Столик на троих (Часть 3 )

(редакция 2-я)

- 21-

 

Так подошел к концу его первый год пребывания в этом доме, отрезанном, от внешнего мира и надежно  защищавшим его. Эту годовщину он отмечать не стал. Просто констатировал этот факт. Прошел год. Он выжил, стал другим, нашел себе дело, наладил жизнь в месте полного одиночества. Вроде бы остался человеком. Он не сошел с ума, не заболел, не покончил с собой. И, наверное, должен был быть всем доволен. Но  ему все еще чего-то не хватало. Того, что случилось с ним на днях и что почувствовал, он объяснить и понять не мог. А как человек четкого ума и здравого смысла пытался отмести от себя и забыть. Но стоило посмотреть на свою  руку, начать двигаться по беговой дорожке или просто резать хлеб, возвращалась удивительная легкость, и он словно парил над своим телом, легко управляя им.

Как-то раз он сидел на краю бассейна и играл с роботом-пылесосом, бросая в воду кусочек пенопласта и наблюдая, как робот выбирается из своей ниши и, проверив, что никого нет, двигается к постороннему предмету с намерением выбросить его. У робота была четкая инструкция - убирать бассейн только в отсутствии людей. Но стоило ему приблизиться к пенопласту, а человеку опустить в бассейн ногу, моментально ретировался в свою нишу. И так  много раз.

- Тупая железка! Ну! Давай же! Наплюй на все! Плыви сюда! … Нет, он выполняет свою программу и будет это делать бесконечно!

Он плескался ногами в бассейне и размышлял. Сейчас он будет плавать, потом пойдет обедать, затем на свой огород выращивать овощи, а потом их же будет есть. Работать - чтобы есть и есть - чтобы работать и так снова и снова. Чем он отличался от робота. Мог немного изменить свою программу? Но как? Его окружали огород, машины, музыка, кем-то написанная. А что дальше? Если бы робот был живым, ему было бы легче -  он делал эту работу для кого-то. Ему же, - человеку - оставалось только все делать для самого себя, вернее, для своего тела - кормить его, одевать, тренировать. Но растения за его окном и на огороде словно говорили ему:

- Это прекрасно, этого вполне достаточно – расти и жить.

И тело его соглашалось с этим:

– Нужно жить и совершенствовать себя.

- Но себя – это только тебя? – отвечал он ему, а душа просила чего-то еще. И это его новое тело, которое он ощущал и которое все время стремилось куда-то, оно изводило и не давало ему покоя. Наверное, об этом же говорила музыка, которую он слушал по вечерам. Отказаться и от музыки? Выращивать картошку, съедать ее, снова возиться на огороде и так по кругу? Зачем? Когда-то тихо закончить этот круг, а роботы приберут уже никому не нужное тело и за ненадобностью выбросят его в мусор. И уже никому он не сможет помочь. Никогда и никому. Тогда зачем все это?

- Вот когда он задал себе этот вопрос! А нужно ли?

Он и его тело сидели рядышком на краю бассейна и теперь вдвоем не знали - что им делать. И тогда ОН подумал:

-  К черту все!

Ему стало невыносимо в этом месте с машинами и помидорами. Он безумно захотел взглянуть хотя бы раз на море, на городок, где когда-то жили люди! Просто выйти отсюда хотя бы один единственный раз!   

- Сумасшествие! Нельзя выходить! Так написано во всех инструкциях! Он погибнет! Это не разумно!

Да разве может понять этот разум, что нужно ему  самому? Он не сможет больше только лелеять свое тело. К черту все!

- Нет, - говорил его здравый смысл. - Это глупо!

- Нет,  - разумно ворчал робот, - ты не сможешь, ты слабее нас!

- Нет, - шептало здание, приютившее и уже так привыкшее к нему. - Теперь ты способен жить только здесь.

- Нет, - говорили растения, - мы не сможем без тебя.

- Нет, - говорило тело, – ты погибнешь и погубишь нас обоих. - Твоя любимая музыка звучит только в этих стенах, твои звезды сверкают лишь сквозь окна мансарды, только здесь ты здоров и сыт и ни в чем не нуждаешься...

- ДА! - отвечало Я! И уже ничто не могло его переубедить.

Он не знал, что хотел увидеть за этим окном, но ему стало невыносимо тесно. Он должен отсюда выйти! Больше он не раздумывал ни секунды…

                  

- 22 -

 

 Первый раз за последнее время он долго ворочался и не мог уснуть. Нужно было все продумать. Он всего на несколько часов выйдет наружу, а потом вернется. Доедет до моря и назад!

Несколько дней он был занят подготовкой к опасному путешествию. На нижнем этаже его дожидались те самые вещи, которые, наконец, пригодились ему. Прежде всего он распечатал пакет со снаряжением. Это был легкий, прочный, с защитным слоем от воздействия радиации, снабженный кислородными баллонами пластиковый костюм. По инструкции он долго мог находиться в нем в зоне заражения без риска получить опасную дозу радиации. Кстати о радиации. Он зашел в комнату, где находились датчики, сверил показание счетчика и сравнил с характеристиками защитного костюма. Его приятно удивила цифра. Она стала существенно меньше, чем год назад. Ветер и дождь делали свое дело, постепенно смывя эту дрянь. Пройдет какое-то время, и радиация исчезнет совсем! Только чем это исчисляется - годами или тысячелетиями?! Нужно рассчитать период распада, - подумал он.

– Нет, не сейчас! Этим он займется потом… Если вернется.

- Хватит себе под руку наговаривать! Он все решил!

Потом начал выбирать аппарат, на котором поедет. Ему понравился небольшой вездеход. Тот управлялся как обычный автомобиль, оставалось его заправить, зарядить аккумулятор, и можно было двигаться в путь. Баллонов с кислородом должно хватить на три часа, но он положил запасные. Все было запечатано в специальные пакеты, и стоит их хоть раз использовать, придется перед возвращением выбрасывать. Поэтому лишнего брать не хотелось. Собственно, и этот вездеход сюда уже не вернется. Дальше нужно было найти пароли для выхода наружу и за внешнюю ограду.

Все это он подготовил за короткий срок. К полудню третьего дня все было готово! Уже не терпелось! Но поборов соблазн, решил отправляться в путь завтра утром. И вот, оставалось заснуть, проснуться - и можно ехать. Легко сказать заснуть!

Он долго лежал в кровати и размышлял. И все-таки ему было здесь хорошо. Сейчас, оглядываясь на год, проведенный в этом месте, он с удовольствием вспоминал и день рожденья, и музыкальные вечера. Вспоминал растения на грядках.  На днях он съел настоящий арбуз. Только теперь он почувствовал, как полюбил этот дом и теперь было жалко расставаться с ним пусть даже не надолго. Но нет! Он не успокоится, пока не выйдет отсюда всего на несколько часов.

- Пора спать!

Наутро, проверив все в последний раз, он вкатил вездеход в шлюз для выхода техники наружу, ввел пароли и напоследок оглянулся. В последний раз он заходил в это здание через дверь, и на нем были надеты джинсы и рубашка. Теперь он напоминал космонавта.

- С богом!

Солнце сквозь толстые стекла шлема ярко ослепило глаза, и пока он привыкал к непривычному блеску, не мог сдвинуться с места. Его вездеход в нетерпении урчал, приглашая отправиться в путь. Он оглянулся. Шлюз закрылся, прочная зеркальная стена надежно отделяла его от убежища. Стоило забыть пароли или что-то сработает не так - у него останется  шесть часов. На столько хватит воздуха.

- Вперед! - звал маленький вездеход. – Итак, уже засиделись!

- Настоящий вояка! – подумал он.

Он без труда проехал по двору и, открыв внешние ворота, выехал за пределы. Как здесь хорошо! Только теперь он понял, что целый год сидел взаперти. Он медленно спускался по асфальтированной дорожке, которая петляла в горах. Когда-то он так любил ездить по ней на работу. Открывались красивейшие виды на горы и море. Разве можно сквозь окна убежища почувствовать то, что он испытывал в эту минуту? Сначала он заедет в ближайший городок, который находится в 15 километрах невысоко в горах, а потом спустится к морю. Торопиться нельзя - неизвестно, какие препятствия могут встретиться на дороге. Но пока трасса была свободной, и он легко преодолевал первые километры пути. Дорога была в пыли, временами сливаясь с грунтом рыжей обочины. Повсюду виднелось много растительности, даже здесь - на дороге. Асфальт потрескался и семена растений, наносимые ветром, попадая в эти трещинки, буйно разрастались, все больше его разрушая. Пройдет год или два - и здесь будут сплошные заросли, – подумал он. - Как интересно природа стирает с себя остатки прошлой жизни и возвращает первозданный вид!

Пару раз резко затормозил, объезжая молодые, но уже крепкие деревца. Вскоре показался городок. По дороге он не встретил на обочине ни одной машины. Тогда все случилось ночью - в выходной день, и, по-видимому, никто так и не успел узнать о произошедшем. Большой город находился в тридцати километрах западнее. Его по логике противника и должны были атаковать. Все случилось мгновенно – вспышка - и конец.

Он въехал в город. Повсюду все та же пыль, трава, все те же растения. Они уже оплетали целые здания. Стекла многих окон были разбиты и тишина, мертвая тишина. Городок был маленький - всего две или три улочки, а теперь, когда по дороге не ездили машины и не сновали люди, казался и вовсе игрушечным, словно на картинке. А вон дом, где он два года снимал квартиру.

Он выбрался из вездехода и пошел по улице. Сел на веранде летнего кафе, где раньше часто ужинал. Внутрь заходить не хотел. На стеллаже для прессы заметил свежие, непрочитанные газеты. Им повезло - стеллаж был с пластиковой крышкой и пыль с песком туда не попадали. Достал одну из газет. Новенькая, нечитанная. Казалось, спустя год, еще пахла типографской краской, и если бы не его шлем, он почувствовал бы этот запах. Можно было как когда-то посидеть, выпить кофе, прочитать свежие новости:

"Завтра воскресенье - праздник Святого ... состоится небольшое шествие”. Люди оденутся в пестрые костюмы и пройдут по улицам  городка. Будет весело. Непонятно, что они будут изображать, но все равно будет интересно. Он любил наблюдать за праздниками, которых в этой стране было великое множество и которые объединяли всех на этой земле…

"…если послезавтра команда... проиграет матч,  то о путевке на чемпионат ей можно забыть”. А это значит, что послезавтра вечером во всех кафе будут вынесены на улицу телевизоры, все замрет на два часа, и только иногда слышны крики болельщиков, и официанты разносящие напитки и еду. Будет теплый вечер. И он тоже будет сидеть здесь и смотреть футбол. ...

- Уже не будет. Ни праздника не будет, ни понедельника… И чего им не хватало?

Он дочитал газету. Жалко, что нельзя забрать ее с собой. Все заражено. Даже нельзя забрать свои вещи, которые остались вон за тем разбитым окном. Тогда была жаркая ночь, и люди оставляли окна открытыми. По-видимому, он тоже забыл закрыть его в своей квартире, а потом ветер сделал свое дело.  Он встал и прошел улочку до конца, обходя кучи битого стекла. Он смотрел на эти окна и понимал, что за ними находились квартиры, ставшие теперь могилами для каждой семьи, жившей когда-то здесь. А природа хладнокровно хоронила останки бессмысленной цивилизации, покрывая ее толстым слоем пыли и земли, укрывая одеялом зелени, и некому было взять в руки тряпку, смыть эту пыль и сбрить зеленую щетину.

Стало не по себе. Он снова забрался в вездеход, в последний раз оглянулся на окно своей квартиры и выехал из города, спускаясь все дальше по дороге, ведущей к морю. Но еще долго его не покидало гнетущее впечатление.

А через несколько минут уже открывалась потрясающая картина. Он нажал на педаль, рванул вперед и больше не думал о возможных препятствиях. Его сердце, как в детстве, учащенно забилось. К такому привыкнуть нельзя. И сколько ему не будет лет, наверное, вот так всегда, с трепетом, он будет встречать это чудо. Вот куда он так стремился и без чего не мог! Никакой бассейн не мог заменить любимого бескрайнего моря!  Он подъехал к пляжу. Вокруг ничто не  напоминало о случившемся. Море! Огромное, бесконечное море! Он выскочил из вездехода и с замиранием подбежал к воде. Как давно втайне от самого себя он этого хотел! Но, словно наказанный ребенок, скрывал желание, зная что все равно не позволят.  Теперь он пристально смотрел, не в силах отвести глаз.

На море был полный штиль - ни ветерка, никакого движения, только бесконечная водная гладь распласталась под ногами. Словно поверженная, она  не шелохнулась - прозрачная и голубая. На дне был виден песок, ни водорослей, ни стайки маленьких заблудившихся рыб, только замершая в оцепенении вода и песок. Мертвое море!… На небе ни единого облачка, а жаркое солнце нещадно палило,  бесстыже  взирая на него с высоты. Он поднял глаза кверху. И вдруг ему показалось, что эта бездонная небесная громада спустилась на землю и придавила его к ровной, как стол, морской поверхности и к песку, словно лежало на берегу, на воде и его плечах. Расстояние между небом и землей исчезло. Теперь все сливалось воедино, и он стоял, не в силах пошевельнуться. Словно пространство трех измерений потеряло одну из координат и превратилось в плоскость. Это страшное небо, как каток, расплющивало его по земле и воде, и ему стало невыносимо на стыке двух мертвых стихий.  Он начал задыхаться. На виски давила непонятная сила, а другая сила, уже изнутри, разрывала его на части. Казалось, если он откроет рот, то не сможет соединить челюсти. Он сходил с ума! Клаустрофобия. В таком открытом месте? Как он стремился сюда! Как хотел, пусть даже сквозь плотный костюм, через шлем вздохнуть чистый, морской воздух, замочить ноги сквозь пластиковые сапоги в ласковых волнах! А теперь он в панике отступал все дальше. Куда?! В вездеход, который увезет его отсюда. Вернет домой к его растениям и музыке, к нему самому.

Он с трудом забрался в машину и как можно быстрее старался ехать, не глядя по сторонам. Бежать!!! Все выше и выше в горы, все ближе к убежищу. Не помня себя, он мчался по серпантину подальше от чудовищного зрелища и, наконец, добрался до своей скалы. Уже не мог дышать! Он задыхался! Если он потеряет сознание, ему уже не поможет никто. Кровь приливала к голове, его разрывало на части - какая-то странная кессонная болезнь без погружения. Он терял сознание. Еще немного! Нужно держаться! Вот прошел ворота, уже руками оперся о стену дома, оставалось пройти внутрь! С трудом ввел код и заполз в шлюз... Упал… Все!...

Дальше он не помнил ничего. Не помнил, как прошел деактивацию, как его костюм  полоскало струями раствора, только после этого сектор дверей повернулся, и он  ввалился внутрь помещения. Потом долго приходил в себя – наконец, сорвал с головы шлем и, вздохнув свободно, лежал так, ничего не соображая. Сердце бешено колотилось, как после нечеловеческого бега без воздуха и воды, без дороги. Свобода! Он жив! Кошмар позади. Вряд ли когда-нибудь еще он захочет выйти в тот страшный мир, в тесную нору, где нечем было дышать.

Спустя какое-то время, он встал и прошел по этажам. Сначала боялся, потом все же заглянул в окно. Снова появился объем. Снова прекрасные горы уходили в небо, вдалеке  у их подножия любимое море плескалось у дивного пляжа, а солнце жарко и трепетно освещало волшебную панораму. Как хорошо, что все осталось там, за этим окном. Он жив, он свободен, он может дышать! Он счастлив! Наконец, смог расслабиться и закрыть глаза. Какое счастье жить! Он снова родился – случись с ним что-нибудь  в дороге – сюда он не вернулся бы никогда. Он бежал из уничтоженного, униженного мира, где сожгли все живое, и  где ему было не место. Вернулся в его мир и теперь чувствовал, как он бесконечен, потому что этот мир  помещался внутри убежища и даже внутри его самого. И  этот бездонный океан был больше всех морей там за окном…

 

- 23 -

 

- Это не по правилам. Ты помог ему!  – воскликнул черный человек.

- Немного пнул коленом, он же не мог сюда забраться. Оставался всего какой-то метр или два!

Наша парочка спорщиков снова появилась, расположившись в мансарде. Один пил сок, другой курил огромную черную сигару. Черный человек был в черном защитном шлеме, что, впрочем, не мешало ему затягиваться  и выпускать кольцами черный дым.

- Так нельзя, ты нарушил правила. Это бега. А мы только зрители.

- Когда-то я промолчал, глядя на то, как ты запихнул слабого старика в бочку, - возразил человек в белом.

- Но ты сам хотел, чтобы его философские мысли были услышаны всеми. Это был  пиар-ход и не более того.

- Молчал, когда ты поджарил несчастного Джордано.

- Зато  ты угробил несчастную Жанну. Чем тебе помешала эта славная девушка?

- Неправда! Первым начал ты, когда в Париже подсадил ее на крепостную стену – там ей было не место. Я понимаю твою любовь к маленьким девочкам...

- К тому же девственницам.

- Тем более к девственницам. Но я знал, какая диктатура начнется потом, не сбрось я ее оттуда. Женщина у власти, к тому же девственница! Инквизиторы показались бы детьми малыми рядом с ней. Теперь мы квиты.

- Хорошо. Но у этого парня все равно шансов нет. Ты понимаешь, что это агония? И она затянулась. Отупеет или сойдет с ума. Он не сможет один отвечать за твой неудавшийся эксперимент.

-  А мне он начинает нравиться!... Хотя мои дельфины намного интереснее и созданы  они воистину для любви… Но, посмотрим...

- Ну-ну! – ответил черный и обратился к розовой официантке: - Детка, мы еще посидим какое-то время. Можешь нам повторить…

 

- 24 –

 

Он долго сидел на крыше мира своего ковчега, смотрел в окно, а музыка Шопена  уносила его сквозь потолок, и голубое небо поднималось на призрачную высоту. Потом купался в бассейне. Не занимался, а именно купался - его режим все равно в последние дни полетел ко всем чертям.

- Ну и хорошо!

Он плавал и получал сказочное удовольствие. А Шопен продолжал звучать в его голове - эта божественная эпическая музыка. Он долго плескался, но что-то не давало ему покоя. Нет, не его недавняя поездка в мертвый мир. Казалось, то впечатление он смыл с себя навсегда. Теперь ему не давала покоя музыка, которую он только что слышал. Потом обедал, а прекрасная мелодия снова и снова являлась, напоминая ему о чем-то важном. После обеда пошел наверх, разыскал видеозапись концерта одного великого музыканта и сел перед экраном. Тот играл его любимую сонату. Пальцы летали по клавишам, древний старец творил чудеса. Как мог человек его возраста делать такое? Его жизнь держится на волоске старости - нет на струнах рояля или на струнах души, того, что он творит. В какие-то моменты казалось, что этот древний старик сильнее его. Это был не человек, но комок гения, нервов, воли. Вот что поддерживало его жизнь в немощном теле. Он был потрясен!

Не осознавая, интуитивно пошел за смутным воспоминанием и спустился в подземное убежище. Еще в день своего рождения он видел там нечто ценное, но тогда не обратил внимания, и теперь искал, не зная, что ему нужно. Холодильники, озеро, казармы, столовая, арсенал. Может быть, здесь? Заглянул в одну из комнат. Там находился небольшой тир. Он вскрыл коробку патронов, взял в руки небольшую винтовку, выбрал мишени – фигурки людей, замерших с нарисованным оружием, направленным на тебя.

- Все правильно! Или ты их, или они тебя - третьего не дано.

Отстрелял коробку патронов и снова посмотрел на мишени, на глаза нарисованных людей и оружие в их руках.

- Люди - тупиковая ветвь. Еще живут, но уже готовятся убивать или умереть сами. Только люди с таким упорством уничтожают себе подобных, а их история – это история войн. 

Снова зарядил оружие, с остервенением расстреляв оставшиеся мишени.

- Не интересно, глупо, даже растения ведут более осмысленный образ жизни.

Он бросил на пол винтовку и пошел по длинному коридору дальше.

Комната отдыха… Шахматы, нарды, теннисные столы. Он любил теннис, но играть здесь было не с кем.

Игровые приставки... В свое время в юности он любил играть. Одно время даже подрабатывал на создании несложных игрушек - тогда все только начиналось. Но однажды почувствовал идиотское привыкание. А потом встречал кое-кого из друзей, которые уже начали подменять человеческое общение на времяпрепровождение за компьютером. А поскольку на работе он проводил за этим ящиком слишком много времени - решил больше себя не травить. В конце каждой игры появлялось раздражение, а потом пустота… Почему? Наверное, имеет смысл побеждать или проигрывать в жизни. И только трусы тратят жизнь на битву с компьютером - не так страшно проиграть. Нет, он не зануда, он не против игр - много интересного, но это не для него. А еще когда-то заметил, что эта индустрия создавалась для детей и использовалась она для их же отупения, впрочем, как и дешевые боевики в кино  или детективы в книгах. Игромания - оружие для воздействия на мозги целого поколения. А если проследить, где производились эти игры и в какие страны третьего мира продавались с пометкой – "для использования вне страны производителя”, – становилось понятно, как все это работает и для чего это нужно. Деградация  поколения – значит в будущем слабая нация, а значит слабый противник. Опять противоборство и война. Все во благо победы любыми способами.

Он шел по коридору дальше. Увидел Клуб - небольшую комнату в конце коридора. Включил свет. На полу лежали покрытые целлофаном музыкальные инструменты. Здесь были ударная установка, гитары, маленький синтезатор и даже саксофон! Он любил джаз. Жалко, что он не умеет на нем играть. В детстве он учился  играть на  пианино, но это было так давно. Хотел было закрыть дверь и отправиться дальше, но вдруг остановился! В сознании промелькнуло: - То, что он ищет, находится именно здесь. Он замер и огляделся по сторонам. Уверенно пройдя в дальний угол комнаты и откинув чехол, обнаружил то, чего так не хватало ему наверху. Это был небольшой черный рояль с надписью STEINWAY. Бережно провел рукой по его крышке, открыл ее и нажал на клавиши. Рояль приветливо отозвался звонким аккордом.

Он был в восторге! Он был рад видеть его именно здесь - как воспоминание о детстве, как нового друга в его одиноком мире. Взял еще несколько аккордов. Звуки не вязались с обстановкой - словно их здесь заживо похоронили.

- Добро пожаловать наверх!  К новой жизни, милый друг!

Призвал на помощь своего приятеля-робота, который легко и бережно перекатив инструмент в лифт, а затем на верхний этаж в мансарду, поставил его на самом почетном месте. И на мгновение ему показалось, что теперь у него есть все…

 

- 25 –

 

Именно рояля здесь не хватало, теперь комната приобретала новый вид и смысл.  И не важно, что он так давно не играл и разучился это делать. Теперь у него был рояль… Потом, как говорится на языке музыки, наступила пауза. Несколько дней он лишь любовался новым предметом обстановки, стирал с него пыль, которой здесь не было вовсе, и немного придвинул его к окну. Ему показалось это место наиболее удачным. Спускался к своему огороду, шел в столовую, занимался в тренажерном зале, но снова и  снова поднимался наверх. Этот черный, новенький, отливающий лаком STEINWAY, притягивал его и не давал покоя. Иногда он открывал крышку и брал аккорд, инструмент безупречно отвечал на его прикосновение. Для рояля это были игры несмышленого ребенка. Он уверенно, как у себя дома, занимал место посреди комнаты у огромного окна и снисходительно ждал. Снисходительно, потому что это был не кто иной, как STEINWAY!

Когда-то он играл на пианино с другим названием, то был старенький инструмент, и было это лет тридцать назад, а теперь ему было неловко перед этим прекрасным роялем. А может быть, он слишком сентиментален и через неделю будет лущить орехи крышкой этого инструмента? Но сегодня хотелось надеть фрак, подходя к нему. И, наконец, спустя несколько дней, распечатав на принтере любимые произведения, он подошел к нему, поставил на пюпитр ноты и тут же понял, что забыл абсолютно все. Конечно, он помнил пару октав, но остальные регистры нужно было рассчитывать.

- Значит, начнем все с самого начала!

Он играл, разбирая знакомую пьесу, медленно подбирая ноты, - вспоминая, как в детстве ненавидел это занятие. Но теперь его никто не заставлял. Сейчас он ХОТЕЛ, он стремился познать, а ноты все увереннее ложились на клавиатуру с нотного листа. Пальцы его вспоминали и вскоре с пятого, с десятого раза медленно и коряво он добрался до конца. Бережно закрыл крышку и с удовольствием на него посмотрел. Инструмент принял его. Так состоялось их знакомство.

Он ухаживал за ним, как за женщиной. Нет! Как за молоденькой девушкой, уже искушенной, а он еще только этого хочет. И поэтому делал все аккуратно и красиво - пусть она  не думает, что он очень плох. А он и был очень плох. Если его тело было абсолютно готово к физическим нагрузкам, то пальцы закостенели окончательно и не могли ничего. И все же он выбрал несколько пьес, любимых им и невероятно сложных. Это были великие произведения, что придавало максимум азарта и сил. Он решил начать не с начала, а с конца - с самого сложного. Ну что же - на все его воля. Хотя казалось, эта фраза должна была звучать несколько иначе, но остановить его было невозможно. Да и зачем? Нота за нотой, такт за тактом он разучивал произведения, свыкаясь с наукой нотной грамоты. И, наконец, пальцы начали ему подсказывать, вспоминая вещи, которые он когда-то играл. Вот уже разобрал одну пьесу, потом вторую. Он играет! Ноты струятся между пальцев, а волшебные звуки заполняют все пространство вокруг!

Но! … Почему бывает это но! Почему бы не пройти чему-нибудь гладко, тем более, что придаешь этому столько значения! Пальцы опередили смысл и движение в его музыке. Он "заиграл” одну вещь. И уже не важно, в каком исполнении слышал ее раньше, насколько она была любима, его пальцы заплетались в самых ответственных местах и портили все. Особенно четвертый и пятый - их как будто склеили между собой. Он негодовал, он ненавидел себя, начинал с начала, но все повторялось снова и снова. Теперь он ненавидел этот рояль, хлопал крышкой, обижался, готов  был снова выращивать помидоры, хотя они прекрасно росли и без него. Но поняв, что нужно прерваться и спокойно подумать, закрыл крышку, спустился вниз и долго ходил по своей тропинке на  огороде. Нужна была пауза… Приделал там деревянную скамейку – получилось, как в саду…

- Кстати, почему он не выращивает цветы? Это так красиво!

Потом он занимался в спортзале. Здесь все было по-прежнему, здесь ему удавалось все. Так прошли несколько дней. И однажды, сидя в солярии, он понял - не может пустое физическое действие опережать мысль и само действие. Нужно играть не то, что написано в нотах, а то, что находится между ними, а для этого нужна техника, чтобы уже не думать о ней потом.

И снова он открывает крышку рояля. А тот словно усмехается.  Он дразнит его:

- На мне могли бы играть великие мастера!

Но, не тут-то было! Теперь не пьесы, а  гаммы, упражнения, этюды. Ненавистное занятие в далеком детстве! И ни одной бессмысленной ноты. Каждая последующая рождается из предыдущей. Как в спортзале, где только осмысленно можно бежать по беговой дорожке. STEINWAY понял его и принял. Теперь можно было начинать все с самого начала!

Так прошли полгода. Их не было жалко - пальцы его окрепли и больше не ходили пьяными слониками по клавиатуре. Теперь любой гаммой он мог сыграть и рассвет, и закат, и звездное небо. Все должно быть в движении - тогда и рождаются образы.  Каждая мысль, а значит и чувство, теперь опережали звуки, что придавало смысл движению пальцев, а не наоборот.  Все должно быть последовательно!

Эти полгода принесли ему не только прекрасный урожай овощей. В один из дней, когда у него ничего не получалось и он готов был снова поссориться со своим роялем, он… посадил цветы. Много цветов. И не нужны были никакие программы - он просто их сажал и поливал, а красоты много не бывает. И теперь его третий этаж представлял собой дивный сад, а прекрасный рояль в окружении волшебных цветов был островком его счастья.

Он играл по три или по четыре часа ежедневно. Бывали дни, когда он чувствовал, что устал, и, ощущая себя совершенно пустым, не подходил к роялю, не касался клавиш, а терпеливо ждал. Он был бережен и аккуратен к своему новому делу. Но после коротких перерывов его снова неотвратимо тянуло к упражнениям и нотам. И только спустя шесть месяцев он позволил себе вновь вернуться к любимым пьесам, но все равно каждый раз непременно начинал с небольшой разминки, и только, когда пальцы становились теплыми, даже горячими - ставил на пюпитр ноты.

Ноты! Волшебные свитки! Он открывал их, любуясь сложными пассажами, мелко прописанными на листах бумаги. Эти точки черным бисером рассыпались перед глазами, поражая сложностью. Они будоражили воображение. Эти черные точки на белом листе! Очень скоро он сыграет их! Непременно сыграет! Так медленно, фраза за фразой, он продвигался вперед, связывая эти кусочки воедино - в одну стремительную линию. Сначала придумывал смысл или видел историю, и только потом начинал играть.

- Почему люди называли это  игрой?

Он не был согласен с таким определением. Это был тяжелый труд и для рук и для души, но с удовольствием каторжанина он выполнял эту работу. Когда уставал – опускал руки и думал:

- Мазохизм. Все равно ему не сыграть так, как это делали великие мастера… Да и не для кого…

Когда думал об этом, опять попадал в круг, который замыкал он сам. И снова возникала пауза, а с ней тишина…

Как-то раз он оглядел третий этаж своей большой квартиры. Здесь было просторно – у окна стоял рояль, в стороне большой диван, на котором он спал, столик, пара кресел. И еще было много цветов. Из вещей, найденных внизу, недавно он соорудил клумбы, большие и маленькие, розарии.  На деревянных и пластиковых перголах, которые сделал сам, висели кашпо с вьющимися растениями.

- Выставка цветов! Перенести бы сюда бассейн! – однажды подумал он. -  Нет не бассейн! Озеро! Небольшой пруд!

И снова в свои музыкальные перерывы он таскает песок и цемент, подводит воду. Он строит большую, неровную чашу. Узкое место, как поясок на халате будет связывать небольшой полукруглый мостик, на который можно будет сесть, свесив ноги. А вся конструкция будет заканчиваться маленьким водопадом, из которого небольшими фонтанами вода каскадами будет струиться по декоративным камням, спадая вниз. Небольшие насосы, замурованные в бетон, будут неслышно приводить всю массу воды в движение. И, наконец - подсветка. Специальные лампы нужно будет разместить на самом дне, создавая причудливый рисунок света. А если к лампам подключить светомузыку - место это превратится в прекрасный музыкальный салон. Это занятие стало его хобби на многие месяцы. Он был и дизайнером, и скульптором. Грубую работу сделал всего за один месяц, а потом строил и лепил, и украшал. Наконец, пустил воду и теперь учился под ее шум засыпать. Можно было на ночь ее отключать, но он не хотел.

 

- 26 –

 

За этими занятиями пролетели еще несколько месяцев. Прошла зима, потом весна. Он отметил второй Новый Год и день своего рождения. Ему не нужно было ставить зарубки на дереве или делать чернила. Перед ним всегда были электронные часы, которые отсчитывали время. А еще у него был рояль, который, казалось, отбирал все силы, но в благодарность за труд с уважением отдавал прекрасные звуки. Больше его не смущало, что слышит их только он один. Почему-то стало этого достаточно. Может быть, привык или смирился, а музыка, отвлекая от всего, заполняла время без остатка.    

Пришло лето. Однажды он стоял у окна и смотрел на горы, на далекое море. Все что спало зимой, давно расцвело, и природа во всей своей дикой красе жила всему вопреки. Но его больше не тянуло туда. Теперь у него был свой оазис, который он так долго поливал и выращивал, пусть даже для самого себя. Его тело жило на первом этаже, где его кормили и не давали стареть. Его душа поселилась среди цветов и воды наверху. Эти двое, словно договорились и больше не мучили друг друга. А сам  он, соединяя их в единое целое, сидел за роялем, где первый ничего не значил без второго. Был ли он счастлив?...

И наконец, спустя еще три месяца исполнился новый,  уже второй год его пребывания здесь. Печальная дата. Теперь он готов был ее отметить. Нет - помянуть. Он круто изменил за это время свою жизнь. Сделал ее не такой, как планировали военные для людей, которые пересиживают войну. Он не ждал - он жил. Когда-то он изменил свой первый этаж, сделав его уютным уголком, где все было для жизни. Второй этаж засадил растениями на месте никому ненужных компьютеров и прочей техники. Вырастил райский сад наверху среди водопадов и прекрасной музыки. Иногда он гулял по этажам и, глядя на все это, чувствовал, как изменился сам. Жизнь - та предыдущая больше не имела никакого значения. Когда-то он сам работал на военных и их войну. И дети, рождавшиеся в той жизни - были будущими солдатами. Любое мирное дело в итоге создавалось для разрушения. А инженер, строящий мост, проектировал в нем нишу для размещения заряда на уничтожение, потому что это был не только мост - а стратегический объект. (Интересно, что он чувствовал?) И только здесь он попытался смахнуть все эти аксессуары войны глубже в подвал.

- Неужели человек, только оставаясь один, способен быть человеком?

Итак, сегодня исполнялись ровно два года с той роковой даты. Последнее время он часто вспоминал об этом и позволял себе ненадолго заглядывать в прошлое. Ему уже не было так больно, видимо, привык. И сегодня он решил не учиться, не репетировать - а играть, и посвятить этот маленький концерт тому скорбному дню.

Утром он размял пальцы и дальше спокойно провел день в ожидании и некотором волнении. Вечером, закончив нехитрые дела, поднялся наверх - к своему роялю. Он по-настоящему волновался, и разве можно подходить к этому инструменту без трепета?  Всегда, если ты любишь, волнение будет преследовать тебя и возвышать. А он любил! Он отключил в водоеме воду, последние капли еще продолжали капать, стекая с камней, и этот плеск оттенял тишину, которая его окружала. Тишина, поудобнее уселась в кресло поближе к роялю, затаилась и не понимала, что ее ожидает.  Все замерло...

Наконец, он робко взял первый аккорд…, потом второй, потом еще и еще, смелее и дальше. Музыка настаивала и торопила, уводя его за собой. И вот уже от тишины не осталось и следа, он взрывал ее, отбрасывая на километры настойчивыми аккордами. Больше он не думал о пальцах, о технике, о душе. Просто в какой-то момент, спустя месяцы и годы тяжелого труда, можно, наконец,  забыть все, перемешать в голове и просто играть! Тогда и рождается настоящая музыка! Только теперь он понимал - почему это называли - ИГРА! Он играл, творил, а музыка легко и стремительно срывалась с клавиш. И сейчас впервые за два года он повернулся лицом к своему прошлому, о котором так старался  забыть. Вот прошла мама, вот отец, они что-то говорят, улыбаются. Вот его друг. Вот первая нежная и светлая любовь. Хорошо, что не закончилась ничем - потому и осталась навсегда светлой. Господи, как хорошо было в той жизни! Как много незабываемых мгновений. Его друзья! Вокруг какие-то незнакомые люди. Они улыбаются, все куда-то спешат. Потом перелеты, страны, города. А это море - удивительное открытие в его жизни! Эти горы. Снова какие-то люди...

В это мгновение тело сливалось с инструментом, и рождались, и вибрировали звуки, которые поднимали его на высоту, унося отсюда прочь. И вот он уже летит над разрушенными городами, реками и холмами,  поднимаясь все выше и выше, устремляясь куда-то в неизвестность.

Он летел над этой голубой планетой, а космос открывал ему таинственные объятия!  Он был счастлив! Счастлив впервые за всю свою жизнь! Ради этого мига, наверное, стоило родиться и жить! Вот оказывается - ЗАЧЕМ все это! И БОГ! Его БОГ, он существовал, он был рядом,  и был в нем самом! И не важно, что его не слышит никто, потому что сейчас его слышал весь космос и целая вселенная! И эта музыка останется там навсегда и обязательно зажжет маленькую, но яркую звезду!!!...

Снова пронзительная тишина и только капает вода:

- Кап! Кап! Кап! …

Он устал. В душе вновь поселилась пустота. Только на самом ее дне тлел огонек одинокого счастья, но на конце этого фитиля ничего не было и нового взрыва не будет. Не будет, потому что он безмерно устал. Он забрался слишком высоко! Казалось, выше невозможно, а отсюда вдалеке открывались еще более прекрасные вершины. Но для того чтобы подняться на них - нужно было долго спускаться и идти вниз. Таков закон! Он забрался слишком высоко. Но одинок он не был, и это поражало! Когда-то он сливался с облаками и горами за большим окном, потом освобождал душу от своего тела, а теперь его свободная душа прикоснулась к сокровенному и больше одинокой не была! Сейчас его тело было маленькой голубой планетой, а душа - бесконечным космосом!

 

- 27 –

 

Эти двое расположились на мансарде в музыкальном салоне. Один засучил до колен черные брюки и сидел на мостике, свесив в воду ноги. В руках он держал удочку. Другой все в том же белом одеянии сидел за роялем и бесцельно нажимал на клавиши. Для них все произошло так быстро, что они даже не успели переодеться. И только черный нацепил на себя от солнца соломенную шляпу.

- Не шуми, ты распугаешь всю рыбу.

- Тебе снова жарко? - спросил человек в белом, указывая ему на шляпу.

- Нет.  Очень яркое солнце. Ты выбираешь для встреч слишком светлые места.

- А ты не темни, что задумал? Я все вижу, я знаю тебя миллионы лет.

Человек в черном отложил удочку.

- А знаешь что, отдай-ка его мне?

- Зачем? Сейчас, когда столько сделано? Нет!

Человек в черном помолчал. Взял с подмостков бутылку и подлил виски. Выпил.

- Да и зачем он тебе? – снова заговорил белый человек. - Ты быстро его испортишь.

- Почему? Иногда я буду давать ему некоторые поручения. Мы поставим ему третий стул к нашему столику. Он заслуживает этого. Будет с кем выпить. А то - сок да сок. Кофе да кофе.

- Небесный кофе.

- Ах, прости. Конечно.

Снова небольшая пауза. Черный  отхлебнул еще глоток. 

- Это не правило, а скорее исключение из твоих правил. Это сейчас он человек. Но стоит вернуться ему к своим, все начнется сначала, - наконец, произнес черный.

- Нет! Я все решил. Я дам им еще один шанс.

- Как знаешь! - ответил черный человек и вытащил из воды большую золотую рыбку.

- Хочешь, я оставлю ее здесь? Она будет плавать, и ему не будет так скучно.

- Мне не нужен сумасшедший, это не моя тема, – возразил человек в белом.

- Какой ты несговорчивый. Ну, что же посмотрим. Все еще впереди, - ответил черный и засунул трепыхающуюся рыбу в большой карман своих черных брюк.

 

- 28 -

 

Закончилось лето жарким и таким памятным для него месяцем, потом незаметная осень как долгое продолжение нескончаемого лета. Словно ничего не изменилось там снаружи, но как много изменилось внутри. Снова наступила зима – уже третья. У него было масса планов и дел. В спортивном зале он, пролетая над бассейном, едва касался воды. Теперь он начал плавать на время. Нет, ему не нужны были рекорды, но чем старше или старее он становился, тем был сильнее и увереннее в себе. А время, на которое он плавал, и бегал, и ездил, не давало ему отставать от самого себя. Он вырастил еще два урожая - теперь ему удавалось все. Он изучил язык своих растений, и они, какими бы ни были разными, с молчаливой благодарностью за любовь и труд дружно отдавали  щедрый урожай. Там, наверху, он составил серьезную программу и постепенно, щепетильно ее осваивал. Он сумел разыскать в базе данных минусовки крупных произведений, то есть сопровождение оркестра для игры на рояле, и теперь мог осваивать целые концерты. Недосягаемые ранее Чайковский, и Григ, и Рахманинов теперь охотно составляли ему компанию, а великие оркестры аккомпанировали. Здесь, наверху, выполнялись самые сокровенные его желания. И никакие слова не смогли бы передать тех чувств, которые иногда он испытывал, сидя за роялем. А за это он готов был отдать все!

 

-29-

 

Второй день падал снег. Впервые за эти годы здесь был такой снегопад, что даже оттаиватели на окнах не справлялись. К концу второго дня округлый купол крыши превратился в гигантский сугроб, освещаемый изнутри ярким светом. Наверное потрясающее зрелище, если посмотреть снаружи. Но здесь было тихо, уютно и тепло. Как всегда он провел вечер, поиграв на рояле. Потом долго лежал в постели, смотрел на белый потолок и слушал джаз. Снег пушистым, теплым одеянием укрывал крышу. Было спокойно и таинственно, словно в сказке со счастливым концом. И так, под плеск воды в его маленьком озере он уснул безмятежным сном.

Наутро яркие лучи, заиграв на подушке, разбудили его. Буран закончился. Сказка вместе со снегом под горячими лучами солнца быстро таяла, и только небольшие сугробы причудливой формы еще сопротивлялись. Он с восторгом следил за ними, не в силах отвести взгляд. Вот фигурка, похожая на большое белое яблоко, а там, словно гигантская рыба плыла по наклонной крыше, меняя форму, превращаясь то в воздушный шар, то в зверюшку. Все напоминало облака. Эти белые клочки снега стекали по мокрой прозрачной крыше, отмывая ее от пыли и  открывая огромное голубое небо.

Вдруг он подскочил, будто кровать подбросила его к потолку. Потом сел на корточки, встал на ноги, продолжая смотреть наверх.

- Птица!

Огромная белая птица, распластав крылья, лежала на крыше и не двигалась! Она не хотела  таять! Тень от нее оставляла фигуру еще больших размеров перед кроватью на полу. Это был не сугроб снега, это была птица. Большая белая птица! Она не шевелилась и, по-видимому, была мертва.

- Откуда? Этого не может быть!

Он босиком побежал на самый низ к пульту наружных датчиков. Радиация снаружи была такая, что ничего выжить не могло. Снова поднялся наверх. Птица никуда не исчезла и находилась на своем месте.

- Как она могла долететь сюда? Откуда?!

По виду это была чайка. Чайки живут на море, но море было рядом, и там не осталось жизни. Значит, она прилетела издалека! Прилетела оттуда, где была жизнь. На юге находились острова, но они были в 200-300 километрах - вряд ли птица могла столько пролететь. На востоке и на западе большие города, а значит, там погибло все. Остается север, где на сотни километров только горы, за ними уже другое море и больше ничего. Только оттуда она могла прилететь, чтобы ценой жизни рассказать ему обо всем. Там осталась жизнь, а значит и люди. Сейчас он был в этом абсолютно уверен!...

Годы борьбы с самим собой, годы мучений, сил, чтобы убедить себя в том, что он один, и выхода отсюда нет и не будет! Годы безумной ломки, привыкания и смирения и, наконец, победы над собой, а теперь всего секунды, после долгой и мучительной борьбы. Секунды на то, чтобы принять решение. Видимо, желание увидеть людей никогда не умирало, да и могло ли быть иначе. Он спрятал это чувство глубоко, но сейчас оно снова вырывалось наружу. Что ему нужно делать, больше он ни капли не сомневался:

- Он уедет отсюда! Он опять будет среди людей!

И снова готовит снаряжение, но уже для очень серьезной поездки и без возврата сюда – в эту тюрьму. Ему нужен новый вездеход! Старый остался снаружи и тратить на него время он не хотел. Он истратил годы на заточение в одиночной камере и больше не желал терять ни секунды. Подумал, что нужно поискать со спутника возможные стоянки людей.

- И почему он не сделал этого раньше?

Побежал на второй этаж.

- Где эти чертовы компьютеры? Куда он их спрятал от самого себя?

Чтобы сократить путь, перепрыгнул через стенку огорода, затоптал кусты клубники, какого-то укропа...

- Чертовы растения, только мешаются под ногами! 

И дальше прямиком следил грязными ступнями в комнату с оборудованием…. Все работало, все было на своих местах. Но спутник мертво болтался в вышине и молчал.

- Этого и следовало ожидать! Все равно, нужно идти на север - больше некуда!

И снова по дурацким грядкам, не разбирая дороги, но сокращая путь. Внизу распаковал костюм. Он был нового образца - для альпинистов. Альпинист из него никакой. Он и высоты-то боялся, но сейчас такое снаряжение могло пригодиться. На нем была масса приспособлений и инструментов. Взял пару контейнеров с едой, которую можно есть, не снимая защитный шлем. Подключаешь этот ящик специальными трубками к клапанам на костюме и ешь незараженную еду - как в космосе. Забросил в вездеход несколько баллонов с кислородом - сколько туда поместилось, а основное место багажника занял здоровенный снегоход. Помимо него туда больше не влезло ничего. Он никогда на нем не ездил. Но был январь, снегу в горах навалило по пояс, а значит, придется осваивать этот аппарат прямо на ходу. Заправил бензином вездеход и скутер, зарядил аккумуляторы, разместил под сиденьями еще несколько канистр с бензином. Вроде бы все. Пока он занимался этим - ел на ходу, прямо на ящиках с оборудованием. Приносил с кухни какие-то сандвичи, круассаны и здесь же их уничтожал. Круасссаны были с шоколадом и отвратительно сладкими.

- Ничего! – ворчал он, давясь едой. - Некогда ресторан устраивать! Утром выезжаем!

Потом лихорадочно соображал.

- Что еще. Что нужно сделать, о чем не забыть?

Возвращаться в эту надоевшую нору он больше не хотел!!! Оказавшись на своем огороде, зачем-то перекрыл полив воды.

- Только драгоценную воду переводил! - подумал он.

За этими делами не заметил, как пришла ночь. Оставалось хорошо выспаться. Он лег и в последний раз стал обдумывать все. Но снова вскочил, отключил дурацкую воду в фонтане, которая противно журчала, раздражая его, и не давала уснуть.

- Теперь все!

Наутро он проснулся очень рано - скоро рассветет, и он отсюда уедет! На ходу съел невкусный круассан и запил его холодным чаем. Потом в последний раз все проверил и отправился одеваться. И везде, где он не находился, с каким-то удовольствием и трепетом смотрел на улицу сквозь окна, где уже зарождалось зимнее утро. Наконец, собрался и пошел вниз. Проходя мимо рояля, на какое-то мгновение приоткрыл его крышку, на долю секунды о чем-то задумался, но быстро захлопнув ее, побежал дальше. Теперь его глаза смотрели куда-то вдаль. А вездеход ждал его команды! Тому не терпелось размять подшипники и проверить себя на деле. Человек забрался в него, нажал на кнопку, открыл шлюз и, без сожаления выехав наружу,  отправился в неизвестность.

- На север! Прочь отсюда и навсегда!

 

                                      - 30 –

 

Сначала он  ехал по дороге, которую хорошо знал, а метровой высоты снег не скрывал от него просеку, очерчивающую путь. Дальше нужно было искать дорогу, уходящую в горы. Он много раз ездил по ней кататься на лыжах. Полчаса или  час - и ближайшие горнолыжные курорты были досягаемы. Теперь он не мог даже найти нужный съезд. Наконец, знак поворота, по горло заваленный снегом, указал ему нужный поворот. Колеса вездехода вязли в снегу, но продолжали тащить его на север...

Не проехав и километра, он все-таки утонул в снегу и не мог сдвинуться с места. Его вездеход упрямо рычал, крутился на месте, но толку никакого.

- Ну, давай же, дурацкая колымага! Ни черта эти военные не могут!

Он бегал кругом, ища, что подложить под утонувшие колеса. Но вокруг был только снег. Он ругался, кричал, и не знал, что в ангаре его дома стоял крошечный, легкий вездеход. А его гусеницы были созданы для езды по таким сугробам. Да и откуда ему было это знать! Оставалось два варианта - назад, чего он не хотел и вперед.

- Вперед! Но тогда придется бросить вездеход и пересесть на снегоход.

- Только вперед!

Но придется оставить и кислород, и бензин, и еду!

- Значит, он бросит все!

Дальше ехал по крутым склонам по направлению на север. Это было ужасно! Иногда казалось, что его скутер вот-вот перевернется, кувырком покатится вниз и утащит и его за собой, но иного выхода не было. Скорость теперь была маленькая, а кислорода оставалось всего на два часа. Один час он уже истратил на первые километры пути.

- Как медленно!

Еще полчаса ему понадобилось, чтобы понять – скоро наступит точка "невозврата”. У него не останется воздуха, чтобы вернуться назад, а до цели может не хватить и кислорода и топлива, чтобы выехать из зоны заражения. А закончится ли она, эта зона - он не знал.

- Что делать?

Наверное, с самого начала нужно было спускаться на вездеходе, объезжая горный массив  по долине - но это был крюк километров двести. Поэтому и решил идти напролом. Тем более, что там внизу когда-то были города, а что было сейчас - он мог только догадываться – и вспомнил картинку со спутника. Посмотрел на счетчик радиации. Она значительно снизилась, а значит, направление было выбрано правильно! Успеет ли? И вдруг его скутер соскочил с огромного валуна и повалился на бок. Через какое-то время он пришел в себя. Ничего страшного не случилось, он ничего себе не сломал, но дальше ехать смысла не было.

Он был в ярости. Не повезло! Он терпеть не мог возвращаться, да и кто это любит! А вдалеке открывалась желанная, зовущая даль - занесенная, заснеженная колея, по которой он мог уйти отсюда. Уйти навсегда! Неужели возвращаться? Неужели он не сделает ЭТО?... Но рисковать не было смысла. Он в последний раз оглянулся на расщелину в горах.

- Нет! Сегодня был не его день!

Потом поставил снегоход на полозья и повернул назад. Возвращался по старым следам. По дороге попрощался с увязшим в снегу вездеходом и уже без приключений добрался домой.

 

                                               - 31 –

 

- Домой? Чертова тюрьма!

А она смотрела на него, словно приглашая войти и сдаться. Она издевалась над ним! Он бросил на улице бесполезный снегоход и вошел в здание. Как он был взбешен! Какая неудача! Теперь придется ждать дни, может быть, недели, пока этот чертов снег растает. А зима как назло была снежная. Это была самая снежная зима за три года его пребывания здесь.

- Проклятое убежище его не отпускает!

Он снова ходил по этажам, с ненавистью на все взирая.

 - Какие-то грядки!... Тренажерный зал!... Цветы!... Санаторий для душевно - больных!

Он носился по этажам, пинал ногами ни в чем невинные клумбы. Они падали, земля сыпалась на пол, цветы ломались. Топтал никчемные кусты. Оказавшись наверху, увидел рояль. Захотелось взять в руки топор, но что-то его остановило. Наконец, успокоился, вернее, смирился, упал на диван и долго смотрел на небо. Смотрел сквозь прозрачные соты, словно сквозь решетку на заходящее солнце, на вершины гор…

- Как он был близок к побегу! Остается только ждать.

Птица по-прежнему лежала на крыше, а огромные ее крылья распластались по поверхности.

– Вот бы ему такие! Она прилетела на них сюда, а он улетел бы отсюда! Сбежал бы навсегда! Но где их взять?

И снова удивительный дом радовал его. Снова он делал ему подарок!

- У него есть крылья!

Он вспомнил, что внизу находился огромный ящик с дельтапланом. Он три года там стоял и ждал его! Именно его сейчас так не хватало! Это было чудо!... Но это безумие! Он всего несколько раз в жизни пробовал летать, да и то с инструктором. И делал это над морем, а здесь были горы и снег! Но остановить его было уже невозможно.

Спустившись вниз, распаковал коробку с летательным аппаратом. Долго изучал инструкцию. Ничего нового - модель, похожая на ту, на которой он летал раньше. "Легко управляется”. "Бензина хватит на пятьдесят километров”. Еще он возьмет небольшую канистру. Больше ничего не нужно, только запас бензина и все! "Летать можно при умеренном ветре”. А за окном был полный штиль. Теперь он готовил его к полету. Саму раму он соберет на улице, и завтра будет новая попытка, теперь уже окончательная, с одним билетом и только в один конец!

 

                                      - 32 -

 

Начинался замечательный, солнечный день. Ни дуновения, ни  ветерка. Сегодня все было для него – для человека с его безумной идеей. Здание аккуратно выпустило его на улицу, не задело своими шлюзами длинные хрупкие крылья, посмотрело, не забыл ли чего этот безумец, все ли продумал, и аккуратно закрыло за ним дверь. Потом погасило свет, отключило теперь уже ненужное оборудование, и только где-то внизу работали холодильники, а на верхних этажах иногда включалась вентиляция.

- Вдруг Он вернется, вдруг прилетит и будет голодным? У него снова будет еда и ему будет, чем дышать.

Растоптанные кусты клубники и зеленого лука поднимались с земли, словно отряхивались:

– Он так любил нас. Он скоро приедет.

А цветы шептали:

– Он польет нас, и мы снова распустимся для него.

И только рояль, его черный прекрасный рояль, одиноко и гордо молчал.

Эх, человек, человек! И почему не умеешь ценить то, что имеешь? И чего тебе не хватает для счастья? И есть ли оно вообще? …

Шаг, два, три! Большие крылья легко оторвали его от земли, поднимая к небу - огромному и голубому, которое он так любил! Его стеклянное убежище быстро уменьшалось в размерах и вскоре превратилось в маленький шарик. Блестящий, игрушечный шарик, заброшенный на вершины заснеженных гор. Он сверкал и переливался,  пока не скрылся совсем за верхушкой горы.

Он слишком высоко поднялся, и теперь нужно было спускаться ниже и облетать эти горы. Мотор четко урчал и успокаивал, крылья слушались малейших движений его рук и легко выполняли повороты. Постепенно он свыкся с управлением и почувствовал себя уверенней. Уже получал удовольствие!

Какой восторг - брать новую высоту! Делать то - на что не способен человек, иначе ему даны были бы крылья. Какое счастье - новая высота! Так бывает всегда, пока не упадешь. И пока не упадешь – восторг! И есть только два пути – лететь или не лететь. Если полетишь – неизвестно, вернешься ли, но если останешься - ничего не увидишь! Даже если свалишься, переломаешь кости, разобьешься вдребезги, все равно в последнюю секунду сможешь себе сказать – я ЛЕТАЛ! И если кометы светятся только потому что летят, почему бы не попробовать хотя бы ненадолго жить со скоростью падающей кометы! А кто сказал, что они падают? Летят себе – и не знают когда этому придет конец!

Он оторвался от фантастического вида и взглянул на счетчик. Радиации не было! Он летел всего двадцать минут и за это время успел выскочить из зоны заражения. Здесь был чистый воздух! Была жизнь! А значит, столько времени он жил на расстоянии каких-то двух десятков километров от чистой земли.

Ветер обдувал его костюм от радиации, которую он нес за собой. А он летел над планетой, где больше не было войны, не было радиации! Летел к людям! Оставалось только их найти…

Заканчивалась гряда  высоких гор, а вдалеке открывалась большая горная долина. Он хорошо знал это место – сюда он часто ездил кататься на лыжах. Скоро внизу появится горнолыжная стоянка и подъемники. Вот поворот, а вон и долина. Он еще раз взглянул на счетчик – все было в порядке!

И тут резкий порыв ветра швырнул дельтаплан в сторону. Позади горы защищали его от этого ветра, а здесь он, уже не стесняясь, начал трепать и рвать на части его крылья. Нужно было срочно приземляться. Пятьдесят метров, тридцать, десять до земли. Ноги начинают цепляться за кромку твердого снега. Снова подбросило наверх и снова вниз. И тут резкий порыв, как большая волна, накрыла его с головой и, перевернув, бросила вниз. А он спиной, лежа на крыльях, начинает скользить с крутой горы. Сам аппарат с мотором были поверх него. Он быстро расстегнул лямки на груди. Теперь его бросало из стороны в сторону. Все было вперемешку – крылья, мотор, человек. Они  катились вниз, ударяясь о камни. И вдруг он почувствовал, что под ним ничего нет!

Человек успевает за что-то ухватиться и повисает в воздухе, а дельтаплан под тяжестью своего веса летит в расщелину, куда он не может взглянуть. Наконец удалось повернуть голову. Он висел на отвесной стене, цепляясь кончиками пальцев за край обледеневшего камня. Спустя несколько секунд  дельтаплан с грохотом нашел дно расщелины. А значит  до низа горы были десятки метров. Он не мог посмотреть вниз – мешал шлем на голове. А сверху ледяной откос - совершенно гладкий и зацепиться было не за что.

Неужели эта гора ждала его всю жизнь и не давала погибнуть даже там? А теперь внизу этой расщелины ему приготовлена готовая могила. Одна рука соскользнула, и только несколько пальцев продолжали цепляться за жизнь. Сколько секунд осталось? Сколько секунд смогут пальцы подарить его жизни? Неужели это конец?

И тут что-то мелькнуло в глубине сознания: Мрачный подвал, из которого он так долго выбирался. Мучительное одиночество. Его сильное тело, бегущее по дорожке, залитой солнцем, где громко играет музыка. Крохотные ростки тянутся ладошками к яркому солнцу. И вода мощным потоком падает из водопадов куда-то вниз. А его душа уже вырывается из постылого тела и стремится, и зовет за собой. А эти цветы. Их много! Очень много! Целые поляны прекрасных цветов. А его музыка! Прекрасная  музыка вместе с его свободной душой поднимается и летит над войной, над разрушенными городами, маленькой голубой планетой, туда в космос!

- И как он мог предать все это?

Он думал, что идет к людям, но бросал любимый дом и, уходя, – бежал от самого себя.

- Неужели это конец?

Но тут его тело, собрав все силы, которые так долго копились в нем - как струна, как прочная тетива изогнулось, а потом, опираясь лишь на кончики пальцев, резко выпрямилось и подбросило его куда-то наверх! Наверное, все эти годы оно готовилось именно к этому прыжку… 

 

Он лежал на краю горы, обнимал ее и плакал... Он обнимал снег, эту гору, а взгляд его был устремлен на дно горной долины, куда он не успел долететь. А далеко внизу по самому ее дну,  вереницей, небольшим караваном на лыжах шли люди, а собаки  следом везли на санях их ношу. Человек встал, хотел, было бежать к ним, но почему-то остановился. И снова прозрел! Снова он увидел  свой ковчег - его любимый, родной дом, где он был так счастлив! Единственный на земле дом, который теперь оставался вдалеке и ждал его! Дом, который он снова и снова достраивал и украшал, а тот в благодарность спасал его и защищал от всего, и от этих людей тоже!

Человек стоял на самой вершине горы, солнце слепило глаза, и он, защищаясь от безжалостного света, тянул руки к солнцу и к тем горам.  А руки ладонями кверху поднимались, будто спрашивали о чем-то у неба. В этот миг человек был похож на весы, которые искали ответ и мучительно взвешивали, выбирая путь. Вдруг вскочил и побежал. Он бежал туда, к себе! И уже все равно - радиация там или нет, успеет он или задохнется. Сейчас ему было все равно - даже если погибнет в этих горах!...

Но человек забрался слишком ВЫСОКО! И теперь, чтобы покорить новую вершину, ему снова нужно было долго спускаться и идти вниз. Таков закон! Он остановился, долго еще стоял и смотрел на свои горы. Все стоял так и смотрел, не в силах оторвать взгляд, проститься с той удивительной жизнью… Потом повернулся и медленно пошел вниз - к ним, к людям, к этим маленьким черным точкам на белом снегу…

 

                                                                                     Ноябрь 2009.

 

Другие произведения автора:

Тосенька

Без времени. Отрывок 1

Тейа (Роман-катастрофа) Часть 1