проблему, как говорил Сократ. Я и присутствующий здесь товарищ Лисин вчера «перебрали», но сегодня на «отлично» сдали алгебру. А вот другие товарищи, также присутствующие здесь, как то: Свирский и Розенфельд, отказавшиеся вчера выпить за мое здоровье, получили «четверку» и «тройку» соответственно. С точки зрения математики присутствует прямая зависимость следствия от факта…

– Прекрати паясничать, шут гороховый…

– Мамочка – уже с улыбкой и, нежно обняв мать за плечи, сказал Женька – ну согласись: победителя не судят!

Не найдя, что ответить, а только махнув рукой, Юлия Михайловна вышла из комнаты.

 

 

Генка выпил всего одну рюмку, после которой почувствовал себя совсем плохо и рванул в туалет. Там его вывернуло. Но, как он умудрился сделать так, что вся блевотина оказалась на полу ровным кольцом вокруг унитаза, не оставив в его чаше ни одной капли, объяснить, даже с точки зрения физики было не возможно.

Слегка полегчало. Поэтому уборка за собой не вызвала никаких побочных эффектов.

Когда, умывшись и прополоскав рот, он вернулся к ребятам, Женька ему тихо шепнул:

– Если не собираешься идти к Наташе, то позвони хотя бы. Она же волнуется. Ей неизвестно даже, чем закончился для тебя экзамен.

До Лиски только после этих слов дошло, что с самого утра он ни разу не вспомнил о существовании Наташи. Как он мог?.. Неужели, проклятая водка натворила такое?

Он бежал к ее дому и не знал, что ей скажет.

 

 

Наташа, несмотря на заплаканные глаза, весело спросила:

– Как чувствуешь себя, пьяница?

– Натик, прости, со мной такое первый раз… – только и смог выдавить из себя Генка. За тем резко добавил – Подлец – я!

Слово «подлец», непонятно почему, девушку развеселило до такой степени, что сдержать смех она не смогла:

– Надо же такое придумать – «подлец»? Видал бы ты себя со стороны.

Смех разбирал ее все больше и больше.

Наташа смотрела на Геннадия Лисина, самого умного в школе, целеустремленного и всегда добивавшегося осуществления поставленной задачи, сильного спортсмена и прочее, прочее, прочее… И этот человек в настоящий момент выглядел, как побитая собака.

В ее сердце проснулась жалость. Но жалость – не унижающая. Это было чувство желания помочь любимому человеку, а не обидеть его.

– Геночка, солнышко мое – слезы потекли по щекам – не делай больше так… Никогда не делай… Я все знаю. Твоя мама рассказала по телефону, что после экзамена вы снова сели пить… Ты забыл про меня? Весь день места себе не нахожу!..

Уже рыдая навзрыд, Наташа бросилась Генке в объятия.

Что чувствовал он в эту минуту – описанию не поддается. Сбивчиво, используя иногда невпопад, срывающиеся с его языка слова, Лиска пытался сказать что-то вразумительное. Но все сводилось только к одному:

– Натик, прости, больше не буду…

Его глаза тоже стали мокрыми.

 

 

Экзамены закончились. Выпускной вечер – тоже. Классный сбор на квартире у Красавиной также стал историей…

Ребята, двигаясь по Кировскому проспекту, подходили к Неве. Мазай и Лиска шагали рядом.

– Ну что, завтра начнешь готовиться к вступительным? – спросил Женька.

– Почему начну? Я уже четыре года готовлюсь – был ответ.

– Извини. Не правильно сформулировал. Хотел спросить: завтра возобновишь подготовку? А то, по моим наблюдениям, у тебя – затянувшийся перерыв.

– Мазай, ты прав – вздохнул Лиска – В этом смысле я, действительно, мало узнал чего нового за последние полгода. Ничего, наверстаю.

– Опять новый этап?

– Иди ты к черту! Посмотрим еще, какой институт завтра тобой будет выбран? Обещал ведь.

– Завтра наступило: два часа ночи. Так что, выбор сделан – «корабелка».

– Понимаю. Семейная традиция.

– И это тоже, но вторично. Главное – близко к дому. Если поступлю, пешком буду ходить на занятия – подвел итог Мазаев.

 

 

Огромная толпа, сосредоточенная на набережной у Петропавловки, ждала, когда сведется Кировский мост. На другой стороне Невы народу было не меньше. Лиска вдруг обнаружил, что не видит вокруг ни одного знакомого лица.

«Ну и ну – подумал он – Потерялся!» Несколько попыток найти одноклассников оказались безуспешными.

Иногда судьба сама определяет время и место, где люди должны расстаться, а где встретиться. Одному Богу известно, как оказались рядом два человека, потерявшиеся в большом городе. Но их самих этот факт ничуть не удивил. Мало того, каждый из них мечтал увидеться сейчас. Одновременно Гена и Наташа заметили друг друга. Одновременно кинулись навстречу…

Наташин десятый «В» тоже продолжил праздник окончания школы на следующий день. В отличие от Лискиного класса сбор был малочисленный. А, пойдя гулять, также потеряли друг друга.

– Еще часа два до того, как мосты сведутся – констатировал Гена.

– Теперь, хоть сколько угодно – ликовала Наташа.

Белая ночь – вдвоем. Классики такие случаи описывали часто. Но сейчас было все наяву: и красота их родного города, и радость общения, и грусть расставания.

 

 

Через несколько дней Гена с Наташей возвращались из университета. Там были поданы заявления, и теперь они числились абитуриентами.

У Наташиной парадной курил Свирский:

– Наконец-то! Вместо того, чтобы грызть гранит науки, ils se promènent.

– Можно подумать, что ты ожидаешь нас с учебником в руках – съязвил в ответ Лиска.

– Имею право. Aujourd’hui – «прощай, любимый город». Жду вас на вокзале, там и выпьем du champagne.

– Перевожу – обратился Генка к Наташе – Вовик Свирский сегодня отбывает в Москву и по этому случаю устраивает отвальную на вокзале. Мы с тобой получили официальное приглашение на такое важное мероприятие. Пойдем провожать?

– Пойдем. Только ненадолго.

– А надолго и не получится – пояснил Вовик – Отъезд состоится в двенадцать ночи. Встречаемся у поезда за полчаса до отхода.

Проводы, действительно, оказались короткими. У вагона стояли, обнявшись, Галкина и Свирский. Бутылка шампанского, еще неоткрытая стояла рядом с ними на перроне.

– Вот, что такое, настоящая любовь – попытался шутить Лиска – Девушка провожает своего суженого в столь поздний час. При этом она не боится в одиночестве возвращаться домой. Не переживай, Вовик, Музу мы проводим.

– Проводить-то, вы меня проводите. Только не домой, а в Москву – Муза хитро улыбнулась…

 

 

«Молодцы – рассуждал про себя Генка, когда поезд уже скрывался из вида – решились ехать вместе…» Как сквозь сон прозвучали слова Наташи, прервавшие Генкины мысли:

– Я тоже поехала бы за тобой.

Который уже раз они смотрели друг другу в глаза, все понимая без слов.

– Ну, проводили? – раздался знакомый голос.

Это была Вера.

– А ты, почему здесь? – спросила Наташа.

– Вот захотела еще раз увидеть целующихся голубков… Да не вас, а их. Хотя, судя по фамилиям, правильнее сказать: свиристель и галка.

– Вера, это – глупо. Пора тебе его забыть, полгода прошло.

– Прошло. Но полгода назад была целая неделя, когда он был мой, а я – его!

– В каком смысле? – насторожилась Наташа.

– В самом красивом и близком… Вот в каком смысле!.. – Вера побежала к метро.

Лиска и Натик смотрели ей в след. Девушку осенило:

– Значит, ей деньги нужны были на аборт. Я не смогла ей дать пятьдесят рублей, но она где-то нашла.

«Новость за новостью» – подумал Генка, но рассказывать, где Вера раздобыла деньги, не стал.

 

 

Наступил день, когда по Генкиным расчетам, его Натик, как медалистка, успешно сдаст единственный экзамен и станет студенткой. Он пошел поддержать морально свою любимую и ее подругу, несмотря на то, что на следующий день самому предстоял экзамен по физике.

Обстановка нервная. Очень многие из абитуриентов, ожидающих своей очереди, последний раз пытались пополнить багаж знаний, уткнувшись в учебники и конспекты. Наташа, одна из первых скрылась за дверью в аудиторию, где вершились судьбы вчерашних школьников.

«Как их много – думал Лиска – а ведь только каждый восьмой получит свою порцию счастья. На физфаке конкурс еще выше». Эти и подобные им мысли вертелись в его голове, пока Наташа, Вера и другие за заветными дверями пытались доказать, что химию они знают не поверхностно, это – их любимый предмет, который они желают познавать все глубже и глубже. Уже минуло более полутора часов, как начался экзамен, но еще никто не вышел. Ожидание становилось все более томительным.

Наконец-то, по одному начали появляться те, кто прошел химическую «обработку». Выражения лиц – разнообразны.

Вот, и Наташа!..

Генка сразу понял, что сегодня она студенткой еще не стала. Раздвинув толпу, окружившую ее и задававшую глупые вопросы на тему, что там спрашивают, он громко произнес:

– Там спрашивают химию! – и отвел девушку в сторону.

– Геночка, «тройка» – грустно произнесла Наташа.

Начались успокоения:

– Не огорчайся. Не все потеряно. Сдашь хорошо остальные экзамены и поступишь…

– Не поступлю! При таком-то конкурсе… если и получу еще две «пятерки», ясно, что тринадцати баллов не хватит. Иди-ка домой, у тебя завтра экзамен. Надо готовиться.

– И не думай, что я одну тебя оставлю. Да и поздно готовиться. Перед смертью не надышишься.

В это время вышла сияющая Вера и сразу же показала друзьям растопыренную пятерню.

Как показало будущее, тринадцати баллов хватило бы. С таким результатом Вера поступила, а Наташа, к сожалению, не набрала и их. Позднее и она получила студенческий билет, но вечернего отделения.

 

 

– Я горжусь, что у меня такой любимый – не уставала повторять Наташа – Ведь ты почти не готовился…

Они только что прочитали фамилию ЛИСИН в списке принятых в число студентов физфака. Можно было не тратить время на разглядывание списков. Лиска набрал стопроцентный результат. Наташа потащила его убедиться в этом:

– Вдруг твою фамилию случайно пропустит машинистка, когда будет печатать? Потом бегай, доказывай.

Они пришли к Генке домой. Бабушка тут же накрыла на стол. Ребята уселись обедать. Вскоре появился Мазаев:

– Друзья, не хотите прогуляться со мной до Лоцманской? Почему-то одному мне скучно узнавать свое будущее. Сегодня в корабелке должны списки вывесить…

– Представляешь, Натик – позлорадствовал Лиска – есть, оказывается, вещи, которые смущают даже самого Мазая.

– Да ничуть не смущают! – возмутился Женька – В общем, идете или нет?

– Конечно же, сходим – улыбнулась Наташа.

 

 

– Все, порядок! Теперь я вас покидаю. Надо залезть на антресоли. Там – мои сапоги сорок пятого размера. Большой дефицит! – тараторил Женька – Кстати, товарищ Лисин, Вам тоже следует собираться в колхоз. Именно с этого у всех начинается студенческая жизнь.

Две длинные ноги, отмеряя огромные шаги, быстро понесли своего хозяина в сторону дома.

– А он прав – сказала Наташа – Жары не будет. Бери побольше теплых вещей.

– Успею. Пошли, лучше погуляем.

Навстречу им двигался неизвестно откуда взявшийся Саня Иерусалимский:

– Привет, Лиска. Что это ты делаешь у стен моей alma mater? К тому же и не один.

– Санька – обрадовался Генка – давно же я тебя не видел.

– С тех пор, как ты перестал посещать бассейн. Надеюсь теперь, как мне сообщило сарафанное радио, когда ты поступил в ВУЗ, возобновишь тренировки.

– Возобновлю!.. А ты, оказывается – корабел. Поздравляю.

– Хватит болтать! Представь меня, наконец, своей даме.

Лиска тут же перечислил все достоинства своего товарища, а затем просто сказал:

– А это – моя Наташа.

– Прекрасно – сделал заключение Иерусалимский – Надеюсь, ты не забыл, что я родился 30 августа? Значит в этот день, в пять вечера, будешь вместе с Наташей у меня.

 

 

Завтра начнется расставание на целый месяц. Срок огромный – тридцать дней. До этого они и на тридцать часов не разлучались. Крепко обнявшись и совсем не торопясь, Натик и Лиска возвращались со дня рождения.

На этот раз Генка ограничил себя несколькими глотками сухого вина. Наташа же, наоборот, расслабилась и выпила немного лишнего. Сейчас она болтала без умолку:

– … Не вздумай меня забыть! Как только я это почувствую, тут же приеду… А я, обязательно почувствую… И не смей простужаться!.. Водку не пей!..

Так, перескакивая с темы на тему, она давала свои наказы любимому. Генка ласково смотрел на нее и находил, что даже слегка захмелевшая, она – очаровательна. А, когда они подошли к ее дому, девушка вдруг резко остановилась и, приняв позу оратора, торжественно произнесла:

– А, когда вернешься, осуществим мою мечту… Хочу проснуться рядом с тобой. Мы обязательно это сделаем…

Она прижалась к Генке. А тот, похолодев от услышанного, не знал, что ответить. Волнуясь и судорожно пытаясь найти нужные слова, он понял, что такое занятие бесполезно. Лиска крепко обнял Наташу и в тот же момент услышал за спиной незнакомый голос:

– Какая красивая девочка! Я думаю, что мальчик поделится с нами.

Он увидел трех парней, окружавших их.

– Ребята – постарался уверенно произнести Лиска – делиться я с вами не буду.

– Благородно – было сказано в ответ – по-мужски. Не настаиваем. Согласны на денежную компенсацию, скажем, в сумме…

– Повторяю: делиться я с вами не буду ничем!

Наташа попыталась открыть сумочку, но Генка остановил ее.

– А девочка – сообразительнее мальчика. Умничка – один из парней протянул руку к Наташиному лицу. Гена тут же отбил ее в сторону. В следующее мгновение он удачно увернулся от кулака, направленного в подбородок, а его ботинок со всей силы врезался между ног нападавшего. Тот вскрикнул и осел на тротуар.

Тут он на миг потерял концентрацию, и двое других, воспользовавшись этим, схватили Генку и швырнули на стену здания. Соприкосновение спины с камнем оказалось неприятным, но не очень болезненным.

Отбиваясь руками и ногами, будучи припертым к стене, он, все-таки краем глаза заметил, как Наташа зонтиком ударила по голове одного из обидчиков. В ответ девушка получила сильный удар по лицу и упала на асфальт. Генку это здорово подхлестнуло – почти каждый его выпад достигал цели.

Немного опомнившись, Наташа закричала:

– Помогите!.. – и моментально услышала:

– Заткнись, сука!

Голос принадлежал тому, кого Генка уложил первым. Уже перестав стонать, он пытался встать на ноги, преодолевая боль.

Наташа продолжала кричать.

– Я кому сказал, заткнись?! – парень достал нож.

Дальше, как во сне с неожиданным пробуждением. С криком: «Это тебе за мои яйца!» – парень подскочил к дерущимся и снизу пырнул ножом Генке под ребра…

– Ты, что сделал, дурак?! Бежим!..

Хулиганы бросились врассыпную.

Лиска медленно сполз вниз вдоль стены и опустился на корточки. Наташа подползла к нему…

Только теперь начали появляться люди. Они выбегали из своих домов, задавая друг другу вопросы: «Что за шум?..»

Испачканного кровью Генку подняли и перенесли в квартиру, где жила Наташа. До приезда «скорой» Лиска умер.

 

 

Из друзей Геннадия Лисина на похоронах был только Митин. Он поддерживал Наташу, которая еле стояла на ногах. Мазаев узнал об этой трагедии, только вернувшись с уборочных работ.

Черные волосы отца в одночасье стали белыми. Бледные лица матери и бабушки были сухими. Ни та, ни другая не проронили ни одной слезы, видимо плакать было уже нечем.

Убийц, разумеется, не нашли. Наташу затаскали по допросам. Особенно милицию интересовало: почему девушка в тот момент была «в нетрезвом состоянии», тогда, как в крови труппа алкоголь не обнаружен…

 

 

            Два года спустя Вовик Свирский, возвращаясь с Юга, где отдыхал во время летних каникул, вместо Москвы решил посетить Ленинград. «Учеба подождет» – решил он. Не заходя домой, направился к Лиске, правильнее сказать, туда, где раньше жил Гена Лисин, который уже никогда не распахнет перед ним, да и вообще ни перед кем, двери своей квартиры.

            На звонок открыла бабушка.

            – Проходи, Вова – тихо сказала она.

            В комнате за столом вместе с Антониной Геннадьевной сидели Мазаев, Митин и Вера Гранова. Вовик подсел к столу. Женька наполнил всем рюмки. Молча выпили.

            – Молодец Вова, что зашел. Давно тебя не видела – сказала Лискина мама, с трудом улыбнувшись – А, представляешь, я тебя в первом классе почему-то запомнила лучше, чем Гену…

            Слеза упала на стол.

            Свирский не удивился, что нет Лискиного отца. Год назад семейная жизнь в этом доме нарушилась. После гибели сына родители перестали понимать друг друга. Общее горе, как известно, одних сближает, других разъединяет. Здесь имело место второе: супруги разошлись. Муссалим Чапаллаев демобилизовался и уехал на историческую родину.

            «Но он-то, наверняка, или звонил, или прислал телеграмму… Но почему нет Наташи?» – судорожно думал Свирский.

            Спрашивать об этом не решился, а просто вышел в коридор, подошел к телефону и набрал шесть цифр.

            – Вовик, милый – услышал он знакомый голос – как хорошо, что ты позвонил. Ведь я и не предполагала, что ты в Ленинграде… Немедленно беги ко мне!

            – Зачем? Что случилось?

            Ответ прозвучал торжественно:

            – Я сегодня вышла замуж. Приходи скорей, свадьба только начинается.

            Вовик оторопел:

            – Наташа, ты о чем? Сегодня же Лискина годовщина.

            Наступило обоюдное молчание. Затем Свирский услышал приглушенный голос:

            – Я все помню… Но пойми, жизнь не стоит на месте. Два года прошло, я другого полюбила…

            – Мне все понятно, кроме одного: почему сегодня? Неужели нельзя было выбрать другой день?

            – Видишь ли, сегодня – пятница, впереди два выходных. Очень удобно…

            Вовик, не став дальше слушать, со злостью бросил трубку на телефон. Немного успокоившись, он вернулся к столу. Выбрав момент, наклонился к Вериному уху и прошептал:

            – Жизнь не стоит на месте, а впереди два выходных.

            – Я это уже слышала – был ответ.

 

 

 

Прошло пять лет… (продолжение)

 

 

            Сашка Розенфельд, взяв несколько аккордов на гитаре, запел:

 

                «Люди встречаются. Люди влюбляются, женятся…»

 

            Но продолжение не последовало, и исполнитель начал излагать:

            – Я вот о чем подумал: здесь много семейных людей. Наш класс начинает разрастаться.

            – Ну, а тебе «не везет, что просто – беда»? – ехидно усмехнувшись, спросила Рогозина.

            – Тебе, видимо, тоже?

            – Да я-то уже к Новому году перестану быть свободной женщиной.

            – Вот и ответ:

 

                «…Убегают от нас девчонки

К обаятельным и красивым.»

 

            – Пой, ласточка, пой. Семейная клетка уготована всем. И ты – не исключение

            – Да черт с ним – со мной! Я другого не могу понять, почему Альчики до сих пор неокольцованными ходят?

            Взгляды устремились в сторону Щепкина и Стрельченко.

            Те же только хитро переглянулись. Затем Алик достал из нагрудного кармана пиджака коробочку с обручальными кольцами, одно из которых тут же оказалось на безымянном пальце Аллиной правой руки. Второе колечко также нашло свое место. Все эти действия закончились поцелуем.

– Примерно так это выглядело неделю назад – подвел итог Алик – А сейчас будем считать, что гуляем на свадьбе.

Пока торжественно произносились эти слова, Алла успела выйти в коридор и вернуться с пакетом, из которого торчали три бутылочных горлышка в блестящей фольге.

 

 

            Выйдя покурить на лестничную площадку, Аленка увидела одиноко стоящего Алика.

            – Когда уезжаете? – спросила она.

            – Скоро, Аленка, в четверг. А ты, когда?

            – Еще не знаю.

            Алик Щепкин и его однокурсник по училищу Фрунзе Илья Бурыхин – Аленкин муж – в июне вместе получили лейтенантские погоны, и вместе отправились служить на Тихоокеанский флот. Алик сумел выбить себе три недели внеочередного отпуска, чтобы жениться и привести жену к месту службы.

– Поторопись, а то Илюха скучает. Он уже оборудовал свою каюту для семейной жизни.

– Как закончу все дела, так и поеду. Думаю, мы уже скоро там встретимся.

Закончив курить, они вернулись к остальным.

Почти одновременно захлопнулась за ними дверь, и открылась другая. Из лифта на площадку вышла молодая женщина с тяжелой сумкой. Она внимательно посмотрела на номера квартир. Нашла нужный и протянула руку к кнопке звонка. Но, что-то остановило ее. Поднятая рука повисла в воздухе. Простояв в такой позе несколько секунд, она вдруг решительно поставила сумку на пол, открыла ее, достала оттуда сумочку поменьше и стремительно направилась вниз по лестнице. А раскрытая хозяйственная сумка осталась стоять у дверей той самой квартиры, куда еще некоторое время назад женщина намеревалась войти.

«Я уже давно хотела купить новую сумку» – подумала она, выходя во двор.

Уже сидя в машине, облокотившись на руль, задумалась:

«Зачем я сюда приехала? Что я здесь забыла?.. Но ведь вполне возможно, что там Худышка и Рогожка, Ша и Шу. Как давно я их не видела, а дружили когда-то… И для чего это я, дура, вырядилась в свои лучшие импортные тряпки? Хотела всем показать свое благополучие? А зачем?.. Зачем?.. Кому это интересно? Они же все меня с восьми лет знают. Наверняка помнят, как я на пределе переползала из класса в класс. А если спросят, чем занимаюсь, что ответить? Домохозяйка? Жена моряка? И что же можно подумать, услышав такое? Да только одно, что я по-прежнему – пустое место, и ни на что не способна… Не объяснять же, какую деятельность веду. Если узнают, то позора не оберусь. Никакие оправдания не помогут».

Улыбка скользнула по лицу:

«Пусть гадают, что за доброжелатель захотел попотчевать их дефицитом?!»

Автомобиль тронулся с места…

 

 

            Сашка пропел последнюю строчку куплета и положил гитару:

            – Перекур! Хотите – верьте, хотите – нет, но я устал. Кто со мной на лестницу?

            Человек шесть вышло из квартиры.

            Но тут же все вернулись обратно, следуя за Розенфельдом, державшим в руке большую хозяйственную сумку.

            – По-моему, мы нашли клад – торжественно произнес он – Предлагаю провести инвентаризацию. Свирский, здесь – много иностранных слов на этикетках, переводи.

            – Без перевода ясно – ответил Вовик – Все из валютного магазина. Шампанское «Вдова Клико» и виски «Белая лошадь», если кто не пробовал, рекомендую. Далее – испанский «Херес», икра обоих цветов, португальские сардины, конфеты «Прозит». В общем, все – съедобное.

            – Кроме этого – Мазай извлек из сумки помятую открытку. Мельком взглянув на нее, повернулся к Рогозиной и спросил – Узнаешь?

            Не узнать было невозможно. Пригласительная открытка на вечер встречи. Таня прочитала имя адресата и, пожав плечами, пробормотала:

            – Не понимаю, почему она так поступила?

            – Да кто же она? – послышались вопросы.

            – Виктория Монахова, урожденная Петрова – последовал ответ.

 

 

 

ВИКА

 

 

            Вика Петрова с трудом завершала седьмой класс и очень сожалела, что предстоит учиться еще целый год.

            «Почему – думала она – мама не отдала меня в школу на год раньше? День рождения у меня 3-го сентября. Хотела на год продлить детство, а продлила учебу на два».

            Девочка была права. Семилетнее образование заменили на восьмилетнее. Благодаря этому, она оказалась среди тех первых, кто попал под реформу.

            Уже давно она мечтала стать поваром на судах загранплавания. Даже знала училище, где готовят таких специалистов. Обидно, что всего лишь год назад туда можно было поступать после седьмого.

 

 

            Кулинарная мечта зародилась, когда сосед по коммуналке Юра Монахов вернулся из первого своего рейса после окончания мореходки. Он очень много рассказывал о виденном за границей. Про «ихние магазины» с восторгом говорил: «Там есть все». Из множества привезенных подарков Вике досталась гуттаперчевая кукла-мулатка, очень красивая с выразительными глазами, как живая. Таких у нас в продаже не было. Тогда-то Вика и пожалела, что она – не мальчишка и не может стать моряком. Вопрос родился сам собой:

            – Юра, а женщины на кораблях работают?

            Моряк рассмеялся:

            – У нас есть поговорка: женщина на корабле – горе. Но, на самом деле, работают. Правда, очень мало. Повара, официантки, горничные… А ты, что в море захотела?

            Вика покраснела и ничего не ответила.

            Перечисленные соседом специальности открыли перед ней спектр для выбора. И глубоко в душу запало желание стать поваром на корабле. Тогда еще она не знала, что существует морское слово – кок. А то, что корабль есть понятие военное, а не гражданское, из чего следует правильным употреблять в данном случае слово судно, двенадцатилетней девочке даже в голову не могло прийти.

            Мечта породила конкретные действия – девочка начала помогать матери на кухне. Она с удовольствием и мыла посуду, и чистила картошку. Любая работа, пусть самая грязная и лишь чуть-чуть связанная с приготовлением пищи, доставляла радость.

            Клавдия Викентьевна радовалась, что дочь растет такой хозяйственной, что полностью смогла взять в свои еще детские руки взрослые кухонные заботы. Но огорчала учеба. С первого класса Вика с трудом вытягивала на «тройки». И нельзя сказать, что она ленилась, просто не кому было помочь…

 

 

            Мать закончила только четыре класса сельской школы и еще девчонкой стала дояркой зарабатывать трудодни. Почти сразу после войны, когда начался голод, очень многие из деревень двинулись в города. И Клава со своей подругой Тосей покинули родную деревню с громким именем Москва (есть такая в Псковской области) и приехали в Ленинград.

            Тосе, как считала Клава, повезло больше. Та устроилась домработницей. Сама же Клава стала дворником, получив служебную жилплощадь в коммуналке на первом этаже.

            Работы было много, но девушка не унывала. Она еще умудрялась и подрабатывать, стирая белье жильцам. Экономя каждую копейку, ежемесячно отсылала небольшие деньги домой родителям и братьям.

 

 

            Этажом выше Клавы, в отдельной квартире проживала семья Анатолия Матюхина, майора-орденоносца, дошедшего до Берлина. У них часто собирались гости. Застолья затягивались за полночь, и Вера, жена Анатолия, часто среди ночи будила Клаву, чтобы та открыла калитку в решетке под аркой и выпустила гостей. Надо отдать должное, такое ночное беспокойство всегда вознаграждалось. К тому же Клава знала, что на следующий день ей нужно будет помыть посуду и сделать уборку в квартире Матюхиных. А возможность получить дополнительный заработок всегда ее радовала.

            Однажды, 9 мая, в первую годовщину победы над фашистами, подвыпивший Анатолий взял бутылку водки и пошел по всем этажам поздравлять соседей.

            Заглянул он и к Клаве.

            Девушка, недавно закончив работу, уже умылась и переоделась. Она пила чай и слушала концерт по радио, когда ввалился пьяный сосед со словами:

            – Клавочка, поздравляю с победой. Хочу выпить с тобой.

            Та не знала, как ей поступить, выгнать же фронтовика не решилась.

            «Выпьет и уйдет» – подумала она и поставила два стакана на стол. Рюмок и стопок в ее доме не водилось. Анатолий разлил по стаканам остатки водки, получилось не более, чем сорок граммов в каждом.

            Чокнулись. Выпили. Клава, морщась, схватила недопитый чай и сделала большой глоток. Стало легче.

            – Не буду больше беспокоить и удаляюсь – сказал незваный гость, открывая дверь.

            – До свидания, Анатолий Петрович.

 

 

            Этот неожиданный визит не прошел бесследно для Матюхина. Он первый раз увидел Клаву не в спецовке, а нормально одетую. И она показалась ему очень симпатичной, что впрочем, было и на самом деле.

            Анатолий стал часто заходить на первый этаж. Сначала, якобы по делам. Но почему-то всегда у него в карманах случайно оказывались конфеты или шоколад.

            Их отношения начали сближаться. И, когда Анатолий в конце лета отправил жену и дочку к своим родственникам на Азовское море, случилось то, что неминуемо должно было произойти.

            Далее события развивались стремительно.

            Клава забеременела, о чем и сообщила Анатолию. Тот же, не придумав ничего лучшего, все рассказал жене. Скандал разразился грандиозный.

            – Уходи к своей дворничихе – кричала в сердцах Вера Ивановна.

            Несколько дней супруги не разговаривали. Каждый думал, каким образом выйти из сложившейся щекотливой ситуации. В итоге Вера взвесила все «за» и «против», после чего позвала мужа на семейный совет.

            – Если разведешься – как профессиональный трагик начала она выдавливать из себя хорошо заученные и отрепетированные фразы – тебя за это на службе по головке не погладят. Партбилет может, и оставят, но строгача влепят за милую душу. И тогда смело ставь крест на своем продвижении по службе… Предлагаю поступить разумно, то есть не разводиться. Материально своему второму ребенку помогать будешь неофициально. А к Клавке – ни ногой, тогда, может быть, прощу – смахнула слезу Вера.

            Главная же причина в этой речи упомянута не была. Простая арифметика: лучше отдать 25% мужниной зарплаты, чем самой получать столько же в то время, когда остальные три четверти достанутся коварной разрушительнице семьи.

            У Анатолия не было выбора. В то время он жил ожиданиями получения очередного звания. Уговаривать Клаву на криминальный аборт было страшней развода. А самое главное то, что даже в случае развода с Верой, заключать новый брак, в его планы не входило. Он часто мысленно повторял: «Бабу менять – время терять».

 

 

Клаву, конечно же, шокировало предложение, принятое на семейном совете четы Матюхиных. Не зная, как поступить, побежала советоваться к Тосе. Некому больше было поплакаться.

Та сначала посочувствовала, предложила написать на службу жалобное письмо, но затем уверенно сказала:

– А чего тебе дуре надо еще? Четверть майорской зарплаты гораздо больше твоего дворницкого оклада. Заживешь, как сыр в масле… Эх, мне бы такое свалилось.

            – Так у тебя вроде все и так хорошо – вытерла слезы Клава – Помню, с женихом знакомила, обещала на свадьбу позвать.

            – Какая, к лешему, свадьба?! У меня этих женихов уже с десяток перебывало. Вертятся вокруг да около, пока в койку не пустишь… Верно, люди говорят, что нормальных мужиков война поубивала – Тося шлепнула ладонью по коленке – Пошли на кухню. Выпьем по рюмочке за нашу бабью долю. Хозяину хороший коньяк прислали из Дагестана.

 

 

            Сентябрьским прохладным днем, сидя во дворе на скамейке, Клава убаюкивала ребенка. Руки уже начинали уставать, когда младенец наконец-то закрыл глазки. Неожиданно, как из-под земли, выросла фигура Анатолия:

            – Здравствуй, Клава. Мальчик, девочка?

            – Здравствуй. Девочка.

            – Как назвала?

            – Пока еще не регистрировала. Думаю.

            – А знаешь – вдруг осенило Матюхина – мы ведь с тобой первый раз по-человечески поговорили в День Победы. Помнишь?..

            – Я все помню…

            – Назови ее Виктория.

            – А есть такое имя? Первый раз слышу.

            – Есть и означает: Победа. Вот и пусть одерживает в жизни победы. А это тебе – он протянул довольно солидную пачку денег.

            «Да, Тоська была права» – подумала Клава…

 

 

            Приближались летние каникулы.

            Седьмой «А» постоянно обсуждал предстоящую поездку в Кингисепп. Она должна была состояться, благодаря новой классной руководительнице Кире Васильевне, уже девятой по счету.

            Трудно поверить, воспитательницы менялись одна за другой. Даже первые четыре года, которые у всех остаются, как воспоминания о первой учительнице, были разделены пополам. После второго класса ушла на пенсию Мария Порфирьевна, получавшая образование еще в дореволюционной гимназии. На смену ей пришла молодая выпускница педагогического училища Антонина Михайловна.

            А, начиная с пятого, классные руководители менялись, чуть ли не каждую четверть, что очень разболтало дисциплину учащихся.

            В результате на седьмом году обучения очень деликатная химичка выдержала всего одну четверть и отказалась от классного руководства. Вот тогда и появилась Кира Васильевна – преподавательница физкультуры. У нее получилось – класс в руки взяла быстро и держала долго.

            Именно она сумела договориться с дирекцией о том, чтобы седьмой «А» не участвовал в июньских ремонтных работах в школе, а выехал на десять дней под Кингисепп и там поработал на прополке.

            Ожидание начала этого события тянулось очень медленно.

            И, вот наконец-то, учебный год закончился.

            Вика долго стеснялась обратиться к Кире Васильевне со своим предложением, суть которого заключалась в том, что не нужно готовить на кухне всем по очереди, если делать это способна она одна.

            – Знаешь, мысль хорошая – сказала учительница, когда Вика наконец решилась задать ей свой вопрос – Но одна ты не справишься. Будем назначать каждый день дежурных. Мальчишки будут колоть дрова, приносить воду из колодца, а девчонки мыть посуду. А твою работу я сама проконтролирую.

 

 

            Огромный барак, стоявший на берегу озера, был разделен на два отсека, и каждый имел свой вход. Сразу определили, где мальчики, а где девочки. Летняя кухня с примыкающим к ней длинным столом с двумя скамьями находилась рядом. Все это сооружение стояло под общим навесом.

            Моментально все приступили к организации быта. Девчонки занялись уборкой помещения, мальчишки таскали воду, подбивали гвозди, местами торчащие из нар.

            Женька Мазаев колол дрова. Это занятие ему нравилось гораздо больше, чем все остальные, которыми занимались его одноклассники.

            – Все, что есть съестное, несите на кухню – дала команду Кира Васильевна.

            – Абсолютно все? – спросил Свирский.

            – Если не жалко – был ответ.

            Тем временем Мазаев растопил печь. Тяга была хорошая, и огонь быстро набрал силу.

            – Может, я сварю кашу? – спросила Вика – Мы же привезли с собою гречку.

            – Вари – сказала учительница – Только делать это надо быстро. Скоро будет темно. А электричества здесь нет.

            Девочка с удовольствием взялась за порученную работу. Быстро промыла крупу, залила водой, бросила соль и попросила Мазаева (очень неохотно) помочь ей поставить котел на огонь.

Далее, пошла разбираться с продуктами, принесенными ребятами. Здесь были и колбаса, и сыр, и разнообразные консервы. Вика решила сделать из всего этого множества бутерброды. Затем нарвала листья лопухов, ополоснула их и разложила по столу, соорудив на каждом небольшую стопку бутербродов. Пока варилась каша, она умудрилась и чай заварить.

Весь класс, с восхищением наблюдая, как колдует Вика, выстроился с мисками и ложками в руках. Каша получилась рассыпчатой. Вика щедро раздавала порции, украшая их кусочками сливочного масла.

            От ужина все были в восторге.

            Потом девчонки помыли посуду, а мальчишки развели костер. Все собрались у костра и долго пели под гитару.

 

 

            Наутро, проснувшись рано, Мазаев сделал традиционную для себя утреннюю пробежку до туалета и окунулся в озере. Возвращаясь назад, он увидел, как Вика пытается разжечь печь, и у нее ничего не получается. Женька быстро исправил положение.

            – Слушай, Мазай, у тебя все получается. Подежурь со мной сегодня, а то назначат в помощники кого-нибудь вроде Свирского, и останутся все голодные – попросила Вика.

            – А-а-а! – с восторгом вскрикнул Мазай – Кира не назначила дежурных! Бывает, что и она забывает… Хорошо, согласен за одну добавку. Кстати, что у нас на завтрак?

            – Придется варить «геркулес» на воде. К сожалению, это – не очень вкусно. Молока-то у нас нет.

            – А сгущенка пойдет?

            – Можно.

            – Тогда жди, я у кого-то три банки видел.

            Женька растолкал Свирского:

            – Вовик, проснись!

            Тот недовольно открыл глаза.

            – Гони сгущенку.

            – Зачем?

            – В кашу надо.

            – А если не дам?

            – Пожалеешь об этом и очень скоро.

            – Старик, не кипятись. No problems…

            Когда Кира Васильевна проснулась и увидела, что Вика кухарит, а Мазаев наколол столько дров, что должно хватить не на один день, то была жутко удивлена.

            «Надо же?! – подумала она – А я предполагала, что эти двое доставят мне хлопот больше всех».

 

 

            Шли дни. Быт наладился. Ребята по четыре часа в день работали в поле. После обеда придумывали развлечения, гуляли, играли в футбол и волейбол. Но больше всего им нравилось вечерами устраивать танцы под патефон, привезенный Валей Худышевой. Поначалу, только девочки составляли танцевальные пары. Мальчишки, стесняясь такого занятия, прикрывали свою неловкость тем, что слушали по Сашкиному приемнику «Турист» футбольные репортажи из Чили. Но батарейки быстро сели, и постепенно мужская половина присоединилась к женской.

            В общем, жили дружно и весело.

 

 

            Таня Рогозина, вплотную подойдя к Вике, очень тихо проговорила:

            – Знаешь, завтра у Мазаева день рождения. Поговори, пожалуйста, с Кирой, чтобы она разрешила приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин, а я тебе помогу…

            – Она уже сама мне об этом сказала – прервала Вика Танину речь, совсем перешедшую на шепот – Будет праздничный ужин. Не переживай. А какой? Это – мой секрет. Значит помощь не нужна… Когда же ты прекратишь сохнуть по нему?! – уже совсем не тихо добавила Вика – Он даже на тебя не смотрит, а на танцах тискает всех подряд. Бабник проклятый!

            Таня спокойно выслушала, повернулась, медленно пошла прочь. Затем мгновенно перешла на бег. Бежала до тех пор, пока не оказалась одна на лесной поляне…

 

 

            На следующий день после обеда все начали готовиться к вечеру. Не участвовал в этом только Женька. Его гнали отовсюду. Поэтому, когда он исчез, все только обрадовались.

            Он же сам решил подготовиться к празднику. Пошел в магазин, где купил бутылку массандровского портвейна, которую спрятал в кустах у озера.

            Стол получился шикарный. Вика постаралась на славу.

            К традиционной картошке с тушенкой прибавился винегрет и множество бутербродов не только с колбасой и сыром, но также с шоколадным маслом и повидлом. Еще на столе присутствовали конфеты, печенье, вафли и много лимонада. Все это украшалось полевыми цветами в импровизированных вазочках, сделанных из консервных банок.

            Чокались лимонадом, поздравляя Женьку с четырнадцатилетием. Никому не было скучно. Насытившись, вынесли патефон, и под звуки популярного танго «Маленький цветок» началась танцевальная часть вечера.

            Исчезновение четверых парней обнаружили не сразу. А, если бы среди них не было виновника торжества, то и не заметили бы вовсе. Но мальчишки выдали себя сами. Неизвестно зачем, выстроились в шеренгу и, передвигаясь строевым шагом, то ли пели, то ли орали:

 

                «…Парни, парни, это – в наших силах

Землю от пожара уберечь!

Мы – за мир, за дружбу, за улыбки милых,

За сердечность встреч…».

 

Направление движения было устремлено как раз туда, где их уже встречали не только друзья, но и учительница. Встретившись с ней глазами, Розенфельд, машинально продолжая игру на гитаре, пение прекратил. Блохин просто споткнулся. Маленький Свирский и высокий Мазаев, не замечая педагога, продолжали маршировать, как ни в чем не бывало. Почти по двести граммов вина на брата явно начинали работать.

            Напряжение росло. Кира Васильевна уже собиралась высказать свое мнение о случившемся, но не успела. Неожиданно, сама того не ведая, Вика разрядила ситуацию. Она не поняла, что ребята выпили, а заметила только то, что именинник появился. Это и заставило ее вытащить из печки и поставить на стол пирожки. Тем самым неожиданно внимание с одного объекта было переключено на другой.

            – Ладно, закусывайте – только и смогла сказать учительница перед тем, как удалиться.

            Когда съели пирожки, танцы возобновились. Мазаев был неудержим. Он с такой силой прилеплял к себе девчонок, что те всем своим телом ощущали его мускулатуру. Но никто из них не пытался освободиться из его тисков, кроме Таньки Рогозиной.

            – Мне больно – тихо шептала она.

            – Извини – серьезно отвечал Женька, но руки не ослаблял.

            А Сашка Розенфельд ни на минуту не покидал Вику. В отличие от Мазая он танцевал элегантно. Движения его были красивы. Да и у Вики все очень хорошо получалось. Ребята с восторгом любовались ими.

 

 

            На следующее утро Женька проснулся, как всегда, рано и пошел купаться. Делал он это каждый день, невзирая на запрет. Дело в том, что озеро кишело водоворотами, и люди в нем часто тонули. Естественно – ни одна душа не знала о Мазаевских утренних заплывах. В том числе и Вика, ежедневно видевшая его с мокрыми волосами, когда он приходил на кухню развести огонь и наколоть дров, пока остальные еще спали. Кстати, оказывать помощь Вике Женьку никто не заставлял. Так сложилось с первого дня. А всех остальных такое положение вещей очень устраивало – дежурным не надо было рано просыпаться.

            Но, накануне, после веселья осталась немытая посуда. Вика, решившая никого не беспокоить из-за такого пустяка, сама проснулась раньше всех и отправилась на кухню. По нелепому стечению обстоятельств она раскрыла тайну Евгения Мазаева:

– Теперь понятно, почему у тебя каждое утро мокрая голова. Я думала, ты так умываешься…

– Надеюсь, никто об этом не узнает – широко улыбнулся нарушитель запрета.

Любой из тех, кто хотя бы чуть-чуть знал Мазаева, хорошо усвоил: улыбка и смех совсем не означают, что он шутит. Вика, не будучи исключением из этого правила, быстро поняла серьезность Женькиной просьбы. Но больше понравилось ей, когда он добавил, также не шутя:

– А я помогу тебе мыть посуду.

Спустя немного, во время мытья посуды, сама, не зная почему, Вика спросила:

– Тебе нравится Таня Рогозина?

– Да! Мне нравится Рогожка, также мне нравятся Ша и Шу, я – без ума от Худышки, влюблен в тебя, Вика, и еще во многих, очень многих, других – как телеграф отстучал Женька.

– А серьезно? – не унималась Вика.

– А серьезно я на такие вопросы не отвечаю. Давай, закончим дискуссию.

Вика мысленно послала его подальше. Воспоминания о вчерашнем вечере, особенно танцы с Сашкой, быстро вытеснили из головы все остальные мысли. Розенфельд сегодня не идет на прополку, он – дежурный по кухне.

«Между завтраком и обедом всегда есть парочка свободных часов – думала Вика – Попрошу его взять гитару. Вместе попоем…»

– Молодцы, – прервал приятные Викины размышления голос Киры Васильевны – не ожидала. И завтрак готов, и посуда – чистая. Даже свежие цветы поставили.

– Рады стараться, Кира Васильевна – отрапортовал Мазай.

– Ты, ведь, нормальный и серьезный. Все у тебя хорошо получается. Но сюрприз можешь преподнести в любую минуту. Вчера, например. Ну, неужели, нельзя без этого?

– Можно, но с этим интересней.

– Если такое повторится…

– Не повторится. Не успеть. Завтра уезжаем…

 

 

Когда, после завтрака, ребята ушли на работу, Розенфельд с Викой быстро вымыли посуду.

– Теперь можно и отдохнуть – подытожила результаты труда Вика.

– Отлично! – Сашка побежал за гитарой. Когда вернулся, Вика запихивала в авоську байковое одеяло.

– Загорать пойдешь? – спросила она.

– Пойду.

 

 

Посреди лесной поляны на траве валялась гитара. Рядом, лежа на одеяле, крепко обнявшись, целовались Вика с Сашкой. Делали они это по-детски, неумело, но каждый чувствовал себя взрослым. Первый в жизни поцелуй у того и другого – редкое совпадение. Оба – в восторге. Ничего вокруг не существует, одни – на всем белом свете. Да и как они могли видеть, что творится вокруг, если глаза закрыты от удовольствия?..

А вот другие глаза были открыты и очень даже широко. Глаза их учительницы, стремительно приближавшейся. Но влюбленные, как не видели ничего, так и не слышали.

– Что здесь происходит?! – громкий, почти кричащий голос Киры Васильевны вернул ребят в реальность.

Застигнутые врасплох мгновенно отпрянули друг от друга и со страхом смотрели на учительницу, продолжавшую отчитывать их:

– Вы, что себе позволяете? Час от часу не легче. Вчера – пьянка, сегодня – поцелуи. А что же вы мне устроите завтра?

– Завтра поедем в Ленинград – наивно и, не до конца понимая, что невольно цитирует Мазаева, пробормотала Вика, вызвав тем самым у Сашки легкий смешок.

Дразнить гусей – дело неблагодарное, лучше бы она промолчала…

 

 

Обед заканчивался. Четверка «пьяниц», как их уже успели в шутку окрестить одноклассники (фантазии на большее не нашлось), отошли в сторонку, улеглись на травку и начали что-то обсуждать, совсем не подозревая, что этим самым только «подбросят дрова в костер».

«Не дай, бог, придумают еще что-нибудь. Пусть только попробуют… Пожалуй, самое время провести собрание. Выдам всем сестрам по серьгам, а то, глядишь, и осюрпризят перед самым отъездом» – волновалась учительница, наблюдая издалека за уединившимися ребятами.

Хорошо, что те были далеко.

А мальчишки с интересом слушали Розенфельда. Правильнее сказать, слушали только Мазаев и Свирский, и то далеко неодинаково. Блохину до сих пор было плохо от вчерашнего стакана вина. Юркино здоровье – особая статья.

Сашка, чуть ли не брызгая слюной, делился своими впечатлениями, оставшимися после Викиных поцелуев.

Вовик все время перебивал вопросами:

– А где в это время была твоя правая hand?.. А ноги étaient-ils ensemble?..

Розенфельд с удовольствием отвечал на любые вопросы.

«И зачем он все это рассказывает? – рассуждал про себя Женька – Я на его месте молчал бы, как рыба». Тут же, поймав себя на том, что еще ни разу не был на Сашкином месте, разозлился и вслух почти крикнул Вовику:

– А, что ты не спросишь, стоял ли член?!

– Еще как стоял – пролепетал Сашка…

 

 

Собрание началось. Оно проходило в так называемой столовой. Все четверо провинившихся стояли перед классом и в глубине души чувствовали себя героями. Учительница, не очень старалась в подборе выражений, отчитывая их. Больше всех досталось Блохину:

– Ты-то, зачем ввязался в эту историю? С твоими-то болезнями. До сих пор бледный, как молоко!

Свирский погладил Блохина по голове:

– Бедный Юрик, как бы сказал Шекспир.

Легкий смех прокатился среди ребят.

– Смейтесь, смейтесь – продолжала Кира Васильевна – только запомните, теперь ни в один поход я их не возьму.

– Да не вкусно это. Не будем мы больше – не унимался Вовик.

– Скажи, что и меньше не будешь – шепнул ему Сашка.

Свирский, уже переведя шутку Розенфельда на английский язык, собрался сделать это вслух, но хватило ума промолчать.

В итоге, «заклейменные позором» мальчишки сели на свои места. На этом, как все и полагали, собрание завершится, но, совсем неожиданно для ребят, учительница, неудовлетворенная результатом, продолжила:

– Вчера мы всем классом отметили день рождения, а теперь начнем готовиться к новому празднику. Скоро предстоит гулять на свадьбе. Будем выдавать Петрову замуж за Розенфельда.

Все переглядывались, ничего не понимая.

Ну а Вика с Сашей были готовы провалиться сквозь землю.

– Расскажите-ка всем, милые новобрачные, чем вы занимались сегодня на лесной поляне?

Сидевшие друг с другом рядом, те, к кому были обращены эти слова, низко опустили глаза. На щеке у девочки слеза прочертила мокрый след.

– Смелее же! Давайте рассказывайте. Все ждут.

Поднялся Мазаев:

– Кира Васильевна, пусть ничего не рассказывают. Нам – неинтересно.

– Кому как – ляпнул Свирский и тут же получил легкий подзатыльник от стоящего рядом Женьки.

Реакция учительницы была незамедлительной:

– Ты за всех не расписывайся. Это – во-первых, а во-вторых – не распускай руки.

Ответ Мазая на сей раз прозвучал в мертвой тишине:

– Хорошо, говорю за себя: мне это – неинтересно. А, что касается «во-вторых», то за пошлые намеки в приличном обществе принято бить морду.

Перешагнув через скамью, он, не дожидаясь педагогического вердикта, пошел, удаляясь от неприятного для него судилища.

Тишина исчезла в мгновение. Мазаевские слова оказались зажженной спичкой в бочке с порохом. Возмущение просто висело в воздухе. Но, на этот раз, возмущались не поведением Розенфельда и Вики, как желала того классная воспитательница. Всем было не по себе от слов учительницы. Молчали только униженный Свирский и закадычная Викина подруга Валя Худышева. У нее свой взгляд был на мораль.

Даже обычно молчаливые подружки Ша и Шу (Лариса Шаврина и Тамара Шумина) набросились на Сашку, требуя от него заступиться за Вику. Другие, особенно девочки, просили Киру прекратить разговор на такую щекотливую тему.

– Это их личное дело – выкрикнула Таня Рогозина.

– Личное?! – прозвучало возмущение – А за последствия кто ответит? Кто перед родителями оправдываться будет?..

– А мне мама говорила, что от поцелуев дети не рождаются – серьезно произнес неизвестно откуда появившийся Мазаев.

После его слов вроде бы возникла возможность для наступления развязки. Но учительница не желала заканчивать задуманное побежденной. Но достойного ответа не получилось.

– Грамотный, все знает – только и смогла сказать она.

– Испокон веков на Руси грамотность в укор ставили – ухмыльнулся Женька и спокойно сел на свое место…

Ни на это надеялась Кира Васильевна. Она думала, что, как обычно, слегка унизит виновных. В итоге класс над ними посмеется, а под конец собрания услышит слова доброй учительницы, обещающей все забыть. Но дети выросли, и с самого начала развитие событий не пошло по задуманному сценарию. С четверкой «пьяниц», а затем и с «целующимися» вышел полный провал. Впервые класс не только был не согласен с нею, но и вслух об этом говорил.

– Хорошо, – голосом, не терпящим возражений, вынуждена была учительница попытаться хоть частично спасти положение – сейчас закончим. Продолжу я этот неприятный разговор в Ленинграде, на родительском собрании, как только вернемся.

 

 

– Мазай, а ты – молодец.

– И ты, Рогожка – не промах.

Эти комплименты прозвучали, когда их авторы случайно оказались с глазу на глаз после собрания.

 

 

Автобус приближался к Ленинграду.

Ребята на протяжении всей дороги обсуждали весело проведенное время. Но никто из них, даже косвенно, не вспоминал про выпивку и Вику с Сашей. В основном говорили про экскурсию в Нарву и Ивангород.

 

 

Вернувшись с родительского собрания, Клавдия Викентьевна, очень волнуясь и с огромным трудом, смогла сказать Вике:

– Рано тебе, дочка, целоваться с парнями. Подрасти немного. Это не убежит…

 

 

Каждое лето Вику забирала к себе в деревню бабушка. И ее единственной внучке очень нравилось так проводить каникулы. В деревне Москва Порховского района Псковской области, летом всегда собиралось много ребят. К своим родственникам они приезжали из Ленинграда, Пскова, Новгорода, а также и из Москвы, которая столица. Этих в шутку называли – дважды москвичи Советского Союза.

Время проводили весело – загорали, купались, ходили в лес за ягодами и грибами.

Но подобные развлечения отодвинулись на второй план, когда у Вики проявился интерес кухарить. А наличие русской печи еще больше притягивало ее к этому занятию. Какие вкусные получались щи, которые сутками не остывали, и не нужно их разогревать каждый раз перед подачей на стол. А жаренная на сале картошка! Такую румяную и хрустящую на газе не приготовишь.

«Скорее бы закончить восьмой класс и поступить в училище» – постоянно говорила себе Вика. Но этим летом еще одна мысль всегда была с ней: «Чем сейчас занят Сашка? Вспоминает ли меня?»

Розенфельд же за все лето ни разу даже не вспомнил о Викином существовании.

Он дни напролет гонял мяч, бренчал на гитаре, увлеченно вместе с отцом копался в недавно купленном «Запорожце» и иногда помогал родителям обрабатывать шесть соток.

 

 

Первого сентября, встретив предмет грез своих, сердце девушки сжалось. Но в ответ на восторженную улыбку прозвучало сухое: «Привет, Вика». Через два дня, сам того не желая, Розенфельд нанес второй удар, забыв поздравить, хотя бы самыми простыми словами, с днем рождения. Не дожидаясь следующих сюрпризов, Виктория Петрова поняла, что надо заканчивать мечтать.

Этому вовремя помог Юрий Монахов, вернувшийся из очередного плавания. Он буквально завалил Вику подарками на ее пятнадцатый день рождения. Подарки были взрослыми: модные наряды, косметика и даже колготки, о существовании которых имела представление, и то туманное, очень малая часть советских женщин.

Разумеется, что Юра покорил сердце девочки не только заморскими дарами. Они – лишь дополнение к красивым ухаживаниям. Он строил жизнь строго по плану, им самим начертанному.

После семилетки – мореходка. Затем – заочная «Макаровка», совмещенная с заграничными походами. До ее окончания есть еще целых три года. За это время надо продвинуться по работе, то есть получить место штурмана или старпома, как минимум. И только потом, стоя твердо на ногах, можно будет обзавестись семьей. Но о кандидатуре будущей супруги следует уже подумать.

Вот выбор и остановился на Вике. Как раз через три года ей будет восемнадцать. За этот промежуток времени надо воспитать ее женщиной, достойной в качестве супруги войти в его дом, коим являлась соседняя комната в коммуналке.

Начались встречи и расставания с длинными письмами из-за границы. Они-то окончательно и ликвидировали мысли об Александре Розенфельде. Пробудилась любовь к взрослому парню, которому уже двадцать три, а не четырнадцать, как большинству ее одноклассников.

 

 

Подходила к долгожданному концу учеба в восьмом. Близились экзамены, когда Вика решилась сообщить Юре о своих планах. Подробно рассказала о том, каким образом состоялся выбор профессии. А закончила свое длинное повествование такими словами:

– Я буду просить, чтобы меня направили на твой кораблик.

«Наивная девочка» – подумал Юрий. Он-то хорошо знал о женской участи в море:

 

Если хочешь жить в уюте,

Спи у капитана в каюте.

Хочешь быть хозяйкой дома,

Спи в каюте у старпома…

 

Монахову пока было далеко до старпома. Еще дальше до капитана. В море лишь изредка перепадали ему кусочки интимных радостей… Но, чтобы его жена… Нет, об этом и речи не может быть!..

– Ну, что ты молчишь? – как сквозь сон услышал Юра.

– Викуся – так он обычно ее называл – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Никто нам не разрешит находиться на одном судне.

– Почему?

– А чтобы мы не сбежали. В результате – разные суда, разные рейсы. То есть, ты – в море, я – дома. Или наоборот, я – в море, ты – дома. Еще смешнее, если оба – в море, но в разных концах планеты. Чуть получше, если вдруг окажемся вместе на суше при условии, что это в пределах Советского Союза. Например – в Калининграде и во Владивостоке. Можно тогда кому-нибудь из нас на денек прилететь в гости… Даст Бог, встретимся раз в году на пару недель, и опять каждый в свою сторону. Посуди сама, разве это семья?

– Семья?.. Ты собираешься на мне жениться?

– Я же люблю тебя и с нетерпением жду твоего совершеннолетия.

Об этом Монахов заговорил впервые.

До сих пор он часто называл ее «любимой». Они много времени проводили вместе. При этом страстно целовались, но до физической близости не доходило. Юра берег девушку. Он ее растил для себя. Вика, в свою очередь, смотрела на него, как на нечто заоблачное. Еще бы, взрослый мужчина влюблен в нее, сопливую восьмиклашку.

– Лучше выбери какой-либо техникум. Можно училище. Например педагогическое или медицинское… Хватит в семье и одного моряка – подвел итог Юра.

«Опять говорит о семье» – с радостью про себя отметила Вика, а вслух торжественно произнесла:

– Я сделаю все, как хочешь ты!

Никуда она поступать и не пыталась. Была уверена, что провалится. Осталась в школе. Здесь девушке предложили выбрать специальность чертежницы. Эта профессия мало кого привлекала, и на нее брали всех, даже, не глядя на оценки.

Вике же это было абсолютно безразлично…

 

 

Шла усиленная подготовка к очередному дню рождения. На этот раз к шестнадцатому. Поначалу Вика собиралась отметить его только с Юрой и мамой. Потом решила позвать отца и сестру с мужем. Но получилось по-иному.

Юру неожиданно, правда с повышением, перевели на другое судно и отправили в рейс. Когда же Вика поднялась на второй этаж к сестре Юльке, то узнала, что отца лучше не тревожить, ибо он уже неделю не «просыхает», ну а сестра с удовольствием придет без мужа, у которого режим работы – сутки через трое.

– А ты собери своих одноклассников, только немного. Комната у нас – маленькая – посоветовала мама – Я не буду вам мешать. Схожу к Тосе в гости, давно зовет…

 

 

Праздничным утром почтальон принес телеграмму из Амстердама с горячими поздравлениями. Чуть позднее доставили посылку с цветами, шампанским и прочими яствами. Все это Вика аккуратно сложила на маленький столик в углу комнаты – пусть все узнают, какой у нее Юра.

Гости пришли почти одновременно.

– Кингисепп отдыхает – сделал вывод Розенфельд, увидев красиво оформленные блюда закусок, вызывающие огромное желание поскорее оценить их на вкус.

Даже не потребовалось приглашения к столу, все расселись самостоятельно. Слово взял Мазай:

– Дорогая Виктория, мы поздравляем тебя, как первую в нашем классе обладательницу документа под названием «Паспорт». Быть в чем-либо первой – значит победить! Вот, я и предлагаю выпить за тебя и за другую викторию, которая пишется с маленькой буквы и в переводе с латыни означает победу. За твои победы в жизни, чтобы их было много!

Все подняли бокалы с шампанским, чокнулись и осушили их. Даже Лисин и Блохин сделали по глотку.

– Нет Свирского, так ты решил поучить нас иностранным языкам – съязвил Лиска.

Дальнейшее действие пошло по стандартному сценарию: застолье, песни, танцы. Двенадцать человек в пятнадцатиметровой комнате совсем не ощущали тесноты.

В этот день Вика еще и не предполагала, что присутствует на последней вечеринке со своими одноклассниками. Точнее будет сказать – предпоследней. Через три года состоится еще выпускной вечер, когда она встретится с этими ребятами не на уроках. Для нее настало время, в котором никого кроме Юры не существует. То есть, все, что с ним не связано, полностью лишается ее интереса.

Сейчас же Вике нравилось все. И то, что гости не чувствовали себя скованно, как это наблюдалось около года назад на дне рождения у Вали Худышевой. И то, что ее сводная сестра быстро перезнакомилась со всеми и никого не смущала своим «солидным» возрастом. Наоборот, она пользовалась успехом у мальчишек, так как во время танцев очень сильно прижимала к партнеру свои пышные формы.

– А не слишком ли здесь ярко? Предлагаю оставить только настольную лампу – Валерка убрал верхний свет.

Полумрак устроил всех. Темнота – друг молодежи. Поговорка – очень подходящая для танцев.

Сашка пригласил именинницу. Продолжительная мелодия замучила его из-за безуспешных попыток покрепче обнять Вику. Когда музыка смолкла, было сказано:

– Лучше потанцевать с твоей сестрой, она никого не отталкивает.

Но и здесь Розенфельда ожидало разочарование. Юлька уже несколько мелодий подряд находилась в тесных объятиях Мазаева. Со стороны хорошо было видно, что с не меньшим темпераментом, и она отвечала ему полной взаимностью. О чем они шептались, не слышал никто, пока Юлька вслух не заявила:

– Пора отдохнуть. Пошли, покурим.

Взяв Женьку за руку, она повела его на лестничную площадку. Такой поворот событий удивил. Только двое из присутствующих курили – Щепкин и Голован. А некурящий Мазаев покорно идет на перекур. Почему?

Даже, если кто и захотел высказаться по этому удивительному факту, то не успел бы – из импортного магнитофона зазвучал мотив твиста, ставший религией молодежи шестидесятых. Едва успев долететь до ушей, музыка производила неописуемый эффект. Ноги сами начинали выделывать невероятные коленца. Для чего требовалась хорошая физическая подготовка. Поочередно, прекращая вертеть нижними конечностями, танцоры падали на стулья от усталости. Неоднократно пленка перематывалась назад, пока были силы.

– Давайте попоем – предложила Вика, когда на паркете остались только двое, настолько уставшие, что их движения уже не попадали в такт мелодии – Саша, где твоя гитара?

– Всегда, при мне.

В разгар пения появились Юлька с Женькой. По самым скромным подсчетам их перекур продолжался не менее полутора часов.

– Почему не вижу дыма из ушей? – попробовал сострить Розенфельд.

– Да, за это время можно насквозь прокоптиться – подхватила Рогожка.

– Так ведь, оказывается, Женя абсолютно не умеет курить. Сначала надо было научить – парировала Юлька.

Мазай не проронил ни слова, чем уже который раз в этот вечер удивил одноклассников.

Наблюдательная Вика наклонилась к уху сестры:

– А с какой стати капрон-то заменила?

– Случайно прожгла сигаретой – также тихо прозвучал ответ, но не на ушко, а сквозь зубы, глядя в упор.

То, что Юлия была в других чулках, заметила и Рогозина…

 

 

Как уже не однажды бывало, расходиться начали, лишь с наступлением новых суток. Дружная толпа двигалась по набережной Пряжки, пока не достигли Маклина. Здесь произошла остановка, когда Юлька воскликнула:

– Я-то куда иду?! Мне пора возвращаться… Есть джентльмены, меня проводить?

– Джентльмен у нас один – первым нашел, что ответить Лиска, сделав указательный жест в сторону Мазая.

Когда парочка начала удаляться, Лиска решил, что следует поерничать еще разок, крикнув им вслед:

– Женька, не вздумай больше курить. Это рост останавливает!

Даже Рогозина улыбнулась…

 

 

«Какие все они, еще, дети – рассуждала Вика, когда одноклассники разошлись – Болтают глупости и думают, что шутят по-взрослому. Мой Юрасик – не такой, он – взрослый по-настоящему».

Возвратилась Клавдия Викентьевна:

– Дочка, ты устала. Ложись спать, посуду я сама помою… А это не из ваших ребят длинный парень стоял с Юлькой у подъезда, когда я входила?

– Из наших, мама – ответила дочь, а про себя подумала: «Чертов бабник!»

 

 

Как не банально сравнение хода времени с зеброй, а придумать другое трудно. Да, если и найдется такое, то практическое отличие от полосатого животного – минимально.

Начало светлой белой полосы для Вики Петровой это – время, которое совпадало с возвращением Юры из плавания. Любимый в Ленинграде, уроки тянутся так долго, что кажутся бесконечными. После уроков, прогуливать которые Юра запрещал – бегом домой. Вторую половину дня они уже не расставались, и каждый раз Вику ожидал очередной сюрприз. Фантазия на разнообразие времяпрепровождения у Монахова не иссякала.

По настоянию Клавдии Викентьевны Юра прекратил посещать заведения общепита. Как полноправный член семьи садился за стол вместе с Викой и ее матерью. В общем, со стороны – муж и жена. Исключение – ночное время.

Ну, а что же касалось, темной черной полосы, то она наступала, когда Юра уходил в море. Иногда этот период затягивался на несколько месяцев. Тогда Вика утешала себя простой истиной, – каким бы долгим ни был рейс, окончание его неизбежно. На это время она придумала занятие, помогающее легче переживать расставание. Каждый день писались письма. Сначала в прозе, а затем в стихах. Но до адресата оные не доходили – все уничтожалось на следующее утро…

 

 

Однажды Юрий Монахов, вернувшись из очередного рейса, объявил, что его судно встало на ремонт, и он теперь не покинет Ленинград до конца осени. Случилось это в феврале, когда Вика, можно сказать, уже вплотную приблизилась к окончанию ненавистной ей школы. Слова же, ею услышанные, заставили забыть все неприятности:

– За то время, пока я здесь, мы с тобой должны пожениться. Свадьбу сыграем, как только закончишь учиться.

Вика сияла. Наконец-то случится то, о чем давно мечтала. Подойдя к Юре, она нежно обняла его и ласково прошептала:

– А жить вместе начнем сейчас… Нет, сию минуту!

 

 

О том, что она вошла в статус замужней женщины, Вика никому не рассказала, даже самой близкой подруге Вале. Со стороны же догадаться об изменениях в Викиной и Юриной жизни было невозможно. Только одна Клавдия Викентьевна была свидетелем их сближения. Она, не задумываясь, верила в порядочность Монахова, выросшего у нее на глазах. Про себя восхищалась его упорством и волей, с какими он шел к намеченным целям. О лучшем зяте и мечтать не хотелось. Дочка счастлива, ну а свадьба немного подождет.

Та жизнь, которую планировал Юра, осуществлялась.

Вика, в свою очередь, очень старалась быть примерной женой. Муж – ухожен, накормлен, разве это – не счастье? Если бы еще не ходить в школу! Но однажды Юра разрешил прогулять. На то была веская причина: накануне он узнал, что Вика ждет ребенка.

– Теперь, как человек порядочный, я обязан на тебе жениться – торжественно и шуточно одновременно прозвучала избитая фраза. Про себя же Монахов подумал: «Теперь несколько лет можно быть спокойным, что жена не загуляет. Ни на какую работу после школы не пойдет, будет сидеть дома с ребенком. А у меня в дальнем плавании душа не будет болеть». Этот вариант в его планах также был предусмотрен.

Таким образом, вместо уроков, Вика оказалась на набережной Красного Флота, где вместе с Юрой пришлось простоять полдня в очереди для подачи заявления на торжественное бракосочетание.

Из-за большого количества желающих соединить свои судьбы с выбором дня свадьбы оказалось не все так просто, как хотелось бы. Все дни июля и начала августа оказались занятыми. Конец августа и сентябрь отпадали по простой причине – у невесты к тому времени очень заметно увеличится «талия». Пришлось остановиться на последних числах июня, то есть времени выпускных экзаменов.

– Ничего страшного, если даже день нашей свадьбы совпадет с каким-нибудь из твоих экзаменов. Мы расписываемся в девятнадцать. Успеешь отдохнуть и переодеться. А как только получишь аттестат, поедем отдыхать в деревню. Будешь пить парное молоко. К сожалению, южное солнышко тебе не желательно. Ничего страшного, на Черном море мы еще не раз побываем.

«Какой он – умный и добрый» – думала Вика, ловя каждое слово.

 

 

В день регистрации проводился предпоследний экзамен.

Одиннадцатый «Г» готовился к химии, Виктория Петрова – к торжественному акту. Только за два дня до этого события Валя Худышева узнала о нем. Если бы Вика не доверила лучшей подруге быть свидетелем со стороны невесты, то и для нее все осталось бы тайным.

А так:

– Ты с ума сошла! – чуть не кричала Валентина – Как можно выходить замуж, не окончив школу?..

«Можно – твердила про себя Вика, пока подруга читала ей мораль – Вы-то знаете, небось, только из книг, что такое провести ночь с любимым мужчиной. Слышала, как рассуждаете на эту тему. А я уже – женщина, которая скоро станет матерью. Вы еще мне позавидуете…»

 

 

Обычно мало бывает желающих отвечать на экзамене среди первых. Поэтому Петрову и Худышеву беспрепятственно пропустили вперед.

Честно говоря, ни к одному экзамену Вика специально и не готовилась. Она прекрасно понимала, что «тройку» поставят всегда, а большего и не надо. Выпускные испытания – для тех, кто хочет продолжить учебу. Вот они и борются за каждый балл. Их-то учителя и могут завалить. Ведь для них: «четверка» – неудача, а «тройка»– трагедия. Тем же, для кого хорошие оценки – редкость, на школьных экзаменах успех обеспечен.

Соответственный вывод – Валя волновалась, а Вика думала совсем о другом.

Она вспоминала о том, что, когда другие просиживали над учебниками, ей заниматься подобными пустяками было некогда. Время уходило на шитье свадебного платья, выбор ресторана, стояние в очередях за продуктами…

Когда Валя наконец-то закончила отвечать и вышла за дверь, там ее с нетерпением ожидала Вика:

– Я не буду здесь оставаться до объявления оценок. Пойду. А ты не опаздывай.

– А тебе разве не интересны результаты?

– Ничуть!

Глядя вслед подруге, Валя покачала головой.

А та летела домой, как на крыльях. Придя, быстро скинула школьную форму с белым фартуком, аккуратно повесила ее на плечики и хотела убрать в шкаф до следующего экзамена, но передумала. Достала свадебный наряд. Встала перед зеркалом и начала поочередно прикладывать к себе оба платья. Очень забавное занятие прервала мать, напомнив про парикмахерскую.

 

 

Одновременно к Викиному подъезду прибыли Валя пешком и Юрий Монахов на такси. Жених вышел из машины с огромным букетом белых роз. Кроме него только один Господь Бог знал, с каким трудом и переплатой доставались эти цветы. Костюм на нем сидел идеально. Впервые Вике увиделось, что ее будущий супруг – красивый. Она всегда находила его умным, добрым, заботливым. На внешние данные внимания не обращалось. Теперь же и эта черточка совсем неожиданно обнаружилась, прибавив Вике еще одну дозу и без того хорошего настроения.

К Дворцу на набережной прибыли без опоздания. Вовремя успели пройти все формальности до вызова в зал, где и прозвучало долгожданное: «Объявляю вас мужем и женой!»

 

 

На выпускной вечер Вика надела то же платье, в котором регистрировала свой брак. Фата, разумеется, отсутствовала. На правом безымянном пальце красовалось гладкое золотое кольцо. Оно сразу бросалось в глаза из-за отсутствия на руках других украшений. Секрет закончился.

Слух, а правильнее сказать – проверенный факт, того, что среди выпускников есть замужняя женщина, быстро распространился. Учителя подобного не помнили, в один голос заявляя: «Такого еще не бывало!»

Директор, вручая аттестат, спросил:

– Фамилию взяла новую?

– Да, теперь я – Монахова.

– Аттестат выписан на Викторию Анатольевну Петрову. Предъявлять придется вместе со свидетельством о браке… В общем, поздравляю с окончанием школы и началом семейной жизни.

– Спасибо.

«А если бы все они узнали, что я еще и беременна?!» – рассмеялась про себя Вика.

 

 

Сутки спустя, поезд «Ленинград – Псков» увозил новобрачных в деревню Москву.

Лето в тот год стояло пасмурное. Загорать и купаться не хотелось, что было кстати, так как для беременной женщины такие занятия – нежелательны. Поэтому Вике оставалось лишь полулежать в шезлонге и наблюдать, как бабушка хлопочет по хозяйству и ожидать возвращения из магазина любимого мужа. Все оберегали ее от физических нагрузок.

«Хорошо-то как! – думала она – В школу 1-го сентября не надо. Все! Конец учебе!.. Сколько же я натерпелась за эти одиннадцать лет? Как учителя поднимали меня на смех, когда я что-то не знала. А «дорогие» одноклассники, как будто только этого и ждали. Пальчик покажи, засмеются. Нет, надо все это забыть, как можно, скорее…»

– Виточка – прервала ее размышления бабушка – ты бы пошла прогуляться, встретилась бы со старыми знакомыми. Юрку ты долго прождешь. Сегодня пиво в магазин завезли наконец-то, так он – с мужиками. Пока все не выпьют, не разойдутся.

– Бабуля, мне так хорошо, что ничего не хочу.

– Эх, внучка, внучка, рано ты замуж выскочила. Погуляла бы еще…

– Бабуля, мне – очень хорошо.

– Это, по-первости, Виточка. Правда, что есть, то – есть. Правнуки пойдут, привози. В вашем городе лучше только зимой. Остальные восемь месяцев здесь здоровее.

– Бабуля, милая, я и сама приеду. Вместе будем растить твоих правнуков. Время будет. Юра хорошо зарабатывает и не хочет, чтобы я работала.

– Работать, не работай, а погулять, погуляй…

Старушка осеклась, поняв, что говорит не то. Поэтому поспешила исправиться:

– Нет, конечно, не загуляй. Это – гадко. Просто встреться с друзьями. Посидите, поболтайте…

– Бабуля, мне кроме Юры никого не надо – поставила точку в этом неожиданном разговоре Вика.

– Это – хорошо, внучка – старушка отправилась дальше по своим делам.

«Смешная она – улыбнувшись, задумалась Вика – Откуда ей знать, что друзей-то у меня нет. Если Худышка? Уж, больно, она – правильная… Только зачем она поперлась в университет? Понятно, за своим Лиской. Но он-то – умнее ее. Поступит, а она провалится. Да и без толку все это: для него девчонки не существуют».

 

 

В конце лета в деревню приехала Клавдия Викентьевна. Дочь это очень обрадовало:

– Ты в отпуск, мама? Как здорово! Вместе в лес ходить будем, а то Юра не очень любит грибы и ягоды собирать.

Мать взглянула на Викин живот:

– Уже скоро меня бабушкой сделаешь. Хорошо. А приехала я не в отпуск, а насовсем. Я уволилась. Сама понимаешь, твоя бабуля очень постарела, ей помогать надо. Она уже с трудом справляется и с курами, и с поросятами. От братьев моих какой толк? Жрут и пьют… А главное, не буду мешать вам, молодым. Да и квартира теперь целиком ваша. Располагайтесь, как хотите.

Такое решение жилищного вопроса, оставившее Вику почти равнодушной, очень обрадовало Юру.

 

 

Закончилось лето и в сентябре молодожены возвратились в Ленинград.

– Теперь, мы – семья на своей жилплощади – начал торжественно излагать Юрий – Будем вести совместное хозяйство. Финансовый вопрос решим просто. Мне сберкнижка в море не нужна. Ты откроешь счет, а я переведу на него свои деньги. Завтра же мы проделаем эту операцию, так как через три дня я ухожу в рейс.

Увидев четырехзначное число в графе «вклад», Вика обомлела. Она знала, деньги у Юры есть. Но, что такие, не представляла.

– Не экономь, но и трать разумно – прозвучало наставление мужа – Это тебе тоже пригодится – он протянул Вике четыре книжки чеков для покупки товаров в «Альбатросе» – Там много хороших детских вещей.

 

 

«Хозяйничать, так хозяйничать! – решила Вика – В запасе всего два месяца до родов. Надо все успеть. Буду, как Юрасик, все планировать. Отремонтировать квартиру – раз, купить все необходимое для рождения ребенка – два.

Пришлось долго походить по квартире с портновским сантиметром. Мерила и записывала. Идеи появлялись одна за другой. Кухня оказалась достаточно большой, чтобы выделить угол для ванной комнаты. Правда там была возможность установки лишь маленькой сидячей ванны. Нужна горячая вода, следовательно – газовый нагреватель. Дощатый пол в кухне и прихожей следует застелить линолеумом. В большой комнате – два окна. Можно поставить перегородку, получится и спальня, и гостиная. А комната, где раньше Вика жила с мамой, станет детской. Мебель тоже поменять не мешает…

Окончание ремонта почти совпало с родами. На всякий случай, а вернее, чтобы помочь, из деревни приехала мать. Когда та увидела всю роскошь, сотворенную дочерью, то всплеснула руками:

– Как все красиво! Это Юра тебе велел сделать?

– Нет, мама. Я сама! – с гордостью сказала дочь – Сюрприз и для Юры.

Мать задумалась:

– Так нельзя, дочка. Такие большие траты надо с мужем согласовывать. Тем более, что ты не работаешь.

– Мама, он сказал: не экономь и трать разумно. Я так и поступала. Это же все вперед, ни на один год. Разве не разумно?

 

 

Родился мальчик.

«Юрий Юрьевич появился на свет» – такие слова произнесла Вика для телефонограммы на Кубу. Других имен в ту пору для нее не существовало.

 

 

Однажды, прогуливаясь по двору с Юрой младшим, крепко спавшим в коляске, Вика увидела Валю Худышеву. Та двигалась прямо к ней, но свою школьную подругу, будучи без очков, не узнавала. Не будь оклика, Худышка прошла бы мимо. После непродолжительных объятий и поцелуев прозвучал Викин вопрос:

– Почему не заходишь?

– А ты? – был ответ.

– А у меня – уважительная причина. Я – кормящая мать.

Они обе склонились над коляской. Вика с гордостью и взахлеб стала рассказывать о сыне, пока не заметила, что Валя, как бы между прочим, взглянула на часы. Молодая мать сразу же переменила тему:

– Ну, а ты-то как? С июня не виделись…

– Работаю чертежницей в конторе «Гипродрев». Вечерами занимаюсь. Три раза в неделю посещаю подготовительные курсы, следующим летом буду поступать в «Лесотехническую». В университет больше не сунусь.

– А что я тебе говорила? Потянулась за Лиской? И результат – ты провалилась, а он, небось, поступил.

– Да, он поступил – из глаз Худышки потекли слезы – только его больше нет…

Она вкратце рассказала то, что знала о гибели Геннадия Лисина. Обе ревели. Вика поняла, насколько изолировала себя от одноклассников. За все послешкольное время только Валя изредка появлялась в ее памяти. Больше никто не волновал.

– Представляешь, я его про себя дразнила: «Всезнайка-Зазнайка». Только вслух не говорила.

– И не говори больше никогда – Валя резко повернулась и поспешила к своему дому.

«Кажется, я лишилась последней подруги» – подумала Вика…

 

 

Со дня на день в Ленинград вернется Юра старший. А Юре младшему уже идет четвертый месяц.

Как и всегда, этот период переполнен волнениями. А теперь добавились новые проблемы: как муж поведет себя в роли отца? что скажет о квартире?..

 

 

– Показывай наследника! – были первые слова капитана Монахова, как только супруги переступили порог.

Он хотел добавить что-то еще, но не смог. Дара речи его лишил вид, открывшийся перед глазами: куда он попал? Сердце у Вики сжалось. Юра, не говоря ни слова, сделал несколько шагов по коридору. Неожиданно серьезный взгляд сменился веселой улыбкой:

– Ну, где же мой сын?

– В детской – с трудом выдавила из себя Вика.

– А где детская? – захохотал Юра. Напряжение спало.

– Тише! Ребенка разбудишь…

Они, обнявшись, подошли к колыбельке. Спящий мальчик ровно дышал. Разговор продолжали шепотом.

– А когда он проснется?

– Примерно через час. Время кормления подойдет.

– Давай, не будем ему мешать… Ну детскую я, кажется, уже осмотрел. Пошли, покажешь, какие еще чудеса ты сотворила в мое отсутствие.

Пока осматривалась квартира, Клавдия Васильевна успела накрыть стол. А во время ужина она обрадовала зятя, сказав:

– Завтра же начну собираться назад, в деревню. А летом жду тебя, дочка, вместе с внуком. И Юру тоже жду, если не уйдет в плавание…

 

 

Уже поздним вечером, войдя в спальню, Вика, как ей казалось, сообщила мужу очень важную новость:

– Здесь я еще ни разу не спала. Ждала тебя. А кровать оставила нашу, новую покупать не стала.

После непродолжительного молчания Юра заговорил:

– Раз уж ты начала об этом, то давай расставим все на свои места. Прекрасно, что ты сумела сделать такой грандиозный ремонт. Ты – настоящая жена и хозяйка. Ну а машина подождет.

– Какая машина? – удивилась Вика.

– Думаю «Москвич».

– Зачем?

– Как зачем? В деревню будешь ездить. Меня из рейсов встречать.

– Я же водить не умею…

– Научишься!

 

 

Как уже упомяналось выше, Юрий Монахов просчитывал каждый шаг на несколько лет вперед.

Вот, почему, лишь только сыну пошел четвертый год, он принял твердое решение: «Пора заводить второго ребенка».

Поэтому, прощаясь с женой перед уходом в очередной рейс, был озвучен следующий наказ:

– Если, что-нибудь получилось, тут же сообщи!..

 

 

Вика не чувствовала усталости, хотя позади более четырехсот километров. В два часа ночи Московский проспект пуст, и за рулем полное чувство уверенности за себя. Даже, немного расслабленое состояние.

Свернув на Садовую, она обратила внимание на идущего по тротуару солдата. В левой руке он держал, судя по внешнему виду, тяжелый чемодан.

«Похоже, что уже давно идет пешком – подумала Вика – Наверное, от Московского вокзала. Если по пути, то подвезу».

Поравнявшись с уставшим солдатом, сразу узнала его и тут же затормозила, распахнув дверцу:

– Садись.

Юноша обрадовался. Еще приятней стало ему, когда увидел за рулем молодую симпатичную женщину.

– Мне не далеко. На Писарева – сказал он.

– Знаю – прозвучал ответ.

Удивление моментально сменилось радостной улыбкой.

– Вика?!

– Так точно, товарищ Розенфельд.

Через несколько минут они остановились перед Сашкиным домом.

– Отслужил, или в отпуск?

– Все! Два года – позади.

– А где был?

– В Чехословакии… Слушай – Сашку вдруг осенило – давай, зайдем ко мне. Чаем угощу. Поговорим.

– Беги быстрей домой. Тебя заждались. Я буду только мешать.

– Никому ты не помешаешь. Где сейчас остановился твой «Москвич», обычно стоит наш «Запорожец». Следовательно, старики – на даче.

 

 

Розенфельд весело рассказывал о своих армейских приключениях. Несмотря на то, что он был призван накануне чехословацких событий 1968 года, и даже попав туда, служба его военных действий не коснулась. Вместо автомата в руках его была гитара. Он в составе ансамбля с патриотическим названием «Родина» гастролировал по гарнизонам Центральной группы войск. О том, что происходило в Праге, узнавать ему доводилось из советских газет.

Вика внимательно слушала, прихлебывая сладкий чай, пока не заметила, что Сашка часто бросает взгляд на ее колени. Она проверила, нет ли там дырки? Нет! Все в порядке. Наконец не выдержала:

– Вижу, тебе мои ноги не дают покоя! Два года женщин не видел?

Сашка смутился, но нашел, что ответить.

– Просто, за два года юбки стали короче.

– И тебе, видимо, очень нравится такое направление моды.

– Не у всех. Зависит от ног. У тебя, это – красиво.

«Понятно – сделала вывод Вика – французские колготки – не чулки фабрики «Красное Знамя». Ни одной морщинки, и цвет изумительный».

Но причина была другой.

Сашка уже положил свою ладонь на Викино колено. Губы встретились. Путь назад отрезан…

 

 

Свидания их стали регулярными. Вика клеймила себя последними словами. Но стоило Саше предложить встретиться, отказа в ответ не следовало никогда. Периодически уезжая в деревню, она каждый раз планировала не возвращаться в Ленинград до осени. План этот рушился через пару дней…

 

 

– Это я, открой, пожалуйста. У меня к тебе дело – ответила Вика на обычный вопрос «Кто там?», услышанный ею после нажатия на кнопку звонка.

– Спускайся к себе и подожди полчаса – прозвучал Юлин голос из-за запертой двери – Сейчас не могу, я – не одна…

Минут через сорок сестры сидели друг против друга на Викиной кухне и вели разговор:

– Юлька, мне срочно нужен врач.

– Зачем? Ты не похожа на больную.

– Я подзалетела…

– Ну, и рожай. Монахов все время твердит, что на одном ребенке не остановится.

– Да, твердит, но это – не его ребенок.

– Вот, это – история! А я все удивляюсь, как ты по несколько месяцев терпишь. Оказывается, не теряла времени…

– Да это – впервые… Представляешь, Юрка уехал, а тут Сашка неожиданно нарисовался… Лишь неделю мужа не видела… И началось…

– Всего неделя? Откуда, тогда, уверенность, что не Юркиного носишь?

– Знаю. Можно сказать, проводить не успела, как месячные начались.

– Да-а, здесь не возразишь.

Вика заплакала:

– Стыдно мне, как я могла?

– Экая невидаль – засмеялась Юлька.

– Для тебя может и невидаль, а у меня все по-другому было…

– Именно «было». И у меня когда-то было. А, что прикажешь делать? Николай работает сутки, сутки отсыпается. Проснется и, как бы между делом, минуты три поимеет меня, так, что я даже не успеваю понять, что произошло… И опять, ко мне задницей и сопеть во сне! Ему, видите ли, отдохнуть перед работой необходимо. А я – женщина в самом соку, и организм требует. Вот, и ты поняла это!

– Что поняла? У меня – первый раз…

– Все начинается с первого раза.

– У меня – случайно!..

– Больше месяца продолжается, и каждый раз – случайно?! – Юлька уже не смеялась, она хохотала.

Вике и самой стало понятно, что сказала глупость. Теперь, смешно обеим. Успокоившись, через некоторое время Юлька спросила:

– Скажи-ка лучше, что это за Сашка такой? Я знаю его?

– Видела разок. Помнишь, я отмечала шестнадцать лет? Он…

– Так это – рыженький еврейчик, что увивался вокруг тебя. Прекрасно – осенило Юльку – Твой Юрасик – тоже рыжий. Проблем не будет.

– О чем ты говоришь? Обмануть Юру?!

– Все обманывают. И Монахов твой – не святой.

– Ты-то откуда знаешь?

– Сам рассказывал… – Юлька осеклась, поняв, что ляпнула лишнее.

Вика посмотрела на сестру в упор:

– И когда же?

А ту понесло дальше, да так, будто казалось, уже ничто не может ее остановить:

– А вот тогда, когда мы с ним в моей постельке кувыркались!

Дверь за сестрой захлопнулась…

 «Какая же я дура. Мне уже – за двадцать, а наивна, как девочка… Может Юлька врет?.. Нет, не врет! Все! Баста! Пора смотреть на мир по-другому. Теперь, дорогой Юрасик, получается, что мы – в расчете! Хотя, нет. Пожалуй, я расквиталась с тобой не до конца».

Эти и другие подобные мысли вертелись в Викиной голове, когда она, после ухода сестры, сидела, замерев и глядя в одну точку. Вспомнилось, как, ожидая возвращения мужа, она представляла себя в его объятиях и… мастурбировала…

«К чертям собачьим его воображаемые объятия с искусственным оргазмом? Довольно глупостей. Теперь моя жизнь пойдет по-новому…»

 

 

Далее все закрутилось, как в хорошо отлаженном механизме. Сначала муж узнал, что его «план по второму ребенку» пока не осуществляется (а по Викиным предположениям вообще никогда не будет этого). Затем Розенфельду, на одном из очередных свиданий было доложено об интересном положении его любовницы. Несмотря на Викины увещевания, что можно не волноваться о последствиях, Сашка все-таки, исчез после этой встречи, видимо, удрал на дачу.

«Пора и этого окончательно забыть. Я – не кукла, с которой играют только тогда, когда есть желание».

Ну а последовавшие события складывались уже по воле случая.

Как-то в «Альбатросе» Вика столкнулась со своей старой знакомой. Та тоже – жена моряка. Разговорились. Когда беседа коснулась детей, то Вика сумела удачно воспользоваться темой и «пожаловалась», что хочет второго ребенка, а ничего не получается.

– Так тебе нужна Римма. Классный гинеколог. Правда берет дорого, но оправдано. Все мои знакомые – ее пациентки. Вот тебе ее телефон и адрес. Скажешь, что от меня.

Тут же купив бутылку финского брусничного ликера, блок «Marlboro» и несколько безделушек, Вика направилась к ближайшему телефону-автомату. О встрече договорились сразу же.

 

 

Через несколько дней, после осмотра на предмет последствий аборта, Вика и Римма, уже как хорошие подруги, пили кофе и болтали о жизни. Слегка захмелев, так как на столе кроме кофе был и коньяк, хозяйка решила дать несколько уроков на будущее своей неопытной пациентке:

– Постарайся не повторять таких ошибок. Всем известно; половая связь полезна для здоровья и должна быть регулярной. Но это не означает, что надо трахаться с первым встречным. Или заведи любовника с презервативом, или, в крайнем случае, воспользуйся улицей Мира.

Вика с удивлением бросила вопросительный взгляд на Римму:

– А что это за улица?

– На Петроградской…

– Да, где она находится, я знаю. А вот, чем она мне поможет?

– Ну и ну?! А еще жена моряка! Давай-ка еще по одной, а потом займусь твоим просвещением – Римма, приподняв бутылку, обратила внимание на нетронутую Викину рюмку – Почему не пьешь?

– Я – за рулем.

– Великолепно! Автомобиль – еще один плюс. Да просто то, что надо! – Римма залпом осушила рюмку и подробно объяснила, куда надо подъехать – Там останавливаешься и ждешь. К тебе подойдет юноша и спросит, не нуждаешься ли ты в его услугах. Скажешь: да. Если, разумеется, он тебе понравится. В результате получишь тридцать три удовольствия. Правда, придется заплатить. По-моему – стольник. Зато – полная гарантия от подзалета и болезней Венеры.

– А я-то думала, что проститутками бывают только женщины.

– Наивно так думать. Лично, я знаю только одну сугубо женскую профессию: маникюрша.

 

 

Зерно в благоприятной почве хорошо прорастает.

Риммины советы и явились таковым зерном. Ну а почва, то есть Вика, была превосходно удобрена Юлькой и Юрасиком. Всходы не заставили долго ждать.

Краткосрочная остановка на улице Мира перевернула полностью все Викины представления о взаимоотношениях мужчины и женщины. Оказывается, Юра и Сашка – жалкое подобие того, что называется: хороший любовник. Но самое неожиданное случилось, когда Вика, собираясь уходить, задала вопрос:

– Сколько я тебе должна?

Ответ прозвучал потрясающий:

– Да я и сам готов тебе приплатить, красавица!

Увидев удивление на лице своей недавней партнерши, юноша пояснил:

– Если бы ты знала, как надоели мне бабы от сорока до пятидесяти. А они – основная наша клиентура. Такие попадаются!.. Знаешь что, вот тебе мой телефон – парень быстро записал номер на вырванном из блокнота листке бумаги и, протягивая его Вике, добавил – Будет желание встретиться, звони.

«Игорь» – прочитала она.

– А меня зовут Виктория.

Сразу же созрело твердое решение, что непременно следует позвонить.

 

 

А тем временем Юрий Монахов неплохо проводил время в Гаване. Его судно стояло на разгрузке, а этот процесс на Кубе, в отличие от капстран, мог задержаться ни на один месяц.

Еще одно отличие кубинских рейсов от прочих заключалось в значительном послаблении по части наблюдения за моральным обликом советских моряков. Ну и, как само собой разумеющееся, в каюте капитана Монахова частенько ночевали местные мулатки и креолки. Там их обычно много сбегается к прибытию каждого нового судна.

В общем Юрий грелся на солнышке, ловил рыбу, развлекался. Валюта капала, и это его устраивало. Когда же ему сообщили, что путь в Ленинград пройдет через Южную Америку, то не расстроился и спокойно дал жене телеграмму, из которой следовало, что возвращение задерживается вплоть до Нового года.

На этот раз такое известие Вику лишь обрадовало.

 

 

Огорчало ее совсем другое. Возникла финансовая проблема. Деньги на жизнь, конечно, были. Просто обнаружилось, что за последнее время много потрачено на то, на что раньше Вика себе не позволяла. Походы к гинекологу, обеды в ресторанах и частые поездки в деревню дали о себе знать. Ясно, что у мужа возникнут вопросы, как можно столько истратить, живя в деревне.

Проблема заставила думать.

Все, что было пережито, прочувствовано за последнее время, сконцентрировалось в одном. Стало понятно, что новая жизнь таит в себе много подводных камней. И из всех этих камней удалось обойти только один – отсутствие мужчины в постели.

И неожиданно, как говорится, подлила масла в огонь Юлька, сама об этом не думая. Она решила помириться. Вика также уже давно хотела прервать затянувшуюся ссору, но не знала, как осуществить таковое. И вот, однажды сестра спустилась на этаж ниже. Открыв дверь, Вика, подстегиваемая родственными чувствами, просто обняла свою недавнюю обидчицу. Отношения наладились без объяснений, а разговор принял неожиданный оборот.

– Твое счастье, что у тебя нет телефона – начала Юлька – Вчера звонил твой милый. Просил позвать тебя. А я ему: она же в деревне. Так знаешь, что он мне сказал?

– Что?

– Это – хорошо. Там она не загуляет. А вернется, проследи. Если что, потом расскажешь. Даже подарок за это обещал… Представляешь?! «А ху-ху не хо-хо?!» – подумала я. Ему же говорю, да о такой жене, как у него, можно только мечтать. Мол, вся – домашняя. На уме – лишь ребенок и хозяйство.

– Спасибо, Юля.

– Да, не за что. Я и его предупредила, чтобы гулял поосторожней. А то, найдутся злые языки, жене расскажут. Похоже, что задумался.

Задумалась и Вика:

«Осторожность, и в правду, не помешает»

Вывод напросился сам собой: в свою квартиру никого не приводить, ночевать всегда дома. Злые языки и здесь присутствуют.

В то же время Юлька, сама того не подозревая, еще больше заставила сестру задуматься о будущем. Стало ясно, что совместная жизнь с Монаховым способна рухнуть в любой момент. На какие средства тогда придется существовать? Причем не одной, а с сыном. Понятно – нужна материальная независимость. Но каким образом ее обрести, если до сих пор не работала ни дня?..

Несколько дней размышлений о поисках ответа на этот каверзный вопрос привели к результату. Все разрешила одна фраза, случайно всплывшая в памяти: «Я сам готов тебе приплатить».

«Если профессиональный трахальщик был от меня в восторге – подумала Вика – значит, я должна стоить недешево. Видимо, не меньше, чем юнцы с улицы Мира. А что, может быть попробовать? Только надо все хорошо продумать».

И продумала.

Записав предварительные расходы, Вика обнаружила, как заметно увеличилась сумма, которую надо будет погасить, чтобы муж ничего не заметил.

«А вдруг провалится мой замысел? Что тогда делать?.. А, семь бед – один ответ! Если ничего не получится, выдам Юрасику по первое число! Пикнуть не успеет, прижму к стенке тем, что знаю о его похождениях. Атака – лучшая защита».

Теперь же – в сберкассу. Начинается осуществление задуманного.

Самое трудное – найти квартиру. Но неделя поиска увенчалась успехом. Новостройка Васильевского острова, Наличная улица. Прекрасный вариант: обстановки никакой, ремонта не требуется и плата лишь за полгода вперед.

С мебелью вопрос решился проще, но также потребовал времени.

Также пришлось приобрести запас спиртного и сигарет. Одежда и нижнее белье – в избытке, а вот постельные и туалетные принадлежности были закуплены.

«Если хочешь, чтобы тебе хорошо платили, надо и принимать соответственно» – под таким девизом Виктория Монахова собиралась начать свою деятельность.

Телеграмма мужа о продлении рейса оказалась очень кстати. Оставался вопрос: как быть с сыном? Сентябрь – не за горами, скоро Юрку надо будет перевозить в Ленинград. Пришлось сделать еще один решительный шаг: собрала зимние вещи ребенка и поехала в деревню.

Разговор с матерью оказался более гладким, по сравнению с ожидаемым.

– Дочка, не надо мне ничего говорить – почти шепотом мать прервала Вику, когда та пыталась дать какое-то невнятное объяснение – Я все понимаю и сама, только, не увлекайся. Любовь – любовью, а семья – семьей.

Неприятная тема на этом была исчерпана...

 

 

Уже в третий раз по маршруту Аларчин мост – Михайловский замок и обратно отправилась Вика по Садовой на своем автомобиле. Курсируя по знакомым местам, она внимательно смотрела на тротуар в поисках «голосующих». Людей с поднятой рукой – достаточно много, но ее интересовали только одинокие мужские фигуры. И то – не все…

«Стоп! По-моему, ты-то мне и нужен».

– Девушка, за три рубля не подкинете на Васильевский?

– Подвезу за так, но за все остальное придется заплатить.

Похоже, что мужчина, на вид ему можно было дать лет тридцать пять, в этот момент думал совсем о другом. Викины слова, хотя и, закрепились в памяти, но до конца осознанными не были. Постепенно, как фотография, проявлялся смысл сказанного. «Подвезу…» – мужчина, поправив галстук и бросив портфель на заднее сидение, присел на пассажирское сидение; «… за так…» – удивление; «… но за все остальное придется заплатить» – желание открыть дверцу и выйти. Но неведомая сила заставляет остаться.

– А что подразумевается под «остальным»?

– Вот это – Вика движением пальчика укоротила на пару сантиметров и без того до минимума сведенную по длине юбочку – Только учтите, я – женщина дорогая.

Пассажир колебался.

– Так едем, или нет? – не выдержала Вика.

– Едем, если получу ответы на интересующие меня вопросы.

– Задавайте.

– Куда едем?

– На Наличную улицу, в квартиру с чистой постелью и запасом алкоголя.

– Что означают слова: «женщина дорогая», как это выглядит в цифрах?

– Сто рублей, и все Ваши пожелания будут исполнены. Причем, без ограничения времени.

– И последнее: не ловушка ли это?

– А на этот вопрос ответа не будет. Нет смысла, ведь я могу и соврать.

Мужчина снова задумался.

«Думай, думай – злорадствовала про себя Вика – Понимаю, и хочется, и колется. А денег-то жалко, да, вдобавок, и страшно, оказывается»…

– Поехали – наконец-то услышала она.

 

 

Клиент остался довольным. Еще бы, коньяк, сигареты, свежая постель и полное удовлетворение. Вике это общение удовольствия не доставило, но две пятидесятирублевые бумажки в кармане халатика согревали ее.

Покидая квартиру, довольный клиент спросил:

– А повторить мы сможем?

– Хоть сейчас…

Оставшись одна, она поменяла постельное белье, прибралась и приняла душ. Затем, одевшись, вышла на улицу и села за руль. Рабочий день продолжился…

Вечером, по дороге домой, в голове вертелись самые приятные мысли: «Триста рублей – месячная зарплата большого начальника. Всего за один день. Если и дальше так пойдет!..»

Но таких удачных дней в дальнейшем практически не было. К тому же добавились непредвиденные расходы. Пришлось пользоваться Юлькиным рабочим телефоном, так как стали появляться постоянные клиенты. От сестры Вика получала номера их телефонов, потом сама с ними связывалась и назначала встречу. Юлька очень была довольна дополнительной зарплатой и с гордостью иногда произносила:

– Я – дважды секретарь!

Профилактические походы к Римме тоже потребовали дополнительных финансов. Если к этому добавить арендную плату, пополнение бара, прачечную и тому подобное, то темпы роста доходов Вику, можно сказать, не устраивали. Богатых людей оказалось меньше ожидаемого.

 

 

Но отступать – уже нельзя.

«Надо искать выход – с волнением рассуждала Вика – Наверняка есть способ, чтобы как-то расширить круг клиентов. Неужели в большом городе так мало людей, желающих отдохнуть за деньги? Или их всех до меня прибрали к рукам? Быть не может!»

То, чем она вынуждена была заняться в результате своих размышлений, в настоящее время назвали бы изучением рынка. Оказалось, что на подобной ниве в Ленинграде есть кому пахать и без нее. Относительно свободные места были только среди привокзальных проституток. Но отдаваться, кому попало за трешку в ближайшем парадняке – не то.

От встреч с иностранцами пришлось отказаться сразу же. Очень большой риск. Во-первых – милиция, во-вторых – конкурентки. Те и другие в любой момент могут даже и физиономию попортить, не говоря уже о других неприятностях.

Попытка покрутиться вокруг вокзалов и аэропорта в поисках командировочных, чтобы их подвозить к гостиницам через свою «штаб-квартиру», тоже провалилась. Там быстро дали понять, что на каждой из этих точек имеется свой «кооператив извозчиков», который не допустит, чтобы у него отбивали пассажиров.

Помог случай.

Тогда не существовало понятие «лицо кавказской национальности». Почему-то любого кавказца в Ленинграде называли более кратко: «грузин». На самом деле грузины составляли явное меньшинство среди азербайджанцев и жителей Северного Кавказа. Как правило, больше всего таковых можно было встретить на городских рынках.

Однажды, именно, подобный человек сел к Вике в машину с просьбой подвести. Ну, и разумеется, поехали на Наличную. Там Фазиль (так звали «пассажира») сумел показать свой южный темперамент в полном объеме. Вике даже не нужно было притворяться, она просто отдыхала.

«Не хуже Игоря» – подумала она.

Мало того, когда процесс был закончен, молодой человек помог прибраться.

Но самый большой сюрприз Вику ожидал на Андреевском рынке, куда они приехали, чтобы расстаться.

– Не уезжай. Я сейчас подойду – сказал Фазиль, выходя из машины.

Спустя несколько минут, он вернулся с большим пакетом груш и с… очередным клиентом.

Таким образом, неожиданно, Вика открыла для своей деятельности нетронутое поле. Получилось, что она облегчила поиск партнерши многим, желающим развлечься после трудового дня на рынке. До сих пор, чтобы «снять девицу» на ночь, приходилось идти в ресторан, куда попасть в вечернее время очень тяжело. Значит, плати швейцару за вход, официанту за столик, заказывай ужин. Потом, если повезет, сумеешь пригласить за свой стол ту, на которую положил глаз. Вновь расходы – надо оплатить ее заказ, да еще следить, чтобы не удрала. Далее – такси. Но здесь оказывается, что ехать-то некуда – у девушки строгие родители. А на подобный случай существует Московский вокзал. Там бабульки за двадцать рублей сдают на ночь комнату со скрипучим диваном. Хорошо еще, если нет тараканов и клопов.

Теперь же, этим искателям приключений достаточно позвонить Юльке, и «вечер отдыха» великолепно организован. Комфорт обеспечен.

Также, опять по воле случая, к рыночникам добавились студенты-иностранцы. Ими милиция интересовалась не так рьяно, как туристами или контрактниками из-за рубежа. Что касается конкуренток, то и здесь намного спокойней. Советские студентки не так агрессивны, как валютные проститутки. Правда, среди них тоже есть много желающих пригреть на груди иностранца, но при этом в душе у каждой – замужество на гражданине другой страны. Но ведь эти ребята приехали в СССР не жениться, а учиться. Они – сторонники «свободной любви», а не «цепей брака».

Следовательно, и здесь Вика оказалась кстати. Спокойно набираешь номер телефона, встречаешься с той, которая не требует никаких обещаний на будущее, а значит, не надо об этом даже думать. Получай удовольствие за свои деньги, и – все!

Дела пошли в гору, заработок вырос значительно. К возвращению мужа Вика не только сумела погасить «долги», но и сколотить приличную сумму. Деньги аккуратно закатывались в пол-литровую баночку, увозились в деревню Москву. Там в подвале домика своих предков она зарывала их в землю. Где находится Викин клад, никто не знал.

 

 

Далее все пошло по накатанной дорожке.

Муж возвращается из плавания, деятельность сразу прекращается. Вика становится образцовой домохозяйкой, любящей женой и матерью. То есть делается все, что радует сердце Монахова. Только вопрос о втором ребенке оставался нерешенным. На него жена отвечала всегда полным согласием, но каждый раз говорила, что, видимо, к сожалению, сейчас не получается.

Юрий уходил в очередной рейс, Вика возвращалась к своим делам.

– Он и я изменяем, друг другу одновременно – под таким девизом протекало время молодой женщины.

 

 

Как-то, один из Викиных клиентов по имени Мишель, студент медицинского института, гражданин Бурунди, расплачиваясь за полученное удовольствие, вместо ста рублей положил сто долларов.

– Прости. Не успел обменять.

Вика взяла деньги, а про себя подумала: «Жмот». Она хоть и не читала газет, но иногда смотрела телевизионные передачи. Поэтому знала, что теперь доллар не равен даже девяноста копейкам, как еще год назад. А, главное, что делать с этой бумажкой? О тюрьме за валютные операции она имела представление.

Решение посоветоваться с сестрой пришло само собой, так как больше обратиться не к кому.

Увидев валюту, Юлька хитро улыбнулась:

– Я куплю ее у тебя, но сразу говорю: больше трех сотен не дам!

– (?)

– Что мало?.. Ну за четыреста продавай сама.

Вика ничего не понимала. Ведь о «черном» рынке она не знала ничего. Ей только хотелось выяснить, как за эту бумажку, не ссорясь с законом, выручить хотя бы рублей шестьдесят – семьдесят… А тут…

Она попыталась скрыть истинную причину своего удивления:

– Меня не сумма удивила. Мне не понятно, тебе-то, зачем американские деньги?

Вслед за короткой задумчивой паузой последовало:

– Хорошо. Объясню, но, чтобы ни одна живая душа об этом не знала!

– Не бойся, не узнает.

Юлькин рассказ открыл для Вики очень много нового. Да еще такого, о существовании которого и предполагать-то было невероятно.

Оказывается, есть люди, неограниченно скупающие американскую валюту по цене четыре рубля за доллар. Среди них и директор завода, у которого Юлька работает секретаршей. Еще, будучи любовницей своего шефа, она неоднократно слышала, что эти деньги всегда будут в ходу, и, что их надо копить. Этим он и занимался. Среди поставщиков долларов была и Юлия.

– А у тебя, откуда берутся эти бумажки?

Ответ на этот вопрос открыл Вике еще одну новую сторону жизни сестры. Две ее знакомые валютные проститутки регулярно приносят ей доллары, и, в результате она имеет выручку в размере одного рубля с каждой единицы американской валюты.

– А ты, дорогая моя, не хочешь стать третьей?

«Разумеется, буду» – подумала Вика, а вслух задала вопрос, неожиданно возникший в ее голове:

– Послушай, а откуда у твоего начальника деньги для этого? Думаю, что и его зарплаты здесь маловато.

Юлька задумалась в очередной раз:

– Ладно, слушай. Получается у нас с тобой какой-то вечер откровенний. Это – другая история. К примеру, возьмем моих девочек-проституточек. Обе они числятся у нас на заводе разнорабочими, то есть их трудовые книжки – в нашем отделе кадров. Но приходят они на работу лишь два раза в месяц, чтобы расписаться в ведомости. Правда, зарплату не получают. Жалкие гроши – для них. Другое им нужно, чтобы за тунеядство не прихватывали. А знаешь, сколько таких, кому нужна фиктивная работа? Одним – для стажа, другим – для лимитной прописки, пенсионерам – для повышения пенсии… А студенты-вечерники? А детки обеспеченных родителей, не поступившие в ВУЗ? Им, кстати, через год завод предоставит направление в институт, дающее право поступать вне конкурса. Если поступают, то – заводская стипендия, за которую они будут также только расписываться. Так вот, львиная доля всех этих зарплат попадает моему шефу в карман. И вообще, я думаю, что такое везде налажено.

Вика внимательно слушала Юлькин монолог, при этом мысленно задавая себе вопрос:

«Интересно, сколько еще есть способов зарабатывать?»

 

 

Очередное, трудно сказать, какое по счету, зерно попало в ту же благоприятную почву, проросло, взошло, расцвело и дало урожай.

Теперь Виктория Монахова за свои услуги иностранцам старалась брать валюту. Выручку частично сдавала Юльке, но и себе оставляла. Также потребовала от сестры, чтобы та оформила и ее на фиктивную работу.

«Не помешает» – подумала она и стала числиться копировальщицей чертежей на заводе «Редуктор» с окладом 95 рублей в месяц.

Потом состоялся длинный и серьезный разговор с Мишелем.

Вика узнала, что иностранным студентам валюту меняют по официальному курсу. А это – дешевле, чем у спекулянтов более, чем в два раза. Но, чтобы сдать доллар за полтора – два рубля, приходится подвергать себя риску быть высланным из страны в течение двадцати четырех часов. Тогда – прощай образование. Но многие, в том числе и Мишель, продолжали рисковать. Видимо хорошо усвоили нашу национальную черту – «русский авось».

– Зачем тебе такие приключения? За полтора и я куплю. Только заранее сообщи сумму, которую хочешь продать – предложила Вика.

– О, как хорошо! – Мишель сильно обрадовался – А, если и мои друзья захотят?..

– Пусть хотят! Но с ними для этого я встречаться не буду. Пусть отдают тебе, а ты неси мне.

Через два дня за двадцать две стодолларовые купюры Вика честно выдала Мишелю тридцать три сторублевки…

 

 

Время движется лишь вперед. Экватор жизни пройден. Энергии еще в достатке, но работу на износ пора прекращать.

Почти каждый день от Юльки Вика получает солидный список желающих с ней встретиться. Часто, жертвуя заработком, приходится посылать сестру вместо себя. Но трюк такой проделывался только тогда, если появлялся новичок, не знавший Вику в лицо. И Юльке приходилось выступать под именем сестры.

Накопления же росли в основном за счет валютных операций. Нельзя сказать, что Вика не знала, какой меч правосудия висит над ней. Она просто до конца не осознавала его тяжесть. Ведь в случае неудачи – солидного срока не избежать. Конечно, здорово спасало то, что она имела дело только с одним человеком, у которого круг поставщиков был также не велик.

Но все равно, от всех видов деятельности постепенно накапливалась усталость. А еще, и сын подрастал. Он не знал ни в чем недостатка. Стоило лишь намекнуть матери о любом своем желании, как исполнение не заставляло себя ждать. Такую заботу Юрка заслуживал. Благодаря ему, Вика теперь уже с радостью посещала, в качестве родителя, ту самую ненавистную школу. Парень хорошо учился, занимался легкой атлетикой, много читал и, разумеется, нравился девчонкам. Матери оставалось только следить за тем, чтобы он вовремя был накормлен и выглядел опрятным. И это тоже требовало времени.

Глядя на себя в зеркало, Вика все чаще задумывалась над тем, что даже красивые импортные тряпки и косметика лишь чуть-чуть способны скрыть возрастные изъяны.

 

 

Однажды, в очередной раз, просматривая представленный Юлькой список потенциальных клиентов, Вика наткнулась на знакомое имя.

«Фазиль нарисовался» – подумала она и в уме прикинула, что не видела его уже года два.

Состоялась пылкая встреча, для которой Викой был освобожден целый день. Оба никуда не спешили. Они не выпускали друг друга из объятий, желая оставаться так, как можно дольше.

Когда все-таки страсти остыли, и пора было расставаться, Фазиль положил на журнальный столик три сторублевки. На это действие Вика прореагировала неожиданно:

– Я сама готова тебе заплатить…

– Честно говоря – ответил Фазиль – и мне не очень удобно давать тебе деньги. Но ты их все же возьми. Я уверен, что сегодня кроме меня у тебя никого не будет. Почему ты работаешь одна? Нужны помощницы. У тебя же все хорошо налажено.

– Ты прав, Фазиль, мне уже – тяжело. Да и скоро буду стара для таких занятий. Но, где найти помощниц?..

– Дорогая, для меня ты никогда старой не будешь. Если даже прекратишь эту работу, я тебя все равно найду. А другим что делать? Значит, кто-то обязательно должен заменить тебя. Тебе же останется только руководить.

– Так, где искать такую замену?

– Это – вторая причина, по которой мы сегодня встретились. Есть у меня две знакомых официантки из кафе «Север». Хорошо умеющие это делать, я сам проверял. Мечтают попасть в братство валютных проституток, но ничего не получается. Вечерами шатаются по ресторанам. Ждут, пока их снимут. Довольны до усрачки, если добудут за ночь пятнашку или четвертной. Почему бы им не поработать на тебя?..

 

 

«Почему же я сама до этого не додумалась? Да потому, что я – дура! Мне всегда нужно, чтобы кто-то подсказывал. Как и в школе когда-то. Ведь все, что у меня, как говорил Фазиль, хорошо налажено, держится на случайных подсказках и удачных стечениях обстоятельств… Пора, Викочка, поработать самой мозгами, а не торговать телом, не задумываясь о будущем. А то можно так себя износить, что хорошим людям ничего не останется».

 

 

И, уже в который раз – несколько дней напряженного обдумывания. Результат: появилась схема целого предприятия. Именно – предприятия со своим штатом сотрудников. В нем нашлись места и для Юльки, и для Риммы.

Фазиль привел не двух, как обещал, а трех смазливых девчонок. Вика выдала каждой из них подъемные, чтобы те могли уволиться и устроиться на фиктивную работу, естественно, на завод «Редуктор. Еще было потрачено время на поиски квартир и их обстановку. Также потребовались расходы на экипировку девиц.

Денежные запасы в деревенском тайнике поубавились.

Но, примерно месяца через три, Викина схема заработала на полную катушку. Теперь она координировала время встреч Маши, Даши и Нади с клиентами, согласно заявкам, принятым Юлькой. Римма регулярно проводила медицинский контроль. Нельзя было допускать даже малейшей возможности нарушения гигиены. За всем этим Вика сама следила неусыпно.

Она только в крайнем случае принимала непосредственное участие. Для души же всегда были под рукой Мишель, Фазиль и Игорь.

И, конечно же, все финансовые потоки Вика контролировала исключительно сама.

Доходы не заставили себя долго ждать. Причем, они почти удвоились. А главное, каждый делал свое дело, получая за это хорошую зарплату.

 

 

Как же можно объяснить, что вчерашняя двоечница Вика Петрова превратилась в преуспевающего дельца Викторию Монахову?

Прежде всего – удача. Рождение под счастливой звездой дано не всем. Но и эти счастливчики, если не будут подкреплять усиленным трудом свои природные данные, то результата не добьются.

Вот и Вике повезло. Можно сказать, что ей с небес досталась миловидная внешность. Также, волей судьбы, стечение обстоятельств подселило «водоплавающего» соседа, пожелавшего соединить с ней свою судьбу. Он же, сам того не ведая, вынудил жену задуматься о будущем. А постоянные долгие размышления об одном и том же практически всегда находят ответ для решения возникающей проблемы. Отсюда и результат.

В период всеобщего дефицита, финансового благополучия можно достигнуть, если найти для своей деятельности незанятую нишу. Сделать такое тогда был способен практически каждый, стоит лишь чуть-чуть пошевелить мозгами. Риск – минимальный. Тем более, что «предпринимательством», как бы назвали это сейчас, занималась ничтожная часть населения. Иными словами, конкуренции, присущей рыночным отношениям, почти не существовало. Требовался только решительный первый шаг. А вот сделать его мог далеко не каждый.

Вика же сделала. Многие скажут: она нашла не самый нравственный вид работы, дающей материальную независимость. Более того, даже здесь она выбрала не самое престижное занятие – клиенты-то не высший сорт. Но, зато, это поле никто до нее не занял.

И валютные махинации подвернулись неожиданно. Но и здесь Вика, следует отдать ей должное, сама нашла безопасный способ проведения операций, запрещенных законом.

Ежели разбираться до конца, то справедливости ради следует заметить, что не только измены мужа подтолкнули ее к зарабатыванию денег. Она хорошо знала многих моряков, списанных «на берег». Причины разные: состояние здоровья, чья-то кляуза, авария, политическая неблагонадежность и так далее, и тому подобное. Судьбы их самих и их семей – плачевны. Часто, когда заканчивается материальное благополучие, заканчиваются и хорошие отношения между супругами. К богатому существованию привыкнуть легко. А отвыкать?..

В совокупности все это вместе взятое привело к выводу, давшему Вике понять, что надо надеяться только на себя. Ведь в любую минуту могла закончиться безоблачная жизнь. А еще требовалось и сына кормить. Вот и пришлось молодой женщине пересмотреть свое отношение к мужу и к окружающей среде.

 

 

            Ни недели, ни месяцы, а годы уже бежали незаметно. Викино «предприятие», о котором Монахов даже не догадывался, работало, ритмично развиваясь. Сын подрастал. Хорошо окончил школу и поступил в институт. Через пять лет «Бонча» выдала ему диплом с отличием, но распределение не получилось – началась «перестройка».

            Государственные перемены не прошли и мимо Вики. Пришлось отправить всех «жриц любви» на «вольные хлеба». Наличие конкуренции, причем не просто жесткой, а жестокой, побудило к такому шагу. Правда, жизнь была обеспеченной, накопленные капиталы позволяли ничего не делать. Лишь пришлось здорово покрутиться во время «Павловской реформы». Но к тому времени уже были легальны доллары, и Вика, на этот раз, уже сама, догадавшись, начала в больших количествах обменивать на них рубли. Сообразить-то сообразила, а что дальше делать с валютой не знала.

            Подсказала сыновья просьба:

– Мама, мне нужен компьютер.

Юрий Монахов-младший прекрасно знал, что мать слышала такое слово, но понятия не имеет, что же это означает.

– Понимаешь, сынок… – начала Вика и остановилась, почувствовав в интонации нотки, присущие своей матери, никогда не повышавшей голос на дочь. Бывало достаточно двух слов: «Понимаешь, доченька…», чтобы Вика не возвращалась к своей просьбе.

«Мне так нельзя. Мама считала каждую копейку, а у меня куры денег не клюют. Для кого у меня все это, если не для родного сына?! Хватит копить!.. Пора тратить!..»

Она выдала сыну десять тысяч долларов со словами:

– Теперь, когда за валютные операции не сажают, я могу тебе признаться, что раньше здорово рисковала, откладывая на черный день. Примени их, как считаешь нужным. Может, дело свое откроешь. Не хватит, говори мне. Дам еще.

Но еще не понадобилось…

 

 

За окном такси мелькали автобусные остановки на обочине шоссе. Также мелькали в голове и мысли, главная из которых:

 «Пора ехать к маме в деревню. В Питере меня уже ничего не держит…»

Дело в том, что в 91-м, точнее 19 августа, Монахов успел попросить политического убежища, находясь в очередном рейсе в Канаде. С тех пор Вика, ориентируясь на обещание мужа, ждала для себя и сына вызова.

Вызов же пришел только на Юрку. Объяснение показалось логичным: есть хорошее место в Монреальском отделении «Microsoft», а такое упускать нельзя. К тому же, тот факт, что у сына будет работа, о которой он и не смел мечтать, для матери был определяющим. Она очень хорошо помнила все Юркины неудачи по организации собственной фирмы, разрабатывающей программное обеспечение. Он крутился, как белка в колесе, но любое начинание проваливалось. Значит, если отец сумел найти для сына возможность заниматься любимым делом, то матери можно о себе на время позабыть. Почему бы не подождать еще?

Дождалась!..

«Не знала, что Монахов – такой трус. Просить своего сына, сказать все за него?! Немыслимо…»

Воспоминания об этом не отпускали. Как наяву звучит голос Юрки, приехавшего в отпуск из Канады:

– У меня, мама, для тебя две новости. Начну с той, что касается меня. Женюсь!

– Неужели? Наконец-то! А то тебе до тридцати – рукой подать. Кто она? Рассказывай скорее.

– Мы вместе работаем над одной темой. Как и я, она трудится по контракту. Только не из России, а из Франции. Зовут – Ирен. Сразу говорю, что ни она и ни я гражданства менять не собираемся. А главное – свадьба через две недели, и я прибыл за тобой.

– А невесту в Канаде оставил? Мог бы ее привести познакомиться.

– Будет время познакомиться, мама. Сейчас она на родине в Марселе. Наверное, ее родители, как и ты, спрашивают: почему приехала без жениха?

– Понятно. Ну, если ты приехал за мной, то догадываюсь, что вторая новость со мной и связана. Отец вызов прислал?

Юра опустил глаза. Его рассказ явился для Вики ушатом холодной воды на сорокаградусном морозе.

Оказывается, Монахова приютила темнокожая канадка. Уже третий год он проживает в ее доме и за ее счет. Это она помогла Юрию-младшему устроиться на работу и первое время материально его поддерживала. А совсем недавно на свет появился маленький мулат. Поэтому, срочно требуется ликвидация первого брака для вступления во второй…

Эти воспоминания по дороге из аэропорта не давали покоя. События последних недель, как никогда, подействовали на Вику. Встреча с мужем, теперь уже бывшим, прошла относительно спокойно. Он чуть ли не на коленях просил у нее прощения. И Вика, сначала собиравшаяся взять себя в руки и весело уколоть его тем, что и сама – не ангел, передумала:

«Я, дурочка, хотела отомстить ему, рассказав, что знала о всех его похождениях и в ответ регулярно ему изменяла. Нет, лучше будет, если он ничего не узнает. Для него тяжелее думать, что я – чистенькая. Вот пусть этим и мучается. Представляю, что он обо мне рассказывал своей бабе. Во, как она передо мной стелется! Жаль, не понимаю, о чем лопочет».

А процесс бракосочетания сына совсем не понравился. Фуршет в саду с передвигающимися от столика к столику незнакомыми людьми. В воздухе – англо-французская речь. Как это не похоже на русские свадьбы…

Единственное светлое пятно – прощальные слова сына:

– Минимум раз в год я буду навещать тебя, мамочка…

 

 

            «Вот и моя любимая деревенька. Давно я здесь не была. Как же все изменилось?! Как мало жилых домов…»

            Вика ожидала, что увидит разруху. Но не думала, что до такой степени может все придти в упадок.

            – Мама, как ты можешь так существовать?..

            – Как это так, доченька?

            – Подожди. Не перебивай. Я понимаю, что очень перед тобой виновата. Совсем забыла про тебя. Оправдываться не буду. Хочу все исправить.

            – Да ничего исправлять не надо. Все в порядке.

            С тех пор, как сын поступил в институт, Вика практически не навещала мать. Несколько краткосрочных визитов, целью которых был ее тайник – не в счет. Разумеется, материально она помогала, деньги посылала регулярно. Только сейчас ей стало не по себе оттого, что ни разу не поинтересовалась маминым здоровьем. А не мешало.

            «Как она постарела. Как стала похожа на мою бабушку, просто одно лицо. Какая же я – скотина! Может ей и жить-то осталось всего ничего… Теперь пойдет все по-другому. Я для тебя, мамочка, сделаю даже невозможное. Будем теперь жить вместе. Я все здесь переделаю» – клялась про себя Вика.

            Мать с дочерью проговорили до поздней ночи. Вика рассказала все о своих проблемах. Поведала и том, чем занималась последние двадцать с лишним лет. Клавдия Викентьевна слушала, не перебивая. Только изредка глубоко вздыхала, смахивая слезу.

            – Мама, почему ты молчишь? Прокляни меня!

            – Доченька, мне не в чем тебя упрекнуть. Ты – давно уже не ребенок. Теперь уже не вернуть того, что прошло. Надо думать о том, как дальше жить.

            – За этим я и приехала. Лето проведем здесь вместе, а на зиму поедем в Питер. А за лето проведем капитальную перестройку… Знакомое слово?.. Завтра же приглашу дизайнера. Есть у меня один знакомый.

            – Зачем, доченька?

            – Надо, мамочка, надо!..

 

 

            Работа закипела.

Вокруг участка появился металлический забор. Всю живность, включая корову, Вика безвозмездно раздала соседям. Скотный двор, прилегающий вплотную к дому, был снесен. Благодаря этому, в помещении исчез специфический запах.

Первоначальное желание построить новый дом на месте старого Вика отбросила. Жалко стало русскую печь, в которой она когда-то очень любила готовить. Родилась мысль переделать дом в летнюю кухню-столовую. А так как, участок был большой, то для нового дома нашлось другое место. Также было решено оставить и баню, рядом с которой появился водоем. Бассейн – в будущем.

            Для водопровода была пробурена скважина. С канализацией также проблемы не возникли. А вот от газа пришлось отказаться – тянуть неоткуда. В связи с этим пришлось потратить много сил и времени на согласование вопроса об электричестве. На нем заработало все: и отопление, и горячая вода, и бытовые приборы.

            Вика работала с раннего утра до позднего вечера. Она будила и кормила рабочих. Затем, если было нужно, садилась в машину и ехала приобретать материалы. Очень часто приходилось делать это во Пскове, а то и в Петербурге. Если же она ни куда не выезжала, то кроме контроля нередко брала в руки лопату или другой инструмент и вкалывала с другими наравне. Тем самым заслужила большое уважение наемных работников.

            В конце октября все было закончено, включая и ландшафт.

            – Это же не похоже на деревенский дом. Какая-то городская квартира – постоянно повторяла Клавдия Викентьевна.

            – А тебе еще не надоели удобства во дворе? – парировала Вика.

            Чувство исполненного долга завладело ею.

            «Давно надо было это сделать. А я, дура, солила деньги. Для какой цели? Совсем забыла про мать. А она, бедная, на старости лет огород вскапывала, за скотиной ухаживала, не обращая внимания на болезни. Теперь все, никаких работ по дому. Пусть отдыхает – заслужила».

 

 

            – Мама, завтра едем в Питер. Юрочка приезжает.

            – Как хорошо! Давно внука не видела.

            – Два-три дня поживем в городе, а потом вместе с ним приедем сюда. Пусть подышит свежим воздухом. А, главное, увидит, что ты живешь не хуже него. Скоро все так будут жить и в России…

            Встреча прошла очень тепло. Юра растрогал до слез и мать, и бабушку не столько подарками, как знаками внимания. Обе женщины не могли налюбоваться им. Каждый прием пищи празднично оформлялся. На Юркиной тарелке гора вкусностей не иссякала.

            – Вы из меня обжору сделаете – жаловался он.

            – Ешь, в твоей Канаде такого не попробуешь – звучало в ответ.

 

 

            – Вот, почти приехали. Остался последний поворот, и ты увидишь…

            Слова застряли у Вики на губах. То, что предстало перед глазами, полностью лишило дара речи. Струйки дыма поднимались из-за металлического забора. С него только краска облезла. Когда открыли ворота, то перед взорами возникло только пепелище.

            Подошло несколько соседей. Люди сочувствовали. Но до Викиных ушей случайно долетел и злорадный шепот:

            – Подожгли буржуев.

            «Все ясно – подумала она – Зависть в наших людях будет жить вечно…»

            – Как теперь быть, доченька – прервала размышления дочери Клавдия Викентьевна. Слезы ручьями текли у нее по щекам.

            – Прекрати плакать, мама! – резко почти прокричала Вика.

            – Как не плакать? Мы даже не успели застраховаться…

            – Ничего смертельного – Вика вся внутри кипела, поэтому голос хотя и дрожал, но был громким – Ликуйте, поджигатели! Больше завидовать нечему. Я-то, дуреха, думала, что построю у себя и, как смогу, помогу другим. Хотела, чтобы деревня Москва стала цивилизованной. Хрен вам теперь, живите свиньями!.. Поехали отсюда – последние слова были адресованы матери и сыну.

            Молчавший до сих пор Юра робко произнес:

            – Мама, а ты в полицию… То есть я хотел сказать, в милицию…

            – Здесь тебе – не Канада! Дай Бог, если окажется на месте пьяный участковый.

            Перебив сына такими словами, Вика про себя добавила:

            «Да пропади все пропадом. Все равно, заново строить не буду. Сожгут снова. Зачем лишняя нервотрепка? Не буду писать никаких заявлений и жалоб».

 

 

            1996-ой, вторая суббота октября.

            Во двор дома, где жила Красавина, заехал белый «Volkswagen». Со стороны водительского места вышел молодой человек и, быстро обогнув автомобиль, распахнул дверцу с противоположной стороны.

– Спасибо, сынок. Помоги мне донести сумку до лифта – сказала женщина, выходя из машины.

– Мама, сумка тяжелая. Давай, до конца донесу.

– Ни к чему, сынок. Наверху я справлюсь и сама. Жди моего звонка, чтобы домой отвести. Не скучай.

– До вечера, мама.

Поднявшись на пятый этаж, Вика вспомнила, как двадцать пять лет назад с такой же тяжелой сумкой она проделывала точно такой же путь. Только сейчас она везла простые продукты. Лишь некоторые из них в прошлые годы в советских магазинах были дефицитными. Сейчас же все это можно купить где угодно и без очередей.

Как только она получила пригласительную открытку, первая мысль – не ходить. Вторая – удивить всех. Но не так, как хотела тогда. Вспомнился Кингисепп, где ее носили на руках за вкусные обеды, приготовленные буквально из ничего. Почему бы не повторить тот звездный час?!

Но, главное все-таки – не удивить, а увидеть одноклассников.

Тридцать лет назад, после выпускного бала, она была рада, когда потерялась на улицах Ленинграда. В тот момент чувство долгожданного освобождения от всего школьного восторженно ликовало в ней. Даже думать не хотелось о встрече с чем-либо напоминающем об учебе. Правда, воспоминания о некоторых одноклассниках иногда посещали ее. Но эти мысли быстро изгонялись. Лишь для Худышки делались небольшие исключения.

«Почему же, окончив школу, я была уверена, что никогда не захочу никого из них видеть? И, что изменилось сейчас? Видимо, появилось желание окунуться в юность. А зачем? Даже самое лучшее тех лет, как мне тогда казалось, сейчас хочется забыть. А может, все-таки зря я игнорировала ежегодные встречи? Ладно, сейчас и узнаю» – Вика уверенно нажала на кнопку звонка…

 

 

 

Прошло пять лет… (продолжение)

 

 

            Нина, глядя в зеркало, наводила последние косметические штрихи на своем лице. В комнату вошел Денис:

            – Ты не можешь чуть-чуть побыстрей?

            – Во-первых, не могу – ответила Нина – А во-вторых, почему ты меня торопишь?

            – Просто неудобно, если мы опоздаем.

            – А почему – мы? Насколько я помню, приглашение адресовано только мне.

            Такого оборота он не ожидал. Это было сильнее, чем обухом топора по затылку. За три года семейной жизни… Да какие три года?.. Со времен комсомольского лагеря, пожалуй, только выпускной вечер был проведен невместе.

            Два взгляда – один, ничего не понимающий, и другой, насмешливый, встретились.

            «Какая муха ее укусила? – недоумевал Денис – Впервые слышу такое».

            – Я серьезно говорю – нарушила молчание Нина – собирается только наш класс. Если не ошибаюсь, ты учился не с нами!

            – Да я же всех знаю, и меня знают – дар речи вернулся к Денису – В прошлые годы мы всегда бывали там вместе с тобой. Да и другие приходили с женами и мужьями. И сегодня, я уверен, будет также… Да, что с тобой происходит? Черт, побери!

            С насмешливой улыбкой Нина снова посмотрела на мужа. В мыслях было одно: «Как же ты мне надоел!» Должно быть, еще не до конца созревшее решение не смогло вытолкнуть эти слова наружу. Поэтому, глядя на Дениса, никаких других чувств, кроме легкой жалости, к нему не испытывалось. Ну, а тот, ничего не понимающий, в упор лицезрел свою единственную, которую не прекращал любить с той минуты, как впервые увидел.

            «Нет, кажется, нужно еще подождать – рассудила Нина – Во всяком случае, уж точно не сегодня!»

            Вслух же было сказано:

            – Да успокойся. Шуток не понимаешь?.. Поехали, я готова.

 

 

            На выходе из метро стояло человек семь-восемь. Нина и Денис подошли к ним. Далее, как обычно – мужские рукопожатия и женские поцелуи.

            – По-моему, надо двигаться к месту сбора – сказал Розенфельд – Мазай, по традиции, останется подождать опоздавших. Все равно, без его первого тоста не начнем.

            Дружной толпой бывшие одноклассники спустились в подземный переход.

 

 

            – О, какое солидное пополнение! – сказала Галя, открыв дверь – Ну скорей раздевайтесь и посмотрите, какой шикарный альбом принесла Лика. Уже все по несколько раз его перелистали.

            Альбом переходил из рук в руки. Внешне он напоминал тот,полученный каждым выпускником пять лет назад. Но на этом сходство заканчивалось. Лика очень здорово поработала не только фотоаппаратом, но и ножницами, и карандашом – не было ни одного застывшего портрета. Здесь были фрагменты фотографий, сделанных за три года учебы. При этом, очень удачные дорисовки и подписи оживляли ушедшую школьную жизнь. Никто из учеников и учителей не был забыт.

            – Вот бы каждому такой альбом – прошептала Муза.

            Но в то время еще никто не знал, что такое «ксерокс», не говоря о компьютере. Размножить такой альбом кустарным способом никаких возможностей не было. Разве только перефотографировать? Но кто же мог за такое дело взяться?..

            И лежит единственный экземпляр в личном архиве Лидии Кузьминой.

 

 

            – Лиза, сколько же мы не виделись? – говорила Нина, обнимая подругу.

            – Да больше трех лет, со дня твоей свадьбы, Тёмочка. Ну как, надеюсь, больше не влюблялась?

            Обе рассмеялись. А дальше разговор пошел в таком русле, что каждое предложение начиналось со слов: «А ты помнишь?..» К ним подходили и принимали участие в обмене воспоминаниями и другие. Периодически слышался дружный взрыв хохота.

            Почему-то на вечерах встречи вопросы о текущем задаются наедине, а воспоминания проходят коллективно. При этом всегда что-то приукрашивается, а кое-что забывается, иногда – намеренно. Очень большое имеют место также и безрезультатные споры о минувших днях.

            В итоге получается, что само понятие – вечер встречи – существует помимо того, что на нем происходит. И действительно, все, что было там, забывается через несколько дней. Возможно, в памяти останется несколько эпизодов и то ненадолго. Не исчезает никуда только сам факт, что вечер состоялся.

            – Ждать опоздавших не будем – сей приговор был произнесен Галей, вошедшей в комнату с огромным блюдом оливье.

            – Кстати ожиданием сейчас занимается Мазаев, стоя у метро – вторил ей Валерка, явно намекая на то, что без Женьки праздник не начнется.

            – Ладно, его дождемся – согласилась Галина – и тех, кто с ним придут. Но больше никого.

 

 

            Был уже самый разгар веселья, когда слово взяла Нонна Белостоцкая:

            – А я предлагаю поднять бокалы за героическую женщину, нашу классную руководительницу Киру Васильевну… Вообще-то, следовало ее пригласить… Ведь, благодаря ей, мы вместе проводили не только учебное время, но и каникулы. И я считаю, она нас сплотила. Давайте пожелаем ей крепкого здоровья и попросим прощения, хотя бы мысленно, за ту несправедливость, какую мы себе позволили по отношению к ней.

            Выпить, выпили все, но некоторые – без энтузиазма.

            – Ты, я вижу, делаешь это неохотно – шепнула Антонина Мазаеву – Почему?

            – Догадайся с трех раз – попытался отшутиться Женька.

            Но уйти от серьезного разговора не получилось. Антонина уже громко продолжила давить на Мазаева:

            – Неужели, в тебе живут детские обиды? Пора уже понять, что Кира хорошего сделала во много раз больше…

            Перебивая один другого, в разговор стали вмешиваться остальные.

            – Да, она – не педагог – почти крикнула Тёма – И правильно, что ее убрали от нас…

            – А про отдых в каникулы ты забыла?.. – возразила Красавина.

            – А я с Тёмой согласна… – попыталась вмешаться Муза.

            – Лучше вспомните, что поначалу почти все были против Киры – пыталась перекричать всех Ира Мунина – Потом уже она многих перетянула на свою сторону, не знаю за какие коврижки. Вот тогда-то класс и раскололся…

            – Давайте-ка, закончим пререкания. Они – бессмысленны – попытался поставить точку в этом нешуточном споре Розенфельд – Ведь все хорошо помнят, что революцию тогда затеяли Мазай с Тёмой, Музой и Муней. Лично я считаю, что напрасно они заварили эту кашу! Наверняка и Женька так думает, поэтому и молчит.

            Мазай окинул всех взглядом:

            – Я молчу, потому что никто друг друга не слушает. Хотите знать мое мнение? Скажу.

            – Да знаем мы твое мнение – скороговоркой пробормотала Красавина.

            – А я предлагаю послушать мемуары революционера – картавя и по-ленински жестикулируя, внес свою лепту в разговор Свирский.

            – Не паясничай – прозвучало в ответ – Просто за время, прошедшее после окончания школы, у каждого сложилось свое мнение на это событие. И я согласен с Розенфельдом, что споры бессмысленны.

            – А ты поспорь, главный революционер – не унимался Свирский.

            Теперь уже Женьку понесло:

            – Главным был не я, а весь класс. Напомню, что на общем собрании, где мы решили предложить Кире, чтобы она сама добровольно отказалась от классного руководства, не набралось бы и пяти человек, не согласных с этим. Вот и получается, что те, кого перечислил Сашка, просто выражали мнение большинства.

            – Тогда скажи, зачем ты продолжал мутить воду, когда больше половины опомнилось и перестало тебя поддерживать? – спросила Нонна.

            – Да потому, что, если бы Кира осталась, после всего случившегося, названного совсем недавно «революцией», будь уверена, она стала бы действовать по принципу «разделяй и властвуй». Появились бы любимчики и изгои. А я уверен: не может быть нормальных отношений между такими группировками…

            – Хватит – не выдержал Розенфельд – надо выпить, чтобы вторично не расколоться.

            – За это, всегда с радостью – Мазай наполнил водкой не маленькую рюмочку, а большой фужер.

 

 

 

ТЁМА

 

 

            – Почему молчишь? – громко на весь зал крикнула Рогозина, обращаясь к Мазаеву – Ты, что забыл свои обязанности? Говори тост немедленно!

            Все сразу же посмотрели на Женьку. Отступать было некуда. Встал, оглянулся вокруг, предложил наполнить бокалы… А что дальше?

            «Будь, что будет!» – подумал он. Никто из присутствующих и не предполагал, как надоело ему выступать в роли штатного тамады. Собрав волю в кулак, подбирая по ходу нужные слова, он начал напряженно из себя выдавливать:

            – Я первый раз присутствую на свадьбе, когда со стороны жениха основную массу гостей составляют его бывшие одноклассники. То же самое можно сказать и про гостей невесты. Следовательно, мы присутствуем на классной свадьбе, причем классной во всех смыслах этого слова…

            Женька запнулся, прокручивая в мозгах – что говорить дальше?

            Паузой воспользовалась Нинина мама:

            – А на других свадьбах ты такого не видел?

            – Конечно, нет. Я вообще первый раз на свадьбе – почему-то эти слова, вызвавшие всеобщий смех, помогли тостующему собраться с мыслями. Более уверенно стали составляться предложения – Убежден, что после такой классной свадьбы должна появиться и классная семья с не менее классным потомством. В связи с этим предлагаю выпить за скорейший переход родителей Нины и Дениса на следующий уровень, а значит – стать им бабушками и дедушками.

            Реакция – неоднозначная. Ответные реплики содержались в диапазоне от громогласных «Ура!» и «Горько!» до серьезных «Пусть сначала в институт поступят». В итоге, бокалы осушила в основном только молодежь. Мазаев, не ожидавший такого результата, понял, что попал впросак. Надо как-то выпутываться. Он наклонился к сидящей рядом Аленке и шепнул ей на ухо:

            – Выручай! Выходи на сцену, я объявлю.

            Аленка, понимая, кивнула и направилась в конец зала. Ну а Женька, показывая рукой в ее сторону, провозгласил:

            – Сюрприз! Поаплодируем! – и громко захлопал в ладоши.

            Под аплодисменты Аленка поднялась на низкую сцену в углу большого зала кафе «Белые ночи». Села за пианино, и зазвучала «Эпиталама»:

 

                «Пою тебе, бог Гименей,

                Ты, что соединяешь невесту с женихом…»

 

            Внимание всех сразу переключилось на поющую. А, когда прозвучал слегка измененный текст:

 

                «…Слава и хвала Нине и Денису…»,

 

восторг был неописуемый. А больше всех радовался Мазаев. Еще бы, благодаря Аленке, его не очень удачная речь забылась.

            Нина Потемкина, ставшая сегодня Мельниковой, смахнула слезу. Мысли в ее голове выстроились в цепочку: «Сначала был секстет, затем – септет, потом выделился дуэт, а теперь – соло…»

 

 

            Секстет образовался неожиданно, когда его участницы учились еще в пятом классе. Именно тогда, благодаря общему увлечению пением, Нина Потемкина и Валя Фомина, Алла Стрельченко и Лиза Кобрина, а также две Анюты – Кротова и Ивина стали закадычными подругами. Вплоть до девятого года учебы их редко видели по-отдельности. Неудивительно – жили в одном 19-м доме по проспекту Маклина, учились в одном классе, а после уроков, почти каждый день, оставались на репетиции.

 

 

            Началось же все с идеи нового директора школы.

Павел Михайлович, офицер запаса, в первый год своего руководства каждое утро приходил на работу в военном мундире с орденской колодкой. У мальчишек младших классов это вызывало огромный восторг. Они быстро выяснили, что означают три большие звезды на погонах, и при каждом удобном случае с восторгом говорили:

            – А наш директор – полковник!

            И вот, именно он задумал организовать в школе хор. Мысль об этом появилась, когда узнал, что молодая учительница биологии, Елена Александровна, ведет еще параллельно уроки пения в младших классах. Причем делает это она с большим увлечением.

            – Я с удовольствием займусь организацией хора – сказала учительница, выслушав предложение директора – Но уроки пения имеются только в расписании младших классов. Музыкальные способности старшеклассников мне неизвестны. Им же я преподаю анатомию и дарвинизм.

            – Ничего страшного. Устроим прослушивание всех учащихся без исключения в приказном порядке – подвел итог Павел Михайлович.

            Никто не увильнул от «прослушки», как вскоре окрестили это мероприятие учащиеся. Хор собрали, но ненадолго. На репетиции не являлась и четвертая часть состава, а через незначительный промежуток времени осталось всего шесть девчонок из пятого «В».

            Елена Александровна переживала свою неудачу, никому не жалуясь. Она постоянно думала, как исправить неприятную ситуацию. Решение было найдено – хор образовался, но только из малышей. С ними учительница могла заниматься и на уроках, в каждом классе по отдельности. Только раз в неделю она собирала полный состав на общую спевку. В остальные же дни недели, не считаясь с личным временем, она с удовольствием оставалась после уроков, чтобы репетировать с секстетом.

            Собрались, как на подбор. Голоса девчонок, от Лизы до Нины, перекрывали все октавы. Но главное – в том, что занимались они пением с большим желанием и с интересом, отодвигающим на второй план все прочие увлечения. В свою же очередь Елена Александровна старалась расширить их представления о вокале. Постоянно повышала музыкальную грамотность, давала им уроки сольфеджио, знакомила с творчеством композиторов. Вместе ходили в оперу и филармонию. Каждая из девчонок смогла научиться азам игры на фортепиано.

 

 

            Общее дело сдружило девочек. Особенно они стали неразлучными после дня рождения Вали Фоминой, который из-за капризов календаря мог быть отмеченным лишь один раз в четыре года, то есть 29 февраля. И вот на двенадцатый, а фактически на третий такой день, Валина мама решила сделать дочери подарок. Она предложила собрать на праздник всех, кого только пожелает именинница, и была готова накрыть большой стол.

            Но, вопреки материнским предположениям, собралось всего шестеро.

А им даже в таком малом количестве было уютно и весело. Никого больше и ненужно. Танцевали, пели, даже в жмурки играли. Когда же вечер подходил к концу, то перед расставанием они в едином общем порыве поклялись в вечной дружбе.

            С того самого дня они уже доверяли друг другу все свои сокровенные тайны, а в последствии и сердечные дела.

 

 

            Но, как бы сильно не любили девочки Елену Александровну, а в конце шестого класса все-таки начались разногласия с ней из-за репертуара. Учительница понимала, что ее подопечные растут, что их уже тянет к лирике, что им надоело петь про «Паровоз» и «Тропинку школьную».

Компромисс пришлось искать долго.

Понятно, что тринадцатилетним никто не мог позволить петь произведения о любви. Считалось рано и аморально. В конце концов, нашлись другие песни, которые в исполнении популярных эстрадных артистов, всегда были желанными для слушателей любого возраста. В них даже патриотические идеи выражались простыми красивыми словами. В шестидесятые годы они были почти у всех на слуху, так как часто звучали по радио и телевидению. И девчонки с радостью согласились разучивать их.

Такой подход совершенно неожиданно дал толчок к тому, что они шагнули далеко вперед в своем творчестве.

            Случилось, что однажды Елена Александровна принесла им ноты новой песни «Хотят ли русские войны?». Репетировать начали, как всегда, увлеченно. И было бы все ничего, но одна фраза:

 

                «…Спросите вы у матерей, спросите у жены моей…»

 

вызывала у девочек смех. Причиной такой реакции явилось слово «жена». Понятно, что взрослые люди и внимания не обратили бы. Но шестиклассницы…

Учительница не знала, как ей быть.

            – Поймите – пыталась вразумить она своих учениц – из песни слова не выкинешь. Ну соберитесь наконец…

            Бесполезно. Любая новая попытка никак не меняла ситуацию. И, когда в очередной раз, трудно сказать какой по счету, результат оказался прежним, Елена Александровна резко захлопнула крышку рояля:

            – Хватит. Мне это надоело. Репетируйте без меня. Когда сможете нормально спеть, позовете. Я – в учительской.

            И покинула актовый зал.

            Воцарившаяся на минуту тишина нарушилась одной из Анют:

            – Ну и что будем делать?

            – Репетировать – усмехнулась другая.

            Все снова замолчали, прекрасно понимая, что если попытаются петь, то ничего путного из этого не выйдет.

            – А давайте слова изменим – очень неуверенно предложила Лиза.

            – Как?

            – Ну например: «спросите матери моей»

            – Прекрасно, Лиза – воскликнула Нина – два раза в одной строчке повторим слово «мать»… А вы о чем там шепчетесь?

            Последние слова были адресованы Вале и Алле. Те, отойдя в сторону, бурно что-то обсуждали.

            – А мы, кажется, кое-что придумали – тихо сказала Валя – Слова, действительно, нужно изменить, но так:

 

                «…Спросите вы у нас – детей, спросите матери моей…».

 

            – Гениально – никак не могла уняться Нина – когда будем объявлять авторов песни, то торжественно скажем: слова Евтушенко, Стрельченко и Фоминой!

            – Зря смеешься, Тёма – вступила в разговор Алла – это еще не все. Надо будет первую половину строчки спеть всем вместе, а вторую исполнишь только ты одна.

            Моментально, не сговариваясь, все поднялись на сцену. Попробовали, получилось неплохо.

            – Да надо всю песню так переделать – вырвалось у Нины – но, только не я одна буду солировать! Вы все – тоже по очереди!

            – Умница, Темочка – Валя восхищенно посмотрела на подругу – давайте прямо сейчас решим, кто, какие строчки будет петь.

            Так увлеченно они еще никогда не работали.

            Уже смеркалось, когда появилась их музыкальная руководительница, одетая, чтобы идти домой:

            – Вы еще здесь?

            – Ой, Елена Александровна, пожалуйста, послушайте, как у нас получилось – наперебой закричали девчонки.

            Учительница сняла плащ и села к роялю, неожидая ничего хорошего. Но, уже несколько секунд спустя, исполнение песни так ее поглотило, что она даже забыла, что торопилась домой. Девочки не просто пели. Каждая как бы играла свою роль. Ну, а когда Лиза, бросив в зал суровый взгляд, своим низким голосом вдохновенно продекламировала:

 

                «Да, мы умеем воевать, но не хотим, чтобы опять

                Солдаты падали в бою на землю горькую свою…»,

 

– у учительницы, ребенком пережившей ленинградскую блокаду, пробежали по спине мурашки.

            – Завтра продолжим – взволнованно сказала она, когда закончилась песня – Молодцы, не ожидала… Такое поочередное солирование в сочетании с многоголосием очень красиво звучит. Я думаю, что стоит каждую новую работу делать теперь такой! А может, и старые пересмотрим.

 

 

            Тогда на ленинградских сценах еще не звучала «Зримая песня». Конечно же девчонки не думали опережать события. Все получилось само собой. Елена Александровна поставила с ними примерно десяток номеров, объединившихся в целый концерт, с которым можно было выступать, причем не только на школьных вечерах.

На стенах школьного актового зала стали появляться одна за другой грамоты, извещающие о победах на районных и городских конкурсах художественной самодеятельности.

            Репертуар постоянно обновлялся.

Со временем особенно много песен было заимствовано из репертуара Эмиля Горовца. Он славился исполнением популярных зарубежных эстрадных песен на русском языке. Таким образом, многие иностранные мелодии проникали в Советский Союз. Почти каждую его новинку секстет вставлял в свою программу. А далее, девочки стали превращаться в девушек, и песни о любви постепенно начали вытеснять все остальные. Лишь классика не покидала репертуар. Такие серьезные произведения, как «Менуэт» Боккерини и марш из оперы «Аида», исполняемые «a cappella», постоянно срывали аплодисменты даже школьников, которых тошнило от классической музыки.

 

 

            Но все это совсем не означало, что у девчонок кроме музыки не было других интересов. Природа брала свое.

            Уже в шестом классе после репетиций их у школы в любую погоду поджидали, проводить домой, Алька Щепкин и Валерка Голован. Позднее к ним присоединился Жора Кремов. И не важно, что кавалеров в два раза меньше, никто ущербным себя не чувствовал.

            «Мальчики» постепенно становилась любимой темой девичьих разговоров. Обычно начинала Нина Потемкина. К примеру:

            – Девчонки, а как вам Валерка Голован?

            Тут же кто-то обязательно восклицал:

            – Тёма снова влюбилась!

            А случалось такое почти еженедельно. Не могла Нина без этого. Ей всегда кто-нибудь нравился, пока не появлялся другой, вытеснявший предыдущего. Никто в ее сердце больше десяти суток не задерживался. Бывало, что кое-кто через некоторое время возвращался, чтобы затем уйти, уступив место следующему. Находились даже такие, кто успевал за довольно короткий срок совершить по несколько заходов.

            – Что мне делать? – спрашивала Нина подруг – я, наверное, просто легкомысленная…

            Пока такое легкомыслие было лишь в мозгах, ничего опасного не происходило. Но в восьмом классе начались свидания. Тема по-прежнему долго не выдерживала никого. Она могла придти домой после прогулки с очередным «любимым», простившись с ним долгим поцелуем, и не спать полночи, вздыхая о «своем единственном». И это вовсе не мешало ей на следующий день ответить положительно на приглашение другого поклонника пойти с ним в кино или мороженицу. Предыдущий забывался моментально.

            В результате, от подружек ей иногда приходилось выслушивать каверзный вопрос:

            – Тёма, а чем вчера закончилась дуэль?

            Это означало не более и не менее, как то, что какие-то из Нининых ухажеров накануне выясняли отношения на кулаках.

            В этих случаях девушка начинала задумываться. Что скрывать это ей конечно льстило, но не приносило радости. Она начинала клясться себе, что больше никаких мимолетных свиданий не будет, что пора прекратить быть попрыгуньей и прочее, прочее, прочее… Но обычно, все тут же возвращалось на свои прежние места. Она, как не старалась никак не могла понять, почему так быстро забывается тот, кто еще совсем недавно казался предназначенным ей судьбой на всю жизнь?

            А сколько пролито слез при разговорах с подругами, когда она делилась этими печальными мыслями. Те, разумеется, понимали безнадежность своих советов, но все-таки пытались направить заблудшую на путь истинный.

 

 

            Не бывает правил без исключений. Истина, известная всем, не миновала и Потемкину. В параллельном классе «А» учился Егор Минашкин. Он не ловил на себе восхищенных взглядов девчонок. Рост ниже среднего и полнота выше нормы не содействовала этому. Внешние данные прилепили к нему не совсем звучное прозвище «Пончик». К тому же, он еще и заикался слегка.

            В восьмом классе Егор обратил внимание на рыжеволосую девчонку из класса «В». Дело дошло до того, что он изучил расписание ее уроков и точно знал, на каком этаже предмет его воздыхания проводит очередную перемену. Лишь звучал звонок с урока, как Пончик стремглав бежал туда, где мог увидеть Тему. Это продолжалось почти полгода, пока он однажды не решился рассказать о своих чувствах Мазаю. Ибо Женька был единственным, который обращался к Егору не Пончик или Поня, а придумал более уважительное имя «Большой». Ну, а тот в ответ говорил «Маленький». Естественно, что со стороны их тандем вызывал улыбки.

            – Сходи ты с ней в кино, или просто погуляйте – предложил Мазай – она не откажет. Полшколы через это прошло.

            – Понимаешь, Маленький, я не знаю, как такое предложить. Страшно.

            – А понимаешь, Большой, что вот так, как ты, бегать с этажа на этаж, просто – глупо. Хочешь, наконец, если тебе страшно, я назначу ей свидание от твоего имени?

            – Маленький, ты меня выручишь.

            Мазай не был в восторге от Егоркиного выбора, поэтому хотел, чтобы Нина Потемкина сразу же «отшила» несчастного влюбленного. Но, как на такое ее направить?

            Известно всем, что эта девушка никому не говорит «нет», но и никого не задерживает рядом с собой надолго. Вот поэтому Мазай искренне переживал за Пончика. Решение, как сделать доброе дело, пришло само собой – надо переговорить с Темой и попытаться внушить ей то, что с Егоркой нельзя поступать, как с другими. Но разговор принял неожиданный оборот:

            – Женя, если бы ты выступал от своего имени, то завтра мы бы уже вместе смотрели новый фильм. Но Минашкина я просто не смогу обманывать, как я сама, не желая того, поступаю со многими. Мне его жалко. Вот, почему никогда я не сделаю шаг ему навстречу.

            – Ниночка, будет лучше, если ты ему объяснишь это сама – в ответ на услышанное Мазай уже не мог предложить что-либо иное.

            Тема и Пончик встретились на следующий день. Свидание не походило ни на какие другие из протекающих ранее.

            Ну, а чтение морали шло напряженно. Пончик слушал Нину, молча. Он и ранее не верил в успех, но, как всегда, надежда умирает последней. А, когда у ворот его дома несколько бывших ухажеров Темы решили обозначить на его лице парочку синяков, то ни за что полученные побои окончательно вернули в действительность.

            Разумеется, что Тема не желала такого финала. Она хотела от всей души оградить Егора от той карусели, которая вертелась вокруг нее. Увы, получилось не так, как хотелось. Жалость – нелучший союзник. Месть – то же самое, хотя с обидчиками Пончика Нина разобралась. Нашлось немало желающих откликнуться на ее просьбу поговорить с ними по-мужски.

            Но со временем забылся и этот эпизод, когда проявилось честное благоразумие. Нина по-прежнему продолжала отвечать согласием на свидания со всеми желающими.

 

 

            Более того, проблема стала еще глубже, когда секстет вырос до септета.

            Произошло таковое, когда из остатков восьмых классов «А» и «В» сформировался девятый «Г», вобрав в себя еще несколько девушек из других школ. Среди этих новеньких оказалась очень симпатичная Аленка Федорова. К тому же, кроме внешней красоты, она обладала еще и прекрасными вокальными данными, если, конечно можно, сравнивать такие понятия.

            Логично, что девушка быстро вошла в состав ансамбля. А в итоге Нина и Аленка стали флиртовать вместе, так как сразу же подружились.

            Этому содействовал еще и тот факт, что обе увлекались французским языком. Аленка еще и собирала пластинки известных шансонье Франции. В коллекции числились Эдит Пиаф и Ив Монтан, Шарль Азнавур и Коллетт Ренар, Жильбер Беко и многие, многие другие. Их репертуары она знала наизусть и всегда с удовольствием, сидя за пианино исполняла эти произведения, даже если вокруг не было никого.

            Таким образом, в ансамбле одноклассниц появился дуэт, поющий по-французски.

 

 

            К сожалению, по окончании девятого класса, чуть не закончил свое существование и септет. Со следующего учебного года девушки поочередно переставали посещать репетиции. Причины были разные, но результат один – остался вокальный дуэт. Но и для Нины и Аленки пение уже давно присутствовало не на первом плане.

            Главное место занимала игра в любовь. Именно – игра, не более.

            Две красотки, рыженькая и черненькая, будоражили сердца многих и никому не отказывали во встречах. Иногда свидания с молодыми людьми заканчивались поцелуями, но, опять же – не более.

            Нина больше не придавала серьезного значения этим встречам. Такой переворот в ее мыслях совершился, как всем казалось, под влиянием Аленки.

            – Вот, что я скажу тебе, Тёма – как-то после очередного Нинкиного раскаяния заявила подруга – Если каждый раз сообщаешь парню о своей любви, то страдаешь постоянно. Другое дело – поцелуй, и до свидания. Для меня мальчишки, как конфетки. Съела одну – вкусно, захотела еще – взяла другую.

            Вот по таким принципам и строилась игра в любовь.

            И что интересно, никто их за это не упрекал. Девчонки, в тайне завидовавшие их успехам у парней, вслух говорили: «Так и надо поступать с этими пацанами, слишком много мнят из себя!». А сами юноши, даже из тех, кого жестоко бросили две неугомонные девицы, не позволяли себе никаких бранных слов в их адрес и говорили всегда о них только уважительно.

 

 

            Спас септет Евгений Алексеевич Линд. Услышав девчонок на городском смотре школьной художественной самодеятельности, он пришел в школу, где пожелал на общественных началах заниматься с ансамблем.

            Рядом с вокалистками появились инструменталисты. Образовался ВИА. Пение в таком составе пробудило новый интерес к творчеству. Появилось даже название – «Афалина». Разумеется, что никакого отношения к водоплавающему животному это слово не имело. Так – совпадение, не более. Просто – поставленные в ряд первые буквы имен, или фамилий, или прозвищ участниц септета. Такое предложение высказал гитарист Розенфельд.

            – В знак уважения к основоположницам нашего ансамбля – торжественно произнес он. И всем эта идея понравилась.

            ВИА – неединственное творение Линда в стенах 235-ой. Человек из артистической семьи, окончивший два ВУЗа, начитанный и музыкальный собрал вокруг себя великолепную агитбригаду. Ребята тянулись к нему. Под его крылом организовался и драмкружок, и клуб «Мы за прекрасное». Начали собираться экспонаты для школьного музея «Когда музы не молчали», посвященного деятелям литературы и искусства блокадного Ленинграда.

            Школьная жизнь приукрасилась. Концерты на вечерах стали намного интереснее. Учащиеся разных классов стали ближе друг к другу.

            И в таком водовороте культурной жизни, конечно же, нашли свое место и Тема с Аленкой. Будь, то школьный вечер, или очередная репетиция, для этих девушек любое мероприятие заканчивалось одинаково. Никогда без провожатых они не оставались. То есть игры в любовь бурно продолжались.

Но, как сказывали когда-то древние, а они никогда не ошибались – все течет, все меняется. Пришли перемены и в Темину жизнь…

 

 

            После окончания десятого класса решили собраться у Гали Красавиной, отпраздновать отвальную. Правду сказать, расставание для большинства было символическим, основная масса уже через пару дней отправлялась в Пыталово. Там организовывался комсомольско-молодежный трудовой лагерь, начальником которого была назначена Кира Васильевна – классный руководитель десятого «Г». Ей всегда поручалось проведение таких мероприятий.

            Следует справедливости ради сказать, что она умела организовать отдых учащихся.

            Но ее педагогические качества были очень неоднозначны. Она считалась строгой учительницей. А вот, что скрывалось за этой строгостью, воспитательной работой назвали бы не все. Она могла, не стесняясь в выражениях, унизить ученика так, что тот неделями не смотрел в глаза сверстникам. И наоборот, всегда у нее были те, которым многое прощалось. Своих любимчиков, как правило, она выбирала среди сильных и влиятельных в коллективе ребят, на коих всегда можно опереться. Система армейская.

            Скорее всего, такую методику учительница подсмотрела в гарнизонах, будучи офицерской женой. Видимо, там же она усвоила и другое, очень пригодившееся в дальнейшем для организации комфортного отдыха учащихся на каникулах.

            В каждой войсковой части есть должность замполита, чья работа оценивается не только по результатам исполнения директив и приказов, как остальных офицеров, но и по проведению мероприятий, организованных ими самими. Это всегда являлось большим плюсом при подведении итогов соцсоревнования. Ну, а минус то, что с инициативой в армии всегда было трудно…

            Вот почему, еще за два месяца до открытия лагеря, Кира Васильевна поехала туда, на встречу с замполитом ближайшего гарнизона. Она привезла официальное письмо с просьбой наладить шефский контакт.

            В результате солдатами ближайшего строительного батальона в деревне Пыталово была отремонтирована школа, вокруг которой появился новый забор. А за забором – волейбольная площадка, летняя кухня с примыкающей к ней столовой под навесом, а также всегда необходимые умывальник и туалет. Таким образом, работы, обещанные местному руководству, выполнили военные вместо учащихся. Взамен были обещаны: концерт художественной самодеятельности в солдатском клубе, несколько фотомонтажей и совместные спортивные мероприятия.

            Именно на таком фундаменте Кира Васильевна умудрялась организовывать отдых своих учеников и под Кингисеппом, и в Подпорожье, и в Грузине, и даже прошлым летом в Крыму.

            А если ко всему этому добавить, что и во время учебного года учительница, не щадя своего личного времени, постоянно устраивала для своих подопечных культпоходы, волей-неволей задумаешься: «А не стоит ли забыть о ее педагогических промахах?..».

            Забыть, конечно, можно, но не все. Наступит такой момент и все положительное перечеркивается одним махом. Сработает пресловутая теория «ложки дегтя»…

 

 

            На отвальной у Красавиной не грустил никто. Сценарий веселья был стандартным: застолье и танцы. Разговоры сводились к организационным мероприятиям на тему: кто, что должен будет взять с собой. Не участвовало в этой дискуссии всего несколько человек. Среди них и Генка Лисин.

            – Зря ты, Лиска не едешь с нами – проговорила Нина, заметив его скучающий взгляд.

            – Да, Темочка, мне самому жаль. Не хочется даже на лето расставаться с классом. Но не могу. Такова спортивная жизнь. Хотя, честно говоря, устал я от тренировок…

            – Ну и отдохни! – перебила Тема.

            – Нельзя. Начатое дело нужно доводить до конца.

            «Вот весь он в этом» – мысленно подвела черту Нина и все-таки попыталась возразить ему еще раз:

            – А вот друг твой Мазай решил по-другому!

            – Во-первых, у каждого своя голова на плечах. Во-вторых, Женька уже пару лет серьезно баскетболом не занимается. И, наконец, третье – о главной причине поездки товарища Мазаева знает не только наш класс, а предполагаю, что почти вся школа.

            Попытка уговорить Лиску поехать в лагерь совершалась Ниной по просьбе Аленки, которой вдруг взбрело в голову заманить в свои сети всем известного женоненавистника. Бесполезность такого мероприятия была определена заранее. Да и сама Аленка никаких иллюзий не имела. Но ей очень хотелось попробовать хотя бы легкий штурм неприступной крепости под названием Геннадий Лисин.

            – Не дури – после разговора с Лиской наставляла на ум Аленку Тёма – Сама ведь прекрасно знаешь, сколько уже пыталось причалить к нему, и все терпели крах…

            – Ну тогда скажи, с кем мне время в лагере проводить… А, кстати, ты-то решила, на кого направишь свое внимание?

            – Не переживай, найдем кого-нибудь.

            – Эх, опять кого-нибудь… Когда же будет что-то серьезное?

            Эта фраза диалога стала заключительной. Услышать такое от подруги Тёма не ожидала. Она просто не знала что ответить. Было непонятно, как такое могла сказать Аленка, никогда серьезно невоспринимавшая, свои отношения с парнями? Ей-то чего серьезного вдруг захотелось?..

 

 

            А серьезное получилось, но не у Аленки, а у Тёмы.

            В лагере к ней неожиданно приклеился, а другого слова и не подберешь, так как не отходил ни на минуту, Денис Мельников, учившийся на класс моложе.

            В первый же трудовой день в лагере он отработал не только за себя, но и выполнил почти всю Темину норму. Не взирая на пот, ливший градом, и не думая сдаваться, он упирался из последних сил, вороша сено. А стоило Нине только заикнуться, что хочется пить, как перед ней тут же появилось ведро холодной колодезной воды. Во время обеда, только успев встать в очередь к раздаче, девушка почувствовала легкое прикосновение руки , и знакомый голос произнес:

            – Пошли есть, я уже все взял.

 

 

            В поселке Пыталово, на Карельском перешейке, была только начальная школа, деревянное здание которой было отдано для проживания комсомольско-молодежному лагерю. Поначалу было решено, что мальчишки будут спать в палатках, а девочки разместятся в школе. Но лето в тот год, мягко говоря, не было теплым. Поэтому после двух ночей мальчишеские раскладушки перекочевали в школьное здание, где температура воздуха была на пару градусов выше.

            А палатки остались на своих местах, ожидая климатических изменений в жаркую сторону, чего так и не произошло. Зато они стали свидетелями многих интересных историй. Именно в них прятались любители выпить, сыграть в карты или просто уединиться от посторонних глаз.

            Само собой получилось, что одну из палаток буквально забронировал Денис. Когда вечер не был дождливым, они с Ниной просто уходили куда-нибудь подальше от лагеря и возвращались, как правило, заставая всех уже спящими. Ну, а если дождь – много не нагуляешься, тогда – палатка.

            Романтично сидеть, обнявшись, слушать стук дождя, говорить, о чем попало или просто молчать.

 

 

            – Просыпайся! – изо всех сил трясла Нина Дениса.

            Но тот продолжал спать со сладкой улыбкой на лице.

            – Денис, уже утро.

            Бесполезно…

            Они и не заметили, как уснули. Положение становилось все более и более критическим. Вот-вот объявят подъем, и Кира Васильевна, как обычно, накинув на плечи пальто поверх ночной рубашки, пойдет всех будить сама. Так бывало каждое утро. С минуты на минуту могут быть обнаруженными пустые раскладушки Потемкиной и Мельникова.

            «Что же делать? – судорожно думала Нина – Если Кира застукает, сегодня же придется ехать назад… А может?..». Ее осенило единственное в тот момент правильное решение – Дениса оставить здесь, а самой потихоньку добраться до своей постели и, как ни в чем не бывало, сделать вид, будто только что проснулась.

            А Мельников славился крепким сном. Однажды ребята решили пошутить и его спящего вместе с раскладушкой вынесли на свежий воздух. Под моросящим дождем одеяло пропиталось влагой насквозь, хоть выжимай. Но даже это не помешало нормально выспаться.

Вот и появление из палатки сонной физиономии во время утренней линейки, кроме всеобщего смеха ничего другого вызвать не могло.

            – Кто сегодня ночью дежурил? – громогласные слова Киры Васильевны вынудили замолкнуть смеющихся.

            Мазаев сделал два шага вперед.

            – Женя, а почему ты не проследил, чтобы все спали?

            – Я проследил. Спали все. Только Мельников уснул, почему-то, в палатке. Предполагаю, очень устал, выполняя ежедневно по две-три нормы. Не всем по плечу ударный труд. Разбудить его было невозможно. Не потащу же я на себе стокилограммовую тушу. Думал, проснется и сам ляжет, где положено. А он проснулся только сейчас.

            – Я вешу девяносто…

            Лагерь с трудом сдерживавший смех во время Мазаевского монолога, после реплики Мельникова разразился таким громогласным хохотом, что уже заставлять замолчать смеющихся было бесполезно.

 

 

            – Спасибо, Женя – Нина остановила за локоть идущего спать после ночного дежурства Мазая.

            – Ты – настоящий друг – только и нашел, что сказать, Денис.

            Женька с улыбкой посмотрел на обоих:

            – «Спасибо» не булькает, а настоящие друзья должны вместе съесть пуд соли, а в данном случае все девяносто килограммов.

            Произнеся такое умозаключение, он продолжил путь ко сну.

            – Придется тебе расколоться на бутылку. Если денег не хватит, я добавлю – сказала Нина Денису, когда они остались одни.

 

 

            Принцип лагерной жизни основывался на так называемом «самоуправлении». Существовал штаб, состоящий из учащихся, и вроде бы все решения принимал он. Но была еще Кира Васильевна – начальник лагеря. Кроме нее Олег Николаевич – тридцатилетний холостяк, учитель истории и секретарь комсомольской организации школы по совместительству. Они, как бы курировали работу штаба. И естественно получалось, что все решения учащихся тщательно «редактировались» учителями. В общем – типичный демократический централизм.

            Каждый вечер кто-нибудь из членов штаба надевал красную пилотку и дежурил до утра. Затем, доложив на линейке, что за ночь никаких происшествий не случилось, отправлялся спать, когда все остальные уходили на сельхозработы, если позволяла погода.

            В этот день Женька хорошо выспался. Никто не шумел над ухом, поскольку светило солнце, и народ был в поле. Пообедав после сна, с удовольствием поколол дрова и помог Борьке Иванову запрячь лошадь по кличке Малинка. А заодно и съездил с ним за водой.

            Вечером, после ужина, к нему подошел Денис и тихо сказал:

            – «Спасибо» забулькало. Пошли в палатку.

            Там Мазай увидел стоящие на табуретке бутылку «Столичной» и бутылку «Цинандали», окруженные тремя открытыми банками консервов – килька в томате, шпротный паштет и говяжья тушенка. Тут же бумажный кулек конфет «Кавказские». У этого импровизированного стола, сидя на брезенте, расположились Тёма и Иванов с Рогозиной. К ним моментально подсел Денис.

            «К чему они это придумали? – негодовал про себя Женька – Я думал, сообразим на троих, а они зачем-то Таньку с Борькой позвали…»

            Внешне же он остался абсолютно спокойным:

            – Что отмечаем? А понимаю, пьем за удачный сон в летнюю ночь.

            Мазай взял бутылку водки, резко дернув за козырек, сорвал пробку и моментально наполнил стакан примерно на две трети.

            – Надеюсь, я правильно понял, что водка мальчикам на троих, а вино девочкам на двоих. Следовательно, у меня в руке мои законные сто шестьдесят шесть и шесть в периоде граммов.

            Залпом осушив содержимое граненого стакана, он ложкой отковырнул солидный кусок тушенки и, быстро разжевав, проглотил. Немного подумав, бросил в рот еще и конфетку:

            – А это – десерт.

            Все молчали. Женька продолжал:

            – Вам я завещаю этот шикарный стол. Веселитесь, развлекайтесь, как бы сказал Свирский deux par deux. А я пошел играть в волейбол.

            Когда Мазаев вышел, первой прервала молчание Тёма:

            – Представляю, как он сейчас будет остервенело колотить по мячу…

            – Вот выпьем и пойдем посмотреть, так ли это – вставил Борис, находя свое высказывание удачным. Он, как обычно, попытался первым посмеяться над собственной шуткой, но, случайно бросив взгляд на Татьяну, осекся и застыл с открытым ртом.

            – Лучше об этом и не мечтай – резко сказала она.

            Напряженность еще некоторое время повисела в воздухе и постепенно отступила. Алкоголь очень быстро помог забыть Мазаевскую выходку. После пирушки они вчетвером пошли изучать окрестности и вернулись далеко за полночь.

            На школьном крыльце их поджидала Кира Васильевна:

            – Предупреждаю последний раз.

            Этих слов было достаточно, но ненадолго.

 

 

            Через день Нина с Денисом снова исчезли. Теперь их примеру стали следовать и другие. Лагерь в возрастающем темпе разбивался на пары. В очередной раз, когда начали расходиться в разные стороны, желающие уединиться, наблюдая за этим процессом, Мазаев и Розенфельд курили, стоя на крыльце.

            – Я понимаю так – произнес Женька – идет бурный процесс парообразования.

            Сашка засмеялся.

            – Ничего не вижу смешного – услышали ребята голос Киры Васильевны – Вот ты, Мазаев, не считаешь, что с этим пора заканчивать?

            «Откуда она-то взялась?» – подумал про себя Женька, а вслух сказал:

            – Да не волнуйтесь, Кира Васильевна. Вернемся в Ленинград, до 1 сентября будет еще целый месяц, так что молекулы пара распадутся на атомы.

            – Не понимаю я твоих шуток, Женя.

            – А я никогда не понимал Ваших выводов, которые Вы делаете, глядя на то, как в юных сердцах просыпается чувство, описанное поэтами всего мира.

            – Ладно, хватит болтать. Завтра на заседание штаба вызывай Потемкину и Мельникова. Надо их пропесочить.

            – За что?

            – А ты не видишь, как их примеру следуют другие?

            – Да, что в этом плохого?

            – Не маленький, сам догадайся!

            Бесполезность дальнейшего спора была для Женьки очевидной.

 

 

            Нина и Денис стояли, потупив взоры.

            Штаб молчал. Говорила Кира Васильевна. Она клеймила, как только могла, двоих несчастных.

Но, как бы странным это не казалось, и ее можно было понять.

В прошлом году, вернувшись из такого же лагеря, одна парочка перевелась в вечернюю школу, поскольку девушка к началу учебного года была на втором месяце беременности. Естественно, что учительница не желала повторения событий. Год назад тогдашней начальнице пришлось выслушать много неприятных слов в свой адрес не только от родителей, но и от администрации школы и в РОНО.

Теперь же учительница не жалела ни грубых эпитетов, ни унижающих слов. Казалось, что еще совсем чуть-чуть и нецензурные выражения появятся в ее речи.

– Кира Васильевна – не выдержала Нина – ну, пожалуйста, не надо так нас оскорблять. Слезы потекли по обеим щекам.

– Можно подумать, что мы одни такие – попытался вставить Денис, и тут же получил толчок в бок от Нины, которая с раннего детства не любила кивать на других.

– Да, вы – не одни такие, но, если бы вы не показали пример…

– То нашлись бы другие – перебил учительницу Женька.

– Мазаев, а тебя никто не спрашивает – подал голос Олег Николаевич.

– Вот это меня и удивляет – не унимался Женька, продолжая говорить быстро, чтобы никто не смог вставить слово – Почему же меня никто не спрашивает? Вызвали людей на заседание штаба, а мнение штаба, можно подумать, никого и не интересует?! Дайте, наконец, и нам слово.

Равнодушие, царившее до этого момента среди ребят, перешло в легкое оживление.

– Ну, выскажись – насмешливо произнесла Кира Васильевна.

– Говори, говори – поддакнул Олег Николаевич.

Женька, который был уже готов, что сейчас его просто-напросто заткнут, как обычно бывало, удивился, но, не подав вида, отчеканил:

– Я, как член штаба, считаю, что ничего преступного Денис и Нина не совершили – затем уже спокойней дополнил – И пора, закончить это дурацкое обсуждение. Уже давно все отдыхают кроме этих двоих и нас, несчастных членов штаба.

Теперь уже всем стало интересно, чем же закончится заседание. Ребята, перешептываясь друг с другом, бросали взгляды то на Мазаева, то на учителей. И, как сигнал к выступлению, неожиданно раздался писклявый голосок Даши Райбушкиной, обычно хранящей молчание, ибо полагающей, что любые споры учеников с учителями ничто иное, как сотрясание воздуха:

– А я согласна с Мазаевым.

Моментально прозвучали подобные высказывания из уст Березина и Капитяна. Остальные, а их пока было больше (и это учителей еще радовало), вслух не говорили.

– Интересно, что высказываются только те, кто сами по ночам шляются. Так вот, с завтрашнего дня я запрещу покидать территорию лагеря.

После таких слов в помещении воцарилась тишина. Никто не знал, как воспринимать подобное заявление. Тогда резко поднялась вверх Женькина рука, на что учительница с насмешкой прореагировала:

– Слово предоставляется Евгению Мазаеву.

Не спеша, поднявшись, растянув почти до самых ушей рот в наглой улыбке и также неторопливо, Женька начал вещать:

– На наших воротах написаны три буквы «Ка», «эМ», и «эЛь», что означает комсомольско-молодежный лагерь. Но, если бы я знал, что в действительности это расшифровывается, как концентрационный молодежный лагерь, я сюда не поехал бы.

– И я – сквозь слезы пролепетала Тёма.

Реакция присутствующих была далеко неоднозначной. Раздавались и смех, и крики возмущения, и серьезные высказывания, как «за», так и «против». Каждый говорил, перебивая других и никого не слушая. Учителя же шептались о чем-то между собой.

Наконец Олег Николаевич жестом руки потребовал, чтобы все замолчали:

– Решение такое – покидать лагерь можно, но только до двадцати четырех ноль-ноль. И еще одно условие: можно это делать только в нечетном количестве с преобладающим числом девочек.

Кое-кто из присутствующих попытался открыть рот и высказать свое мнение, но Мазаев опередил всех:

– Честно говоря, я не понял, что именно можно делать в нечетном количестве? но считаю решение правильным!

Такого согласия от него уж никто не ожидал.

– Женя, ты – серьезно или шутишь? – удивился Капитян.

– Яша, решение гениальное. Как ты этого не можешь понять? – Мазай уверенно двигался к выходу. А задержавшись у дверей, спокойно добавил – Это же естественно: один мальчик никак не сумеет изнасиловать двух девочек, ведь наверняка, третья лишняя помешает, либо возмущаясь, либо завидуя.

Дверь захлопнулась.

Вновь наступившую тишину прервала Кира Васильевна, уже совсем нежелавшая услышать от кого-нибудь из учащихся очередное высказывание в подобном духе:

– Хватит дискуссий. Или соглашайтесь, или я, и вправду, устрою вам здесь концлагерь! Голосовать будем?

– Зачем? Из двух зол выбирают меньшее – подвел итог Владик Березин.

 

 

За ужином все мрачно пережевывали пищу. Когда поели, разрядку в натянутую обстановку лагеря внес Яшка Капитян. Взяв под руку Ирину Мунину, стал с ней циркулировать по территории, громко объявляя:

– Срочно требуется одна девочка для создания коллектива с нечетным количеством! Вознаграждение гарантируется.

К ним сразу же присоединилось несколько пар.

Денис тоже сделал попытку увеличить число пар, но Тема отказалась. Она присела на ступеньку крыльца и начала что-то строчить на клочке бумаги. Денис пристроился рядом:

– Письмо домой?

– Не мешай, сиди тихо – был ответ.

К Теме пришло вдохновение. Такое с ней изредка случалось. Она любила стихи, хорошо их декламировала со сцены, но иногда желание срифмовать строки самой впивалось, как заноза. И теперь ей было не остановиться, пока творческий процесс не подошел к концу.

– Дениска, разыщи, пожалуйста, Розенфельда – дала задание своему рыцарю Нина, а сама пошла искать Аленку. Собрав их, она показала написанное и попросила Сашку подыграть.

– Терпеть не могу таких мелодий, но и отказать не посмею.

Прозвучал первый аккорд. Девчонки, заглядывая в текст, запели:

 

«За окошком света мало,

За углом Олег стоит.

А нам Кира, а нам Кира

Целоваться не велит.

 

Говорит мальчишкам Кира:

– Хватит девок заводить!

Вам-то что? А им придется

По больницам походить.

 

Этим дурам не понятно,

Чем приходится платить?

Вам-то что? Ведь вам – кататься,

А им саночки возить».

 

Собравшаяся вокруг толпа ребят дружно зааплодировала. Чуть позже подошли Кира и Олег. Издалека они услышали знакомую мелодию Колмановского, но слов не разобрали. Выводы были соответствующими:

– Оказывается, можно весело время проводить и на территории лагеря. Как раз через несколько дней поедем в воинскую часть. Там ждут концерт нашей само деятельности. Молодцы, что начали репетировать…

 

 

На этот раз Нина никому из подруг не задала вопрос: «А как вам Денис Мельников?» И никто не воскликнул в ответ: «Тема снова влюбилась!»

А она влюбилась. Тщетно пытаясь понять, почему ей никто не интересен кроме Дениса, она обнаружила в себе то, чего никогда не было.

Раньше, с кем-либо встречаясь, также приходила мысль, что наконец-то нашла своего единственного. Но тот избранник мог исчезнуть моментально, пусть даже и не навсегда. А на смену непременно тут же приходил кто-то другой и обязательно в статусе того же единственного. Такие частые перемены с Ниной случались всегда независимо от нее самой. Очередной юноша, как правило, врываясь в ее сердце, сам безжалостно изгонял оттуда предшественника.

С Денисом же – все по-другому. Тщетно в своих мыслях гнала она его от себя. Пыталась подумать о ком-нибудь другом, но ничего не получалось. Всю сцену жизни как занавесом отсек от нее Денис. Сам – на авансцене и, как опытный конферансье, все внимание сосредоточил только на себе, отодвинув другие номера представления на второй план.

И такой театр одного актера, сильно раздражавший по началу, все более и более устраивал девушку.

«Может быть – спрашивала себя Тема – он – то, что искала? Но, разве, я мечтала о таком? Ну что я в нем нашла?»

Вопросы – риторические. Но, пожалуй, с большой натяжкой, ответ все-таки таится в популярной поговорке: «Сердцу не прикажешь!»

 

 

Последние три дня существования «КМЛ-65» были бурными. Никто уже не обращал внимания на запреты. Действовало обычное человеческое приспособленчество: из лагеря не выгонят, скоро в Ленинград и так поедем.

Бразды правления лагерем выпали из рук начальника. Даже пришлось больше не обращать внимания на вечерние выпивки и ночные прогулки. Внешне – все спокойно, но внутреннее напряжение в душе Киры Васильевны росло. Любой, даже самый безобидный, повод, мог выплеснуть наружу достигшее апогея раздражение. Видимо, этого было не избежать.

За два дня до отъезда, на утренней линейке, у одной из расположенных невдалеке палаток неожиданно откинулся полог. Наружу показалась сначала заспанная физиономия Мельникова, а следом смущенное лицо Потемкиной. Обычный вопрос к дежурному не прозвучал. Ответ, хотя дословно непредполагаемый, был ясен. Выслушивать Мазаева, дежурившего в ту ночь по иронии судьбы, и веселить публику желания не было. Она поставила перед строем Дениса и Нину. На удивление спокойным голосом, совершенно несвойственным ей, Кира Васильевна задала вопрос:

– И что же вы там делали всю ночь?

– Спали – буркнул Денис.

– И только?..

Последний вопрос был задан совсем тихо и с вкрадчивой улыбкой.

Царило напряженное молчание. Только Свирский, стоящий рядом с Мазаем, довольно громко шепнул ему:

– Pourqoi, elle ne demande pas, когда Тема пойдет на аборт?

– Заткнись! А то…

Женька не договорил. Прервал его очередной вопрос учительницы, прозвучавший с нарастающими децибелами:

– И почему же я не слышу ответа?!

– Я все сказал. И сказал, между прочим, правду. Чего еще Вам надо? – Мельников опустил глаза.

– А я сомневаюсь насчет правды. Почему ты вдруг так смутился? Поверь, всем прекрасно видно, как уже далеко зашли ваши отношения!

Нина, молчавшая по предварительной просьбе Дениса, обещавшего все удары принять на себя, поняла, что ее «рыцарь свалился с коня». Пора защищаться самой. Взглядом дав понять Денису, чтобы тот не мешал, и с трудом подбирая слова, она начала:

– Кира Васильевна, Вы уже не первый раз намекаете нам на это…

– И, как сейчас все видят, не ошибалась.

– Нет. Вы ошибались – взволнованно, почти скороговоркой, продолжила Нина – Ваши постоянные упреки мы слышали почти каждый день…

– Ну и слава Богу, что таким образом я пыталась предотвратить вас от дурных поступков – снова перебила Тему Кира Васильевна.

– А нам было обидно ни за что получать оскорбления. Вот мы сегодня и сделали это… Теперь ругайте!.. Не так обидно. Есть за что…

Заливаясь слезами, девушка бросилась в сторону калитки. Несколько мгновений спустя, Денис последовал за ней. Он уже не слышал слов, подводящих итог:

– Дожили. В моем классе появилась проститутка!

Таких оскорбительных слов не ожидал услышать никто. Даже Олег Николаевич бросил удивленный взгляд на свою коллегу. Хотел что-то сказать, но передумал.

Ребята же молча переглядывались, не веря ушам своим. Последние жалкие капли учительского авторитета, еще присутствовавшие в умах некоторых школьников, испарились полностью. Не дожидаясь конца линейки и указания разойтись, молчаливая толпа отправилась на завтрак…

Безмолвное пережевывание пищи нарушил Яшка Капитян:

– Надо бы ребятам отнести поесть. Вот где только их искать?

– Я знаю – сказала Рогожка и, глядя на Бориса, добавила – Бери миски. Пошли.

 

 

– Зачем ты сказала такое? – не унимался Денис – Что теперь о нас все будут думать?..

– А пусть думают, что хотят. Наплевать! Не собираюсь ни перед кем оправдываться. А ты, как хочешь…

Они сидели на берегу озера, бессмысленно глядя на противоположный берег. Нина зачерпнула в ладони воду и умыла красные от слез глаза.

– Это правильно. По утрам надо умываться – попытался снять напряжение Денис, опуская лицо в прохладную жидкость.

«В лагере ребята, наверное, уже позавтракали» – подумал он.

Как будто слыша его мысли, появились Рогозина и Иванов. Денис в один присест опорожнил обе миски с остывшей рисовой кашей. Нина больше двух ложек съесть не смогла. Хлеб с повидлом в двух экземплярах также нашел пристанище в желудке Мельникова.

Когда Нина допила свой стакан холодного чая и немного успокоилась, Таня категорично предложила:

– Мальчишки, погуляйте немного.

Парни удалились.

 

 

– Ну, ты – орел! – восхищался Борис – А у меня ни хрена не получается. Представляешь, щупать разрешает во всех местах, и сама лапает, где хочет… Уже думаешь, вот-вот отдастся. Да не тут-то было! Только и слышу, мол, что угодно, но только не это… Ладно. Расскажи, здорово было?

«Пошел ты к черту» – промолчал Денис, отмахнувшись рукой.

Борис понял, что расспросы бесполезны. Уже хотел сообщить, каким эпитетом Кира наградила Тему, но хватило ума передумать.

 

 

В отличие от мальчишек у девчонок беседа была оживленней и содержательней. Таня еще на линейке поняла, что все сказанное Ниной – результат нервного всплеска. Ни слова правды в ее заявлении не присутствовало.

И в действительности, ни Нина, ни Денис даже в мыслях-то не позволяли себе физической близости. Их романтические отношения, свойственные юности, были абсолютно чисты. Но, как говорят: слово – не воробей. Поэтому не все, как Рогозина, смогли здраво понять Нину. Тем более, что опровергать сказанное она не собиралась.

 

 

Забегая вперед, следует сказать, что Нина и Денис только после свадьбы позволили себе сделать тот шаг, в котором их кое-кто попытался уличить в летнем лагере. Им хватало и платонической любви.

В шестидесятые, в среде советской молодежи существовало не совсем ясное понятие, что настоящая любовь выше половых отношений. Юноши и девушки того времени не спешили сменить «глупое чувство локтя на чувство колена». Тогда шутя, говорили, что свадьба – ни что иное, как – доступ к телу. И первая брачная ночь очень часто бывала реальностью.

 

 

А Кира Васильевна ничуть не сожалела, что оскорбила девушку. Если бы и случилось невозможное, и она внутренне почувствовала себя виноватой, то и тогда оставила все это в себе и вслух ничего не произнесла бы.

Почему-то многие взрослые считают ниже своего достоинства признать вину перед детьми. Хотя именно из-за этого, как правило, родители теряют любовь своих чад, а учителя – уважение учеников.

 

 

Последний вечер в лагере еще больше сгустил краски.

Хорошо понятно, что в 16 – 17 лет вкушение запретного плода, коим является употребление спиртных напитков по праздникам, почти непреодолимо. Но также ясно, что в таком возрасте достаточно и нескольких граммов алкоголя. Ведь дело не в количестве, важен сам факт, объясняемый желанием казаться взрослее.

Ну, а количественный «перебор» – привилегия зрелых людей.

В гости на прощальный ужин приехали командир и замполит войсковой части, с которой были налажены шефские контакты. Прибыли также представители местного совхозного начальства. По набору продуктов праздничное застолье почти не отличалось от будничных. А вот выступлений со словами благодарности за хорошую работу на полях было предостаточно.

Настоящий же праздник начался, когда взрослые заперлись в одной из комнат, чтобы продолжить «банкет» в своем кругу и с более крепкими, чем лимонад, напитками. Ребят же это лишь обрадовало. Никто им больше не мешал предстоящей встрече с Бахусом. Тогда никто и предположить не мог, какую роль сыграет это божество в дальнейшей карьере некоторых педагогов…

Настал момент, когда взрослые вышли проветриться и обнаружили полупустой лагерь. После небольшой выпивки, вдоволь натанцевавшись, некоторые из ребят ушли прощаться с окрестностями. Но те, кто остался, случайно оказались свидетелями одной не очень приглядной сцены.

Кира Васильевна, неуверенно ставя ноги на ступени крыльца, несмотря на двустороннюю поддержку офицеров, скатилась вниз, увлекая их за собой. Несколько секунд спустя, раздался громкий хохот троих удачно приземлившихся. Такое неординарное событие не могло не привлечь внимания юношеских взглядов. Несколько ребят приблизились к пытающимся подняться с земли. Кто-то даже протянул руки, чтобы помочь подняться учительнице, но неизвестно откуда появившийся Олег Николаевич в приказном порядке предложил всем разойтись.

Скорее всего, этот инцидент был бы забыт, если бы не слова Мазая:

– И правда, чего уставились, пьяниц первый раз видите? Пошли лучше на озеро.

Когда школьники удалились, Кира Васильевна тихо пробурчала:

– Ты еще здорово пожалеешь о своих словах – и уже громко, почти не заплетающимся языком добавила – Олег, пошли-ка, посмотрим, что творится в палатках.

Учительница почти равнодушно прореагировала на картежников и не успевших уничтожить спиртное. Но, когда она обнаружила спящих в обнимку Дениса и Нину, выход эмоций был полный. Заметив, что от ее криков и оскорблений проснулась только девушка, Кира Васильевна ухватилась и за этот факт, доведя Тему до слез:

– Вот так! Да, именно так и будет. Он спит, ему – наплевать! И ничто его не волнует… А тебе еще придется расплачиваться… горько расплачиваться за те глупости, которые ты себе позволила. Знай, в моем классе шлюхам места нет!.. Пойдешь в вечернюю школу!..

Неизвестно, что еще услышала бы Нина (Денис так и не просыпался), если бы Олег Николаевич не увел опьяневшую...

 

 

До 1 сентября оставалось два дня.

На квартире Красавиной встретились одноклассники. На этот раз поводом сбора не было желание повеселиться. Лица всех изображали серьезность и сосредоточие, когда ребячьи уста что-то произносили. Все высказывания фиксировались Галиной на листке бумаги. Но это не был протокол. Это был план выступлений на первом в учебном году классном собрании. И смысл высказываний состоял в следующем: предложить Кире Васильевне отказаться от классного руководства.

Из всей компании только Лиска не ездил с остальными в летний трудовой лагерь и поэтому молчал и внимательно слушал других. Только, когда уже все было высказано и роли распределены, когда уже все усталые и довольные проделанной работой хотели расходиться, неожиданно заговорил Генка:

– Все это мне напоминает 1825-ый год с одной лишь разницей, что выступление произойдет не в декабре, а в сентябре. Значит, войдем в историю, как «сентябристы».

– Решил пошутить? – спросил Мазай.

– Я очень серьезен, Женечка. Ты представь, что мы – «Северное общество». А если учесть, что Свирский сейчас гостит у родственников в Киеве, то не удивлюсь, если он готовит нечто подобное на Юге. Только вдумайтесь: Свирский – Пестель, Мазаев – Рылеев… Нет, пожалуй, Мазаев – Каховский, ведь по плану он должен произвести смертельный выстрел…

– Прекрати дурачиться – возмутилась Красавина – ведь вопрос очень серьезный.

– А он не дурачится – возразила Рогозина – Он хочет сказать, что наше дело обречено на провал.

– Рогожка, ты правильно мыслишь! Неужели не понятно, что Кира добровольно от класса не откажется? И, будьте уверены, директор на поводу у школьников не пойдет.

– Лиска, а ты неправильно мыслишь! Неужели ты желаешь, чтобы Кира осталась классным руководителем?

– Я разве говорил об этом? Или кто-нибудь из вас может упрекнуть меня в пламенной любви к ней? Никогда она мне не нравилась. А после того, что я услышал о ее выступлениях в лагере, возмущен не меньше вас.

– Битых два часа – впустую! – Нина была готова заплакать – Молчал, молчал и высказался.

– Еще и непонятно – добавила Галина – Лисин, ты – за или против?

– А может, спросишь: за большевиков я, или за коммунистов?

– Лиска, хватит паясничать – Рогозину переполнял гнев – если есть, что предложить, предлагай. Пустая критика здесь неуместна.

Почти десяток пар глаз впились в Генку. Тот же очень хладнокровно произнес:

– Предлагаю заменить революцию эволюцией.

– Интересно, как?

– Отказываться от всех Кириных предложений по организации нашего досуга. Можем же мы сами без нее и за город съездить, да и в театр сходить. Иными словами, сделать все таким образом, чтобы она сама почувствовала, что не нужна нам.

– Утопия – улыбнулся Мазай.

– Тогда, все – на Сенатскую!

На последние Лискины слова уже никто не прореагтровал.

Юношеский максимализм присущ всем. В стране Советов – особенно. Лозунг «Кто – не за нас, тот – против нас!» навязывался всему населению. Если зрелые люди иногда задумывались: «А так ли это?», то подростки, как правило, принимали безоговорочно. Благодаря, этой сомнительной аксиоме, Лискина «мудрость» была напрочь отвергнута, как глупая.

 

 

После подготовленного учениками собрания разразился скандал. Никогда в 235-ой ничего подобного не случалось на протяжении всей ее истории. На педсовете ничего кроме ситуации в 11-м «Г» практически не обсуждалось.

Решение, собрать родителей, было принято незамедлительно. А речь директора, произнесенная на этом мероприятии, произвела эффект разорвавшейся бомбы:

– Я не приветствую попытку учащихся свергнуть классное руководство. Тем более в такой форме. Выпускной класс не должен начинать учебный год таким образом. Недопустимо, чтобы школьники бросали оскорбительные реплики в лицо учителя, да еще перед своими ровесниками. Я имею в виду выступление Мазаева на классном собрании. То, что он себе позволил, не укладывается ни в какие рамки. Обещаю, наказания он не избежит. О Потемкиной тоже будет принято решение. Но главная задача заключается в другом: требуется наладить в классе обстановку, способствующую его сплоченности. Ведь учебный год пролетит быстро. Наступят экзамены, а к ним надо готовиться в нормальных условиях. Для этого я вынужден принять решение об освобождении Дюбковой Киры Васильевны от классного руководства… Давайте все вместе поблагодарим ее за тот грандиозный труд, который был направлен на воспитание ваших сыновей и дочерей. Уже с завтрашнего дня в 11-м «Г» будет новый классный руководитель. Приказ уже подписан.

Кира Васильевна не верила своим ушам. Ведь перед собранием Павел Михайлович успокаивал ее:

– Не волнуйтесь, мы уладим конфликт. Потемкину переведем в вечернюю школу, Мазаева пропесочит комсомол. Остальные сами успокоятся, и класс станет управляемым.

«Только почему-то не было сказано, что управлять не я буду…» – промелькнуло в голове учительницы.

Почему он так поступил? Да, просто, и сам бывший военный до конца не понимал, какую можно подразумевать двусмысленность в его словах.

Кира Васильевна с трудом завершила ту встречу с родителями, на которую так рассчитывала. По дороге домой она периодически смахивала слезы с глаз, уже твердо зная, что больше уже никогда не пожелает работать в этой школе.

 

 

На вечернюю форму обучения Тему не перевели. Несмотря на ее долгое сопротивление, администрация школы с большим трудом, но все-таки сумела направить девушку к врачам на обследование. А медицина, уже в свою очередь, вынесла объективный вердикт: Нина Потемкина – девственница, и вопрос о беременности отпал сам собой.

Ну, а что касается Мазая, то на Комитете комсомола школы, где его «пробирали», никого из учителей не присутствовало. Заседание Женька превратил в фарс. В резолюции значилось: «Комсомолец Мазаев признал свою ошибку только по форме, но по содержанию был тверд, не желая менять свои принципы».

А уже самую окончательную точку в этой истории поставил сам директор на одном из педсоветов:

– Хватит обсуждать 11-ый «Г». Пусть спокойно оканчивают школу.

 

 

Переживания летнего сезона забылись быстро. И способствовало тому то, что подошло время переступить через переломный момент вступления в зрелые размышления о будущем. Силы, почти всех направились на осуществление поголовного желания поступить в институт. Но не у всех хватало серьезности для решения такой проблемы.

Именно отсутствие сего и сыграло решающую роль в судьбе Дениса. Желание постоянно находиться возле Нины настолько овладело им, что даже желание посвятить свою жизнь медицине исчезло. Чтобы учиться вместе с любимой и после окончания школы, мечта переквалифицировалась из врача в учителя истории.

Началась подготовка к вступительным экзаменам. Но, поскольку готовились совместно, то результаты были именно такие, какие логично мог предсказать любой простой смертный. Достаточно обратить внимание на то, что учебник под названием «История СССР» постоянно был открыт на страницах, посвященных Восточным славянам.

А, уже в момент подачи заявлений, судьба сыграла еще одну злую шутку. Влюбленных приемная комиссия почему-то раскидала в разные потоки. Для Дениса – трагедия. И это – нормально, хотя и со стороны может показаться глупостью.

Как же это повлияло на развитие событий?

У Нины первый экзамен состоялся. Результат – «неуд». Но девушку расстроило другое: Мельников вместо того, чтобы на следующий день идти, как было положено, согласно расписанию, на экзамен, пошел вместе с Ниной в приемную комиссию и следом за ней забрал документы.

– Без тебя мне в институте делать нечего – объяснил он.

 

 

В итоге, наступившей осенью, Денис стал шлифовать линзы в ГОИ, а Нина получала семьдесят рублей в том же институте за просиживание места в отделе кадров. Шесть дней в неделю (пятидневка с «черными» субботами появилась чуть позднее) каждое утро они встречались для того, чтобы вместе ехать на работу. Использовали даже самую малейшую возможность пообщаться во время трудового дня, по окончании которого отправлялись ужинать к ее или его родителям. И только на ночь расставались. По воскресеньям же, под видом подготовки к экзаменам, уходили, якобы, в библиотеку.

Такой ритм жизни продолжался почти полтора года, то есть, буквально, до торжественной регистрации брака.

Так называемые, моральные принципы родителей советских юношей и девушек тех времен, мешали досвадебным сближениям. Массовый характер сексуальная революция имела место лишь на Западе. В нашей же стране лишь небольшое число индивидуумов могло позволить себе свободную любовь. Ведь таковые отношения, кроме искренних чувств, требуют еще многих подсобных условий. Хотя бы – наличие ограниченного пространства, состоящего из четырех стен. А чтобы иметь беспрепятственную возможность уединиться на этом пространстве, надо было, как минимум, иметь штампы в паспортах. А неумирающая жилищная проблема? Разве не менее мешала? В коммуналке могут «застукать» соседи, а в отдельной квартире необходимо ловить моменты, когда там нет родственников. Вот влюбленные и вынуждены идти на всяческие ухищрения, не брезгуя ничем, даже подворотнями и лифтами…

 

 

Утро после бурной первой брачной ночи. Денис спит крепким сном. Нина смотрит в потолок:

«Долог был путь к этому моменту. А что в итоге? Пока непонятно. Слышала, что с первого раза мало, кто осознает прелести семейного ложа. Еще слышала, что многие женщины остаются всю жизнь неудовлетворенными. Это лишь мужики довольны всегда. Получил свое и спит как сурок. Торговля какая-то происходит. Только вместо денег платим товаром. Натуральный обмен. Совсем, как у первобытных. И что же в итоге? Как принято говорить, Денис потерял свободу. Ведь он за мое тело заплатил женитьбой. А я – своим телом заплатила за замужество, о котором мечтает почти каждая. Хотелось бы по-другому думать. Не получается! Почему? Да потому, что никто не осудит женатых людей, обнаружив их в одной постели. А вот, неженатых?..»

Размышления прервал Денис, перевернувшись на другой бок и продолжая сопеть во сне…

 

 

«Как у него хорошо получается спать. Достаточно головой дотронуться до подушки. Позавидуешь! Интересно, что за дурак сказал ему, якобы опасно исполнять супружеский долг на седьмом месяце… Да, неужели, ему самому-то не хочется? Хорошо, хоть, не храпит. А если найдется, кто посоветует, вообще уехать к родителям кому-нибудь из нас, также послушается? А вот мне, когда лежала на сохранении, рассказывали совсем другое. Оказывается, что многие бабы спят со своими мужиками до последнего момента… Эх, если бы получилось его разбудить?.. Нет, бесполезно».

 

 

«… Чтобы качать всю ночь

У колыбели дочь…

 

Никогда не представляла себя матерью. Никогда не понимала, что значит любить своего ребенка. Особенно, когда видела чужих грудничков. Не вызывали они моего благоговенья от внешнего вида. Свое – совсем другое дело. Катенька – лучше всех…

            А как я проклинала Дениса, когда рожала? Серьезно думала, что, как только все закончится, разведусь. Терпеть такие боли, ради чего?.. А как быстро все забылось? Уже на следующий день… Да, какое, на следующий день? В тот же миг! Лишь Катя увидела свет, я уже представляла, как мы втроем будем проводить время, как наша девочка будет всегда искать защиты у папы и мамы… Не верится, что я – мама. Не знала, что кормить грудью – наслаждение.

            Быстро мы бабы забываем муки родов»…

 

 

            «Насколько же долго наши родители будут вести нас по жизни? Сможем ли мы также опекать своих детей? Купить квартиру, думаю – не сумеем. А они это сделали… Хотя сами долго нас уговаривали пожить вместе с ними.

            Вот, и отделились мы. В результате – скука. Муж днем на работе, вечером в институте. Катя в яслях. Денис настоял на этом. Видите ли, дочка помешает мне заниматься. Он, глупый, и понятия не имеет, что такое заочное обучение. Здесь, чтобы получить «неуд», надо здорово постараться. Сначала безделье доставляло удовольствие, потом стало скучно, теперь же – невыносимо. Самое главное – не знаю, как с этим бороться.

            Ну, ничего, на четвертом курсе нужно будет устраиваться на работу по специальности. Тогда, возможно, прекратится такое бесполезное существование…»

 

 

            На работу устраиваться не пришлось. Денис «сделал» справку. По этому поводу Нина высказала ему, пожалуй, первое нетерпящее возражений заявление за все время супружества:

            – Катя в детский сад не пойдет. Если уж мне не суждено работать, то займусь вплотную воспитанием дочери. И, даже, рот не открывай! Я ничего не услышу.

            Муж разумно промолчал.

            А для Нины наступили самые счастливые три года. Единственное, чего не удалось ей добиться, это – проводить выходные вместе всей семьей. Денис то был занят, то сильно уставал после трудовой недели. В итоге: субботние и воскресные прогулки и поездки за город, посещение театров и музеев проходили без главы семейства.

            В одну из таких зимних прогулок из-за Нининой спины неожиданно прозвучал незнакомый голос:

            – Простите. Не хотите, чтобы Ваша девочка поучаствовала в просмотре?..

            – Каком?

            – Еще раз прошу извинения, я не договорила. Сейчас, вот здесь, во Дворце спорта, проходит отбор в школу олимпийского резерва по фигурному катанию.

            Незнакомая женщина, нарушившая веселую игру в снежки, в наскоро накинутой на плечи шубе и в туфлях вместо сапог, видимо, вышла из «Юбилейного». Всем своим видом показывая, что времени у нее в обрез, с нетерпением ждала ответа. А Нина, совершенно не понимая, что от нее хотят, очень неуверенно попыталась сказать:

            – Как-то все – неожиданно. Я и не знаю…

            – У Вашей девочки – прекрасные природные данные. Поверьте мне, как тренеру со стажем.

            «Интересно, каким образом она это увидела? Даже, почти раздетой на мороз выскочила» – подумала Нина, а вслух добавила:

            – Она же еще очень маленькая, пяти лет не исполнилось. Да и на коньках ни разу не стояла.

            – Возраст – очень подходящий, а кататься быстро научится. Я это гарантирую. Рискнем?!

            – Когда?

            – Прямо сейчас!

            Неожиданный поворот событий привел Катю на занятия фигурным катаньем.

Нину же очень удивило, что ее дочка прошла отбор. Пока шел конкурс, она услышала много интересного от родителей, приведших своих детей на это мероприятие. Оказывается, люди неделями стояли в очереди, дежуря по ночам, чтобы сегодня их чада смогли показать, на что они способны. Правда, особняком стояли и те, кто сумел, используя связи и деньги, попасть сюда без очереди. Но и тем, и другим никто не давал гарантий, что отбор будет преодолен. Количество желающих на одно место сравнимо со вступительными экзаменами в театральный институт. Когда зачитали списки принятых, то потоки родительских слез, казалось, способны изменить мировой климат:

– Чем же мой ребенок хуже други-и-их?!

 

 

Тренер со стажем оказалась права. И действительно, чувствовать уверенно на льду Катя стала буквально на первом уроке. Сначала ей очень нравилось заниматься, несмотря на трудности с расписанием. Дело в том, что в «Юбилейном» лед для детской секции предоставлялся тогда, когда был свободен. То – в семь утра, то – в десять вечера, то – несколько дней подряд, то – перерыв почти на неделю. Очень некомфортно и для матери, и для ребенка.

Но Нину такое положение вещей не пугало. Она с большим удовольствием каждый раз отвозила дочку на занятия, помогала ей переодеться и шла прогуляться. Первое время она наблюдала с трибуны за Катиными «успехами», как и другие родители. Но, так как невозможно было слушать их «фанатичные рассуждения о спортивном будущем» своих детей (а таковые не смолкали ни на минуту) Нина предпочла проводить это время на свежем воздухе, возвращаясь тогда, когда оставалось только помочь Кате переодеться, чтобы ехать домой.

Молодая мама энергично занималась воспитанием дочери. Наконец-то, ощутив свою востребованность, она с головой окунулась в эти приятные заботы. На каждый день составлялся план в письменном виде, в котором галочками отмечались выполненные пункты. Если, что-либо не успевала сделать, то переносила это на следующий день под первыми номерами. Причем, к этому занятию всегда привлекалась дочь. Ну а та, в свою очередь, восторженно воспринимала подобное доверие.

Но, как-то после прогулки, придя немного раньше, когда занятия на льду еще продолжались, Нина не нашла там свою дочь. Ничего не понимая, она безуспешно пыталась разглядеть среди занимающихся Катю.

– А Вы не туда смотрите – раздался совсем рядом незнакомый голос.

Нина повернулась и увидела одну из мамаш, также ожидающих своих детей. Некоторые из остальных родительниц тут же наперебой стали уточнять:

– Ваша дочь – на другом конце катка.

– Катается среди наших олимпийцев.

Действительно, вдалеке тренировались фигуристы из сборной СССР. Катя весело скользила по льду вокруг них.

– Почему она там? – вырвалось у Нины.

– А она постоянно сбегает из группы и проводит время в одиночестве. Видимо, Вы зря не присутствуете на занятиях – со злорадством прозвучало замечание. Еще бы, скоро будут отчислять «неперспективных», значит, одним конкурентом будет меньше. Подобные мысли можно было прочитать на лицах и других родителей.

Нина отправилась туда, где развлекалась ее дочь. Спустившись к бортику, жестом руки подозвала Катю:

– Ты, почему здесь? Почему не занимаешься с группой?

– Там заставляют делать трудное, а здесь – хорошо. Музыка играет.

К ним подкатилась женщина невысокого роста и, обращаясь к Нине, спросила:

– Ваша дочь?

Нина сразу узнала Тамару Москвину. Неудивительно, известная фигуристка и тренер. Смущенно кивнув в ответ, она подумала: «Сейчас получу выговор». Но прозвучало другое:

– Девочка очень хорошо скользит. Я за ней часто наблюдаю. Ей обязательно надо заниматься.

– В этом-то и беда. Она говорит, что не хочет «делать трудное».

– А без труда ты ничего не добьешься. Пословицу про «рыбку» знаешь? – эти слова относились уже к дочери. А матери просто было сказано – Желаю Вам удачи.

Когда Москвина откатилась к своим ученикам, Нина, как ей показалось, довольно серьезно и строго спросила Катю:

– Ты все поняла?

– А про какую «рыбку» тетя говорила?

– Дома объясню. А сейчас, иди переодеваться. Занятия уже закончились, а я пока поговорю с твоим преподавателем.

В разговоре Нина услышала следующее:

– Любую другую из моей группы за подобное поведение я, не задумываясь, отчислила бы. А у Кати хорошие способности. Поговорите с ней, пожалуйста. Иначе, уже скоро у нас будет проводиться что-то вроде зачета, и я ничем не смогу помочь.

Но и дома разговор также не получился. Катя ни в какую не собиралась исправляться. Она готова была вообще не посещать каток, лишь бы не делать того, что ей не нравится.

– Хорошо. Значит, сегодня ты каталась на коньках последний раз – подвела итог мама.

 

 

В дальнейшем, с подобными разговорами Нине приходилось сталкиваться неоднократно. Удивительно, но у дочери способности проявлялись практически ко всему, за что ни бралась. Если бы, хоть самое маленькое желание, развить эти способности, присутствовало в той, которая ими обладает, то проблемы не стояли бы вовсе.

Нина переживала за дочь, а Денис рассматривал все это, как хороший материал для своей диссертации. Неоднократная просьба жены о помощи в воспитании ребенка оставалась без внимания профессионального педагога.

«Ну, кто-нибудь объясните мне, зачем ведутся всяческие научные исследования, если на практике, даже к собственным детям применить ничего невозможно» – эти мысли все чаще посещали молодую мать. Постепенно понятным становилось только одно, великолепно сформулированное немецким гением: «суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…»

 

 

Плыть по течению – такова участь многих, кто пришел в эту жизнь.

Странный вывод. Но присутствие на накатанной дороге заставляет большинство индивидуумов смириться с этим. Вот и окончание ВУЗа изменило в Нинином существовании совсем немного. Теперь, когда институт окончен, а Катя пошла в школу, снова наступила пустота, наводящая на размышления:

            «К чему я училась? А училась ли? Сдавала экзамены по заранее известному билету, курсовики – переписанные прототипы. Знаний – ноль. От так называемой учебы осталась только бумажка под названием «Диплом». Смешно, но она, эта бумажка, ничем не отличается от такой же, полученной выпускниками дневного отделения, скажем, «Политеха» или другого серьезного ВУЗа. И, никого не волнует, что скрывается за этими корочками. Даже в отделе кадров интересует лишь наличие документа. И, наплевать, где он получен – заработан тяжелой учебой, или выдан за посещение сессий в моем СЗПИ…

            До чего же невыносимо долго длится время до обеда. Скорее бы Катя приходила из школы. Накормлю ее, пойдем погулять, потом помогу сделать уроки».

            Такие чувства преследовали практически каждый день, совсем нерадующий разнообразием особенно в первую свою половину. Изредка привычный ритм нарушался Аленкиными визитами. У нее-то начало дня практически всегда было свободным, если не посвящалось сну.

 

 

«Оказывается, гуляя днем, можно знакомиться с интересными людьми. И появляются-то они как-то неожиданно. Почему-то, как правило, это – мужчины. В основном – моложе меня и, иногда, значительно. Причем многие из них всегда умудряются предложить какую-либо помощь. Доходит до смешного: подают руку при сходе с эскалатора в метро.

Из-за чего же такое неожиданное внимание? А может, так было всегда? Я, видимо, не обращала внимания? Мне казалось, что после свадьбы жизнь замыкается только на семье. И в итоге, становится обидно, когда думаешь о прошлом. Эх, если бы молодость знала?! А что, разве молодость закончилась? Пусть скоро – тридцать. Возраст, конечно, зрелый. Но я хорошо запомнила Аленкины глаза, когда она сказала, что я за последние десять лет каким-то образом умудрилась законсервировать свою внешность. Не понимаю, ей-то что завидовать. Сама цветет и вниманием не обойдена. Трудно сосчитать, сколько любовников было у нее между первым и вторым мужем. А может и сейчас имеются?..»

 

 

            Звонок, неожиданно прозвучавший в прихожей, заставил вздрогнуть обоих.

            – Неужели, у дочки отменили два последних урока? – испугано прошептала Нина и громко решительно добавила – Быстро одевайся и сиди тихо. Я отведу дочку в другую комнату и приду за тобой.

            Накинув халат, она направилась к входной двери:

            – Кто там?

            – Открывай. Свои – послышался знакомый голос.

            «Слава Богу!» – у Нины отлегло от сердца. Она быстро распахнула дверь и бросилась подруге на шею:

            – Аленка, как я рада тебя видеть! Ты и не представляешь, от чего меня избавила…

            – По-моему уже представляю – перебив подругу, Аленка бросила взгляд на вешалку – Раньше, кажется, у Дениса не было такого пальто. Да и сапог на нем таких я не замечала.

            – Сейчас я тебя познакомлю…

            – Не надо! Лучше выпроводи своего кавалера поскорее. А я принесла сухой тортик, попьем чайку. Есть разговор.

            Через несколько минут подруги сидели за кухонным столом. Чашки с чаем остывали. Торт – не тронут. Аленка вещала без устали:

            – Ты – сумасшедшая! Сейчас, когда я шла к тебе, решила выкурить сигарету перед твоей парадной. Присела на скамейку. Рядом две бабульки очень громко беседовали. Не услышать, о чем говорят, было невозможно. А обсуждали они, дорогая, тебя. Косточки перемывали по полной программе. И я полагаю, что не врали. Как можно быть такой неосторожной? Зачем ты приглашаешь к себе домой любовников? Хочешь неприятностей? Получишь! Кто тебя научил чуть ли не в обнимку неизвестно с кем, у всех на глазах шляться по двору. У твоих соседок, представляешь, даже количество подсчитано. Правда, к единому мнению не пришли. Долго спорили: восемь или девять…

            – Да я и сама не считала…

            – А они сосчитали. Количество – больше некуда. Мне с тобой состязаться бесполезно... А если дойдет до Дениса? Как будешь оправдываться? Почему на их территории не встречаешься? А-а, понимаю. Там, небось, жены, дети, тещи… Нинка, поверь моему опыту! Будешь так продолжать, скандал – неизбежен. Только в одном случае допускается принимать у себя любовников. Это, когда окончательно разрушена семья. Или, ты, может быть, готовишься к разводу?

            – Сама не знаю…

            – Час от часу не легче… Извини, но у тебя точно – не все дома. Чем Денис-то тебя не устраивает? А о дочке ты подумала?..

            – Можно предположить, что мне читает нотации самая верная супруга в мире.

            Нина уже и сама не соображала, что говорит. Лишь бы ляпнуть в ответ на упреки.

            – Не сравнивай! – возражала Аленка – Во-первых, у меня нет детей. Во-вторых, мы с Ильей – разные люди. Мы абсолютно не понимали друг друга, как я догадалась, к сожалению, слишком поздно. Чего стоит одна его эта прибаутка: «На хера попу гармонь, а офицеру филармонь?» И это я, профессиональная певица с высшим музыкальным образованием, должна была выслушивать почти ежедневно. Разве возможно терпеть такое?

            – Аленка, но ты же – второй раз замужем. Несмотря на это, я точно знаю, что у тебя куча любовников…

            – Какая, к черту, куча? До твоих восьми или девяти, да еще, на своей жилплощади, – далеко. Я, в отличие от тебя, разумно встречаюсь на стороне с мужчинами, которым я симпатизирую. Еще раз хочу сообщить тебе, что количественные характеристики сильно уступают твоим. Поэтому, призываю, милая, опомнись и веди себя правильно.

            – А как правильно?

            – Пусть, и не для этого я сюда шла сегодня, но я не хочу, чтобы у моей подруги разрушилась семья. Вот почему, заклинаю тебя: Нина, будь умней!

            – А я, что – глупая?

            – Ты – не глупая, ты – дура!

            – Почему ты хочешь все время меня унизить?

            – Не унизить, милая. Я очень хочу, чтобы ты не натворила глупостей. Я прекрасно понимаю, что наша женская беда заключается в том, что муж и любовник в одном лице – большая редкость. Я не призываю тебя терпеть такие муки. Если есть возможность, воспользуйся. Но никогда не доводи это до абсурда. Не доводи до разлада в семье…

 

 

            «Развод состоялся, я – свободна. Иду, куда хочу. Делаю, что хочу. И спать могу, с кем хочу, но не хочется почему-то… Странное состояние. Как объяснить? Я не знаю, но полагаю, что никто на этот вопрос не даст толкового ответа. Значит, снова скука…

            Возможно, уже полжизни позади, а что сделано?

            Нет, все – не так. У меня же есть Катя. А для нее я сделаю все, на что способна. Справлюсь. Жить ради дочери, разве это не цель? Еще, какая прекрасная цель!..»

 

 

            – Денис, привет. Нужны деньги – голос Нины звучал неуверенно. Часто дыша в телефонную трубку, она никак не могла сосредоточиться.

            – Зачем? – вопрос закономерный, так как Денис обеспечивал свою бывшую семью вполне достаточно. Ведь Нина могла, благодаря этому, не работать и целиком отдавать себя заботам о дочери. Набрав в легкие побольше воздуха, она постаралась, как можно спокойнее объяснить причину:

            – Не вставай на дыбы заранее. Деньги нужны не мне, а нашей дочери.

            – Я не спрашиваю «кому», я спрашиваю «зачем».

            – Я хочу устроить Катю в английскую школу, а там нужна взятка

            – Знаешь, Нина, я удивляюсь твоему легкомыслию. Забыла, что я работаю в Комитете по образованию? Зачем ты производишь непонятные потуги там, где я могу решить вопрос и «малой кровью»? Научись, наконец-то, думать перед тем, как сделать что-либо.

            – Я все продумала и была уверена, что справлюсь без тебя. Но, когда я увидела, как директриса школы, не задумываясь, уверенно смахнула мой подарок в ящик своего письменного стола, да еще намекнула мне, мол, Вы (то есть, я) – на правильном пути, о чем я должна подумать?

            – Повторяю, думать надо раньше! А теперь, мне придется делать втык за вымогательство этой самой директрисе вместо душевного разговора с ней о переводе Кати в английскую школу.

            – Но я хотела…

            – Хотеть будешь в другом месте или другим местом, так у тебя даже лучше получается. А сейчас речь о нашей дочери. Так изволь со мной советоваться. И в ту школу больше не суйся, если хочешь, чтобы Катя там училась! – Денис со злостью бросил телефонную трубку.

            А на другом конце провода Нина злилась не меньше:

            «Хам! Он, видите ли, все может. Служебное положение позволяет. Педагог хренов! Когда я пыталась уговаривать Катю, не бросать занятия музыкой, фигурным катанием, плаванием, где он был? Эти факты он только использовал в качестве примеров для своей, так называемой, научной работы. Там он хорошо объяснил, как поступать родителям в подобных случаях. Сам же и не подумал применить свои изыскания. Признался, что все это – «липа». Хоть на том, спасибо…»

 

 

            Жизнь ради дочери продолжалась. Нина уже не пыталась занять Катю чем-либо во внеучебное время.

            «Может сама решит, что ей интересно. Может хорошо, что она многое попробовала и отбросила как ненужное? Все должно со временем встать на свои места. Главное – уберечь ее от вредных привычек, сейчас такое очень доступно».

            Проблемы подобного рода возникали, и Нина успешно решала их. К Денису с просьбами не обращалась. Она понимала, что этот кандидат педагогических наук в практических вопросах – дуб. Пусть решает высокие теоретические проблемы на примерах других детей.

            «Здесь нужно только внимание, душевность и забота. Научный подход – не для меня. Любовь к ребенку преодолеет все трудности» – такими принципами она пользовалась в общении с Катей.

            Мать и дочь стали очень близки друг к другу. Когда такие родственники становятся подругами, то делятся самыми сокровенными секретами. В свое время у Нины с мамой не было таких задушевных отношений. Тогда это расстраивало обеих. Сейчас же ситуация радовала Нину. А Катя также с огромным удовольствием шепталась о своих тайнах с мамой – самым дорогим для себя человеком.

            Требовалось лишь одно – направить стремление дочери в нужном ей самой направлении. Да, именно – нужное ребенку, а не родителям. Такое у Нины получалось.

            Результат пришел сам. Катя увлеклась рисунком. Она самостоятельно пошла в школу живописи при Эрмитаже, показала свои работы и с интересом стала осваивать тонкости искусства.

 

 

            Но увлечение внешкольными занятиями, обычно дающее положительный результат, увело Катю в непредсказуемое течение.

            Непредсказуемость заключалось в очень простом, но почти необъяснимом сосуществовании таких явлений, как прилежание в любимом деле и полное неприятие всего того, что не связано с интересами, необходимыми для избранного предмета.

            Вроде бы ничего необычного в том нет. Но общепринятые правила заставили мать поговорить с дочерью на не очень приятные темы:

            – Кать, ты зачем ходишь в школу?

            – Учиться, мама.

            – Не похоже! Твоя классная руководительница другого мнения, и я с ней согласна. Где ты обычно начинаешь учебный день? Забыла? Так я напомню: в туалете. Так? Ну, что молчишь?

            Дочка, улыбаясь, посмотрела на мать:

            – Неужели, лучше, чтобы я описалась, когда учитель объясняет новый материал?

            – Не паясничай! Ты проводишь там почти пол-урока, занимаясь прической и макияжем. Но и этого тебе мало. Ты еще, как правило, прогуливаешь и последний урок.

            Катя, молча, уставилась в пол, прекрасно понимая, что оправдываться бесполезно. Зато возрастала неприязнь к учительнице: «Интересно, что еще Наталья наговорила про меня?»

            Нина же в душе готова была обнять дочь и успокоить, но логика подсказывала другое:

            – Подумай хорошенько, где ты хочешь получить среднее образование, в школе или ПТУ? А может восьмилетки хватит?..

            Возможно, этот разговор подействовал, а может быть, время пришло, но в восьмом классе Катя резко изменилась. Неожиданно появился интерес к учебе, давший хороший результат. Она успешно окончила школу и поступила в «Мухинку».

            «За дочь можно не беспокоиться – часто повторяла себе Нина – Живет практически самостоятельно. В моих советах более не нуждается. Ну, а мне – к сорока. Что же дальше? Опять скука?..»

 

 

            – Темочка, срочный вопрос – Аленка в темпе скинула пальто и с трудом расстегивала молнии на сапогах – Желаешь съездить в Душанбе на несколько дней? Есть путевка.

            – Ты, как всегда, с места – в карьер – Нина подала подруге тапочки – Для начала, поздоровайся. Или в вашей богеме это не принято?

            Подруги поцеловались. Они не виделись несколько месяцев. Было, о чем поговорить. Но делиться впечатлениями не получалось, так как Аленка с нетерпением направляла беседу по нужному ей пути:

            – Понимаешь, я приложила кучу усилий, чтобы выбить в нашем профсоюзе эту путевку. Представляешь, в начале марта окунуться в тридцатиградусную жару!

            – Да объясни ты все по порядку. Почему ты сама не хочешь «окунуться»?

            – Почему не хочу?.. Вообще-то ты права, объяснять надо по порядку… Короче. У меня две путевки. Одна – моя. Другую я взяла якобы для мужа. На самом деле для Антона. Ты его не знаешь, это – мой знакомый пианист. Но ему, как назло, подвернулась халтурка, можно прилично заработать. Сама понимаешь, скоро 8-е марта, там можно озолотиться, не хуже, чем в Новый год. Обидно возвращать путевку. Вот я тебе и предлагаю отдохнуть со мной. Теперь понятно?

            – Понятно.

            – Ну?

            Нина задумалась:

            «Заманчивое предложение. Уже и не помню, когда последний раз выезжала за пределы Ленинградской области. Пожалуй, такое было еще до Катиного рождения. Да, а как быть с дочерью?..»

            – Долго мне ждать? Что ты уставилась в одну точку?

            – Едем! – прозвучал утвердительный ответ, а про себя было добавлено: «Мама мне не откажет и поможет Кате побыть немного без меня».

            – Эх, тряхнем стариной – не унималась Аленка, радостно обнимая подругу.

 

 

            – Тысячу лет меня никто не приглашал в ресторан на 8-е марта.

            – Тема, ты живешь в отрешенном мире. Разве не романтично за несколько тысяч километров от дома и, как ты утверждаешь, через тысячу лет провести праздник в компании симпатичных мужчин?

            – Аленка, ты – неисправима.

            Такой обмен мнениями проходил в гостинице на окраине Душанбе.

            Все дни поездки Нина с Аленкой вели себя как пуританки, только не молились. Они посещали все экскурсии, в одиннадцать ложились спать и ничуточки не подозревали, что за ними постоянно наблюдают две пары мужских глаз.

            Международный женский день в тот год попал, благодаря календарю, во времяпровождение туристической поездки в одну из столиц Среднеазиатских республик. Праздничный день имеет свойство быть, как правило, выходным. Следствие – экскурсоводы не работают, и «гости города» (здесь их так называют в отличие от привычного «приезжие») предоставлены сами себе.

            Праздник начался стандартно. Мужчины, галантно раскланиваясь при встрече со знакомыми, а также, и незнакомыми женщинами, произносили поздравительные спичи. Но сама гостиница не выглядела торжественной. Туристы, прибывшие из разных концов страны, гадали, чем заняться в этот «пустой день». Бродить по городу, где одна центральная улица Ленина, в выходной – бесполезно. Даже магазины не работают.

            Поэтому, когда вместе с утренним поздравлением Аленке и Нине двое мужчин из их группы предложили поужинать в ресторане, отказа не последовало. Только Аленка внесла коррективы:

            – А может, лучше пообедать? Зачем ждать вечера? Только время терять.

            – Идет! – согласились мужчины.

 

 

            Всеволод и Роман оказались вполне обеспеченными мужчинами. Для Аленки этот факт – явление привычное. Но Нина, любившая независимость, собиралась расплачиваться за все сама.

            – Ну, что Вы, Ниночка – Всеволод положил свою ладонь поверх раскрытой сумочки – Это же подарок к празднику. Не обижайте.

            Такой мужской напор в сочетании с толчками ноги под столом со стороны подруги заставил сдаться. Но действие спиртного помогло Нине сказать то, о чем она и не думала:

            – Хорошо! Вы угостили обедом, за нами – ужин. Но не в ресторане, а в гостинице. Чтобы не думать о времени. Сейчас пойдем на рынок, там множество вкусных вещей… Главное – зелень, а то смешно, в ресторане южного города снабжение, как у нас в Ленинграде. Ничего из свежих овощей кроме парниковых огурцов, привезенных из Сибири. Купим помидорчики, лучок зеленый, киндзу, салат, укроп… Я сварганю великолепные закусочки.

            Естественно, что такое предложение прошло на «ура». Больше всех восторг выразила Аленка. И, к тому же, бдительность не потеряла – за все покупки снова расплачивались мужчины.

            – Ты, наконец-то, прекратишь трясти своим кошельком? – цедила она сквозь зубы, выражая свое возмущение подруге.

            – Но должны же мы сделать хоть какой-нибудь ответный ход? – пыталась перечить Нина – Сами предложили, а теперь…

            – Я чувствую, что алкоголь окончательно растворил твои мозги. Лучше помолчи, а то все испортишь.

            Пришлось прекратить возражения. Посодействовало этому и само собой произошедшее разделение на пары. Всеволод увлек Нину интересной беседой, а Роман с Аленкой в это время покупали всякие лакомства, из которых главными были таджикские сухие вина и дефицитная в Ленинграде ветчина. В мусульманской республике она не пользовалась большим спросом.

            – На чьей территории продолжим банкет?

            – Разумеется, на нашей – не задумываясь, нашла ответ Аленка – Мы же вас пригласили!

            «Ну и лиса – возмутилась про себя Нина – вытряхнула мужиков, а теперь берет на себя роль хозяйки. Интересно, чем завершится сегодняшний вечер?.. Что за дурацкий вопрос? Сценарий известный…»

 

 

            – Сева, ты обручальное кольцо снимаешь когда-нибудь? – такой необычный вопрос задала Нина, проснувшись на следующее утро.

            – Честно скажу: я женат уже почти пятнадцать лет. У меня растет прекрасный сын Никита, ему скоро – одиннадцать. За всю свою семейную жизнь случайных связей на стороне у меня было меньше, чем пальцев на одной руке. Хочешь – верь, хочешь – нет, но сегодняшнюю ночь к этому списку не прибавлю. Я не спал, думал о тебе и принял решение.

            – Интересно, какое же? – усмехнулась Нина – Спешу тебя успокоить, я ни на что не претендую.

            Всеволод задумался. Нинин смех почти разогнал хорошо продуманные слова. Взяв себя в руки, он все-таки продолжил:

            – Мое решение – несмешное. Я хочу быть с тобой вместе. Но у меня есть обязанности перед своей семьей. Надо вырастить сына… Я не прошу у тебя моментального ответа. Подумай, согласна ты подождать восемь лет, встречаясь тайно?

            – И к чему же приведет мое ожидание?

            – Поженимся.

            – Очень необычное предложение руки и сердца. Полагаю, что подразумевается любовь с первого взгляда? – Нину продолжал разбирать смех, и она с трудом сдерживала этот порыв.

            – Отвечу, как Ихтиандр: а разве бывает другая любовь?

            «Очень красиво излагает – подумала Нина, когда дверь захлопнулась за Всеволодом – Узнать бы, он всем говорит такое или имеются другие варианты?»

            Вошла хмурая Аленка. Увидев смеющуюся подругу, также улыбнулась:

            – Смею предположить, у Вас, мадам – полный порядок!

            – Если считать предложение пожениться через восемь лет удачей, то – да.

            – Впервые слышу такое – почти прошептала Аленка.

            – Я, между прочим, тоже.

            – И каков же был твой ответ?

            – А с этим меня не торопили. Прозвучало предложение: подумать.

            – Думай, не торопясь, восемь лет – впереди!.. А у меня – проще. Представляешь, не успели войти в номер, как сорвал с меня платье и без всякой «предвариловки» завалил на кровать. Через пару минут без сил откинулся на спину. Я, как дура, подумала, что будет продолжение. Какое там. Шлепнул меня по заднице, пожелал спокойной ночи, отвернулся и захрапел.

            Они еще долго обсуждали ночные приключения. Весело смеялись, думая, что вернувшись домой, скоро все забудется.

            Напрасно!..

 

 

            В серьезность предложения Всеволода Нина не поверила даже на йоту. В юности нечто подобное ей предлагал Денис. Там тоже была любовь с первого взгляда, тоже пришлось ждать оформления отношений (разумеется, не восемь лет). Но повторения ожидать подобного на четвертом десятке – смешно.

            Но после возвращения в Ленинград, Всеволод начал атаковать Нину телефонными звонками ежедневно. Естественным продолжением этих разговоров стали свидания. Цветы и ужины в ресторанах вошли в привычку. Финансовых препятствий для подобной разгульной жизни не было. Приличный заработок главного конструктора завода «Волна» вполне позволял не думать о таких мелочах, как то: ехать на такси или на метро.

            Отношения становились все глубже и глубже. Не реже одного раза в месяц Всеволод доставал путевки на короткие трех-, пятидневные туристские поездки в другие города. Там он всегда умел договориться на отдельный номер в гостинице. Влюбленные (можно уже смело их так называть) посетили много интересных мест, среди которых: Кижи, Паланга, Золотое Кольцо, Самарканд.

            Потом Всеволод придумал еще один хитрый ход. Он периодически объявлял своей жене, что уезжает на пару недель в командировку. Сам же на это время переселялся к Нине. С Катей у него очень быстро установился хороший контакт. Та в нем души не чаяла. Даже называть стала его: папа Сева. И, кроме того, часто задавала Нине вопрос:

            – Мама, когда вы поженитесь?

            Ответ был всегда одним и тем же:

            – Подожди…

            Нина, действительно, жила ожиданием, тем самым ожиданием, которое поначалу казалось очень смешным. Теперь смех сменился на страх. Она боялась, что все может в одночасье закончиться, несмотря на то, что Всеволод никакого повода для беспокойства не давал. К тому же он постоянно говорил Нине, что очень хочет, чтобы она родила ему ребенка. Но, к сожалению, забеременеть не получалось. И медицина не помогала.

            В остальном все было прекрасно. Даже время, проводимое врозь, вошло в привычку и не казалось слишком мрачным. Первоначальная ревность к законной жене, когда-то не дающая покоя, отступила. И то, что ее Сева вынужден исполнять супружеские обязанности в своей официальной семье, воспринималось Ниной уже как должное.

 

 

            Годы шли. Приближалось совершеннолетие сына Всеволода. Дочь Нины вышла замуж. А немолодые взрослые так и играли в тайную любовь. Он не уставал просить еще немного подождать, а она все больше верила, что уже скоро ничто не сможет их разлучить.

            – Темочка, ты такая счастливая. Моей белой зависти нет предела – восторженно щебетала Аленка в одну из очередных «девичьих посиделок», проводимых подругами регулярно по средам.

            – Не говори «гоп»…

            – Слепому видно, что у мужика серьезные намерения. Отбрось сомнения! Вот увидишь, все будет прекрасно.

            – Твоими устами…

            – Тебе не надоело цитировать всякие глупые пословицы?

            – Аленка, Севка для меня – все. Исполнится его Никите восемнадцать, то есть то, что мы оба, якобы, ждем, и что дальше? Мне – за сорок, детей ждать наивно. И получится: там у него – жена и сын, а здесь – потенциальная супруга, и только. Как говорят футболисты, разница забитых и пропущенных мячей – 2:1, и не в мою пользу!.. Если произойдет такое, не переживу.

            – По-моему, ты себя накручиваешь. Не боишься психушкой закончить?

            – Нет! Мне – без разницы…

 

 

            То ли Божьей волей, то какой-либо другой сверхъестественной силой явилось то, что простые смертные называют человеческим счастьем. Нине досталось ожидаемое. Почти десятилетие переживаний – позади. Цена – немалая, и она ее заплатила.

Но, кроме нее, пришлось и другим платить. Жена Всеволода лишилась мужа. Самого Всеволода не понял сын – Никита прервал связь с отцом навсегда. Таким образом, появление новой семьи разрушило существующую. Ничего не поделаешь. Зачастую, радость одних сопровождается горем других.

Через год – еще одно знаменательное событие. Неожиданно вердикт медицины отменился сам собой, Нина стала матерью во второй раз. Но самое невероятное заключалось в том, что в этот же день она стала еще и бабушкой.

Лежа рядом в одной палате, мать и дочь обменивались впечатлениями.

– Мама, мне кажется, что я прокляла весь мир! А, как я орала на врачей?! Сейчас самой стыдно.

– Первый раз и у меня было нечто подобное. Зато, теперь я молча улыбалась. Не скрою, было больно. Но я себя заставила… А вот и наши «близнецы»!

Пришло время кормления.

– Хорошо, что в роддоме знают, вернее, маркируют, который чей – пошутила Катя – А как мы будем разбираться дома?

– Не волнуйся и доверь это мне. Дядюшка с племянником не перепутаются. Да, и если таковое случится, что страшного?

– Как, что?!

– Сама подумай, живем мы вместе. Наверняка, в будущем, наши дети пойдут в один детский садик, учиться будут в одном классе и так далее. Кстати, я подумала, что и гулять они должны в одной коляске. Да все у них будет одинаково. Какая разница, кто твой, а кто мой?

У Нины слезы текли от смеха. Катя чуть улыбалась, не понимая, шутит мать или серьезно говорит. Ее мучил вопрос, а если вдруг кто-то из мужей, а, не дай Бог, оба решат уйти из семьи?.. всякое бывает…

Услышав такое, Нина уже просто хохотала:

– Ну, неужели, ты у меня такая глупая, что и шуток не понимаешь?! А о том, что ты мне сейчас наговорила, вообще лучше не думать. Тебе что, сердце не подсказывает хотя бы сейчас, чей ребенок сосет твою грудь? Выбрось из башки подобные глупости!

 

 

В самом главном Нина оказалась права. Эти «близнецы» шли по жизни вместе. И большая общая коляска была у них. И детский сад, и школа оказались для них едиными. Мать и дочь воспитывали вместе своих детей. Счастье материнства было у них общим.

Нина, как и все матери в этом мире, могла смело сказать, что любая женщина имеет право на счастье. Пусть – позднее. И, независимо от того, когда такое происходит. Является принц, а может, и не принц вовсе, а что-то совсем прозаичное, но это такое радостное и близкое, что невозможно не принять.

Она цвела, радуясь тому, что получила свою, может быть совсем маленькую, но заслуженную порцию счастья.

На одну из традиционных встреч одноклассников она принесла огромное количество фотографий своих «близнецов» и с восторгом рассказывала об их похождениях. Любое, даже самое незначительное, событие в существовании этих ребятишек оставляло неизгладимое впечатление в ее мыслях и душе. Вот почему, даже отдаленная деталь в любом разговоре, лишь слегка напоминающая о детях, моментально приводила Нину к рассуждениям о своем самом родном и близком, то есть – о любимых «близнецах».

Такое называют третьей молодостью. Но, какое имеет значение: третья, четвертая или последняя? Второе слово в этой фразе – «молодость». Вот, что – ведущее! И это Нина смогла пронести через все протяжение жизни. Вознаграждение, ей предназначенное, имеющее простое название, как, человеческое счастье, она получила. Получила заслужено, как любой простой человек, не рвущийся к заоблачным высотам.

Обычно забывается, что каждый имеет право на нормальное спокойное существование. Но, к сожалению, далеко не каждому достается такое. Как правило, это – удел избранных. А справедливо ли?..

 

 

 

Прошло пять лет… (продолжение следует)

 

 

            Вечер встречи медленно, но необратимо, подходил к концу. Вроде бы, все уже обговорено. Воспоминания практически исчерпаны. Мазаев, не зная чем заняться, бесцельно бродил по квартире. Ноги сами собой привели на кухню, где он и застал Вовика и Музу. У Женьки невольно вырвалось:

            – Надо же такому случиться?! Совсем, как пять лет назад…

            – И так же, как пять лет назад, появление твое здесь крайне нежелательно – перебила его Муза и моментально исчезла.

            Ничего непонимающий взгляд Мазая вынудил Свирского сделать попытку прояснить ситуацию, чтобы хоть чуть-чуть сгладить неловкость положения:

            – Не обращай внимания. Баба, она и в Африке – баба, только черная.

            – Нет, конечно же, я извинюсь перед твоей женой и обязательно пообещаю ей избавиться от вредной привычки: раз в пять лет появляться не вовремя…

            – Да не думай ты об этом – Вовик был сильно раздражен – К тому же, прошла неделя, как я обрел свободу, и нет у меня жены, у которой ты желаешь попросить прощения. Только, непонятно, зачем? Ведь, навряд ли, через пять лет будут изменения.

            Удивление накапливалось. Не прошло и часа, как Альчики сообщили, что неделю назад поженились, теперь становится известным, что Свирские неделю назад развелись.

            «Закон Ломоносова-Лавуазье в действии – констатировал про себя Мазай – «если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого». И неизвестно еще, кто выиграл». Вслух же прозвучало:

            – Интересно, сколько еще нового о личной жизни моих бывших одноклассников я узнаю сегодняшним вечером?

            – Точно сказать не могу, но от меня сюрпризы закончены… Вот никак не могу понять. Кто бы разъяснил? Может – ты? Почему одни и те же люди сначала препятствовали нашей женитьбе, а сейчас не хотели, чтобы мы разводились?

            – И кто же эти люди?

            – Наши родители. Самое интересное то, что как перед свадьбой так и перед разводом аргумент препятствия – идентичный. Раньше они твердили: так как вы не ждете ребенка, то со свадьбой можно и подождать. Ну, а теперь их слова звучали примерно так: вам нужны дети, и все наладится.

            – Понимаю – улыбнулся Мазай – От многих слышал подобное. Сначала вы решили подождать с детьми, а теперь не получается.

            – Нет, все получилось бы, если захотели… Ладно, хватит об этом. Расскажи-ка, лучше, о себе. Распределился? Жениться собираешься?

            – Распределиться-то распределился, но ведь в нашем ВУЗе срок обучения – не пять лет, а пять с половиной. Так что пока пишу диплом. Жениться не тороплюсь. Сам-то скажи, в какую заграницу распределили тебя?

            – Ха, ха и еще раз ха. Накрылась моя заграница женским половым органом. Кто же разведенного выпустит за пределы нашего советского, а главное, социалистического государства?..

            «Ну, и что? А для меня с моей специальностью о дальних странах можно позабыть навсегда» – подумал Женька, а вслух продолжил:

            – Тогда и ты попробуй объяснить, а зачем все мы постоянно дергаемся, стремимся к чему-то? Пытаемся преодолевать трудности, преодолев которые, встречаем другие и боремся уже с ними… Ради чего все это делается?

            – Об этом знает только мужской половой орган – усмехнулся Вовик.

            – Замечаю, что ты даже мат умудряешься переводить на русский язык. Куда же исчезли из твоей речи англо-французские вставки?

            – Сейчас я стараюсь исключительно только для тебя. По-моему, ты – единственный представитель мужского пола, неупотребляющий нецензурных выражений.

            – Но, все-таки! Ты не ответил на мой вопрос: в чем смысл такой безумной гонки? Вспомни одно из твоих любимых изречений: «Per aspera ad astra». Куда, например, стремишься ты?

            – Сейчас? Никуда! Пока пустил все на самотек. Будь, что будет, и ни о чем не хочется думать.

            – А надо бы задуматься, а то…

            – Не учи хоть ты отца воспроизводству потомства. Прекрати лезть в душу!.. Испражняться я хотел на смысл жизни… Мы все – млекопитающие, грязные животные – Вовик почти кричал – А к чему может стремиться скотина? Не знаешь?.. Подумать только, стадо животных вообразило себя людьми. Так, и этого мало! Они еще придумали, что совершают полезные дела… Да из всех, кого я встретил в этой поганой жизни лишь одного можно назвать человеком. Это – Лиска. Он – единственный из нас, кто имел право к чему-либо стремиться. А остальные все мы – просто свиньи. Жратва, сон и случка – круг наших интересов. С ними мы жили, живем и будем жить, пока не подохнем! И довольно об этом…

            Свирский хлопнул дверью.

            Оставшись один, Мазай задумался, переваривая услышанное. Затем, выйдя во двор, сел на скамейку и выкурил две сигареты подряд. Мысли в голове крутились по замкнутой кривой:

            «А ведь Вовик прав. Пользу человечеству принести мог единственный из нас. Наверняка он уже работал бы над диссертацией. Над настоящей диссертацией, а не формальной, как у большинства. Это точно явилось бы новым словом в науке, а не жалкой разработкой ради ученого звания. На такие мелочи он не стал бы размениваться… Мы же, все остальные – задний план. Совсем, как в кино: существуем только для фона, чтобы на нем показать хотя бы одного достойного. Другого интереса ни у кого к нам быть не может. Останься Лиска живым, про нас, возможно и вспомнил бы кто-нибудь. И то, лишь потому, что мы близко знали Геннадия Лисина. Но его уже нет. А ежели нет такого достойного, то зачем тогда и мы? Жрать, спать, совокупляться?.. Свирский считает, что – да. А я? Да, пожалуй, тоже. Ведь, мы, простые смертные, не способны ни на что выдающееся. Существуем лишь для потребления. Следовательно, будем потреблять!»

            После таких выводов Женька направился туда, где веселье уже продолжительное время шло на спад. Кое-кто уже покинул традиционную встречу, другие собирались уходить.

            Мазай нашел глазами Аленку и, вплотную подойдя к ней, тихо спросил:

            – В гости поедем к тебе или ко мне?

            – Лучше будет, если ко мне – был ответ – В противном случае, потом тебе придется меня провожать…

 

 

 

Конец первой книги