Новые
МенюСталинградские сны. Том I. Несправедливость
Андрей Геннадиевич Демидов
СТАЛИНГРАДСКИЕ СНЫ
роман
Том I. Несправедливость
Оглавление:
Предисловие от автора
Пролог. Часть первая
Пролог. Часть вторая
Глава 1. Тени старого прусского парка
Глава 2. Наташа из Харькова
Глава 3. Drang nah Osten - натиск на восток
Глава 4. Утро 2-го августа 1942 года, авангард 208-й стрелковой дивизии РККА
Глава 5. Сон как реальность и явь как мираж
Глава 6. Любимый муж
Глава 7. На марше между реками Куберле и Сал
Глава 8. Гудящая сальская степь
Глава 9. Горячие поцелуи Эльзы
Глава 10. Герман Гот
Глава 11. Пустой советский фронт
Глава 12. Урок французского и занятия по этикету
Глава 13. Тактика
Глава 14. Шестая война генерал-лейтенанта Чуйкова
Глава 15. Когда сломалась первая любовь
Глава 16. Рождение красной легенды
Глава 17. Наука размышлять
Глава 18. Чёрный квадрат памяти
Глава 19. Кто убил Эльзу Грубер?
Глава 20. Диверсант из полка "Бранденбург"
Глава 21. Девочка Маша из Пимено-Черни
Глава 22. Засада на командарма-64
Глава 23. Когда ты молод и влюблён
Глава 24. Выбор жертвы
Послесловие от автора к первому тому
Глоссарий
Предисловие от автора
Когда у людей есть всё, что нужно для здоровой и сытой жизни, их не волнует, что кто-то рядом живёт лучше, но когда они на грани выживания, они поднимают головы и требуют свою долю счастья. Их можно останавливать силой до тех пор, пока сила уравновешивает степень их несчастий и их страх смерти, но когда силы не хватает и несчастья превосходят страх смерти, люди восстают с оружием в руках, готовые убивать и готовые к тому, что их могут убить, и свергают виновников своего положения, приступают к распределению благ, то есть начинают жить по-коммунистически. А дальше может быть что угодно, исходя из культурных и экономических реалий той или иной страны. Когда здоровая и сытная жизни возвращается к людям, коммунизм уходит. То есть коммунистами не рождаются и коммунисты не прилетают в летающих тарелках с Марса, а коммунистами людей делают их эксплуататоры. Коммунизм ещё не побеждал в стране, где люди жили хорошо. Самостоятельное зарождение коммунизма в разорённой России, Китае, не прижившийся коммунизм в США, Британии, странах Европы ясно демонстрирует — коммунизм, это ответ обездоленного и голодающего народного большинства своим угнетателям, не имеющим достаточного ума и воли, чтобы ограничить животную жадность.
И что в таком случае может быть общего у немецкого танкиста из древнего рыцарского рода, девушки из Харькова, еврея из Аргентины, красноармейца с Сахалина и бывшего белогвардейца, убивающего детей под видом их спасения от скверны?
Какое отношение к ним имеют главнокомандующие, генералы, лётчики, кавалеристы, диверсанты, беженцы разных национальностей?
Сталинградская битва!
Ощущение неизбывной беды и незаживающей раны...
В конце июля 1942 года в частях Красной Армии был зачитан приказ N 227 Народного комиссара обороны Союза ССР. В нём говорилось, что враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, рвётся в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа, оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге, хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с нефтяными и хлебными богатствами. Враг захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставила Ростов-на-Дону и Новочеркасск без серьёзного сопротивления, покрыв свои знамёна позором. Население страны теряет веру в армию, а многие проклинают Красную Армию за то, что она отдаёт народ под ярмо угнетателей, а сама убегает на восток.
После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей стало намного меньше территории, намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. СССР потерял 70 миллионов населения, 800 миллионов пудов хлеба в год и 10 миллионов тонн металла в год. Нет уже преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит погубить Родину! Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад! Немцы не так сильны, как кажется паникёрам. Они сами напрягают последние силы. Выдержать их удар в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить себе победу.
Так говорилось в том приказе...
Поставок английских, американских танков, самолётов, грузовиков и другого вооружения, снаряжения и материалов, морским путём и сухопутным путём из Ирана для советских войск закавказской и кавказской группировки было недостаточно. Советская промышленность, эвакуированная с Украины, и западных областей России на Урал, только начала вырабатывать нужные объёмы военной продукции. Резервы с Урала, Сибири и Дальнего Востока, были либо в процессе формирования, либо только выдвигались к Кавказу и нижней Волге. К концу июля немецкие, румынские, венгерские, итальянские войска вышли к предгорьям Кавказа. Калмыкию не защищали серьёзные силы, направление на Элисту и Астрахань оказалось открытым, а Кавказ с его месторождениями нефти отпадал от остальной территории Советского Союза. Только путь по Волге пока позволял Красной Армии получать топливо для танков, самолётов и грузовиков с месторождений Майкопа, Грозного и Баку. Сибирская нефть находились в стадии разведки, и потеря Кавказа ставила СССР на грань поражения.
Вторым ключевым пунктом летнего наступления 1942 года после Кавказа был Сталинград. Вытянувшийся вдоль Волги, хаотично застроенный по большей части частными деревянными домами, Сталинград сформировался вокруг огромного нефтехранилища, судоверфи, сталелитейного завода "Красный Октябрь”, завода "Баррикады”, метизного и тракторного завода, производящего танки, их ремонт, запасные части. В городе располагалось управление войсками Южного фронта. Оттуда осуществлялось снабжение войск, оттуда шли подкрепления. Командование Вермахта понимало, что это пункт наиболее вероятного сосредоточения советской группировки для организации контрнаступления в тыл и фланг немецким армиям, сражавшимся на Кавказе. Захват Сталинграда был необходим и, по мнению немцев, предрешён.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть не дрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Александр Вертинский
Пролог. Часть первая
Мысль о захвате Сталинграда была впервые ясно высказана Гитлером в ноябре 1941 года в директиве главному командованию сухопутных сил ОKH, но на самом деле тень этого города всегда витала над картами немецких военных стратегов, и Гитлер только материализовал её. Военная доктрина Третьего Рейха проистекала из теории блицкрига и тотальной войны. Блицкриг родился из прусско-германской идеи об агрессивной войне для захвата земель, рабов, сырья, рынков сбыта для промышленности. Ни одно реальное государство a priori в любые времена не могло и никогда не сможет существовать без насилия и убийств своих врагов, ни один глава государства не годен для своего дела, если он не может при необходимости послать на смерть своих людей или организовать убийство врагов. Вопрос лишь в том, инструментом в чьих руках является государство, во имя чего осуществляется насилие, ради чего совершаются убийства, кто от этого выигрывает, а кто в проигрыше.
В начале XX века начальник генерального штаба Германской империи Шлиффен, считал, что возможно победить врагов в европейской или мировой войне путём проведения последовательных молниеносных войн, заостряя внимание на начале любой войны, когда успех или неудача оказывает решающее влияние на весь её ход. Поэтому нужно обрушиться на врага всеми силами, на всю возможную глубину вражеской территории, ошеломив, а затем проводить удары на добивание и тоже всеми силами. Таким образом, глубина и сила удара имела первостепенное значение. Другой составной частью агрессивной войны была идея войны тотальной, сформулированная к 1935 году генералом Людендорфом. Тотальная война — это война на полное истребление противника. Она предполагает максимальным напряжением всех сил страны: армии, экономики, политики, идеологии. В такой войне снимаются все ограничения и правила, становятся обязательными политическое вероломство, террор в отношении мирного населения вражеской страны, его частичное или полное уничтожение. К 1939 году группа гитлеровских генштабистов: Лееб, Бек, Гудериан, Лутц, Эрфурт, Паулюс и Хойзингер окончательно доработали теорию блицкрига и тотальной войны. Теория предусматривала захват инициативы после сокрушительного удара в первые часы и дни войны, потрясающего до основания вооружённые силы противника, дезорганизующего государственное и военное управление, срывающего мобилизацию, парализующего промышленность. Решающая роль в нанесении первого и последующих глубоких ударов на добивание отводилась авиации и танковым войскам. Завоевание и удержание господства в воздухе, уничтожение авиации противника на аэродромах, парализация бомбовыми ударами железных дорог, мостов, оборонных предприятий, важных городов, являлась обязательным условием. Используя путь, проложенный авиацией и при её постоянной поддержке, танковым войскам предписывалось стремительно прорывать остатки обороны противника, рассекать его фронт, производить окружения. Оттеснение и выдавливание вражеских войск признавалось неудачей. После окружения танковыми и моторизированными частями, воздушно-десантные и пехотные соединениями должны были быстро уничтожать рассечённые, окружённые, потерявшие связь вражеские армии.
Оставалось только найти деньги на создание инструмента сокрушительной войны. Деньги нашлись в 1933 году. Сразу же после прихода Гитлера к власти, его министр финансов Ялмар Шахт совершил визиты в США и Англию. Президент США Рузвельт и банкиры Уолл-стрит выделили Гитлеру кредиты на сумму, эквивалентную 1000 тоннам золота, а король Георг V разрешил предоставить Гитлеру займы эквивалентные 2000 тонн. В Германии произошла фашистская революция, от немецкого коммунизма не осталось и следа: всё многочисленные германские коммунисты и социал-демократы оказались в концлагерях, были убиты или бежали из страны. Единовременно полученные Германией 3000 тонн золота за невиданно короткий срок вывели её на второе в мире место после США по промышленному производству. Такие вложения в войну были для капиталистов мира давно и хорошо проверенной стезёй. К концу 1919 году объём американских кредитов всем воюющим странам для организации и осуществления убийства 10 миллионов солдат, 11 миллионов мирных жителей, для лишения здоровья, ранений и инвалидности 18 миллионов человек, достиг при пересчёте в золотой эквивалент — 17 657 тонн золота. Проценты по кредитам рассчитывались как отношение суммы дохода от будущих репараций, к сумме кредита. Но прибыль пошла сразу — на большую часть кредитов приобреталось вооружение и военные материалы у самих же американцев. Массовое убийство невиданных ранее размеров запредельно обогатило королей, промышленников, банкиров и военных, и они не собирались останавливаться на достигнутом. Безнаказанность любых злодеяний богачей при капитализме и есть главное преимущество этой системы, за которое они её любят. Деньги сделаны, но ещё большая прибыль впереди!
Чтобы осуществить планы нового витка обогащения на войне, нужно было возродить мёртвую финансовую систему Германии, потому что без Германии серьёзная мировая война не получалась. Голодные, униженные и оскорблённые, но умелые и образованные немцы были прекрасным расходным материалом для неё, тем более что одну шестую Земли захватили коммунисты, и с ними нужно было обязательно покончить. Вместо отставной и разорённой своё же элитой царской России, богатства которой в начале 1920-х годов можно было легко захватить, безродные люди с коммунистическими идеями в рекордный срок построили мощную экономическую и военную державу — СССР. Эту страну следовало уничтожить во что бы то ни стало, чтобы альтернативный экономический и политический строй не мог поднять на борьбу и сплотить всех угнетённых капитализмом, коих было по миру великое множество.
Немецкая промышленность после получения американских и английских денег была разделена на группы под руководством фюреров промышленности, энергетики, торговли, ремёсел, банковского дела и страхования. Страна разделилась на хозяйственные области, которые возглавили хозяйственные фюреры из числа наиболее крупных капиталистов. Вертикальная структура власти контролировала промышленные объединения, распределяла заказы, кредиты, сырьё, планировала, назначала цены. Трудовая повинность и система принудительного труда охватила сначала немецких мужчин 19 — 24 лет, а позже женщин и все остальные категорий работников. Они трудились на сельхозработах, в городских службах, на военном строительстве, там, куда их направляли чиновники. Отказ грозил большим штрафом или заключением. Работники были привязаны к одному месту работы. На стройках только автобанов по трудовой повинности работали 200 тысяч человек, в том числе политические заключённые концлагерей. После похода к власти гитлеровцы ввели принудительную поставку сельхозпродукции. Государство предписывало хозяевам земли, что сеять, что сдавать и по каким ценам. Последовало и введение государственной монополии внешней торговли. В Рейхе были введены карточки на ряд продовольственных и промышленных товаров, начал действовать запрет на инвестиции в невоенные отрасли, из-за чего производство товаров народного потребления упало.
Это был форменный германский социализм в капиталистическом исполнении фашистов Гитлера и его спонсоров, и в этом не было противоречия понятиям, поскольку социализм — это, прежде всего система распределения чего-либо в обществе — в социуме. Распределение в капиталистическом обществе государственного военного и строительного заказа с помощью различного рода манипуляций между своими хозяевами, друзьями и родственниками — это тоже социализм — по сути, распределение будущих денег от продажи товара. Социализм — это не совсем общественный строй, а прежде всего экономическая категория, а не категория морально-нравственных ценностей общества и государства. Поэтому Гитлеровский социализм был смертельным врагом социализма Сталинского. У них были иногда схожие распределительные мероприятия, но разные конечные бенефициары — выгодоприобретатели. Конечным выгодоприобретателем при социализме Гитлера была капиталистическая верхушка собственников, с помощью социализма распределяющая на себя основные блага страны, а при социализме Сталина бенефициаром благ был весь трудовой народ. Социализм Сталина был коммунистическим социализмом, а социализм Гитлера был капиталистическим социализмом. Название партии Гитлера содержало термин "социалистическая”, и это было, по сути, верно. Название партии Сталина содержало определение "коммунистическая”. Это видно и надо понимать — коммунизм и социализм — не одно и то же.
С началом войны предприятия Германи, не входящие в категорию важных, вроде бумажных, шерстяных или хлопчатобумажных, были ликвидированы, а нужная продукция стала поступать из оккупированных стран. Недовольные жизнью немцы отправлялись в концлагеря. На полную мощность заработали 60 авиационных заводов, 45 автомобильных и танковых, 70 химических и 15 судостроительных. Военная продукция составляла 90 процентов промышленного производства Германии. Это сразу была тотальная война европейских государств, где капиталистическая эксплуатация рабочих достигла своего пика, против коммунистической России, провозгласившей обратные принципы — главенство рабочих и колхозников как хозяев жизни.
В промышленности Германии применялось расчёты векселями и налоговыми квитанциями, оплата заказов производилась денежными переводами со сроком погашения в полгода, доходность предприятий ограничивались шестью процентами. Были обязательным покупка государственные облигации. Рейхсмарка имела 276 курсов одновременно, внешний долг три четверти ВВП. Начиная с 1933 года, Германия уверенно обгоняла по всем показателям СССР, который проводил индустриализацию за счёт продажи зерна колхозов и совхозов. Германия не проводила индустриализации, она изначально была индустриальной страной, и к 1938 году была готова к широкомасштабным военным действиям.
Поскольку к этому времени в Красной Армии сложился разветвлённый заговор маршала Тухачевского, можно было ожидать реализации в Советской России испанского варианта генерала Франко, весьма отработанный и успешный, когда часть армии восстаёт против правительства, а потом на её стороне выступают воинские контингенты иностранных стран, прежде всего немецкие войска. Войска РККА из Белоруссии под командованием заговорщика Якира и с Украины под командованием Уборевича должны были сыграть роль фалангистов диктатора Франко. В этом случае Вермахт мог начать наступление на Москву без приграничного сражения сразу с рубежа Смоленска. Разгром основной части заговорщической организации маршала Тухачевского и связанных с ним подпольщиков в органах госвласти, подконтрольных Троцкому, к началу 1938 года снял с повестки вопрос об испанском варианте уничтожения социализма. Остался вариант мощного внешнего военного удара, требующего, впрочем, ещё большего усиления Вермахта. Передача Гитлеру вооружения и золотого запаса Чехословакии и Австрии, предоставление возможности без помех ликвидировать государство Польских милитаристов для получения плацдарма для нападения на СССР стали очевидными шагами организаторов будущего массового убийства людей.
Невероятное по глубине и мощи германское наступление, начатое на одиннадцатый месяц войны с СССР, в мае 1942 года из района Харькова в направлении на Сталинград и Кавказ являло собой реализацию концепции тотальной войны, попыткой Гитлера вернуть доверие своих кредиторов, утраченное после поражения блицкрига под Москвой.
Непосредственным прологом к Сталинградской битве послужила директива N 41 от 5 апреля 1942 года под названием "Fall Blau” о летнем наступлении группы армий "Юг”. Директива ставила задачу завоевания Кавказа.
Для этого планировалось произвести прорыв от Курска на восток к Воронежу силами 6-й полевой армии, 2-й и 4-й танковых армий и 2-й венгерской армии. После чего 4-я танковая армия должна была повернуть южнее, вниз по течению Дона. Эти четыре армии сводились в группу "Б”. Другие четыре армии: 17-я немецкая полевая, 1-я немецкая танковая, 3-я румынская, 8-я итальянская армия, по плану сводились в группу "А”. Эта группа должна была наступать из района восточнее Таганрога и Артёмовска через нижнее течение Донца, затем на северо-восток вверх по течению Дона. Группы армий "А” и "Б” должны были соединиться в районе Сталинграда и прекратить деятельность этого очень важного центра военной промышленности и узла коммуникаций. После этого все армии должны были повернуть на юг и провести операцию по захвату Кавказа. После завершения завоевания Кавказа, фронт группы армий "Юг” прошёл бы через Тамань, Батуми, Тбилиси, Баку, Астрахань, Сталинград, Воронеж. Он составила бы невообразимые 4100 километров, из них 1800 километров по побережью Чёрного и Каспийского морей.
После удачного начала наступления и отражения советского контрудара под Воронежем, 11 июля части 4-й танковой армии достигли реки Калитва около Миллерово, реки Чир у станицы Боковская, и продвигались на восток к Сталинграду. Их пришлось задержать для окружения крупных сил Красной Армии в районе Миллерово. Однако, большая часть окружённых войск советского Юго-Западного фронта прорвали оборону немецких танковых дивизий, действовавших в условиях нехватки горючего, вдоль реки Калитва фронтом на запад, и отошли к станицам Вешенская и Еланская.
Советское командование не оценило последствий поражения своих войск под Харьковом, своевременно не направило достаточных сил для устойчивой обороны в этом районе. Советская разведка не получила достоверных сведений о мощном наступлении на Кавказ от своих агентов и соответствующих служб союзников.
Резервы большевиков перебрасывались на юг уже в ходе тяжёлых оборонительных сражений, вводились в бой по частям, несли серьёзные потери, но не могли переломить ситуацию.
Командование советских Юго-Западного и Южного фронтов не сумело организовать планомерного отхода войск по рубежам.
При отходе часто утрачивалась связь командующих с войсками по нескольку дней, что приводило к потере управления, как это уже было в июне-июле 1941 года.
В последующие дни ожидаемого сильного сопротивления Красной Армии на дальних подступах к Сталинграду не последовало. Отступление советских войск превратилось в бегство.
13 июля в Москве, по сообщению резидентов Германской военной разведки, прошло заседание Главного Военного Совета, на котором было решено продолжить отход к Волге и удерживать район Сталинграда и Кавказа, чтобы заставить немецкие и союзные им армии зимовать в степях.
Незначительное сопротивление, встреченное 1-й танковой армией южнее Ростова-на-Дону, повлияли на Гитлера, и он посчитал излишним придерживаться теперь директивы N 41 от 5 апреля 1942 года.
Он вполне резонно решил, что наступление на Сталинград можно будет провести силами только одной немецкой 6-й армией Паулюса — самой сильной на восточном фронте и тремя армиями союзников.
Изменение Гитлером своего прежнего замысла было связано с убежденностью, что Советскому Союзу приходит конец.
14 июля в район юго-восточнее Кантемировки прибыли запасы горючего, и соединения 4-й танковой армии после трех дней вынужденного перерыва смогли продолжить активные боевые действия. 16 июля они заняла станицу Тацинская, 18 июля — Морозовск, 21 июля захватила плацдармы на Дону у станиц Константиновская и Николаевская, прорвались в тыл Сталинградского фронта. 24 июля передовые части Вермахта переправились через реку Сал у станицы Орловская. Советский Юго-Западный фронт потерял управление. Советский Южный фронт тоже был разгромлен.
4-я танковая армия стремительно направилась к Ростову-на-Дону. 21 июля немцы, румыны, словаки, итальянцы ворвалась в город Шахты, 22 июля – в Новочеркасск, 23 июля – в Ростов-на-Дону. Через сутки столица Донского края пала.
23 июля Гитлер издал директиву N 45. Учитывая катастрофическое положение Советского Союза, худшее, чем ожидалось весной, он пришёл к выводу о возможности изменить первоначальный план, заключающийся в захвате Кавказа только после захвата Сталинграда. Он решил эти цели достичь не последовательно, как описывалось в директиве N 41, а одновременно. Директива N 45 для группы армий "Юг” предписывала теперь группе армий "А” (17-я полевая армия и 3-я румынская армия) наступать сразу на Кавказ через Кубань вдоль побережья Чёрного моря к Грузии, с целью захвата запасов нефти в Батуми. 1-я танковая армия и 4-я танковая армия (с которой теперь снималась задача наступления на Сталинград), должны были наступать на Майкоп, Грозный, и овладеть этими нефтяными районами. Потом этим двум танковым армиям предстояло перейти Кавказ, захватить столицу Грузии город Тбилиси и столицу Азербайджана город Баку.
Группа армий "Б” имела прежнюю задачу по захвату Сталинграда, но располагала только силами 6-й армии и слабых армий союзников. После захвата Сталинграда они должны были занять оборону фронтом на север и восток с перспективой захвата Астрахани.
Директива N 45 усилила 6-ю армию 24-м танковым корпусом за счёт 4-й танковой армии. Из 4-й танковой армии для других задач также был выделен 40-й танковый корпус и дивизия СС "Великая Германия” (отправлена в резерв).
Через два дня после этой перегруппировки, то есть 25 июля, 6-я полевая армия вступила в большую излучину Дона восточнее реки Чир. Её потери за предыдущий месяц оказались более значительными, чем ожидалось, а советские, наоборот, меньшими. Потеря советскими войсками 80 000 пленных не привела к обрушению советского фронта, как это случилось ранее под Харьковом. Они начали планомерный отход к Сталинграду. Советское командование во что бы то ни стало стремилось сохранить силы для использования их в момент, когда ударные группировки германских и союзнических войск распылятся, окажутся в тяжёлом положении из-за вопросов снабжения. Расстояние от немецкой границы в районе Бреславля до немецких воинских частей на Дону в тот момент составляло уже 2500 километров!
Одновременно сопротивление перед 1-й танковой армией, наступающей на юг, было незначительным. Советские части на этом направлении беспорядочно отходили, и преследование их силами двух крупных танковых соединений не имело смысла. Ожидаемого упорного сопротивления за каждый сколько-нибудь важный участок местности не было.
Общая убеждённость, что Советскому Союзу приходит конец, в мире ещё более усилилась, хотя английские, американские банковские и правительственные круги после поражения Вермахта под Москвой почти на это не рассчитывали. Да и мёртвая хватка, с которой Сталин вцепился в сильнейшую группировку Вермахта на Востоке под городом Ржев, тоже не способствовала радужным настроениям. Теперь их заботило то, каким образом будут возвращены средства, предоставленные Германии, начиная с 1933 года, в размере эквивалентном 4000 тоннам золота. Объявление войны США Гитлером после краха блицкрига под Москвой в декабре, показывало всем, что отдавать кредиты ему теперь нечем. Однако прорыв к нефтяным месторождениям Грозного и Баку, к хлебным просторам Дона и Кубани возрождал некоторые надежды кредиторов, наносил России тяжелейший вред, ставил её в тяжелейшее положение...
Это нашло отражение в приказе Верховного Главнокомандующего РККА Сталина от 28 июля за N 227. В этом обращении к армии и народу указывалось на серьезность обстановки из-за того, что войска не задержали наступление противника на Дону. Были описаны огромные потери в территориях, хлебе, ископаемых, населении с начала войны. Отеческий стиль изложения обращения к солдатам и народу - без приукрашивания. Никаких упреков, никаких угроз, никаких пустых обещаний. Горькая непреложная истина. Приказ возымел действие, и с августа сопротивление советских войск усилилось.
30 июля, после пять дней боёв в полосе 6-й армии Паулюса в германском штабе сухопутных войск ОКХ всё-таки возникло представление о невозможности захвата Сталинграда только силами 6-й армии и союзников. 6-й армии требовалась помощь.
Тогда приказом Гитлера, сформулированном в новом плане "Брауншвейг”, 4-я танковая армия с 30 июля снова возвращалась на Сталинградское направление, вместо наступления на Моздок и Грозный совместно с 1-й танковой армией.
Третий вариант захвата Сталинграда — план "Брауншвейг” состоял в наступлении 6-й полевой армии к Волге севернее, а 4-й танковой армии южнее Сталинграда при помощи румынских и итальянских армий. У Волги передовые части обеих армий поворачивали навстречу друг другу и брали в клещи весь Сталинградский фронт. Этим окружением предполагалось исключить отход советских войск для обороны города, избежать уличных боёв, вроде битвы за Воронеж или Севастополь.
В распоряжении наступающих группировок имелось около восьми недель хорошей погоды; в начале октября могла начаться осенняя распутица.
30 июля от станицы Цимлянская на Дону началось наступление части сил 4-й танковой армии вдоль железной дороги Ростов-Котельниково-Сталинград, прямо в 200 километровый разрыв между советскими войсками Сталинградского и Южного фронтов.
Основные силы наступали на Котельниково от реки Сал. 4-й танковой армии следовало максимально быстро продвигаться к Сталинграду, выйти к Волге у посёлка Красноармейск, перерезав дорогу Сталинград-Астрахань. Видимых препятствий у неё для этого не было.
4-я танковая армия имела в своём составе немецкий 48-й танковый корпус (14-я танковая и 29-я моторизованные дивизии), немецкий 4-й армейский корпус (94-я и 371-я пехотные дивизии, румынский 6-й армейский корпус (четыре пехотные дивизии), немецкую 297-ю пехотную и 312-ю артиллерийскую дивизии, отдельные полки тылового обеспечения и связи, интендантский полк и восточные добровольческие батальоны. Всего в 4-й танковой армии было 180 тысяч человек, 100 танков и 300 бронемашин, 8000 орудий и миномётов. Наступление проходило в обстановке господства в воздухе 4-го воздушного флота Люфтваффе, имеющего 1200 самолётов, при содействии 21-й эскадрильи королевских ВВС Италии. Пополнения из Германии ещё не поступали.
4-я армия двинулась от реки Сал на северо-восток тремя колоннами: севернее железной и грейдированной дороги, являющей собой главную "панзер-штрассе”, шли румынские части, южнее железной дороги двигались в степи две немецкие пехотные дивизии из 4-го армейского корпуса. Остальные части армии и танки наступали вдоль цепочки станций и посёлков железной дороги и "панзер-штрассе”.
В Советском Союзе почти не было дорог с твёрдым покрытием, снабжение наступающих войск осуществлялось по железным дорогам. Группа армий "Б” снабжалась по железным дорогам из Харькова и донецкого центра Сталино; далее на восток шла одна железная дорога через Ростов-на-Дону. В условиях отсутствия шоссейных дорог, небольшого количество железных дорог, огромных расстояний, снабжение боеприпасами, горючим и запасными частями было сильно затруднено. Недостаток в коммуникациях частично исправлялся созданием сети баз в прифронтовой полосе, связь с которыми осуществлялась автомашинами. Из-за этого горючего всегда и везде не хватало.
Несмотря на это, к утру 2 августа передовые бронетанковые части 14-й танковой дивизии и 29-ой моторизованной дивизии из состава 4-й танковой армии, пройдя за сутки 150 километров, овладели важной железнодорожной станцией Котельниково на реке Курмоярский Аксай...
Пролог. Часть вторая
Когда смотришь иногда на морской прибой, на волны и пену из крохотных пузырьков, слышишь шелест и шорох песка и бесчисленного количества лопающихся пузырьков, приходит на ум аналогии из жизни людей.
Действительно, если внимательно всмотреться в белую, иногда серую, при лунном свете серебряную, а на рассвете или закате солнца даже розовую пену морского прибоя, то можно различить бесчисленное количество мелких пузырьков. Поразительным образом они все похожи и не похожи друг на друга одновременно. Словно крупинки мелкой рыбьей икры, но без мальков внутри, они не порождают жизнь, а сами являются самостоятельной жизнью, рождённой водой и её движением. Вот, в одном попалась крошка песка, окрасив пузырёк чуть жёлтым, в другом оказался крошечный кусочек водоросли, окрасив его в чуть зеленоватый цвет, где-то оказался планктон и так далее. Где-то было больше воздуха и соли.
Таким образом, получается много вариаций пузырьков пены, но, тем не менее, если на них смотреть дальнего расстояния, видно, что они составляют сначала отдельные хлопья, а потом и полосы пены на гребнях волн морского прибоя, или при движении языков воды по песку берега.
Вспенивание воды под воздействие песка или других частиц, происходит при участи как воздуха уже растворённого в воде, так и воздуха из атмосферы. Стремительно двигающиеся под воздействием энергии прибоя твёрдые частицы, во множестве мест прорывают поверхностную плёнку воды. Из-за этого она, подчиняясь своим внутренним электрическим силам, стремящимся постоянно создавать поверхность без разрывов, тут же старается сомкнуться. Мгновенно происходит превращение крохотного объём воды, имеющей в себе много воздуха, в пузырёк.
В строительстве стенок пузырьков может принимать участвует вода из волны и вода из влажного песка берега. Глядя на длинные волны, набегающие, убегающие, видно, что судьба каждого пузырька из пенных гребней развивается по-своему. Одним из них суждено первыми коснуться песка и мгновенно исчезнуть вместе с соседями под тяжестью стремительно вылетевшего на берег водного языка. Другим пузырька приходится совершить длинный путь по влажному песку к сухому месту. Там им предстоит остаться и высохнуть на солнце. Третьим удаётся отхлынуть с отливом волны обратно в море, и потом ещё некоторое время кружиться в водоворотах и пенных шлейфах перед приходом следующей волны.
Есть и такие хлопья пузырьков, что прибившись к какому-нибудь мусору, сгустку водорослей на поверхности, будут плавать с ним очень долго. Их счастливое путешествие будет продолжаться до усиления ветра, полуденного зноя, дождя или вмешательства чайки, а может быть рыбы, ищущих в мусоре себе еду. Путь и место кончины каждого пузырька в отдельности мешает разглядеть поднявшаяся со дна муть, бесчисленное число самих пузырьков, а больше всего отсутствие интереса к этому у наблюдателя, всегда имеющего более привлекательные темы для своего отдыха на теплом морском берегу, тем более, если это пляж, где загорают молодые красавицы и красавцы, где разносят прохладительные напитки, предлагают этнические сувениры и увлекательные экскурсии.
Влажный песок после отхлынувшей волны выглядит, словно огромное кладбище погибших пузырьков, словно неизвестное поле боя забытой войны, мало кого интересующее. Под смех и музыку высшие существа играют здесь в мяч и плавают на надувных матрасах с детьми и собачками.
Так же происходит с мыслями и сознанием людей, если рассматривать каждого человека как частицу, пузырёк на фоне исторического процесса или глобального события. Подобно волне, своим мощным, неумолимым движением событие или явление несёт в себе материал для создания человеческих личностей и формирования их судеб. Видно, что и сами они появляются благодаря ему, и под его диктовку, и судьбы их складываются по его воле, используя жребий как основу выбора вариантов пути. Как бы не тасовал жребий вероятность выживания пузырьков, волна убивает их при ударе о землю реальности. И с другой стороны, как бы свирепо не обрушивались тонны воды на песок и камни, всё равно остаётся пена из пузырьков, которая уцелела и отходит назад в море, кружится в водовороте или находит себе другое убежище. И ничего невозможно изменить, невозможно это остановить или рассчитать заранее. Будь у них, пузырьков, сознание, сколько невероятных историй смогли бы они передать нам, сколько страдания и радости донести до нашего внимания.
Человек же, имея сознание, как инструмент своего доминирующего положения на планете, может это делать бесконечно, эпоха за эпохой, волна за волной, повторяя сходные, но всё же непохожие друг на друга истории своей жизни. Как нельзя представить себе жизнь морской пены без движения моря, вращения Луны, что вызывает приливы, точно так же нельзя понять судьбы людей в отрыве от исторических событий и явлений. И наоборот, глобальные явления не могут быть полным образом поняты и осмыслены без наблюдения за следами и результатом их работы, без самых мелких деталей, их составляющих. Именно в мелочах заключены, порой тонкие нити, ведущие кратчайшей дорогой к сути явлений. Взаимное проникновение глобального в малое и наоборот, так неразрывно действующих во всём вокруг, в самом веществе, составляющем мир, в самом времени и пространстве, подобным образом распространяется на нас всех, как часть общего. Одновременно, как самостоятельные миры со своими составляющими, мы влияем на всё.
Так же случилось и с героями этого повествования...
Взаимное проникновение глобального в малое и наоборот, так неразрывно действующих во всём вокруг, в самом веществе, составляющем мир, в самом времени и пространстве, распространяется на нас, как на часть общего. Даже спустя много лет мы все влияем на прошлое, оказывая воздействия на его последствия, среди которых мы и живём. Ни один из процессов, запущенных когда-то каким-то историческим событием или человеком не закончен, если его рассматривать из будущего и назад по шкале времени. Глядя на нас сегодняшних оттуда, из будущего, любые стародавние дела вместе с нашими сегодняшними делами продолжают представлять из себя цепь последовательных событий, дело только в удалении точки обзора. Именно поэтому, никогда прошлое не может закончиться в нашем сознании...
Глава 1. Тени старого прусского парка
Невдалеке, за кустами цветущего жасмина послышался тихий женский смех.
Ветка старого дуба затрещала и зашаталась. Мальчик потерял равновесие и упал с дерева. Упал он на большие сочные лопухи. Сверху ему вдогонку посыпались обломанные веточки, кусочки заплесневелой коры и дубовые листья.
Он лежал на спине и внимательно прислушивался к своему гудящему телу, боясь приоткрыть глаза:
— Интересно, жив я, или уже умер?
Он осторожно ощупал ноющий затылок, потрогал пальцем почти прикушенный при ударе о землю язык. Сначала открыл один глаз, затем второй, и с удивлением поглядел на обломанный сук над головой. Однако чувство опасности, молодости и счастья, переместившись, кружило ему голову звездопадом мыслей, и теснилась в груди сладкой истомой. А ведь с дерева земля казалась такой далекой! Закусив губу, он поднялся. Зверски болела содранная о кору правая коленка.
В запущенном парке, граничащем с не менее запущенном садом, было много медленно чахнущих без ухода, выродившихся многолетних цветов, редко получающих солнце и нормальный полив, но упорно вылезающих каждую весну из сырой, чёрной земли. Неподалёку от одичавших лилий и роз здесь степенно дремали вековые дубы, исподволь набирались соками молодые крепкие ясени.
Этот уголок некогда роскошного парка подступал к самым окнам старинного немецкого замка, много раз перестроенного под вкусы и финансовые возможности бывших владельцев, но всё же сохранивший несколько стен из грубо обработанных валунов и гранитных блоков огромного размера. Полукруглая стена кухни некогда была частью крепостной башни. Прямолинейная, исключительно функциональная планировка и отделка изначально отражала представление провинциальных помещиков времён французской буржуазной революции, а позднее периода объединения Германии канцлером Бисмарком, словно и не было в природе Версаля, Лувра и Сан-Суси, проповедующих выразительность и сдержанную роскошь. Однако вкусы меняются даже у одного человека в течение жизни, что уж говорить о вкусах поколений, наложенных кроме того, ещё и на национальные представления о прекрасном и правильном. Центральная трехэтажная часть дома, обращённая под одинаковым углом на восток и юг для наиболее комфортного и выигрышного для интерьеров освещения солнцем, была дополнена двумя крыльями-флигелями, с размещёнными там спальнями для гостей, комнатами прислуги и охраны. Все хозяйственные постройки, конюшни, сенники, кладовая, каретные сараи, гараж, кузница, свинарники и оранжереи располагались за тыльным фасадом усадьбы. Парадная лестница, выполненная на французский манер без навеса, совершенно не учитывала прусских дождей, снежных зим. Зато поражала приветливостью и подкупающей распахнутостью навстречу посетителю. Обрамления окон главного фасада, выполненные в стиле ампир, были даже более плоскими, чем хотелось бы для создания выразительных теней. Однако красивый своей монотонностью ряд небольших фронтончиков и пилястр, приятно оживлял монотонную плоскость серо-зелёной штукатурки.
Всё вокруг было основательным, продуманным, извлекающим наиболее выгодное в практическом смысле и эстетическом, при минимизации затрат труда, материалов и денег. Лучшей характеристикой для уголка северо-восточной Германии стала бы поэзия Шиллера и музыка Вагнера.
В левом флигеле на третьем этаже была расположена спальня Манфреда. Два небольших окна смотрели на заросли с замшелой стены. Из них сквозь кустарник просматривался участок старой стены замка Вольфберг, сложенного давным-давно крестоносцами из огромных блоков прусского гранита.
Недалеко от окон Манфреда стояла маленькая каменная скамья, окружённая хаотично разросшимися многолетними цветами.
Скамейка была любимым местом уединения гувернантки Эльзы Грубер, невысокой, стройной девушки с ярко-зелёными глазами и копной густых чёрных волос. Она была абсолютно не похожа на своих пышнотелых родственниц, приехавших месяц назад проведать её из своей далекой и тёплой Саксонии.
Когда зеленоглазая девушка неторопливо шла с книгой в руках по этому уголку парка после душной кухни, разговоров и занятий, вдыхая прохладный вечерний воздух, Манфред стремительно нёсся в свою спальню. Там, перевешиваясь через подоконник, он смотрел, как она плавно опускается на скамью, грациозно поправляет облегающее платье на коленях, отбрасывает ладонью волосы и открывает очередную главу на закладке в виде плетёной змейки.
Он знал, что девушка проглатывает один за другим старые французские романы из обширной библиотеки Вольфберга. Она читала Бальзака, Дюма, Жюль Верна, читала и Цвейга, Манна, Диккенса, читала древних авторов: Апулея, Боккаччо, Данте, Шекспира, Сервантеса. Трудно сказать, что на самом деле происходило во время её общения с книгами. Вполне возможно, что она просто дремала, или думала о своём, или читала только выборочные места. Её добротное университетское образование допускало как один, так и другие варианты. Филологическая специализация позволяла ей снисходительно относиться к авторам, особенно иностранным писателям, переведенным на немецкий литературный язык. Часто в результате действий переводчика от языка автора изящной словесности не оставалось и следа. Вместо блестящей беллетристики перед читателем оказывалось перечисление фактов чьей-то жизни, отношений или исторических обстоятельств, описанных языком учебника естествознания или газетного фельетона. Убитый таким образом роман являл жалкое подобие художественной литературы. Однако, случалось и обратное, особенно в случае, когда авторы, вроде Александра Дюма при создании произведения пользовались "литературными рабами” годными разве что для написания газетных заметок. В этом случае хороший, образованный и опытный переводчик вкупе с редактором, имеющим хороший вкус, развитый многолетней работой по переводу и изданию великих выборов прошлого и настоящего, мог сделать из сухого материала, похожего на книгу записей банковского дома, действительно красивый, увлекательный текст, полный жизни, страсти и ощущений.
Может быть, Эльза в разной степени погружалась в чтение, в зависимости и от собственных мыслей, и от настроения. В любом случае она старалась как можно меньше находиться в своей комнате, словно её что-то там пугало и смущало. Она стремилась как можно больше времени проводить вне дома. В этом, безусловно, была какая-то загадка, и Манфреду очень хотелось её разгадать.
К сожалению, ничего понять было нельзя, просто наблюдая, как Эльза двумя пальцами переворачивала желтоватые, сухо шуршащие страницы. Она иногда улыбалась, иногда хмурилась. Особенно упоительны были моменты, когда она, вдруг очнувшись, принималась поправлять части своей одежды. Подтянув к животу юбку и подол шёлковой нижней рубашки, она подтягивала поочерёдно влажно блестящие шёлковые чулки телесного цвета со стрелкой сзади. Иногда она носила чулки с поясом и подвязками, и тогда подолгу переставляла их крепления. Иногда Эльза носила чулки только с отворотами и тесёмками, и тогда чулки часто спускались до щиколоток, обнажая персиковую гладкую кожу коленей, икр и голени. Каждый раз она при этом ставила туфельки на носок, отрывая каблук от земли, отчего её икры сказочно напрягались, и линия подъёма становилась очень красивой. Трудно сказать, использовала ли гувернантка приём с такой постановкой ноги умышленно или неосознанно. Вполне возможно, что она отработала его перед зеркалом. Очень уж грациозно и в меру это делалось. Когда Эльза поправляла свой лиф, расстегнув несколько пуговиц, были заметны мягкие округлые формы её груди. Тогда Манфред чуть не падал в обморок от возбуждения. Эльза попала на службу в качестве гувернантки в их дом под Рождество, и к маю месяцу она вполне свыклась с обстановкой. Именно на май пришлись первые откровенные сцены под окном мальчика.
Манфред, наблюдая за ней, часто шептал себе слова короля Эдуарда III произнесённые им во время танца с Прекрасной Девой Кента, склонной к разного рода сексуальным шуткам, являвшейся на самом деле графиней Кента, баронессой Вудстока, и к тому же принцессой Уэльской.
— Honi soit qui mal y pense! — сказал тогда король.
— Пусть будет стыдно тому, кто подумает плохо о ней! — повторили за королём придворные шестьсот лет назад.
— Не надо стыдиться ничего, моя принцесса! — убеждал себя и Манфред.
Однажды он не выдержал и тихонько позвал её во время очередного эротического представления, когда ему было уже трудно справляться со своим телом:
— Эльза! Эльза...
Даже само имя её, навевающее мистические ощущения древнегерманских мифов о Водине, Зигфриде, драконах и гномах, вызывало у него восторг. Его от этого обращения к предмету своих грёз бросило в холодный пот, а она, сидя вполоборота, сделала еле уловимое движение точеным пальчиком, будто журила Манфреда.
Значит, она услышала его слова! Слова, сказанные не громче неровного, возбужденного дыхания...
Значит, она знала, что он подглядывает за ней! Но, тем не менее, она не останавливалась, не прогоняла его, впившегося глазами в очерченную тканью платья высокую грудь, плавные линии ног, подчёркнутые чулками, и она не искала себе другого места для уединения, хоть её уединение тут было уже весьма условным.
Манфред отпрыгнул от окна, неловко сшиб расставленные на дубовом паркете оловянные фигурки солдатиков, изображающих английских и французских гвардейцев эпохи Наполеоновских походов. Он бросился на кровать, зарылся головой в подушки. Затаился, пытаясь унять бешено колотящееся сердце:
— Так вот почему Эльза так странно смотрит на меня всегда! И во время занятий, и во время обеда! Она всё знает, знает, что я подсматриваю за ней, и смеётся надо мной...
В ту ночь Манфреду не удалось уснуть. Он ворочался на влажных простынях и подушках, стараясь отогнать горячие, безумные мысли. В его голове всё перепуталось. Его наполовину бодрствующее сознание перебирало одно за другим множество не связанных между собой вещей и событий. Например, вечные и обидные подтрунивания младшего брата — Отто фон Фогельвейде. Брат смеялся над его увлечением военной миниатюрой, оловянными, раскрашенными фигурками солдат разных эпох. Брату было смешно и непонятно, что он огромное количеством времени тратил на реконструкцию сражения у Йены и битву под Аустерлицем с использованием сотен фигурок. Отто был на два года младше Манфреда. По его мнению, все солдатики и макеты крепостей не стоили и одного посещения автогонок, где бесподобные автомашины Adler Trumpf Junior и BMW Wartburg соревновались в скорости и манёвренности. Отто своей повышенной требовательностью к окружающему миру, и заниженной требовательностью к себе, своим шумным, задиристым, бесконечно самоуверенным характером пугал окружающих. Даже отца. Только мать была исключением. В речи Отто присутствовали в основном технические словечки и термины, названия кузовных фирм, вроде Ihle Karosserie-Bau, всплывали технические детали, вроде особенностей лёгких спортивных родстеров, двигателей и подвесок, шасси. Он без устали говорил об облицовках радиаторов, мощности в лошадиных силах, рабочем объёме, скорости, расходе топлива, цены в долларах и рейхсмарках.
Одновременно с обидными шутками младшего брата на сознание Манфреда постоянно давил отца. Он во что бы то ни стало желал отвадить старшего сына от мыслей о карьере военного. Отец Манфреда делал всё, чтобы торговая фирма, созданная им после ухода в отставку с военной службы, расцвела и приобрела в лице старшего сына надёжного руководителя и рачительного хозяина. Отец считал, что только собственное дело и труд во благо семьи может сделать человека свободным. Отец прилагал огромные усилия, чтобы у сыновей возникло такое же понимание предпринимательства, и начатое дело стала бы и для них главным в жизни. Злоключения и тяготы собственной военной службы, гибель и увечья товарищей, настолько отвернули его от войны, что он ни за что не хотел сыну участи подобной своей. На его взгляд транспортировка и последующая мелкооптовая продажа кофе из Руанды, где бельгийская администрация потворствовала компании благородного ветерана фон Фогельвейде, была долгосрочным и выгодным делом.
Умение главы кофейной фирмы договариваться с враждующими африканскими племенами банту и тутси, являлось уникальным. Для Манфреда перенять эту отцовскую сноровку и дипломатичность было весьма перспективным делом в эпоху, когда деньги ценились гораздо выше, чем мужественность и героические таланты мужчины. На самом деле так было всегда, деньги всегда брали вверх над благородством, только романтические истории писателей XIX века, в возвышенных своих мыслях неверно преломив историю европейского рыцарства, исказили правду жизни в голове молодого немца. Так бывает всегда, когда частью реального мира при формировании личности являются чужие иллюзии, поданные в яркой обёртке правды. Считая так, старший фон Фогельвейде пытался всячески отбить стремление Манфреда стать военным и снискать себе славу на поле битвы. Это настолько его беспокоило, что он множество усилий и времени потратил, чтобы отбить у старшего сына любовь к военному делу. Сначала он долгое время рассказывал сыну о превратностях войны, приводя в пример, то поход Юлия Цезаря в Галлию, то Итальянские войны эпохи Возрождения и многое другое, стараясь кровавыми примерами внушить чувство отвращения к убийствам. Когда разговоры о мерзости и грязи войны не помогли, отец стал делать акцент на увечьях, болезнях и смерти на войне, приводя в пример в том числе себя, своих однополчан. Поездки на кладбища, в гости к калекам-ветеранам, задушевные беседы тоже не дали результата. Тогда отец Манфреда изъял и запер в одной из комнат большого дома множество книг по военной истории и все мемуары военных. Там же были заперты солдатики, крепости, действующие модели пушек. Со стен в доме были сняты и спрятаны сабли, кинжалы, ружья, пистолеты, рыцарские доспехи, портреты в мундирах и гравюры с изображениями баталий старины. С другой стороны, мальчику покупалось по первой просьбе всё, что по мнению отца не было связано с войной: велосипед, лошадь, кегельбан, радиоприёмник, американские комиксы, танцевальные пластинки, кинопроектор и множество всяких мелочей. Густав фон Фогельвейде даже перестал приглашать в поместье боевых друзей по войне в Родезии и соратников по войне России, офицеров Императорской армии.
Он заметил, что от их разговоров и воспоминаний в гостиной у камина, у мальчика всегда разгорались глаза. Особенно это было заметно, когда начинались воспоминания и рассказы бодрого и смешливого старика фон Зейдлова о его приключениях на войне вместе с генералом Лотаром фон Тротом. О войне против племени гереро в Южной Африке, и о битве у Ватерберга с туземцами фон Зейдлов мог рассказывать часами, пока не заканчивался коньяк и не потухал камин. Особенно он любил живописать, как после битвы, всех оставшихся в стране гереро сконцентрировали в особых лагерях, а немецкие поселенцы смогли, наконец, вздохнуть свободно. Прекратив посиделки ветеранов, а также постоянные выходы с ними на охоту на кабанов и волков, он, кажется, добился охлаждения внимания Манфреда к войне. Охота не часто заканчивались добытым зверем, однако долгой и азартной стрельбой по разного рода случайным и неслучайным мишеням, она заканчивалась всегда. Видимо, это был переломный момент. Однако, он просчитался. Манфред умышленно усыпил его бдительность, а сам подобрал ключ к комнате с книгами и продолжал запоем читать одну за другой книги о войне и мемуары полководцев.
Наконец эта хитрость была раскрыта. Отец не разговаривал с сыном месяц, но, в конце концов, все запреты были сняты, оружие вернулось на стены замка, а старик фон Зейдлов вернулся в гостиную к камину. Это, впрочем, не означало согласие Густава на военную карьеру сына, они друг другу не уступали в упрямстве. Вполне возможно, что фон Фогельвейде-старший просто изменил тактику и что-то замышляет. Так, по крайней мере, всё выглядело в глазах Манфреда и Отто.
Мать Манфреда держала в этом вопросе нейтралитет. Не столько потому, что хотела для сына военной карьеры, сколько по причине своей привычки взирать на всё свысока. Она происходила из древней семьи Гильденбандт. По семейному преданию её предок участвовал во втором крестовом походе в Святую землю для освобождения города Эдессы, и в ужасной битве крестоносцев с турками он, вроде бы, спас жизнь германскому королю Конраду III Гогенштауфену, закрыв щитом от предательского удара копьём. Она была холодна к попыткам мужа оказать влияние на Манфреда, считая, что главное для мальчика — это удачно жениться на девушке из знатного рода, владеющей хорошей земельной рентой. Фамилию фон Фогельвейде оно считал весьма достойной, хотя Вальтера фон дер Фогельвейде, миннезингера, тоже участвовавшего в крестовых походах в Палестину, заслужившего благосклонность императора Священной Римской империи Фридриха II своим нытьем, считала просто выскочкой. Кроме того, ей претило, что младшая ветвь рода, откуда происходил отец Манфреда, подозрительно терялась в ХV веке в Италии и возникала уже в XIX веке в Пруссии, странным образом без приставки "дер". Очень уж это походило не геральдическую махинацию. Однако состояние, сколоченное предками фон Фогельвейде на торговле русским зерном, утвердили всех её родственников в мысли, что они являются вновь обретённой младшей ветвью известной фамилии. По крайней мере, полученные ими генеалогическое геральдическое свидетельства об этом так говорили. В конце концов, Густав и Мария фон Фогельвейде когда-то очень любили друг друга, и родители тоже были не против их свадьбы...
И, конечно же, больше всего в ту бессонную ночь в голове Манфреда было мыслей, слов, взглядов и движений Эльзы. Её появление было каким-то чудом, ответом на все грёзы о будущей любви, о внутреннем огне, так подробно и в тоже время туманно описываемым авторами романов классических, а бульварных книжонках весьма брутально и пошло. Она была воплощением его представлений о женской красоте, о девушке достойной его. Сквозь любые другие цепочки мыслей и видений, сквозь все строчки ранее прочитанных книг и журналов, через все ранее произошедшие события, слышались её слова. Она произносила их непередаваемо изящным южно-саксонским говором. Лукавый взгляд изумрудно-зелёных глаз светился умом и скрытой нежностью. Тот жест, когда она не оборачиваясь, погрозила ему пальчиком, был проявление колдовства, способного и зрелого, видавшего виды мужчину попасть под обаяние этой восемнадцатилетней обольстительницы.
Несколько раз за ночь Манфред просыпался. Выйдя по скрипучим дубовым половицам в коридор, он как привидение бродил по верхней галерее вокруг вестибюля парадного входа мимо портретов предков в рыцарских доспехах и родственников в париках и камзолах. Рыцарских доспехов и имперских мундиров было здесь больше всего. Женщины в бальных платьях и охотничьих костюмах чудесным образом напоминали мальчику Эльзу.
Кроме обрывков фраз и мыслей, ему не давала покоя загадочные слова, сказанные ему конюхом Адольфом вполголоса в тот момент, когда недалеко от конюшен он поймал восторженный взгляд Манфреда на вырезе платья Эльзы. В этом дугообразном вырезе двигался от дыхания красивый кулон из аметиста в золото веночке в обольстительной ложбинке груди.
— Берегитесь чар красавиц, мой юный господин. Ваш отец уже давно находится в коварных сетях одной сказочной Лорелеи из южной Германии. И могу поклясться двумя святыми таинствами лютеранства, да простит Бог мою грешную душу, что всё это кончится очень и очень скверно!
Вот что сказал тогда Адольф, и отправились чистить лошадей, насвистывая свою любимую песенку про котов "Der Kater und die Katze”.
Но что бы это могло всё значить? При чём тут Лорелея из старинной песни?
Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне всё не даёт покоя
Старинная сказка одна...
Так начиналась эта древняя песня про то, как дева-русалка пением топила на Рейне корабли торговцев. Все моряки, слышавшие её песню, погибали. Что-то вроде германского варианта одной из песен поэмы "Одиссея”, где Одиссей просит привязать себя к мачте, чтобы, проходя мимо острова коварных Сирен, услышать их пение, но остаться в живых. И причём здесь Густав фон Фогельвейде?
После того как мысли немного успокоились, Манфред оставил своё полуночное путешествие по дому, полному скрипов, шорохов и будто вздохов, и побрёл в свою комнату. Его прогулка не сопровождалась ни светом свечи, ни керосиновой лампы, ни электрическим фонариком, поэтому несколько раз он пребольно ударился об угол, перила и подставки под вазы и бюсты. Ложась на влажные, душные простыни, он думал о горькой превратности судьбы, определившей его рождения в эти годы в этой стране, а не в героическую пору Троянской войны или похода Александра Македонского в Персию, когда можно было, подобно Птолемею, Клиту или Пармениону прославиться в веках.
Вдохновенные трели соловья в парке, духота, лезущие со всех сторон обрывки мыслей о брате, отце, кофе и военной службе не давали успокоиться. Опять больше всего дум было об Эльзе. Это снова и снова заставляло его сначала подолгу сидеть на кровати, потом вскакивать, подходить к окну. Он вдыхал аромата свежей листвы и травы, и одновременно запахи тлена увядающих цветов, затем снова отправлялся бродить среди рисованных пейзажей и портретов. К утру он так обессилел, что провалился в чёрное небытие словно умер. На утро, после завтрака в малой гостиной, отец, не допив кофе, вдруг прекратил читать газету "Vоlkischer Beobachter" и скомкал её. Он с досадой швырнул в резной комод этой газетой и обратился с речью к потолку, где в кессонах между балками, нежно фиолетовые нарисованные ирисы плели своими стеблями затейливый узор.
— Эти нищие коммунисты Эрнста Тельмана, подлого агента большевистской Москвы, после того как несколько месяцев назад сожгли святой символ объединения Германии — Рейхстаг, а канцлер Гинденбург подписал декрет "О защите народа и государства", запрещающий проклятую коммунистическую партию, всё ещё никак не уймутся! Их газеты, вроде ядовитой газетёнки "Die Rote Fahne", закрыли, вожаков-коммунистов, а заодно и социал-демократических, арестовали, включая депутатов... Собакам этим злобным самое место в клетках! Достаточно того, что коммунисты у себя в России устроили!
— Ты чего раскричался, Густав? — спросила фрау фон Фогельвейде, — опять тебе коммунисты покоя не дают?
— Вот когда их московские друзья придут в Пруссию и отберут поместье под коммунистическое хозяйство, ты сменишь тон.
— Этого никогда не случится, — сказала фрау фон Фогельвейде, — кстати, дорогой, ты, как образованный человек, не находишь, что коммунизм — это естественное состояние замкнутой социальной системы? Любая семья является первичной коммунистической ячейкой, потому что дети, например, получают всё бесплатно по своим запросам, и бесплатный отдых, и бесплатное образование, и все другие преимущества социализма, а родители предоставляют им это по мере возможностей, производя блага и распределяя их, иногда это продолжается и после того, как дети достигают весьма почтенного возраста, поэтому парадоксальным образом коммунизм заложен в каждом изначально, и те, кто пытается это отрицать, просто уводят всех к звериному образу жизни, где родители пожирают детей своих в мире только выгоды. Это даже у Ницше есть...
— Брось, дорогая, этот Ницше всё путает! — досадливо махнул рукой Густав, — да и что это меняет? Можно обирать у меня землю и замок и отдавать его голодранцам?
— А как же тогда бракоразводные процессы с безвозмездным разделом имущества или распределение наследства между многочисленными родственниками?
— Но это же по воле умершего!
— Да кто его там разберет... А суд при разводе, опирающийся на вооружённую силу богатого сословия? — она задумчиво подошла к окну, — так вот и бедняки нас судят, когда получают в своё распоряжение вооружённую силу.
Услышав, что разговор зашёл о вооружённых силах, Манфред зашёл в гостиную и бесшумно сел на кожаный диван. Отто только заглянул в высокий проём раскрытых двупольных дверей. В его руках были ломти хлеб с ветчиной, прихваченные со стола. Его хитрое лицо говорило, что теперь у него будет возможность до ужина не выходить из гаража и копаться там в железках. Эльза, одевшая сегодня в платье серого цвета, весь завтрак просидевшая скромно потупившись, тоже прошла в гостиную и села на стул неподалеку от дивана, плотно сжав колени и глядя в узор паркетного пола.
— Тем более! Мы всегда находимся под угрозой большевизма и международного еврейства! Красные штурмовики всё ещё маршируют по нашим городам. Не понятно, куда смотрит этот рейхсминистр внутренних дел Фрик? Он министр внутренних дел или управляющий пансиона для девиц? Почему корабелы "Deutsche Werke” в Киле остановили работу завода, который строит наш германский военный флот? Этот Йорген Расмуссен совсем со своими автомобилям голову потерял, не может с леваками справиться? Нанял бы уже штрейкбрехеров и гангстеров, как в Америке, быстро бы порядок навели! Почему медеплавильные заводы в Миттельдойчланд бастуют, и аккумуляторный завод в Хагене, и металлургический комбинат в Дюссельдорфе и шахты Рура и Силезии? Это же явная попытка Москвы помешать вооружению нашей Родины. Этим рабочим фордовского завода "Ореl" в Рюссельсхайме чего надо? Живут же почти лучше меня. Мармелад? Пожалуйста! Булки? Пожалуйста! А электротехнического комбинат АЕG в Берлине с чего бастует?
— Этот Расмуссен, что купил фирму "Deutsche Werke" замечательные кабриолеты DKW F7 с передним приводом делает, — невпопад вставил фразу Манфред, — очень их Отто хвалит!
Густав фон Фогельвейде на секунду замолчал, а Эльза беззвучно засмеялась, прикрыв улыбку рукой.
— Почему "Закон об устранении бедствий народа и государства" не действует как надо? — не отрывая злого взгляд от сына, продолжил говорить фон Фогельвейде-старший, — их всех нужно силой заставить работать!
— Если бы это можно было так сделать — заставить работать силой, они же немцы! — вздохнула фрау фон Фогельвейде, — а как же республика?
— Республика? Мне лично непонятно, чем там занимается этот Гитлер с Герингом и Фриком? Только флаги свои с индийской свастикой на ратушах развешивает, да вместо земельных правительств назначает гауляйтеров из своей Национал-социалистической партии NSDAP!
— Серьёзно? Вместо выборного главы муниципии теперь везде будет назначенец-нацист?
— Да! Канцлер Гинденбург предоставил Гитлеру чрезвычайные конституционные полномочия для введения в Германии режима диктатуры!
— И в Пруссии?
— Да, а что, наша Пруссия больше не Германия, если отделена куском проклятой Польши?
— А как же республиканские принципы выборности?
— Эта республика расплодила только коммунистов. Мало ещё сделано, очень мало! Когда же кончится этот коммунистический шабаш в нашей родной Германии?
— Чего ты так нервничаешь, дорогой?
— Мне что теперь, бросить торговлю и записаться в отряд штурмовиков и ходить бить морды, чтобы навести порядок в стране? — закричал фон Фогельвейде и ударил ладонью по колену.
Обычно после комментариев к прочитанному в утренних газетах, особенно в газете национал-социалистов, фон Фогельвейде начинал вдохновенно рассказывать, как хорошо будет жить в Пруссии, когда Гитлер начнёт полностью выполнять свои обещания немецкому народу. Он обещал работающим немцам всё, и промышленникам обещал всё, и владельцам земельных угодий обещал, и рабочим и крестьянам обещал новые земли на востоке. Сам Густав плохо представлял, как это может произойти без глобальной и кровавой войны, но восточнославянские земли и уничтожение коммунистического московского бастиона в его сознании объединились. Его собственный опыт войны на востоке оставил воспоминание о России, как о рыхлом многонациональном образовании, где все ненавидят друг друга, всем заправляют сумасшедшие и воры. Недолгое его пребывание в Грузии в Поти, Тбилиси, Гори и Кутаиси летом 1918 года в составе корпуса генерала фон Кресс фон Крессенштейна, когда пришлось воевать и против турок, и против красных отрядов, рвущихся в Грузию через Абхазию, убедили его в никчемности восточных народов. Обладая гигантскими территориями и богатствами, Грузия вечно находились в чьей-то рабской зависимости. Шаткая и бестолковая Советская власть в Закавказье в 1918 году и в Советской России сейчас, в середине 30-х годов, для него были тождественны. Сколько бы ни построили в России заводов и танков, неорганизованные, необразованные, жадные и трусливые толпы варваров и туземцев, грамотно использовать их они всё равно не смогут. Отдельные талантливые вожди, вроде Ленина и Сталина, не сумеют переломить эту тенденцию, своим существованием только подтверждая правило существования никчёмных народов ничейных пространств. Со времён Древнего Рима организованное качество побеждало неорганизованное количество. Эти массы людей на востоке упустили когда-то возможность обрести просвещение, культуру, организационное и техническое мышление. Отставание на 100 и более лет им никто из ведущих колониальных наций сократить не даст. Колониальные нации давно научились удерживать колонии в отсталом состоянии для их эффективного ограбления. Постоянно подрезать и обстригать, не давая набрать силу и освободиться, собирая при этом обильные урожаи — вот на чём рос, ширился и усиливался всегда Запад. И горе было тому, кто не был в его рядах! Европейцы этим занимались тысячи лет, ещё со времён Древней Греции и Рима. Лишние конкуренты никому из колониальных стран не были нужны никогда, а вот рабы — всегда! Советская Россия слишком быстро восстанавливала и приумножала разгромленную своими правителями экономику и размеры территории. Это становилось опасным для всех великих держав, какие бы трения и споры между собой они не имели. Однако не у всех хватило бы духа вступить в битву с гигантскими людскими массами на огромной территории для их уничтожения и порабощения. Для этого нужна была великая военная машина убийства и великая идея порабощения. Густав фон Фогельвейде был уверен в правильности планов Гитлера, хотя и сильно недолюбливал его австрийские провинциальные аффекты и простенькие ефрейторские выражения. Однако Гитлер как мистический магнит притягивал из-за рубежа гигантские инвестиции, как наркотик оживляющие немецкие рынки, и кого ещё можно было противопоставить рабочим-коммунистам? Конечно своего же брата-ефрейтора, ветерана окопной войны, не богача-аристократа же с моноклем и в цилиндре на радость коммунистической пропаганде!
Но пока что Густаву хватало и Африки. Может быть, дело было в возрасте. В свои сорок восемь лет он чувствовал себя иногда развалиной. Быстро и сумбурно пролетевшая молодость оставила множество неявных воспоминаний, отчего жизнь казалась теперь какой-то подозрительно короткой. Даже рождение сыновей и дочерей было как в тумане. Вот только африканский период запомнился хорошо. Не то, чтобы немцев везде любили...
Любил отец Манфреда после завтрака, когда был в хорошем расположении духа, красочно расписывать, как его хорошо знают в Руанде, хотя не у каждого бельгийца может сохраняться терпимое отношение к немцам после того, что происходило в Бельгии при штурме крепости Льеж и захвате Брюсселя во время Великой войны. Его же, по его словам, вся бельгийская администрация знала хорошо, уважала и чувствуя его старания. Такое отношение сильно влияло на выгодную закупочную цену на кофе. А это — главное! Обычно он подолгу и красочно описывал благодатную природу Руанды, обилие экзотических зверей и птиц, дешевизну строительства и обслуживания дома. Он рассказывал подолгу про озеро Киву, единственное озеро не заселённое кровожадными крокодилами, реку Русизи, истоки Нила, потрясающие своей природной грациозностью и злобной дикостью львов, слонов, горилл, зебр, носорогов, бегемотов...
Часто и многозначительно он поглядывал на Эльзу. Девушка обычно опускала глаза и вежливо улыбалась. Неожиданное решения главы семейства о том, что Эльза должна присутствовать на завтраках, а не есть на кухне со служанкой Хильдой и другими работниками, возникло почти сразу, после того как у неё, кроме виртуозного владения французским, английским и испанским языком, открылся дар собеседника на тему политики и экономики. Этого всегда не доставало фон Фогельвейде-старшему в общении с женой. Мать Манфреда была настолько образована и начитана, что-либо ей было просто не интересно говорить о банальностях, либо она старалась не уязвлять самолюбие мужа познаниями и широтой взглядов. Она была чаще всего поглощена собственными внутренними переживаниями, и чувствами двух своих уже взрослых дочерей. В общении с ними она была скорее их старшей подругой, чем матерью.
Как-то раз, когда утром Эльза сказалась больной, и её не было за столом, традиционного рассказа о жизни в Руанде не последовало. Отец перевёл взгляд на старшую дочь и спросил:
— Ну, что Гретель, я так понимаю ты учиться не хочешь, мне помогать в торговой конторе не хочешь, а желаешь уехать из отчего дома с этим несносным пижоном Мартином?
— Он не пижон, папа! — ответила ему высокая девушка со слишком близко расположенными глазами и крупным носом, намазывая на булочку острый печёночный паштет — он очень образованный и порядочный человек. Вы же сами сказали, что его знания мироустройства и критический взгляд на современную науку заслуживает уважения!
Вторая дочь Густава, молодая девушка с вытянутым лицом в обрамлении вьющихся жёлто-соломенных волос невольно заулыбалась забавным словам о непутёвом воздыхателе. Она была в строгом платье серого цвета с белым кружевным воротничком, кружевными манжетами и накладными карманами. Множество маленьких декоративных пуговиц на рукавах и на клапанах карманчиков, были обтянуты тканью, что придавало этому фасону торжественную значимость.
Манера сестёр одеваться элегантно даже дома, поддерживалась матерью, но невыгодно отличалась от слишком иногда ярких и откровенных платьев Эльзы. Было не очень понятно, откуда у гувернантки брались деньги, но каждый раз после её воскресных возвращений из Кенигсберга, она привозила с собой новое платье, словно срисованных с французских модных журналов. Платья сестёр же навевали Манфреду мысли, скорее о чопорной Викторианской эпохе, чем о современности, насыщенной электроприборами, радио, кино, мощными автомобилями и самолётами, потоком разнообразных товаров и общедоступных культурных ценностей, времени.
— Позволь, но он же гол и нищ, этот Мартин! — сказал фон Фогельвейде и задумался, от чего морщин на его лбу и вокруг глаз стало как будто больше, — или он рассчитывает получить в приданое от меня тысяч двести рейхсмарок?
— Ах, вот чего вы боитесь, отец? Можете не волноваться, мы даже не помолвлены ещё и не целовались. Тем более, что он не так гол, как кажется. Он врач, очень популярный молодой психиатр, последователь Зигмунда Фрейда.
— Фрейд — еврей! — воскликнул отец, поворачиваясь к Манфреду, — смотри, что творится в нашем доме, юноша!
— Мартин настоящий пруссак! — поспешила сказать Гретель, — у него несколько научных работ по психиатрии. Он работает с Альфредом Хохе по вопросам эвтаназии и участвует в программе "Предотвращении рождения детей с заболеваниями, обусловленными генетическими причинами". Это вполне в духе твоих обожаемых нацистов!
Наступила долгая пауза. Отто скучал, Манфред тоже. Девушки сняли салфетки с колен и, свернув их в три раза, положили рядом с тарелками, собираясь выйти из-за стола.
— Так он почти нацист? — спросил фон Фогельвейде-старший, продолжая буравить дочь взглядом, — а кофе пить не будешь?
— Спасибо, отец, я что-то недомогаю последнее время от кофе, не хочу. Пойду почитаю лучше Стендаля.
— Ты бы лучше почитала учебник физики и сдала экзамен в университет "Альбертина”. Ты всегда была умницей, зачем тебе этот Мартин? Что ты будешь делать в его глухих Судетах, куда он сбежит в конце лета от своей тётки из Алленштайна?
— Ты откуда-то про него такие подробности знаешь... — сказала фрау фон Фогельвейде, выходя из задумчивости, — странно даже!
— У меня есть верные осведомители... Да-да, вот увидите, уедет в свои Судеты, — ответил Густав, передвигая из стороны в сторону по белой скатерти фарфоровую кофейную чашку на блюдце с золотой каймой, — кстати он наполовину чех, твой Мартин, а я двадцать пять лет отдал армии Германской империи, как проклятый торгую чёртовым кофе не для того, чтобы разбрасывать деньги в приданое дочерям, которые без ума от полукровок и евреев. А эти ленивые фашисты даже с коммунистами не могут справиться, не то, чтобы детей воспитать и семьи обеспечить...
... В этот момент, яркий и почти осязаемый сон Манфреда Мария фон Фогельвейде, более реальный, чем сама реальность, потому что содержал подробности более обширные, чем те, что мог осознать мозг в процессе свершения события, прервался и он осознал вдруг, что он больше не тринадцатилетний мальчик, а танкист Panzerwaffe, лейтенант, командир самого лучшего в мире танка Pz Kpfw III Ausf.J с длинной пушкой KwK 42. Странным образом он некоторое время пребывал в иллюзии, что будучи красивым молодым человеком в чёрной форме с малиновыми выпушками, в чёрном берете с эмблемой "Череп и кости" - символом бесстрашия и смертоносности, он входит в высокие двери гостиной, где сидят его родные и Эльза, а его младший брат Отто вертит в руках модель автомобиля Форда — модель "Т". Однако его младший брат, так любивший гоночные автомобили, мотоциклы, теперь лежит и спит рядом с ним на полатях в вагоне, предназначенном для перевозки скота, или, в крайнем случае рядового состава, но никак не офицеров, и тем более танкистов. Только отчаянное положение интендантской службы железнодорожных перевозок могло не найти для них хотя бы плацкартного вагона, чтобы ехать так далеко, на восточную границу Европы к Дону и Волге.
Глава 2. Наташа из Харькова
— Ой, девочки, как хорошо жить! — воскликнула молодая девушка, сероглазая в тон быстро бегущих по небу облаков.
Она схватилась длинными пальцами за свои пышные, золотые волосы, словно стараясь удержать ощущение счастья в хорошенькой головке, не дать ему выскользнуть под яркое июньское солнце на голубом небе.
— Подожди, Наташка, жизнь будет ещё лучше! — отозвалась её подруга, высокая, с угольно-чёрными волосами девушка, большая грудь которой словно рвалась через кофточку навстречу взглядам молодых людей, идущих навстречу им по проспекту Ленина со стороны строительного института и Саржиного яра.
Перед мысленным взором девушки раскинулся современный, гудящий стройками, клаксонами машин, песнями из уличных радиоприемников Харьков, столица Советской Украины. Идущие разговоры о переносе столицы в Киев все считали досужими разговорами мещан, и даже происками белогвардейских недобитков и петлюровского старичья, потому что не гоже было Совету Народных комиссаров Украины бросать самый центр индустриального взлёта страны, расцвета науки искусства, чтобы оказаться среди старых патриархальных улиц, под крестами затхлых церквей, среди холмов, оплаканных невольниками царизма и испорченных духом тысячелетнего стяжательства на пересечении днепровского торгового пути с северным путём с востока, через степи в Европу.
Нет, не для того возникло прекрасное здание "Госпрома”, самое высокое в СССР, гостиница Харьков и Дворца пионеров на площади Дзержинского, строгое здание обкома партии, прихорашивалась дореволюционная, но красивая, словно перенесённая изо Львова, площадь Розы Люксембург, с её прекрасными модерновыми зданиями и Центральным универмагом в стиле конструктивизма, площадь Тевелёва, гигантский, мирового масштаба Харьковский тракторный завод, гордость советской индустриализации, очень полезное для всех здание Центрального рынка у реки Лопань, был создан зоопарк с настоящими обезьянами-макаками, клуб "Пищевик”, дом дворянского собрания, похожий на дворец, набережная около Университетской горки. Вся молодёжь, и ленинградцы, и москвичи, приехавшие строить заводы и здания, и молодёжь с правобережья Днепра, и даже из польского Львова, смотрели с восхищением на строительные темпы изменения жизни, появления товаров, нарядных тканей, обуви и велосипедов, автомобилей и мебели. Везде звенела песня из только что появившегося кинофильма "Встречный”:
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью гудка?
Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня!
Всё было пронизано темой труда, созидания, появления на свет и рождения. С библейской силой, незнакомой большинству молодёжи, строился новый мир, и образ созидателя, строителя и творца, не имеющий преград прочно овладел сознанием большинства. Об этом писали газеты и журналы, об этом говорило радио и показывало кино, это было модно, престижно, востребовано, это влюбляло в себя, и наполняло жизнь смыслом и уверенностью в завтрашнем дне, в противовес военному хаосу, разрухе и дореволюционной отсталой серости, и безнадёжности. Быть стяжателем, просто потребляющим блага мещанином, стало не модным, противным эпохе сосредоточения для великого прорыва в будущее, поднимающейся с колен стране. Украинские колхозы, вооружённые тракторами, семенами и знаниями агрономом начали предлагать такое количество зерна, мяса и яиц, что частники стали разоряться от невозможности держать такие низкие цены, переходить от сельхозработ в кустари по производству мелочей, или в кооперативную торговлю, где можно было торговать мелкими партиями того, что никак не могли произвести неповоротливые государственные предприятия: ягоды, сбруя, кружево. Зарплаты росли быстрее цен на товары. Их Молдавии, Западной Украины, Прибалтики и Польши предприимчивые люди побежали в СССР за высокими зарплатами и бесплатным образованием, повсеместно начало возникать ощущение непрекращающейся радости от открывающейся дороги к счастью, эйфория победного выбора правильного пути страны, необъяснимого везения, выпавшего, наконец, на долю многострадальной земли. Никто не хотел вспоминать в 1931 году, что всего лишь десять лет назад не ходили поезда и трамваи, в одноэтажном пыльном центре Харькова вдоль улиц стояли горожане и крестьяне, меняющие старьё на старьё, семечки на воблу, сапоги на стулья. За городской околицей начиналась территория кулаков и "зелёных банд", спекулянты, за хлеб скупающие остатки дореволюционной роскоши, беженцы, инвалиды мировой и гражданской войны на каталках из доски, девочки-проститутки, беспризорные дети-воришки. Нет больше на улицах маленьких "Фордов” и прочего автохлама, нет проблем с автозаправками и грузовыми перевозками, теперь не обязательно везти вещи на конных повозках. Все, особенно, мужчины, уже не выглядят одетыми бедно, только в рабочую поношенную одежду. Харьков расцвёл. Теперь на улицах много цветных платьев. Многочисленные витрины, декорированные красным материалом и украшенные портретами Ленина и Сталина, полнятся товарами. Больше нет перед магазинами длинных очередей, больше не спят в сточных канавах старик или дети. Весёлая детвора в красных галстуках бегают после уроков с радостными криками, и играют в войну. Много новых советских автомобилей, много трамваев, велосипедов и мотоциклов. Трамваи уже не так переполнены, как раньше, когда они что чуть не лопались; гроздья людей висели на подножках, дети сидели на буферах. На улицах много людей в красивой военной форме.
Но любовь, вспыхнувшая вдруг с неизъяснимой силой в сердце Наташи к простому и весёлому с виду молодому человеку из Минска, застенчивому, трогательно нерешительному, была так сильна, что всё-всё, что говорила ей тётя, заменившая после смерти от тифа в 1919 году её родителей, было напрочь забыто. Жизнь Наташи как будто окрашивалось музыкой счастья, словно в её душе звучало бесконечное нежное и проникновенное интермеццо из оперы итальянского композитора Масканьи "Сельская честь".
Да и что осталось от того мира?
Приличия дворянского этикета, напрасно прививаемые в обстановке голода, холода, падения нравов и устоев привычной жизни, были окончательно разрушены в тот момент, когда её, восьмилетнюю сироту с трогательной кукольной внешностью, белогвардейский офицер, хвастающийся своей близостью с военным комендантом города, пьяный после парада в честь приезда с город командующего белогвардейцами юга России генерала Деникина, обманом заманил в номер "Гранд-отеля" и попытался изнасиловать. После угощения курицей и пшеничной булкой, после щедрых посулов заступничества и денег, после игры на гитаре и распевание романсов, он попытался напоить её вином, а когда она отказалась, он набросился на неё, разорвал платье, стал хватать везде грязными руками, несмотря на визг и мольбы о пощаде. Офицер хвастался, что он только что лично схватил бывшего Генерального штаба полковника Рябцева, слишком плохо воевавшего в октябре 1917 года в Москве с рабочими, и к тому же укравшего из кассы "Союза георгиевских кавалеров” полмиллиона рублей, предназначенных для оплаты премий бойцам офицерско-юнкерских отрядов этого союза.
— Теперь этого чистоплюя и сволочь Рябцева непременно расстреляют, одно то, что он эсер, делает его трупом в руках нашей контрразведки! — хвастливо заявил девочке белогвардеец. Если бы штаб белогвардейцев не потребовал срочного расширения и комнат для нужд отдела продовольственных реквизиций, и в номер на верхнем этаже не вошли бы тогда дежурные солдаты из числа насильственно мобилизованных крестьян, трудно представить степень физического и морального уродства, ожидавшие Наташу. С уверенностью можно было бы сказать, что никакого третьего курса строительного института, где она встретит своего будущего мужа Колю Адамовича из Минска, не было бы. Не было бы упоительных свиданий, катания ночью на лодке, страстных объятий, поцелуев, моря нежности и неги, весёлой свадьбы, рождения дочери. Насильник либо мог убить её и выкинуть тело в заросли, страшась гнева своего начальника генерала Гравицкого, либо мог избить, вывезти на окраинную улицу, где она могла сделаться жертвой повторного насилия, умереть от кровопотери и повреждений от полученных побоев. Но даже если бы ей удалось выжить, то не появилась бы на свет прелестная дочка, теперь уже десятилетняя, смышлёная и очень похожая и на неё, и на отца одновременно, названная по настоянию мужа Лялей. Не стала бы сама Наташа очень красивой женщиной, украшением своего института, Харьковских майских и новогодних праздников, новых столичных улиц, и потом своего родного трудового коллектива славного Госторга.
— Ты наша киноактриса звукового кино! — говорили её подруги с гордостью, редко встречающейся у женщин по отношению к другим женщинам.
Встречались, конечно, на её пути и такие завистницы. Однако жизнерадостность, отсутствие чванства и гордыни, часто свойственные красавицам, желание помочь всем и во всём, обезоруживали даже самых закоренелых завистниц.
— Я просто обаятельная! — отвечала Наташа обычно на любые похвалы, и печалилась от того, что за броской внешностью никто не хочет замечать её душевной нежности и застенчивости.
Примечательное отсутствие склонности к полноте, так часто преследующая жительниц Восточной Украины, действительно придавали её движениям лёгкость и грацию, а мимике её лица выразительность и детскую непосредственность.
Если бы не те солдаты тогда, в 1919 году, то случилось бы постыдное и ужасное. Сама дворянка до мозга костей, всеобщая любимица, привыкшая верить людям, она стала бы сторониться мужчин, боятся всех людей, как главного источника опасности в жизни, больше ночного леса и скрипов в пустом, заброшенном доме, больше кладбищенского свечения и болотного воя. Её жизнь была бы сломана в самом начале, и не было бы такой силы, чтобы она вернулась бы потом в нормальный мир людей. Именно хвастовство того насильника-офицера о своих дворянских достоинствах, его манеры, воспоминаниями о кадетском училище, балах, ресторанах только лишь для господ, битье хлыстами и кулаками лапотных солдат и прочих низкородных, а также нехристей-евреев, прочно связало её сознание с ужасом, исходящим от дворян.
Наташины родители ещё до войны с Японией в 1904 году, продали своё убыточное рязанское имение с единственной деревней и парой хуторов, разорённых местными кулаками и ростовщиками, откуда на фабрику Саввы Морозова убежали почти все крестьяне вместе с семьями. Оставшиеся без рабочих рук земли за один год заросли кустарником и деревцами так, что приготовить их снова для земледелия стало слишком дорого стоить, и для титулярного советника в отставке — отца Наташи, оказалось неприемлемым. Соблазны же промышленной революции начала века, выбросившей на голову людей множество самых разных, роскошных товаров, часть не нужных, но разрекламированных на американский манер, требовало много денег. Роскошная жизнь, ставшая предметом вожделения многих с помощью появившегося кинематографа, массовых газет и журналов, манила сильно. Но главное — местные сельские бандиты — кулаки несколько раз уговаривали отца продать землю, рассказывали о терроре народовольцев, покушении на царских чиновников и скорой революции. Потом их помощники — подкулачники несколько раз поджигали скирды по ночам, травили собак, забрасывали окна камнями. Полицейский урядник сам был с кулаками в сговоре и поэтому больше бездействовал, ограничиваясь обещаниями. В конце концов, отец согласился продать имение у реки Клязьмы. Большая часть драгоценностей пробабки тоже была вскоре продано. Они стали жить в Москве.
Как потом оказалось, отец Наташи поступил абсолютно правильно, хотя это принесло только оттяжку семейной трагедии и краха. В начале войны с Германией в 1914 году Министерство финансов России под руководством Петера Людвига Брига ввело сухой закон. Лишив бюджет трети прибыли от винной монополии, Минфин взвинтил акцизы на чай, кофе, табак, сахар, соль, спички, керосин, уголь, дрова и множество товаров повседневного спроса, а также поднял тарифы на железнодорожные перевозки. Разом остались без работы и полмиллиона человек, занимавшихся производством и продажей спиртных напитков. Минфин выплатил десятки миллионов рублей владельцам ликёро-водочных, винных и пивных заводов в качестве компенсации. Началась сильная инфляции. Сильно и болезненно привязанный столетними традициями к алкоголю русский народ лишился своего привычного мира и к тому же стал стремительно нищать. Началось массовое изготовление нелегального алкоголя и массовое употребление суррогатов, гораздо более смертоносных, чем водка. Народ принялся в огромных количествах пить спиртосодержащие лаки, политуру, растворители, одеколон.
Самогоноварение приняло гигантские масштабы. Его гнали из всего, что способно скисать и образовывать спирт, но прежде всего из сахара. Через год воны сахар исчез из продажи — самогонщики скупали его ещё на складах, не дожидаясь поставок в магазины и лавки. Заменой алкоголя в городах стали опиум и кокаин, тоннами идущий контрабандой из Афганистана, Ирана и Китая. Дрянной самогон мог поспорить с этими наркотиками в части разрушения психики.
Помещики из Рязанской губернии — знакомые отца Наташи, бросившие свои поместья и бежавшие в Москву незадолго до отречения царя, описывали родителям девочки ужасные события. К ним в усадьбы приходили кулаки и бедные крестьяне из ближайших деревень, пьяные настолько, что еле шевелили языками. Нагло, ничего не боясь, требовали отдать им в пользование то конюшни, то лошадей, то старый парк или участок леса. Пугали поджогами, отравлением колодцев. В деревнях по всему Мещерскому краю везде пьяные, везде продажа самогона. Чтобы раздобыть денег на выпивку, бедняки продают всё, даже крыши собственных домов. В деревне могут запросто раздеть, избить и даже убить посреди белого дня. Ночью поджигают дома несговорчивых помещиков, подпирают двери, сжигают вместе с людьми, женщинами и детьми, вырубают сады и парки, забивают господских коров и лошадей, грабят усадьбы и церкви, разбивают всё, что не могут унести. Все нападавшие обычно пьяны, даже на пожарищах пьют захваченный с собой самогон и захваченное спиртное. Однажды трое нападавших замёрзли насмерть. В двенадцати верстах от старого поместья отца Наташи в глухом углу мещерского леса на берегу озера, с давних времён стоял маленький скит, где жили несколько немощных монахов и старцев в чёрных схимнических рясах с нашитыми на них белыми крестами и черепами. За тыном, будто сошедшим с картин Нестерова или Рериха стояла маленькая церковь с маленькой колокольней. та же банда кулаков, что вынуждала отца Наташи когда-то продать за бесценок поместье, налетела на скит, перерыла кельи в поисках серебра, расстреляла монахов и подожгла церковь. Старинная церковь, помнящая, неверное, ещё времена опричников Ивана Грозного, не сгорела, а только обуглилась, словно почернела от горя — она была сложена из окаменелых брёвен.
Другой знакомый помещик с сыновьями всю ночь держал оборону, расстрелял десятки патронов, одного из нападавших убил, троих ранил. Когда они утром бросились на станцию, их едва не по дороге убили самих. Уже сидя в вагоне поезда "Рязань-Москва” они видели по пути за окном везде одно и то же — злые взгляды крестьян, разорение, пьяные проклятия. За два месяца до Февральской революции, в самом центре страны в сельской местности не осталось никакой власти — полный беспредел и пьяная самогонная анархия. Но Москва оставалась островком порядка не долго...
Москва не оказалась тем раем, о котором говорил всем отец. И действительно, первый водопровод в Москве из Мытищ начал работать в 1892 году, на 330 лет позже, чем в Лондоне, двадцатипятилетних лет назад, не покрывая и десятой части нужд города. К моменту отречения царя треть водопотребления так и не была удовлетворена — три водопровода Рублевский, Мытищинский и Алексеевский не справлялись с потребностями москвичей, запасные резервуары как правило были пусты. Четверть центральной части города испытывали проблемы с из-за отсутствие напора, особенно на возвышенностях. Для получения воды в городе использовались 130 уличных водоразборных кранов. Половина москвичей к 1917 таскали воду на себе, и ещё использовали 8500 колодцев. В новых доходных домах и в особняках в центр города всё было иначе — как в Париже — ванны, ватерклозеты, горячая вода, центральное отопление. В 1905 году — десять лет назад — в Москве появился газовый завод и керосино-калильные фонари осветили две трети богатых улиц центра города...
Городская канализация в Москве стала действовать в 1898 году всего для 230 домовладений из 55 000 жилых домов — на 100 лет позже Лондонской канализации и 2300 лет позже Римской. Слив происходил сначала без очистных сооружений прямо в Москву-реку, наполняя город и окрестности жутким зловонием, затем частично через Люблинские и Люберецкие поля орошения. Спустя двадцать лет канализация была сооружена ток в пределах Садовых улиц. За Садовым кольцом канализация отсутствовала вовсе. Канализации нет, освещены там только главные улицы. Ко дню отречений царя за Садовым кольцом город тонул во мраке и нечистотах. Вывоз нечистот производимся в бочках на лошадиных упряжках по 30 000 бочек кала в месяц! Электрическое освещение за Садовыми улицами в квартирах — редкость, осветление — керосинки и свечи. Москва к концу царствования царя Николая II была одним из самых неблагоприятных для жизни городов Европы. Смертность в Москве в 37 человек на 1000 жителей в год со времени отмены крепостного права улучшился только после строительная водопровода и канализации в центральной части города и составила 21 человек на 1000 к началу войны, оставаясь, впрочем, вдвое более высокой, чем в Берлине или Нью-Йорке. Только Санкт-Петербург в этом опережал Москву на двадцать процентов более высокой смертностью населения. Летом 1917 года умерло необычайно много, аномально много грудных детей из-за жары, прибавив горя матерям и отцам. Врачи только разводили руками:
— Смертность грудных детей в Москве стоит в прямой зависимости от погоды лета — большинство умирает от острого кишечно-желудочного катара, развивающегося в жаркое и сухое время!
Москва и тиф— побратимы. Вечный рассадник сыпного тифа в Москве — Бутырская пересыльная тюрьма и Хитров рынок. Брюшной тиф более часто явление. Смертоносный как чума сыпной тиф заносился в Москву всегда извне, по железной дороге, солдатами, беженцами, переселенцами, мешочками — кулаками и мелкими торговцами, перевозящими в поездах продовольствие в мешках и ручной клади. От сыпного, возвратного и брюшного тифа в Москве в 1917 году умерло всего 11 человек на 100000 населения, обозначая, тем не менее, тот факт, что эпидемия сыпного тифа готова разразиться, как и прежние московские эпидемии тифа в случае обострения санитарной ситуации,
Другими московскими смертельными заболеваниями, подкарауливавшим семью Наташи, были крупозное воспаление лёгких, пневмония, инфлюэнция, грипп. В 1917 году в Москве от них умерло 6000 человек, несколько меньше, чем в предыдущем 1916 году. Беженцы из Польши и Белоруссии принесли с собой корь, скарлатину, оспу, и том году от оспы в Москве умерло 120 детей, от кори 300, от скарлатины 200 детей. Дизентерия унесла жизнь 300 взрослых москвичей. Но больше всего в последний год правления Николая II в Москве умерло от туберкулёза — 3800 человек, чуть менее чем в прошлом году. Кто же были эти москвичи, среди которых оказалась маленькая девочка Наташа в 1917 году? На 1000 человек работающих на заводах в прислуге 900 были пришлыми в Москву из них две трети мужчины.
До отречения царя пришлое на строительные и на заводские работы население обычно уезжало домой искать себе невест. Даже если они привозили невест в Москву, рожать он все равно уезжали в деревню. Если рожали в Москве, детей отсылали к родителям в деревню. Появление и концентрация военных заводов в Москве после начала войны в 1914 году, множества госпиталей, разрастание гарнизона, военных школ, появление бесплатных приютов и бесплатной помощи при родах с помощью военных медучреждений сказалось мгновенно — рожать и оставлять в Москве детей приезжие стали, как правило. Хотя браков заключалось на треть меньше, чем по России из-за недостатка женского населения в Москве вплоть до самой войны. На сорок процентов при царе в Москве была ниже и рождаемость, несмотря на то, что в московский Императорский Воспитательный дом из подмосковных губерний бедняки приносили множество некрещёных детей, попадавших в московскую статистику рождаемости. Колоссальная смертность детей в московском Императорском Воспитательном доме на Москворецкой набережной, являющему собой, по сути, фабрику смерти для русских грудных детей, тем не менее, не сказывалась на повышении московской статистики за счёт губернских детей. Московская интеллигенция называла Воспитательный дом совершенно бесстыдно и мерзко — фабрикой ангелов. В 1888 году в год прихода к власти царя Николая II Кровавого в московский Воспитательный дом было принято 13830 грудных детей, и за две недели из них умерло 7372 ребёнка. Если представить себе уходящий за горизонт ряд крохотных, размером с ларчик детских гробиков детей, ещё не получивших имена, то абсолютно любая месть народа за создание богачами такой России не покажется излишне жестокой. Фабрика смерти в Москве… Гибель в давке на Ходынском поле из-за дешёвых подарков в Москве 1389 человек при коронации в этом году Николая II было катастрофой, то гибель тут же 7372 грудных детей только в Москве, это как? Это что? Недаром иностранцы считали русских белыми туземцами, а Николая II царём туземцев, и соответствующе относились к ним. Плохие условия жизни в Москве, ещё более ухудшившиеся в годы войны, сказывались на всём. Количество браков в Москве за годы войны снизилось вдвое, вдвое за годы войны упала и рождаемость, потому что в первый год войны царь погнал в армию небольшое количество молодых мужчин в дополнение к обычному ежегодному призыву, но на второй год царь начал массово забирать мужчин на фронт, захватывая на следующий год и льготные категории и младшие возраста досрочно. Только когда армия в последние месяцы правления царя побежала с фронта, количество браков в Москве стало восстанавливаться — московские мужчины вернулись домой, к своим женщинам и снова идти на войну под призывы бесноватого эсера Керенского, называющего себя правителем России и угрозы расправы кровавого палача генерала Корнилова, называющего себя спасителем России не собирались. Население Москвы заметно постарело — дети не родились, молодых убили на войне или сделали калеками, в ком были силы, эмигрировал за границу или уехал в тёплые края. Только в проигравшей войну Германии была такая же ужасающая картина с торможением увеличения численности народа. Для Англичан и Франции всё выглядело совсем неплохо, а США выиграли от войны во всех отношениях и в этом тоже…
Поставки топлива в Москву по железным дорогам и упали на 20 процентов, для заводов, коммунального хозяйства и обогрева требовался уголь древесный, уголь каменный, дрова, торф и мазут. Годичная потребность Москвы в донецком угле составлял 133 млн. пудов, или, если замерит угол дровам — 1,2 млн. куб саженей хороших дров —700 вагонов дров ежедневно! Но их не было, и не могло быть этих вагонов с дровами из-за разрухи транспорта — паровозов, вагонов, путей и мостов! Половина топлива постреляли заводы и они остановились первым. Центральное отопление 3900 домов из 55 000 вообще работали только на антраците — они имели чугунные котлы Стреля, Стребеля, Кертинга. Зимой в демократической России им предстояло теперь замёрзнуть, потеряв из-за аварии при замерзании водопровод, канализацию и систему отопления. Дома с нефтяными котлами ждала та же учить...
Летом 1917 года в Москву привезли только половину топлива на зиму! Нефти было привезено менее половины от требуемого. Подмосковный уголь богхед
без опытного обслуживающего персонала, ремонтных частей ремонтного оборудования, чугунные котлы быстро вывел бы из строя. А уж карточки на хлеб, которые было очень трудно отоваривать...
Наташе было шесть лет, она плохо помнила хлебные карточки и ледяные батареи центрального отопления, но очень хорошо запомнила октябрьский день 1917 года, когда в их квартиру на Малой Бронной пришли злые люди в плохой поношенной одежды с винтовками и красными бантами на груди телогреек и на солдатских папахах. В городе беспрерывно бухали пушки и стрекотали пулемёты, недалеко горели дома, а на улицах лежали убитые. В их съёмной квартире разместили раненых рабочих, пострадавших во время сражения с юнкерами и офицерами у Никитских ворот и на Знаменке.
В этих же октябрьских боях Наташа лишилась своего старшего брата Александра. Он был студентом московского университета. Из романтического порыва и из-за нужды в денежном содержании, он присоединился к партизанскому отряду студенческой Белой гвардии, воевавшему против красных на Тверском бульваре и у Никитских ворот в последних числах октября. Александр был убит, отпет в храме Большого Вознесения на Никитской улице вместе с офицерами из "Союза офицеров”, иногородними юнкерами Алексеевского и Александровского училища, юнкерами шести школ прапорщиков, и ударниками из Ново-Николаевска и похоронен в дождливый день в селе Вознесенском в братской могиле под крестом с надписью: "Юнкера. Они умерли за свою и нашу свободу”. Случайно оказавшись рядом с умирающим братом, шестилетняя Наташа, безрассудно выйдя без родителей из дома, могла погибнуть под пулями, если бы не Мария Ивановна, молодая стройная, маленькая девушка с кукольными ладошками, служащая почтового отделения и не молодой солдат Пётр Савельев из 193-го запасного полка, вооруженный винтовкой со штыком, гранатами с красной повязкой на рукаве. Похожая на цыганку своими живыми карими глазами — красивая, в лакированных ботиках, длинной узкой юбке и каракулевом пальто, Мария помогла ей отыскать свой дом на Малой Бронной при выключенных фонарях, в зареве пожарищ и под звуки жаркой перестрелки. Она же заставила солдата Савельева охранять их от хулиганов и своих же солдат-дезертиров и мародёров. Хорошо, что Наташа, хотя и не помнила номер дома, помнила, что он находится около синагоги на Большой Бронной, и имя владельца дома — купец Якунчиков. На Бронной улице тогда шёл бой, бегали с криками люди, тарахтели грузовики, стучали пулемёты, ухали бомбомёты, лежали тела убитых, среди брусчатки ручейками замёрзла кровь. Напротив, через бульвар, полыхал страшным пожаром огромный девятиэтажный дом-тучерез Коробковой, и дракон на его крыше оплавился, упал и разбился вдребезги...
Потом было бегство семьи в Харьков, к старшей сестре матери, где было больше хлеба и дров. В долгой дороге, в переполненных поездах и на станциях, забитых дезертирами с фронта, беженцами со всех сторон бывшей Российской империи, среди повальной дизентерии, вшей и гриппа-испанки, родители Наташи заболели сыпным тифом. Людей из поездов красные патрули во главе с фельдшерами на станциях до самой границы выгоняли из вагонов, снимали с крыш, выгружали сотнями. Ещё живых и уже мёртвых. Однажды и её родителей, уже плохо понимающих происходящее вокруг, вынесли из вагона, якобы для осмотра врачом, но положили на стылом перроне прямо в один ряд вместе с умершими и мёртвыми. Поезд тронулся, покатился, окутывая мир паром и гарью, и девочка навсегда осталась одна. Вся её жизнь, казалось, закончилась вдруг на этом безымянном перроне.
Странно, но совершенно незнакомый ей бородатый старик, очень похожий по одежде и манере говорить на сельского священника, подаривший ей в тот момент кусочек горького хлеба, его глаза, запомнились ей больше, чем уплывающий в облаке паровозного пара и дыма перрон с лежащими бездвижно родителями. Этот старик, кормивший её до самого приезда в Харьков, а потом нашедший её тётю в холодном, тёмном городе первого года революции, был словно посланец ангела-хранителя, спасший её тогда из чувства сострадания, и какого-то внутреннего долга творить добро, среди всеобщего ужаса разрушения, смерти и подлости.
Вот он, этот благой старик смотрит не неё задумчиво, и говорит низким, простуженным голосом:
— На-ка, внучка, поешь хлебушка, чистая ты душа!
Поезд идёт так медленно, что не слышно привычного дробного, из коротких серий сдвоенных ударов, стука колёс на стыках, а слышно, зато, как под ними хрустят камешки и ветки, раздавленные о рельсы. Холодный воздух застыл на стёклах окон, едва пропуская дневной свет, дышать нечем от дыма печки-буржуйки, и только глаза старика, кажется, остались живыми среди неподвижных фигур вокруг на полках, в проходах на полу. И шёпот, чей-то близкий шёпот, бесконечно повторяющая стих поэта Чёрного, так любимого раньше за смешливость её отцом :
"Кто живёт под потолком?"
— Гном.
"У него есть борода?"
— Да.
"И манишка , и жилет?"
— Нет.
"Как встаёт он по утрам?"
— Сам
"Кто с ним утром кофе пьёт?"
— Кот.
"И давно он там живёт?"
— Год.
"Кто с ним бегает вдоль крыш?"
— Мышь.
"Ну, а как его зовут?"
— Скрут.
"Он, капризничает, да?"
— Ни-ко-гда!
Жизнь с тётей Верой была какое-то время весьма тяжёлой. Большая её семья, включала и нескольких приживалок-подруг с детьми и родителями, знакомых по земским конторам и однополчанам мужа, погибшего нелепой смертью при крушении поезда под Белой церковью. Был жестокий голод. Не то, чтобы не было хлеба, хлеб на Украине в 1919 году был, и не переводился. Просто в городе он был только у спекулянтов, державших цены безо всякого христианского стеснения, тем более, что большинство из них с древних пор были иудеями. Погромы евреев для борьбы с голодом ничего не дали, потому что православные спекулянты не отличались от иудейских ничем. Не Христос или Яхве вдохновлял их, а мировосприятие через жадность. Добраться же до крестьян и хуторян самостоятельно горожанам не давали всевозможные бандиты, занимающие почти каждое село вокруг городов, станций и полустанков. Бандиты были разные: идейные, анархисты, монархисты, и безыдейные, перешедшие от отрядов самообороны к лёгкой наживе. Самостоятельная добыча продовольствия, минуя спекулянтов, была невозможна ещё из-за того, что железнодорожный транспорт, донельзя изношенный во время империалистической войны, был на грани почти полной остановки. Действовали и карательные меры властей против мешочников, пытающихся перевозить хлеб в ручной клади, практически парализуя работу вокзалов. Что же касается главного тяглового украинского элемента транспорта, лошади, то половину лошадей царские власти у крестьян забрали на великую войну с германцами, часть потом забрали петлюровцы, белые и красные на свою гражданскую войну. Немецкие оккупационные власти, сначала кайзеровской армии, а потом германской республики, тоже изымали лошадей несколько раз подряд. Оставшихся же лошадей крестьяне попрятали по хуторам для пахоты и жатвы. Лошадь с повозкой ценилась дороже человеческой жизни, потому что только она могла перевезти драгоценный хлеб откуда хочешь и куда угодно.
Однако продажа ценных вещей и одежды, на фоне остановки всех ткацких фабрик и недоступности импорта, репетиторство и хлебные пайки из советских учреждений, доставляемые вооружёнными красными продовольственными отрядами, насильственно изымающими продовольственные налоги в сёлах и на хуторах, помогли выжить. А так, в целом, на Украине было всё как в России, только украинцы кричали "геть!" и "слава!" там, где русские кричали вместо "долой!" и "ура!". Украинцы пели "Як умру, то поховайте мене на могилі серед степу широкого на Вкраїні милій" и "Ще не вмерли України і слава, і воля, ще нам, браття молодії, усміхнеться доля" там, где русские пели "Марсельезу"
Украинцы кричали на митингах:
— Чтобы хлеборобам самосильно пановать над землёй!
— Панов и подпанков гнать дрючками под зад к бисовой матери!
— Хто препятствует — шило в бок!
Девочка не заболела в солнечном Харькове ни рахитом, ни испанкой, ни тифом... Она окончила школу экстерном, и даже не позабыла французский язык, несмотря на то, что преподавали в школе язык только немецкий и украинский. И упоительность весенних вечеров, и мальчики, и юноши, и даже взрослые красивые, хорошо одетые мужчины, глядящие ей вслед так, что это чувствовалось спиной, и не нужно было поворачивать для этого голову, затмевали все неурядицы гражданской войны и разрухи. Живя много лет среди украинцев, Наташи и сама не заметила, как стала из рязянской дворянки почти украинкой из Харькова.
— Le petit poisson deviendra grand! — говорила ей тогда на это тётя, и улыбалась, — из миленькой рыбки вырастет большая щука!
"Кто с ним утром кофе пьёт?"
— Кот.
"И давно он там живёт?"
— Год.
"Кто с ним бегает вдоль крыш?"
— Мышь...
Картина жизни социалистической огромной страны в её сознании не состояла только из ярких тонов, только радостных, жизнеутверждающих, оптимистичных, но и не состояла только из чёрных и серых. Палитра скорее была пёстрой, со множеством полутонов и оттенков. Туман времени плыл всё дальше, и вдруг стало нечем дышать, считалка превратилась в многоголосый вой, и что-то сильно толкнуло Наташу снизу. Послышался металлический скрежет. Совершенно другой голос, грубый, с украинским акцентом, воскликнул:
— Всё, кончилась наша машина, слезай, граждане эвакуированные, приехали, остановка называется — посреди степи, где ветер дует!
Наташа открыла глаза и поняла, что всё это счастье последних десяти лет ей только что приснилось, и это были грёзы и видения, а на самом деле вокруг колышется жаркий и пыльный воздух, тело мокрое, словно в бане, вялое и уставшее, словно после длительного тяжёлого физического труда.
Сны о довоенной жизни вдруг отлетели в разные стороны, словно стая перепуганных голубей, словно мыльные пузыри на ветру. Она снова оказалась в кузове старого грузовика ГАЗ-АА, вместе с другими беженцами, посреди приволжских степей. Как и все последние дни, на ней было её любимое синем шёлковое платье в белый горошек, небольшая шляпка из соломки с синей лентой, в тон платья, и белые открытые туфли на каблуке. Если бы не пыль, можно было бы подумать, что эта модница только что сошла с тротуара на Крещатике в Киеве, или с вечерних бульваров Ростова-на-Дону. Рядом с ней стояли её чемоданы, кули с одеждой и едой. Десятилетняя девочка, похожая на неё, обречённо сидела рядом, с застывшей гримасой обиды на весь мир, отобравший её любимых подружек, весёлые школьные переменки, легко дающиеся отличные оценки и варёную курицу по воскресеньям. На этой десятилетней, усталой и сердитой от этого девочке лет десяти, был надет короткий, выше колен, голубой сарафан, а на кудрявой голове с трудом удерживалась белая тканевая панама.
Две старые еврейки, сидевшие на чемоданах у другого борта кузова грузовика, махали руками своим очаровательным внучкам в другой машине, умоляя их потерпеть жажду и жару ещё немного. Они все имели вид абсолютно счастливых людей. Это бросалось в глаза. В отличии от ленинградских евреев, застрявших в Ростове-на-Дону, из-за невозможности перейти Дон по военной переправе, и попавших таким образом к немцам, совсем не скрывающих своих планов после расстрелов в Бабьем Яре в Киеве и в Таганроге еврейского населения, они спаслись, благодаря случаю с колонной "Харьковдормоста". Слух о расстрелах немцами евреев-беженцев из западных районов на станциях вдоль линии железной дороги Миллерово - Лихая - Тацинская - Морозовская - Калач - Сталинград витал над степью. До Сталинграда было относительно недалеко, а дальше появлялась возможность эвакуироваться на Урал, или в тёплую Среднюю Азию.
Всю последнюю неделю июля 1942 года небольшая колонна с беженцами и эвакуированными работниками нескольких строительных, и промышленных предприятий восточной Украины, утратив смысл первоначального плана эвакуации из-за быстрого продвижения немецких и румынских войск, отрезающих им путь к Кубани, бессмысленно двигалась на восток. Всё происходившее казалось Наташе жутким сном.
Заблудившись однажды среди пыльного степного марева семь дней назад, они оказавшись на хуторе недалеко от казачьей станицы Цимлянская. Хутор казался притихшим и опустевшим. У станицы, наоборот, всё гудело и днём, и ночью. Там готовилась к обороне переправы через Дон большая группировка советских войск. Туда же отходили от Миллерово большие массы войск, тылы, обозы, колонны с эвакуируемым имуществом. Туда беженцев не допускали, там стояло оцепление из заградотрядов пограничников НКВД. Немцы постоянно бомбили переправу и войска вокруг. Судя по рассказам побывавших у Цимлянской, там царил хаос и преисподняя.
Сейчас в грузовике, рядом с женой и дочкой, сидел и настороженно глядел через дощатый борт машины их муж и отец Николай Адамович. Он навсегда запомнил ту переправу. Казаки хутора, особенно старики, отлично помнящие борьбу с советской властью во время недавней гражданской войны и расказачивания, встретили их весьма неприветливо. На беженцев-евреев они смотрели с нескрываемой злостью и злорадством. Для них, имеющих ещё царское, церковно-приходское четырёхлетнее образование, большевизм и еврейство были почти синонимами. Во время Гражданской войны станица восемь раз переходила из рук в руки. Большинство старых казаков были активными участники тех событий. Не забыли они и ответных репрессий большевиков против их семей и всех станиц и земель бывшего Войска Донского: аресты и высылку зажиточных казаков, кулаков и сочувствующих им, реквизиция хлеба, скота, инвентаря, образование колхозов, работу за копейки, саботаж, последовавший за этим голод. Теперь всё повторялось на новом витке...
При подходе немецких войск к пограничным казачьим станицам Донского Войска, казаки в станице Синявской, перебили местную власть, забрали у неё оружие. Они повторили привычные приёмы с набиванием животов коммунистов землёй и соломой, чтобы они, наконец, наелись досыта, и акции устрашения с вырезанием звёзд на спинах. Потом повстанцы ушли в Донские плавни. Перед занятием немцами станицы Синявской, казаки вышли из плавней навстречу немцам, приветствуя их как союзников, и тут же обратились с просьбой разрешить организоваться в подразделение для борьбы против Сталина. Немцы согласились, снабдили их трофейным оружием, конским составом и немецкими командирами. К синявцам присоединились казаки ближайших станиц и хуторов. Организовалась первая казачья сотня — зародыш вооруженных сил Казачьего Освободительного Движения на казачьей земле в составе Вермахта. По мере продвижения фашистских войск по Донской области, стихийно формировались на борьбу против Красной Армии и партизан казачьи отряды. Немецкое, германское и итальянское командования, с большой пользой применяло их в своих интересах, совершенно не принимая во внимание пока их желание самостийности, ради которой казаки поднимались на борьбу. Довоенные контакты казачьей белоэмиграции с германскими военными и лидерами NSDAP, среди них был Гитлер, привели к возникновению теории, согласно которой казаки считались потомками "готов" и, следовательно, не славянами, а народом германского корня. Теперь, с 1-го августа, казаки выделялись в отдельную категорию равноправных союзников Германии, сражающихся плечом к плечу с германскими солдатами против большевизма в составе особых боевых частей. Немцами уже было принято решение о формировании на Дону, Кубани и Тереке казачьих частей. В Новочеркасске — первый Донской казачий полк, в Миллерово — первый Синегорский казачий полк, Кубани в станицы Уманской — первый Кубанский казачий полк.
В эти страшные дни для всей страны, когда от голода умирали женщины и дети в блокадном Ленинграде, герои 2-й Ударной армии, жертвовали собой, чтобы их спасти, юные солдаты-чекисты поднимались под пулемётным огнём в смертельные атаки у Ржевом, на Дону и Кубани вечерами можно было слышать, как захлебывались двухрядки, как разливались старинные казачьи песни, рассказывающие о казачьей вольнице, её боевых делах и подвигах, о казачьей славе. Можно было повсюду видеть лихо пляшущих казаков и казачек. Воскресали Дон и Кубань в мстительном порыве за многие притеснения и обиды, начиная с 1917 года, за отобранную независимость и землю.
Не смирившись с поражением в гражданской войне, имея большие запасы оружия, продовольственную автономию, донское и кубанское казачество в конце 1929 года поднялось на восстание против коммунистических принципов индустриализации и коллективизации. Восстание началось на Дону. Казаки станиц Кривлянской, Каргальской, Великокняжеской, Платовской, Грушевской, и многих других, убили коммунистов, активистов, надругались над их семьями, сожгли их дома. Бывшие при царе бедняками, а потом хозяевами новой страны, снова оказались обречены на холод, голод, страдания детей и матерей, самоубийства и болезни. Многие казаки, сочувствующие большевизму, вынуждены были вместе с семьями бежать, куда глаза глядят. Часть Дона и Кубани в том году на много месяцев перестала быть советской. В марте 1930 года восставшие объединились с восставшими горцами Северного Кавказа, захватившими Моздок, Железноводск, Минеральные Воды, Майкоп и другие города. Словно в страшном сне повторился казачий раскол, описанный Михаилом Шолоховым в романах "Тихий Дон” и "Поднятая целина” в весьма щадящем для обеих противоборствующих сторон виде.
Резня коммунистов и русской деревенской бедноты вызвала ответную реакцию. Москва срочно, кроме сил внутренние войска НКВД, направила для борьбы против восставших областей все части Северокавказского военного округа. Были применены огромные силы — бронепоезда, артиллерия, авиация и танки.
Не решаясь на уничтожение большого числа активных контрреволюционеров, большую часть повстанцев, вместе с семьями пришлось депортировать в северный Казахстан и малоосвоенные районы Сибири. Поспешность проведения выселения и пролетарская ненависть к участникам кровавых и садистских расправ над коммунистами и активистами, не могла не привести к эксцессам. Повстанцев с семьями сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны товарных вагонов, зачастую без воды, печей, уборных. Как всегда в таких случаях кошмарный и ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни. Высаженные в сибирском лесу, депортированные строили бараки и землянки, грелись кострами, волу топили из снега.
Большая же часть казаков, оставшись в своих станицах и хуторах, хотя и обезоруженная, устроила саботаж, отказавшись собирать и сдавать хлеб урожая 1931 года с общественных земель. Они собираясь, как и в Гражданскую войну, заморить голодом коммунистов в городах на севере. В ответ на это на Дон направились тысячи чекистов, партийных активистов и комсомольцев. С помощью местной бедноты, они изъяли установленную для сдачи государству норму зерна. У отказавшихся сдавать хлеб добровольно, перекапывали огороды, сады и дворы, переворачивали чердаки, печи и подвалы в поисках пшена, ячменя, овса, проса. Основной урожай погиб на корню, не убранный, и к весне 1932 года на Дону и Кубани начался голод. Вся страна тогда пострадала от засухи и тоже оказалась на грани голода, нормы хлеба в России были снижены вдвое. Для предотвращения массового исхода в города, голодающие районы были оцеплены войсками НКВД и РККА. Поставки продовольствия из Госрезерва стабилизировали ситуацию с запозданием. В удалённых станицах и хуторах до начала сбора урожая 1933 года от голода умирали целые семьи. Налаженная за оставшиеся восемь лет до войны жизнь, ещё несколько раз прерывалась компаниями по раскулачиванию, борьбе против расхищения госсобственности, чисткой органов власти и промышленности от воров, вредителей, шпионов, карьеристов и приспособленцев.
Командование OKW и OKH немецко-фашистских войск, планируя летнюю кампанию 1942 года, учитывало благоприятные настроения на территории Донского и Кубанского Войска, и Северного Кавказа, сильно отличающиеся от настроений на северном и центральном участке фронта, под Ленинградом и Ржевом. Немцам было отлично известно, что именно Дон, Кубань и Терек были главной базой и опорой белогвардейского движения в кровопролитной гражданской войны в России, именно эти области упорно сопротивлялись индустриализации и коллективизации, поднимали вооружённые восстания и никогда не прекращали саботаж. Фашисты не ошиблись в расчётах. Уже в июле во многих станицах были организованы казачьи отряды. А в Новочеркасске казаками Павловым, Галдиным, Плотниковым, Поповым, Духопельниковым, Шумко, Сюсюкиным, Меркуловым в Атаманском дворце в Новочеркасске был организован штаб казачьих донских формирований. Чуть раньше, в начале года в Шепетовке на Украине тоже был создан Особый штаб во главе с немецким генералом. Там было сформировано 12 казачьих пеших полков. Первый полк в честь донского казака графа Платова именовался: Первый казачий генерала Платова полк. Полки, по мере формирования, направлялись на разные участки немецкого фронта где, главным образом, использовались для борьбы с советскими партизанами, охраны пленных, сбора продовольствия и рабочей силы для отправки в Германию. Позже по приказу OKW N 2/15 полки были переименованы в казачьи батальоны. Например, 8-й казачий полк был переименован в 635-й казачий батальон, 9-й казачий генерала Бакланова полк — в 572-й. Офицерский и унтер-офицерский состав полков состоял из бывших военнослужащих советской армии — частью не казачьего происхождения.
Формированием казачьих частей в Шапитовке руководил полковник Саркисян. К немцам в плен он сдался в чине полковника и в должности командира кавалерийской дивизии. Он долго служил в РККА, получил образование в Военной Академии им. Фрунзе. Другой казачий командир Кононов — командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии Красной армии в чине майора, сдался вместе с полком 22 августа 1941 года с развёрнутыми знамёнами и под военный оркестр. Сам донской казак Кононов служил в РККА с 1919 года, закончил академию имени Фрунзе, участвовал в Финской войне и Польском походе, но через месяц, после начала войны с Германией, пожелал стать организатором казачьих войск Германии.
Летом 1942 года возникла возможность объединить казачьи формирования, состоявшей в большинстве своём из призывников старших возрастов и малолеток, находившихся в то время дома — на Дону, со строевой казачьей массой, которая, будучи в Красной армии сдалась в плен и составила собой части, сформированные в Шепетовке. Общая численность фашистско-казачьих частей при благоприятных условиях, могли составить полумиллионную казачью армию...
Так что беженцы с запада были вынуждены самостоятельно строить собственную плавучую переправу через Дон из подручных материалов...
Глава 3. Drang nah Osten - натиск на восток
Появившийся с запада в ослепительных лучах палящего солнца, немецкий самолёт "Хеншель” Hs 126B-1, жужжа как огромный шмель, медленно заходил на посадку.
Среди множества палаток, антенн радиосвязи, машин и автобусов, броневиков и зенитных орудий, защищающих штаб 4-й танковой армии Вермахта группы армий "В", лётчика интересовали несколько запылённых штабных машин с нанесёнными на крылья и борта, латинскими буквами "Н”, и флажками с чёрно-белыми квадратами, обозначающими принадлежность к командованию 4-й танковой армии. Недалеко от этой группы из полутора десятков легковых машин, автобусов и грузовиков, голые по пояс сапёры прямо в степи, в нескольких сотнях метров края глубокой балки, поросшей кустарником, спешно разворачивали и устанавливали серо-зелёные штабные палатки. Рядом с ним связисты монтировали очередные стойки радиоантенн для штаба армии. Тут же недалеко сидели в траве сотни пленных — гражданских и военных.
Совсем недалеко от штаба, на сколько хватало глаз, от горизонта до горизонта, двигалась бесконечная колонна разномастных грузовиков, автобусов, легковых автомобилей, специальных и боевых немецких машин, подвод, артиллерии, пеших пехотных колонн.
Вся эта масса немецких и румынских войск, колонн снабжения и обслуживающего персонала из числа добровольных восточных помощников Вермахта, двигалась на северо-восток. Они шла по грейдированной грунтовой дороге, в несколько рядов и рядом с ней, параллельно железнодорожному полотну на высокой насыпи. В туче пыли здесь двигались самые разнообразные машины, разве что, не было среди них теперь громадных полугусеничных ремонтно-эвакуационных тягачей Sd Kfz 9/4 с краном и танковозов Бюссинг-НАГ 900, как и прежнего числа маленькими легковых Kfz 1 "Kubelwagen”, и маленьких броневиков связи Kf 14.
При внезапном переносе направления главного удара, часто невозможно чётко запланировать и организовывать снабжение войск, как путём подвоза из тыловых районов, так и доставкой из Рейха. Рокадные перевозки в прифронтовой полосе и заимствованию запасов соседей приводят страданиям другого участок фронта. В невыгодном свете оказываются и те, кто заимствует и те, кто получает. Конечно, танковые дивизии, особенно такие прославленные как 14-я, могут способствовать достижению победы на одном участке фронта, а несколькими днями позже на другом. Это немецкие танкисты демонстрировали с завидным постоянством, начиная с вторжения в Польшу уже четыре года назад. Но железнодорожный состав с горючим может только один раз заправить танки и машины бензином на направлении главного удара. После этого он оказывается пустым, и никакой героизм солдат и крики партийного начальства не помогут ему самому наполнить снова. Нужен новый состав. Одних лишь перебоев с подвозом горючего достаточно для срыва плана командования по использованию всей имеющейся техники. Тяжёлую технику 4-танковой армии остановил ещё под Харьковом дефицит горючего, лёгкую технику остановила русская погода и расстояния. Неожиданные летние ночные ливни с грозами превращали грунтовые дороги чернозёмного пояса Украины, Дона и Кубани в море грязи, непроходимое для лёгких машин. Нужно было либо обладать весом танка или самоходного орудия, чтобы погрузиться в жижу до твёрдой поверхности, либо лёгкостью мотоцикла, чтобы скользить поверху. Невозможность провести в августе 1914 году мобилизацию русской армии без нарушения нормального функционирования железных дорог, поставило царскую Россию, в отличие от Германии, сразу на грань голода, потому что русским пришлось отказаться от привычной перевозки урожая пшеницы в города. Русская железная дорога быстро придя в состояние разрухи погубила русскую армию и царя и теперь грозила так же погубить в России немецкую армию...
Создавая привычную картину всеобщего уверенного наступления при наличии нужного количества бензина, огромная масса машин из состава механизированных соединений 4-й танковой армии Вермахта, урча и завывая моторами, волокла разнообразные гаубицы, зенитные орудия, понтоны, полевые кухни, прицепы разных видов. Из всех грузов, казалось, больше всего было на грузовиках и прицепах ребристых 200-литровых бочек с эрзацбензином, канистр с водой, ящиков и корзин с боеприпасами.
Малочисленные цепочки изнурённых немецких пехотинцев, не имеющих по разным причинам даже конного транспорта, брели гуськом по обочине, в пыли, с завистью поглядывали на своих моторизированных коллег, восседающих в грузовиках, и на бесчисленных мотоциклах. Отдельные группы всадников и конных повозок, архаично смотрелись на фоне этой моторизированного, сигналящего, дымящего и ревущего на все лады, железного потока. В степи, по другую сторону железнодорожной насыпи, понуро брели, едва переставляя копытами, конные упряжки. Критическая нехватка бензина могла быть восполнена с перерывом, машины могли просто постоять без движения, а нехватка воды для лошадей была смертельной.
Стрекот самолётного мотора едва был слышен сквозь гул и рёв двигающегося тысячемоторого чудовища. Если бы можно было лошадиные силы каждого мотора из машин семи пехотных и одной мотопехотной, одной артиллерийской, двух танковых дивизий, полков интендантской службы, тылового обеспечения, связи, представить в виде живых лошадей, то получившаяся бы конница в десять раз превзошла бы самое большое конное войско Атиллы, Чингисхана и Батыя. Достигнув сегодня на рассвете авангардными частями важного железнодорожного пункта Котельниково на железной дороге Тихорецк-Сталинград, такое войско, растянувшись по степи, своим арьергардными частями ещё даже не вышла бы из района станиц Константиновская и Николаевская, в 300 километрах западнее. Но, к счастью, снабжение даже таких полчищ, даже если бы они действительно имели 5 миллионов лошадей, не говоря уже о силах 4-й танковой армии, двигающейся теперь юго-восточнее Дона, нечего было заботиться.
Вопреки всем опасениям интендантских служб германской и румынской армии, и благодаря прозорливому решению о сроках и направлении главного наступления на Восточном фронте летом 1942 года, только в районах среднего и нижнего Дона были захвачены такие запасы зерна и скота, что весь Вермахт можно было кормить в течении двух лет. Несмотря на проблемы Рейхсбана с организацией перевозок, с июля большое количество этих запасов отправлялось войскам центрального и северного участка фронта, и в Рейх. Радовало и то, что этих запасов зерна урожая 1942 года лишился враг. В отличие от катастрофического, но закономерного невезения малочисленных германских и итальянских войск в Северной Африке, ситуация с наступлением на Сталинград и Кавказ развивалась настолько хорошо, что, в соответствии с директивой ОКW 11-я армия генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна перебрасывалась в район Ленинграда для участия в операциях по захвату города, а две танковые дивизии из состава группы армий "А” перебрасывались во Францию.
На одной из легковых штабных машин — Horch 830 BL Pullman Cabriolet, стоящих у разворачиваемого командного пункта, был прикреплён треугольный генеральский вымпел. В машине, развалившись, сидел и два генерала. Один из них, генерал-полковник Герман Гот, пожилой, худощавый и маленький человек с седой головой, с большими злыми глазами, в пыльном кителе с орденом "Рыцарский крест Железного креста” с дубовыми листьям, орденскими ленточками, с красными генеральскими петлицами и витыми погонами генерал-полковника, глядя на приземляющийся штабной самолёт, думал о том, что не давало ему покоя уже давно. Он думал о том, что плана "Барбаросса" и директивы ОКW были изначально порочны. В них отсутствовали чётко сформулированные цели войны, а их должен был дать Гитлер как политик, как основу принятия решений. Указания на уничтожение живой силы, разгром Советской России, вывод её из войны как континентального союзника Англии, были недостаточными условиями для принятия правильных оперативно-стратегических решений.
Политической целью предусматривалось максимальное ослабление военной и политической мощи Советского Союза за несколько летних месяцев и принуждение Сталина пойти на переговоры. А для этого нужно было захватить Ленинград и Москву.
Казалось, что для успеха было сделано всё, что нужно: установки на подготовку войны против Советского Союза были изложены в изданной в 1926 году книге Гитлера "Моя борьба". Партия NSDAP положила конец вечному стремлению Германии на юг и юго-запад Европы и обращала взор на Восток. Говоря о новых землях в Европе, они имели в виду Польшу, Украину и Россию. В ноябре 1939 года Гитлер сказал: "Договор со Сталиным о ненападении мы будем соблюдать до тех пор, пока он нам выгоден!” Машина подготовки войны быстро набирала обороты. С октября 1939 по декабрь 1940 года в западных военных округах СССР было задержано 5 тысяч германских и румынских агентов, уничтожено множество хорошо вооруженных банд и разведгрупп. С их помощью, с помощью агентуры и противников большевизма в Красной армии и органах госбезопасности, в 1937-1940 годы для штабов всех уровней были подготовлены альбомы с фотографиями, схемами и подробными описаниями дорог, мостов, аэродромов, военных городков, заводов и других важных объектов до рубежа Волги. Никого не смущало, что к 1928 году Красная армия переняла немецкие принципы боевой подготовки и вождения войск. В тридцатые годы она имела теорию глубокой наступательной и оборонительной операции с применение крупных танковых соединений во взаимодействии с моторизованной пехотой, воздушными десантами и авиацией. В СССР были сформированы ВДВ, танковые дивизии и механизированные корпуса. Многолетняя работа по ослаблению РККА за счёт деятельности военных заговорщиков из групп Тухачевского и Троцкого дали хорошие плоды, но они были частично дезавуированы после частичного разгрома заговора в 1937 году. За последние годы перед войной коммунистам в армии и промышленности всё же удалось частично компенсировать вред и предотвратить в полной мере срабатывание плана Тухачевского по поражению РККА. Уже через месяц боёв на границе в 1941 году стало понятно, что командование большевиков может действовать умело, а армия способна в целом сражаться ожесточённо и фанатично.
К 22 июня 1941 года Германия оккупировала многие страны Европы, располагала мощной военно-экономической базой, построенной на американские и английские кредиты, огромной отмобилизованной армией в 7,2 миллиона человек. И это без учёта военизированных вспомогательных служб. Экономика войны...
Одно дело ввести Вермахт на немецкую территорию Рура и вышвырнуть оттуда французских жандармов и полицию, и совсем другое дело получить без боя четыре года назад Чехословакию и Австрию с заводами, золотым запасом и другими ценностями. Дальше что делать, как наладить внешние закупки для военной промышленности за счёт грабежа и мародёрства? Кто и как будет сбывать украденное нацистами? И тут в распоряжении Гитлера, как по волшебству, появился весь мировой финансовый истеблишмент, а именно Банк международных расчетов — Bank for International Settlements. Этот банк BIS создали в 1930 году Центробанки Великобритании, Франции, Бельгии, Италии, Германии, три американских банка во главе с банковским домом J.P. Morgan, в том числе First National City Bank и один частный японский банк императорской семьи. Банк BIS был расположен в швейцарском городе Базель, связан конвенцией со Швейцарией и имел иммунитет от любого правительственного вмешательства и налогообложения, как в мирное, так и в военное время. Банк BIS всесильного председателя Монтегю Нормана со своими друзьями из Федерального резервного банка Нью-Йорка успешно спекулировал золотом перед началом Великой Депрессии. Банк BIS и его наднациональные воротила были организаторами мировой валютной стратегии и безнаказанными вершителями преступлений против человечества. Банк BIS решал вопросы по переводу на счета Рейхсбанка золотых активов захваченных Гитлером стран, организовывал продажу золота Германии, обмен золота, других драгоценных материалов и культурных ценностей на валюту, для закупок для фашистов товаров через нейтральные страны и Швейцарию. Созданный как бы для проведения расчётов по контрибуции с Германии по результатам войны 1914-1918 года, то есть превращения убитых и раненных в золото, как финансовый агент Европейского объединения угля и стали, Международного Красного Креста, Всемирного почтового союза, банк ВIS стал инструментом организации новых массовых убийств — второй мировой войны. Члены правления банка BIS — президент Рейхсбанка Ялмар Шахт и управляющий Банка Англии Монтегю Норман были близкими друзьями и тёмными дельцами одного уровня. Разжиганием новой мировой войны они занимались весьма деятельно. Их главной целью было уничтожить Россию в виде СССР и коммунистическую идею. После решения короля Георга VI, президента Рузвельта и некоронованного короля Франции барона де Ротшильда о прекращении государственности Австрии и Чехословакии в 1938 году, они передали Германии и финансовые активы Чехословакии, хранящиеся в Банке Англии. Банк BIS переписал 21 марта 1939 года по распоряжению председателя правления банка Отто Нимейера 30 000 килограммов золота со счёта N 02 принадлежавшего Национальному банку Чехословакии на счёт N 17 Рейхсбанка фашистской Германии. После этого Банк Англии короля Георга VI, невзирая на скандал в английской прессе, осуществил сопровождение сделки по сбыту Британский банк короля Георга VI помогал продавать золото немецкого Рейхсбанка, обеспечивая наращивания военного потенциала для порабощения России. Скандал, поднятый английской прессой после передачи Гитлеру чешского золота из английских хранилищ закончился шоком, а потом пшиком. Золото Чехословакии нацисты продали через банк BIS банкам США, Бельгии, Голландии, Англии. Прибыль BIS от посреднической деятельности в торговле крадеными кровавыми ценностями была колоссальной, акционеры ликовали.
Как было при этом европейским королям и американским финансовым императорам мешать громить польскую армию в 1939 году, Югославию и Грецию в 1941? В Польше Гитлер присвоил себе немного — всего 1,5 тонны золота, в Люксембурге тоже не особенно много — 5 тонн, в Югославии крохи — 0,2 тонны, в Данциге столько же, в Греции уже больше — 46 тонн, в Австрии — 78, зато в Бельгии — 201 тонну, в Голландии — 172 тонн. Французское золото Banque de France в размере 2000 тонн, как и французский флот, международные дирижеры войны Гитлеру взять не дали. Золото даже не было упомянуто в условиях перемирия с Францией, ибо не для Гитлера было оно собрано — Гитлеру следовало идти на СССР, а не становится самым богатым европейским вождём, тем более, что американских кредитов ему было передано и так достаточно. Самый большой объём золота в Европе был вывезен из Парижа, когда там уже находились немецкие войска. 14 июня 1940 года германские войска вступили в Париж, а 19 июня из Бреста, с оккупированной немцами территории ушёл французский линкор "Richelieu" имеющий на борту самый крупный в Европе золотой запас республики Франции, плюс золото Польши, плюс часть золотых запасов Бельгии и Нидерландов — всего 2500 тонн! Гитлер проигнорировал этот факт, словно и не знала о существовании во Франции золота, словно это ему и не нужно было!
Германия что, разве не за господство в мире сражается, не для получения богатства через власть власти через богатство? Неужто пыльные волжские степи завтра России для Германии лучше, чем 2500 тонн золота сегодня? Гитлер не послал и крохотной части из тысяч своих самолётов и даже батальона десантников из своих отборных армий ВДВ, чтобы захватить 2500 тонн золота. Так зачем вообще нужно было воевать с Францией в 1940 году, если не для захвата всех её богатств? Зачем было подписывать перемирие, когда французская армия разбежалась, а Париж был захвачен без боя? Почему Германия не взяла себе огромный и современный французский флот, в котором так остро нуждалась? С этим флотом становилась возможной высадка в Англии, а не только бестолковые авианалёты и контрпродуктивные бомбардировки. Вместо того, чтобы пытками узнать местонахождение золотого запаса Франции из Banque de France, узнать, где золотой запас Европы, и заставить французов под угрозой не шуточного, а настоящего захвата всей территории Франции, отдать линкор с 2500 тоннами золота на борту, Гитлер удовлетворился тем, что получил от Франции 1000 грузовиков, танки, винтовки и кредит в миллион франков.
Применив пытки, гитлеровцы очень легко нашли часть драгоценностей пяти Ротшильдов банкирского в сейфах банков Banque de France и Credit Lyonnais — 42 ящика и чемодана, набитых бриллиантовыми и жемчужными ожерельями, кольцами, брошами, браслетами, алмазными диадемами, подвесками и драгоценными камнями. Снова увидели свет часть сокровищ Николая II, запасённые им, в том числе, в банках Ротшильдов для безбедной жизни в Париже. Смерть Николая II и его наследников оставило драгоценности и гору золотых слитков барону. Дворцы депутата Французского парламента и богача Мориса де Ротшильда на улице Лафит, 19 и на улице Сен-Флорентин ограбили, взяв множество ковров, столового серебра, картин старых мастеров и античных золотых монет, которые оценивались в сумму эквивалентную 70 тоннам золота.
С применением пыток гитлеровцами были эффективно разысканы и многие другие предметы искусства, принадлежавшие Ротшильдам, спрятанные в искусно замаскированных тайниках дворцов, на товарных складах приморских городов, где они были приготовлены для отправки в Америку. Ротшильды готовили вывод капиталов и вывоз ценностей загодя, заранее зная, что президент Франции герцог Петен сыграет с Гитлером в поддавки. Сам глава клана и некоронованный король Франции барон де Морис спокойно отбыл в США вместе со своими настоящими сокровищами — акциями своей нефтяной компании Royal Dutch, контрольные пакеты акции предприятий лидирующих в мировой добыче золота, серебра, никеля и драгоценных камней, несметным количеством бриллиантов и алмазов своей компании De Beers. Ни одно из тысяч его предприятий во Франции, земельная собственность, недвижимость, лучшие виноградники Франции или месторождения не были изъяты немцами. Ротшильд сумел организовать и вывоз богатств и себя с помощью правительства Петена, а Николай II сумел с помощью Минфина только вывезти 3500 тонн золота в разные страны, а сам, из-за Временного правительства и своих генералом отправился в ад. А ложки, картины, ковры и буфеты при таких доходах Ротшильда было делом наживным, тем более, какой богач в мире будет покупать украденные всемирно известные шедевры Гойи, Сезанна, Ван Гога, Веласкеса, Ван Дейка, Ватто и других великих художников, когда после войны, вполне возможно, их придётся вернуть хозяевам. Такое образом законы III Рейха, лишающие всех евреев имущества при пересечении границы, на самого богатого еврея мира не распространялись. Два других Ротшильда, Ален и Эли Ротшильды, были посажены в тюрьму.
Разгромив армию французов, Гитлер парадоксальным образом отказался от захвата 2500 тонн золота у побеждённой Франции, которое почти находились у него в руках. А ведь за 2500 золота можно построить 30 линкоров типа Tirpitz или 120 тысяч боевых самолётов Messerschmitt Bf.109, или 100 тысячи лучших танков Pz.Kpfw.IV или 30 миллиардов зубных коронок. Это предательство интересов Германии было не мене грандиозным, чем не забрать флот поврежденной Франции или отпустить 500 тысяч вражеских солдат из Дюнкерка! Линкор "Richelieu", превращённый в огромный плавучий сейф, тем временем стоял в Дакаре, ожидая американцев и англичан.
Несмотря на странную забывчивость и щедрость к побеждённым, Гитлер всё равно получил своё распоряжение к 22 июня 1941 года в 500 тонн золота государственных запасов ряда европейских стран в слитках — gold bars. 100 тонн золота из частных банковских депозитов, 40 тонн монетарного золото — monetary gold в банках и на руках у населения Европы, ювелирные изделия, изъятое у жителей Германии и оккупированных стран, и прочее. Всего 700 тонн. Гитлеровцы наградили примерно на такую же сумму массу ценного имущества — assets: драгоценные металлы, камни в натуральном виде и в изделиях, культурно-исторические раритеты, шедевры живописи и скульптуры.
Но и теперь по количеству золота Германия уступала СССР, зато можно было приступать к уничтожению социализма. 700 тонн gold bars Гитлера против 2800 тонн gold bars СССР.
Всего до нападения на СССР Германия продала через банк BIS 500 тонн золота и на такую же сумму других драгоценных металлов, бриллиантов и художественных ценностей мирового значения. Банк BIS как машина финансирования мировой бойни исправно снабжал Гитлера валютой для покупок нужных товаров и массированного заказа высококачественного оружия, снаряжения, топлива и боеприпасов. Ничего человечного — просто бизнес!
Интересно, как могло оценивать руководство СССР такой обмен любезностями между Германией и другими странами-участницами банка BIS, как выглядела такая концентрацию ресурсов? С кем тогда СССР могло построить реально партнёрские отношения из этих стран против других? Всё равно с кем, а фактически ни с кем!
Как после такого бизнеса на войне, связавшего Гитлера со всеми мировыми организаторами бойни можно было немцам убить 400 тысяч кадровых солдат английского короля, окружённых в Дюнкерке весной 1940 года? Никак! Марионетки обычно не убивают своих кукловодов. Обычно кукловоды убивают марионеток, когда они перестают быть нужными. Как можно было потом Гитлеру сохранить лицо перед своим народом? Атаковать Британию в 1940 году с воздуха, не имея никаких шансов на сколь-нибудь значимый результат. Каким мог быть исход воздушного наступления на Британию, если с конца 1940 года королевские ВВС получили такой приток американских субсидий и техники, что опустошительные бомбардировки германских городов сделались рутиной? Британцы фактически завоевали господство в воздухе над самой Германией ещё до начала её парадоксальной войны с СССР.
С 1942 года Рейхсбанк начал переплавлять золото из еврейских зубных коронок, обручальных колец и заколок в слитки весом 20 килограммов каждый, передавая их для хранения и реализации в банк BIS, пошло золото и драгоценные металлы, захваченные в СССР — респектабельные живодёры и мясники продолжили работу на бойне...
Для внезапного удара по СССР было сосредоточено 190 дивизий и 7 семь бригад полевых сухопутных войск Германии и её союзников, в том числе 17 танковых и 13 моторизованных. Полностью укомплектованные по штатам военного времени, они наносили первый, ошеломляющий удар. История войн не знала примеров, когда для первого удара сосредоточивалось столь огромное количество войск. В резерве Германии имела ещё 60 дивизий. Все германские дивизии были полностью укомплектованные по штатам военного времени. Пехотные дивизии насчитывали по 17000, моторизованные — 14000 и танковые — около 16000 человек. В то же время значительное количество стрелковых дивизий РККА в приграничной полосе было укомплектовано по штатам мирного времени — 12000 тысяч человек, а дивизии, находившиеся в глубине западных округов СССР, по сокращённым штатам — 6000 тысяч, в соответствии с довоенными теоретическими наработками маршала Тухачевского.
К 22 июня 1941 года советские войска приграничных округов, наводнённые членами пораженческого заговора Тухачевского и Троцкого в большинстве своём находились в учебных лагерях, были разукомплектованы, рассредоточены на значительных пространствах вне связи с логикой отражения первых массированных ударов. На одну советскую дивизию первой линии приходилось от 25 до 50 и более километров фронта, что в несколько раз больше расчётного значения для ведения устойчивой обороны. Две трети советских войск размещались вдоль границы на значительном расстоянии до 150 километров, значительная часть примерно в 500 километрах от границы.
Такое построение войск РККА в целом соответствовала плану поражения заговорщиков Тухачевского. Кроме того часть войска и командиров не умело сражаться и не хотело сражаться. Связь и снабжение были под ударом вредителей в первую очередь. Прорвать такую оборону не представляло особого труда. Механизированные силы Вермахта, прорвав первую линию, могли двигаться, обходя любые препятствия для продвижения к стратегически важным рубежом и пунктам.
В противоположность действиям штабов приграничных округов РККА, войска Германии и её союзников были так умело развернуты, что 22 июня 1941 года перед передовыми частями 3-й танковой группы Германа Гота: 7, 12, 20-й танковой дивизией (всего 600 танков), наступающей на фронте шириной 50 километров, стояла только 128-я сибирская стрелковая дивизия и один полк 188-й ненадёжной советской литовской стрелковой дивизии. Соотношение в людях в пользу немцев было 5:1, в танках 100:1, в артиллерии 6:1.
Настроение у всех было приподнятое. Герман Гот тогда вместе с Гейнцем Гудерианом радовались как дети. При внезапном ударе это было просто безнаказанное и благодатное убийство врага. Так всё и произошло. Можно было предположить, что вряд ли когда-нибудь какая-либо армия смогла бы превзойти такие показатели мощи первого удара. Гот помнил, как за несколько дней до этого первого удара в его ушах настойчиво звучала любимая им музыка из произведений Вагнера. Это была увертюра из оперы "Тангейзер", написанной композитором для последнего короля Баварии. Увертюра, как квинтэссенция всей оперы раскрывала противостояние духовного и чувственного, огня и льда...
Особенно радовало генералов творческое применение старого прусского приёма — неожиданного удара из глубины. Ещё со времён крестовых походов на восток, крупная группировка выдвигалась на рубеж атаки в самый последний момент, не оставляя врагу времени на её обнаружение, тем более на подготовку к парированию удара. Прусский маршал Блюхер в 1814 году неожиданным маршем вышел к Ватерлоо, где французы сражались с англичанами, и решил исход сражения, и судьбу Наполеона. По такому же сценарию с выдвижением к границе в последний момент ударных сил, и следовавшим за этим сокрушительным ударом, строился план Шлиффена в 1914 году по нападения на Бельгию и Францию, план "Белый” по нападению на Польшу в 1939-м, план "Красный нападения” на Францию в 1940 году, а уж план "Барбаросса” был калькой с них, но в большем масштабе...
Если в прошлую Великую войну 1914 — 1918 годов, таким образом удавалось даже неожиданно выдвигать пехоту с кавалерией, то при наличии танков с бронемашинами, самоходной артиллерии, пехоты и боеприпасов на бронетранспортерах и грузовиках, это было уже стандартом при осуществлении крупной наступательной операции на окружение. Большевики, спокойно строили оборонительные сооружения, не наблюдая у самой границы танковых батальонов в самых опасных для них местах, например, как в случае с танками 3-я танковой группы Германа Гота на стыке двух советских военных округов — Прибалтийского и Западного. После выдвижения танков форсированным маршем на рубеж атаки за сутки до начала войны, среагировать на убийственный танковый удар времени уже не было никакого. Подобным образом в ночь перед началом войны 1-я и 6-я танковые дивизии 41-го корпуса, форсированным маршем вышли от Немана к советской границе. Советской разведкой группировка ударных механизированных частей вскрыта не была, а если бы и была, то ничего успеть уже было нельзя. Немецкие танковые дивизии атаковали утром практически с марша.
Так же военная прусская хитрость была использована при подготовке тяжёлой артиллерии и 600-миллиметровых мортир Gerat 041 "Karl”, стреляющих чудовищными 2-х тонными бетонобойными снарядами с фугасами с полутонной динамита. Два бронированных супер орудия Gerat 041 "Karl” на гусеничной платформе, названные гитлеровцами именами кровавых германских богов Тора и Одина за сутки до нападения выдвинулись из Тирасполя к Брестской крепости. Ещё два колоссальных орудия, кощунственно названные библейскими именами Адам и Ева, выдвинулись в последний день мира к границе от Перемышля для прорыва укреплений "Линии Молотова”. Двухтонные снаряды в первые минуты войны убивали по нескольку сотен спящих человек за раз. Дым, осколки и части человеческих тел поднимались после взрывов на высоту 150 метров. Вряд ли хоть один советский солдат или командир смог бы уснуть вечером 21 июня прошлого года, зная, что в четырёх километрах от его постели или колыбели его ребёнка изготовились к стрельбе эти чудовищные орудия смерти.
Именно неожиданное появление танковых батальонов и тяжёлой артиллерии стали сигналом для Директивы N1 Генштаба РККА о приведении войск в боевую готовность. Но было слишком поздно. Жуков чуть запоздал, а предатели его проигнорировали. Именно этому обстоятельству пушки, гаубицы и мортиры немецкого концерна Rheinmetall были обязаны своей дьявольской эффективностью в первые минуты бойни. Неожиданность ошеломляющей артиллерийской мощи во многом содействовали физическому и психологическому надлому советских войск в пограничном сражении. Войска же немцев и их союзников, танковые группы летели вперёд как на крыльях, слыша за спиной грохот этих гаубиц и мортир, словно извергались вулканы смерти. С оккультным знаком индийской свастики на рукавах и знамёнах, с римскими орлами на штандартах они сразу же принялись творить чудовищные вещи, не щадя ни старых, ни малых, подобно злодеяниям македонцев Александра Македонского, легионеров Юлия Цезаря в Галлии, или железнобоких солдат Оливера Кромвеля в Ирландии...
Решительный отказ работать над ошибками, а даже признание ошибок нормой, повсеместное превознесение убийц и насильников прошлого, как благородных завоевателей прошлого на глазах у падких до лёгких путей достижения славы и богатств, кружило умы кровавым извергам. Словно не было людям другого счастья и славы, как только убить как можно больше, с как можно большей жестокостью других людей. Совсем не счастье тихой беседы с пожилым родителем, убелённым благородной сединой на закате, или наблюдение за невинными шалостями ясноглазого дитя на утренней заре, не гармония составляла мечты этих завоевателей — растерзанные человеческие тела, сожжённые города и похвалы своих безумных женщин виделись им за Бугом и Днестром. Несовершенство природы человеческой — давно стало неправильное определение этому злу, а лишь вечный порок природы человеческой стоит после этого иметь в виду...
Армады лёгких танков Т-26 механизированных корпусов РККА, любимых детищ расстрелянного за предательство четыре года назад маршала Тухачевского, предназначенные для контрударов и атак железными волнами, со времён войны в Испании были не опасны даже для пехотных дивизий Вермахта. 300 000 бронебойных подкалиберных выстрелов PzGr.40 из американского вольфрама для танковых пушек разного калибра, 1 миллион 500 тысяч вольфрамовых подкалиберных бронебойных снарядов, пробивающих броню Т-34 и КВ-1 с 500 метров, делали любые советские танковые атаки самоубийственным занятием. Миллионы 7,92-миллиметровых бронебойных пуль S.m.K (H) для пулемётов и карабинов, пробивающие броню лёгких советских танков, бронемашин, делали 10 000 тысяч советских лёгких танков у границы железными гробами. Лишённые из-за грандиозного строительства укреплений грузовиков и автоцистерн для снабжения, должного количества артиллерии и пехоты, танковые армады устаревших танков с противопульной бронёй были мишенью для оттачивания мастерства убийства и уничтожения. Германские пехотинцы на Сомме в 1916 году легко справились с английским танками графа Хейга, увидев их первый раз, не имея ни навыков, ни специальных средств для борьбы с ними, а уж теперь...
В целом, Гудериан и Гот сошлись тогда во мнении, что Красная Армия была сильнее армии Польши и Румынии, но гораздо слабее армии Франции. Если уж при царе Николае II армия потомственных русских аристократов-военных была разгромлена небольшой частью германской армии, поскольку большая часть войск сражалась на Западном фронте, то сейчас вся германская армия просто сметёт армию кухаркиных детей.
В других танковых группах была похожая ситуация. 4-я танковая группа Эриха Гёпнера, состоящая из 1, 6, 8-й танковых дивизий (600 танков) и 290-я немецкая и 268-я австрийская пехотные дивизии, на своём участке прорыва имели перед собой одну лишь 125-ю русскую стрелковую дивизию с 51-м артполком. Соотношение в людях было 10:1, в танках 100:1, в артиллерии 5:1.
2-я танковая группа Гейнца Гудериана из 3, 4, 17, 18-й танковых дивизий (всего 800 танков) на фронте 70 километров прорывали оборону из отдельных частей 6-й и 42-й русских стрелковых дивизий неполного состава в Брестской крепости, 75-й украинской стрелковой дивизии и 22-й танковой дивизии (500 лёгких танков Vickers Mk E, снятых с производства). Соотношение в людях 4:1, в танках 1,2:1, в артиллерии 4:1.
1-я танковая группа Эвальда фон Клейста, состоящая в первом эшелоне из 299, 111, 75, 57, 298 немецких и 44-й австрийской пехотных дивизий (танковые дивизии были во втором эшелоне) на участке фронта в 65 километров имели перед собой 87-ю ненадёжную советскую украинскую и 124-ю советскую украинскую стрелковые дивизии. Соотношение в людях было 10:1, в танках 1:1, в артиллерии 7:1.
В глубине территории советских западных округов находилось немало других частей, но сосредоточиться и развернуться на направлениях главных ударов мощных группировок, они никак не успевали, даже, если бы знали планы ОКW наперёд. На каждом новом рубеже прорыва, имея четырёх-пятикратное превосходство в силах и средствах, 3-я танковая группа Гота наносила поражения советским войскам по частям.
Сначала всеми силами были разгромлены немногочисленные войска вдоль границы, затем преодолено сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись в оперативную глубину, удалось нанести тяжёлые потери войскам, составляющим вторые эшелоны и резервы этих округов. Однако всё было не так гладко, как представлялось вначале. На юге войска маршала Будённого и на севере войска маршала Ворошилова, менее засорённые предателями Тухаческого и Троцкого, оказали ожесточённое сопротивление. Мощные контрудары и контратаки нанесли существенные потери европейцам в живой силе и технике. У Ленинграда и Киева молниеносное наступление забуксовало. Было понятно, что для части русских война стала моментом истины, и носила характер обязанности, а характер войны отечественной. Эти русские явно не хотели возвращения капитализма, и вели борьбу за сохранение достижений социалистической революции.
К концу уже второй недели войны в 3-й танковой группе недоставало половины танков и бронемашин, особенно было жаль превосходные чешские танки Pz Kpfw 38(t). Штаб танковой группы Гота доложил в Генеральный штаб Гальдеру, что в строю осталось лишь 50 процентов штатного состава. 20 августа 1941 года Гитлер не согласился с предложениями ОКХ о сосредоточении основных усилий для захвата Москвы. Он хотел продолжить уничтожать живую силу России там, где только возможно, и, к тому же возникла реальная угроза на обоих флангах группы армий "Центр". Наступление на московском направлении стало по существу невозможным даже для такого экзальтированного авантюриста как фюрер. Он приказал остановить наступление на Москву и сосредоточиться на разгроме войск под Киевом. Эта борьба за Киев и помешала взять Москву.
Герман Гот ещё и ещё раз со вздохом переживал за свои действия, за действия отдельных своих частей, как, например, действия 39-го танкового корпуса в июне прошлого года. Конечно, ошибкой было то, что 39-й немецкий танковый корпус после форсирования реки Западной Двины между Бешенковичами и Уллой, имея возможность повернуть часть сил на северо-запад, в тыл советским войскам, обороняющимся под Полоцком, не сделал этого, и не помог 6-му и 23-му армейским и 57-му танковому корпусам 3-й танковой группы переправиться через Западную Двину без неоправданно тяжёлых потерь. Охранение противника восточное Сейны, несмотря на отсутствие артиллерийской поддержки, удерживало свои позиции до последнего. На пути дальнейшего продвижения к Неману наши войска все время встречали упорное сопротивление русских.
Дорого стоила и неудача немецкой 19-й танковой дивизии из 4-й танковой армии. Она 18 июля 1941 года была вынуждена прорываться из Великих Лук из окружения. Второй раз потребовались брать этот небольшой город уже громадными силами — семью пехотными, и двумя танковыми дивизиями, теряя драгоценное летнее время и людей. Количество попавших в окружение и уничтоженных советских войск было огромно. Но и множеству окружённых советских частей удавалось прорываться из котлов, пусть и без вооружения. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Немецкие моторизованные войска вели сражения вдоль дорог или вблизи от них, а там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Вот почему они зачастую выходили из окружения, если этому не препятствовали формирования местных националистов. Однако очень многие бросали оружие, выходили к дорогам и сдавались сами, будучи убежденными, что Германия борется исключительно против большевизма и обязательно с благодарностью использует их для борьбы против Сталина. Гигантское количество пленных представляло серьёзную логистическую проблему с самого начала. Для снижения сопротивления населения на захваченных территориях в плен захватывалось ещё и просто множество мужчин призывных возрастов, в соответствии с доктриной уничтожения живой силы России вообще. Массовое убийство сдающихся прямо на поле боя, при конвоировании и перевозке, содержание без пищи под открытым небом, инфицирование тифом, отчасти сняли остроту, но не до конца. Исконная доверчивость славян сыграла с русскими тогда злую шутку. Кормить, вооружать и использовать толпу без командиров, уже один раз доказавших свою негодность в военном деле, мог только слабоумный. Германия и так была сильнее всех. Вот для охраны себе подобных, карательных акций, борьбы с партизанами и евреями, часть из них, особенно бывшие белогвардейцы, отлично подходила. Десятки тысяч евреев, подлежащие розыску и ликвидации, получили таким образом нужное количество палачей.
Осенью 1941 года в дело ведения кампании на Востоке вмешалась распутица. Вся местность стала труднопроходимая, и проведение танковых операций получило веские причины для неудач. Холода и снег довершили дело.
2-й немецкий танковый корпус его товарища и друга — ”Быстрого Гейнца” Гудериана понесли большие потери под Мценском. Это, и ещё упорная оборона Тулы помешали наступлению на Москву.
Ближе всех подошли к Москве совсем жалкие силы. Один немецкий батальон прошёл проселочными дорогами от Наро-Фоминска к Апрелевке, что находилась в 28-и километрах от московской кольцевой дороги. Кольцевая дорога стал тогда секретным оружием большевиков. Наскоро построенная рокада обеспечивала быструю переброску советских войск и военной техники, в то время, как немецкие войска утопали в грязи на просёлках.
Батальон разведки 611-зенитно-артиллерийского дивизиона 258-й пехотной дивизии генерал-майора Хенрица, укомплектованной упрямыми сынами Пруссии, 20-го армейского корпуса, при нескольких самоходных орудиях, достиг лесными дорогам села Юшково возле Апрелевки 2-го декабря 1941, и пробыл там два дня. Сдвинуть такими мизерными силами оборону советской 33-ю армии с Киевского шоссе, напугать их таким слабым прорывом во фланг было невозможно. Не помогли и два батальона французских добровольцев Вермахта. Французы думали, вероятно, что успех их соотечественников в 1812 году мистическим образом откроет путь в пятимиллионный город, готовившийся сражаться до конца. Герман Гот с содроганием думал о том, сколько нужно было тогда реально иметь свежих войск, для захвата этого города осенью 1941 года, если почти миллион немецких, испанских и финских солдат не смогли взять в два раза меньший, полностью окружённых Ленинград до сих пор. Либо группу армий "Центр” на момент 22 июня 1941 года, или все силы трёх групп армий на момент 1 октября 1941 года. Но как это было возможным сделать?
Под Апрелевкой у села Юшково гора родила мышь. Нападение на Россию тогда показалось тогда не многим здравомыслящим, была ошибкой, все беспрецедентные военные усилия привели к провалу. Возникшая страшная фрустрация, разочарование неудовлетворённость, преходящая в детскую агрессивность, бьющую через край во все стороны, проявляющуюся во всём. Подсознательный страх, что война может оказаться проигранной, придавало солдатам и офицерам небывалую силу и ярость.
"Хеншель” мягко плюхнулся на резину шасси, и покатился, попрыгав на кочках, остановился в сотне метров от машин штаба. Наблюдая за посадкой связного самолёта, командующий 4-й танковой армией, Герман Гот, сказал:
— Интересно, что это за дурак пожаловал от фон Вейхса?
К приметной машине командующего побежал, проворно выпрыгнув на землю, на ходу меняя лётный шлем на фуражку, прижимая к себе локтем пухлую бумажную папку, стройный лейтенант в щёгольской тёмно-синей выходной форме Люфтваффе.
— Он бы ещё аксельбанты надел, этот лётчик! На фоне нашего героического похода и спартанского нечеловеческого напряжения, это выглядит неприемлемо! На это трудно смотреть без слёз... — сказав это, командующий 4-й танковой армией, закрыл глаза, чтобы хоть на секунду избавиться от рези в глазах от ослепительного солнца сальской степи и пыли.
Он говорил спокойным, флегматичным голосом. Потом, как бы желая показать, что имелось ввиду, он неопределённо махнул ладонью, жестом, одновременно похожим на приветствие "Heil Hitler” и отдание чести, принятое в Вермахте, отсылая собеседника к панораме бесконечного потока машин, повозок и бронетехники за спиной. Недавно снятые с лица мотоциклетные очки, лежащие рядом в перевёрнутой генеральской фуражке, оставили не его щеках красноватые круги, но, спасая от пыли, они никаких не спасали от жары, своими герметичными кожаными полями только усиливая дискомфорт.
Недалеко от места установки штабных палаток, вдоль края балки и в нескольких десятках метрах от движущихся колонн танковой армии, сидели на сухой рыжей траве несколько сот беженцев и военнопленных, согнанных с тракта некоторое время назад, чтобы они не мешали движению. Их никто не охранял. Одинокого румынского солдата, с русской винтовкой с трёхгранным штыком, охранявшего не столько беженцев и пленных, сколько оберегающего от них цистерну с питьевой водой на двухколёсном прицепе, никак нельзя было назвать конвоем. Несколько детей играли в догонялки. Но в основном, все они сидели в полном изнеможении от духоты, пыли и усталости. Главным охранником для них была жажда, а главным местом на земле, железная бочка с водой под охраной румына.
Сидящий рядом с генерал-полковником на заднем сидении машины генерал-лейтенант с круглым, одутловатым лицом, сдвинутой на затылок фуражке, постукивая пальцами по бортику дверцы, поспешно согласился:
— Согласен с Вами полностью, господин Гот. Из-за ярких цветных петлиц лётчика, заметных издалека, можно подумать, что это генерал прилетел с данными воздушной разведки, а не простой посыльный. Могу поспорить на что угодно, что он не из аристократической семьи, раз не умеет одеться уместно случаю.
— А кто из наших командиров из аристократической семьи? Уж точно не главный лётчик Рейха, растолстевший после ранения в живот во время путча в Мюнхене Геринг и его любимчики! — спросил сам себя командующий армией, — интересно, по какому случаю в ведомстве Рихтгофена сегодня праздник?
Повернувшись к стоящему невдалеке обер-лейтенанту с папкой бумаг под мышкой, он спросил:
— Что там за толпа около моих палаток до сих пор сидит? Что за пейзаж из творчества Питера Брейгеля?
— Это еврейские беженцы из Ростова-на-Дону и военнопленные русской национальности, работники власти, советско-русская интеллигенция, мужчины призывного возраста. Но в основном раненые и ослабленные, еврейские старики, женщины, дети, раненые и больные. Комиссаров и работников ОГПУ там нет, их расстреляли сами захватившие их солдаты разведбатальона в соответствии с приказом фюрера о немедленном уничтожении комиссаров. Об этом было в отчёте по расстрелянным русским и комиссарам за вчерашний день. А остальных использовать нигде не получается, господин генерал! — с готовность ответил офицер, улыбаясь такому неожиданному и остроумному замечанию командующего.
— Распорядитесь, чтобы мои войска были свободны от необходимости кормить и поить этих расово-неполноценных, тупых людей, недочеловеков, пока СС соизволит прислать айнзацкоманду или СД пришлёт свою айнзацгруппу, разобравшись с евреями в Ростове-на-Дону и Таганроге! — воскликнул Гот, — пусть этим займутся русские помощники из наших воинских частей немедленно. Дайте им пулемёт и толкового унтер-офицера, хватит просто так есть немецких хлеб, и чтобы к обеду пейзаж был свободен от этих животных!
— Вы оскорбляете животных, господин Гот, отыскав их черты в этих еврейских рожах! Они сидят там кучей и ходят под себя, как не делают даже животные! — сказал со смехом генерал-лейтенант, — а сам приказ о комиссарах, кстати, отменён месяц назад. Комиссаров теперь требуется отправлять в тыл для ликвидации в лагерях военнопленных, тем более что теперь они предпочитают не сдаваться в плен живыми.
— Я решил немного подождать у себя с отменой этого приказа. Хуже не будет. Тем более, что распоряжение об обращении с военнопленными и приказ о применении военной подсудности в районах плана "Барбаросса” никто не отменял, господин начальник штаба! — ответил Гот, — исполняйте, обер-лейтенант.
— Так точно! — воскликнул офицер, повернулся на месте и быстрым шагом отправился давать соответствующие распоряжения.
— Мы идём от самой границы как просвещённые каратели! — сказал с восхищением в голосе начальник штаба армии, — но насколько это действенный метод сокрушения большевистской империи? Александр Македонский сокрушил персидскую державу раскалывая союз её вассалов блистательными победами раздачей милости и самостоятельности побеждённым!
Глава 4. Утро 2-го августа 1942 года, авангард 208-й стрелковой дивизии
— Эй, не материться я сказал, аж с души воротит, до чего похабные языки у вас, дальневосточники! — сурово сказал высокорослый и молодцеватый старшина с зелёными полевыми знакам различия на вороте гимнастёрки.
Он обернулся, строго оглядел поверх голов красноармейцев длинную, пыльную змею из стрелкового батальона, нескольких грузовиков и повозок, упряжки противотанковых пушек, медленно выползающие на пологую возвышенность после преодоления очередной балки, — кто там такой острослов?
Его сдвинутая с мокрого лба и видавшая виды фуражка едва держалась на макушке за ёжик коротко остриженных седых волос. Новенькие гимнастёрки и галифе, пилотки и ремни винтовок молодых красноармейцев, идущих следом в колонне по трое, резко отличались от его выцветшей и потёртой на швах формы, поцарапанного воронения на кожухе пистолета-пулемёта Шпагина, посечённых камнями ботинках. Обмотки на ногах старшины от пыли приобрели серый оттенок, как и пузатая алюминиевая флага с водой в его руке.
На линии его взгляда, устремлённого поверх голов людей через пыль и дрожащий раскалённый воздух, вдали, будто разорванные и брошенные в траву стеклянные бусы, среди плотных серо-зелёных кустарников, поблёскивала река Курмоярский Аксай. Она пряталась за крутые берега речной поймы, в местах, где делала повороты, виднелась вдруг вся. Рядом с узкой полосой лесопосадок слегка приподнимались камышовые и дощатые крыши калмыцкого села Караичев. Там батальон побывал ещё на рассвете. Дальше висели миражом в голубом воздухе серые полоски строений свинофермы совхоза имени Ленина с серебряным гвоздём водокачки посредине. На горизонте, на западе, вверх поднимались три столба чёрного дыма на высоту, где обычно бывают только облака. Дым пожарища загибался на северо-восток, в сторону Волги и Сталинграда, повинуясь холодному ветру тропосферы.
Курмоярский Аксай для летнего меженя был странно полон. Сказались сильнейшие ливневые ночные дожди последних дней июля. Собравшаяся по балкам и оврагам вода, начиная от Радыка и Сухой до Нагольной и Лога, наполнила его на несколько дней. До станицы Пимено-Черни река просматривалась свинцовым пунктиром между лесопосадками и возвышенностями, протекая с востока на запад. После хутора она несла свои воды уже на юго-восток, образуя гигантскую излучину. От Караичева до станции железной дороги Котельниково, она вновь поворачивала на запад, уходя потом на северо-запад в сторону Дона. Многочисленные заросшие кустарником и деревьями её старые меандры, словно следы когтей и клыков огромного хтонического чудовища иссекали пространство вокруг реки между станицей Пимено-Черни и станцией Котельниково.
Кто-то из первых шеренг не то заворчал, не то пошутил:
— Ну, вот, сначала "ни шагу назад”, а потом не матюкайся и ходи по нужде по списку, а сами идём всю ночь и полдня без привала!
— А как с фашистами без мата сражаться? — откликнулся на это другой голос.
— Опять у Михалыча халхингольские штучки будут сейчас, — тихо сказал, идущий во второй шеренге долговязый красноармеец, слегка повернув голову направо, — горло будет полоскать водой, но не пить.
На этом бойце, кроме новенькой винтовки СВТ-40, скатки шинели, каски, подсумков с патронами, сумки противогаза, сапёрной лопатки и ранца-рюкзака, была ещё навьючена тяжёлая катушка с чёрным проводом полевой связи.
Его сосед справа, несущий за спиной дополнительно три вещевых мешков с сухим пайком взвода, только вздохнул. Хлопая рыжими ресница, он жмурился от пыли и пота, стекающего ручейками к переносице. Едва виднеющиеся из под ресниц серые глаза, от яркого солнца казались бесцветными.
У обоих юношей вода во флягах кончилась ещё на рассвете. Развлекать друг друга разговорами, как это было во время долгого пути по железной дороге и сидения в вагоне, не было сил. Они не спали всю ночь, не ели, безостановочно шли двенадцать часов от Котельниково на юго-восток. Пилотки бойцов были сдвинуты на затылки, и не падали лишь оттого, что они наклоняли, вытягивали вперёд чёрные от пыли и пота шеи, будто лошади. Густая пыль прилипала к мокрым лицам, въедалась в гимнастерки, запорашивала обмотки и ботинки. Пыль была везде: в носу, во рту и ушах, в карманах, на оружии, в сумках, в воздухе и глотке. Казалось, что именно из неё, мелкой и обильной пыли, похожей на рассыпанный вокруг серый цемент, сделана степь...
Они долго и трудно ехали из города Славянки с берегов залива Петра Великого, из самого южного в сторону Китая приморского выступа советской территории. Долгий путь лежал через Благовещенск, Хабаровск, с остановками для заправки паровозов два раза в день. Красноармейцы с шутками и прибаутками вылезали из вагонов и кидали уголь в тендеры паровозов, заливали воду в котлы, пополняли смазку, и ехали дальше в цепи идущих один за другим воинских эшелонов. Одновременно ещё семь свежих, с иголочки стрелковых дивизий и две бригады Красной Армии — более ста тысяч человек с вооружением, артиллерийскими орудиями разных калибров, боеприпасами, продовольствием, с лошадьми и повозками перемещались на запад в соответствии с директивой N 9944101 о передаче части войск Дальневосточного фронта в резерв Верховного Главнокомандования. Паровозы менялись часто, передавая эшелоны как эстафету через Сибирь и Урал. Командиры и бойцы думали, что их везут к блокадному Ленинграду. Ходили смутные слухи, что там была настоящая катастрофа: голод, цинга, тиф, оспа, людоедство. Дорога жизни через Ладожское озеро, по которой ездили поверх льда грузовики снабжения, прервалась весной, последняя электростанция находится под обстрелом тяжёлой артиллерии гитлеровцев. 2-я Ударная армия генерала Власова, вроде бы попавшего в плен, пыталась прорвать блокаду со стороны Волхова, но вся погибла в окружении от голода и пуль. Ленинград лишился надежды на скорое избавление от голода. Однако эшелоны с 208-й дивизией с востока пошли не через Челябинск на Ленинград, а через Свердловск. Потом эшелоны стали продвигаться не на запад, а на юг. В конце концов, миновали красивое солёное озеро Эльтон в Казахстане, доехали до города Энгельс на восточном берегу реки Волги и потом в Сталинград — самый, что ни на есть, глубокий тыл страны. Дивизия не успела побыть в резерве Сталинградского фронта, разгрузиться на станции Абганерово на реке Мышкова и организовать работу штаба в Громыславке, как был получен приказ снова грузиться в эшелоны и срочно выдвинуться к станице Цимлянской-на-Дону в состав 64-й армии Чуйкова. Там немцы и румыны вырвались с плацдарма.
Ночью с первого на второе августа 1942 года, почти в полночь, первый из шести эшелонов дивизии прибыл на забитую беженцами и неорганизованной толпой беглецов и дезертиров станцию Котельниково на железной дороге Тихорецк-Сталинград. В это время остальные эшелоны дивизии подходили к полустанку Чилеково в ста километрах северо-восточнее от этого места.
Сейчас, при упоминании о воде, идущий рядом с долговязым, красноармеец с рыжими ресницами, облизал потрескавшиеся губы и пробубнил страдальчески:
— Слушай, Петя... Я ногу стёр себе правую совсем, саднит сильно, прямо режет, сил нет никаких терпеть...
Тот красноармеец, кого назвали Петром, перекинул катушку с проводом на другое плечо, вздохнул и нехотя ответил:
— Отвяжись, Петрюк, у меня на плечах синяки от катушки, а ещё противотанковой пушкой на ногу наехали при разгрузке вагонов, и в животе крутит от голода, словно штопором. Мне не лучше, чем тебе. Почему я тебя должен жалеть как мамочка? Что тебе нога? Не оторвало же её, а на привале посмотрим и подлечим!
— Так у тебя всё просто! — с той же страдательной интонацией продолжил говорить Петрюк, — ты лучше скажи, отчего во всей дивизии ты один из Москвы? Чего тебя к нам занесло в Приморье, Надеждин?
— Да не один я такой, вроде есть ещё из Москвы в дивизии, — нехотя ответил юноша, — у тебя самого фамилия украинская, а Украина от Дальнего Востока на восемь тысяч километров западнее, подальше, чем Москва. Из ссыльных каторжников сам происходишь, что ли? На Сахалин другие не приезжали никогда.
Петрюк замолчал и задумался. Это было хорошо видно по выражению растерянности на его юном веснушчатом лице.
Разговор прервался. Материться сзади тоже больше никто не стал, перестали поминать жару, жажду и Гитлера.
— Хунхузы... — проворчал старшина, цокнув языком, — им бы всё женьшень собирать с девчатами по вечерам, да ханку пить тайком, а тут повоевать придётся.
Старшина после этих слов некоторое время шёл, полуобернувшись назад, глядя тревожно в сторону станции Котельниково.
В основании чёрных дымов находилась станция Котельниково. Сейчас там должен был разгружаться второй и третий эшелоны с другими батальонами из их 208-й стрелковой дивизии. В этих эшелонах прибывали штаб, разведбатальон, дивизионная учебка сержантского состава, зенитный дивизион, батареи противотанковых орудий, пушечная и гаубичная артиллерия дивизии, миномёты, боеприпасы, ремонтные подразделения, сапёрная рота, рота химзащиты, медчасть, касса, трибунал, грузовики и мотоциклы дивизии, тягачи, гужевые лошади и повозки, гурт скота.
Было отчётливо видно, как над станцией медленно двигаются кругами и сверху вниз чёрные точки немецких пикирующих бомбардировщиков Ju-87. Их было больше десятка. То и дело над линией горизонта на большом удалении возникали грибки взрывов авиабомб. Не соответствуя им, как бы сами по себе над гудящей степью, наполненной звуками автомобильных, тракторных двигателей, мычанием коров, гулом самолётов и отдалённой артиллерийской канонадой, возникали в земле гулкие удары, словно гигантский паровой молот ударял по сваям, предназначенным для фундамента высотного дома. Но что было ещё хуже, с той стороны отчётливо доносились очереди пулемётов и пушечные выстрелы.
Степь западнее станционного посёлка Котельниково была наполнена движением, шлейфами пыли от идущей на восток разнообразной техники. Толпы беженцев и убегающих на восток военнослужащих, табуны колхозных лошадей, стада коров и отары овец заполняли её. Вдали над Доном стояли дымы горящих полей и селений. От этого зрелища становилось не по себе. Происходило что-то непонятное, грандиозное и страшное, противное человеческому сознанию и представлению о жизни. Старшине, в отличие от рядовых бойцов, почти мальчишек, было слишком хорошо понятно значение того обстоятельства, что самолёты атакуют забитую людьми станцию. Во-первых, это означало, что район Котельниково больше не защищают силы истребительной авиации, а второе, что разгрузка в Котельниково их 208-й дивизии, скорее всего, сорван, а и вслед за ними никто не выдвинется, ни артиллерия, ни медсанбат, ни колонна снабжения. По слухам дивизию должен был лично встречать и руководить разгрузкой командующий 64-й армией генерал-лейтенант Чуйков, но его ночью на станции не оказалось, и первый эшелон лишний час простоял у стрелки, не начиная разгрузку...
Старшина с горечью думал о том, что могло сейчас происходить на горящей станции. Горький ком в горле застрял, словно камень, от пыли слезились глаза, по спине бежали струйки пота. Ему было жарко, душно и тоскливо, как и всем. Не глядя, он отвинтил колпачок алюминиевой фляги, сделал глоток тёплой воды и задержал во рту перед тем проглотить. Повернув голову по ходу колонны движения, он скользнул взглядом по полосе лесопосадок невдалеке от дороги.
За рядами деревьев виднелись разномастные крыши села Караичев, берег реки, коровы, огороды. Впереди и слева, со стороны Волги, тоже были видны дымы, очень и очень далеко. Не отдельные дымы, а скорее серо-чёрная стена поднималась из-за горизонта в синее небо.
До этих далёких дымов простиралась, изрезанная балками и оврагами жёлто-зелёная степь. От края до края собиралась она на линию взгляда и уходила в бесконечность. Сверху степь была накрыта разнородными полосами высокого неба. У горизонта небо было светлее, чем над головой, словно выцвело. В направлении на северо-восток, там, где лежала страна Калмыкия, виднелись пологие возвышенности: то ли размытые курганы, то ли водоразделы балок. Светло-зелёными полосами выделялись немногочисленные возделанные поля, оранжевыми пятнами обозначались заросли подсолнуха. Среди бурых и зелёных разнотравий кое-где стояли стога сена. Над бескрайним простором, спалив утром все дождевые облака, зазевавшиеся и не откочевавшие вовремя на юг, в сторону Кавказа, неподвижно висело солнце.
Обычно безлюдная степь теперь была в движении. Повсюду виднелись чёрные точки, чёрточки, нитки идущих и едущих в разных направлениях людей, лошадей, коров, овец, верблюдов, машин, тракторов, повозок. Земля сухих грунтовых дорог и тропинок пылила ручьями и облаками мельчайших частиц. Ручьи таких частиц сливаясь в реки пыли, перемешивались с дымом пожаров, мешали видеть и дышать. Горела станция Котельниково, горел хутор Нагольный, горело что-то в степи, горели пшеничные поля, подожжённые колхозниками во избежание захвата урожая врагом. Панорама степи дрожала, словно на её поверхности располагалось тонким слоем озеро или море, хотя это был только слой раскалённого воздуха. Мираж показывал обманутому зрению блюдца искрящейся водной поверхности, цветущие оазисы, но вот проходили мгновения, и кроме пыльного пространства впереди не осталось ничего.
У поворота дороги, в том же направлении, что и батальон, шли беженцы, обходя лесопосадки у Курмоярского Аксая, мимо калмыцкого села Караичев. Эта дорога ночью была ещё свободна, то к полудню сделалась непроходимой из-за массы людей, животных и транспорта. Все говорили о том, что в Котельниково была ночью и утром сильная стрельба, со стороны станицы Цимлянской и от станции Ремонтной подошли немцы и румыны, а сама станция разбомблена, и что железнодорожные пути на Сталинград разбиты бомбами, и поезда больше не ходят. Воды и пропитания в Котельниково совсем нет, власти разбежались, эвакопункта тоже нет, и надо идти теперь через хутора Курмоярского Аксая к станции Абганерово пешком, лучше через Пимено-Черни по балке Караичевской, чтобы не видели немецкие лётчики.
Русские, евреи, казаки, калмыки с возами, телегами, бричками, навьюченными верблюдами и лошадьми, на грузовиках, конные, пешие, кто налегке, с одним чемоданом, кто со всеми пожитками, кроватями, зеркалами и фикусами двигались сплошным потоком. Они везли и вели с собой детей, стариков, собак, с коровами и козами, даже крикливых гусей и одного пони, взявшегося здесь не пойми откуда. Усталые и встревоженные лица то и дело обращались на запад, откуда то и дело доносился ветром гул фронта. Казалось, что бесконечность, неустроенность и лишения, ожидавшие их в местах, куда привёл бы их путь, страшил их намного меньше, чем определённость немецкой или румынской оккупации.
Среди них было мало организованно эвакуированных вместе с предприятиями и оборудованием в соответствии с планом эвакуации на восток заводов и фабрик, имевших оборонное значение. Перевозка беспрецедентного во всей мировой истории количества оборудования, станков заводов и фабрик сопровождалась перемещением множества семей рабочих и служащих. По большей части вывоз населения и промышленности происходил по железным дорогам, реже на грузовиках и речным транспортом.
Сила Красной Армии, флота и войск НКВД зависела не только от мужества и преданности Родине солдат и командиров, их умения. Послать в бой против сильного противника плохо вооружённые и снабжённые войска без танкового, артиллерийского и авиационного сопровождения, значило бы всё равно, что выбросить их. Сразу можно было бы искать и затрачивать ресурсы, время на их замену, не говоря уже о цене крови человеческой. Исход войны решался не только на поле боя и в штабах, но и в кабинетах управления Совета по эвакуации, на эвакуационных пунктах, станциях помощи эвакуированным, и даже на примитивных пунктах раздачи кипятка. Он решался на железнодорожных путях гигантского монопольного предприятия Народного комиссариата путей сообщения СССР, на узловых станциях, где неделями ждали возможности продвинуться на восток десятки тысяч человек. Не удалось при этом избежать и голода, тифа, кори, дизентерии, малярии, скарлатины, самоубийств и несчастных случаев. Количество централизованно эвакуированного за шесть месяцев населения равнялось населению Испании или Аргентины. Количества спасённых заводов было равно промышленности Австрии или Чехословакии. Но это была только часть людей, бежавших на восток. Кроме евреев, вывезенных вместе с промышленными, научными и культурными учреждениями, уезжали и евреи, уже слышавшие от советского Антифашистского комитета, из сводок Совинформбюро и по слухам о массовых убийствах немцами, румынами и украинцами, прибалтийскими фашистами в киевском Бабьем Яре, в Минске, в латышском Бикерниеке, литовском Понаре, в Одессе, Харькове, в Таганроге, Ростове-на-Дону. Смотревшие до войны советский кинофильм "Профессор Мамлок” не верили свои старикам, помнящим немцев в первую мировую войну. А те верили, что немцы гуманисты, давшие миру Гёте, Баха и Энштейна, и они хорошо отнесутся к евреям Прибалтики, Белоруссии и Украины. Однако это были другие немцы, возродившие средневековую и древнеримскую жестокость к тем, кого они считали не ровней себе и врагами.
В захваченных городах гитлеровцы и их помощники из числа ненавидящих советскую власть не просто убивали, они предавали мученической смерти еврейских мужчин, женщин, еврейских детей, евреев-стариков. Перед тем, как убить, они их истязали, насиловали женщин, убивали ядами, душили, разрубали детей на глазах у матерей, закапывают живых в могилу, кидали живых в колодцы и шахты слой за слоем, сжигали живьём, разрывали тракторами, давили гусеницами, разрубали маленьких детей и глумились даже над могилами. Если в Европе гитлеровцы не трогали детей от смешанных браков, то здесь убивали и полукровок. Всей советской стране Иосиф Сталин объяснил, кто такие гитлеровские фашисты, и в его понимании, партия гитлеровцев была партией капиталистов-империалистов, самой хищнической и разбойничьей среди всех капиталистов мира. Потеряв человеческий облик, пав до уровня диких зверей, эта фашистская партия объявила войну не просто Союзу ССР — она пришла истребить русскую нацию и еврейскую нацию, а также большинство других народов Союза.
Тем беженцам, кому удалось пройти через советскую охрану старой линии границы 1940 года, через заградительные комендатуры, многочисленные переправы войск, получить места в вагонах, на открытых платформах и на крышах, не погибнуть от болезней и голода, при катастрофах, бомбардировках немцами и румынами узловых станций и мостов, теперь вынуждены было уходить ещё восточнее, оставив надежду осесть в Ростове-на-Дону или Таганроге. Многие были в пути уже по полгода без нормальной еды, жилья, медицинской помощи, без работы и пайков. Где-то их принимали с заботой, а где-то совсем наоборот. Часто комендатуры и войска НКВД депортировали стихийно возникающие лагеря беженцев и стоянки вокруг переправ и станций по своему усмотрению в Казахстан и Таджикистан.
С еврейскими и смешанными семьями уходили от фашистов и люди, работавшие или сочувствующие советской власти. Ещё до подхода врага в западных районах Союза ССР начинались выступления националистов всех мастей, проигравших гражданскую войну бывших помещиков, кулаков и просто уголовников. Убийства, грабежи и изнасилования заставляли семьи советских работников, активистов, комсомольцев и сочувствующих уходить с Красной Армией, даже если их не эвакуировали вместе с предприятиями или учреждениями. Уходили и бывшие участники гражданской войны на стороне красных, советская интеллигенция, студенты.
Это был новый Исход, когда армия фашистов, словно безжалостная библейская армия фараона снова преследовала евреев. Но на этот раз не только евреев, бегущих к Волге, как к древнему Красному морю, но вообще всех не немцев, коммунистов. И у Сталинграда это метафорическое Красное море Аравии должно было пропустить их на восток, расступившись пред беглецами в виде доступной переправы. Новый Моисей вёл их. Потом море должно было и сомкнуться за их спинами стеной обороны, не дав никогда преследователям её преодолеть. С помощью высших сил море должно было сомкнуться и поглотить армию преследователей.
Все беженцы по "сарафанному радио” уже знали, что две недели назад Комитет по эвакуации приступил к эвакуации населения и беженцев из Сталинграда, в первую очередь детей и всех не занятых на военном производстве. Однако беженцев прибывало больше в сутки, чем удавалось отправить. Просто переправить людей на другой берег, не было выходом — в засушливой голой степи и болотистых плавнях излучины и островов они бы просто погибли от жары и голода. Их нужно было перевезти по железной дороге внутри трафика производственного цикла огромных сталинградских заводов, между воинских и санитарных эшелонов, где-то разместить, обеспечив питанием и кровом. В основном отправляли в Омскую область, Свердловскую и Челябинскую, на Алтай. В самом городе было своих 400 тысяч жителей. Пять тысяч беженцев и эвакуированных прибывали ежедневно. А ведь нужно было спасать и запасы еды, скота, с помощью которого это население в тылу следовало кормить, нельзя было допустить голода. Для этого через Волгу главе городской парторганизации Чуянову за месяц удалось переправить 600 тракторов, 300 комбайнов, миллион голов скота, четверть миллиона лошадей...
Съехавшие на обочину шесть грузовиков ГАЗ-АА с харьковскими номерам с буквами УХ из "Харьковдормоста”, где на одном из бортом сидела грустно Наташа Адамович с дочкой, не мешали движению военных. Однако водители и колонновожатый получили свою долю недовольства от командира батальона.
— Отберу сейчас грузовики ваши, ишь, расселись в платьях и шляпках, а у меня снаряды, патроны и мины на повозках конных едва едут! — воскликнул командир батальона, немолодой майор с узким и бледным лицом, сутулый и уставший, привстав в стременах, — вот я сейчас!
— Мы бы и так уступили машины, так рады видеть не бегущих дезертиров, а нормальную часть Красной Армии, — ответил Коля Адамович, отрываясь от разговора с водителем о лопнувшей рессоре, — только грузовики наши до того износились за длинную дорогу, что того гляди развалятся, даже бензина осталась одна только заправка, едва до Котельниково дотянем.
— Пожалуйста, товарищ военный, товарищ командир, не отбирайте у нас машины, у нас старики и дети здесь, мы совсем пропадём, — умоляюще проговорила Наташа, подаваясь вперёд и держась руками за борт.
От этого движения её полная грудь колыхнулась, и в расстёгнутом из-за жары вороте платья обозначилась большими и упругими округлостями. Несмотря на то, что лиф держал их достаточно плотно, они, казалось, вот-вот откроются полностью.
Комбат, сопровождающий его ординарец, два конных сержанта-артиллериста, а также идущие мимо солдаты, невольно уставились на это неожиданное чудо. Так они и глазели на игру грудей, пока женщина не спохватилась, и не распрямилась, скрыв грудь в вороте платья.
— Нет, ну ты видел? — забыв о своей натёртой ноге, воскликнул Петрюк, толкая локтем Надеждина — прямо как с фотокарточек, что барыги на рынке из под полы продают с голыми женщинами.
— Скорее нагота греческой вакханки, как на полотнах эпохи Возрождения, — не согласился с товарищем Надеждин, — жалко, что не дала подольше посмотреть на такую красоту.
— У моей тёти Сони во время купания можно было и не такие женские таланты подсмотреть, — с иронией проронил Зуся Гецкин, тонкокостный юноша, с большими, выразительными карими глазами, бледным лицом со впалыми щеками, на котором сильно выделялся длинный узкий нос с горбинкой, — её прелести мне как приснятся, так перед вами подняться не могу, стыдно из-за напряжённого одного места.
— Я вернусь из разведки, и если у Караичева нет моста, и придётся дальше идти вдоль реки, то грузовики ваши конфискую! — тем временем сказал комбат, — кстати теперь можно говорить не военный или командир, а офицер Красной Армии, потому что белогвардейский налёт с этого слова снят в приказе Ставки.
— Непривычно как-то, товарищ майор, — разведя руками, ответил Коля, — офицеры-золотопогонники всё как-то врагов всегда обозначали!
— Вот и ушла красота, — огорчённо заключил Петрюк, наблюдая, как женщина садится в кузов грузовика на свои вещи и поворачивается к ним спиной, оставляя на обозрение лишь копну тускло-золотых волос с заколкой-шпилькой, под полями шляпки, — нет, Зуська, ты видел красоту?
Вместо молодой женщины у борта оказалась старая еврейка с надменным взглядом, с усами и двойным подбородком.
— Мне бы жениться на бойкой девчонке! — воскликнул Зуся, — хочется, чтобы как у отца была семья, дети...
— А ты, правда, стихи умеешь сочинять? — спросил Петрюк.
— Ну да, а чего сложного? Начинаешь фразу, потом вторую, потом третью фразу рифмуешь последним словом с первой, а четвёртую со второй, чтобы во всех фразах ударения на слоги стояли одинаково, и смысл не пропадал...
— Это и смысл, рифмы и ударения... — задумчиво произнёс Петрюк, — а своё стихотворение можешь озвучить? Пожалуйста, Петя...
— Ладно, — ответил Надеждин, поправляя на плече ношу, — вот есть моё любимое, если от бессонницы слова не перепутаю...
Снова весна!
Кто не знает про зиму,
Тот не поймёт,
Что такое весна...
Ночи без сна
И, как шёпот любимый,
Капельки-капли
Дождя у окна!
Нежность моя!
Будто облако счастья,
Теплой волной
Уплывает к тебе...
Дни пролетят
И минует ненастье -
Будет опять
Счастье в нашей судьбе!
Помню тебя
В кадрах солнечных снимков,
Там навсегда
Бесконечная даль...
Можно, любя,
Пролететь невидимкой
Через года,
Сквозь огонь и печаль!
— Красиво, — вздохнул Петрюк, — значит, и песню можешь сочинить, а это серьёзно... А я невесте письмо сочинить не могу, поможешь?
— За вечернюю пайку и 100 грамм водки! — устало сказал Гецкин, вмешиваясь в разговор.
— Бесплатно помогу...
— А знаешь, Петь, меня не убьют, — неожиданно сменив тему, сказал Петрюк, — ну никак не должно это случиться. Я сильный, молодой, красивый парень, охотник, девушкам нравлюсь, кулаком свалю любого одним ударом, стакан спирта не моргнув выпью! Что со мной может случиться, если я буду осторожным, как охотник-сахалинец в тайге? Чего молчите, Петя, Зуся?
Надеждин промолчал, а Гецкин только рот открыл, чтобы обговорить такую странную уверенность. Однако, ему пришла в голову мысль о том, что, если бы большинство юношей батальона не думали так же, как Петрюк, и не считали бы, что смерть минует их по причине их исключительности и везения, а понимали, что, скорее всего они погибнут в от бомб, пуль и снарядов искушённого врага, они бы сбежали по дороге, оставляя себе шанс выжить.
Потом ему подумалось о добровольцах из их роты, только что окончивших профтехучилище, но добившихся снятия брони от деревообрабатывающей фабрики, готовившей части обшивки самолётов. Едва получив отметку о снятии ограничения на призыв, они записались добровольцами в дивизию в Славянке. Многие подделали справки ЗАГСа о возрасте, приписав год, только бы взять в руки оружие. Они осознанно хотели рисковать жизнью, потому что спасти советскую Родину для них было важнее собственной жизни. Парадоксальным образом, принижая значение своей судьбы относительно общности, они наоборот становились великими, не понимая этого.
Не придя ни к какой окончательной мысли, Гецкин не ответил Петрюку. Вдруг, сам того не осознавая, он ослабело прислонился к плечу товарища. И без того запутанное из-за бессонной ночи сознание юноши помутилось. Лопатка, противогазная сумка, котелок, вещмешок старшины, идущего перед ним, раздвоились, затуманились и стали сливаться с жёлто-серой пылью дороги. Негромкие голоса, бряканье амуниции, шорох подошв, гудение моторов стали теперь далёкими и гулкими, словно звучали в большом каменном колодце. Он засыпал на ходу, подстроившись под ритм ходьбы, доверив телу самому делать шаги, отдавшись полностью настолько простому и привычному теперь делу — ходьбе, что для этого совсем необязательно было проявлять человеческую осознанность. Сознание окончательно отлетело прочь, он провалился в бескрайнее пространство быстрого сна...
...Жаркий и влажный воздух джунглей северной Аргентины в провинции Мисьонес как будто бы прикоснулся к его коже. Где-то вдалеке грохотал водопад Игуасу, пахло жареной кукурузой, чаем мате, навозом и табачным дымом. Отец с его старшими братьями Львом и Яковом торговались с хозяином свинофермы среди джунглей, о цене на свиную кожу для изготовления ботинок и сапог. Фермер, эмигрировавший из Германии ещё до первой Великой мировой войны, толстый и красный, доказывал Гецкину-старшему, что его кожа имеет отличное качество, из неё можно не только делать щёки и задники ботинок, но и набирать каблук. Отец говорил, складывая просительно ладони, словно молящийся араб, что цена слишком высокая, и на любой мясохладобойне за кожу более тонкую, просят гораздо меньше. Это продолжалось долго. Разговор вёлся на немецком языке, так, чтобы польские и украинские работники и их женщины, стоящие тут же с лопатами, вилами или просто так, с голыми руками, не вмешивались в дело. Только индейцы-гуарани, привозящие стебли и листья кукурузы для корма на повозках, запряжённых каталонскими ослами с характерными квадратными мордами и вытаращенным глазами, сохраняли безразличие к торгу.
В конце концов, немец не выдержал и сказал:
— Правильно, что вашего брата-еврея в Германии громят и выгоняют, потому что вы своим присутствием только цены сбиваете! Вот как я смогу продавать потом кожу по десять песо, когда вы хотите её взять по пять песо?
Видно стало, как у Якова сжимаются кулаки, и он вот-вот бросится на фермера. От этой самоубийственной атаки его удерживает брат Лев, незаметно хватая за ремень штанов сзади. Отец спокойно продолжает говорить о том, что правительство Аргентины, за согласие Великобритании продолжать покупать аргентинское мясо, а не австралийское, сильно понизило ввозные пошлины почти на все товары из стран Британского Содружества. Эти промышленные товары стали гораздо дешевле, чем товары аргентинские. Аргентинские ремесленники стали разоряться. В угоду лоббистам животноводов, имеющим всегда в парламенте большинство, все остальные производители промышленных товаров оказались банкротами. Они не могут конкурировать с английскими фабриками по количеству, цене и качеству. Поэтому он, бедный еврей из маленького местечка около Бреста, должен искать кожу в непролазных дебрях на границе с Парагваем, вместо того, чтобы просто купить её в Пасадасе, как было раньше. Как ещё можно противостоять натиску обувных фирм из английского Нортгемптона, завалившего весь мир своими ботинками, так похожими на военные?
— Плевать мне на ваши трудности, я лучше тогда эту кожу выброшу, чем продам еврею, да ещё в два раза дешевле рынка! — ответил тогда немец и отвернулся, показывая, что разговор закончен, — я на сале, мясе и костной муке неплохо зарабатываю!
Якова теперь держали уже несколько рабочих. Отец устало сказал им, чтобы они тащили его к повозке, а сам всё-таки пошёл за фермером к большому белому дому с террасами на первом и втором этаже. Он всё говорил, говорил...
Стало нестерпимо обидно за отца. Зуся пошёл вслед за братьями, а поляки и украинцы стали улюлюкать им вслед и говорить всякие оскорбительные слова. Долго они сидели с братьями под душным тентом повозки. Один из индейцев принёс им в подарок миску с горячим чаем мате. Его вытянутое длинноносое лицо, прищуренный взгляд карих глаз из-под полей шляпы взирал на всё с ледяным спокойствием. Пока братья пили чай с температурой раскалённого металла, гуарани рассказывал на сильно искажённом испанском языке о злых и жадных белых людях, обиженных умом и лишённых сердца. С древних пор, ещё когда люди не знали самолётов и автомашин, они приходили в эти джунгли большими отрядами испанских и португальских бандейрантов. Они уводили в рабство несчётное количество индейский семей. Они стравливали племена, нападая на побеждённых, выманивали индейцев из селения под видом иезуитов-проповедников, или просто поджигали дома, чтобы заставить разбегаться из горящего селения. Они искали залежи золота и серебра, но больше всего их прельщало рабство. Хотя индеец стоил в десять раз меньше негра, зато их было здесь много. Так продолжалось веками. Теперь бог наказал белых людей, их заморскую европейскую родину и злые белые люди сами разрушают свои страны и убивают и друг друга уже много столетий. Мало что понимая в рассказе индейца, может быть отдельные слова и фразы, Зуся почувствовал, что ему стало зябко, несмотря на то, что от жары пот катился с него ручьями. Брат Лев пощупал ему шершавой ладонью сапожника лоб и сказал, что наверно он подхватил лихорадку, и что только этого ещё им не хватало. Врач и лекарство, это ведь так дорого! Над самой головой, над тентом повозки в ветвях пальмы закуковала длиннохвостая пиайа...
— Эй, ты чего прислоняешься ко мне, братишка, как девка на зорьке? — подтолкнув Зусю плечом, спросил возмущённо Петрюк, — задремал ты, что ли? Я и так сам еле иду!
— Да, немного задремал... — не столько товарищу, сколько себе ответил Зуся, мутными взглядом упираясь в спину старшины.
Промелькнуло всего несколько мгновений. Всего десяток шагов он прошёл в бессознательном состоянии, но при этом перенёсся на десять лет назад и на 15000 километров на запад, совсем на другой континент.
— Ну ты даёшь, защитник Родины! — сказал со вздохом Петрюк.
— Чуть-чуть заснул... — ответил Зуся.
Ещё через сто шагов он сказал мечтательно:
— А я хочу немецкий танк подбить, и послать матери в Биробиджан премию за него —
1000 рублей,а она мне конфет купит и сюда пришлёт. А три танка — 3000 рублей!
— Живот слипнется от такого количества конфет! — сказал кто-то сзади.
— Лучше уж как бы втроём бутылками три танка поджечь, как бы по танку на брата, тогда за каждый танк, подбитый группой в ближнем бою, выплатят по 1500 рублей на всех. Ты подбивай, а мы в сторонке постоим, тогда у тебя будет трижды 1500 уже 4500 рублей! — мрачно пошутил Надеждин, — группой дороже получается тебе подбивать, выгодней!
— Какая-то вакханалия жадности! — снова сказал кто-то сзади, — жадность города берёт, товарищи!
Гецкин с сожаление посмотрел на пыльные носки своих армейских полусапог на шнурках фасона "Дерби". Привычные мысли сапожника пробежали по их конструкции: деревянно-шпилечное крепление низа, союзки, берцы, клапан из конской юфти. Подошва, подметка из пласткожи, задник кожаный, кожаный каблук с металлической подковкой и набойкой из пласткожи, подметки укреплены металлоукрепителями. Надёжно конечно, но так некрасиво выглядит... Вот у старшины яловые сапоги — совсем другое дело!
Недалеко от грузовиков из Харькова можно было заметить высокого человека в поношенном, но добротном гражданском костюме, клетчатой кепке, при велосипеде, стоящим у бедра, расположился в траве неподалёку. Похоже, что он был местным. Он давно рассматривал женщину и тоже огорчённо отвернулся от после того, как Наташа села обратно. Потом человек стал с интересом рассматривать других женщин среди вереницы беженцев, словно до приближающегося фронта, безвластия, бегущих голодных и бездомных людей ему не было никакого дела. Он был похож не то на агронома, не то на учителя, но в любом случае высшее образование в нём чувствовалось во всём. Однако и военная жилка была заметна в аккуратности свёртка на багажнике велосипеда, в опрятности рубашки-косоворотки и одинаковой, умелой заправке брючин в короткие мягкие кавказские сапожки.
— Смотри как мужик жадно на женский пол пялиться! — невесело сказал Надеждин.
Появление красивой женщины подействовало на них словно лёгкий наркотик, кратковременно снимающий усталость, отвлекающий от бессонницы, жажды, боли в ногах.
Комбат в очередной раз скомандовал колонне начать движение по целине, оставив на наезженной колее дороги только упряжки, везущие две 45-миллиметровые противотанковые пушки 53-К, сверкающие спицами колёс, повозки со снарядами, патронами, гранатами и противотанковыми минами, медиков и кухни. Напористо сигналя, крича и умоляя, они заставляли беженцев расступаться. Теперь комбат с начальником штаба вынужден был ехать всё время впереди, потому что на пути их движения беженцы шли уже почти толпой. К тому же на повороте дороги к реке стала различима крупная помеха движению: несколько тракторов ХТЗ тянули хлебоуборочные комбайны "Коммунар" и прицепы, заполненные с горкой разнообразным сельскохозяйственным инвентарём и домашним скарбом. Тракторы надрывно рыча и пуская сизые струи выхлопных газов, еле двигались.
Небольшой ветерок, не освежающий, а всё такой же жаркий, как и воздух над землёй, с юго-запада от Ремонтной и с северо-запада от станицы Цимлянская приносил гулкой рокот фронта, словно там невидимая гроза пробовала свои силы.
Когда ветер дул сильнее, грохот разрастался, становились слышны отдаленные гулкие вздохи, то ли удары тяжёлых авиабомб, то ли взрывы хозяйственных объектов и мостов. Потом звуки вместе с ветерком слабели, и казалось, что фронт скачет вперёд-назад как детская скакалка.
Все невольно прислушивались, стараясь прикинуть расстояние до него.
Среди идущих впереди стрелков взвода противотанкистов, несущих на плечах 14,5-миллиметровые ПТРСы и ящики бронебойных пуль, кто-то начал неуверенно запевать:
Славное море — священный Байкал!
Славный корабль — омулёвая бочка!
Эй, Баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалёко...
Запевалу поддержали слабо. Голоса молодых красноармейцев рвались одышкой от хотьбы, не вытягивая длинные фразы народной песни:
Долго я царские цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я волю почуя!
Песня о беглом каторжнике вскоре утихла сама собой. Длинные тела шести противотанковых ружей на плечах красноармейцев качались на ходу, словно брошенные вёсла лодок, уносимых течением и байкальским ветром.
Где-то сзади них затянули совсем иное. Это запела третья рота, скрытая от глаз в пылевом облаке. Она шла в хвосте колонны, за взводом противотанковых пушек, перед вереницей повозок с десятисуточным запасом продовольствия и боеприпасами. Рота была почти полностью набрана из казахов. Через шум, издаваемый тысячами людей, повозок, лошадей, грузовиков, их заунывное пение было еле различимо:
А-а-а-а-ай!
Айын тусын онынна-а-а-ан, жулдызынь тусын сонынна-а-ан,
Хабарсыз кетсень тым узак, сансызбай шыгар соньынан…
Ровная, без украшений мелодия неведомой большинству песни, сливалась с жарким воздухом, входило в унисон, а потом в резонанс с гулом, идущим отовсюду: от земли, неба, воздуха, людей, животных и машин. Низко над степью летали вороны, будто подстраиваясь под мелодию. Казахская песня была похожа на липкий, дрожащий душный воздух, на сухую жёлтую траву и пятна зелёных полян:
Кхыз Жібек енді келгенше-е-е, келін боп уйге еньгенше,
Даяр етіп кояйы-ы-ы-ык, салдырып сара-а-а-ай езгеше-е-е-е...
А-а-а-а-ай...
На самом деле казахи пели о печали храброго батыра, вспоминающего перед смертельной битвой отца, мать, братьев и сестёр, о больших табунах коней в благоухающей цветами и травами степи, про обещание любимой девушки дождаться батыра или умереть...
От песни, запаха разогретой солнцем полыни, пыли, разлитая в воздухе тревога делалась сильнее. Несколько волков, похожие на больших собак, обычно осторожных и скрывающихся в балках и оврагах, появились совсем недалеко от дороги из травы. Они спокойно прошли меду групп и одиночных людей, отошедших от дороги и справляющих нужду. Волки остановились и стали рассматривать всё вокруг, принюхиваясь и скаля зубы. Несколько женщин, едва опустив подолы платьев, бросились от них прочь. Один из пастухов, оставив неподалёку большой гурт коров с телятами, поскакал к волкам, взмахивая хлыстом в воздухе. Волки нехотя отошли подальше, однако не стали уходить совсем. Они сели на задние лапы в высокой траве. Хищники и падальщики, волки и вороны, являли собой зловещее предзнаменование, интуитивно понятное даже не суеверным людям. Потревоженные людскими делами животные были выбиты из привычной и размеренной своей жизни, не знающей времени и свершений. Их привычная добыча разбежалась и попряталась. Мертвецы, трупы погибших при перегоне коров, овец и лошадей, запах крови и тлена наполнил привычный мир новым смыслом.
Глава 5. Сон как реальность и явь как мираж
Теперь Отто фон Фогельвейде уже не сидел за белоснежной скатертью перед залитым солнцем, отполированном до невозможности серебряным кофейным сервизом, а был фельдфебелем и механиком-водителем в танке старшего брата. Загорелый и неузнаваемый по сравнению с мальчиком из сна, совсем взрослый, как и сам Манфред, он, в одних трусах лежал на дощатых полатях головой к распахнутым дверям товарного вагона. Слабый встречный поток душного, жаркого воздуха шевелил маленький чуб соломенного цвета на его коротко стриженной голове. Светлые волосы так сильно выгорели на солнце, что казались скорее седыми, чем русыми. Может быть они действительно были седыми?
Если бы Отто не обожал технику и свой танк, было бы непонятно, что он делал на войне. А свой новый танк Pz.III Ausf.J он любил. Он любил загибать пальцы перед парнями из экипажа, перечисляя новшества и нововведения, сделавшие и без того быстрый, юркий и умный танк почти совершенством танкостроения: лобовой броневой лист корпуса из первоклассной брони корпуса доведен до 50 миллиметров, в лобовом листе смонтирована удобная шаровая установка Kugelblende-50 для пулемёта MG-34 как на более тяжёлом танке Pz.IV Ausf.F и смотровой прибор механика-водителя Fahrersehklappe-50 с бинокулярным перископом KFF 2, как там. Главное сокровище — новая пушки 50 миллиметровая пушка KwK 39 с длиной ствола 60 калибров! Эта пушка позволяет увеличить дальность эффективного огневого боя с тяжёлыми танками большевиков до 500 метров. Большего, по мнению Отто, для стремительной машины убийства и не требовалось.
Длинный железнодорожный состав тащился по жаркой степи еле-еле. Он вздрагивал и дёргался с душераздирающим скрежетом. Тяжёлые платформы с немецкими и чешским танками разных типов, лёгкими и тяжёлыми бронетранспортерами, грузовиками, артиллерийскими тягачами, зенитными и полевыми орудиями, штабными автобусами и бензозаправщиками, с грохотом и скрипом, сшибались буферами и сцепками. Мощные советские паровозы ФД типа 1-5-1 располагались в голове и хвосте состава, сменив недавно кровавые средневековые красные звёзды на передних крышках своих котлов на белую свастику — общечеловеческий символ света, солнца, тепла и жизни. Паровозы с трудом двигали по только что восстановленному железнодорожному полотну эту огромную стальную змею. Рельсы были уложены наспех, кое-как, и чувствовалось, что реборды с трудом удерживают каретки от схода в сторону. Только прямолинейность пути, отсутствие спусков и подъёмов, да низкая скорость, не более сорока километров в час, спасала эшелон от крушения.
Паровозы изнемогали от жары и натуги, опустошая от станции к станции запасы воды и угля. Они, то дёргали состав вперёд, выпуская в стороны клубы белого пара, пробуксовывая на месте огромными колёсами, то начинали неуверенно притормаживать, со свистом сбрасывая из котлов лишнее давление. Не перепады высот или крутые повороты, как в Альпах, Судетах или Аппенинах заставляли их это делать, а безобразное состояние путей, вызванное разрушением его сапёрами отступавших здесь недавно в беспорядке частей армии большевиков. Добавили разрушений и удары немецкой и вражеской авиации по железнодорожным составам, стрелкам и разъездам. Наспех восстановленные рельсы лежали волнами, проседая над недавно засыпанными воронки авиабомб, дающими после дождей сильную осадку. Расстояние между рельсами русской ширины дороги в 1520 миллиметров сильно колебалось. Реборды колёс иногда едва держались, почти катились по шпалам, стараясь закрутить рельсу как штопор, расшатывая костыли.
Эшелоны шли на восток один за другим. Они были нагружены под завязку военной техникой, боеприпасам, запасными частями, топливом и продовольствием. Снизить темп перевозок было нельзя, поскольку между весенней и осенней распутицей нужно было успеть выиграть, если не войну, то хотя бы летнюю кампанию. В обратную сторону, в Германию, таким же непрерывным потоком шли эшелоны с зерном живым скотом и растительным маслом. Захваченные у большевиков запасы хлебы и скота на просторах от Харькова до Ростова-на-Дону, превосходили самые фантастические предположения. Ремонт железнодорожного пути по этой причине вёлся непрерывно. Ремонтом и восстановлением железной дороги занималось несчётное количество военнопленных и гражданских русских, расположившихся вдоль полотна, вокруг переездов мостов, стрелок, станция и полустанков. Какая-то злая ирония было в том, что одна часть народа восстанавливала то, что разрушила другая, словно бы это была такая вечная карма на несчастной земле. Вдоль железнодорожного полотна, глядя вокруг невидящими глазами, работали или стояли с кирками, ломами, мотыгами, лопатами, катили тележки и несли вдесятером рельсы и вчетвером шпалы в разных направлениях тысячи угрюмых, оборванных, чёрных от солнца и грязи, худых от недоедания и переживания, советских военнопленных. Кучками среди них находились местные женщины и мужчины, пригнанные на работы для нужд Вермахта. Их пыльные бесформенные одежды, светлые платки, кепки сразу выделяли их из толпы пленных. Их морщинистые, загорелые лица, были полны тревоги и отчаяния. Начавшийся адской жарой август требовал их забот о домашнем хозяйстве, скотине, огородах и пшенице, но полицаи их числа их же односельчан, добровольно перешедшие на службу Германии, а также помощники из числа военнопленных, с неистовством и мстительность за свою ужасную долю предателей, выгоняли на работы всех без разбора. Они не хотели различать прокоммунистически настроенных колхозников и артельщиков, и подневольно оказавшихся в коммунах ранее зажиточных кулаках и подкулачниках.
Добровольные русские полицаи выделялись из толпы только белыми повязками на рукавах и винтовками. На них была всё та же красноармейская форма или пиджаки с гражданскими фуражками, кепками и даже шляпами. Винтовки были советские, образца 1910 года, поскольку все отличные автоматические трофейные винтовки АВС и СВТ предназначались для восполнения вооружения немецких частей. Даже повязки у полицаев и помощников германской армии ещё не были установленной формы с надписью "Помощник Вермахта”, а представляли собой полосы белой ткани. Вооружены винтовками тоже были не все, видимо только особо доверенные. Зато палки, обёрнутые тряпками, куски резиновых шлангов и плети были у всех.
Библейский вид этого рабовладельческого зрелища усиливался пылью и жарой. Триста, может меньше, рублей оклада старшего полицая, по десять гектаров земли каждому, бесплатное питание, премии за выданных евреев комиссаров до 5000 рублей, неограниченные поборы и взятки с населения делали их верными исполнителям. Самое главное содержалось у них в головах, а именно вера в безнаказанность измены Родине, желание быть господами хоть над кем-то, сохранить свои жизни от голодной гибели в лагере военнопленных под палящим солнцем, смерти от непосильной работы. Мало кто из добровольных предателей сомневался в неминуемой победе Германии и её союзников над СССР. Большая часть наиболее развитых и лучших земель и населения бывшей Российской империи была уже захвачена. Небольшая заминка под Москвой и Ленинградом должна быть скоро преодолена. Правительство совдепии убежало в Куйбышев вместе с театрами, дипломатам, еврейскими жёнами-проститутками и чемоданами награбленных сокровищ из музеев, дворянских усадеб и Гохрана. Только что закончившаяся Гражданская война, переждав фазу репрессий 1937 года против врагов государства, снова продолжилась, и в том числе здесь, на Дону. Гражданская война против большевизма в Средней Азии, на Кавказе и на Украине не заканчивалась никогда.
Сейчас даже оккупация советскими войсками части Ирана воспринималась как попытка Сталина и Калинина создать себе место для бегства из совдепии. Надежды большевиков на то, что подобно армии Наполеона в 1812 году, армия Адольфа Гитлера в 1941 году замёрзнет под Москвой, не оправдались. Никакого бегства до реки Березины и Немана не последовало. Отойдя на 200 километров от большевистской столицы к городу Ржеву, крупному узлу железных дорог, лучшие германские войска под командованием умелого генерал-полковника Вальтера Моделя заняли прочную оборону. На центральной площади Ржева, на фундаменте памятника Ленину, по указанию военного коменданта, была установлена стационарная виселица. На ней непрерывным потоком для устрашения города, всей прифронтовой полосы, вешали после пыток всех подозрительных. Порядок в Ржеве и окрестностях эффективно удерживался безжалостными расстрелами, пытками и надругательствами. Перебитые руки, ноги, пробитые головы, отрезанные носы, уши, половые органы, выколотые глаза были визитной карточкой германской комендатуры и её помощников из числа коллаборационистов.
Совсем недавно большевики под командованием Жукова начали безуспешный штурм города Ржева. Их крупные силы атаковали многие позиции в центральной России, невзирая на прорыв Германии, Италии, Румынии и Венгрии на Кавказ и к Волге. Наличие в войсках нацистов, чешских, словацких, хорватских частей, множества скандинавов, французов и бельгийцев, создавали картину общеевропейского похода на большевизм и советское еврейство.
Предоставленная полицаям, новым старостам, бургомистрам возможность доказать лояльность фюреру германской нации и Адольфу Гитлеру путём охоты на евреев, партизан, окруженцев, комсомольцев, коммунистов, активистов советской власти, подпольщиков, была реализована повсеместно в виде организованных расстрелов, самосудов и издевательств, поджогов и грабежей. Радость безнаказанного убийства, вознаграждённого рублями, рейхсмарками, продуктовыми пайками, земельными наделами и медалями, кружили голову многим.
Манфреду из дверей медленно двигающегося вагона было хорошо видно, как помощники завоевателей важно ходят среди безоружных и измождённых обезвоживанием и голодом людей, как бьют их палками и прикладами как скотину, избивают упавших и молящих о пощаде. То тут, то там лежали облепленные мухами трупы убитых. Кое-где были видны и целые ряды, уже приготовленные для присыпания землёй. Было во всех этих картинах что-то странным образом схожее с картинами Питера Брейгеля, с его "Триумфом смерти” и подобными. Некоторые из военнопленных, всё ещё продолжали ремонт полотна, несмотря на то, что по нему двигались вагоны. Они вяло кидать грунт на откосы, уплотняли деревянными трамбовками. Среди русских был заметен необычным поведением конвоир-полицай: пожилой солдат с длинными чёрными усами, с трубкой во рту, вооруженный карабином. Он очень походил на карикатурные изображения Сталина в "Volkischer Beobachter" и "Der Sturmer”. Этот двойник Сталина прислонился к столбу телеграфной линии таким образом, чтобы узкая тень защищала его от палящего солнца.
— Не поможет, проклятый Сталин, не старайся! — вполголоса сказал Манфред, — с таким же успехом можно прятаться за тень от винтовки.
Сквозь пыль, поднимаемую множеством машин и повозок, двигающихся по грунтовой дороге вдоль железнодорожной насыпи, было видно много больших кругов засыпанных воронок от авиабомб. Везде виднелись проплешины сгоревшей травы, части разбившихся, распавшихся на куски и мелкие деревянные детали, советских самолётов.
Манфред повернулся на спину и закрыл глаза локтем. Зрение благодарно расслабилось в долгожданной темноте после ослепляющего света.
Что же произошло? Почему прославленные, опытные экипажи их дивизии, получив новые танки, тягачи и бронемашины для отправки в Африку, неожиданно оказались на железной дороге в Котельниково, а точнее на подъезде к переправе через Дон у Цимлянска? Почему они оказались вместе с другими частями, предназначенными для пополнения Немецкого Африканского корпуса, входящего в состав танковой армии "Африка” под командованием генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля, почти отрезаны стратегически английским флотом и авиацией? Было очевидно, что снаряжение и амуниция тоже не могут быть туда доставлены в полной мере. Почему экипаж Манфреда двигается не на запад, а на восток, в сторону противоположную месту их прежней службы в Африканском корпусе? Почему сражение у Эль-Аламейна проходит без них?
Сражение в ста километрах от Нила может привести к прекращению движения по Суэцкому каналу и полному коллапсу английских сил в Средиземном море. Оно станет внутренним немецким морем. Итальянский флот сможет контролировать и Чёрное море тоже, обеспечивая доставку любого количества войск стран Оси на Кавказ, прямо к границам вожделенного Ирана.
Судя по сообщениям газет, радио и пропагандистских роликов "Die Deutsche Wochenschau” английские войска, не испытывающие проблем со снабжением, доставляемым из их колоний через Суэцкий канал, являющимся главным призом битвы, хотя и начали мощное контрнаступление при поддержке крупных сил авиации, но несут большие потери и топчутся на месте. Однако лейтенант Манфред Мария фон Фогельвейде представлял себе слабость Немецкого Африканского корпуса. На тот момент пока ещё к нему проходили конвои из Италии с боеприпасами, запасными частями и пополнением. Однако корпус уже имел треть танков, бронетранспортёров и артиллерийских систем подбитыми или не боеспособными. Последний итальянский конвой, прорвавшийся с потерей половины своих транспортов к фельдмаршалу Эрвину Роммелю, забрал на обратном пути часть экипажей, оставшихся без машин, в том числе экипаж Манфреда. Других конвоев пока не было. Это означало, что Роммель был вынужден был экономить каждый литр бензина для прожорливых двигателей МАN и "Майбах”, каждый снаряд, каждую банку консервов. В лучшем случае битва могла закончиться выводом частей Африканского корпуса и всей танковой армии "Африка” из-под уничтожающего удара на границе Египта. Говорили ещё, что командующий армией заболел, и его самолётом вывезли в Германию. Оставшиеся за него командовать генералы были менее решительными и удачливыми чем "Лис пустыни". Да ещё это подавляющее превосходство англичан в воздухе! Но куда было деваться от стремительных "Supermarine Spitfire Mk.V” и "Mosquito B Mk IV” с ужасающими бомбами-блокбастерами на открытой как ладонь дьявола местности, среди голой песчаной пустыни с редкими чахлыми оазисами?
Годом ранее, для обеспечения действий Немецкого Африканского корпуса в Тунисе, элитарные силы воздушно-десантных войск были брошены на штурм острова Крит. Там они понесли катастрофические потери из-за недостаточной поддержки бомбардировщиками с воздуха и огнём корабельной артиллерии с моря. Элита воздушно-десантных войск Германии, обеспечившая до этого молниеносную победу над Норвегией, Бельгией и Нидерландами, постоянная угроза Англии, была уничтожена в горной и холмистой труднодоступной местности второсортными греческими, новозеландскими и австралийскими пехотинцами с устаревшим вооружением, да ещё под командованием какого-то заурядного новозеландского генерала. После катастрофы германских парашютистов, подобный захват острова Мальты — непотопляемого авианосца англичан в восточной части Средиземного моря, стал невозможен. Восполнить потерю первоклассных бойцов, сгоревших живьём в воздухе, расплющенных при ударах планеров о землю, расстрелянных безоружными, из-за невозможности добраться до контейнеров с вооружением, было невозможно. Провести морской десант на Мальту не позволял доминирующий английский флот под прикрытием сильной авиации. Аэродромы на Крите и египетском Мерса-Матрух позволяли англичанам безраздельно господствовать в воздухе. Возможность захвата средиземноморского бассейна повисала на сухопутной операции по прерыванию сообщения по Суэцкого каналу.
Манфред слишком хорошо знал военную историю, экономику и географию, чтобы не заметить аналогию наступления танковой армии "Африка” генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля на Суэцкий канал и наступления группы армий "Б” генерал-полковника Максимилиана фон Вейхса на рубеж реки Волга. И там и там целью была водная стратегическая коммуникация снабжения и империи, Британской империи и Советской империи. И там и там собственные линии снабжения германских войск было растянуты на 3000 километров. И там и там фланги германских войск прикрывались слабыми войсками союзников, а весь расчёт строился на непрерывном движении вперёд до того, как враг успеет перегруппироваться и нанести фланговые и встречные удары. Была видна невооруженным взглядом и разница этих двух наступлений Вермахта. Манфред осознавал, чем отличается танковая армия Роммеля от групп армий ‘А’ и ‘В’, ведущих наступление на Кавказ и Сталинград. Роммель имел в десять раз меньше танков, чем Вейхс, в триста раз меньше самолётов, в пятьсот раз меньше пехотинцев, и не имел ни одного отряда коллаборационистов.
Африканский армия немцев и итальянцев без господства немецких и итальянских сил в Средиземном море был обречён на разгром. Немецкий флот мог противопоставить английским эскадрам на Средиземном море только дивизионы подводных лодок и торпедных катеров. Итальянцы предпочитали не вступать в бой с англичанами на море, уводя свои новейшие корабли типа "Giulio Cesare” и "Littorio” под защиту береговых батарей при первой же серьезной опасности. Немецкий надводный флот был заперт непроходимым Ла-Маншем, и после гибели линкора "Bismarck” и тяжёлого крейсера "Admiral Graf Spee", вступать в артиллерийские дуэли с линкорами англичан и подставляться под удары авиации не спешил. Беспрецедентный миллионный тоннаж потопленных около Британии американских и английские транспортных судов с вооружением и войсками в 1942 году подводными лодками гросс-адмирала Карла Дёница, не решал проблемы блокады Англии. Не было никакой защиты от воздушных атак и мощи противолодочных кораблей, оснащённых радарами и глубинными бомбами. Все каналы передачи Германии передовых американских радиотехнологий, так активно действующих с 1933 года до декабря прошлого года оказались либо перекрыты, либо сильно зарегулированы, и Германия тут же стала на шаг отставать в радио и вычислительной технике. Незаметность немецких подводных лодок перестала быть их главным преимуществом. Других преимуществ у подлодок не было перед надводными кораблями: вооружение для надводного боя ничтожно, скорость в два раза ниже, бронирования никакого. Похоже, что это было начало лебединой песни подводников Германии. Имея скорость хода меньшую, чем эскортный эсминец, фрегат или корвет, не имея возможности его атаковать в надводном положении, а также использовать торпеды, в случае, если англичане находился над подлодкой, немецким подводникам оставалось только молиться, чтобы глубинные бомбы, сбрасываемые по показаниям радара, закончились раньше, чем они взорвутся на обшивке или ударной волной вызовут разгерметизацию сварных швов корпуса. Постоянное патрулирование в воздухе гидросамолётами "Catalina” оснащёнными радарами, не давало возможности повреждённым подлодкам уйти даже в нейтральный порт. Боеспособным подводным лодкам эти патрульные самолёты-лодки не позволяли свободно всплывать для пополнения запаса воздуха, зарядки аккумуляторов дизелем и ориентации.
Германия могла ответить на это строительством больших электрических подлодок с сонаром, гидрофоном, фазированным акустическим массивом, пеленгатором, большим запасом торпед, большой продолжительностью автономного плавания, с малошумным каучуковым корпусом и большой глубиной погружения. Такие лодки типа XXI позволили бы превратить Англию в одну большую тюрьму на островах. Но для этого нужны были гигантские деньги, время на научно-технические разработки и эксперименты, постройка образцов, создание цехов и выпуск серии, переучивание экипажей. А времени не было на это — начали заканчиваться денежные, производственные и трудовые ресурсы.
Изъятое в захваченных странах золото почти закончилось. Производство вооружения требовало всё более и более объёмных кредитов для германской промышленности, возвращать их никто и не собирался. Промышленники и банкиры безо всякого ограничения принялись массово обменивать рейхсмарки на валюту нейтральных стран, а затем на доллары и фунты стерлингов. После включения печатного станка Германского Рейхсбанка началась предсказуемая инфляция, в городах появился дефицит на продукты питания и товары промышленного производства. Грабёж населения и промышленности захваченной части Советского Союза ожидаемого экономического эффекта не дал.
Того события, что должно было сломить упорство англичан, отвергающих идею сепаратного мира, с которой в Англию улетел год назад человек номер два в фашистской партии, рейхсляйтер и рейхсминистр Рудольф Гесс, не произошло. Блокада Англии была сорвана военно-техническим превосходством Англии и США. Ситуация второй половины 1942 года позволяло англичанам без ограничений покупать на свои гигантские государственные кредиты в США вооружение, военные материалы, оборудование, наращивать группировку своих и американских войск на побережье Ла-Манша, напротив удобного для крупной десантной операции побережья Нормандии.
В случае проведения такой операции, плацдарм был бы неуязвим для германской артиллерии под защитой 406-мм орудий американских и английских линкоров стреляющих 1200 килограммовыми фугасным снарядами-блокбастерами на дистанцию в 40 километров. Превосходящие силы авиации, базирующейся на аэродромах южной Англии и авианосцах, закрыли бы плацдармы высадки от Люфтваффе. О том, чтобы атаковать плацдармы с моря и речи не было. У Кригсмарине на это не было никаких шансов.
В Нормандии, таким образом, враг мог создать группировку любой численности быстрее, чем туда могли быть стянуты войска Рейха в необходимом количестве. А основные силы эти были заняты на огромном Восточном фронте. В такой обстановке из Франции может быть проведено молниеносной наступление на центральную Германию, если только англичане не будут отсиживаться в окопах, как в 1939 году. В то время как Германия громила союзную англичанам Польшу, английские и французские войска спокойно сидели за линией укреплений Мажино в бетонных благоустроенных бункерах и играли в карты!
Сейчас, в середине сороковых годов могло повторить то же самое. Только в этот раз англичане могли вести странную войну без боевых действий, высвобождая силы Германии для борьбы не с Польшей, а с большевистской Россией. Они так поступали и во времена царской России.
Всё началось в 1933 году...
Перед приходом, не получившего большинства голосов избирателей, Адольфа Гитлера к власти путём мошеннической схемы назначения его премьер-министром, а потом добровольной отставкой президента Пауля фон Гинденбурга, в Германии были отменены основные демократические права и свободы, включая свободу слова, собраний и печати, упразднена неприкосновенность личности, суды и парламент сделались декоративными. Руководство страной оказалось в руках группы капиталистов, а реальная власть сосредотачивалась в президентском дворце. Их программой было обогащение через войну на востоке. Сразу же после этого министр финансов Германии Шахт совершил визиты в США и Англию. Президент США Франклин Рузвельт и банкиры Уолл-стрит выделили Гитлеру кредиты на сумму, эквивалентную 1000 тоннам золота, а король Георг V разрешил предоставить Гитлеру английские займы эквивалентные 2000 тонн золота. Единовременно переданные во время Великой депрессии нищей Германии 3000 тонн золота, превратили заштатного фюрера, в великого диктатора. В СССР в этом же году золотые запасы составляли лишь 100 тонн. Германские государственные и полугосударственные компании продолжили много и часто занимать у Рокфеллера, Моргана, лондонских, парижских, швейцарских, шведских капиталистов. Вложение международных капиталистов в диктатора с доктриной, сформулированной в нацистской библией "Майн Кампф”, требовал немедленной реализации. При единовременной накачке экономики в 3000 тонн золота, Германия стала превращаться в военный лагерь темпами превосходящими индустриализацию СССР. Такой темп подготовки к войне и решал её исход, по мнению тех, кто платил и тех, кто её должен был сражаться. После получения кредитов немецкая промышленность была разделена на группы под руководством фюреров промышленности, энергетики, торговли, ремёсел, банковского дела и страхования. Страна разделилась на хозяйственные области, которые возглавили хозяйственные фюреры из числа наиболее крупных капиталистов. Фюрером Северо-западного промышленного района стал миллионер Фриц Тиссен, фюрером Центральной Германии сделался миллионер Фридрих Флик и так далее. Вертикальная структура власти контролировала экономику: создавала и распускала промышленные объединения, распределяла заказы, кредиты, сырьё, планировала объемы производства, направления развития, цены. Было предпринято принудительные вливанием мелких и средних предприятий в составе крупных картелей и синдикатов, ликвидированы мелкие акционерные общества, созданы гигантские монополии Круппа, Сименса, Rheinmetall-Borsig AG, IG Farbenindustrie AG. Veremigte Stahlwerke и другие. При переделе собственности 50 семейств захватили всё, в том числе промышленные предприятия, торговые сети и банки евреев. Доход концерна IG Farbenindustrie AG вырос в десять раз, в пять раз увеличилась прибыль Круппа. Когда-то нищий лётчик Герман Геринг возглавлявший нацистскую приватизацию стал крупнейшим капиталистом. На его предприятиях трудились полмиллиона закрепощённых немцев. В довершении ко всему американская Brassert Steel построила для него заводы, образовавшие один из крупнейших металлургических концернов — Reichswerke Hermann Goering. Развернулось строительство железных и автомобильных дорог военного значения, в том числе автобанов Берлин — Кёнигсберг и Тюрингия — Балтика. Этим занимался обергруппенфюрер Тодт и его Трудовой фронт — Deutsche Arbeitsfront. Трудовой фронт объединил работников и их хозяев воедино под командованием одного фюрера, полностью исключив борьбу рабочих за свои права и свободы. Независимые профсоюзы оказались запрещены, имущество их конфисковано, лидеры арестованы. Трудовая повинность и система принудительного труда охватила сначала мужчин 19 — 24 лет, а позже женщин и все остальные категорий работников. Они трудились на сельхозработах, в городских службах, на военном строительстве, там, куда их направляли чиновники. Отказ грозил большим штрафом или заключением в концлагерь. Работники оказались привязаны к одному месту работы, как рабы или крепостные. На стройках только автобанов по трудовой повинности работали 200 тысяч человек, в том числе политические заключённые концлагерей. После похода к власти гитлеровцы ввели в III Рейхе по образцу Российской империи продразвёрстку — принудительную поставку сельхозпродукции государству. Владельцы маленьких хозяйств несли основную тяжесть повинности. К наработке Николая II и его Минфина по продразвёрстке, нацисты добавили советский опыт — государство предписывало германским хозяевам земли, что сеять, что сдавать и по каким ценам. Последовало и введение государственной монополии внешней торговли. Разорение, голод и самоубийства полутора миллионов немецких сельских хозяйств стало следствием этой политики нацистов. В Рейхе были введены карточки на ряд продовольственных и промышленных товаров, начал действовать запрет на инвестиции в невоенные отрасли, из-за чего производство товаров народного потребления резко упало. Минфин нацистов считал, что с началом войны предприятия, не входящие в категорию важных, вроде бумажных, шерстяных или хлопчатобумажных, будут вообще ликвидированы, а нужная продукция будет получена из оккупированных стран. Недовольные жизнью отправлялись в концлагеря, минуя судебные процедуры. Одновременно была введена всеобщая воинская повинность, численность армии мирного времени выросла до миллиона человек, обогнав армии прочих стран. В таких условиях была запущена грандиозная программа строительства флота и боевых самолетов, программа сооружения и реконструкции портов и аэродромов. За пять лет количество работников только в авиастроении выросло в 40 раз, а выпуск самолётов увеличился в 300 раз. По принятому четырехлетнему плану развития, разработанному с учётом требований штабов Вермахта и под руководством Геринга шло максимально ускоренное производство вооружений, строительство инфраструктуры, накопление материалов, производились закупки цветных и редкоземельных металлов, нефти, другого сырья для военной промышленности. Наращивалась и собственная добыча. Заработали на полную мощность 60 авиационных заводов, 45 автомобильных и танковых, 70 химических и 15 судостроительных.
К началу войны военная продукция составила 80 процентов промышленного производства Германии, выводя её на первое место в Европе и второе в мире после США. Это явилось тотальной подготовкой к тотальной войне европейского государства, где капиталистическая эксплуатация рабочих достигла пика, против коммунистической России, провозгласившей обратные принципы — главенство рабочих и колхозников как хозяев жизни.
Германские финансы имели ужасные особенности: в промышленности применялось расчёты в основном государственными векселями и налоговыми квитанциями, оплата заказов производилась так же денежными переводами со сроком погашения в полгода, доходность предприятий ограничивались шестью процентами и были обязаны покупать государственные облигации. Рейхсмарка имела одновременно 200 курсов, внешний долг достиг половины ВВП. Чтобы перекрыть бегство капиталов за границу ликвидировалась независимость Госбанка, и прекратился свободный обмен валюты. Население, таким образом, тоже кредитовало правительство товарами и работами в расчёте на будущую военную добычу. Экономическая политика III Рейха походила на чистое безумие, и в случае первого крупного военного поражения финансовая пирамида должна была рухнуть. Однако Германия пришла к невиданной в истории военной мощи за счёт обнищания и закабаления собственного населения. Начиная с 1933 года, она уверенно обгоняла по всем показателям СССР, который проводил индустриализацию за счёт продажи зерна колхозов и совхозов. Германия не проводила индустриализации, потому что уже была индустриальной страной в конце прошлого века. В отличие от России, нацистская Германия проводила милитаризацию, в чём тогда преуспевала...
Манфред с горечью думал о том, что крах может произойти в любой момент, и принимаемые глобальные решения зависят от малозначительных обстоятельств. Крупным аргументом для перехода англичан снова к странной войне, развязывающей немцам руки на Востоке, мог послужить захваченный Сталинград. Пока этого не происходило, на побережье Англии быстро росла группировка бомбардировщиков союзников. Налёты В-32 Dominator, B-29 Superfortress, Avro 683 Lancaster, Avro Lincoln и других высотных и дальних бомбардиров на территорию Рейха становились всё более разрушительными. Армады из тысяч огромных самолётом за одну ночь сбрасывали такое количество бомб, что можно было только диву даваться, что до сих пор это не закончилось гибелью всех городов, крупнее Кёльна. Ничтожные успехи Люфтваффе рейхсмаршала Германа Геринга, не имеющего самолётов для воздушного ночного боя на десятикилометровой высоте, зениток для стрельбы на такую высоту, кроме неэффективного из-за малой скорострельности 128-мм орудия Flak-40, не предвещали ничего хорошего. У Германского Рейха изначально не было технологической и финансовой возможности самостоятельно создать адекватную противовоздушную оборону для защиты городов и промышленности. Для создания такой ПВО нужны были мощности советах заводов, советский алюминий, цинк, кобальт, марганец, сталь, уголь, нефть и миллионы образованных и дармовых рабочих рук. Советские ресурсы открыли бы дорогу и к созданию оружия возмездия — бомбе невиданной разрушительной силы, способной стереть с лица земли целые города. О такой бомбе шептались люди на кухнях после тяжёлого трудового дня, о ней грезили учёные и военные. Ракетное оружие для доставки сверхмощной бомбы тоже, судя по слухам, было готово.
Vergeltung — оружие возмездия! Уже строились на северо-западе Европы пусковые площадки для ракетного обстрела Англии и мест возможной высадки их войск на побережье Ла-Манша. Тысячи немецких высотных бомбардировщиков, построенные германским техническим гением на захваченных советских заводах, вооружённых сверхмощными бомбами возмездия или обычным бомбами, превратили бы промышленность Англии и её города в груды щебня! Они низвели бы англичан до уровня диких шотландских горцев. Советские ресурсы открывали возможность для быстрого строительства нового Германского военно-морского флота сразу на Атлантическом и на Тихом океане, для непосредственной угрозы побережью США...
Загадкой для Манфреда оставалось то, почему англичане и американцы до сих пор давали шанс Германии побороться за эту возможность. Почему до сих пор не разбомбили железнодорожные мосты центральной Германии, остановив сильно децентрализованную, имеющую очень высокую степень кооперации военную промышленность, критически зависящую от перевозок материалов и комплектующих по железным дорогам? Было не очень понятно, почему налёты с использованием тысяч бомбардировщиков за одну ночь, ограничиваются два года подряд бомбардировкой второстепенных объектов.
Странным было и то, что заводы фирмы "Оpel”, принадлежащие американцам, в том числе миллиардеру Генри Форду, не был остановлен и продолжал выпускать грузовики для Вермахта в Европе и бронетранспортёры для африканского корпуса в Африке. Нейтральные шведы продолжали поставлять железную руду по морским маршрутам, странным образом, не заминированным английским флотом. Американец Ротшильд поставлял из Южной Америкив Германию каучук и бензин. Из всех врагов только СССР ничего не поставлял во время войны в Германию. Похоже было, что английские и американские промышленники, политики и банкиры чего-то ждали.
— Чего они ждут? — сам себе задавал вопрос Манфред, и сам себе запрещал доводить логические рассуждения до конца.
То, что премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль из семьи лордов Мальборо, владеющий долей военных верфей, как и король Георг V, был заинтересован в продолжении войны, было всем очевидно. Английские верфи устроили производство и удесятерили прибыль с начала войны, усиленно производя военных флот на средства налогоплательщиков. То же касалось производства самолётов и танков. Эта же схема война-прибыль работала в отношении американского президента Франклина Рузвельта и его окружения. Наверное только на уровне секретарей и уборщиц в правительствах США и Англии заканчивался ряд людей, имеющих долю во взлетевших на прецедентную высоту доходах военных предприятий, страстно желающих продолжения распределения заказов на вооружение и военные материалы. Эти люди купались в деньгах как никогда! Доходами промышленников, банкиров и политиков Первой мировой войны казались теперь смешными. Никакое Эльдорадо, Клондайк, сокровища Монтесумы, Перу, римских императоров или фараонов, не могли и близко с этим сравниться.
Алхимическое превращение человеческой крови, страданий и плоти через реторты и трубочки заказов, контрактов, боевых действий, пуль, осколков и голода, состоялось. Великие и ужасные чудовища-вампиры, оборотни-душегубы, самые массовые убийцы в истории, вышли прямиком из страхов апокалипсиса и ада, чтобы сеять вечное зло перед тем, как снова удалиться на время на свою золотую Вавилонскую башню власти и роскошной жизни!
То же касалось и Германии, её промышленников, банкиров и административного корпуса.
Несмотря на потерю возможностей по поставке кофе из Африки, отец Манфреда не растерялся, после начала активной войны с Англией, переключился на производство тонизирующего препарата метамфетамин-первитин для армии и флота. И сильно преуспел, быстро удвоив своё состояние. Вместе со своими старыми сослуживцами из компании "Теммлер”, он ликовал, получая всё больше заказов на "Коку”, так он называл этот наркотик, по мере того как командование Вермахта, Люфтваффе и Кригсмарине вынуждено было компенсировать падающую численность опытных солдат и офицеров. Неготовность к эффективным действиям молодёжи они принялись компенсировать работой на износ оставшихся ветеранов под воздействием тонизирующих препаратов, имеющих наркотическое действие. Немецкие лётчики совершали вылеты непрерывно в течение нескольких суток, танкисты без сна и отдыха продвигались вперёд или вели бои, водители сутки не выходили из кабин, перемещая на гигантское расстояние огромное количество грузов, немецкая пехота пешком приходила десятки километров, навьюченная амуницией как мулы, по жаре и пыльной духоте. Штабы, тыловые и медицинские учреждения и службы работали как безостановочный лихорадочный конвейер.
Сколько так могло продолжаться? Сколько могла Германия напечатать не обеспеченных бумажных денег и векселей для заказа вооружений и оплаты солдат, офицеров, добровольцев из других стран, советских предателей и нацменов? Армии восточных рабов оказались годны только для тяжёлого физического труда по созданию бетонных и грунтовых сооружений, часто ненужных, или имеющих сомнительную эффективность, но поглощающих ресурсы. Зато они порождали взятки рейхсчиновников.
Чего все ждали? Судьбы Сталинграда и Кавказа? Убийства как можно большего количества советских людей и немцев? Простые вопросы имеют простые ответы. Если на простой вопрос вам предлагают прочесть библиотеку, значит, вас пытаются завести в бесконечный тупик лабиринта.
Видевший в марте налёт сотен английских бомбардировщиков на завод "Renault”, в Биланкуре, близ Парижа, однополчанин Манфреда, сказал, что война уже проиграна. После поражения под Москвой, когда не имеющие ещё опыта глубоких операций на окружение советские армии, словно снегоуборочный бульдозер из свежих сибирских дивизий отодвинули германские, выдохшиеся и обескровленные силы, на 200 километров к городу Ржеву, вызвали хоть и не полное уныние, но сильное разочарование. Прошло больше полугода, а самая мощная группировка Вермахта всё ещё стоит у города Ржев. Да не просто стоит, а напрягая все силы, во многом благодаря гению Моделя, отбивается от проходящих чередой наступательных операций Красной Армии. Сталин намертво вцепился в группу армий " Центр”, как тигр в холку быка. Пока ещё оперативное искусство не позволяют им превратить отдельные глубокие прорывы в смертоносные котлы окружения. Войска большевиков ещё не обладают инициативностью и военной наглостью прусской военной школы. Но вооружение к ним из тыла снова льётся рекой, пополнения всё более обучены. Так почему же так сплоховал штаб сухопутных сил ОКН и штаб Вермахта ОKW? Что случилось с немецкой аккуратностью и предусмотрительностью? Почему у Вермахта не было зимней смазки для орудий и пулеметов, зимней одежды, танков и самолётов, способных убивать на морозе? Неужели это всё появилось бы в одночасье, займи они в декабре Москву? Как можно было рассчитывать выбить большевистских фанатиков из Москвы, не окружив Москву как Варшаву или Ленинград? Но как можно было рассчитывать на окружение такого гигантского города имеющимися тогда силами?
Для окружения и взятия Москвы нужны были силы всей центральной группировки по состоянию на 22 июня 1941 года, не ослабленные потерями войска, имеющие в распоряжении два летних, сухих и тёплых месяца. Для чего же тогда ослабленный Вермахт подошёл в Москве в ноябре, зачем потребовалось до этого истребление полу миллиона немцев и трёх миллионов советских граждан? Только для того, чтобы повторить рекордное истребление кровавым душегубом Юлием Цезарем трети населения Галлии, предтечи современной Франции, во время Галльской войны в пятидесятых годах до нашей эры? Или превзойти истребление половины населения католической Ирландии во время карательного и захватнического похода революционера-палача англичанина Оливера Кромвеля в Ирландию в 1650 году? Может быть, наступление дальше линии Ленинград-Киев на самом деле не планировалось OKW? Зачем же повторять этот же принцип неполноценной операции, не уничтожающей, как положено по классической военной стратегии Клаузевица, источник сопротивления противника? Зачем вести сейчас наступление на Сталинград и Кавказ в той же порочной манере? Здесь, на Волге, зимой морозы ещё более сильные, чем под Москвой, русский генерал "Мороз” гораздо злее и безжалостней. Крупных населённых пунктов почти нет, достаточной для манёвра войск сети дорог нет, как нет и леса для отопления. Но зимнее обмундирование по-прежнему, как и в 1941-м отсутствует в должной мере, коммуникации длиннее вдвое, чем до Подмосковья в центральной России.
Разочарование и недоумение начало проникать, как ядовитый газ, во все дела, мысли и поступки германского народа и фольксдойчей. Энтузиазм общего великого дела постепенно сменялся заботой о собственном благосостоянии любой ценой, даже ценой ослабления всего общества и Рейха. Все, кто имел возможность, брали пример с вождей, погрязших в накопительстве, шикарном окружении, разврате, пьянстве, наркомании, беспросветной лжи и миражах. Глубинная фрустрация из-за сомнительных успехов многолетней войны, вызывала агрессию и ненависть, направленную во все стороны, на евреев, на славян, на себя самих в том числе. Казалось, в случае проигрыша войны, никто не имел права остаться в живых. Бравурные кадры киножурналов, когда сбивается большевистский штурмовик, и он падает и взрывается, когда бравые моряки бьют куда-то из пушек в туман, как бы уничтожая английские военные силы, или постановочные кадры атаки пехотинцев на зимнюю деревню, после чего показывают чьи-то трупы, не то чужие, не то свои, последнее время могли убедить в победном шествии германских войск только недалёких юнцов или фольксдойчей восточного Рейхскомиссариата. Вся Германия начала подозревать, что что-то идёт не так, раз Адольф Гитлер решил взять лично на себя командование Вермахтом. Он что, боится своих генералов?
Подобное когда-то делал полковник гвардии и одновременно император всероссийский Николай II, мистик, прожектёр, любитель развлечений с балеринами. Он тоже принял на себя командование русской армией в 1916 году, не имея ни опыта, кроме командования полком на параде и разработки выпушек на мундирах, ни способностей. Зато он занял во Франции 7740 тонн золота, часть которого истратил на войну, а часть оставил для себя в банках Европы и Америки. Всё закончилось катастрофой для императорской армии, катастрофой для империи и апокалипсисом для народа. Теперь ловкий политик, мистик, авантюрист и интриган Адольф Гитлер, не имея опыта и способностей к военному делу, сделал то же самое! Немцам было над чем призадуматься. Однако были и другие мнения. С таким же унынием говорили и думали немцы о своей судьбе и в 1918 году, во время подписания мира в Компьенском лесу в Пикардии. Но вот, через десять лет Гитлер в том же вагоне приняла капитуляцию Франции.
Нет!
Такого просто не могло произойти. Разве могло счастье отвернулось от Адольфа Гитлера?
Абсурд!
Судьба же Африканского корпуса и всей армии "Африка” похоже, в Берлине и Риме никого уже не волновала. Манфред понимал, что никакое мужество, находчивость не заставят танки двигаться без горючего, пушки стрелять без снарядов, а значит - дни Африканского корпуса на позициях у Аль-Аламейна сочтены.
Само его движение сейчас в товарном вагоне по Южной России сначала на пополнение 2-го батальона 7-го полка 10-танковой дивизии, а потом, даже не встав на довольствие, сразу на пополнение 14-й танковой дивизии, а точнее в дополнительный 3-й танковый батальон 36-го танкового полка, говорило о недостатке сил для борьбы за Египет. 36-й полк, однако, быстро продвигался на восток, сосредоточившись у казачьей станицы Цимлянская, на донских плацдармах у Раздорской и Николаевской. Это были места переправ через реку Дон. Но разве мог Дон сравниться по стратегической значимости с Суэцким каналом? Манфреду не нужно было быть профессором военной академии, чтобы понимать, что с его отправкой на Волгу вместо Туниса, штаб Oberkommando Wehrmacht как бы поставил крест на борьбе за Египет и Суэцкий канал.
— Бог мой! — мысленно воскликнул Манфред, — сколько усилий, сколько жертв принесено напрасно!
В его памяти промелькнули картины его военной судьбы в Тунисе. Мысли никак не хотели соскакивать с воспоминаний об эйфории первых побед над англичанами, о великом сражении за Тобрук, считавшимся неприступным. Тогда через бреши в минных полях, проделанными умелыми "Штуками”, героическими пионерами, на англичан неожиданно бросилась армада из сотен танков и бронемашин! Мир застыл в изумлении и восхищении!
До этого было прибытие в Триполи, ослепительное курортное небо, пахнущее восточными пряностями и романтическими приключениями базары и улочки. Разгрузка 3-го танкового полка в порту проходила под радостные и возбуждённые разговоры о скором наступлении на Бенгази. Вокруг были гордые и воинственные итальянские союзники, показывающие примеры войны в раскалённых песках. Их ветераны из Абиссинии действительно производили впечатление, несмотря не несколько архаичное вооружение, отсталую бронетехнику и авиацию. Кадрами кинохроники пробежали видения позорного отступления англичан через пустыню к Эль-Мичели. Они бросали по дороге военную технику, оружие, бензин и верблюдов. Геройское пленение английских аристократов - генералов О’Коннора и Нима, полный разгром 2-й бронетанковой дивизии англичан, разгром 9-й дивизии австралийцев вставал в памяти. И всё же бои за Тобрук помнились особенно ярко: горящие как факелы английские танки Crusader Мк.I, колонны пленных, цистерны с захваченным горючим, ликование арабских союзников...
Их танк вспоминался как будто милый друг детства. Это был двадцатитонный Pz.III Ausf.H, с увеличенной шириной гусениц, дополнительным бронированием, окрашенный в цвет пустыни Grun Braun. Весь в шрамах от бронебойных снарядов, с отполированными песком до блеска траками гусениц, звёздами приводных колёс и блинами опорных катков, он был настоящим, первоклассным орудием убийства, созданным германским инженерным гением Maybach, Rheinmetall AG, Henschel, Daimler-Benz. Он даже выглядел лучше, чем его противники, средние танки русских, все эти уродливые БТ-7 или Т-34 на шасси "Кристи”, англичан с их тихоходными "Matilda II” и американцев с нелепыми танками-мишенями Sherman M4A1.
Манфред понял, что ему горько думать об упущенных победах и фантасмагорической погоне за убегающими от Харькова армиями красного маршала Тимошенко. Он тяжело вздохнул, попытался придать мыслям стройность. Но они стали неуправляемыми. Все его стратегические рассуждения наползали одно на другое, перемешались с картинами довоенной жизни в Восточной Пруссии, и он снова погрузился в свой почти реальный сон, прерванный скрежетом колёсных реборд и лязгающими ударами сцепок...
...Сестра Манфреда резко отодвинула стул, поднялась и направилась к высоким двустворчатым дверям гостиной по мягкому ковру. Взявшись узкой ладонью за длинную латунную ручку с головой льва, она обернулась в сторону братьев, и холодно сказала:
— Манфред, послушай, и ты тоже Отто, прошу вас, не шпионьте за нами с Мартином, когда мы гуляем в саду. Это мерзко и подло, подглядывать за людьми в то время, когда они ищут уединения. Надеюсь, что это не папочка надоумил вас стать шпионами!
— Что такое? — глухо сказал фон Фогельвейде-старший, принявшись было за яблоко в карамели.
Он побагровел, стукнул десертной вилкой по краю блюдца:
— Я воспитываю в сыновьях рыцарский дух, кодекс чести, а ты что такое говоришь, как тебе не стыдно?
— Особенно это проявляется в запрете Манфреду поступать в кавалерийскую школу в Ганновере, и вашем непременном желании сделать из него торгаша! — с грустью сказала Гретхен, — очень рыцарское занятие, день и ночь пересчитывать мешки из Африки.
Фон Фогельвейде отодвинул от себя тарелку с десертом и задумчиво провёл пальцем по краю кофейной чашки:
— Не слушайте её, мои мальчики! На самом деле рыцарский дух нужно использовать как декорацию, способ поддержания кастовости старых европейских семей. Это даёт возможность использовать их деловые связи. А жить нужно с коммерческим прицелом! По-американски, по-протестантски, по-еврейски, чёрт меня бери!
— Вот именно! — всплеснув руками, воскликнула мать, — ты чего такое говоришь? Еврейство реабилитируешься? А как же твои нацистские взгляды и симпатии Гитлеру и Гессу?
— Без такой симпатии мне тяжело было бы вести в Германии торговые дела!
— А если бы победили коммунисты Тельмана и Германия стала большевистской как Россия, ты бы стал членом коммунистической партии?
— Я бы поступил прагматично! — после долгого молчания ответил фон Фогельвейде-старший, — надеюсь, ты не намекаешь на то, что подлец или что-то в этом духе?
— Нет, дорогой, твои дворянские корни не позволят упустить деньги, и найдут какой-нибудь оригинальный выход из конфликта денег со светским кодексом чести. В СССР я тебе эмигрировать тоже не предлагаю. Вроде там у них есть Немецкая Советская республика на Волге, как, впрочем, и еврейская автономия в Сибири...
— Жестокость какая к евреям! Неужто в Сибири?!
— Ты этого не знал?
— Как тяжело жить с умной женщиной! Послушай, аристократия и деньги всегда женятся друга на друге с давних пор! Поскреби любого лорда и найдёшь предка-торговца! Все эти Веттины, Медичи, Габсбурги, Церингены, Лихтенштейны, Гримальди, Гогенцоллерны, Бурбоны, Оранские женились на деньгах! Что, я не знаю аристократию? Погляди на английскую королевскую семью Виндзоров. Отрёкся от трона Эдуард VIII. брат нынешнего английского короля Георга VI ради якобы любви американки Уоллис Симпсон. Смешно! Просто банкирша Симпсон принесла коробочкой семье 5% акций нескольких американских судостроительных и сталелитейных компаний, с общим годовым доходом, равным 750 килограммам золота. Плохо ли за десять лет получить восемь тонн золота за подпись на бумажке об отречении и отказ Англии от попыток установить мирные отношения с нашей страной? Когда английские парни будут тонуть в море после торпедной атаки наших подлодок, Виндзоры будут смотреть на это из своих золотых хранилищ как на гибель клопов при стирке белья.
— Когда же у нас появятся какие-нибудь настоящие акции, а не бумажки твоих друзей фармацевтов?
— У Германии нет подводных лодок, это запрещено условиями Версальского договора, Эльзас и Лотарингия оккупирована французами, а армия наша менее Чехословацкой, — сказал Манфред и тоже встал из-за стола, — можно я не буду слушать ваши споры с мамой из-за денег?
— Похвальная широта взглядов для двенадцатилетнего мальчика.
— Нашему сыну тринадцать уже.
— Да? Быстро летит время... Да-да... Сейчас уже другие времена на дворе, уже тридцать третий год, сейчас общественное признание даётся соразмерно имеющейся сумме денег, а не соразмерно заслуг перед страной и народом. Героев подталкивают на подвиги ради дополнительных денег толстосумы, а сами уводят их невест и детей в бордели! Спасайтесь от этого наваждения и обмана, мои мальчики! — с необычайной горячностью, заговорил отец, — используйте деньги как щит от ядовитых зубов правителей, дети мои! Герои погибают, а толстосумы пользуются их смертью для получения всё новых и новых денег. Кровь героя, которая льётся из его смертельной раны, когда-нибудь заканчивается, а мешок банкира не лопается, сколько бы в него не положили денег. Не слушайте её. Слушайте меня! Я отдал свой долг Германии за несколько поколений вперёд, и за вас тоже!
— Дорогой! — фрау фон Фогельвейде положила салфетку на стол, встала и направилась к дверям, — твой тон и тема беседы сегодня невыносимы!
— Может быть нам организовать в Вольфсбурге авторемонтную мастерскую, когда вы чуть подрастёте? — спросил отец сыновей когда мать ушла, — я дам на это денег, помогу с набором людей!
— Что ты, папа, тут на всю округу только тракторы и мотодрезины. Машин-то наберётся от силы штук двадцать, да и то это такая рухлядь, что к ним и прикоснутся-то будет противно, — ответил одиннадцатилетний Отто, словно был прожжённым коммерсантом, — у старика Витселя есть Adler-Triumf, но он, как настоящий еврей, ездит на нём только по праздникам, так что машина сломается через сто лет. Ещё у инженера Гесселя есть Buick 60, но где взять запасные части на эту редкую американскую машину?
Фон Фогельвейде-старший с некоторым удивлением посмотрел на своего одиннадцатилетнего сына, так спокойно уничтожившим его идею, за которую, как ему казалось, мальчики должны были уцепиться обеими руками. Манфред с надеждой и нетерпением поглядывал на часы, ожидая, когда их ксилофон, наконец, пробьёт девять часов.
Глава 6. Любимый муж
Опыт инженеров "Харьковдормоста", энергичные действия мужа Наташи позволили, несмотря на полную пассивность местной партийной ячейка и колхозных казаков, соорудить из лодок, плотов и тросов нечто похожее на плавучую переправу. Ничего тяжелее полуторатонных грузовиков в составе колонны у них не было, поэтому мост выдержал, и переправа в целом прошла успешно, хотя и не без потерь, происшествий и травм. Сам хутор, южнее станицы Цимлянская, неожиданным образом оказавшийся на их пути на восток, был расположен вдали от железных дорог. Он был отрезан в весеннюю или осеннюю распутицу от всего мира как остров посреди степного океана. Хутор имел сообщение с миром только по реке Дон, и была, как казалось тогда беженцам, воротами в неизвестную страну, непривычную, страшную и бесконечную, мистическую, лежащую здесь с незапамятных пор, вне общепринятого материалистического времени и пространства.
И действительно, хутор у впадения в Дон реки Цимла была выстроен на месте знаменитой хазарской крепости Саркел, захваченной тысячу лет назад прославленным князем Киевской Руси Святославом и названной потом Белой Вежей. Потом крепость захватили на сотни лет половцы, а затем монголы Батыя. Камни крепостных стен, построенных ещё византийским зодчим, до сих пор лежат в фундаментах казацких куреней. Десятки тысяч кустов винограда немецких, венгерских, иранских сортов, огромными квадратами, волнами и рядами, буйно произрастающих вокруг хутора, дополняли необычность этого места. При переправе харьковчанами была потеряна одна из машин с бочками бензина и запасными частями, потеряна часть продовольствия и вера в то, что рубеж Дона удастся защитить при такой враждебности местного населения ко всему советскому.
Потеря продовольствия была почти критической, поскольку карточки харьковского пищеторга на эвакопунктах не действовали, были просто бумагой с красивыми надписями и оттисками печатей, а встать на учёт и получить новые карточки было весьма непросто в обстановке всеобщего хаоса. Когда Наташа Адамович думала о карточках, её охватывал полный ужас, даже дыхание останавливалось. Карточки...
Карточная система — как способ распределения продуктов для продажи по фиксированным ценам, была введена в самом начале войны во всех крупных городах и посёлках, за исключением территорий советских республик Кавказа, и была тщательно продумана — предприятия и организации готовили данные о работающих, домоуправления — о пенсионерах, домохозяйках, детях и неработающих гражданах — иждивенцах. Данные собирались карточным бюро торговли районов, городов, областей, где оформлялись карточки. Магазины и столовые получали продукты и товары в соответствии с числом прикреплённых к ним потребителей. При продаже продовольствия или товара от карточки отрезался талон, соответствующий дневной норме хлеба или другого продукта. Магазин собирал и сдавал талоны в карточные бюро, отчитываясь за полученные и проданные продукты и товары. Естественно торговцы применили всё схемы воровства, разработаны ещё во времена первого введения карточек на Руси в 1916 году при царе Николае II, и потом, при Временном правительстве и советской власти. До августа 1941 года, в условиях массовой эвакуации населения и предприятий, при выдаче продовольственных и промтоварных карточек никакого контроля не осуществляюсь, учёт талонов не вёлся, что тут же было использовано для махинаций и злоупотреблений. Массовые, наглые злоупотребления начались без промедления — независимо от того, соответствовало ли количество собранных за месяц талонов полученному объему продуктов или нет, магазин составлял отчёт о полном их распределении, прилагая акт о пересчете и уничтожении талонов, а возникающие излишки реализовывались на чёрном рынке и через рестораны по коммерческим ценам в десять раз превышающие твёрдые цены, по которым отоваривались карточки. Разная купюрность, громоздкость подсчёта, разная купюрность и чрезвычайно большое количество талонов способствовало этому. При получении 1,2 килограммов мяса в месяц по иждивенческой карточке отразилось 24 различных талона, а по рабочей карточке получая 2,2 кг мяса, отрезались уже 44 талона. При получении 800 граммов хлеба дневной пайки отрезались 5 талонов, то же самое происходило при получении по купюрам талонов карточек макарон, сахара, рыбы. Зато талоны мелкого достоинства были хороши при отваривании в столовых. Отработанные талоны по проданным товарам не подсчитывались, создавая полную бесконтрольность — в торговую сеть завозились продукты, а сколько и куда они реализовывались, вышестоящие организации сведений не имели, поскольку талоны не были учтены...
Желание нажиться любыми путями, доставшееся России в наследство от диких скандинавских варягов Рюрика и ханов азиатской Золотой Орды, желание, получившее великое развитие при создании разрухи в последние годы царствования Николая II, катастрофически отразившееся на судьбе демократии при Временном правительстве, не могло не найти, и нашло продолжение в советское время. Прижатое прессом правоохранительных органов, жажда наживы точила советскую систему везде, где могла и продовольственные карточки были одним из лакомых поприщ советских воров, мошенников и коррупционеров. В трагический момент поражения в первые месяцы войны, Наркомат торговли постановил сжечь все талоны, полученные в июле, с составлением актов, из-за невозможности их учесть. Но при уничтожении талонов подсчёта и сверки с количеством продуктов магазинами, не было произведено, и открылась покрыть деньгами по твёрдым ценам ранее допущенные злоупотребления, а разницу реализовать на чёрном рынке. Карточные бюро могли выявить злоупотребления, но в них работали сотрудники тех же отделов торговли, что и в магазинах, а выручка от преступной деятельности распределялось в мафиозном сообществах пропорционально вкладу в общее дело, поэтому никаких нарушений карточные бюро не обнаруживали, и масштабные хищения продуктов продолжались. То есть, несмотря на сталинский драконовский пресс подавления врагов народа в армии и народном хозяйстве в преддверии надвигающейся войны в 1937 году, преступники действовали в размахом, масштабно, имея коррупционные связи и покровителей в партийных и правоохранительных органах ещё со времён НЭПа. Крупные военные производства подчинялись центральным наркоматам, численность их работников была секретом для врагов и даже для руководителей областей, и некоторые директора предприятий, вредители и враги народа, прошедшие как рыбы через дырявые сети во время предвоенных чисток, завышали численность работников, требовали гораздо больше продуктов, чем требовалось, реализуя излишние продукты через чёрный рынок и рестораны с помощью устойчивых мафиозных групп.
Летом 1942 года, в результате подрывной деятельности преступных сообществ, карточная система в ряде тыловых регионов зашла в удручающее состояние. Люди не получали положенного продовольствия — месяцами не видели ни жиров, ни сладкого, а в Ярославской области по карточкам на мясо в июле выдали только 6 процентов положенного. У торговцев одноразовые талоны на хлеб многократно переходили из рук в руки. Дефицитный товар отравлялся налево и вместо него вносились в кассу деньги или подменялись одни товары другими. Широко распространилось обвешивание и обмеривание потребителей как более доступный и беспрепятственный со времён первобытнообщинных общества способа воровства. Для хищения товаров в промышленных масштабах использовались неучтенные карточки и уже использованные талоны, полученные от сообщников в контрольно-учетных. В Казани, Воронеже, Куйбышеве, Саратове, Чкалове привлечён к суду каждый пятый работник торговли. По всей воюющей ни на жизнь, а на смерть стране, завербовав верных людей в карточных бюро, завмаги тоннами отправляли продовольствие со складов прямо на рынки. Жутко представить, что произошло бы, окажись такие люди в руководстве страны. Крушение царского правительства и демократии Временного правительства было обусловлено не в последнюю очередь такими спекулянтками и мародёрам, многие из которых, пусть не на ведущих ролях, как Гучков или Рябушинский, Путилов или Нобель, персонально сохранились в системе торговли и к началу фашистского нашествия.
Бессовестные торгаши, мародёры, родом и царского купечества и кулачества, нэпманы, мерзавцы от торговли, от железных дорог и пищевой промышленности, в то время, когда герои жертвовали на фронте жизнью за страну, грабили и воровали у их жён, родителей, детей, повторяя спекулянтов и мародёров времён царя и Временного правительства. Голодный блокадный Ленинград тоже стал ареной для деятельности настоящий врагов народа. Подобная подлость совершались и в блокадном Ленинграде. Одна из преступных банд врагов народа первой, самой страшной блокадной зимы состояла из 20 работников контрольно-учетного бюро и Пищеторга Выборгского района. Главарями были начальник Выборгского райторготдела Кореневский и начальница контрольно-учетного бюро Заржицкая. Они привлёкли в сообщники сотрудников проверяющих инстанций и Пищеторга. Враги народа систематически расхищали хлебные и продуктовые талоны, за взятки выписывали фондовые ордера с увеличением против фактически сдаваемых талонов, вместе с фашистами убивая таким образом голодом измождённых детей и стариков Ленинграда, уменьшая их жалкие 125-граммовые пайки и снижая продовольственные запасы города. Жёлтые, замёрзшие скелеты детей и стариков Ленинграда, в том числе и на их совести, впрочем, мнимой. Похищенные талоны преступники отоваривали через сообщников — директоров магазинов Новикову, Петрашевского, Кадушкину, Алексееву, Шиткина, Уткина и через торговцев чёрного рынка, деля доходы пополам. За пять месяцев самой страшной зимы блокады они украли 1,5 тонны хлеба и продуктов. 12 000 детей, женщин и стариков не получили свои 125 граммов блокадой пайки. Кореневский, Заржицкая, такие как они вместе с фашистами и их заокеанскими спонсорами просто убили тысячи семей ленинградцев, убили Таню Савичеву и всю её семью — мать, бабушку, сестёр, брата и двух дядей.
У большей части торговцев нет Родины, им всё равно, кто победит, придут фашисты или нет, выживет их народ или нет, они найдут способ воровать и пировать, и будут торговать и зубами убитых, волосами и мясом трупов, госсобственностью или военными секретами, земельными участками над братскими могилами под застройку или детьми их детских домов. Они задушили бы голодом страну уже в 20-е годы, разрослись бы грязной пеной до неба, если бы на них не опустился тогда пресс НКВД. Теперь честные люди умирали, как в Ленинграде, от голода и болезней, и без того сократив небольшой процент таким людей среди населения страны, а грязные мерзавцы выжили, и их в процентном отношении стало на Руси ещё больше. И такая же пропорция, приговаривающая страну к гибели возникла и на фронте. Проходят эпохи, меняются времена и нравы, а подлецы российские остаются неизменными. Торговцы... Военный трибунал Ленинграда приговорил к расстрелу только двух из банды Кореневского, а остальные получили сроки от 10 до 2-х лет лишения свободы. И это была не единственная группа, передавшая привет из прошлого в будущее — этим немолодым уже людям прекрасно помнилось время, когда точно такие же мародёры оставили карточную систему Санкт-Петербурга в 1916 году без хлеба, и Петроград Военного правительства в 1917 году без жалких 200 граммов хлеба по карточкам, и Петроград молодой советской республики в 1918 году без хлеба по карточкам, когда смертность оказалась едва ли не такой же, как во время фашистской блокады Ленинграда. Что же за люди живут в этой стране, как они передают эту скверну сатанинской жадности, разобщаю разом убивающей страну? На некоторых оборонных заводах Ленинграда числилось больше едоков, чем имелось в действительности — мёртвые души Николая Гоголя из одноимённого романа продолжили ремесло мошенничества на смерти.
Враг всё ещё стоял недалеко от только что построенной военными Московской кольцевой дороги, под снегом всё ещё лежали тела погибших смертью храбрых при контрнаступлении под Москвой бойцы сибирских дивизий, а в Московской области работники контрольно-учетного бюро Красногорского района Канурина и Рыбникова, заведующий карточным бюро Михайлов, контролер карточного бюро Меркулова, кассир Мухина, ряд работников торговой системы и другие в числе 22 человек занимались организованным расхищением карточек и талонов. Контролеры Канурина и Рыбникова дезорганизовали порядок приема от магазинов талонов, похищали и сбывали заведующему магазином N14 Красногорского торга Гурьевой, директору магазина того же торга N1 Полей и другим работникам магазинов талоны для повторного использования. Канурина, Меркулова и Мухина кроме хищения талонов совместно с комендантами домов в течение ряда месяцев составляли фиктивные требования, выдавали по ним продовольственные карточки, отоваривать их в магазинах. В ходу были и банальные кражи и инсценировки бандитских налётов.
И в Сталинградской и в других областях дела шли подобным образом. В Ульяновской области хищения совершались преступной группой в 22 работников карточного бюро и других организаций под верховодовством кассира-кладовщика Курушиной, за месяц похищаеющей до 2000 тонн разных продуктов, 50 000-60 000 наличных денег. За месяц кладовщик из банды Винокуров похитил 5372 карточек и 5106 талонов, кладовщик Валидов украл 1888 комплектов карточек и 5З47 пятидневных талонов…
Мародёров на народном горе, тесно смыкающихся с преступными бандитскими группировками, не останавливали ни расстрельные приговоры, ни ГУЛАГ. В Отличие от простого лейтенанта или рабочего, попавшего в машину репрессий, директора магазинов имели колоссальные деньги и нужные всем услуги, которыми он откупился от следствия и суда, устойчивые коррупционные связи в партийных и правоохранительных и судебных органах. Если он попадал в ГУЛАГ, то получали поддержку и там. Карательная машина была более снисходительна к уголовникам, чем к политическим противникам власти, и они это использовали, дистанцируюсь от политики, хотя пустой магазин перед очередью рабочих работал против коммунистов посильнее фашистского парашютиста с листовками и бомбой. Однако партия, не проявив последовательность в проведении репрессий, ударив по врагам народа перед войной растопыренными пальцами, с малограмотной некомпетентностью и валом ошибок и злоупотреблений властью, не могла себе позволить в условия войны масштабных чисток, таким образом, оптимального выхода против торговой мафии не существовало. Огромные территории с плодородными землями были оккупированы врагом, и до их освобождения говорить об увеличении урожаев и продовольственных запасов не приходилось. Взять что-либо ещё колхозников было невозможно. Ухудшить снабжение армии в ходе тяжёлых сражений тоже было нельзя.
Правительство, поставленное перед фактом громадных хищений в тылу, решило забрать карточные бюро из подчинения торговых органов и передать районным, городским и областным исполкомам партии, создать новый надзорный орган — контрольно-учетные бюро — КУБ. Однако это были полумеры, поскольку сотрудники новых органов остались те же, сохранив коррупционные связи, и по-прежнему действовали. Оставалось только наращивать количество контролёров, идти по чисто демократическому пути — создавать в каждой торговой точке группы общественного контроля, чтобы рабочие и домохозяйки сами проверяли правильность расходования продуктов и распределения карточек. Ситуация практически не изменилась, а примерить масштабные репрессии не позволяла обстановка военного времени, а когда во многих даже не оккупированных врагом областях по карточкам невозможно получить необходимые продукты хотя бы в минимальном объеме, когда товары утекали рекой под прилавок и на чёрные рынки, такие меры были бы необходимы.
После потери части продовольствия на переправе через Дон, у беженецев из Харькова оставалась надежда на большой эвакопункт в Котельниково и возможность оттуда добраться до Сталинграда на поезде, после чего встать на продовольственный учёт в каком-нибудь строительном учреждении города. Однако до Сталинграда было ещё далеко.
У станции Куберле, где стоял под парами советский бронепоезд, и красноармейцы ремонтировали железнодорожный путь, грузовики харьковчан остановили вооружённые всадники в папахах, башлыках, черкесках с газырями, при кинжалах, саблях, с карабинами и автоматами ППД. У одного из всадников устрашающего вида них на воротнике были нашиты кавалерийские синие петлицы с пятью рубиновыми треугольниками старшины. Он чем-то напоминал героя из кинофильма "Свинарка и пастух”, дагестанского пастуха Мусаиба Гатуева, но одновременно был похожи и на царского казака из фильма "Юность Максима”. Харьковчане за недели пути настолько привыкли к проверкам документов, что спокойно остановились. Всадники стали бесцеремонно осматривать машины и пассажиров, переговариваясь на шипяще-цокающем языке. Они не отвечали на вопросы о том, кто они такие, и чего хотят. Было ясно только, что это какая-то советская часть, набранная из горцев Кавказа. Несколько лошадей с поклажей, в том числе с напольными часами, следующие за ними, не оставляли сомнений в их намерении поживиться имуществом беззащитных людей. Заметив на руке Иван Блюмина золотые наградные часы фабрики "ЗиМ”, один из них без слов стал их грубо снимать, стараясь, впрочем, не порвать ремешок. Когда мужчина, поборов страх перед неизвестными вооружёнными до зубов людьми, начал вырывать руку, его ударили прикладом по плечу так, что инженер чуть было не потерял сознание. После этого обыску подверглись вещи и карманы беженцев. Несмотря на призывы к солдатам, бредущим мимо, никто не вмешался, а когда кто-то крикнул, что так и надо жидам, отсиживающимся в тылу, и вообще машины нужно реквизировать, все в ужасе замолчали.
— Для нужд фронта! — нехотя сказал напоследок с сильным акцентом тот, кто бил Блюмина, выдавая своё знание русского языка, — сидите тихо, живёте тут в тылу, как трусливые бараны, пока джигиты за родину свою сражаются!
Наташа тяжело вздохнула...
После сильнейшего сотрясения и глухого удара, когда грузовик задними колёсами словно рухнул в яму, водитель, старый татарин в чёрной шапочке с зелёным шитьём и двое пассажиров из кабины, молодые украинцы из харьковского паровозного депо, быстро вылезли из кабины и теперь, сгибаясь, рассматривали лопнувшую рессору заднего колеса и выскочивший из креплений задний мост ГАЗа.
— Починить можно, товарищи? — свешиваясь через борт, спросил их бодро Николай, стараясь своим спокойствием и деловитостью сразу настроить всех на слаженную работу по преодолению очередной трудности.
Наташа при этом только простонала. Ей казалось, что Николай сейчас выглядит несколько смешным со своим комсомольским энтузиазмом. Из-за сотрясения ныло всё тело. Удар был сильный, словно машина упала со второго этажа.
— Не повезло, — сказал кто-то из женщин, сидящих в кузове за её спиной, — лучше бы мы остались в Барвенково.
— Но в Барвенково давно немцы! — воскликнул Николай, обернувшись.
— Но и здесь скоро они будут! — последовал печальный ответ.
Серые глаза мужа Наташи смотрели вокруг пытливо и придирчиво. На узком лице с коротким носом и узкими губами была отображена уверенность человека, знакомого со взаимосвязью между воздействием силы и реакции материала, очевидной ценностью планирования действий и очерёдности достижения результата, в зависимости от имеющихся возможностей. В общем, Николай был советский инженер-строитель, поставленный в привычную для себя обстановку ударной работы при недостатке времени, материалов, рабочих и инструментов, по сырому проекту и при критике со всех сторон. Это свойство строителей в частности, и зодчих в общем смысле этого слова, начиная с Аристотеля Фиораванти и до Шухова, был присуще строителям всех времён и народов, а тем более строителям первых двух советских пятилеток.
Николай считал, что ему, как строителю, повезло с эпохой. Беспрецедентная в мировой истории индустриализация, в которой ему выпала удача участвовать, началась в 1927 году. Начиная со времён царя Пётра I всем было ясно, что из-за традиционно низкого уровня образования и культуры в России как технической, так и общей в России, без широкого использования иностранных промышленных и организационных технологий создание современного европейского, технически и культурно развитого государства невозможно. Для того, чтобы дать всем 160 миллионам советских людей высокий уровень жизни, ради нужно было внутри страны производить в массовом количестве широчайший ассортимент бытовых вещей и услуг. Необходимо было создать с нуля целые отрасли добывающей, перерабатывающей промышленности, транспортную и жилищную инфраструктуру радикально отличающуюся по количественным и качественным показателям от архаичного хозяйства российской империи, разрушенной в ходе мировой войны. Нужно было для защиты суверенитета создать оборонную промышленность, никогда не существовавшую ранее: танкостроение, авиапромышленность, химическую промышленность, автомобилестроение, радиопромышленность, электрофицировать и радиофицировать страну.
— Инженеры, — сказал народу по радио тогда Сталин, — это наши именинники, у них лучшие и грандиозные задачи!
Николай Адамович воспринял эти слова буквально, и ему тогда казалось, что нет никакого предела счастливому созиданию. Он не побоялся не только трудностей в работе, он не побоялся и любви к девушке из дворянской семьи - "бывшей”, что могло помешать его карьере и обретению личных благ. Девушек из семей "бывших” коммунисты и комсомольцы обычно сторонились, хотя на замужество генетически красивых и умных дворянок толкал голод и безденежье. Они искали замужества, но чаще всего находили его с бесперспективными мелкими пролетариям, пьяницами и развратниками, которым из-за брака с "бывшей” было нечего терять. Трагическим было положение этих дочерей старых буржуа, которых долго не пускали в школы, в профессиональные учебные заведения, не брали на хорошую работу. Но для Николая любовь к Наташе была важнее пролетарской солидарности, тем более, что он, как многие белорусы, генетически не выносил несправедливости...
Пока в России, оставшейся без трети своих прежний территорий четыре года полыхала Гражданская война, восстания и заговоры, в США и Европе строили небоскрёбы, мосты, производили лимузины и самолёты, океанские лайнеры и быстросборные дома, совершали технологические прорывы и научные открытия. Невзирая на крайнюю бедность и отсталый сельскохозяйственный уклад, партия приняла решение о революционной и кардинальной перестройке страны — о срочном проведении привлечении индустриализации. Для этого было привлечено шести тысяч американских и европейских архитекторов и инженеров. Они вместе с советскими специалистами проектировали промышленные предприятия, города, линии электропередач, дороги и каналы, налаживали импортное оборудование. Проектированием занимались американцы, англичане, датчане, венгры, самые известные архитекторы-немцы Эрнст Май, Ханнес Майер, Бруно Таут, Ганс Шмидт. Приезжали целыми проектными группами. Эрнст Май, сочувствующий коммунизму, был раньше советником по строительства Франкфурта-на-Майне, автором застройки жилых районов Франкфурта. Многие другие немцы были членами коммунистической партии Германии Эрнста Тельмана или сочувствующими. Использовались также проекты Ле Корбюзье, симпатизирующего социалистическим взглядам о всеобщем равенстве и справедливости. Многие работали не только за деньги, но и искренне хотели помочь молодой стране, освободившейся от ига капиталистов и помещиков, отстоявшей независимость перед лицом многократно более сильных империалистических стран. Приходилось очень быстро проектировать и строить целые города вокруг новых промышленных предприятий. За короткое время интернациональная группа Мая создала проекты застройки Магнитогорска, Нижнего Тагила, Щегловска, Кузнецка-Сталинска, Ленинска, Автостроя в Нижнем Новгороде — Горьком, Прокопьевска, Сталинграда и многих других городов. Принципом была функциональная планировка и строчная застройка. Строительство отягощалось тем обстоятельством, что строительными рабочими были бывшие крестьяне с квалификацией близкой к нулю. Строительство велось по жёстким планам. Бедность России, дефицит цемента и арматуры, необходимость использовать материал прежде всего для строительства промышленных объектов, заставляли, делать упор на строительство жилья в виде бараков из древесины и шлакового утеплителя. Население вышедшие из времён средневекового царизма находились на очень низком культурном уровне, и европейцами не было понятно, как они будут строить в дальнейшем запланированные многоэтажные дома и как в этих домах жить. Одноэтажная застройка из местных материалов была более понятна. После гитлеровского переворота в Германии, немцев стали выжимать из страны. Май уехал. Архитекторы и рабочие других национальностей работали до начала цепи военных конфликтов на границах СССР, предвосхитивших нападение Гитлера.
Николаю безумно нравилось созидать новую страну, работать ради осуществления светлой мечты всех трудящихся — свободного, равноправного и комфортного общества всеобщего достатка. Но приходилось постоянно преодолевать множество трудностей. Мешали и отвлекали частые вечерние совещания и собрания. Назначаемые на вечер, они постоянно начиналось позднее и тянулось до ночи. Страсть русских и украинцев к речам всегда была сильна. Каждый описывал то, что говорили до него ещё и ещё раз. Всегда находился кто-то, кто придерживается другого мнения, и начинались дебаты. Больше всех говорил тот, кто менее всего знал. Все регулярно забывали об обсуждаемой теме и соскальзывали в другие области, не имеющие отношения к делу. Обсуждение вопроса ватерклозета могло легко перетечь в к капитализму, Красной армии, маньчжурскому вопросу и обращением японских промышленников с китайскими кули. Совещались возбужденно, приходя в ярость, смеялся, ни к чему не приходили, словно это было просто весёлое времяпрепровождение. Часто перемещаясь по стране в ходе первой пятилетки, Николай видел, с каким упорством, лишениями и трудностями строилась новая жизнь. Горячую воду или иногда плохой чай можно было получить бесплатно. Вареная перловка без жира или селедка в буфете стоили около рубля. Для всех существовала проблема: еда. Иногда на завтрак в 12 часов был только стакан горячей воды, ломоть чёрного хлеба и кусок сахара. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а все их продуктовые нормы были намного ниже норм иностранцев. Привилегии были у начальников, партийных руководителей, военных, ГПУ. У них были свои магазины. Рабочие и служащие покупали тоже в закрытых лавках, поскольку все предприятия и управления имели свои магазины. Они отличались друг от друга, так как одни тресты обеспечивали своих рабочих лучше, чем другие. Рабочие золотодобывающих предприятий и комбинатов тяжелой индустрии питались лучше. Почти все в голодные годы проводящейся коллективизации старались есть в столовых на предприятиях, так как самостоятельно приготовленный обед стоил гораздо дороже. Обычно на предприятии было три столовых: одна для рабочих и простых служащих с обычной, весьма скудной едой, вторая для более высоких служащих и инженеров, и третья для руководителей отделов, цехов, иностранцев и партийцев. Обед здесь был хорошим и обильным, состоял из супа, мясного или рыбного блюда и десерта, но стоил дешевле, чем в первой столовой. В этой столовой, столы были накрыты скатертями и прислуживали чисто одетые девушки. Всё это говорило как бы следующее:
— Становитесь партийцами, начальниками и будете есть так же, в ещё лучше поскорее закончить вторую пятилетку и жить всем в три раза лучше, как обещал товарищ Сталин!
— Когда социализм в деревне победит, всё будут питаться и жить как начальники! — вторили другие.
Но вот сбудется ли это обещание, тогда никто не знал. По крайней мере рабочие новых крупных заводов жили даже в период начала индустриализации лучше, чем во ремня царской войны с Германией и Гражданской войны. В жилье тоже были сильные различия. Самыми лучшими жилищами были государственные частные дома и дачи, отдельные многокомнатные квартиры. В них жили генералы и маршалы, руководители НКВД, партийцы, особо ценные иностранные специалисты. Советские инженеры, если они были женаты, имели одну комнату, с очень большой семьей — две. Две или больше таких семьи делили между собой одну кухню. Неженатый не имел никакой возможности получить комнату. Холостые строители жили по 20–30 человек в одной комнате в казармах или бараках, многие семьи делили одну комнату. Зато через несколько лет были готовы новые посёлки в Москве и Ленинграде, не уступающие берлинским дачным застройкам — к 1943 году так должны были жить все трудящиеся. А тогда, в первую пятилетку нормой было отсутствие света, водопровода и ватерклозета. Стены комнаты были побелены извёсткой, двери и окна имели щели в палец толщиной, Если клозет был, им пользовалось множество человек, он был всегда был очень грязен, общий водопровод в коридоре часто не работал, свет горел не всегда. В конце второй пятилетки в 1938 году должны были появиться рядом с промышленными гигантами целые города и решить проблему. Советские люди строили и строили, но жизнь в процессе этого строительства оставалось ужасной и убогой, и напрашивался сам собой вопрос, если это сейчас было так, даже после таких усилий первой пятилетки, то что было в России до того, как началось грандиозное строительство пятилеток? Пустота? Одни царские дворцы?
В 1932 году, в разгар индустриализации, когда стали вырисовываться очертания великой и могучей советской державы, партийные власти сочли, что советские люди достойны самой дорогой отделки зданий, и греко-римский классицизм был провозглашён ведущим стилем. Промышленный модернизм безо всяких украшений был оставлен только для промышленности. Центры пролетарских городов должны были иметь дворцовый, монументальный, декорированными классической орнаментикой вид. Индустриализация была грандиозной, но шла исключительно тяжело. Работа продвигалась плохо и трагически: прокатные цеха строились, но не запускались, доменные печи возводилось, но не разжигались, шахты затапливало, поезда сходили с рельсов. Акты саботажа и вредительства усиливались необразованностью большинства населения и самих организаторов индустриализации и коллективизации, безынициативностью, равнодушию к собственной жизни и благополучию, врождённой неаккуратностью, многовековым талантом отлынивать от работы, неопытностью собственных инженерных кадров, страхом потерять посты и должности, яростной ненавистью к реальным и мнимым врагам социализма со стороны карательных органов, состоящих из вчерашних неграмотных бедняков и пролетариев. Сотрудники ГПУ при НКВД РСФСР искали и находили виновных в саботаже, даже там, где его не было, там, где причиной была глупость, низкая квалификация, лень и расхлябанность. Январская речь Сталина сообщила стране, что 1934 год должен был стать годом передышки, но голод, вызванный неудачами в сельском хозяйстве, не даёт этого сделать. Убийство Кирова, старого ленинца и сподвижника Сталина в 1934 году явилось квинтэссенцией террора контрреволюционных элементов, сопротивляющихся индустриализации и коллективизации. Стало понятно, что внутренний враг сдаваться не собирается и, значит, должен быть уничтожен любой ценой. Личная собственность в деревне в 1934 году должна была быть окончательно ликвидирована, но саботаж так и не был сломлен. Раскулаченные крестьяне, превращались в сельскохозяйственных рабочих, и заставить работать их можно было только принуждением. Как следствие зарплаты сократили на 10 процентов, цены на продукты питания ползли вверх. Иностранцам хлебные нормы сохранили, но для остальных снизили с 800 грамм хлеба в день до 400 грамм, как в войну. Замужние неработающие женщины больше не получали хлеба. Кулачество знало, что делало, когда угрожало заморить большевиков в городах голодом ещё в 1918 году! На рынке у кулаков и спекулянтов в это же время хлеб стоил 20 раз дороже, чем по госцене, но на зато всегда были яйца, молоко и блины и так далее. Правительство предпринято 30-процентное сокращение числа чиновников и служащих. Хлебную карточку у них отбирали, чтобы подвигнуть на регистрацию на бирже труда. Биржа направляла их в совхозы или на новые заводы, в угледобывающие районы, на рыболовные и золотодобывающие предприятия. Там они жили иногда в палатках, землянках, дощатых бараках строительных городков, потому что жильё было запланировано только во вторую пятилетку. Всем очень хотелось работать в больших городах, в Москве, где с жильём было плохо, но снабжение продуктами, одеждой и обувью, было лучше. Всегда получалось, что чем меньше предприятие и поселение, чем меньше число жителей и работающих там, тем хуже снабжение. Уволенные всякими хитростями снова появлялись на предприятиях своего города, и через некоторое время число чиновников и служащих возвращалось к прежнему уровню. Началось настоящее переселение народов. Безработица была ликвидирована, шло трудное формирование нового советского народа через метаморфозу мелких сельских собственников в городских пролетариев-альтруистов.
От инженеров требовалось участвовать в ударных бригада и на практике при проектирования это выглядело ужасно. Проекты тормозились постоянными изменениями программы и согласованиями, в том числе политическими. Зато ударник труда мог без очереди входить в трамвай и автобус, брать билеты в кино в окошечке для военных. Всё тогда зависело от московских градостроителей, работавших под руководством американца еврейского происхождения Альберта Кана и его брата Морица в "Гипрогоре” — Государственном институте по проектированию генеральных планов старых городов. "Гипрогор” в Москве разработал Генеральные планы сложившихся раньше больших городов. Фирма Albert Kahn Inc. играла роль важного координатора между советским заказчиком и множеством западных, преимущественно, американских фирм, поставляющих оборудование и участвующих в строительстве. Братья Кан были нелегальным мостом к американским военно-промышленным технологиям. Первым заказом для Albert Kahn Inc, расположенной в Детройте, было проектирование Сталинградского тракторного завода. Первые переговоры о сотрудничестве велись через советскую фирму "Амторг” — разведывательный центр ИНО ОГПУ НКВД в Америке, поскольку тогда между СССР и США не было дипломатических отношений, и США были главным врагом социализма. Завод, который должен был проектировать и оснащать Кан, имел и военное значение. Фирма Кана всего спроектировала и оснастила до войны 600 объектов; тракторные, а во время войны танковые заводы в Сталинграде, Челябинске, Харькове; автомобильные заводы в Челябинске, Москве, Сталинграде, Нижнем Новгороде, Самаре; кузнечные цеха в Челябинске, Днепропетровске, Харькове, Коломне, Люберцах, Магнитогорске, Нижнем Тагиле, Сталинграде; станкостроительные заводы в Калуге, Новосибирске, Верхней Салде; прокатный стан в Москве: литейные заводы в Челябинске, Днепропетровске, Харькове, Коломне, Люберцах, Магнитогорске, Сормово, Сталинграде; механические цеха в Челябинске, Люберцах, Подольске, Сталинграде, Свердловске; сталелитейные цеха и прокатные станы в Каменском- Днепродзержинске, Коломне, Кузнецке, Магнитогорске, Нижнем Тагиле, Верхнем Тагиле, Сормово; Ленинградский алюминиевый завод; Уральскую асбестовая фабрика и так далее... До 1930 года в России не существовало собственного тракторного и танкового производства, только на Путиловском заводе в Ленинграде в 20-е годы попытались без лицензии с помощью нескольких механиков с заводов Генри Форда нелегально скопировать трактор Фордзон. Опираясь на программу строительства тракторных заводов в 1931 году, маршал РККА Тухачевский настоял на концепции танковых армад, предлагая изготовить 40 тысяч танков для РККА. Он убеждал всех, что танки, идущие лавиной, тем более во 2-м и 3-м эшелонах наступления, могут быть даже бронированными тракторами с противопульной бронёй — главное, чтобы их было много. Затрачивая в последующем колоссальные народные средства на эту идею полчищ простых и лёгких танков, о том, что нужно иметь к этой танковой армаде ещё и армаду грузовиков, бензовозов и ремонтных машин, Тухачевский — бывший царский гвардеец и его последователи не подумали. Немецкий конструктор Гротте, близкий друг гитлеровского любимца Шпеера, нанятый по инициативе Тухачевского, предлагал в СССР бронировать сельскохозяйственные трактора и строить абсурдные передвижные крепости ТГ-5, Т-39, Т-42.
"Гипрогор” повсеместно командовал людей на места. Дух и руководство "Гипрогора” были американские. Американцы предпочитали геометрические генеральные планы с прямоугольной сеткой улиц, осями, звездообразными площадями, классицизм. Чикаго, Нью-Йорк... Другим гигантом советского проектирования был "Стандартгорпроект” под руководством немца Эрнста Мая. Он занималась проектирование совсем новых городов для тяжёлой промышленности.
В 1933 году когда едва был закончен первый пятилетний план, случилось страшное — к власти пришёл Гитлер. Коммунисты в Германии были объявлены вне закона, многие убиты,остальные посажены в концлагеря. Из лояльной страны, подающей хорошие коммунистические надежды, Германия в одночасье стала страной под руководством партии антикоммуниста Гитлера, однозначно заявившего, что он пойдёт на Восток для решения экономических проблем немецкого народа. Ещё до нового 1933 года Рейхсвер был преобразован в Вермахт и стал разворачиваться из 100 тысячной кадрированной офицерской армии в полноценную армию военного времени на новом витке технического прогресса. Пошёл обратный отсчёт времени до большой войны. Врагами СССР к тому моменту явно были США, Румыния, Венгрия, Финляндия, Польша, Япония. Не скрывали своего антикоммунистического настроя Англия, Франция, Италия. Кто и в каком составе присоединится к походу Гитлера на восток в 1933 году было непонятна, а промышленность СССР построена только наполовину, ещё не завершено создание высокорентабельного сельского хозяйства, способного кормить страну во время войны. Масса немцев, работавших в СССР к 1933 году в разных отраслях промышленности вдруг стали persona non grata. Их начали выдавливать всём возможным способами из страны. Продолжать индустриализацию русским предстояло теперь без немцев, но самое плохое для них было в оставленной на территории СССР огромной агентурной и подрывной сети, в тех знаниях о России, которые новые власти Германии получили и получали...
Вот и сейчас, несмотря на угрожающее положение, недостаток воды и еды, почти закончившееся горючее, отсутствие возможности ремонта, нормального сна, простой гигиены, отсутствие даже возможности прилично справить нужду среди массы людей, в движении, и в степи, где всё просматривалось на сотни метров вокруг, трудности не смущали и не пугали Николая Адамовича.
Его товарищ и главный конструктор треста Иван Блюмин, разделял его энтузиазм. Поломка заднего моста не мешало им надеяться на счастливый исход пути. Бронь от военной мобилизации еще действовала, несмотря на их желание с оружием в руках защитить советскую власть, словно былинные герои гражданской войны, бессмертный Чапаев и весёлый Котовский, мудрый Щорс и обожаемый Будённый. Вопреки их желания, и благодаря необходимости быстро восстанавливать автодорожные и железнодорожные мосты при переходе Красной Армии в наступление, в скором начале которого никто из идейных коммунистов и комсомольцев не сомневался, мобилизованы они не были и на фронт они не попали. Это досадное недоразумение с невозможностью доказать свою значимость в жизни страны и народа с оружием в руках, они компенсировали яростным трудом. Странным образом, их колонна из тридцати машин, как воздух нужных в отступающей армии, не была остановлена никем из военных или партийный властей, заградотрядами, не отобраны машины, а сами они, например, не мобилизованы на строительство укреплений или разгрузку-погрузку вагонов. Путь через глухую степь дал им такую странную свободу.
— Мы не доехали до станции Котельниково совсем немного, каких-то двадцать километров! — сказал горестно шофёр-татарин, — вон уже там эта станция Котельниково, оттуда до Сталинграда всего-то ничего, километров двести, а это для поезда совсем будет ерунда!
— Ужас какой, двести километров, это больше, чем от Харькова до Полтавы, или от Киева до Житомира! — вздохнула Наташа, — ну и прорва простора тут!
— Хорошо бы поскорее добраться до Котельниково, и сесть на поезд до Сталинграда, а там можно будет определиться с дальнейшими планами, найти кого-нибудь из наркомата, встать на учёт и пищевое довольствие, — сказал Николай, — и включиться нам всем, наконец, в нужную Родине работу по борьбе с врагом!
Наташа рассеянно кивнула мужу, продолжая тревожно осматриваться по сторонам; вся степь вокруг была наполнена движением, звуками и запахами грандиозных событий, происходящих, словно на огромной сцене перед творцом всего сущего, с его соизволения и для его, то ли увеселения, то ли горького испытания созданного им. Не то, чтобы эти степи не знали на своих пёстрых, куликовых полях, протянувшихся от Волги, через Дон и Днепр до лесов Волыни, движения народов и смешения эпох. Здесь прошли на запад авары и булгары, основавшие Болгарию, прошли угры, основавшие Венгрию, прошли половцы и монголы, основавшие вместе Золоту Орду, положившую военную и административную систему чжурчжэней и китайцев на славяно-финскую почву от Валдая до Волги. Степь эта видела многое, но теперь она была напитана человеческой жизнью не в одном месте, не полосой, не в нескольких местах одновременно, а сразу по всей своей плоскости, от края до края.
Наташа как зачарованная неотрывно глядел вокруг, на длинную полосу защитных лесопосадок невдалеке от дороги, убегающую на восток и превращающуюся вдали в густые заросли, почти лес в том месте, где, скорее всего была река, мост или переправа через неё. Это действительно был Курмоярский Аксай, впадающий в Дон недалеко от реки Цимлы, своенравная, изменчивая река, как все степные реки. Она могла в жаркие месяцы, в межень, притворяться слабым ручьём, еле ворочая в своих омутах и затонах сонных сомов и чёрную тину, и тогда даже пугливые коровы могли перейти её без труда в некоторых местах без помощи пастуха, только лишь для того, чтобы отвязаться от надоедливых слепней или найти тень среди яблоневых садов. А во время гроз и летних ливней, или во время весеннего паводка, собрав со своих притоков и балок воды с огромной площади, река превращалась в гибельное место для всего, что оказалось по неосторожности слишком близко к рубежу её власти. Лодки, садки, мостики, заборы, постройки, насыпи, гати сносились мощным грязевым потоком. И горе было тому, кто пытался по необходимости в это время перейти, переплыть или переехать на другой берег. Бесчисленные старицы, вокруг её меандров, похожих на гигантский серпантин, словно разрезы огромного ножа располагались вокруг постоянно изменяющегося русла. Некоторые старицы давно превратились в сухие или топкие балки, некоторые ещё имели воду и были озерцам серповидной формы, на радость окрестным садоводам и рыбакам. За леском, каким-то чудом ещё не изведённым на доски и дрова, виднелись разномастные крыши села Нижние Черни, и даже часть извилистые берега Курмоярского Аксая с блёстками воды. Слева, там, куда указывал шофёр, где расположилась станция Котельниково, поднимался столб чёрного дыма. Впереди, за Нижними Черни тоже были дымы. Они были так далеко на северо-востоке, что казались почти синим из-за толщи воздуха. Не дымы, как казалось, а скорее серо-голубая стена поднималась из-за горизонта в синее небо. До этой стены далёких дымов лежала гладкая как стол, буро-жёлтая степь. Горбы курганов не мешали её монотонности. От края до края из-под ног уходила она в бесконечность, накрытая однотонной синей плоскостью высокого неба. Беспощадно спалив ранним утром все облака, над этим пространством неподвижно висело солнце. На востоке, со стороны Калмыкии, сразу бросались в глаза зелёно-серые полоски кукурузных полей, оранжевые пятна плотных зарослей подсолнуха и буро-зелёные пятна степных разнотравий, то здесь, то там виднелись рассыпанные бисером многочисленные стога сена.
Повсюду, со всех сторон в жарком, дрожащем воздухе висели длинные пылевые хвосты и шлейфы от чего-то огромного и многочисленного, передвигающегося в разных направлениях по видимым и невидимым отсюда грунтовым дорогам, тропам и просто так, напрямую через степь. Степные дороги, попросту извилистые сухие колеи, пробитые за многие годы в невероятно живучем травяном покрове, поднимали полог не менее густой, чем дым от пожаров, и он надолго застывал на одном месте, поддерживаемый восходящими потоками горячего воздуха от разогретой на солнце земли.
Степь была в движении. Везде виднелись черные точки, чёрточки, нитки идущих и едущих в разных направлениях людей, лошадей, коров, овец, верблюдов, машин, тракторов, повозок. Со стороны Котельниково в сторону Курмоярского Аксая шли военные колонны, грузовики, подводы. Видны были маленькие пушки, упряжки лошадей, отдельные командиры на конях. Вперемешку с ними шли и ехали машины, повозки с гражданским, даже комбайны и тракторы с возами. Они двигались и к Котельниково, и в обратную сторону, порождая щемящее чувство всеобщего хаоса и гибельной неразберихи.
Земля под этими толпами пылила ручейками и облачками, реками пыли. И всё это вместе дрожало, словно отражение на поверхности не то озёр, не то слоёв раскалённого воздуха. Может, там действительно были озёра, только вот плескались они чуть выше уровня горизонта, висели над травой. Любой, кто увидел бы эту панораму, подумал, а если и не подумал, то почувствовал сердцем или душой, что произошло что-то великое, огромное и страшное, злое-злое, какое бывает только в библейских сказаниях или в мыслях философов, для своей потехи и мысленных экспериментов придумывающих конец света. Это была катастрофа, вызванная неведомыми не природными, а человеческими силами, забросившая в эту глушь столько людей со всех сторон света. И без того жуткий этот простор сальской степи своей неприветливостью к человеку, делался ещё более страшным из-за повсеместного присутствия здесь массы разного люда.
В бескрайнем синем небе тоже всё двигалось; то ближе, то дальше, в основном на западе, на разной высоте висели, медленно перемещались серые точки самолётов. Иногда они вспыхивали как искорки, когда солнечный свет отражался от стекол кабин, иногда они мерцали, отражая свет плоскостью крыльев при маневрировании, как догорающие звёздки салюта.
— Надо бы дойти до военных и попросить у них хотя бы воды, милочка! — слабым голосом сказала Наташе пожилая еврейка с бледным лицом, дотрагиваясь до рукава её платья, — у военных обязательно должна быть вода!
— На других наших машинах тоже есть вода, — ответила ей Наташа, и сделала знак дочери, чтобы та подала ей корзинку, — а пока возьмите мою, тут немного в бутылке, тёплая, но жажда всё спишет.
Принимая от неё бутылку и впрямь тёплой, почти горячей воды, женщина, посмотрела не неё, как смотрят дети на мать, дающую вкусную еду, восхищённо и недоверчиво.
Глава 7. На марше между реками Куберле и Сал
— У меня не соображает от этой проклятой жары голова, дорогой мой Фридрих, но я хочу ответить тебе, как образованный и культурный человек образованному и культурному человеку! Способ сокрушения империи, о котором ты говоришь, относительно войны Александра Македонского против Персидской империи в 333 году до нашей эры, не сработал в войне карфагенянина Ганнибала Барки в войне против имперского Рима в 212 году до нашей эры. Александр и Ганнибал действовали одинаково, одинаково оказывая милость порабощённым племенам. Но в Персидской империи иудеи, сирийцы, египтяне и вавилоняне были бесправными рабами царя Дария, и побежали от него после побед греков у Ясс и Гавгамел к более сильному царю Александру. Римской империи самниты, греки, латиняне и галлы имели римское гражданство, дававшие им множество преимуществ и благ. Они за Рим сражались насмерть и не покидали его даже при катастрофических поражениях у Треббии, Тразименском озере и Каннах.
— Что вы этим хотите сказать, господин Гот?
— Я хочу сказать, что советская империя вот-вот развалится, потому что она создана силой, как древняя Персия, где все подданные рабы, и проявляя жестокость к русским и евреям, и милость к остальным народам. Русские нищие и евреи отобрали у всех в этой стране собственность, землю, возможность занять высокие посты. Это просто колосс на глиняных ногах, и мы скоро увидим его обрушение, — и сразу сменив тон, Гот продолжил говорить, рассматривая приближающегося к их машине лётчика, — не умаляя роли Люфтваффе в расчистки дороги в тактике быстрого продвижения наземных войск во время наступления в молниеносной войне, не могу не отметить, что у них там всегда атмосфера постоянного праздника. Даже проигранная воздушная битва за Британию их ничему не научила. Англичане засыпают бомбами нашу промышленность и население, а им хоть бы что! Хорошо иметь шефом человека номер два в партии — рейхсмаршала Германа Геринга! Жизнь молодого пилота — предмет зависти любого пехотинца или танкиста. Кофе попил на аэродроме с кексом, взлетел, на какой-нибудь пароход на Дону вывалил бомбы нажатием кнопки, вернулся, сел, выпил кофе и пообедал. Потом опять взлетел, вывалил бомбы на что-то такое внизу, что было карте жирной линией нанесено, вернулся, сел, выпил вина, съел жаркое и лёг спать. Потом получил жалование и премии, потом получил отпуск, потом награждение в Берлине, фото в "Фёлькишер Беобахтер”, и так далее. Конечно, так можно воевать хоть десять лет!
Генерал-полковник улыбнулся змеиной улыбкой, костистыми пальцами потрогал кончик длинного изогнутого носа и продолжил говорить:
— Я вчера с фон Рихтгофеном разговаривал по радиотелефону. Мне было интересно, чем занимается сейчас его воздушная стая, и где прохлаждается его офицер, прикомандированный к моему штабу. Вопрос риторический. Этот лётчик-штабист спокойно уехал в отпуск, а вместо него от фон Рихтгофена никого не прислали. Что, я должен доверять теперь вопросы армии представителям Люфтваффе в штабах моих дивизий? Это просто возмутительно!
— Совершенно согласен с вами, господин Гот! — поддакнул командиру армии Фангор, — мне приходится общаться в нашем штабе чуть ли не с денщиком в лётной пилотке, передавая запросы на авиационную поддержку.
— Так вот... Я получил ответ от фон Рихтгофена, что все силы его 4-го Воздушного флота, все восемь бомбардировочных групп бомбят переправы, танкеры и пароходы на Волге, железнодорожные станции восточнее Дона. Бомбят даже за Волгой строящуюся рокадную железную дорогу. Три его авиационные штурмовые группы заняты тылам русских войск перед фронтом 6-й армией Паулюса, четыре эскадрильи поддерживают румын и итальянцев, и где-то пятая часть всех машин ведёт ближнюю и дальнюю разведку, вплоть до Астрахани и города Горького. Истребители занимаются своим обычным делом — охотой: наскочил из облаков, обстрелял и удрал. Главное получить отметку о воздушной победе, а тактическая обстановка — дело второе. Однако, надо признать, они действуют так опустошительно, что, если бы не нужно было немецкой пехоте втыкать флаг со свастикой в центре Сталинграда, то после работы фон Рихтгофена, русские через несколько месяцев сами бы ушли за Урал.
— Да-да, — ответил Фангор, согласно кивая головой, — под крыльями этих ветеранов множества блестящих операций в Европе, остаётся, обычно, только выжженная земля, и продвижению наземных войск редко что не мешает. Я не очень понимаю, почему они до сих пор не стёрли в порошок весь Сталинград вместе с танковым заводом, выпускающим проклятые танки Т-34, вместе со штабом всего фронта генерала Гордова и Хрущёва. В Сталинграде со всего Дона переправляют на восточный берег Волги оборудование, материалы и продовольствие. Куда смотрит начальники Генерального штаба сухопутных сил Гальдер и начальник штаба Верховного главнокомандования Кейтель? Они разве не понимают, что через эти переправы из-под нашего удара уходят и накапливаются силы для последующего контрнаступления?
— А это вечное хвастовство пилотов? — словно не слыша своего собеседника, сказал Гот, наблюдая, как к военнопленным и задержанным евреям подходят десятка два вооружённых восточных добровольных помощников Hilfswilliger, в гражданской, и даже советской форме без знаков различия, с белыми повязками на левом рукаве и советскими винтовками. Ими командовал немецкий унтер-офицер.
Эта картина, вооружённых русских и украинцев среди немецких солдат, после того, как в каждой пехотной дивизии к августу 1942 года их стало примерно две на десять тысяч немцев, для генерал-полковника Германа Гота была настолько привычной, что он обратил внимание лишь на то, что среди них не было немецких инструкторов. Он только подумал, что многих из этих русских свои считают погибшими, зачисляя в свои потери. А это не просто потери большевиков, эти, как бы убитые советские солдаты, встали против них в рядах немецкой армии. Будучи убитыми, они будут считаться в советских сводках немцами. Дважды убитые, дважды пропавшие без вести. Из самолётов и танков не разглядеть в бою надписи на их повязках "Im dienst der Deutschen Wehrmacht”.
Пленные советско-русские...
Когда он беседовал недавно с начальником отдела по делам военнопленных при штабе армейской группы "В”, он с удивлением узнал, что способ умерщвления русских военнопленных ядами применяется крайне нерегулярно. Он был возмущён, потому что растрата боеприпасов являлась непозволительной роскошью и показывает местному населению лишнее. В лагере N 125 "Миллеровская яма” в районе ДСХТ у Миллерово в отлогой речной долине за восемь дней было расстреляно 1400 нетрудоспособных русских военнопленных. Один раз за подход к воде без разрешения конвойные из числа "хиви” расстреляли 300 человек сразу на месте. Вообще после победы у Миллерово стараниями войск Германа Гота было организовано несколько лагерей кроме Дулага N 125 — на территории хлебзавода, кирпичного завода и школы N 5. Кормили один раз в сутки кружкой кипятка, где плавали несколько зёрен обгорелой ржи, а иногда и пары зёрен не было. Пайка в 200 - 300 граммов хлеба в день были редкостью и в основном для работающих за пределами лагеря. По утрам везде лежали сотни трупов красноармейцев и гражданских, умерших с голоду. Их раздевали догола, чтобы обменять на еду. Царило повальное воровство, и убийства друг друга. В лагерях у Миллерово находились и евреи — женщины, дети, старики вплоть до 80-летнего возраста. Их кормили вообще через день, и долго они не прожили...
При посещении Готом только что образованного лагеря в районе станции Чир, комендант доложил, что за неделю им было умерщвлено при помощи яда 40 истощенных и больных пленных. Для обстрела пленных применялись пулемёты, зенитные орудия. Их давили танками и жгли бензином в сараях и домах. Но это было каплей в море! Перевозка по жаре в плотно набитых и наглухо закрытых вагонах, а то и просто выдержка таких вагонов в тупиках давало лучший результат. Это были железнодорожные газовые камеры без газа. Жажда на открытой местности убивала пленных не хуже. Но зачем тратить боеприпасы и озлоблять местное население казацких городов и станиц, симпатизирующих освободителям от большевизма? Они помнят немцев ещё времён кайзеровской империи, культурных и вежливых. Одно дело на месте убивать комиссаров, особистов и военных прокуроров, членов партии, а другие дело отрезать половые органы женщинам в военной форме, санитарок, радисток и делопроизводителей, считая их красными ведьмами, подвергать их изнасилованиям, и разбрасывать раздетые и изуродованные тела вдоль дорог. Это не должно делаться на глазах у местного населения. Нужно, чтобы они как можно дольше питали эту иллюзию. Приказ, подписанный рейхсфюрером СС Гиммлером, предусматривал с августа 1942 года клеймение русских пленных определенными знаками. Это тоже Гот считал излишним. Русские военнопленные содержались в лагерях в таких условиях, питались помоями отбросами, подвергались такие издевательствам, так страдали от жары и заболеваний, что умирали очень быстро. Клеймение их было абсолютно пустой затеей излишнего престижа.
Среди русских Hilfswilliger выделялись решительностью несколько рослых и сноровистых добровольцев, видимо из боевых частей. Они были в немецкой форме без знаков различия, несли пулемёт МG-34 прямо с трёхногим станком. С ними вместе подошли три молодые женщины с жёлтыми повязками на рукавах ”Deutsche Wehrmacht”.
Герман Гот с удовольствием смотрел на этих русских, как с удовольствием смотрит любой солдат на трофейное оружие, отнятое в бою у врага, с помощью которого теперь этот враг уничтожается, и будет уничтожаться и дальше. Эти трофейные солдаты теперь будут исправно убивать советских-русских, а не немцев. Это было приятно вдвойне, если подумать о том, сколько сил было потрачено Россией на то, чтобы родить, выкормить, выучить, снарядить такого человека в непростых климатических условия, и в обстановки постоянного внутреннего раздора.
Эти "Нiwi” приняли присягу Гитлеру и должны были действовать согласно "Устава-5000” для повседневной деятельности добровольцев. Они чаще всего проходили обучение, однако не всегда, потому что, с недавних пор формированием русских подразделений занимались все без исключения немецкие армейские, полицейские, разведывательные части, штабы дивизий, полков и корпусов, а также военно-строительная организация ТОDТ в тылу, и административные органы оккупации. Русских добровольцев имели даже такие невоенные учреждения, как управление по сбору металлолома и Министерство пропаганды. Даже знакомый Герману Готу барон фон Розен, получивший от фюрера Адольфа Гитлера 400 гектаров земли в Ленинградской области, сформировал охранный отряд из бывших военнопленных для защиты своего поместья. Румыны, итальянцы, хорваты и болгары в этом вопросе не особо отставали от немцев.
Если Германа Гота в прошлом году удивила история отряда белоэмигранта князя Мещерского, сформированного из военнопленных-добровольцев и белоэмигрантов - офицеров и дворян, участников Гражданской войны и их детей, то подвиг русского охранного отряда бывшего лейтенанта Красной армии и одновременно резидента контрразведывательной Абвергруппы-312, взявшего в плен под Ленинградом командующего окружённой 2-й Ударной большевистской армией генерала Власова, героя зимнего московского сражения, уже не звучало для Гота как сенсация. Восточные добровольцы стали обыденностью и рутиной. В этом не было ничего необычного. Если в Вермахте, СС и войсках немецких союзников служили представители почти всех народов Европы, а в финской армии даже евреи, то почему бы народам огромной большевистской тюрьмы не сделать то же самое? Поражало только их количество, но это было следствием размеров большевистской страны. К этому моменту было уже известно множество видов таких русских, украинских, белорусских и смешанных частей: батальоны ост-компани, вахт-роты и взводы, роты и колонны снабжения, строительные, инженерные, саперные, понтонные, мостостроительные роты и взводы, антипартизанские ягд-команды, егерские, охранные, пехотно-стрелковые, танковые, разведывательные взводы и роты, бронепоезда, подразделения связи, конные и кавалерийские эскадроны, пропагандистские, подразделения переводчиков, санитарные и ремонтно-восстановительные поезда, школы унтер-офицеров, учебки, подразделения ремонта танков и автотранспорта. У войск СС и Люфтваффе были свои восточные батальоны и роты. Собственными подразделениями, сформированными из коллаборационистов, располагали группы Абвера, отделы 1С - разведка немецких частей и соединений. Знакомый Готу по службе ещё в Рейхсвере начальник штаба 18-й армии в своём отделе 1С штаба 18-й армии имел русский добровольческий отряд под командованием бывшего офицера РККА, кавалера ордена Красного Знамени и другого бывшего офицера - героя финской кампании 1940 года.
При штабе командующего тылом его 4-й танковой армии были ягд-команды. Они занимались охраной захваченных складов с хлебом, отар и табунов, борьбой с саботажниками и вредителями. При каждой дивизии 4-й армии тоже были отряды по несколько тысяч человек для охраны транспорта и обозов. Точной информации о таких подразделениях в своей армии не знал ни Гот, ни Фангор. Командиры дивизий, полков и батальонов всех родов войск его армии, старались скрыть их истинное количество, чтобы не вызвать гнев своего начальства, а тем более в Берлине. Всем было хорошо известно двоякое отношение к ост-солдатам Адольфа Гитлера, не желающего делить лавры блистательных побед с какими-то русскими предателями и недочеловеками, сражающимися плечом к плечу с истинными арийцами и фольксдойчами. Командиры мудро не хотели рисковать и лишиться огромного количества рабочей силы и ценных русских военных экспертов, позволяющих экономить силы немецких солдат, и, зачастую и их жизни. Одним из таких приёмов, чтобы скрыть ”хиви”, и не дразнить гусей, было обозначение восточных подразделений именами их немецких командиров, например: "ягд-команда охотников Бишлера”, "команда Фризнера” или "батальон Хансена”. Пополнение войск Вермахта, побывавших в боях, производилось мгновенно, путём перемещения немцев с хозяйственных подразделений в боевые, заменяя их русскими, в то время, как пополнение из Германии могло прибыть только через несколько месяцев. С другой стороны, не было ни одной дивизии Вермахта или СС, чтобы хоть одно из его подразделений было сформировано из англичан. Используя приём с замещение немцев русскими, парадоксальным образом дивизии Вермахта и СС, сражаясь в тысячах километрах от Германии, пополнялись быстрее, чем советские дивизии, сражавшиеся на своей территории. Без этого, сохранять так долго пробивную силу летом 1942 года на южном фланге Восточного фронта, Вермахт не сумел бы. Питание добровольцев осуществлялось безо всяких затруднений из огромных продовольственных запасов хлеба с полей восточной Украины, Дона и Кубани урожая 1942 года и миллионов голов крупного рогатого скота, коней, коз, баранов, свиней, захваченных в ходе молниеносного наступления. Трофейного вооружения было в достатке, поношенная немецкая или светская форма тоже имелась в наличии. Одеждой убитых для снабжения своих туземных частей никогда не брезговала ни одна армия, ни на одной известной истории войне.
Плохо было то, что почти повсеместно поступают жалобы от всех подчиненных и полевой полиции, а так же бургомистров о разнузданности, излишней, показной жестокости и кровавых выступлениях против населения со стороны восточных подразделений, особенно когда дело доходило до полицейских задач по охране деревень в прифронтовой полосе и борьбы с бандами. Усмирение страны, конечно, требовала крайней жестокости, но при борьбе с партизанами, саботажниками и шпионами явно прослеживались элементы мести за старые обиды. Безо всякого интереса наблюдая, как добровольцы со знанием дела поднимают на ноги несколько сотен военнопленных и евреев около балки, криками, ударами прикладов начинают их строить, а женщины выводят из толпы детей разных возрастов и формируют их них отдельную группу, генерал-полковник продолжил разговор о своём видении роли Люфтваффе в происходящем походе на Сталинград:
— Один из любимчиков фон Рихтгофена — Ганс Рудель, летающий на Ju-87 "Stuka” чего стоит... Парню всего 25 лет, аэроклуб и соревнования по горным лыжам за плечами, а уже Рыцарский крест у него на шее от фюрера, и слава по все стране. Он ещё только родился, когда я уже и кадетский корпус окончил, и военную академию прошёл, вперемешку со службой в войсках. С 1914 года в Генштабе, даже в штабе военно-воздушных сил побывал. Кайзер Вильгельм II, слава богу, отправили меня оттуда заниматься настоящим делом в штаб 30-й пехотной дивизии Рейхсвера. Так что фон Рихтгофена и рейхсмаршала Геринга я ещё тогда знал отлично, мой дорогой Фридрих. Это же столько хвастовства и позёрства нужно иметь, чтобы так продвигаться по службе! Этот лейтенант Люфтваффе, что бежит сейчас к нам в парадной рубашке с галстуком посреди поля смертельной борьбы двух рас и мировоззрений, это в духе всех авиаторов!
— Я думаю, господин генерал-лейтенант, что будь начальник штаба Верховного Главнокомандования Вермахта Вильгельм Кейтель, и его коллега из Главного командования сухопутных сил Франц Гальдер, так же близки к Адольфу Гитлеру по партийным делам и личной дружбе, как и рейхсмаршал Герман Геринг, то и наши танкисты ходили бы здесь в парадных беретах, и прекрасно снабжались бы горючим, а не считали каждое ведро бензина утром и вечером, — ответил, согласно кивая головой, генерал-лейтенант.
— Но, клянусь своей военной удачей, если честно, этот надменный генерал-полковник фон Рихтгофен, несмотря на мой скепсис по отношению к браваде авиаторов — это легенда нашей немецкой армии. Во-первых, он двоюродный брат героя Великой войны, легенды немецкой авиации — "Красного барона" Манфреда фон Рихтгофена. Во-вторых, он в своём легионе "Кондор" первый придумал "ковровое бомбометание" и устрашил таким образом испанских коммунистов, сравняв в 1937 году их город Гернику с землей с помощью авианалёта. В апреле прошлого года его корпус уничтожил два десятка тысяч жителей Белграда, чем вывел Югославию из войны и сэкономил множество жизней немецких солдат, денег и летнего времени для нападения на Сталинскую Россию. Потом, через месяц, обеспечил победу нашего десанта на Крите. Но мне кажется, что надменный Вольфрам в разговоре просто хотел от меня побыстрее отделаться.
— Да, да, господин генерал-полковник, конечно, Вольфрам фон Рихтгофен известный авиационный эксперт. Он может рассчитывать на любые ваши комплименты. Однако практика заводить любимчиков, как это делает Гитлер по отношении к Герингу, а Геринг по отношению в фон Рихтгофену, это не тот путь, который приводит к победе германское оружие, — подражая бесстрастной интонации собеседника ответил Фангор, — это не путь к победе, это очень расслабляет.
Он с интересом наблюдал, как в пяти метрах от машины командующего армией, лейтенант люфтваффе переходит на чёткий строевой шаг. Ловко зажав под мышкой вместе с папкой бумаг свой лётный шлем, вместе со щелчком смыкаемых каблуков при последнем шаге, лейтенант поднял правую руку в нацистском приветствии и воскликнул:
— Да здравствует победа!
На вид долговязому лётчику Люфтваффе было лет двадцать, не больше. Но на загорелом лице уже были видны следы морщин, особенно вокруг глаз. Белая рубашка была мокрой от пота, и воротник имел чёрный поясок от пыли и копоти в месте перегиба. Даже узел галстука был пропитан потом.
— Лейтенант Штриттматтер из разведотдела командования люфтваффе "Дон”. Данные фоторазведки местности вдоль железной дороги в Котельниково — Абганерово, запрошенные командующим 4-й танковой армией группы армий "Б”, генерал-полковником Германом Готом! — отрапортовал лётчик, после этого резко выхватил из подмышки папку с крупными фотоснимками и протянул генерал-полковнику.
— Да здравствует... — ответил Гот неохотно, едва подняв руку в ответ на приветствие.
Его начальник штаба слегка прикоснулся пальцами к козырьку фуражки.
— Чего так долго, где вы были? — спросил лётчика Гот, — мои стопятьдесят тысяч человек должны ждать одного лётчика?
— Мой самолёт подвергся атаке русского истребителя около пункта Нижне Чирская, я едва спасся, а вот мой стрелок-наблюдатель Йохан получил пулю в грудь, и умер на месте. Меня спасла бронеспинка и удача! — ответил лётчик.
— А я думал, что у фон Рихтгофена в небе не осталось проблем над излучиной Дона, — сказал Фангор, — мы как раз обсуждали нашу авиацию с разных сторон. Вспоминали Хартмана и Руделя. Так плохо всё у нас наверху?
— Никак нет, господин генерал-лейтенант, — поспешно ответил лётчик, — просто напавший большевик был на английском истребителе "Хоукер Харрикейне”. Самолёт разработан британцами в 1936 году, имеет скорость всего лишь 400 километров час. Конечно, это не современные русские Як-1 со скоростью 600 километров в час, и вооружение у "Харрикейна" слабенькое. Однако, для нашего парасоль-моноплана "Хеншель” с неубирающимся шасси и скоростью всего 300 километров в час, с двумя слабыми пулеметами МG 15 и МG 17 с ограниченным боезапасом, "Харрикейн" был большой проблемой. Як-1 или ЛаГГ-3 нас сбили бы с первого захода, и мы бы сразу отмучились, но "Харрикейн” мучился сам и мучил нас. Когда мне утром сказали, что мы должны лететь к Салу, искать штаб 4-й танковой армии без сопровождения истребителей "Мессершмитт-109Е”, я думал, что это будет мой последний полёт в жизни. Но последним он стал для моего друга Йохана. Жалко, что нельзя послать истребитель "Мессершмидт” со снимками, из-за того, что он не сможет сесть на подготовленную поверхность как наш "Хеншель”.
— Печально, что такие устаревшие машины посылают летать днём без прикрытия. Давайте, отдадим снимки генерал-лейтенанту, как начальнику штаба армии, пусть глаза себе ломает, что там ждёт нас впереди у Абганерово, — сказал Гот, передавая не глядя снимки Фангору, — а что у вас, лейтенант, за праздник такой, почему вы в парадном кителе?
— У меня день рождения сегодня, второго августа, господин генерал-полковник. Мне исполнилось двадцать два года!
— Похвально, похвально. Откуда сами будете родом, лейтенант?
— Я из Шпремберга, что в районе Шпрее-Найсе, земля Бранденбург, господин командующий! — ответил лётчик.
— Значит, мы с вами почти земляки... Я ведь тоже восточный немец из земли Бранденбург, но только из Нойруппин, из района Пригниц, — произнёс Гот, прикрыв глаза, и непроницаемое его до этого лицо сделалось на секунду мечтательным, — были Вы в Нойруппине?
Однако, он тут же открыл глаза и продолжил говорить:
— И как вы там с сербами этими уживаетесь в своём Шпрее-Найсе? Там же их полно! Не так давно в вашем Шпрее-Найсе все таблички на улицах и дорогах были на двух языках. На немецком и на сербском. Ужас какой-то. И этих славян в самом Рейхе приходится терпеть. Мне говорили, какие-то, не помню, наши земляки, что этих сербов из Бранденбурга, призвали в Вермахт, то ли в 10-й пехотный, то ли в 12-й уланский полк. Он действовал в прошлом году под советским Белостоком. Они, вероятно, все сразу перебежали к своим русским друзьям.
— Да-да, все эти сербы, чехи и болгары, воюющие в составе наших пехотных дивизий, крайне ненадёжны. Только хорваты показывают стойкость и верность Рейху, но их слишком мало, — произнёс Фангор, дождавшись паузы в словах Гота, — но самое печальное, что все эти наши союзники глупы, а ведь именно ум делает из немца сверхчеловека.
— Да, наверное, это так...
— Процентное соотношение умных, не очень умных и глупых женщин и мужчин в Рейхе определяют в большей степени его успешность, а вовсе не ресурсы и размер, как это принято считать. То же самое касается любого коммерческого предприятия, армии, семьи. Эффект усиления взаимосвязанных факторов в достижении ещё большего результата, чем, если бы субъекты действовал в одиночку, тоже никто не отменял. В каждой точке Германского Рейха умные люди, где бы они не находились: в кочегарке, в окопе, научном институте, или на руководящем посту, расширяют возможности всего Рейха. Это напоминает человеческое тело, которое растёт, как известно не только головой-элитой, но и животом и ногами, и кишками. Что толку, если у человека будет расти только одна голова или только ноги? Такой человек обречён на гибель, это недочеловек. Стыдливо прикрытая социальным устройством, философским школами, мировоззрениями и религиями, тема взаимоотношений умных и неумных, напрямую связанная с евгеникой, расовыми теориями и доминированием расово полноценных обществ. Естественно, это не может быть однозначно воспринята англосаксонскими и французскими псевдо интеллектуалами и псевдо гуманистами. Однако, всё, что они делали во всей своей истории по отношению к колониям, ничем не отличается от сегодняшней политики Германии на востоке. Количество умных напрямую связано с качеством пищи и среды обитания, доступностью образования, уровня развития культуры, науки и техники, наличия реальных возможностей и заинтересованности обычных людей в социальном росте. Всеми силами Германии нужно увеличивать количество своих умных и уничтожать чужих. Про евгеническую тему умных и неумных нужно помнить всегда, в любом вопросе! Как можно спокойно уживаться с сербами на немецкой земле?
Лейтенант не без интереса выслушал соображения начальника штаба 4-й танковой армии, но продолжил неожиданный разговор о далёкой и прекрасной Родине.
— Я был в Нойруппин проездом. Там ещё красивый железнодорожный мост через озеро Руппинер, и речка Ланке живописная. Но у нас уже не говорят "серб”, у нас говорят "ославяненый немец”, хотя правильнее, на мой взгляд, говорить "онемеченный славянин”.
— Как Вас зовут?
— Моё имя Отто... Отто Штриттматтер!
— Да, уж, Отто, в моём Нойтруппе дивная природа, густые леса, полные дичи, синие озёра, богатые рыбой, плодородные поля, здоровые мужчины и красивые немецкие женщины...
— Что касается сербов, то я нарочно выучил serbska rеc и знаю её не плохо. Нужно знать язык своего врага и его повадки, чтобы успешно с ним бороться. Все эти славянские и еврейские ублюдки постоянно организуют в нашем тылу мятежи. Они в свое время нанесли много вреда Германии. Творили изменнические дела против немецкого народа и его культуры, а сейчас помогают всем антинемецким силам мира против Рейха. Они действуют скрыто, тайно, и жаждут мести. Поэтому их следует душить в зародыше, — сказал лейтенант, и стало видно, что его челюсти крепко сжались.
— Ах, как правильно вы всё понимаете, — воскликнул Гот, заметно оживляясь, — как правильно говорите, молодой человек!
Он покосился на снимки местности в районе станции Котельниково и к востоку от неё, которые быстро просматривал начальник штаба, принял удобную позу, облокотившись о бортик дверцы лимузина, и произнёс:
— Любой германский солдат и офицер сухопутных войск, Люфтваффе, Кригсмарине, должен быть не только бойцом в рамках обычных правил военных действий, но и должен быть основой безжалостной расовой идеологии. Любой германский солдат, это прежде всего мститель! Мститель за все эти ужасные злодеяния, причинённые германскому народу и всем этнически родственным германскому народу нациям на протяжении жизни многих поколений. Наш исторический долг освободить германский народ от азиатско-славяно-еврейской угрозы раз и навсегда! Идёт жестокая борьба непримиримых философий. С одной стороны, наше светлое германское чувство расы, чувство чести, а с другой стороны тёмный азиатский способ мышления, азиатские, примитивные инстинкты. Наша миссия — это спасения европейской культуры от нашествия азиатского варварства… Хотя... Представляю себе, если бы Адольф Гитлер выучил язык Сталина... Может быть, тогда фюрер лучше понял бы Сталина, но вряд ли от этого стал бы умнее в вопросах войны! У нас всеми этими вопросами хорошо владел командир дивизии СС генерал-майор Хёрляйн... Эти пространства угнетают меня. А бесчисленные орды! Если мы не решим с ними вопрос окончательно, то погибнем!
— Да уж, хорошо нас этот аристократ генерал-полковник Максимилиан Мария райсхфрайхер унд цу фон Вейхс обобрал... — вздохнул начальник штаба Фангор, — после 21 июля мы форсировали Дона и началось: сначала у нас Вейхс забрал для 6-й армии Паулюса танковый 24-й корпус генерала Вилибальда фрайхерра Лангермана унд Эрленкампа. Это было 23 июля... Потом безжалостно отобрали и 40-й танковый корпус генерала Лео фрайхерра Гейр фон Швеппенбурга. Их отдали группе армий "А" для наступления на Кавказ. А вчера мою любимую дивизию СС "Великая Германия” отобрал рейхсбарон для переброски под город Ржев, где сталинский генерал Жуков опять озверело пытается наступать. Не то, что мы без войск СС теперь не можем успешно наступать, но если возникнет такая же ситуация в Сталинграде, как во время танковой битвы за Воронеж, и такие же упорные городские бои, как две недели назад там же против фанатиков из войск НКВД, то без танковой дивизии СС нам будет труднее.
— Справимся... Основные силы большевиков мы перебили, теперь они нам кавказскую и степную кавалерию, как в древние времена, выставляют на пути, и архаичные бронепоезда присылают. Это уже агония сталинской системы, колосса на глиняных ногах, — ответил Гот и опять закрыл глаза, — справимся и без СС.
На сегодняшний день 2-е августа 1942 года в его 4-й танковой армии было 110 000 человек немцев и австрийцев, из них больных дизентерией, лихорадкой и тифом 5 тысяч, и легкораненых и травмированных с ограниченной пригодностью 7 тысяч, 3,5 тысячи чехов, словаков и хорватов, 15 тысяч европейцев из разных стран, добровольно присутствующих в расположении армии для ремонта, тестирования техники, торговли, организации сбора продовольствия и сырья, организации производства, сбора работников для Германии, 25 тысяч русских добровольцев "хиви” в боевых и хозяйственных частях, 6 тысяч в добровольных восточных батальонах, 15 тысяч пленных и принудительно использующихся русских. Ещё в начале года Гитлер подписал приказы о формировании национальных легионов: Кавказско-магометанского, Грузинского, Армянского и Туркестанского. Так что теперь боевым частям можно было действовать вполне открыто. В марте даже партийный апологет Розенберг указал, что политически целесообразно создавать восточные легионы из народов Дона, Кубани, Кавказа.
Высокоманёвренным ударным инструментом Германа Гота были 100 танков разных типов, начиная с лёгких и экономичных PzKpfw I до тяжёлых PzKpfw IV Ausf F2 с 75-миллеметровой пушкой KwK 40 L/43, имеющих мощные гексагеновые кумулятивные бронебойные снаряды, бронебойные подкалиберные выстрелы PzGr.40 из американского вольфрама для танковых пушек разного калибра, 7,92-миллиметровые бронебойные пули S.m.K (H) для пулемётов и карабинов. Ещё 30 танков находились в ремонте по разным, боевым и не боевым причинам: замена двигателей, ремонт вооружения, ходовой части, замена электропроводки. Не менее важным оружием были 300 бронемашин и бронетранспортёров различного типа в пехотных, сапёрных, моторизированных, артиллерийских и танковых подразделениях. Они выполняли разведывательные, охранные, боевые, транспортные задачи, обеспечивали связь. Бронемашины были разные: от Sd.Kfz.222 и четырёхосных полнопрводных Sd.Kfz.231 до Sd.Kfz.250 и Sd.Kfz.251 разных модификаций. Также имелось в общей сложности 500 мотоциклов BMW и Zundapp, 2000 велосипедов Truppenfarrad, 3 тысячи грузовиков, тягачей и автоцистерн разных марок; Оpel, Ford, Mersedes, MAN, Magirus, Газ, Tatra, Renault, Citroen. Peugeot, 5 тысяч различных конных повозок и упряжек, гурты скота.
Орудием сокрушения обороны и уничтожения укреплений и живой силы, являлись 8000 орудий и миномётов. Основу артиллерийской группировки армии Гота составляли три дивизиона 150 миллиметровых полевых гаубиц sFH18/40 со снарядами с ракетным ускорителем с дальности стрельбы до 19 километров, и четыре дивизиона 10,5 миллиметровых гаубиц IefFH18/42. Эти силы имелись помимо штатных гаубичных орудий пехотных дивизий разного калибра и дальности стрельбы. Основными миномётами были 81-миллиметровые sGrW 34 и 89/200 миллиметровые стержневые миномёты-бомбомёты. Имелись также 210-миллиметровые реактивные миномёты "Nebelwerfer 41” с фугасными и химическими боеприпасами типа иприт, адамсит и дифинилхлорарсин.
Конкурентом генерал-полковника Германа Гота в походе наперегонки к Сталинграду являлся генерал танковых войск Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс со своей 6-й полевой армией. К этому баловню судьбы, женатому на румынской аристократке Елене Розетти-Солеску, любимчику фюрера, организатору танковых войск Вермахта, соавтору плана "Барбаросса”, Герман Гот испытывал плохо скрываемую неприязнь. Аристократические замашки Паулюса смущали многих, и Готу гораздо больше импонировал простой в общении, как и он сам, трудяга, всё достигший своими стараниями, Гейнц Гудериан из семьи бюргеров, чем этот выскочка и сноб. Даже зять генерал-фельдмаршала, первого Рейхспрезидента Пауля фон Бенкендорфа унд фон Гинденбурга генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн не был таким заносчивым.
Но больше всего у Германа Гота вызывала чувство ревности та огромная и совершенная машина убийства под названием 6-я армия Вермахта, доверенная Паулюсу. В 6-я армии сейчас было почти 300 исправных танков и 30 самоходных орудий в составе 14-го танкового корпусе и 24-й танковой дивизии. Паулюс имел на довольствии 440 тысяч немцев и австрийцев, 7 тысяч хорватов и словаков, 25 тысяч иностранных вольнонаёмных европейцев, 75 тысяч "хиви”, 5 тысяч русских в составе восточных батальонов, 12 тысяч рабочих-пленных, 40 тысяч человек в структурах Люфтваффе. Итого в этой северной группировке группы армий "Б” с учётом венгров, румын и итальянцев, было 700 тысяч человек. Противостоящий этой высокотехнологичной и прекрасно организованной махине, силы Сталинградский фронта большевиков имел численностью около 350 тысяч человек, 10 тысяч солдат НКВД, 30 тысяч человек в составе ВВС, кроме того отряды ополченцев, трудовые батальоны. У генерала танковых войск Паулюса артиллерия тоже была излюбленным тараном, пробивающим всё на своём пути. Особым оружием в его руках были 40 великолепных 210 миллиметровых гаубиц Moerser 18 фирмы "Krupp”. Они имели возможность забрасывать снаряд с тротилом весом 113 килограммов на 16 километров. С ней могла соперничать только огромная советская 203-миллиметровая гаубица Б-4, которой Сталинградский фронт, на свою беду, не располагал. Этот сокрушительный артиллерийский таран дополняла группировка из трёх дивизионов 105-миллиметровых гаубиц IefFH18/42, четыре дивизиона 150-миллиметровых полевых sFH18/40, кроме штатных орудий пехотных, моторизированных и танковых дивизий. Танки Паулюсу были нужны постольку поскольку. Он мог сокрушить любого врага с помощью только артиллерийского наступления.
Вслед за 6-й армией Паулюса выдвигалась 8-я итальянская армия походным пешим порядком, не имея автотранспорта и возможности использовать железные дороги. Итальянцам предстояло занять оборону севернее 6-й армии фронтом на северо-восток, между 3-й румынкой и 2-й венгерской армиями, ненавидевшими друг друга до смерти.
Огромна орда европейцев шла с запада на восток теми же степными дорогами, по которым много раз шли восточные народы с востока в Европу: гунны в IV, авары в VI, болгары и венгры в VIII веке, половцы и монголы Батыя в XIII веке. Именно этот маршрут через большую излучину Дона и переправы через Волгу у Ахтубы, где сейчас располагался Сталинград, особенностями рельефа и гидрографии был ключевой точкой этих нашествий и миграций.
Нельзя сказать, что Герман Гот был доволен таким положением дел с распределением войск. Потеря его армией по воле фюрера 24-го танкового корпуса, 40-го танкового корпуса и механизированной дивизии СС "Великая Германия”, лишало его армию величия, всесокрушающий мощи, а также славы соединения, которое поставило жирную точку в вопросе завоевания самой плодородной части России. С другой стороны он, как профессионал с огромным, двадцатипятилетним опытом штабной работы на уровне армии, со вздохом должен был констатировать, что маршрут его движения в обход излучины Дона, где были развёрнуты главные силы Сталинградского русского фронта: 8-я, 21-я, 62-я, 65-я, 64-я, 4-я танковая и 8-я воздушная армии РККА, делали бессмысленными пребывание в составе его армии ударных танковых войск. Более того, длительный марш такого количества техники с прожорливости моторами, был пустой растратой ресурсов, в то время как у Паулюса они могли быть заняты уничтожением противника по дороге к Сталинграду. Перед Германом Готом же находились только остатки 51-й армии, недавно потерпевший сокрушительное поражение от войск генерал-фельдмаршала фон Манштейна в ходе операции "Охота на дроф”, а ещё архаичная местная кавалерия, отряды ополченцев, пограничники НКВД. В конечном итоге весь поход 4-й армии через пустоту сальских степей к Волге, был способом доставки этих 8000 стволов артиллерии с боеприпасами к Сталинграду, где эти смертоносные, ужасающее по своей совокупной мощи орудия убийства, должны были уничтожить любое количество укреплений вместе с любым количеством защитников. Если, конечно, только быстрые подразделения не захватят город до того, как туда отойдут армии советского Сталинградского фронта. Даже румынская пехота, имея такой артиллерийский таран, способна будет занять Сталинград, не говоря уже о немецких дивизиях.
Будучи первоклассным специалистом своего дела ещё со времён рейхсвера кайзеровской империи, Гот не приставлял тяжёлую артиллерию к армии, как это ошибочно делали многие кавалерийские и пехотные начальники, даже танкисты, а строил армию вокруг гаубичной артиллерии больших калибров. Пехота защищала крупнокалиберную артиллерию на земле, зенитчики и авиация перекрывали небо, противотанкисты препятствовали доступу к артиллерийским позициям танков врага, а собственные танки контратаковали противника, прорывались к его батареями, штабам, складам и местам, осуществляя окружения. Гаубичная артиллерия больших калибров своим огнём уничтожала сосредоточенные вражеские массы при подготовке и проведении ими атак, устраивала безлюдные проходы в его обороне для парохода в тылы танков, бронемашин и мотопехоты, расстреливала скопления окружённого врага, в первую очередь его артиллерию всех типов. В этом был секрет минимизации собственных и максимизации вражеских потерь: нейтрализуй вражескую артиллерию, сохрани свою, чтобы она с безопасных для себя дистанций так ослабила силы врага, чтобы задачи других родов войск стали предельно лёгкими, а значит, менее затратный. Ничего сверхъестественного, просто рациональный и экономически обоснованный подход к делу, даже если это убийство людей. Успешность любой искупительной операции, таким образом, зависела от быстрого, грамотного размещения артиллерии, ранжирование целей, снабжения боеприпасами, защиты артиллерии с воздуха и на земле. За пределами дальности тяжёлой артиллерии в дело вступала бомбардировочная авиация, поддерживала продвижение танковых и мотопехотных групп, в задачи которых было блокирование войск противника, чтобы тяжёлая артиллерия под защитой пехоты, вновь могла вступить в дело.
Потеря тяжелого вооружения приводила к тому, например, что против 21 советского орудия калибром 152 миллиметров, только в пехотных дивизиях Паулюса имелось 144 гаубицы. Под Харьковом и Миллерово у советского фронта было 300 единиц 150-миллимитровых гаубиц и гаубиц-пушек, а сейчас их осталось только 150. Это было уже избиением беззащитной пехоты. Манёвр огнём срывал любую оборону или контратаку большевиков.
Хорошо себя показывал у Паулюса и 52-й батальон истребителей танков с тремя опытным установками со 105 и 128-миллиметровыми орудиями, пробивающими любой танк на любой дистанции.
Вторым же главным козырем Паулюса после 210 миллиметровых гаубиц Moerser 18 стали новые пехотные 7,5-сантиметровые противотанковые пушки Reinmetall PaK-40, и французско-германские PaK-97/38. Они стреляли кумулятивными снарядами HL.Gr38/97 и Sprenggrarate 233/1 пробивающие броню танка КВ на дистанции 1000 метров. Теперь даже немецкая пехота могла сеять опустошение в танковых частях большевиков, вроде случившегося только что массового расстрела танков Т-34 и КВ-1 у города Калач. Теперь пехотные дивизии не зависели от зенитных 88-миилимитровок Flak 18/36 и высокой боевой выучки. Теперь КВ не мог прорваться как раньше в пехотные расположения, и утюжить их сколько вздумается. Надежды большевиков на свои современные танковые силы неожиданно потерпели фиаско...
Ощущая кожей солнечный жар и горячий, словно из духовки, степной ветер, Герман Гот с удовольствием вслушался, как будто в симфонию великого немецкого композитора Рихарда Вагнера, в гул и рёв многочисленных двигателей за своей спиной, металлический лязг сцепок и гусениц. Именно при этих словах об основах безжалостной расовой идеологии, мщении за все ужасные злодеяния, причинённые германскому народу на протяжении жизни многих поколений, русские добровольцы закончили сгонять несколько сотен евреев, пленных и захваченных подозрительных мужчин в овраг. Пулемётчики установили пулемёт MG-34 на треногий станок "Lafet 34” так, чтобы вести огонь вниз и вдоль оврага. Послышались жалобные крики мужчин и женщин, ещё не понявших, что сейчас будет происходить. Женщины в платках и нарядных летних платьях с жёлтыми повязками "Deutsche Wehrmacht” стали кричать в овраг, что всё делается для того, чтобы спрятать их от налётов сталинской авиации, а пулемёт нужен для их защиты. То, что детей отобрали, девушки объяснили тем, что их нужно поместить в отдельные палатки, для защиты от палящего солнца и пыли. Девушки говорили так убедительно, так вежливо просили, чтобы пленные, загнанные в овраг, успокоились. Ложь возымела действие, люди немного утихли, дав расстрельной команде несколько спокойных минут, чтобы пулемётчики приготовились к стрельбе.
Однако Герман Гот не понимал русской речи. Он слушал только музыку механизированных колонн, спешащих к полудню преодолеть расстояние между рекой Куберле и рекой Сал и переправится через неё по понтонному мосту, вместо взорванных большевиками при отступлении. Нужно было хотя бы наполовину сократить расстояние до передовых частей 36-го танкового полка и разведбатальона 14-й дивизии, ушедших далеко за реку Сал, и уже даже занявших Котельниково. Просохшие после нескольких подряд ужасных ночных гроз грунтовые дороги, были чудесным подарком для 4-й танковой армии.
— Честно говоря, господин Гот, политика в отношении части населения сейчас быстро меняется, — сказал Фангор, глядя на приготовления "хиви” к расстрелу пленных и евреев, — генерал-полковник Клейст, взявший Ставрополь обратился с воззванием к солдатам и офицерам своей 1-й танковой армии с требованием не посягать на честь и достоинство женщин Кавказа, уважать казачьи порядки и обычаи, традиции горцев, бережно относиться к религиозным чувствам населения, предоставить им свободу хозяйственной деятельности. С горскими народов целесообразно использовать ислама — чистые магометане являются ярыми противниками большевиков. Ислам воспитает у горцев необходимые качества для службы в наших частях. Рейхсминистр Розенберг готовил проект Восточной декларации, предполагая создать национальные комитеты отдельных народов, народные армии союзников. Он считает, что нужно ускорить восстановление частной собственности на землю, свертывать депортации, дать им участвовать в административных вопросах, дать цель, которая бы заставать их проливать кровь ради Германии.
— Клейст и Розенберг — чистоплюи, — рявкнул раздражённо Гот, — они погубят на Кавказе наши армии с такими политесами к туземцам! Мы должны действовать как русские цари, умиротворяя горцев, а не как чиновники МИДа! На совещании в штабе группы армий «Юг» 1 июля Гитлер сказал, что если мы не получим нефть Майкопа и Грозного, придётся ликвидировать войну, вот о чём нужно думать, а не о сельхозрайонах!
— Тут не всё так просто...
Глава 8. Гудящая сальская степь
Батальон дальневосточников упрямо шёл сквозь толпы беженцев по грунтовой дороге вдоль Курмоярского Аксая. Кто-то за спиной красноармейца Петрюка не выдержал и сипло крикнул тоскливо поющим казахам, повернувшись назад:
— Братцы казахи, родные, не тяните душу, не тяните, и без вас жуть как муторно!
Казахи то ли поняли, то ли допели, что хотели до конца, однако они умолкли.
Опять все некоторое время шли молча.
— Не то вы поёте, товарищи солдаты, не то! — сказал старшина Березуев с укоризной, — а ну-ка, песенники, запевай песню авиаторов "Всё выше и выше!” Давай, москвич, ты же у нас голосистый!
Пётр Надеждин не мог не запеть. Быть запевалой роты, чувствовать, как вслушиваются сотни человек в твой голос, готовые повторить последнюю строчку куплета или грянуть припев, соизмеряя сильную долю мелодии со строевым шагом левой ноги, было для него удовольствием. Прохождение торжественным маршем, смотр строевой песни, праздники и походы во время комплектования и обучения дивизии в Славянке, были радостными событиями. Обычно глухой его голос, при пении наполнялся воздухом здоровых лёгких, обретал силу высокого баритона и окрашивался звонкими нотками. Усталость как всегда сама собой отступила, и он бодро запел любимый большинством марш авиаторов:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца пламенный мотор!
Припев подхватили не все, кто-то просто шевелили губами, но всё-таки он прозвучал, пусть не в ногу, пусть нестройно, не попадая в ноты, но достаточно мощно:
Всё выше, выше и выше,
Стремим мы полёт наших птиц.
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Березуев невольно заулыбался, вспомнив, как во время прохождения маршем во время церемонии отправки на фронт, дивизия проходила, чеканя шаг, мимо трибуны командующего Забайкальским фронтом и секретаря приморского обкома партии. Командир первого взвода их роты, младший лейтенант Милованов сделал равнение на трибуну, повернув голову, взял под козырёк, и не видя больше дороги, отклонился от оси движения роты. Затем он споткнулся о бордюр плаца и упал прямо в дождевую лужу. Никто из солдат и глазом не моргнул, рота не дрогнула, прошла красиво и чётко. Зато женщины из конторы шефского лесхоза и артистки из Хабаровска, стоявшие на трибуне, смеялись над комическим происшествием от души.
Мир от марша стал чуточку бодрее, веселее, но совсем ненадолго...
В небе постепенно вырос гул, превратился в натруженный рёв самолётных моторов. Надеждин перестал петь ещё до того, как старшина махнул ему рукой. Все, кто был на дороге, закрутили головами в разные стороны, ища глазами приближающиеся самолеты. В глазах многих людей появился страх: "Неужели началось и с нами?"
Но нет, это были свои самолёты. Приближаясь с северо-востока, со стороны станции Абганерово, штурмовики Ил-2 шли тремя звеньями. Два звена блестели новой заводской краской, сияли огромными красными звёздами на крыльях. Демонстрируя фугасные бомбы ФАБ-100 на наружной подвеске, они низко и грозно прошли над колонной. Замыкающая тройка самолётов свежей краской не сияла. На их крыльях и фюзеляжах виднелись заплаты и дыры. На одном ИЛ-2 была хорошо различима размашистая надпись белой краской: "Гроза". У другого штурмовика было не убрано одно шасси. Он так и летел, как утка с подбитой лапой. Если бы можно было посмотреть против ослепляющего солнца, то в той стороне, где был Дон, высоко-высоко, можно было бы увидеть, маленькие точки истребителей. Из-за расстояний казалось, что они двигались очень медленно, поднимаясь, опускаясь, делая петли, бочки и горки. Там шёл воздушный бой. Очень высоко. Его звук до земли почти не доходил. В стороне от них кружил высоко в небе одиночный самолёт-разведчик немцев Fw 189. Советские штурмовики уносили свои прыгающие по земле тени к ровной, словно, кто-то начертил карандашом, насыпи железной дороги Тихорецк-Котельниково-Сталинград. До железной отсюда было дороги было километров двадцать по прямой, может меньше. В колеблющемся, плавающем воздухе можно было легко ошибиться. Невольно пригнувшись под пролетающими самолётами люди распрямились, лошади перестали мотать головами, и пошли ровнее.
Старшина сделал глоток воды из фляги, и сказал, удовлетворённо оглядывая небо от края до края:
— Мощь советская пошла на немецкого и румынского фашиста! — на его рябом лице, под щёткой коротких усов, скользнула тень злорадной улыбки.
Мимо строя роты, из хвоста колонны в голову, прогарцевал всадник в форме батальонного комиссара. Большая звезда на его левом рукаве была хорошо видна, потому что он картинно высоко держал локоть, удерживая поводья лошади.
Ремешок его фуражки был опущен под подбородок, новая гимнастерка выглажена, синие командирские галифе бодро топорщились в стороны, хлыстик был элегантно отставлен мизинцем, а на хромовых сапогах поблескивали стальные шпоры. Он нарочито небрежно держался в седле, как бы давая понять окружающим, что в пехоту из кавалерии он попал абсолютно случайно и только из-за необходимости переносит общество увальней. На левом боку у него, в доказательство этому, красовалась кавалерийская шашка с жёлтым прибором.
Комиссар весь был обвешан снаряжением: сумка, планшет, фонарик, ракетница в холщовой кобуре, пистолет ТТ в кобуре, фляга, подсумок для автоматных дисков, автомат ППД. "Медаль XX лет РККА" виднелась из-под ремней, пересекающих гимнастёрку, и дополняла его воинственный вид.
За ним, нелепо подпрыгивая в седле, тащился начальник штаба батальона — майор с узким и озабоченным лицом. У него не было автомата и шашки, а в петлицах шпалы были не защитного, а обычного рубинового цвета, эмблемы были пехотные — скрещенные винтовки.
Когда всадники поравнялись с ротой Надеждина, Гецкина и Петрюка, тот же сиплый голос, что недавно обращался к казахам, как бы невзначай, но громко произнёс:
— Пылим, да пылим, а привала нет и нет. Ноги по колено постирали, водички обещали подбросить, и отойти по нужде не получается, терпим неприлично, а воевать давай!
Несколько голосов заворчали в поддержку.
— Вообще положено по уставу пехоты больше десяти километров батальон на машинах перевозить. Что мы, как отсталые капиталистические страны запада... — сказал ещё чей-то голос сзади.
Батальонный комиссар дёрнулся, словно пулей задетый. Как ответственный командир, он никак не мог проехать мимо такого и решительно натянул поводья. Он громко спросил, обращаясь сразу ко всем, привстав на стременах:
— У кого что стёрлось? Обратно хотите? В тылу отсиживаться, пока страна кровью истекает? Вы у меня эти штучки бросите! Ещё ни одного выстрела по врагу не сделали, а уже... Туда же... Я позавчерашний приказ N 227 вам зачитывал! Там жёстко про эти разговорчики написано! К стенке ставить, и всех делов, по приговору военного трибунала дивизии, по закону военного времени! Не для того вас советская Родина-мать обмундировывала и вооружала, чтоб вы ныли!
— Так что же, теперь и не облегчаться, раз она вооружила, а мы не сделали? — вновь раздался над понуро бредущей ротой злой голос.
— Стоп! Кто сказал? — несмотря на пыль, стало видно, как лицо комиссара налилось кровью от гнева и крика, — что, балагур, под трибунал просишься? Сукин сын, ты с кем и как разговариваешь в строю? Что за пораженческая агитация? А ну-ка, выйти из строя кто это говорит?
Бойцы, однако, продолжили монотонно брести мимо. Несмотря на свою молодость, за десять часов непрерывного марша они так вымотались, что многие едва держались на ногах. Только некоторые из них с опаской посматривали то в небо, то на комиссара.
— Может не надо сейчас, Виктор Петрович... — наклоняясь вперёд в седле, осторожно сказал начштаба.
— Что-о-о?! Ну и настрой в вашем батальоне... Рота стой! Командир роты где? Ко мне его!
— Виктор Петрович, командир второй роты потёр ногу и едет с противотанковой ротой. Они его там на зарядный ящик посадили, вы же знаете... — наклоняется ещё дальше вперёд, сказал майор.
— Ну-ну, командир роты не умеет портянки наматывать. Чего тогда ждать от бойцов! Одно слово — пехота... Но это так не пройдет... Кто за него? Замкомроты ко мне! Я их под трибунал всех отдам!
Cуд по законам военного времени — это "тройка” — три судьи без участия защитников и обжалования приговоров. Военное командование могло приостановить исполнение приговора с уведомлением председателя Военной коллегии и Главному военному прокурору. Если те не накладывали "вето", то приговор приводился в исполнение. Остальные приговоры вступали в силу немедленно, приводились в исполнение сразу. За первые шесть катастрофических месяцев войны трибуналами было осуждено 100 000 военнослужащих РККА и гражданских лиц, из них расстреляно 31 000, осуждено к лишению свободы 59 000, для 35 000 применена отсрочка исполнения приговора до окончания войны. На массовое предательство и трусость первого года войны, страна ответила массовыми репрессиями — к концу июля 1942 года было арестовано только высших командиров 110 — один маршал, 75 генералов, 6 адмиралов, командиры дивизий и высшие комиссары и 34 генерала и 10 комдивов расстреляны. Деморализующее поведение командного состава армии — уход с фронта под предлогом сопровождения семейств, групповое бегство военных сеяло панику в тылу и войсках. В течение первого года войны бичём армии было дезертирстве с поля боя, самострелы, самовольные расстрелы подчинённых — только на Юго-Западном фронте за первый месяц войны за подобные преступления осуждено военным трибуналом 627, расстреляно 411. Действия трибуналов действовало и в отношении распространения ложных слухов, самовольный уход с работы военных предприятий, преступления народных ополченцев, работников транспорта, бойцов истребительных батальонов. Законы государств при подготовке к войне или во время войны — это законы смерти, поскольку сама война — это попрание законов гуманизма. Таковы были и решения командующих фронтами и армиями, Военных советов и трибуналов о расстрелах за отход с линии обороны без приказа командиров дивизий, полков, батальонов и даже рядовых, но не будь их, не будь приказа N 270 Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 года Москва была бы захвачена. В июне прошлого года право суда получили командиры и политработники, в ноября это право получило Особое совещание при НКВД. Только что опубликованный приказ N 227 имел такой же смысл и значение...
Тем временем, растянувшаяся при ходьбе, рота подобралась, даже сгрудилась к первой, остановившейся шеренге. Многие, и прежде всего бойцы, несущие стволы, станины и щитки пулемётов "Максим", ящики с минами, резиновые ёмкости с водой, стали опускать тяжёлую ношу на дорогу, садиться прямо в пыль. Куда придётся садиться стали и другие красноармейца, несмотря на пассивное сопротивление сержантов.
В роте казахов решили, что скомандовали долгожданный привал, и там начали разбредаться от дороги вправо и влево, справляя нужду, не обращая внимания на окружающих их женщин-беженцев и детей.
Старшина переложил флягу в левую руку, подошёл к всадникам, чётко приставил правую ногу при последнем шаге и козырнул со словами:
— Товарищ комиссар батальона, докладываю: заместитель командира роты младший лейтенант Певчев в составе двух повозок собирает отставших по приказанию начальника штаба майора Нефёдова.
— Ты приказал? — комиссар полка недоумённо повернулся к начштаба, — ты приказал отставших собирать? У нас что, ещё и отставшие есть? Или дезертиры?
Майор неопределённо кивнул.
— Да, не зря меня комдив к вашему батальону прикомандировал ещё в Сталинграде, мягкотелое тут разгильдяйство, товарищ Нефёдов! — сказал на это комиссар, внешне очень похожий на актёра Бабочкина в кинофильме "Чапаев", и кинематографично покачал головой, — старшина, ты разберись, кто сейчас завёл пораженческие разговоры и доложи мне. Ясно?
— Так точно! — бодро ответил старшина, придав лицу строгое выражение.
— Фамилия как?
— Кого фамилия, товарищ полковой комиссар? — переспросил старшина, стараясь не смотреть на налитый кровью глаз лошади прямо перед собой.
— Кого? Ну не мерина моего! Твоя фамилия как?
— Березуев.
— Ах, да-да, халхинголец, ты же с японскими самураями сражался, помогал братскому монгольскому народу.
— Да так себе, товарищ комиссар, в побоище на Баян-Цагане только и пострелял в 149-м у майора Ремизова. Там сотни наших и самурайских танков и сотни самолётов сразу на горе бились, убитые в три слоя лежали повсюду, поэтому особо не повоевать было...
— Вот-вот, ты же обстрелянный герой войны, Березуев, а такой бардак в роте! Разберись... А кто у вас командир первого взвода?
— Младший лейтенант Милованов.
— Тоже где-нибудь лазает и нет в его в строю?
— Никак нет, вон он стоит, — ответил старшина и указал кивком головы на невысокого юношу с испуганными глазами, тонкой шеей и одним кубиком в петлице, почему-то стоящим сейчас среди рядовых.
Юноша сделал вперёд несколько неуверенных шагов, остановился, приложил руку к зелёной звёздочке на пыльной пилотке и начал говорить:
— Товарищ коми...
— Что у вас во взводе происходит? — грозно спросил его комиссар, резко перебивая, — почему все сидят уже на заднице, была команда?
— Никак нет!
— А известно тебе, младший лейтенант, что к восемнадцати ноль-ноль, батальон должен собраться к хутору Караичев, развернуться в боевое положение и приступить к выдвижению на рубеж положенного участка обороны, установив связь с правофланговым нашим батальоном? Известно? Хорошо! Так какого хрена вы здесь боевой приказ срываешь?
— Это не мы, товарищ комиссар, вроде как вы колонну остановили... — испуганно пробормотал Милованов и, казалось, даже вжал голову в плечи.
— Так это я бардак устраиваю? — не то младшему лейтенанту, не то себе сказал комиссар, оглядывая остановившуюся, потерявшую форму колонну, — думаете, комбат уехал вперёд и всё, кончилась дисциплина? Управы на вас не найти?
Из рокота удаляющихся штурмовиков возник резкий треск двухтактного двигателя мотоцикла: прыгая по кочкам, объезжая бредущих беженцев, в голову колонны пропылил старенький ленинградский мотоцикл Л-300 с коляской.
В коляске, подпрыгивая и качаясь из стороны в сторону, сидел лейтенант в кожаном мотоциклетном шлеме и почти белой от пыли гимнастёрке. Одна его рука была забинтована, другой он едва держался за дугу на кузове коляски. Рукава у манжет были порваны, воротник был мокрый от пота и крови. Водитель мотоцикла, пожилой мужчина в чёрной от гари, потной рубашке, в штанах, заправленных в сапоги, увидев майора, направил мотоцикл к нему. Он даже не обратил внимания на предостерегающий жест военного и движение его руки к кобуре с пистолетом. Напряжённость прифронтовой полосы, слухи и правда о немецких диверсантах и парашютистах, научили советских командиров ценой гибели товарищей бдительности после первого года войны с коварным и наглым врагом. Наблюдая пустое пространство, не занятое советскими войсковыми частями, а только потоки дезертиров и беженцев, комиссар, комбат и начштаба авангарда дивизии догадывались о ценности своего батальона перед лицом приближающегося, по всем признакам, фронта. Интенсивная стрельба на станции утром, взрывы и пожары там говорили, что был большой бой их полка с прорвавшимся противником, хотя, согласно данным, полученным штабом дивизии позавчера в Абганерово, противник должен был находиться за 200 километров юго-западнее. Не то парашютисты и диверсанты, не то разведка немцев или румын, прорвавшаяся из Цимлянской с Дона оказалась в Котельниково. То, что над станцией и за ней в воздухе вились вражеские бомбардировщики, говорило об организованной там советской обороне. Свои штурмовики, идущие туда же, не оставляли сомнений в наличии там крупных сил противника.
— Командир, мы к тебе! — сипло крикнул мотоциклист, останавливаясь, — погоди, держи своего коня!
— Кто такие? — спросил майор, стараясь узнать лейтенанта под мотоциклетными очками и кожаным шлемом, — ну-ка, старшина, бери их на мушку!
— Стой, руки вверх! — рявкнул старшина.
Он сделал шаг к мотоциклу, поворачивая вперёд дуло ППШ-41 и снимая его с предохранителя.
— Петрюк, Надеждин и Гецкин, арестуйте быстро этих двоих! — приказал он.
— Есть! — нестройно ответили бойцы, опуская на траву свою дополнительную поклажу: сухпайки и кабель.
Они двинулись к мотоциклу вытянув вперёд руки, намереваясь схватить незнакомцев. Вид у них был озабоченный, но в глазах мелькало веселье, словно дети собирались хватать друзей при игре в безобидные салочки и забавляться.
Весь батальон тем временем остановился. Красноармейцы стали разбредаться и садиться и ложиться на траву. Решив, что объявлен долгожданный привал, многие падали на землю даже не сняв ранцы и оружие с плеч. Они как убитые застывали без движения, закрыв глаза локтями от палящего солнца.
— Я Кочубеев, начальник мехчасти паровозного депо, привёз вашего командира по приказу вашего полковника со станции Котельниково, — устало сказал мужчина, покорно давая себя схватить за одежду, — полковник был ранен, настаивал сильно, грозил пистолетом и выстрелил даже в воздух.
— Лейтенант весь в крови, он изранен сильно! Тут на полу много крови! — воскликнул Зуся, — помогите его вытащить, ребята!
Несколько солдат из роты бросились на помощь. Комиссар и начштаба стали слезать с лошадей. Лейтенанта вытащили из коляски и стало видно, что его ноги замотаны кое-как кровавым тряпьём, гимнастёрка и галифе изодрана, везде проступает кровь, а очки прилипли к лицу, покрытому коркой из пыли, сажи и сукровицы. От лейтенанта сильно пахло водкой, порохом.
Старшина опустил автомат и стал помогать укладывать стонущего раненого на землю. Он спросил:
— Ты откуда, лейтенант?
— Я командир второй роты 760-го полка вашей 208-й дивизии лейтенант Грицин... Мне велел вас найти командир полка подполковник Метляев и передать приказ комдива, чтобы ваш батальон отходил окружным путём к станции Курмоярской для соединения с сапёрами и связистами дивизии у станции Гремячей, — едва разомкнув сухие, покрытые коркой губы, почти шёпотом проговорил лейтенант, — приказ дивизии об обороне у Ремонтной, где вы левофланговые, и у станицы Цимлянской, он отменяет... Там вдоль всей железной дороги уже нем... Немцы и румыны, и в Котельниково тоже...
— Как и в Котельниково тоже? Погоди, лейтенант! — цепенея от услышанного, переспросил комиссар, — мы же по железной дороге должны снабжение получать, пополнение и вывозить раненых? Нам вслед должны идти на Ремонтную и к Цимлянской 126-я и 422-я дивизии из нашей 64-й армии для образования сплошного фронта! Другой железной дороги здесь нет, а по степным тропам много не находишь!
Лейтенант хотел было что-то сказать, но видимо боль накрыла его сознание, и он только слабо застонал в ответ. Поднесённая к его губам фляга большую часть воды пролила на его щёки и шею, оставив чёрные потёки.
— После того, как ваш батальон выгрузился ночью из первого эшелона и ушёл со станции, чтобы не мешать разгрузки других батальонов и имущества, ближе к утру из-за складов появились немецкие мотоциклисты и бронемашины. Они сразу открыли пулемётный огонь по вагонам, сходням и вокзалу, — немного погодя, словно дождавшись перерыва между приступами боли, стал говорить раненый, — из винтовок мы едва отогнали мотоциклов с пулемётами на колясках, а броневики не смогли, и тут появились их танки...
— И что? — майор, опустился на одно колено и сделал попытку сдвинуть с глаз лейтенанта очки.
— Больно очень, не надо! — умоляюще прошептал Грицин, — с кожей отходит ожог...
— Санитары! — закричал зычно Березуев, — санитаров сюда живо!
Гулко топая растоптанными ботинками, подбежали четверо санитаров из первой роты: все как на подбор большого роста и широкоплечие. Они стали осматривать лейтенанта, расстёгивая, разрезая и разрывая гимнастерку, разматывая самодельный бинт. Постепенно их лица вытягивались. Один из них опустил бессильно руки, а другие переглянулись.
— У него столько осколочных ран от бомб, снарядов, щебня и щепы, а ещё ожоги, так что сепсис, заражение крови неизбежно, — сказал санитар негромко.
— Они расстреляли прямо в вагонах и на перроне, как на стрельбище оба батальона вашего 435-го полка, зенитчиков и химзащиту... На станцию в это время въезжал второй эшелон 576-го полка, разведроты и химиков... Немцы обстреляли его сразу из танковых пушек... Ребята частично выгрузились около склада угля и приняли бой, но потом стали разбегаться по улицам, огородам и в степь, а те их ловили и убивали как зайцев...
Лейтенант замолчал и опять стал пережидать нахлынувшую невыносимую боль во всём теле. Зубы его хрустели от напряжения и судорог. Дыхание то почти останавливалось то делалось сильным и резким.
— Расходитесь все! — крикнул начшаба красноармейцам, обступившим мотоцикл, — кругом, шагом марш, Милованов, отведи всех за машины!
— Под утро только появился полковник Воскобойников на машинах со штабом и сапёрами, когда танки и бронемашины ушли, — продолжил лейтенант страшный рассказ, — полковник сказал, что третий батальон 760-го полка прямо в вагонах немцы разбомбили у разъезда Курмоярского полностью, сам он догнал на машине в степи у Гремячей несколько частей дивизии, и комиссар дивизии Малофеев там был, пятый эшелон со стрелками у Гремячей накрыло бомбами. Шестой эшелон у Чилеково уничтожен... Два эшелона с нашими боеприпасами взлетели на воздух там же... У станции Гремячей есть теперь примерно два батальона 578-го и 760-го полка, артдивизион, противовоздушный дивизион, неполная батарея полковых пушек... Вам нужно идти туда...
— Хорошо, что противотанковая артиллерия была равномерно частями разделена между эшелонами, у нас хотя бы две пушки есть, а то... — сказал Нефёдов, заметно бледнея, — но что-то не вериться мне в такое побоище!
— Письменный приказ есть? — спросил лейтенанта комиссар.
— Нет...
— Если фашисты наскочили на станцию вчера ночью, то могут наскочить и сегодня ещё раз, когда мы там будем проходить, если вернёмся той же дорогой. Пока будем идти туда колонной, нас в колонне мотоциклисты, бронемашины, бомбаодировщики застанут врасплох и расстреляют как толпу. Мы даже разбежаться не успеем толком! Нельзя возвращаться в Котельниково, нужно идти другой дорогой, через Пимено-Черни или в степь южнее, — сказал Березуев, — я в училищах не обучился, но на учениях в Славянке мы отрабатывали действия против механизированного врага и конницы. Зуся с Надеждиным таскали макет танка из досок... Там же было сказано и показано, что нельзя передвигаться в маршевых колоннах в зоне действия танков, бронемашин или конницы. Нужно занимать оборону или отходить для соединения с главными силами, в боевом порядке выходить из района действия танков, а не через неё!
— Так мы чего, одни теперь южнее Котельниково? — моргая глазами, спросил Милованов.
— Одни мы и южнее, и восточнее Котельниково, — хмуро сказал начштаба, — если он не врёт.
— Не могу я больше терпеть боль, просто устал я, братцы, простите... — стал шептать лейтенант, — мама, прости меня пожалуйста, что не слушался тебя, что убегал на танцы... мама, мама, деньги-то как же, мама...
Он ещё что-то шептал, когда его тело уже полностью обмякло на руках потрясённых Надеждина и Гецкина. Петрюк со слезами на глазах пытался ему краем пилотки аккуратно протереть зачем-то стёкла очков мотоциклетного шлема. Санитар прилежно отгонял мух.
Наконец лейтенант замолчал. Грудь его перестала тяжело вздыматься. Прекратилось мелкое дрожание чёрных пальцев с обломанными ногтями.
— Теперь не узнать до конца правду, — сказал один из санитаров, — он умер!
— Погибла наша дивизия, такая сила за один день пропала, четырнадцать тысяч молодых бойцов со всем вооружением! — прошептал Нефёдов, — в Древнем Риме это было бы почти четыре полных легиона, как же так вышло?
— Ты же слышал есть ещё два батальона у Гремячего и мы ещё есть! — ответил ему комиссар, привычно бодрясь.
— Итого три тысячи из четырнадцати всего осталось за день и без боя!
— Почему всё-таки так случилось, почему дивизию атаковали с земли и с воздуха ещё в эшелонах? Предательство? Вредители?
— Мы этого проверять не сможем, рации у нас нет, телефон ближайший был на станции, — заключил начштаба, — нужно догнать разведку и сообщить об этом деле комбату.
— Когда второй ваш эшелон стал втягиваться на станцию, первый же снаряд из танка попал в паровоз и топка взорвалась, убив поездную бригаду... — снова заговорил железнодорожник, затягиваясь уже второй по счёту папиросой, — и пока поезд катился неуправляемо по путям, мотоциклисты и броневики расстреливали через борта вагонов наших пареньков внутри, а пареньки старались выпрыгнуть на пути, но как назло двери всех вагонов были со стороны немцев. Кровь лилась на шпалы из вагонов как вода. Все растерялись и мало кто стрелял в ответ. Ваш первый эшелон, прибывший ночью, почти разгрузился уже: по мосткам вывели лошадей, кухни, возы и орудия, красноармейцы сидели прямо на улицах около станции, на перроне, винтовки стояли в пирамидах. Раздавали кашу и чай, когда всё началось. Была общая растерянность и замешательство, наверно никто так войну себе не представлял. Начали метаться бестолково, кто-то даже поднимал руки вверх, но немцы не прекращали стрелять, сбивая людей пулями как палкой головы подсолнухов сбивают. Так всё больше в суете без толку и бегали, и падали под пулями. Там у нас тысячи беженцев с весны ещё скапливались на станции и всё Котельниково забили. Никак мы не могли всех беженцев отправить, потому что они всё прибывали и прибывали. Везде беженцы и эвакуированные были, на улицах, в садах и рядом в парке отдыха. Поэтому сразу немецких мотоциклистов не и заметили в толпе, среди машин, телег, мотоциклов и велосипедов. Они подошли со стороны улицы Ленина и храма Троицы. По солдатам немцы начали стрелять прямо вдоль улиц из пулемётов, из толпы и сквозь неё, как будто людей пред ними живых и не было вовсе. Началась страшная давка, люди лезли по людям, обезумев совсем... Стоял такой крик и плач, что я никогда представить себе не мог, что так толпа может кричать, как одно живое существо будто... Бойцы наши боялись даже сначала стрелять, чтобы не попасть по гражданским. А потом танки стали выходить к станции на пути через огороды Садовой улицы. Они ехали по станции прямо по телам убитых и раненых бойцов, по гражданским, женщинам и детям вперемешку. Было будто слышно, как трещат кости и лопаются тела, хотя, наверное из-за рёва двигателей ничего этого слышно не было, просто казалось так...
— Так и есть! Фашисты не с Красной Армией воюют, они против всего населения нашего воюют! — прервал его комиссар, плотно сжимая губы так, что вокруг рта появилось множество складок, — это товарищ Сталин сказал ещё на празднике 24-х летия Великого Октября в прошлом году, что гитлеровцы воюют против всех народов нашей страны.
— Вот звери! — тихо сказал Петрюк, — сколько раз увижу, столько раз их убью!
— Никто не должен рассказывать бойцами батальона и артиллеристам про разгром полков дивизии, что мы тут одни остались с нашим батальоном, может быть лейтенант ошибался, — сказал комиссар, поднимая на стоящих над умершим лейтенантом злые глаза.
Красноармейцы молчали. Теперь у мотоцикла собрался не только первая рота, но и молодые бойцы других рот, частично артиллеристы и сапёры. Известие о том, что на станции произошёл жестокий бой, как степной пожар воспламеняет сухую траву весной, облетело весь батальон. Это был первый бой их дивизии, и похоже, крайне неудачный. Некоторые беженцы, привлечённые суетой, тоже стали подходить ближе, вытягивая шеи, привстав на цыпочки, чтобы лучше видеть. Их интересовало прежде всего то, где сейчас немцы, где взять воду и еду, можно ли получить место в машине или на подводе, и сколько это стоит.
Комиссар сдвинул на бок автомат, вынул из кобуры ТТ. Показывая его санитарам и красноармейцам роты Березуева и Милованова, проговорил:
— Кто рот откроет про гибель наших батальонов в Котельниково, я лично пристрелю как собаку-паникёра! Здесь за всем кроется явно какая-то измена и вредительство! Понятно вам? А ты, ремонтник, больше ни слова об этом!
— Измена и вредительство! — повторили несколько голосов.
Комиссар сделал шаг и, глядя снизу вверх в глаза высокорослого санитара, упёр дуло пистолета ему в щёку, да так, что у того кожа съехала вверх, обнажая зубы.
— Понятно тебе?
— Так точно, понятно, товарищ батальонный комиссар, никому ни слова! — боясь пошевельнуться ответил санитар.
— Так точно! — ответили все нестройно, — понятно!
— Надо комбату доложить, — сказал начштаба, — комбат с ординарцем и тремя бойцами поехал вперёд, разведать как лучше подойти к Пимено-Черни, чтобы не идти в толпе беженцев и обойти глубокие балки.
— Правильно! — ответил комиссар, поигрывая пистолетом и явно не желая прятать его в кобуру, словно ища повода пустить его в дело, — надо срочно доложить!
— Это всегда очень и очень плохо, когда не обстрелянному человеку приходится оказываться перед лицом врага, находясь ещё полностью под воздействием гражданской морали, связанной с запретом убийства, — сказал, ни к кому особенно не обращаясь, начштаба, — каждому нужно какое-то время, чтобы ожесточится, снять с себя привычное ограничение на убийство человека, немецкого рабочего или румынского крестьянина, перейти в военную реальность смерти и крови, беспощадно убивать и убивать, не моргнув глазом.
— Ну что, ожесточились вы? — спросил комиссар, исподлобья обводя взглядом бойцов, — ну-ка, подсобите!
Он растопырил локти, показывая Надеждину и Петрюку глазами на мотоциклетную коляску. Неведомым образом они поняли, что он хотел, и, подхватив его под локти, помогли подняться на коляску. Комиссар, встав на ней, как на трибуне, начал говорить сильным, хрипловатым голосом:
— Товарищи бойцы, командиры, коммунисты и комсомольцы! Наши однополчане лежат сейчас мёртвые там, на станции Котельниково, раздавленные гусеницами фашистских танков, а живые ведут жестокий бой с немцами и румынами! — он резко повернулся, вытягивая руку в направлении Котельниково, — нам надо забыть, товарищи, про пролетарскую солидарность с трудовым народом Германии! Нет больше народа Карла Либкнехта, Клары Цеткин и Розы Люксембург, нет Эрнста Тельмана и коммунистических отрядов "Спартака”, борющийся за счастье трудового народа Германии. Трудовой народ Германии сделал для себя другой выбор! Теперь вместо них есть звери и нелюди, палачи-фашисты, которых надо убивать как бешеных собак! Под руководство нашей родной коммунистической партии большевиков-ленинцев, товарища Иосифа Виссарионовича Сталина, мы их победим, как бы не были они сильны и подлы! Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!
Через головы собравшихся было видно, что бойцы батальона, не участвующие в импровизированном митинге, окончательно разбрелись, смешавшись с толпой беженцев. Кто-то уже дремал, положив на лицо каску, кто-то шарил в сумках и ранцах, разыскивая сухари или консервы, кто-то закуривал - к удовольствию курильщиков, в отличие от Вермахта, с табаком в РККА был порядок. Среди красноармейцев, обходя их, смешиваясь с ними, запросто двигались гражданские: женщины с детьми, старики, подростки с тюками, велосипедами, тележками, чемоданами, детскими колясками, используемыми для перевозки вещей.
Комиссар скрипнул зубами, снова заиграл пистолетом, собираясь с духом, чтобы обрушить на военнослужащих то ли команды для наведения порядка, то ли отборную брань.
И тут начштаба схватил комиссара за рукав, и потащил вниз с коляски. Он повернулся лицом на юг, сощурился, набрал в легкие липкий, горячий воздух, но чей-то срывающийся, истошный крик опередил его:
— Во-о-озду-ух!
Комиссар скрипнул зубами, спрыгнул на траву.
— Во-о-озду-ух! Ложи-и-и-ись... — повторился многоголосый крик сквозь нарастающий гул моторов.
Силуэты самолётов, поблескивая на солнце стёклами кабин как зеркалами, стремительно увеличились в размерах. Во все стороны от них клубились облака поднятой потоком воздуха пыли. Самолёты шли рассыпанным строем с юго-запада, со стороны Котельниково на высоте всего пяти или десяти метров над землёй, словно собирались вот-вот садиться. Натужный гул перегретых моторов превратился в рёв.
Бесформенная уже и так толпа беженцев, их платки, кепки, панамы, шляпы и шляпки, кули, рюкзаки, разноцветные чемоданы и котомки моментально стали раскатываться в разные стороны, как горох, рассыпанный по полу.
Однако многие беженцы просто с любопытством подняли головы, щурясь на солнце, прикладывая ко лбам ладони как козырьки. Постоянный гул в небе и пролёт над самыми головами разных самолётов, связных, гражданских и военных во время их пути по сальским степям к Аксаю Курмояровскому стал достаточно привычным. Только люди, попавшие под бомбёжку ещё во время бегства из Белоруссии, Прибалтики и Украины понимали, что может произойти уже всего через несколько мгновений. Эти люди побежали в сторону от дороги, так же, как и красноармейцы, но не бросая однако чемоданы и тележки с вещами.
Они уже видели раньше и знали, что немцы могут сейчас уничтожить всех на дороге вместе со скотом, если имеют в люках кассетные бомбы дистанционного минирования — осколочные миниатюрные бомбы SD-2 — "Spreng Dickenwend-2 Schmetterling”. Эти производные американских кредитов и технологи вкупе с германским гением убийства, могли взрываться в воздухе, или спустя определённое время, или при касании бомбы, лежащей на земле. Эти 2-х килограммовые бомбы могли укладываться в кассеты по 144 штуки в бомбе АВ-250-2. Крохотные, размером с дробину, но убийственные осколки от каждой маленькой бомбы разлетались на 12 метров. На земле образовывалось подобие ковровых дорожек, которые гарантированно поражали стоящие самолеты, автотранспорт, не спрятавшиеся в укрытиях людей, животных. Впервые это адское оружие массового убийства и уродования людей немцы применили против Польши для уничтожения самолётов на аэродромах, людей в пехотных и кавалерийских колоннах, для помехи в использовании местности и работы санитаров. Парадоксальным образом немцы считали негуманным применение против себя американскими солдатами даже помповых ружей-дробовиков в 1918 году, и требовали их запрета через международные организации, как негуманное оружие — отрыв конечностей, разнос готовы, огромные смертельные раны торса и живота, грозясь не брать в плен солдат с дробовиками Winchester M1897 "Trench”.
С 22 июня 1941 года, неожиданно для советских людей, гитлеровцы стали варварски истреблять колонны красноармейцев, беженцев и эвакуированных такими кассетными боеприпасами. Настоящий ливень апокалипсиса их этих сатанинских приспособлений прошёл над советскими аэродромами в первые дни войны. В бомбовых отсеках двухмоторных бомбардировщиков немцы установили специальные кассеты, куда загружали по 360 SD-2. Использовались и контейнеры АВ-250 по 96 штук SD-2б в каждом. Их подвешивались под крылья пикировщиков Ju-87 Stuka, истребителей Bf-109, Bf-110 и других самолётов без бомбоотсеков...
Но бросить вещи, чаще всего означало лишиться их, потому что вокруг много было людей, не упускающих случая взять чужое. Никто не стал бы вмешиваться, если даже удастся увидеть чемодан в руках, молодого, сильного и наглого незнакомца. Милиция, народные дружинники, порядок, законность, порядочность и жалость остались в городах и на железнодорожных станциях глубоко в тылу, а ещё они остались в довоенном прошлом. Тогда инженер получал 1200 рублей в месяц зарплаты, огромные деньги, а хороший мужской костюм стоил всего 200 рублей. Тогда полковник РККА получал 2500 рублей, а полковник НКВД ещё больше, а великолепный мотоцикл ИЖ-7 стоил почти столько же. Тогда хлеб был уже не по карточкам или по бешеной цене на рынке у кулаков, а продавался свободно, сколько хочешь и дёшево. Времена НЭПа казались рабочим голодными, а царские времена нищими. Колхозник получал паспорт и ходил где хотел, как только изъявлял желание работать на заводе или учиться в техникуме или институте. В сочетании с возможностью занимать руководящие должности, с уверенностью в завтрашнем дне, бесплатным высшим образованием для детей, это всё делало Союз ССР желанным местом для жизни многих людей. Начатая в 1928 году индустриализация, выводящая страну в лидеры мирового промышленного производства, отбирающая у капиталистических стран множество товарных ниш по реализации продукции в недоразвитые районы мира, не собиралась останавливаться. Наоборот, очистив сферу производства от саботажников и вредителей, избавившись от лидеров, призывавших идти архаическим путём естественного развития сельскохозяйственной страны по типу Румынии или Аргентины, индустриализация переключилась на производство потока товаров легкой промышленности и товаров народного потребления. Вызывая ненависть капиталистов всего мира, крепнущая социалистическая экономика вселяла уверенность в своих силах любому человеку труда и гарантировала ему освобождения от угнетения помещиками, фабрикантами и их государственными буржуазно-демократическими наёмника: полицией, судом и законотворцами. Всё это привело к тому, что незадолго до начала войны, до присоединения к Союзу ССР Молдавии, Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, из прилегающих к советской территории стран началось массовое легальное и нелегальное движение людей, из Болгарии, Румынии, Польши, Прибалтики, Турции. Переходили границу СССР славяне, русины, белорусы, евреи, армяне, цыгане и другие. Количество товаров всё прибавлялось, а зарплаты всё росли. Американский доллар стоил два рубля! В системе универмагов Торгсин можно было купить любые товары мировых производителей.
Самое привлекательное для трудящихся всех стран было то, что советские коммунисты смогли побороть чуму всех сельскохозяйственных государств — сельских бандитов. В разных странах их называли по-разному, а в России их называли кулаками, хозяйчиками.
Подавление разрастания бандитствующих собственников на селе, то есть репрессии против кулаков в период коллективизации и индустриализации были по-революционному решительными. Коллективизация и индустриализация была продолжением революции, эпохальными революционными преобразованиями страны, не сопоставимыми по своей значимости и масштабу ни с реформами Петра I, ни какого либо другого царя или императора в истории человечества. Кто и что вынудило пойти гуманистов, альтруистов, строителей государства всеобщего равенства и справедливости на такие беспрецедентный шаг при борьбе с кулачеством как расстрелы и депортации? Кем же были кулаки, откуда они взялись и почему беднейшие крестьяне и рабочие России, тоже недавние бедные крестьяне, состоящие в рядах НКВД, в партии, советских органах власти с такой яростью на них обрушилась в 1928 году? Почему мировая общественность, США и Лига наций никак не отреагировали на такой процесс в первой стране социализма, так ими ненавидимой, а сочли такие меры вполне легитимными? Голод заметили, а репрессии не заметили? Что за слово и понятие такое — кулак?
Кулак — это народное прозвище, ставшее впоследствии название социальной прослойки в деревне, в более широком смысле, это социальное явление.Кулаками в Российской империи со времён Крымской войны XIX века называли мелких сельских землевладельцев из крестьянского сословия, использовавших насилие, вымогательство, взяточничество, спекуляцию и ростовщичество для обогащения и захвата власти в деревенской общине. В отличии от помещиков и купцов, занимавшихся тем же самым под покровительством императорских властей, законов империи дворянских установлений, церковных индульгенций, кулаки действовали на свой страх и риск, поскольку принадлежали к самому бесправному классу русского общества — крестьянству. В 1861 году в России, на 300 лет позже, чем в Англии, на 65 лет позже, чем во Франции была отменена особая форма рабства, имевшее название крепостного права, когда крестьянами владели как принадлежностью земельного надела частные лица, и полностью распоряжались их судьбой и жизнью. Крестьяне могли получить свободу, заплатив помещику выкупной платёж. Землю для себя у помещика также требовалось выкупить.
К революции 1917 года земля в великорусских губерниях была помещичья, церковная, заводская, крестьянская, и та, которую скупали кулаки.
Крестьянская земля — это земля общины-мира. Земля общины в частной собственности не находилась, её постоянно делили в зависимости от ситуации в каждой крестьянской семье.
Большинство русских крестьян жили в нищете и питались впроголодь даже при нормальной урожайности. Военное министерство империи в 1905 году констатировало, что половина крестьян-призывников мясо впервые попробовали только в армии. Недокормленных крестьян-призывников приходилось длительно докармливать до воинских кондиций физического состояния. В нечернозёмных губерниях России обычный честный крестьянин, как бы напряженно не трудился, богатым стать не мог, потому что с положенной ему с небольшого куска общинной земли много вырастить было невозможно, ведь нужно было отдать 30 процентов помещику, десять процентов церкви, оставить для посева на следующий год, и ещё около десяти процентов подати государству заплатить. Продать для создания накоплений было нечего — оставалось только на пропитание. Вид у хозяйства был тот же, что и во времена Батыя — пятистенная изба-сарай или полуземлянка, земляной пол, соломенная крыша, ни водопровода, ни отопления, ни канализации, приготовление пищи и тепло от дровяной печи, освещение личной реже свечой, натуральное хозяйство. Скот зимой в доме. Лошадь — редкость и великое богатство. Трактор — запредельная фантастика. На фоне известных для Нечерноземья России климатических проблем, даже в начале ХХ века в русской деревне царствовал постоянный голод, периодически перерастая в голодные катастрофы, процветали эпидемии, высочайшая детская смертность, сохранились с древних времён скотские условия существования, полное бесправие, общее для России традиционное пренебрежение жизнью крестьянина, женщин, детей, стариков. Царизм вёл себя по отношению к собственному населению чудовищно жестоко и бесчеловечно, будто русский народ был не своё, а захваченный и колонизированный. Те, кто работал по причине инвалидности, плохого качества участка не совсем хорошо, не могли даже выкупные платежи заплатить за освобождение от крепостного права в 1861 году, которые были окончательно отменены только после ужасной революции 1905 года. Перестав в 1861 году быть рабочей принадлежностью барской земли, крестьянин остался финансовым рабом — он всегда был кому-то должен. Свобода прошла стороной. Кто, как, когда и за какой срок должен был это исправить? Была бы Россия единственной страной на планете, но... У русских крестьян, получивших во время войны в руки оружие, накопился многовековой счёт ко всем своим угнетателям, в том числе и к кулакам. Нужно ли было им в 1917 году Временное правительство князя Львова без решения вопроса вечной нищеты и голода?
Нет!
Не имея возможности честным трудом разбогатеть по причине незначительного размера первоначального общинного участка, кулаки отлично действовали в другом направлении, становясь рачительными и зажиточными.
Во всех обществах и во всех времена находились люди, считающие возможным наживаться на горе и нужде других, грабя их напрямую или с помощью займов, ссуд и процентов. На этом сделали состояния многие знаменитые древнегреческие и древнеримские семьи, династии банкиров Средневековья, Возрождения, Нового Времени и современности. Семьи Барди, Медичи, Ротшильды, Морганы веками наживались на чужой беде, войне, на голодающих и несчастных. Их богатства, они сами и их потомки, покрыты несмываемым позором и кровью невинных жертв на все времена, которые взывают об отмщении. Такие люди, с извечным человеческим мировоззрением всепожирающей жадности и бесконечной жестокости, были и в русской деревне, только эти люди кулаки имели возможности весьма ограниченные. Кулаки были процентщиками, занимались ростовщичеством, давая не тонны золота королям на войну, как Медичи, а зерно и деньги беднякам под бешеный процент, давали лошадь на время соседям по деревне за большие деньги. Долги и проценты чаще всего возвращали силой, заставляли отдавать за долги работой, отбирали земельные участки. Через эпоху укрупнения землевладений проходили все страны по дороге в индустриальную фазу. Это хорошо видно на примере фермеров США. Будучи весьма немногочисленными, они имеют гигантские личные сельскохозяйственные угодья. В Европе со времён средневековья с земли сгонялись малоземельные крестьяне, земля скупалась или отбиралась лендлордами либо богатыми дворянами и крестьянами. Выброшенными под забор европейские крестьяне сгонялись в города, на фабрики, шли в армию, во флот, нищенствовали, грабили, умирали с голоду. В Англии короли установили законы против бедных со смертной казнью через повешение, бедняков Ирландии отлавливали и продавали как рабов в Америку дешевле африканцев.
Основным механизмом кулака по закабалению односельчан и накоплению капитала было кредитование. Самое главное в кредитовании бедных людей не наличие денежных средств и способность их дать в долг, а способность забрать деньги со своими процентами. Поскольку деревенские бедняки в России чаще всего испытывали трудности с отдачей кредита, кулаки применяли угрозы, побои, поджоги, разбои, принуждение отработки долга натурой, и другие методы выжимания долга обратно с процентами. Используя кулаки в общении с заёмщиками, держа в кулаке за счёт подкупа полицию и за счёт подарков местного помещика, эти хозяйственные мужики получили своё народное прозвище. Такой силовой, бандитский способ решения экономических вопросов был в некоторой степени спровоцирован отсутствием судебной практики в вопросах крестьянства. Большинство дела Российской империи решалось внесудебно волей губернаторов, генералов и чиновников, помещиков и иерархов церкви. До самой революции никому и в голову не приходило судить крестьян за провинности. Их просто били плетьми, бессудно расстреливали во время подавления восстаний, ссылали на каторгу решением губернатора или генерала ближайшей воинской части или гарнизона. Естественно имущественные споры между крестьянами вообще никого не интересовали. Их столетиями решали крестьяне между собой сами. В этой обстановке кулаки путём угроз и за долги забирали землю общины-мира, скупали землю у разорившихся помещиков, а в революции и просто отбирали силой. Для её обработки они использовать труд батраков из числа деревенской бедноты. Иногда бандитизм — вымогательство, убийства, истязания, изнасилования переполняли чашу терпения крестьян, и они восставали против кулаков так же, как восставали и против помещика. Иногда крестьянам, которым и без кулаков хватало от произвола помещика мучительной и несправедливой жизни, приходилось собрать сход, хватать своего кулака, его слуг-подкулачников, творить самосуд, сжигать их в домах или топить в пруду. Полиции и жандармам найти убийц чаще всего не удавалось — в русской деревне существовала древняя практика круговой поруки. Деревенские никого и никогда чужим не выдавали, и после отъезда жандармов и казаков наступала в деревне благодать без кулака.
Кулак использовал для грязных дел в отношении к должникам помощников — подкулачников. Обычно подкулачники были не самыми трудолюбивыми, но охочими до благ, с внушительной, устрашающей внешностью и соответствующей жестокостью и беспринципностью. Они верой и правдой служили кулаку за часть возвращаемой доли, как когда-то служили Медичи ландскнехты и кондотьеры, а итальянцы служили Аль Капоне.
Во время революции 1917 года кулаки и подкулачники вооружились винтовками, наганами и даже пулемётами, наводнившими страну после дезертирства императорской армии почти в полном составе. После этого захват земли и расправы над должниками и вообще несогласными приобрёл открыто бандитский характер в духе недавно замирённого Дикого Запада США. Словно сошедшие с фотографий, газет и страниц беллетристики скакали по русским полям на конях с винтовками и револьверами новоявленные Билли Киды, Бутчи Кессиди, Чёрные Барты, только грабили они не банки дилижансы, а своих соседей, многодетных солдаток, инвалидов, старых и слабых.
Кулак присваивал, богател и командовал, а подкулачник кого-то бил, кого-то насиловал, кого-то калечил и держал в страхе округу. При этом все они говорили от себе как о православных, ходили в церковь.
Чем больше у кулака становилось земли и экономических рабов-батраков, тем шире он мог применять механизацию при севе и уборке, при хранении и обработке продукции, богатея в геометрической прогрессии. Если фермер в США богател за счёт собственного туда и предприимчивости, то русский кулак богател за счёт преступного обогащения и разорения своих братьев-крестьян, по характеру своей деятельности напоминая мафиозные семьи из сельскохозяйственных местностей юга Италии и Сицилии.
Кулаки были любимой частью крестьянства для душителя революции и либерала Столыпина, министра МВД царя Николая II. Отдавший приказ войскам стрелять в народную демонстрацию в Кровавое воскресенье 9 января 1905 года Столыпин, применил артиллерию, пулемёты, бессудные расстрелы по всей России для усмирения отчаявшихся русских крестьян и рабочих в 1905-1906 году. Протеже Витте и французских банкиров, он ответил кровавым террором на желание людей выбраться из нищеты, за что был пожалован царём Николаем II в премьер-министры. Столыпин решил сделать ставку на кулаков, как на способ организации крупных сельхозпроизводств. Он стал уничтожать крестьянскую общину, русских массово депортировать на пустующие территории империи, в Сибирь, на хуторки, чтобы разорвать общинные связи, переделать их психологию с общинной на идеологию собственников. Разрушив и белого шаткую систему само кормления крестьян, Столыпин своими депортация людей на голые земли устроил голод 1911 года в девяти губерниях, где из голодающего 30-миллионного населения умерло около миллиона душ. На следующий год каждый десятый русских ребёнок по исследованию Медицинского совета империи являл признаки умственной недостаточности, из 6 миллионов учтённых крестьянских детей сорок процентов умирают до пяти лет. За расстрел в Кровавое воскресенье, бойню в Москва на Пресне, за организацию массового террора против крестьян и доведения его до голода, за жестокие депортации русских крестьян, революционная партия эсеров приговорила живодёра Столыпина к смерти. Казнь осуществлялась в 1911 году, но маховик становления кулаков, превращения большей части крестьян в сельскую бедноту и батраками, выдавливание их в город на заводы и фабрики было остановить уже невозможно. Многовековая основа России — крестьянская община стремительно разрушалась. После смерти Столыпина кулаки продолжили обогащение, поднимая рентабельность своих капиталистических хозяйств, ради роста прибыли. Большая часть отправленных Столыпиным крестьян на поселения за Урал через несколько лет вернулась обратно сильно озлобленными. Назревала новая вспышка народного гнева в отношении помещиков и кулаков. Спустя несколько лет царь решил всё усугубить, начав в угоду своим французским кредиторам неподготовленную войну против Германской, Австрийской и Турецкой империи. Система управления и экономика империи ответила саморазрушением на государственный долг в размере 7740 тонн золота и вывоз большей части этих средств за рубеж уже как частные вклады царя и его доверенных лиц. Собственные генералы царя Алексеев и Корнилов арестовали самодержца, арестовали царицу. Временное правительство князя Львова отменило дисциплину в армии, распустило полицию и жандармский корпус, уволило губернаторов, и на этом трехсотлетняя Российская империя перестала существовать. В русской деревне возник вакуум власти, который был тут же заполнен там неформальными властителями — кулаками. Пока Временное правительство князя Львова, бывшего адвоката Керенского и лидера эсеров Савинкова утончённо переживали и думали как быть с землёй, спорили на эту тему со всей российской интеллигенцией, кулаки решили дело по факту, вооружённым самозахватом земли и леса. Без особого труда, используя угрозы и силу, они подчинили себе сельские Советы по всей России, провели нужные для себя решения, присвоив большую часть помещичьей, царёвой, церковной и заводской земли. Комиссары Временного правительства, появившиеся не несколько месяцев в крупных губернский городах, даже думать могли противиться действиям кулацких Сельских советов, тем более, что за такой революционный подход выступили самые влиятельные на тот момент революционеры — эсеры. Эсеры имели не только группы хорошо подготовленных террористов, но и большие вооружённые отряды, а также огромное количество последователей во фронтовых частях и гарнизонах. Лидер эсеров Савинков вообще был тогда военным министром Временного правительства. Не имевшая реальной системы государственного управления российская буржуазная республика просуществовала девять месяцев, успев пережить ежемесячную смену состава кабинета министров, попытку захвата власти Корниловым, расстрел рабочих демонстраций, охоту за инакомыслящими, коллапс фронта, прорыв немцев к Питеру, остановку промышленности, транспорта, снабжения, гиперинфляцию, разгул бандитизма, фактическое отделение Финляндии, Польши, Украины, Кавказа, Средней Азии, Юга России. О переходе власти ко II-у Всероссийскому Съезду рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, страна узнала без эмоций. Кулаков в составе съезда не было, а вот сельских бедняков в качестве депутатов крестьянства и армии было большинство. Первым решением исполнительного комитета — нового правительства, сформированного II-м Всероссийским Съездом, стал Декрет о земле. Этот закон отбирал землю у помещиков и отдавал её крестьянам в зависимости от числа едоков, то есть снова привязывал её к общине, естественно игнорируя интересы кулаков.
Декрет большевиков и эсеров решал проблему малоземельности крестьянства, ведь половина всей земли к моменту революции принадлежало именно помещикам, царю, церкви и заводчикам. Но земля была отдана не в частное владение, а в пользование на неопределённый срок, крестьяне не могли её продавать и покупать. В условиях Гражданской войны и послевоенной разрухи, кулаки продолжали удерживать захваченные земли, став союзниками белый и националистов окраин, поддерживая все антисоветские выступления. В обстановке всеобщего хаоса они широко занялись бандитизмом и ростовщичеством. Часть крестьян стала опять их батраками. Кулаки в ходе Гражданской войны, имея значительные ресурсы для борьбы, не раз с оружием в руках захватывали целые регионы, вступали в кровавые и продолжительные боевые действия с частями Красной армии, ЧК, ЧОН. Пользуясь трудностями с налаживанием мирной жизни и строительством государственных институтов мирового времени, Кулаки вольготно существовали до конца НЭПа, до 1928 года, найдя себе покровителей среди коммунистов членов Политбюро ЦК Бухарина и Рыкова, глава правительства Белорусской ССР Червяков и другие. Лозунгов этих коммунистов "Обогащайтесь!” полностью подходил кулакам. Однако лидеры другой части коммунистов — Сталин и Киров, настаивали на обратом и доказывали: эксплуатация человека человеком запрещена в советском государстве — использование кулаками труда батраков этому противоречит, ростовщичество в СССР запрещено — кредиты выдают только госбанки. Кулаки нарушают все доступные им законы Советского Союза. Сталин и Киров в 1928 году выразили мнение всего рабочего класса и беднейшего крестьянства, составляющих большую часть населения:
— Не за тем мы сидели по каторгам и тюрьмам за нелегальную деятельность при царе, сражались на баррикадах, не за то мы воевали с белогвардейцами и интервентами, боролись с разрухой, бандитизмом, неграмотностью, создавали СССР, чтобы среди нас снова вверх взяли новые помещики и капиталисты! Кулакам с нами не по пути! Кто не с нами, тот против нас! Капиталистические страны готовятся к войне с нами, и нам нужна мощная индустрия и высоко рентабельное сельское хозяйство, чтобы устоять в войне!
Главными противниками коллективизации — создания больших высокорентабельных хозяйств были кулаки, как конкурирующие собственники земельных участков. При возникновении рядом колхозов они теряли всё, и просто так мириться с эти не собирались. Опыт у них был большой — кулаки пережили многих царей, Российскую империю, карточки на хлеб, продразвёрстку и спекуляцию хлебом при царе, Временное правительство, карточки на хлеб, продразвёрстку и спекуляцию хлебом при Аременном правительстве, белогвардейских правителей, карточки на хлеб, продразвёрстку и спекуляцию хлебом при белогвардейцах, увидели карточки на хлеб, продразвёрстку и спекуляцию хлебом при Ленине и экономическое отступление коммунистов во время НЭПа.
Новым помещикам из бывших крепостных холопов, сильно разбогатевшие разбоем, спекуляцией, рэкетом, аферами за долгие тридцать лет гниения империи, революций, войн и НЭПа, ни за что не хотелось отдавать нажитое. Сопротивление кулаков было яростным, отчаянным и до последнего. Обладая серьезным влиянием на умы в деревнях, сёлах, хуторах, с помощью подкулачников и должников они формировали вооруженные отряды, убивали милиционеров, председателей колхозов часто вместе с семьями, организовывали поджоги, травлю скота. При утлой тогдашней технической базе органов правопорядка, отсутствии связи, нужного количества опытных кадров, никаким другим образом проблему массового бандитизма кулаков кроме репрессий, решить не удавалось. Времени перед лицом приближающейся войны не было. Встал вопрос о немедленном раскулачивании, освобождении крестьян от кулаков. Кулаков 1-й категории, то есть главарей банд, организаторы террористических актов и восстаний, убийц представителей колхозов, милиционеров, расстреливали, но семьи не трогали. Если причастность к убийствам установлена не была, кулаки и их семьи депортировались за Урал, как это делалось при либерале Столыпине в отношении бедняков. Кулаков 2-й и 3-й категории, не устраивавших восстания, милиционеров не убивавших, но грабивших крестьян, занимавшиеся ростовщичеством, имевших батраков, лишних лошадей и скот, высылали без семей за Урал или в соседнюю деревню, для нарушения бандитских сообществ и связи с подкулачниками. Яростное сопротивление одних, мщение других, некомпетентность и взаимная ненависть породили и эксцессы, и перегибы, и напрасную жестокость. Кто виноват в возникновении бандитствующего кулачества среди сельских бедняков? Всеобщая русская бедность? Врождённое право сильного, безмерная жадность, исконная подлость тёмного, необразованного человека, вышедшего из много сот летнего рабства?
Количество товаров в СССР всё прибавлялось и прибавлялось, и зарплаты росли.
Однако, после начала войны любая вещь стала большой ценностью. Имущество и запасы кадровой Красной армии, сама кадровая армия погибли в первые месяцы в приграничных сражениях с превосходящими силами лютого врага. Три миллиона мужчин, работников заводов, фабрик, колхозов и кооперативов попали в плен. Вдесятеро большее количество работников оказалось на оккупированной территории. Остановились тысячи заводов, фабрики мастерских, остановился импорт оборудования, сырья и товаров из-за границы, отрезанной фронтом. Часть поставщиков оказались во вражеских странах. Усилия оставшейся советской промышленности были направлены на восполнение этих потерь, производство военного обмундирования, вооружения, запасов. Крохи гражданской продукции распределялись прежде всего между людьми, участвующими в системе военного управления или производства. Цены же в комиссионных магазинах и ломбардах быстро оказались вдесятеро выше довоенных. Воспользоваться ими могли только спекулянты, бандиты или расхитители социалистической собственности.
Однако теперь, после начала войны любая вещь стала большой ценностью. Имущество и запасы кадровой Красной армии, сама кадровая армия погибли в первые месяцы в приграничных сражениях с превосходящими силами лютого врага. Три миллиона мужчин, работников заводов, фабрик, колхозов и кооперативов попали в плен. Вдесятеро большее количество работников оказалось на оккупированной территории. Остановились тысячи заводов, фабрики мастерских, остановился импорт оборудования, сырья и товаров из-за границы, отрезанной фронтом. Часть поставщиков оказались во вражеских странах. Усилия оставшейся советской промышленности были направлены на восполнение этих потерь, производство военного обмундирования, вооружения, запасов. Крохи гражданской продукции распределялись прежде всего между людьми, участвующими в системе военного управления или производства. Цены же в комиссионных магазинах и ломбардах быстро оказались вдесятеро выше довоенных. Воспользоваться ими могли только спекулянты, бандиты или расхитители социалистической собственности.
Глава 9. Горячие поцелуи Эльзы
И вот они, долгожданные мелодичные удары напольных часов Junghans! Можно оставить обеденный стол, отца, брата, младшую сестру с матерью, и отправиться из гостиной в отцовский кабинет, уставленный книжными полками, глобусами, астролябиями, бесконечными статуэтками лошадей и всадников. Именно там проходили каждый раз занятия по обучению французскому языку, немецкой и европейской литературе, за исключением тех случаев, когда отцу требовалось что-нибудь срочно отыскать на огромных книжных полках или в бесчисленных ящиках.
Эльза встретила его в кабинете весьма холодно. Потом всё было не то и не так. Сегодня урок явно не заладился. То ли виной тому было утомление Манфреда от бессонной ночи и надоевших тем разговоров за завтраком, то ли Эльза сегодня была необыкновенно хороша: с тщательно уложенными волосами с маленькими завитками на концах, в новом тёмно-синем шёлковом платье с небольшими плечами и рукавами-воланами.
Урок прошёл быстро и скомкано. Эльза подолгу смотрела в окно и теребила пальчиком золотистый локон на виске. Закончив занятие по теме "Неопределенные артикли французского языка", гувернантка заглянула в глаза Манфреда, мутные от бессонницы, и вдруг загадочно улыбнулась. Она плавно обошла вокруг его стула и встала сзади. Ковёр заглушил стук каблуков. Вдруг она провела прохладной узкой ладонью по его щеке. Потом рука скользнула на непомерно широкую для шестнадцатилетнего юноши груди под рубашку...
— Vous dispose a apprendre... — произнесла загадочно Эльза.
Манфред вздрогнул, как от удара током, словно учёный Гальвани сообщил при проведении опыта отрезанной лягушачьей лапке атмосферный электрический разряд.
— Что ты такое говоришь, Эльза, я не понимаю тебя! — воскликнул мальчик, боясь пошевельнуться.
Огонь моментально разлился по его молодому, крепкому телу. Манфред и понял, и не понял одновременно, что означали эти её слова, сказанные по-французски о том, что он "годится для обучения". И что это за чудесное прикосновение перед тем, как она вышла из кабинета? Но произошедшее не оставляло сомнений в её особом к нему расположении.
Он ещё долго смотрел в проём двери, где скрылось её, пружинящее при каждом шаге под шёлковым платьем, тело. Не помня себя, слыша только бешено стучащее сердце, и, всё ещё видя перед собой сверкающие зелёные глаза девушки, Манфред долго сидел за столом.
Он мысленно перебирал в памяти истории, услышанные и прочитанные, о любовных связях гувернанток, горничных, другой прислуги женской и мужской, со своим господами. Грязные, иногда кровавые истории похоти, убийств, прижитых в грехе незаконнорожденных детей, ревности, обоюдных отравлений и подстроенных несчастных случаев, пожаров и издевательств, проносились в его голове. Всемирная традиция подобных отношений, густо замешанных на вдруг возникающей страсти, богатстве, рабстве, насилии, вне зависимости от эпохи, страны религии, имело множество примеров в истории Древнего Рима, Древней Греции и Византии. Но не потому, что римляне, греки и армяне были самыми похотливыми и беспринципными, нет! Просто они вели исторические хроники, писали поэмы и пьесы, где всё и запечатлели о себе, а горцы Албании или викинги Дании, к примеру, такого богатого наследия литературного не оставили. Культуре нужно было учиться с прилежанием, передавая её из поколения в поколение, с трудом и тщанием, а само собой накапливалось только золото, могилы на кладбищах и генетические отклонения в потомстве.
Манфреду думалось о том, что множество рождённых внебрачных детей, становились потом наследниками состояний и даже знатными, известными вельможами, императорами. Порой внебрачные дети были более любимы могущественным отцами из-за разного отношения к матерям: одно дело жена по расчёту, другое дело любовница по зову страсти! Дети от них будут любимы в неравной степени. Со стороны знатных дам всё было воспроизведено с зеркальной точностью, хотя и с меньшей оглаской.
Картины видений прошлого заполняли сознание мальчика. Стоящие стройными рядами корешки книг Аристотеля, Платона, Сенеки, Петрарки, Боккаччо, Ли-ши-мина, Данте, Софокла, Эсхила, Еврипида, Гомера, Плавта, Теренция, европейские рифмованные хроники, "Хроника Тевтонского ордена", "Ливонская рифмованная хроника" другие книги, словно вливали в него прочитанные страницы, сплавлялись в причудливые сочетания былого и грядущего. Бессонная ночь продолжала путать теперь даже очевидные вещи и понятия.
Но нет! С Эльзой всё было не так! Это всё было не таким грубым, отвратительным, пошлым и мерзким. Невозможно и не нужно было совмещать этот горький опыт цивилизации и образ невинной, обаятельной восемнадцатилетней девушки. С неё можно было, безусловно писать бесконечное множество мадонн Рафаэля. Сикстинская мадонна, так долго провисевшая во второсортном храме в забвении всего мира, вдруг ставшая жемчужиной Дрездена, была бы для неё идеальной подругой.
— Господин Манфред, пора на урок верховой езды! — послышался под окном грубый голос конюха Адольфа, — для германского рыцаря новой эпохи умение держаться в седле во что бы то ни стало, есть главный навык в жизни!
Адольф был огромным мужчиной с седой шевелюрой, закрученными вверх, как клыки вепря, усами. Отставной вахмистр, отдавший тридцать лет службе в кавалерии, сначала в имперской армии, потом во фрайкорпе, а потом и в рейхсвере, он не любил расхлябанности ни в чём.
Он служил отцу Манфреда верой и правдой, по меньшей мере, десять лет. Покрытый шрамами ветеран, Адольф родился спустя всего два года, после того, как в зеркальном зале Версаля, назло французам, чья столица Париж находилась в осаде, короновался первый Император Германской империи Вильгельм I. Это была эпоха героических свершений германской нации, стремящейся к единству и победе над своими заклятыми врагами. Эпоха тактический и героических для немцев и Наполеоновских войн, Ульм, Аустерлиц, Ватерлоо, показала им единственный путь для немцев — путь создания единого германского государства.
После того как Адольф уволился со службы в кавалерии из-за карточного конфликта с командиром полка, он сражался во многих войнах, которая вела Германия после того, как пруссаки, баварцы и другие самостоятельные германские королевства и княжеств отбросили вековое чванство и, наконец, примирились, наверное самые последние из наций Европы. В качестве вольнонаёмного инструктора сил правопорядка китайского порта Циндао, Адольф участвовал в освоении богатств провинции Шаньдун. Нужно было хорошенько охранять деньги германских компаний, вкладывающих средства в строительство порта, верфи, железной дороги, угольных шахт. Там Адольф женился на австрийке из Зальцбурга, работающей счетоводом в пароходной компании Hamburg-America Linie, а потом Norddeutscher Lloyd. Во время боксерского восстания в Шаньдуне, в Циндао было спокойно, германская концессия служила местом убежища для китайцев-христиан и буржуа, спасавшей свое добро и жизнь. В Циндао спасались от японского флота ремонтировались корабли императорской русской эскадры, броненосцы и миноносцы. Адольф так полюбил Циндао — кусочек новой родин, более культурный и благоустроенный, чем многие другие колонии других наций, что варварской эксплуатации китайцев просто не замечал.
Колония процветала благодаря шаньдунскому углю, на который в Восточной Азии был большой спрос. Предстояла постройка металлургического завода со сталелитейным и вальцовочными цехами. Никакой завод во всей Восточной Азии и Западной Америке не имел таких перспектив; железный и стальной рынки здесь перешли бы в руки немцев и подняли бы экономическое и политическое значение Германии на высочайшую ступень. Все свои сбережения и накопления жены, Адольф вложил в акции завода и стал ждать чуда быстрого обогащения по-германски.
Но случилось так, что в 1914 году Япония объявила Германии войну и тридцатитысячный корпус атаковал четыре тысячи засевших в Циндао немецких, австрийских и китайских солдат. После двухмесячной осады и исчерпания боеприпасов, гарнизон капитулировал. Циндао был потерян. При обстреле английскими и японскими кораблями города погибла жена Адольфа и малолетняя дочь. Сам он тоже едва не погиб во время резни, учинённой самураями после сдачи города.
С большим трудом, чудом, через нейтральную Швецию Адольф вернулся в Германию, в свой кавалерийский полк. После этого он участвовал в Великой войне 1914-1918 годов на Русском фронте.
И потерянным для Германии оказался не только Циндао...
В 1919 году Германия проиграла войну странам, совокупно превосходящим её экономический потенциал 60 раз, по численности населения в 30 раз. По Версальскому договору 1919 года Германия потеряла 88 процентов территории, десятую часть населения, три четверти объёма добычи железной руды, четверть добычи угля и выплавки чугуна. Было убито 2 миллиона немцев, 5 миллионов ранены и искалечены, 3 миллиона умерли от гриппа-испанки и тифа, 4 миллиона оказались в длительном плену. В 1919 года Германия фактически утратила экономическую и политическую независимость, превратилась в экономическую и политическую марионетку американских и европейских капиталистов, внутренних источников для восстановления экономики и армии не имела. Германская Танганьика и часть Того с Камеруном перешла Великобритании. Другая часть стала французской. Район Руанда-Урунди отошёл к Бельгии, а Германская Восточная Африка стала португальской. Германская Юго-Западная Африка перешла под управление Южно-Африканского Союза. Японии достались острова Германии севернее экватора, Новая Гвинея стала принадлежать Австралии, острова Самоа Новой достались Зеландии. Германия лишилась концессий и привилегий в Китае, утратила там права консульской юрисдикции, права в отношении Цзяочжоу и Шаньдун перешли Японии. Германия лишилась всего в Сиаме, отказалась оспаривать протекторат Франции над Марокко, Великобритании над Египтом, Численность германской армии и флота определялась в 0,12 миллиона человек. Всеобщая воинская повинность заменялась наймом. Запрещалось строить военные корабли, иметь тяжелую артиллерию, боевые самолеты, танки, подводные лодки. К выплате победителям были назначены репарации в размере 47 тонн золота, что было, впрочем, вдвое меньше, чем Германия получила бы от советской России по Брестскому договору — 98 тонн.
Франции забрала себе Эльзас и Лотарингию с железорудными и калийными месторождениями, угольные шахты Саара. Саарская область, крупнейший порт Данциг переходила под управление Лиги Наций. Бельгия получила округ Эйпен, Мальмеди и часть Морене. Дании забрала себе Северный Шлезвиг. Чехословакия получила Гульчинский округ. Польша получила провинции Познань и Западную Пруссию, несколько районов Восточной Пруссии и Померании. Порт Мемель был присоединён к Литве...
Австрия потеряла тогда столько же. Турция лишилась 68 процентов территорий. Россия лишившись по факту распада империи 30 процентов лучших земель, но с созданием СССР сократила потери до 5 процентов от территорий царя Николая II...
Потом, по возвращению на родину, Густав Адольф в составе организации "Стальной шлем” яростно воевал против большевистской Баварской советской республики. Из-за своего неуживчивого и вспыльчивого характера, за тридцать лет своей работы и службы, он смог дослужиться только до вахмистра, Хотя его сверстники уже были офицерами и сами командовали эскадронами и полками.
В конечном итоге он полностью разочаровался в жизни, коммерции и военной службе. Никакие уговоры и посулы остаться в Рейхсвере на него не подействовали. Несмотря на обещанный высокий оклад и производство в офицеры, он последовал за своим командиром, полковником фон Фогельвейде в отставку. Женится он не раздумал, но всё тянул, вздыхая тайком над несколькими плохими фотографиями погибшей жены с ребенком на руках.
— Господин Манфред, пора на верховые занятия! — повторил конюх уже поднявшись в кабинет.
Манфред не поворачивался к нему, молчал и смотрел на носки своих ботинок. Он был красным как варёный рак от смущения.
Адольф почувствовал не сильный, но вполне различимый запах духов "Shalimar", недавно появившихся у гувернантки, и сказал загадочно:
— Лорелея на Рейне всё звонче поёт свою песню. Раньше она для занятий не душилась дорогущими французскими духами. Интересно кто их ей подарил?
Манфред пробормотал в ответ что-то несвязное, резко вскочил и, опрокинув стул, кинулся прочь из кабинета. Он бежал по узким, гулким коридорам, тёмным, пахнущим мышами винтовым лестницам. Стены, увешанные пыльными картинами со сценами времён франко-прусской войны, ржавыми щитами и алебардами словно смыкались за его спиной. Ему было душно. Ему нужно было поскорее выбраться на солнце, наружу, туда, откуда доносился звонкий, с легкой сумасшедшинкой, смех Эльзы.
И вот он, уже осторожно ступая, шёл по мягкой, податливой траве, листве и земле вдоль старой стены, заросшей диким виноградом. Манфред клял себя последними словами за дурацкую и нелепую затею — забраться вчера на этот старый дуб, что накрывал своими ветви её любимую скамейку. С другой стороны, в первые же недели весны стало понятно, что молодая листва скоро закроет обзор из окна. Нужно было что-то предпринять, чтобы снова и снова видеть пленительное создание, следит за тем, как она поправляет чулки или хмурится или грустит над прочитанным строками французских романов Стендаля или Гюго, или ужасается страшилищам рассказов американца По и англичанина Дойля.
Слегка прихрамывая, щупая всё ещё ноющий от падения с дерева затылок, он подошёл к густым зарослям орешника, отделяющего его от скамейки.
Вдруг сзади послышался лёгкий выдох, но он узнал голос Эльзы:
— Манфред, глупышка, какой славный...
Он резко обернулся:
— Я не глупышка! Я здесь по делу... Я здесь... орехи собираю!
Гувернантка улыбнулась, быстро окинула взглядом пустой парк, мягко сделала шаг к нему и обвила руками его шею.
— У-у, какая у тебя мощная, роскошная шея! Настоящая волчья холка! — сказала она, заглядывая Манфреду в глаза.
Ему показалось, что она заглядывает ему прямо в сердце настолько были пронзительно-прекрасными эти колдовские глаза с дрожащим длинным, чуть подкрашенными ресницами. Мальчик попятился, попытался выкрутиться совсем по-детски, освободиться от объятий. Ему показалось, что прикосновения длинных прохладных пальцев, нежных, как и шёлк её платья ему только снятся. От неё также как и на занятиях нежно пахло розовым маслом, чистым бельем и "Shalimar". Сквозь них он ощутил её собственный запах, запах, свежий и благоуханный. Насмешливые зелёные глаза в нескольких сантиметрах от его глаз были слишком реальны, чтобы усомниться в таком чуде — они были наедине в укромном уголке парка, где им никто не мог помешать, и она его обнимала! Это всё сладкий сон, ставший реальностью! Теперь эта реальность ни за что не отпустит его, сколько бы он не сопротивлялся.
В свои тринадцать лет он был выше, мощнее, сильнее неё, но Эльза прижалась к его к своей груди, повисла на его шее, словно обессилев, заставила склонить голову, и тут же поцеловала в губы своим сочным, влажным ртом. Сопротивляться было невозможно. В крови юноши происходило бурление, жгучие волны удовольствия и болезненной скованности перекатывались по нему. Земное притяжение словно больше не действовало, он почти не чувствовал собственного веса. Кто бы мог подумать, что прикосновение молодой женщины может вызывать в теле мужчины такую симфонию чувств. И действительно в его ушах теперь звучали отрывки из Вагнера, Моцарта и Бетховена, наполняя своими нотные массивы смыслом жизни трепетного человеческого тела...
Манфред, однако, словно Улисс, превозмогающий чары крылатых певиц с острова Сирен, упрямо сжал губы, и даже сделал слабую попытку оттолкнуть девушку. Но она окончательно сломила его волю, застелив взор сладким туманом, размягчив напряженные мускулы. Всё решилось, он позволил себе отдаться на волю чувств.
Как безумный он, подхватил Эльзу на руки. Она показалась ему лёгкой, словно была сделана из пуха. В невероятной радости он закрутился с ней на месте. Мгновение длилось долго. Слишком долго, чтобы казаться правдой в реальном мире.
Однако, всё кончается, и жизнь и сны...
Манфред потерял равновесие и упал на спину. Эльза в последний момент выскользнула из его рук, и устояла. Потом она перешагнула изящной ножкой через его упавшее тело, утопив каблук чёрной лакированной туфельки в мягкой земле:
— Разъярённый нежный зверь повержен! Глупышка кажется порвал мне чулок...
Она улыбалась. Оглянувшись, не спеша пошла в сторону восточного флигеля дома. Там она обычно играла с сестрами Манфреда в кольца и мяч. Перед тем, как скрыться за длинными рядами кустов самшита, подстриженных в виде крепостной стены с зубцами, Эльза высоко подняла подол платья, подтянула тонкий шёлковый чулок со стрелкой сзади. Крутой изгиб бедер, плечи, кажущиеся широкими из-за тонкой талии, детали платья, слегка вьющиеся кончики волос... Она сейчас была подсвечена лучами майского солнца. Девушка теперь казались частью картины, художественной фотографии, чеканки, декоративной фантазией.
Не оглядываясь больше, она сделала рукой еле заметный лукавый жест как тогда на скамейке, как бы говоря:
— Я знаю, что ты неотрывно смотришь на меня, мой мальчик!
Манфред закусил губу. Уткнувшись в холодную землю бешено стучащим виском, как будто земля могла унять эту необъяснимую дрожь, он пытался сообразить, что же теперь будет, как будет строиться его жизнь.
Он вдруг опомнился. Вскочив, он, задыхаясь от волнения, бросился в сторону конюшен, где его уже полчаса безуспешно ожидал Адольф. На бегу распахнул ворот широкой армейской рубахи, подаренной ему как-то фон Зейдловым, безжалостно оторвал капризную пуговицу.
Выскочив на просторный конюший двор, примыкающий вплотную к западному флигелю главного дома, он чуть не столкнулся с конюхом Адольфом. Тот тащил на вилах копну свежего сена, направляясь к обширным яслям неподалёку. Чуть дальше за конюшнями виднелась заброшенная беседка у заросшего тиной пруда, огромный валун, с высеченными в его теле сидениями, юго-восточный фасад дома с балконами, прихотливым завиткам лепнины, наполовину скрытый вьюнами. Множество сочных нежно-зелёных молодых стеблей тянущихся вверх своими ростками к солнцу мимо узких окон и дверей французских балкончиков.
— Дядюшка Адольф, я готов к уроку! — воскликнул Манфред.
— Но я так понял, что Ваш урок с лошадью сегодня сорвался, а с вертихвосткой продолжится, — ответил Адольф, оглядывая раскрасневшегося юношу.
Выставив перед собой блестящие острия широких вил, он продолжил:
— Верховая езда на сегодня отменяется, завтрак затянулся, уроки тоже, время уже к обеду клонится вот и решил я лошадей кормить.
Он двинулся дальше, стараясь не ронять сухие стебельки, а
Манфред неожиданно разозлился на себя, на Эльзу, на конюха, на весь мир. Он схватил Адольфа за рукав и сильно его тряхнул.
— Почему ты, называешь её вертихвосткой? — к чему все эти разговоры про поющую Лорелею и про отца? Я из-за этого всю ночь заснуть не мог, всю голову себе сломал!
— Это всё из своего жизненного опыта моего, мой господин, — с сожалением глядя на упавшее и рассыпавшееся сено, сказал конюх, — все женщины, а в особенности саксонки, ужасные вертихвостки и в придачу ещё и ведьмы. Эта Эльза, бойкая восемнадцатилетняя бабёнка совсем не такая, как вы её видите и представляете, мой молодой господин. Я не желаю Вам зла, но даже не знаю, как лучше рассказать об этом. Это отец и мать должны рассказывать сыну, а не старый слуга, грубый бывший кавалерист. Мне, грешному человеку, убившему в своей жизни на войне множество людей, столько, что и не сосчитать, трудно быть тактичным и обходительным в таких тонких вопросах. Вы бы постриглись её, она из таких женщин, что ищут выгоды в любви в своей молодости, а в зрелости травят мужей, чтобы вступить в наследство, потом снова выйти замуж и снова отправить нового мужа в могилу. И всё для того, чтобы прибрать его денежки к рукам! Это ведьмина порода...
— Не смей её называть вертихвосткой и ведьмой! Слышишь, старик? Никогда! — в ужасе крикнул Манфред и ещё раз дёрнул конюха за рукав, — ты мерзости говоришь!
Треснула ткань рубашки. Конюх бросил вилы перед собой и развернулся, чуть не опрокинув Манфреда так, как если бы тот держал в кулаке не рукав человека, а гриву коня. В лучах солнца на груди засаленного жилета Адольфа тускло сверкнул золотой знак стального шлема в венке за пять полученных ранений. Злиться на этого ветерана Рейхсвера, вызывающего у любого человека безусловное уважение, было абсолютно нелепым! К тому же Адольф был абсолютно трезв, и говорил всерьёз и от всей души. Это понимание мгновенно остудило пыл Манфреда. Ему стало неловко за свою выходку и его кулаки разжались:
— Не говори так больше при мне, пожалуйста. Вот, возьми на пиво... — Манфред вынул из широких бойскаутских бриджей чёрно-зелёную бумажку в пятьдесят рейхсмарок с портретом финансиста Ганземана, и протянул купюру перед собой, — не сердись за мою вспыльчивость.
Но Адольф только замотал головой, делая жест ладонью, что отказывается от денег, и произнёс:
— Разве это вспыльчивость? Вот у Вашего отца на восточном фронте была вспыльчивость! Нет-нет, не надо... Ваш отец и так не обижает меня деньгами и не обходит своей заботой. У меня отличная военная пенсия и лавочка с принадлежностями для верховой езды в Кенигсберге. У меня всё хорошо с деньгами, я не из-за денег здесь служу, а из-за Вашего отца. А Вы лучше купите карамели для кухаркиной дочки, вечно грустной Марии. Мария давно сохнет по Вам. Всё лучше, чем эта... Ну, ладно-ладно, не сатанейте больше, не буду я об этом ворчать, — произнеся это маленький монолог, вполне достойный какой-нибудь романтической пьесы Шиллера, — старик Адольф поднял грабли, неторопливо подобрал сено, подойдя к яслям, вывалил его куда следует, и отправился за новой копной.
Манфред обескуражено сунул банкноту обратно в карман. Постоял некоторое время, озираясь и слушая, как постепенно утихает буря сердца в груди. Затем он вынул из кармана никелевую монету и ногтем большого пальца, решительно подбросил её над головой со словами:
— Если орёл, пойду к себе в комнату и расставлю из всех солдатиков битву у Ватерлоо! Если выпадет цифра, пойду искать Эльзу!
Сверкнув на солнце быстро вращающимися гранями, металлический кружочек рейхсмарки упал на ловко подставленную ладонь. Перед тем, как посмотреть на неё, Манфред долго стоял с зажмуренными глазами. Наконец он открыл их и увидел сверху изображение хищного, клювастого и когтистого орла.
— Жребий указал дорогу! Alea iacta est! — сказав это, Манфред облегченно вздохнул и зашвырнул монетку в пруд, — ну, и хорошо!
Перед тем, как отправиться к комнате гувернантки, Манфред решил переодеться. Он вошёл в дом, поднялся по истёртым ступеням на второй этаж, открыл подряд несколько тяжелых, высоких дверей центральной анфилады комнат, и, неуютно ёжась, быстро миновал проходные комнаты, заставленные рядами старой мебели под матерчатыми чехлами, стараясь не тревожить дремлющую гулкую пустоту скрипом наборного паркета. Затем он свернул в тёмный, холодный коридор, где ему пришлось остановиться; в его комнате, в его святая святых, где на дубовом полу ждали сотни аккуратно расставленных оловянных фигурок, где лежали на широком подоконнике тома военной энциклопедии, открытые на листах красочных карт судьбоносных для мира сражений — в его комнате кто-то был!
Дверь была приоткрыта, и на обоях колеблется чья-то тень.
Внутри Манфреда заклокотало возмущение; что если старая, глухая служанка Хильда, или её пышнотелая дочка Мария вдруг решили, несмотря на его строжайший запрет, навести в комнате порядок? Что, если сейчас кто-то из них моет драной половой тряпкой изъеденный древоточцем паркет, машет веником прямо в центре английского каре, находящегося под атакой непревзойденной конницы маршала Мюрата? От отца можно было всего ожидать, даже того, что он мог под предлогом борьбы с военными увлечениями сына, послать служанок, чтобы перемешать расставленных солдатиков, если уж не удалось их отобрать вовсе! Густав фон Фогельвейде вполне мог затаиться, пойти на военную хитрость, не оставив своих попыток помешать выбору Манфреда. В этих размышлениях юноши, конечно, была изрядная доля преувеличения, но кто бы не возмутился, застав в своей комнате непрошеных гостей?
Обдумывая, как бы поскорее вытеснить из спальни вредную Хильду, Манфред приблизился к двери. Из комнаты доносились неясные, неявные звуки. То ли тихое поскрипывание петель окна, то ли звук выдвигаемых ящиков стола. Однако он узнал мотив песенки о современных колдуньях, так любимых Эльзой:
Безумные ночи...
Безумные дни...
Всё брошено в ноги
Богине любви!
Реальность и сон
Замешаем в коктейль,
И в снадобье том –
Горстью ночь, горстью день!
Цепочки событий...
Круги на воде...
Всё море не выпить,
Не вычерпать мне!
До дна не достать,
Где во тьме, в глубине,
Колдун прячет счастье
В своём сундуке!
Свобода и Воля –
Вот нам имена!
От ласковой боли
Хмелеют сердца!
Нет выбора нам,
Нет другого пути –
В пучину упасть,
Камнем в бездну идти!
Юноша подождал, пока кончится тихая песня, и решительно дернул за бронзовое кольцо, пропущенное через латунную львиную голову, и сбежавшее ручкой, и полностью распахнул дверь...
То, что он увидел превзошло любые его ожидания: среди красно-белого и сине-черного моря фигурок, на коленях сидела Эльза, и щелчками острого ноготка, сшибала одного за другим кирасир, драгун, гусар и гренадеров обеих армий.
Подняв на ошарашенного Манфреда как бы невинные зелёные глаза, девушка поправила хрустальный кулон на груди и произнесла нежным голосом, совсем не похожим на её тон учителя французского или латыни:
— Мой милый мальчик, ты уже такой взрослый, а всё ещё играешь в солдатиков, неужели тебе не хочется позаниматься чем-нибудь более интересным, ведь у тебя столько возможностей?
— Это не солдатики, а военная миниатюра! — ответил он с досадой, тряхнув головой, — вы все в этом доме сговорились против моего увлечения: и мой отец, и сёстры и слуги и ты теперь с ними!
— Тише, тише, не кричи так! — девушка прижала палец к своим губам, и на её лице мелькнул испуг, — сюда кто-нибудь придёт на шум!
— Мой отец и отец моего отца, и дальше вглубь времени, все поколения моих предков все всю жизнь играли и в солдатиков или в настоящих солдат! — стремясь говорить тише, и чувствуя, как его щеки покрываются ярким румянцем, продолжил Манфред, — никто почему-то не говорит каждый день моему отцу, что он маленький, из-за того, что весь дом заставлен и завешен изображением лошадей и всадников, живописными полотнами, изображающими различные битвы!
Странным образом он совсем позабыл, что только-только бросил жребий, определивший ему путь в комнату молодой гувернантки вовсе не затем, чтобы отстаивать своё право играть в солдатиков. А теперь, когда она сама пришла в его комнату, он почему-то озаботился совсем другим, словно боялся своего желания быть с ней наедине как с предметом страсти. Все примеры поведения героев из огромного количества прочитанных им романов вдруг чудесным образом превратились в кучу надуманного хлама, не пригодного ни для чего, даже для простого обмена любезностями.
— Я тебя понимаю, — девушка оперлась на пол ладоням так, что в вырезе платья стало видно начало ложбинки между её грудей, — только умоляю тебя...
— Так зачем тогда ты пришла сюда, Эльза?
— А ты не понимаешь?
— Это не очень хорошо. Ты специально всё делаешь так, чтобы свести меня с ума. Не знаю для чего тебе это нужно. Что тебе нужно от меня, в конце концов? Так нельзя! Это неправильно! Уходи, пожалуйста...
— Мне ничего ни от кого не нужно, я вполне самостоятельный человек, и что правильно, а что неправильно, я сама знаю лучше остальных! — гувернантка перестала, наконец, улыбаться и встала на ноги, поправляя на талии платье, — я, например, не сжигаю Рейхстаг, не устраиваю забастовок, не держу дочерей без приданого как заложников своих финансовых затруднений, не играю в оловянные фигурки, а просто живу. А что касается моего прихода сюда, то это случилось потому, что твой отец сказал мне, что ты со своей сестрой Гретель, и с ним, должен завтра ехать на торжество к Генриху цу Дона-Тольксдорфу. Он попросил меня срочно ещё раз повторить с тобой правила этикета. Там будет кое-какое общество, и я так понимаю, что твой отец не оставляет попыток познакомить Гретель ещё с кем-то, чтобы она хоть немного охладела к Мартину. Вот и всё! Nous devrons tout faire selon le Livre, мы должны всё делать по правилам. Это преступление?
Старик Генрих цу Дона-Тольксдорф был лучшим другом отца Манфреда. Од был одним из немногих, кто, участвуя в боях фрайкора в апреле 1919 году в Мюнхене против красных, имея прекрасные возможности продвинуться на командные посты в "Стальном шлеме” и иметь широкую поддержку в деловых и коммерческих начинаниях, не стал этого делать. Когда фрайкорповцы освободили Мюнхен от сил Баварской Советской республики, насилия и реквизиции "красных” поблекли перед лицом ответных мер "белых”. Организованному варварству была дана полная свобода. Это была неописуемая оргия убийств, изнасилований и грабежей. Фрайкорповцы расстреляли тогда более трёх тысяч "красных”. По Мюнхену валялось столько неопознанных трупов, что пришлось из-за опасности эпидемий хоронить их в общих могилах. Немецкие офицерские формирования действовали быстрее и решительнее своих русских коллег в октябре 1917 года, допустивших упрочение Советской власти в Петрограде и Москве.
Цу Дона-Тольксдорф презирал Гитлера и его подручных из простонародья. Он считал, что политику не должны делать простолюдины по причине своей наследственной глупости. Если Гитлер и его деревенские друзья, солдафоны, вроде Геринга, мистики-психопаты типа Гесса, пришли к власти, то из-за их глупости Германия снова проиграет. Он не мог объяснить своего иррационального мышления, интуиции, только одни и те же мысли о глупцах, разрушающих всё, и умных строящих мир, можно было от него услышать. Отец его за это часто в шутку называл масоном. С отцом Манфреда его связывала фронтовая и духовная дружба. Они не раз спасали друг другу жизнь в боях, сначала с русскими, а потом с грузинами и турками.
— Послушай, мальчик мой, что я тебе скажу, — сказал как-то старик цу дер Дона-Тольксдорф, когда они как-то ненадолго остались одни в гостиной, — я тебе хочу рассказать кое-что. Я знаю, что ты хочешь стать военным, кавалеристом, как твой отец. Гитлер со своими дружками получили от промышленности огромные деньги для перевооружения Рейхсвера. Он заявил, что Германия больше не будет воевать с Францией, Англией и Сербией. Он сказал, что будет воевать за обладание Польшей, Украиной и Россией. За это американские, французские и английские акционеры немецких сталелитейных и оружейных, моторостроительных заводов и верфей, тоже включились в его поддержку и сдерживают свои правительства, немцев давая Гитлеру разгуляться по полной. Очень скоро будет очень большая война с русскими. Поэтому я тебе хочу кое-что про них рассказать. Это можете тебе пригодиться.
С русскими нужно не разговаривать, а действовать. Русского тебе никогда не переговорить и не переубедить словами. Он говорить умеет лучше, чем другие, ибо он прирожденный диалектик и склонность к философствованию у него в крови. Меньше слов — главное — действовать. Русскому импонирует только действие, ибо он по натуре женственен и сентиментален. Они сказали как-то в древности германскому вождю из наших пруссов — конунгу Рюрику: "Наша страна велика и прекрасна, а порядка в ней нет, приходи и владей нами!” Это изречение появилось в начале образования Русского государства. Эта установка проходит через всю их историю: господство монголов, господство поляков, литовцев, самодержавие царей и господство немцев, вплоть до башкира Ленина и грузина Сталина. Русские всегда хотят быть массой, которой управляют. Так они воспримут и приход немцев, ибо этот приход отвечает их желаниям. Поэтому у русских не должно создаваться впечатление, будто ты колеблешься. Ты должен быть человеком дела, без всяких дебатов, без бесплодных разговоров, философствования — устанавливать и проводить необходимые мероприятия. Тогда русский охотно подчинится. Не применяй здесь никаких немецких масштабов и не вводи немецких обычаев, забудь всё немецкое, кроме Германии.
— Да, да, — сказал, неожиданно вошедший тогда в комнату, отец, — особенно не будь мягким и сентиментальным. Если ты вместе с русским поплачешь, он будет счастлив, потому что после этого он сможет тебя презирать. Русские по натуре женственны, и хотят также и в мужественном отыскать порок, чтобы иметь возможность презирать мужественное. Будьте всегда мужественным, сохраняй свою нордическую стойкость.
Исходя из своего многовекового опыта, русский видит в немце высшее существо. Заботься о том, чтобы сохранить авторитет немца. Поднимай его своими спокойными, деловыми приказами, твёрдыми решениями, высмеиванием дебатирующих и невежд.
Остерегайся русской интеллигенции, как эмигрантской, так и советской. Интеллигенция обманывает, она ни на что не способна, однако обладает особым обаянием и искусством влиять на характер немца. Этим свойством обладает и русский мужчина, и ещё в большей степени русская женщина. Россия всегда была страной подкупов, доносов и восточно-азиатского византизма. Снаружи европейцы, а внутри азиаты. Эта опасность может проникнуть к вам, особенно через эмигрантов, переводчиков и так далее. Русские на руководящих постах, руководители предприятий, старшие рабочие и надсмотрщики всегда склонны к подкупам и вымогательству взяток у подчинённых, малейшая власть делает из них восточных тиранов.
— Русский человек испытывает нищету, голод и лишения в течение столетий, и его желудок растяжим, — завершил свой запоминающийся урок ветеран Рейхсвера, — поэтому никакого ложного сочувствия к нему! Не пытайся вносить изменения в образ жизни русских, приспосабливая его к немецкому жизненному стандарту...
Шёлковое платье Эльзы слегка собралось складками на бёдрах, открывая колени выше обычного. Она мягко одёрнула эти складки.
— Ты говоришь неправду, — неуверенно пробормотал Манфред, — это ты придумала прямо сейчас!
— В какой части говорю неправду? — насмешливо произнесла Эльза, подходя ближе, — про Рейхстаг или про Генриха цу Дона-Тольксдорфа? Клянусь, что и то, и другое верно!
— Всё! Хватит! Пойдём тогда в кабинет отца, и ты там мне можешь преподать урок этикета, — сказал окончательно запутанный Манфред, почувствовав досаду, не понимая её происхождения.
— Да-да, пойдём-пойдём, — ответила Эльза, неожиданно легко согласившись, и как показалось Манфреду, равнодушно вздохнула, — я так и предполагала, что ты решишь отправиться для занятий именно туда.
Скользнул взглядом по разгромленному флангу англичан, и по не менее разгромленным колоннам пруссаков рядом с каблучками туфель Эльзы, Манфред повернулся, и пошёл туда, где утром ему был дан незабываемый урок французского языка, и где он был признан «Vous dispose a apprendre». Он слышал, как она идёт за ним своей восхитительной, лёгкой, летящей походкой.
По ногам дуло, словно со стороны освещённого солнцем фасада стоял огромный вентилятор, и нагнетал в помещения тёплый воздух.
Глава 10. Герман Гот
— А кто у вас там, лейтенант, погодой занимается? — спросил Герман Гот, неожиданно переменив тему, глядя на безоблачное белёсое небо степи, зная по своему опыту, что оно может за несколько вечерних часов затянуться чёрными тучами, обрушиться на горячую степь ледяными потоками и сильнейшими ударами молний.
— Последнее время метеорологией в основном занимается эскадрилья "Векуста” на самолётах Ju-88 D-4.
— Тогда, лейтенант, передайте командиру эскадрильи "Векуста”, а заодно и командиру вашего 8-го авиакорпуса генералу Фибигу, что я не доволен их работой. Они мне прислали на 25 июля прогноз про солнце, а три дня ливень лил стеной. Войска, выполняя спланированный по благоприятному прогнозу погоды марш, буксовали у Цимлянской и Красного Яра вокруг переправ, а каждая расщелина в степи превратилась в бурунный поток. В результате мои войска сожгли горючего вдвое выше нормы, изнурили людей и лошадей, и остался я на том же месте, что и был. Знал бы, лучше остался ждать румынскую пехоту и дал солдатам отдохнуть после сражения за Воронеж. Потом обещали плюс 28 градусов Цельсия, а сегодня все 40 градусов Цельсия! На капоте моего Хор за можно яичницу жарить без сковородки и огня.
— Так точно, господин генерал-полковник, я передам Ваше неудовольствие по работе метеорологов!
— И что, лейтенант, наверное, уже завели тут себе какую-нибудь пассию? — неожиданно сменил тему командующий, — женщины тут весьма привлекательны, как из-за красоты, так и из-за лёгкой доступности. Особенно, если на них посильнее надавить...
— Никак нет. У меня невеста, чистопородная арийка. Её зовут Магда, господин генерал-полковник.
— Хорошо, что хоть не из нойтруппинских сербов. Идите, лейтенант, вы свободны, празднуете свой день рождения сегодня с товарищами по службе от души! Почту и разведданные диверсантов, агентов "Бранденбурга”, наших армейских разведбатов вам отдаст прямо у самолёта офицер из разведотдела.
— Ещё один вопрос, господин командующий, в 36-й танковый полк 14-й дивизии получил направление мой друг детства Манфред Мария фон Фогельвейде, как сказал мне один общий знакомый, он где-то здесь. Нельзя ли с ним увидеться?
— Густава фон Фогельвейде я знал по "Стальному шлему”, — задумчиво проговорил Фангор, — блестящий кавалерист из древней рыцарской семьи, образец германского офицера.
— Да, это отец Манфреда.
— Похвально и очень символично, что на острие нашего наступления на восток, будет танкист из такой прекрасной немецкой семьи. Где он сейчас, лучше бы спросить у начальника нашего оперативного отдела фон Шон-Ангерера, однако, он на бронеавтомобиле поехал к аэродрому в Котельниково, чтобы лично оценить возможность организации там складского и ремонтного центра нашей 4-й армии перед броском на Сталинград. Можно ещё у начальника отдела личного состава или адъютанта сбросить. Сейчас пополнение из Германии пока редкость, и они наверняка списки имеют под рукой, — произнёс Гот, промакивая лоб несвежим платком.
— Они, вроде, в Гашуни остались, — подсказал начальник штаба, — я знаю, что пополнение экипажей для 14-й танковой дивизии должно прибыть уже сегодня железнодорожным транспортом прямо на станцию Гашун. Там наш квартирмейстер организуется склад горючего, боеприпасов и другого имущества. Поезд может прибыть и на станцию Кравцов, что между реками Сал и Ерик, если сапёры с помощью местных рабочих быстро восстановят железнодорожный мост через Сал. Пролетая над подходящими сюда составами, можете покачать крыльями, он там скорее всего и находится.
— Подкрепление... — произнёс задумчиво Гот, и лицо его на секунду приняло озабоченное выражение, — пополнение... На совещании у фюрера весной было сказано, что в Вермахте проведены мероприятия по рациональному использованию кадров для высвобождения солдат для фронта: служебные инстанции объединились или расформировались, молодёжь заменилась старшими возрастами, писарями и телефонистами стали назначать женщин. Вермахт обеспечили резервами на 1942 год, восполнили потери 1941 года. Но где они, эти резервы, мой дорогой Фридрих?
За счёт лишь добровольной вербовки женщин не удалось создать необходимую миллионную армию женщин, пусть не военнослужащих, но выполняющих функции военнослужащих. Слава богу, национал-социалистическое законодательство даёт возможность призывать женщин на военную службу в принудительном порядке. Прекрасно построенная работа с женщинами в Рейхе самого младшего возраста через "Союз немецких девочек”, "Союз немецких девушек”, общество "Вера и красота”, отлично готовит кадры для "Гитлерюгенда”, "Союза немецких женщин”, национал-социалистической немецкой рабочей партии — NSDAP. Уже есть Женская вспомогательная служба связи, Вспомогательная служба воздушного наблюдения Кригсмарине и Общая вспомогательная служба. На очереди призыв женщин в ПВО и пожарные части... Ладно, лейтенант, идите, мы отыщем фон Фогельвейде, когда он прибудет и передадим, что его разыскивал старый товарищ. Да здравствует победа!
Лейтенант звонко щёлкнул каблуками, вытянулся, вскинул руку в нацистском приветствии и воскликнул:
— Да здравствует победа!
В этот момент у балки заработал пулемёт MG-34. Резкий и пронзительный треск заставил всех невольно оглянулся. Расстрельная команда стреляла длинными очередями по невидимым пленным и евреями на дне балки. Оттуда раздались вопли ужаса и отчаянья. Обман про то, что их специально прячут в тесной низине от налётов, раскрылся, и люди, не будучи связанными, начали разбегаться в разные стороны. "Хиви” стали по ним стрелять из русских мосинских винтовок, а унтер-офицер из P08 Parabellum со склона балки вниз. Нескольких женщин они убили, когда те уже появились наверху. Если бы MG-34 не обладал скорострельностью в 1200 выстрелов в минуту и возможностью пробивать по нескольку тел насквозь одной пулей, дело могло бы кончиться плохо. Но когда пулемётчики стали менять ствол, несколько десятков евреев выбрались из балки и побежали вдоль неё. "Хиви” стреляли в женщин в упор, били прикладами, но всё равно сладить с ними не могли. Пулемётчики спешно возобновили расстрел в балке, а к уничтожению беглянок подключились румынские солдаты. Десять из них, бросив скрипку и гармошку, неловко опрокинув в костёр котелок с похлёбкой, похватали свои винтовки ZB Vz 24 чешского производства и весьма прицельно перестреляли евреек. Сделали они это весь своевременно, потому что из балки показались новые беглецы.
— Когда же нам доставят яд для умерщвления пленных и евреев, сколько можно тратить боеприпасы и устраивать такой шум и переполох! — морщась, воскликнул Гот, — ужас какой! В Таганроге и Ростове-на-Дону доктор Герц из айнзацкоманды СС 10А широко применяет яд. При помощи казаков и горцев из 106-го батальона убил за короткий срок 30 тысяч евреев, пленных, коммунистов, комсомольцев, подпольщиков, разведчиков, душевнобольных, и даже ростовских проституток. Доктор Герц лично и гуманно отравил три тысячи детей, смазывая им под видом осмотра языки ваткой с синильной кислотой и цианистым калием. Вот так надо работать, а это что тут за шум?
— Но ты же сам приказал от них избавиться! — ответил, пожимая плечами с витыми погонами Фангор, — у нас ядом пока обеспечены только группы диверсантов из полка "Бранденбург”.
— Ну, да, а что делать? — со вздохом ответил Гот, — не отпускать же их по домам...
Он, приподняв руку, хотел было в ответ на завершающее приветствие лётчика тоже ответить "Да здравствует победа!”, но раздумал и просто махнул рукой.
Наблюдая, как лейтенант Штриттматтер поспешно идёт обратно своему самолёту "Хеншель” Hs 126B-1, он полуобернулся, и, как бы обращаясь к Фангору, но, заодно, и к офицерам штаба своей танковой армии и разных её соединений, стоящим около своих машин в нескольких метрах от него, произнёс:
— Какие солдаты есть у Германии. Молодые, сильные, целеустремлённые. Но вот только бы ещё наше фюрер Адольф Гитлер объяснил нам, в чём, собственно говоря, будет заключаться победа большевистской Россией. Захват Москвы? Но большевики при начале штурма Москвы эвакуировались в оборудованный для управления город Куйбышев. Сопротивление бы было продолжено, пусть и пал бы сразу после Москвы и Ленинград. А может быть по замыслу фюрера победа — это уничтожение Красной Армии? Но это невозможно уничтожить Красную Армию. У Советов после гибели в прошлом году всей кадровой армии в запасе оказалось ещё несколько миллионов десять мужчин и оружие, чтобы из вооружить. Всё захваченное в прошлом году и уничтоженное вооружение, и военные материалы уже восполнены ими, и в лучшем качестве, и в большем количестве. Вместо уничтоженных лёгких танков БТ-7 перед нами оказываются тысячи новых средний Т-З4. Вместо тысяч уничтоженных на аэродромах и в воздухе истребителей И-16 перед нами оказывается тысячи совсем не плохих Як-7 и ЛаГТ-3. Вместо разгромленных дивизии из прибалтов, украинцев и белорусов, перед нами оказывается дивизии из Сибири и с Дальнего Востока. Как мог фюрер рассчитывать на победу в войне, не уничтожив экономическую базу врага? Зачем было тратить усилия на Москву, вместо того, чтобы уже в прошлом году захватить Донбасс с его углём, Дон и Кубань с его хлебом, и Кавказ, с его нефтью. Теперь, когда Вермахт стал слабее на треть, и может наступать только на одном из участков фронта, гораздо труднее захватить и удержать Донбасс, Дон и Кавказ. Возьмём Сталинград, а что дальше? Если сейчас по всей Германии снимаем колокола и выкапываем кабель, чтобы передать промышленности нужное количество меди, то, что будет в следующем году? Какими силами Германия сможет уничтожить большевистскую промышленность на Урале? Там делают половину всех вооружений и военных материалов. А за Уралом есть ещё Свердловск в Сибири, где большевики делают ещё тридцать процентов вооружений. Итого за Сталинградом ещё 2000 километров. То есть уничтожить военную промышленность Сталина невозможно. Может быть, была идея, пользуясь максимальным успехом в 1941 году, пригласить диктатора Сталина на переговоры? Я уверен, что после окружения войск Тимошенко под Вязьмой, когда путь на Москву был не прикрыт резервами, Сталин мог пойти на переговоры с уступками территории. Но зачем было проводить операцию "Тайфун”, не имея расчётного количества войск, топлива, боеприпасов для окружения Москвы? Нам удалось 22 июня прошлого года добиться внезапности удара и оглушит большевиков, в ноябре прошлого года под Москвой большевикам тоже удалось добиться внезапности и оглушить Вермахт. Только отсутствие крупных танковых групп и неумение Жукова не позволили им окружить большое количество наших войск. Как можно было не заметить сосредоточение пяти резервных армий? Не повторится ли такая же история здесь, на Волге? Мы оглушили большевиков в мае свои контрнаступлением под Харьковом, теперь вот сокрушительный прорыв вглубь территории... А дальше?
Великий стратег Мольтке предполагал планирование военных наступательных операций, планирование производства вооружений, организацию мобилизационного ресурса страны без понимания цели войны.
В плане "Барбаросса” было туманным понятие линии Архангельск – Астрахань, которую следовало достичь. За ней начиналась неведомая политическая сфера. Но война – не туристический маршрут. Если армия противника не уничтожена, и не может быть уничтожена, если его промышленность не уничтожена, и на не может быть уничтожена, то тогда вообще, зачем нужно было начинать? Только если из соображения истребить три миллиона советских евреев. Если победа военным путём невозможно, то нужно настолько ослабить эту русско-еврейскую гидру, чтобы Сталин просил о мире. Русские должны захлебнуться в собственной крови, у них в армии должны остаться дети и старики, а в тылу калеки и старухи. Их сегодняшний уровень потерь в десять их солдат за одного германского, недостаточен. Мы должны воевать так, чтобы за одного германского солдаты русские отдавали бы по двадцать своих солдат. Тогда Сталин будет просить мира на любых условиях, как в 1918 году его просил Ленин в Брест-Литовске. Тогда большевики трусливо отдали всё, что мы просили. Так будет и на этот раз.
Монолог Германа Гота, произносимый с кожаного сиденья открытого лимузина Horch 830 BL Pullman Cabriolet, с треугольным генеральским вымпелом.
— Ну, что там с завтраком? — дождавшись паузы в речи командующего, спросил генерал-лейтенант, подошедшего ефрейтора с красным от жары лицом, — сегодня будет завтрак, или нет Курт?
— Так точно, господин генерал-лейтенант, завтрак готов, пожалуйста! — ответил денщик Курт, — всё, как Вы приказывали.
— Предлагаю позавтракать, господин Главнокомандующий! — поворачиваясь к Готу, сказал Фангор, — как у вас аппетит?
— Да, да, — ответил Гот, — аппетит уже разгулялся, практически волчий.
Денщик Курт открыл дверь машины со стороны Фангора, а водитель лимузина, унтер-офицер с планками медалей "Зимнее сражение на Востоке 1941/42”, "За выслугу лет в Вермахте”, и "В память 1 октября 1938 года”, открыл дверь командующему.
Замедленно, словно без особой охоты, оба генерала ступили на утоптанную землю, покрытую примятой травой. Когда Герман Гот вышел из чёрного полированного, покрытого густой степной пылью, произведения германского автомобильного искусства, стало видно, насколько командующий был мал ростом: ефрейтор-водитель был на две головы выше него. Гот звонко хлопнул по своей ладони тонкими чёрными кожаными перчатками, взятыми с сидения, и, покачиваясь с носка на каблук, стал разминать затёкшие ноги. Наблюдая, как лейтенант Штриттматтер, ловко забирается в кабину "Хеншель” Hs 126B-1, и как после этого самолёт начинает свой разбег, он сказал тихо:
— Лети, герой, и пусть для тебя слава Германии будет дороже собственной жизни. Твой парадный вид, соответствует твоим высоким и правильным мыслям, сынок…
Между тремя большими зелёными палатками и машинами с оборудованием фронтовой и дивизионных радиостанций. В отдалении от других штабных легковых и грузовых автомашин, был сооружён навес из брезентовой ткани на шести шестах. Под навесом стояли в ряд несколько раскладных столов, накрытых белой скатертью, с расставленными кастрюлями, бутылками, кофейниками, рюмками, стопками тарелок и блюдец.
Рядом несколько солдат в белых халатах были готовы выполнять роль официантов. За ними стоял грузовик и автобус с термосами и ящиками льда. Перед автобусом был оборудован пункт приготовления пищи с разделочным столом, ёмкостью для воды, жаровней и печью для разогрева блюд, жарки и варки. Повар в чине ефрейтора, а халате и поварском колпаке вполне органично смотрелся на фоне этого о оборудования для большого генеральского пикника. За автобусом, ближе к дороге, где продолжали, грохоча, двигаться грузовики автобусы и тягачи с пушками и зенитными орудиями, мотоциклы связи бесконечные подводы дивизионных обозов, под присмотром нескольких конюхов стояли рядком несколько красивых донских жеребцом. Особо выделялся двухлетний жеребец серый в яблоках, с платиновой гривой и хвостом.— Сейчас бы хорошеньких женщин сюда к такому красивому завтраку на природе: Ингу Лей или Энне Бурда, — сказал, по-змеиному улыбаясь, генерал-полковник Герман Гот, обводя горизонт умными злыми глазами, — такая благоприятная погода стоит. А то как зарядят дожди, и ни пройти, ни проехать, ни на танке, ни на машине, и прощай, итальянская идиллия.
— Но это птицы высокого полёта, а нам пойдёт что-нибудь попроще, — ответил Фангор.
— Хорошо, Фридрих, пусть будет кто-нибудь попроще, вроде кинокрасотки Марику Рёкк или Лиды Бааровой.
Направляясь к столу, Гот громко обратился к группе старших офицеров стоящих у штабных палаток и легковых машин:
— Господа офицеры, я угощаю всех завтраком, присоединяйтесь!
Два подполковника и три майора, собранной и бодрой походкой направились к навесу, не приветствуя командующего, поскольку только недавно закончилось утреннего совещание, и все уже успели поприветствовать друг друга. Начальники отделов штаба и их помощники в более низком звании, сообразно негласным правилам остались стоять на месте, чтобы не заслужить репутацию невежд, не знающих, что такое субординация, традиции и порядок. Он остались на месте, пуская сигаретный дым, просматривая навесу документы, отдавая приказы ординарцам и делопроизводителям.
— Не знаю, какая кухня нас ждёт, но пахнет вкусно! — произнёс расслабленно генерал-полковник, совсем не так, как недавно говорил о пилотах Люфтваффе и советских военнопленных.
— Это всё местные продукты, господин командующий, — ответил, стоящий рядом солдат в белом халате и эмалированным кувшинов для мытья рук, — только кофе и мармелад от интендантов.
Кроме белых булок с маком, нарезки белого хлебного батона, традиционного яблочного и ягодного джема, масла и варёных яиц, на столе стояла кастрюля с жареными бараньими рёбрышками, салатница с поджаркой из свинины, ёмкости с говяжьей печенью и гусиным паштетом. Тут же были расставлены тарелки и блюда с сосисками, колбасами, сыром, овощной нарезкой. Дополняли яства графины со шнапсом, кувшины с пивом и вином. Серебряный кофейник и приборы сияли, стекло бутылок и глазурь тарелок и чашек приятно блестело, напоминая родной дом и беззаботные времена в родительских объятиях. Посуда была французская, серебро польское, скатерти голландские.
С видом человека, благосклонно принимающего заслуженный почёт, Герман Гот дал возможность денщику с полотенцем через плечо, полить на свои подставленные ладони воду из кувшина и вытер пальцы о полотенце.
Треск пулемёта расстрельной команды и беспорядочные выстрелы у балки, на мгновение смолкли, а на склоне возникла щуплая фигурка девочки лет восьми. Она была в перепачканном чем-то рваном платьице и сандалиях. В волосах, цвета вороньего крыла, виднелись вплетенные белые ленты. Ни "хиви”, ни румынское конвоиры, казалось, не ожидали проявления такой смелости. Немецкий унтер-офицер в это время перезаряжал свой пистолет и не успел ничего сделать. Девочка, что было сил, побежала прямо к палаткам штаба. Когда румыны уже приготовились стрелять, унтер-офицер отчаянно закричал, приказывая отставить огонь, поскольку на линии прицеливания находились высокопоставленные германские офицеры. Ловить девочку тогда бросились голые по пояс связисты, водители и солдаты из роты связи и охраны штаба.
— Хильфе, хильфе! — кричала она на бегу, задыхаясь, и широко открыв от ужаса карие глаза, — помогите!
Само её появление, её бегство, активная борьба за жизнь, так не похожая на паралич воли, наступающий у большинства неподготовленных людей перед лицом смертельной опасности, вызывало у всех удивление и досаду. Её неодолимая жажда жизни, не бросающая её даже не в чистое поле, а ведущая её с мольбами к самым главным и страшным врагам, распорядителями безжалостной бойни, где в одной кровавой куче погибли русские красноармейцы, еврейские беженцы разных возрастов, и беженцы интеллигентного вида, армяне, комсомольцы-казаки, цыгане, вызывало у палачей удивление.
— Проклятые евреи, они даже язык украли у немцев, — сказал подполковник в новом, с иголочки кителе со множеством наградных планок и Рыцарским крестом Креста военных заслуг с мечами на шее, — однако, по сравнению с прошлым годом в Белоруссии их, слава богу, попадается всё меньше и меньше.
— Да, да, господин Хильке, — поддержал его мысль пожилой, но стройный майор в роговых очках, издали жадно осматривающий еду и напитки на столе, — выполнение нами приказов и распоряжений генерального штаба относительно евреев и комиссаров, заметно снизили их численность к лету этого года. У вас, кстати, нет ли при себе любой трофейной почтовой открытки с видами какого-нибудь русского города с экзотичными видами и церквями?
— Хотите, просто фотографии свои подарю с видами Харькова и домами на правительственной площади? Там ещё фонтан с ангелом обаятельный виден, — предложил товарищу подполковник, подходя к столу и ожидая, когда командующий возьмёт первым что-нибудь из еды или напитков, — вам жене отправить?
— Жене... Она собирает фотографии с мест, где я прошёл с войсками, начиная с французской кампании, и прикрепляет к большой карте на стене. Любит географию.
— У меня этим младшая дочь Гретхен занимается, флажки на булавочке втыкает в города, где я побывал, начиная с присоединения Австрии. Даже не знаю, что бы Вермахт делал без австрийских солдат в своих дивизиях. Австриец — это каждый второй солдат Рейха! Кажется... — сказал подполковник.
Он поправил пальцем очки на переносице, взял фуражку подмышку и поднял перед собой кофейную чашку на блюдце, подставляя её солдату-официанту, обходящего офицеров и генералов с кофейником в руках.
Именно в этот момент маленькая еврейская девочка пробежала мимо ящиков с документами, машины командующего, увернулась от потного здоровяка с мускулистыми волосатыми руками, в майке с лямками, и подбежала прямо к столу. Треск пулемёта, стрелявшего в людей на дне балки возобновился, но он стрелял уже короткими очередями, видимо, в те зоны, где среди лежащих друг на друга сотен людей, были видны шевеления или кто-то пытался встать. Отчаянные и жалобные крики оттуда почти смолкли. Несколько "хиви” с винтовками наизготовку спустились вниз, раздались одиночные выстрелы.
Другие добровольцы остались стоять наверху, готовые стрелять в случае, если ещё кто-то попытается полезть вверх по склону. Грудные и не ходящие дети, а с ними двух, трёхлетние дети, отобранные у матерей перед отправкой в балку, уже не кричали. Они не плакали, многие не двигались, обессилевшие от многодневной голода, жажды и жары. Теперь, после смерти матерей и отцов, они уже не могли являться стимулом для их сопротивления и самозащиты, теперь настал их черёд. Родители до последнего момента хотели верить, что девушки-казачки отобрали детей именно для сохранения им жизни, и своим поведением взрослые не должны были спровоцировать палачей для расправы с ним, как наказание за непослушание родителей. Их покорность была напрасной.
Девушки с повязками "Deutsche Wehrmacht” принялись поднимать и бросать детей в балку. Они хватали их за одежду, волосы, за крохотные руки, ноги. Было видно, как эти крошечные ноги и руки вывихиваются при бросках. Дети летели вниз как бездушные тряпичные куклы. После падения с высоты их специально никто не стал бы добивать, потому что они и так погибнут от травм, или позже от жажды. Девушки-казачки было сосредоточены и деловиты. Ни радости, ни сострадания не выражали их лица, а только желание поскорее избавиться от этой физически нелегкой обязанности. Румынские солдаты, очень похожие на дремучих карпатских крестьян, пришли к ним на помощь, шутя и пытаясь строить им глазки.
Девочка-беглянка оказалась в нескольких метрах от накрытого стола, и остановилась на секунду в замешательстве от резкого контраста накрытого роскошного стола и произошедшего внизу, в балке. Несчастный вид этого ребёнка, покрытого кровью, частями внутренностей убитых людей, в разорванном, никогда цветастом платьице, с ободранной кожей и слипшимися волосами, мог вызвать сочувствие у кого угодно, если бы не роковые обстоятельства места и времени. Её глаза бездонные как космос, взывали о пощаде.
— Да уберите уже отсюда это насекомое! — отворачиваясь от этого взгляда сказал Герман Гот, и сделал глоток обжигающего, божественно пахнущего кофе, — мерзкое отродье!
Сразу несколько офицеров потянулись к своим кобурам с пистолетами, но первым выхватить пистолет успел майор в роговых очках, почти в упор он выстрелил девочке в лицо из пистолета Walther P38. Мощная 9-миллиметровая пуля опрокинула детское тело на спину. Однако майор уронил чашку с блюдцем, и чашка разбилась.
— Чашка разбилась! — огорчился майор.
Одна из казачек бросилась было исправлять свою оплошность, но солдат из роты охраны не пустил её к столу, преградив путь винтовкой как шлагбаумом.
— Браво! Чашка — это ерунда! Трофеев будет ещё много! Вот это выстрел на скорость хорош, как у золотого финалиста Чемпионата мира по стрельбе 1939 года прошёл в Швейцарии Карла Штайгельмана! — воскликнул Фангор, похлопав два раза в ладоши, — но не ждите повышения и медали, Курт! Однако этого неловкого унтер-офицера следует примерно проучить за безобразную организацию акции. Будто в первый раз новобранец взялся за пистолет! Йохан, будьте добры, переведите его в мотопехотный полк, куда-нибудь в 14-ю дивизию к свирепому Хайму.
Офицеры и генералы засмеялись, радуясь неожиданному развлечению нудного и монотонного утра. После напряжённых, кровопролитных и драматичных городских боёв за Воронеж, время, казалось тянулось однообразно и бесконечно как степь.
— Однако, Штайгельман, вроде, три года назад стрелял на соревнованиях из армейской винтовки Мauser К98, — высказал своё мнение подполковник.
Повинуясь его красноречивому движению, один из солдат охраны схватил труп девочки за ногу и потащил к оврагу. На полдороги, он бросил тело и предоставил возможность "хиви” исправлять свою негодную работу и тащить убитую к балке.
Отпивая мелкими глотками кофе и съев несколько сочных сосисок, приготовленные повар из свинины, говядины и баранины в натуральной оболочке, генерал-полковник любовался, как лейтенант Штриттматтер запускает двигатель, выруливает на ровную площадку, ограниченную флажками. Полосатый конус показывал благоприятное направление ветра, и крылатая машина начала быстрый разбег.
Жужжу как огромное сердитое насекомое, самолёт-разведчик, оторвался от земли и совершил быстрый набор высоты с разворотом. Провожая его взглядом, командующий обратил внимание на то, с каким аппетитом его офицеры поглощают колбасу, булки, масло и мармелад, не решаясь, впрочем притрагиваться к пиву. Гот снова начал говорить:
— Руководство Рейха совершенно правильно делает, что пристально заботится о продовольственном снабжении Германии и распределении продуктов. Простые немцы ощущают, что это распределение справедливое. Повышенные нормы выдачи возможны только при тяжёлой работе, в связи с заболеванием, или ранением. Семьи солдат, получают денежное довольствие в размере 85 процентов от заработка кормильца до его призыва. Цены, конечно, на те продукты, продаваемые без карточек, сильно выросли, но у американцев и у англичан-томми, это денежное содержание для семей солдат не более половины от прежней зарплаты, а у русских его вообще нет. С учетом жалованья и довольствия солдат, наши граждане живут лучше, чем до войны. Если прибавить продовольственные посылки, посылаемые нашими солдатами домой из всех уголков мира, и полные чемоданы, что они везут с собой, отправляясь в отпуска, получается даже изобилия! В Германии везде радостные лица! — щурясь на солнце, сказал один из майоров, прижимая к бедру пухлый коричневый портфель с бумагами и фуражку.
Краснолицый денщик Курт аккуратно вынул стреляную пистолетную гильзу, отлетевшую на блюдо с колбасой.
— Что за охота устраивать стрельбище рядом с тарелками? — проворчал этот ефрейтор, — не дают "Папе Готу” спокойно позавтракать!
— А ведь старый Курт прав. Зачем эти эксцессы прямо у стола? — сказав это, командующий негромко засмеялся, — мне до сих пор мерещатся эти собачьи жалостливые еврейские глаза!
Глава 11. Пустой советский фронт
Любая вещь теперь могла быть превращена в хлеб, сахар, водку минуя деньги. Деньги были уже не так ценны, потому что сами по себе не имели значения, а имели значения только предметы, нужные в быту, еда, лекарства. Поэтому чемоданы, корзины и кули горожан с их заграничными шелковыми лифчиками, чулками, платьями, рубашки, перчатками и носками были предметом зависти и вожделения колхозников, кооператоров, кустарей и железнодорожных рабочих. Чемоданы, сумки из кожи, а не из картона, тоже были дороги во время эвакуации. Хороший чемодан был и вместилищем ценностей, и стулом, и столом, щитом, тараном, и даже детской кроватью и колыбелью. С беженцами шли разные подозрительные личности. Молодые мужчины кавказской внешности и славяне, явно призывного возраста в гражданской одежде, часто не их размера, с остриженными по-армейски волосами и чересчур загорелись лицами и руками шли рядом с беженцами. Здоровые и сильные, холодные и голодные, они представляли непосредственную опасность для вещей, денег и ценностей беженцев. Продукты питания и даже молодые, симпатичные женщины и девушки тоже не были в безопасности от посягательств в обстановке хаоса, особенно в степи, где отсутствовали сотрудники милиции, НКВД, комендантские патрули и армейские заградотряды. Гуманитарные катастрофы всех времён и народов имеют схожие черты. Некоторые из подозрительных молодых людей шли даже в воинском обмундировании, но без знаков различия. Военной одежды хватало и на других, явно гражданских людях: галифе солдатские и офицерские, гимнастёрки, фуражки, архаичные френчи, сапоги, ботинки, ремни, вещмешки во множестве виднелись тут и там на мужчинах, стариках, подростках и даже женщинах. Колхозники и рабочие ничуть не заботились о своей внешности в отличии он интеллигенции и совслужащих, евреев и казаков.
Кроме Наташи Адамович, немало женщин шло и ехало в хорошо скроенных, словно по журнальным фотографиям, платьях, жакетах, кофтах, пиджаках. Разного фасона шляпки, туфли и сумки подчас могли изумить любых ценителей изящного, добротного и красивого. Иногда на солнце вспыхивали искрами золотые серёжки и колечки, или поблёскивали волшебными зеркалами бриллианты и другие драгоценные камни. Хотя все эти модные и дорогие вещи встречались взгляду редко, в основном беженцы были простыми и лишёнными всего людьми, однако именно эти исключения придавали толпе вид всеобщего исхода.
— Во-о-озду-ух! — носились крики по колонне, повторяясь на все лады.
— Всем укрыться! — запоздало скомандовал комиссар, наблюдая, как разбегаются в разные стороны люди, цепляясь за кочки, падая, проваливаясь ногами в норки грызунов, утопая каблуками в лишайнике, обдирая репейником кожу.
Грузовики остановились, чтобы не раздавить бегущих. Запряжённые в повозки и телеги лошади ржали, дёргались в стороны и пятились. Некоторые повозки стали отъезжать в степь.
Комиссар и помначштаба взяли своих лошадей под уздцы и быстро повели в сторону лесопосадок. Тоже самое сделали другие командиры, бывшие верхом. Возницы спрыгнули с повозок, артиллерийских упряжек, водители вылезли из кабин. Полезли прятаться, кто под кузова машин, кто под лошадей.
— Во-о-оздух!
Не пройдя и половины расстояния до лесопосадок, комиссар и помначштаба бросили лошадей, повалились ничком в пыльный ковыль. Большая часть красноармейцев последовали их примеру: легли на животы, вжались телами в горячую траву и сухую землю
— Вот сейчас... Вот сейчас жахнет... — разными голосами стучали у них в висках одни и те же слова, — неужели началось
Те красноармейцы, на ком были навьюченный части пулемётов и миномётов, блины щитки, стволы и каретки, падать не стали, а только присели на корточки, не сходя с дороги. Они были настолько вымотаны маршем, что сомневались: смогут ли они снова взвалить ношу на плечи, если сбросят её сейчас. Немногие из обстрелянных бойцов и командиров, побывавших когда-то в боях, вроде старшины Березуева, остались стоят на дороге, понимая, что время до возможного удара ещё есть, а укрыться толком всё равно негде. Некоторое количество гражданских тоже никуда не побежали и не стали падать в пыль. Они продолжали идти, то ли опасаясь за пропажу в суматохе своих вещей и детей, то ли их фатализм, вызванный усталостью и страхом будущей несчастной и ничтожной жизни на чужбине, снизил для них ценность жизни вообще.
Но таких было меньшинство. Весь человеческий ужас перед неизвестностью будущего, судьбы, измеренного на роду времени, страх увечий, боли, смерти сейчас овладел почти всеми. Верившие в Бога или не чувствующие в себе твёрдости материалистических взглядов, с трудом торжествующим над мистическими пространствами приамурской тайги или сальской степи, невольно обращались к высшим силам с просьбой о защите и предании силы духу. Люди, выросшие в городах, где большинство рациональных вещей созданы человеком, гениями и умницами, имеющим имена, среди рукотворных домов, мостов, машин и электричества, преодолевающих прямо на глазах природную силу холода, воды, темноты, ветра, в меньшей степени подвержены идее, что есть кто-то свыше, кого нужно за это благодарить. Наоборот, видя, как природа своим льдом, огнём, временем, по сути будучи злой к творениям рук человеческих, разрушает их, горожане не только сомневаются в наличии Бога, но, если и допускают его существование, то считают его недругом себе точно. Средневековый протестантизм, начавшейся во время первой промышленной революции принимал более мягкую доктрину по этому поводу, считая, что Бог, сотворив всё совершенным, ушёл, оставив развитие, суд и жизнь людям, ответственным теперь перед ним за всё. Обратная картина наблюдается среди людей, живущих среди первозданной природы. В их мире дикой природы всё необъяснимым, а значит божественным образом существует, развивается и плодоносит. Всё, живое и неживое, создано с таким умом, тщанием и изобретательностью, недоступным для человеческих знаний и умений, что высшая сила становится единственным объяснением этому. Присутствие среди разнообразных форм животных и растений пищи для человека, одежды, топлива, орудий, напоминает ребёнка, получающего безвозмездно от родителя всё, что ему нужно, и даже игрушки для забавы. Если с родителем человеческого ребёнка всё ясно — его родителем и дарителем мог быть только более могущественный, чем он, взрослый человек, то для взрослого человека могло быть только существо более могущественное, чем он сам, то есть Бог. Сколько бы времени не потратили гении и просветители народа в городах на раскрытие первоисточников, способов и приёмов, а главное, огромного времени на создание земной природы, самой планеты и звёзд, всё равно будут вновь и вновь рождаться люди, не имеющие возможности или охоты их слушать. Им будет всегда гораздо проще принимать сердцем простое решение и красивое объяснение всего сущего. И сейчас в этой грандиозной степи, вдали от городов и крупных селений, радиорепродукторов и кинотеатров, даже комсомольцы и богоборцы, рисовавшие в школе и на Рабфаке в стенгазете бородатого старца с нимбом, босяком бегущего прочь от колхозного трактора, призывали Бога, чтобы он обратил на них внимание, защитил и укрепит их душу.
— Ну-ка, испытаем пистолет-пулемёт Дегтярёва в действии, — сказал старшина, снимая с плеча ремень автомата, расставляя широко ноги и задирая кургузый ствол вверх.
Оглядывая бугорки солдатских спин, то, как некоторые из них инстинктивно, совсем по-детски, закрывают ладонями коротко стриженные затылки, Березуев, снимая автомат с предохранителя и передёргивая затвор, сказал сквозь зубы:
— Господствует фашистский гад в воздухе!
Он с какой-то даже отцовской жалость обратил внимание на худшую и несуразно длинную шею Гецкина, торчащую из под воротника гимнастёрки, прикрытую тонкими пальцами, более подходящими для пианиста, чем для плотника из приамурского Биробиджана. Надеждин и Петрюк лежали рядом с ним, тоже закрыв инстинктивно ладонями свои коротко стриженные затылки, словно это могло их спасти от осколка, или в случае падения рядом самой авиабомбы.
Когда пыльное облако накрыло толпу, скопления грузовиков, лошадей и телег, в нескольких сотнях метров от поворота дороги через лесопосадки к хутору Кераимову, показалась чёрная легковая «эмка» ГАЗ-М1. За ней следом двигалась, раскачиваясь во все стороны на ухабах, открытая полуторка ГАЗ-АА с бойцами Красной Армии в кузове. Далее ехал закрытый штабной ЗМС-5. Эти машины уткнулась сначала в чадящие выхлопами тракторы, волокущие комбайны, но быстро съехали на целину и продолжили движение, прыгая на кочках. Среди людей, уже приготовившихся к самому худшему, вдруг возникло оживлённое движение.
Бомбового удара сверху не последовало, пулемёты промолчали. Вокруг раздалось даже неожиданно весёлое улюлюканье, гомон, радостный мат. Все стали быстро подниматься, отряхиваться и осматриваться по сторонам, как бы приглашая соседей принять участие в их радости. Некоторые хитро улыбались, будто перехитрили кого-то.
Самолеты оказались своими — "Илы" возвращались со штурмовки. Один за другим самолёты проходили над дорогой, устраивая пылевые вихри. Пролетел и штурмовик с надписью "Гроза". Это была та же группа, совсем недавно пролетавшая на юго-запад. Однако теперь штурмовиков было меньше. Того, с неубранным шасси, похожего на подбитую камнем утку, и даже на "лапотника" Ju-87, уже не было. Словно бы блики на мокрой от дождя краске, у большинства самолётов сквозь рваные дыры в крыльях, хвостах и фюзеляжах, там, где не было бронекорпуса, просвечивало солнце. Из кого-то самолёта тоненькой струйкой лился, не то бензин, не то масло. Замыкающий строй штурмовик оставлял в воздухе за собой шлейф сизого дыма.
— Что же, братцы, так посмотришь, и без одной бомбёжки до места доберёмся! — сказал небольшого роста красноармеец голосом, сильно похожим на тот, что некоторое время назад заставил нервничать комиссара полка, — а там выроем стрелковые ячейки, закопаем мины, поставим пулемёты и пушки, и всё — поди, возьми нас, не то, что тут в чистом поле, как на ладони!
— Не каркай, ворона, хвост обдеру, слушай лучше новый звук, мне кажется, что ещё не всё воздушное шапито на сегодня закончилось, — проворчал старшина Березуев, опуская дуло автомата и ставя оружие на предохранитель, — другой звук, наверно немцы!
Сидящий неподалёку на корточках Петрюк, тем временем огорченно рассматривал несколько тёмных лоснящихся пятен на рукаве новенькой гимнастерки
— Петь, а Петь, смотри, на меня с самолета накапало что-то... — протянул он огорчённо, — как думаешь, отстирается?
— Послушай, Петрюк, то ты пятку ты натёр, то с самолёта на тебя сделали пи-пи! — ответил нехотя Надеждин, — прямо ты знаменитость какая-то!
Откуда-то сверху, словно материализация страхов множества людей, будто падающие камни из-за облаков, возникли два немецких истребителя Messerschmitt Bf.109G. Все в крестах, в нарисованных краской полосках, цифрах, буквах. Не успел никто ничего предпринять, как из крыльев и фюзеляжей вышедших из пикирования истребителей выплеснулись огненные струи выстрелов в сторону уходящих штурмовиков. Немецкие лётчики били сразу из всех шести пушек и четырёх пулемётов. Звук, словно от нескольких больших металлических трещоток на секунду заглушил свист и рык моторов. Прямо на головы пехотинцев посыпался каскад стреляных гильз разного размера. После этого, раскачивая крыльями, как бы выискивая точку равновесия, истребители ушли высоко вверх. Они страшно и медленно делали новый круг над "Илами", чтобы повторить атаку, однако не стали повторять её, а взяли курс на северо-восток, к Сталинграду. Их почему-то даже не прельстила как цель штабная "эмка” с машинами охраны и связи. Одновременно, от замыкающего, отставшего Ил-2, начали сыпаться куски обшивки. Наконец штурмовик вспыхнул весь, от мотора до кабины. Он запылал как нагретое на углях в печи полено, вдруг и сразу целиком.
Все произошло в несколько мгновений. Но это было не всё. Вслед за истребителями, едва только они пронеслись над дорогой и стали удаляться, показались другие фашистские самолеты — двухмоторные бомбардировщики Ju-88. Их было больше десяти. Через большие выпуклые стёкла передних кабин хорошо были видны тёмные фигуры пилотов. Из каких бомбардировщиков пошли вниз первые бомбы SC-250 с жёлтой маркировкой на оперении, сказать было невозможно, да и не было важным. С высоты двух сотен метров бомбы до земли летели считанные секунды. Две из них попали в группу комбайнов на повороте дороги, взорвавшись с оглушительным грохотом, разрывая пыльный воздух. Две другие бомбы попали в обоз батальона.
Дорога вместе с землёй степи качнулась под ногами, как бывает обычно, когда резко затормозит поезд. Грохот четырёх мощных взрыва слились в один. Вместе с огненными столбами, кусками комбайнов и тракторов, земля поднялась стеной, ураганом отшвырнула в разные стороны степной сор, людей и животных. Раскалённый воздух жёстким ударом повалил тех, кто не успел броситься на землю. Вспыхнула сухая трава. Одна бомба не долетела до обоза батальона метров десять, но вторая попала прямо в повозки с продовольствием, превратив их в мелкую щепу. Три других повозки с боеприпасами были опрокинуты вместе с лошадьми и людьми. Пока оседала, падала комьями земля, бомбардировщики, пройдя поперек колонны, обстреляли её из своих нижних пулемётных установок, ориентированных для стрельбы в задней нижней полусфере. Сразу десяток пулеметов МG-15 мгновенно наполнили всё пространство вокруг визгом пуль и барабанной дробью ударов о сухую землю, словно кто-то невидимый очень-очень быстро бил дорожными трамбовками. Между лежащими в страхе людьми, как бешеные, заплясали зловещие фонтанчики из пыли, искр и травы. Было видно, как от бортов и кабин машин "Харьковдормоста” отлетают щепки и осколки стекла. Одна из машин батальона в хвосте колонны, не повреждённая взрывом бомб, оказалась в одно мгновение изрешечена пулями. Из мотора её вырвалась, струя пара, и тут же капот вспыхнул как факел. За несколько секунд, пока продолжали падать сверху комочки земли, а столбы дыма и пыли на месте падения авиабомб ещё не осели, Ju-88 успели поравняться с лесопосадками на берегу Курмоярского Аксая и прекратили стрельбу.
Совсем вдалеке, за ними, виднелся горящий Ил-2. В конце концов, он ушёл вниз и глухо взорвался, подняв над местом своего падения чёрно-огненный шар. Из штурмовика никто даже не попытался прыгнуть с парашютом. То ли заклинило стекло кабины, и лётчик не смог из неё выбраться, то ли он хотел посадить горящую машину. Но скорее всего он был убит. Это был обычный Ил-2, не и имевший заднего стрелка с пулемётом УБТ, а только его муляж, деревянную имитацию. Но если бы стрелок и был, он всё равно не смог бы прыгать, потому что парашютом стрелки не обеспечивались из-за ограниченного места в задней части кабины за бронеспинкой сиденья пилота.
— Санитары! — сразу из нескольких мест закричали разные голоса, — санитары, сюда, у нас раненые!
— Ой, мамочки, убило! — крикнул какой-то пронзительный женский голос.
Заплакали дети, запричитали старухи, начали перекрикиваться мужчина, командиры принялись выяснять потери и собирать подразделения. Вокруг разбитых грузовиков и повозок начала собираться толпа. Рассыпанный по земле гороховый концентрат, упаковки сала и сухарей люди хватали сколько могли, заталкивали за ворот рубах, набирали в подолы юбок, совершенно не опасаясь застывших в растерянности солдат и сержантов, больше думающих сейчас о своих убитых и раненых товарищах, и покалеченных лошадях, чем о консервах. Эвакуированные работники из Харькова, впрочем, довольно быстро отбились от желающих поживиться их вещами из разбитых чемоданов и корзин. Пара зуботычин и пощёчин, толчки, ругань и разорванные рукава решили дело; сельские бабы и мужики от них отстали. Несколько убитых харьковчан были уложены рядком, а оцепеневшие от горя родственники посажены рядом. Для многих из них окружающий мир существовал только в сочетании с их родными и любимыми людьми, а с потерей их всё менялось: прошлое, настоящее. Будущее меняло знак, терялся смысл многого, ещё несколько минут назад считавшегося важным. Ещё не окоченевшие, порой с незначительными повреждениями, тела людей походили на спящих, если бы не остановившиеся глаза, не пульсирующие вены. Семья Адамовичей не пострадала, хотя девочка была сильно напугана и не могла теперь вымолвить и слова. У Николая дрожали руки и губы.
Во взводе младшего лейтенанта Милованова вроде бы потерь не было. Первым звуком, возникающим в оглохших ушах солдат, было завывание моторов ”эмки” и двух грузовиков, успевших ещё до взрывов проскочить группу пылающих теперь, искорёженных тракторов и комбайнов. На их пути, по мере продвижения по кочкам вдоль дороги, поднимались и даже вскакивали пехотинцы, чтобы не быть раздавленными этой небольшой колонной, поскольку водителям не всегда было видно всё в зарослях травы.
— Петя... Ты где? — спросил в пустоту Петрюк, ошалело вращая глазами и широко открывая рот, чтобы добиться возвращения привычных звуков в заложенные уши.
Рядом с ним поднялся на ноги Надеждин. Поднялся, опираясь на винтовку, и Зуся Гецкин. У старшины Березуева правый рукав, от локтя до кисти, был в чёрной крови, с пальцев капало в пыль.
— Зацепило... — сказал он озадаченно, сгибая руку в локте и пробуя шевелить пальцами, — ну-ка, Биробиджан, давай пакет... Перевяжи-ка меня!
Зуся сбросил с плеч вещмешок и принялся в нём рыться, отыскивая свой перевязочный пакет первой помощи.
— Фельдшера сюда какого-нибудь! — кричала тем временем женщина из бурьяна, — тут раненые, ой, господи, боже мой, кишки!
С нескольких сторон слышались стоны и матерная ругань. Красноармейцы осматривались, трогая уши, кашля от отвратительного запаха аммонала. Пыль, на мгновение отпрянув при взрывах, снова была вокруг густой как дым.
— Тут у нас пятерых убитых! — донеслось от хвоста колонны.
— У нас сержанта убило! — вторил им голос неподалёку.
— Где этот умник комвзвода санитарного, старший фельдшер Хохлов? — спросил у начштаба комиссар, выходя вместе с ним обратно на дорогу, — где санитарные отделения рот, где эти санинструкторы, когда они нужны?
— Они, вроде бы все там были, где бомба и взорвалась, — ответил капитан, кивая в сторону горящих машин, — там, вроде, был Хохлов.
— Снаряды спасай, снаряды! Берегись! — с такими криками около грузовика метались солдаты.
Сквозь дым и пыль было видно, как несколько красноармейцев пытаются шинелями сбить пламя с капота и кабины грузовика. Другие, стремительно и слаженно как муравьи, вытаскивают через борта ящики с артиллерийскими снарядами и минами, оттаскивают их в стороны. Другие пытаются перевернуть опрокинутые повозки, поднять лошадей, собирают мешки с крупами и консервами, оттаскивают в сторону неподвижных товарищей. Часть солдат бросились ловить скачущих в безумии лошадей оборвавших ремни упряжек. В дыму растерянно бродили люди, оглушённые, растерянные. В траве надрывно, взахлёб плакали дети. Какая-то женщина в ситцевом платке пыталась успокаивать всех окружающих, что-то бодро выкрикивать и даже не к месту петь песню Леонида Утёсова из фильма "Весёлые ребята”:
Легко на сердце от песни весёлой,
Она скучать даёт никогда!
И любят песню деревни и сёла,
И любят песню большие города!
В непроизвольных действиях людей по спасению снарядов было что-то механическое, подчинённое высшему смыслу. Молодые красноармейцы не получали ни от кого команды вытаскивать из огня взрывоопасный груз. Они делали это со рвением, превосходящим любые старания перед любым начальником. Это сейчас как бы было участие в общей работе по спасению страны, она не требовала никакого другого побуждения, кроме внутреннего. Они так долго учились в дивизии уставам, хождению строем, материальной части оружия, ехали сюда, ждали в казармах, палатках, вагонах, чтобы влиться в поток сил сопротивления врагу. Такая малость, как спасение боезапаса батальона было для них вздохом облегчения, по их ощущению хотя бы уже часть их прежней жизни оказалась незряшной...
Старуха, с развевающимися седыми волосами, сумасшедшим взглядом, непонятно как существующая здесь без сопровождающих её родственников или друзей, призывала и тянула всех идти скорее к реке:
— Айда! Айда!
Наверное ей казалось, что в мутной воде Курмоярского Аксая есть успокоение в несправедливости всего мира и её судьбы. Её попутчики, скорее всего были недалеко, занимаясь собственными делами и имуществом.
— Это люди из-за того так все стараются, что ты еврей, Зуся, хотят попасть на хороший счёт! — сказал Березуев, с сожалением наблюдая, как Гецкин разрезает рукав его гимнастёрки, и начинает накладывать желтоватый бинт на локтевой сустав, стараясь при этом, чтобы рваные края кожи легли под бинт ровно, — а ты чего шутке моей не смеёшься?
Кровь продолжала ещё идти, но уже не лилась, не капала, а лишь сочилась.
— Они же мимо летели... — пропустив мимо ушей неуклюжую шутку старшины, сказал Зуся, — или у них спортивный азарт такой возник, нас убить?
— Заметили вот твои чёрные еврейские кудри и, как Гитлер повелел им, стали целиться! — ответил в прежнем ключе Березуев, — а вообще-то их корректировщик наводит, что над нами с утра кружит, он и сказал им, наверное, отклониться и часть бомб на нас сбросить, вот они и сбросили. Немец мужчин бережливый и расчётливый, просто так запасы не расходует, всё побольше старается нашего брата убить. Если самолёты пошли дальше, значит на Волге у них более ценная мишень есть, чем мы, чтоб они сдохли...
— Наоборот, товарищ старшина, из-за того, что я еврей, они и не стали всех бомб сыпать... Испугались, что тут им сдачи дадут! Это им не с трусами в Германии бороться, здесь советские евреи встречают их с оружием в руках, как ударный отряд Коминтерна... — сказал Зуся, бодрясь и используя фразы из радиообращений Еврейского антифашистского комитета, оставаясь при этом в состоянии внутренней подавленности, — весь бинт наматывать?
— Ну не все с оружием встречают, смотри вон, в нашей колонне сколько вашего брата идёт... Да, бинт весь мотай конечно, куда обрывок потом девать, не в пакет же обратно... Ладно, ударный отряд Коминтерна, туже затягивай и завязывай узелок, кровь не идёт, но всё равно больно так, хоть зубы ешь! — скривившись сказал старшина, — если к вечеру опухоль будет нарастать, значит, в ране осталась грязь от осколка, нитки, сор, пошло воспаление, и тогда, вполне возможно заражение крови, придётся попрощаться с рукой навсегда...
— Надо наверное в медицинско-санитарный батальон вас?
— Медсанбат был в четвёртом эшелоне дивизии, разбомблённом под Чилеково, ты же слышал, что лейтенант из 760-го полка умирающий сказал, — ответил старшина, — может наш быть фельдшер найдёт и вынет осколок, или что там ещё, а может и нет ничего там, а просто нерв отзывается! Осколок как летел, я его даже видел, но одно дело видеть, а другое дело руку успеть убрать. Так и шмякнул он меня, как ломом железным попало.
Старшина повернул голову в сторону остановившейся неподалёку «эмки». Следом за некогда глянцево-чёрной красавицей, а теперь пыльно-серой машиной с многочисленными вмятинами и царапинами, остановился армейский грузовик ГАЗ-АА с чёрно-белым номером. Из его кузова тут же на землю начали выпрыгивать бойцы в касках, с автоматами ППД и самозарядными винтовками СВД с примкнутыми штыками. Они своим видом сильно отличались от молодых красноармейцев батальона. Всем было не менее тридцати лет. Рослые, с загоревшими дочерна лицами, в вылинявшей от солнца и стирок гимнастёрках и галифе, все в яловых или кирзовых сапогах, а не в ботинках с обмотками. Многие имели на гимнастёрках нашивки за ранение и медали. Этот взвод охраны из бывалых солдат возглавлял старший лейтенант с большим красным носом и красными щеками, в пилотке вместо фуражки. Из кузова грузовика в небо торчал ребристый ствол, неизвестно каким образом закреплённого от болтанки на кочках крупнокалиберного пулемёта ДШК. Двое бойцов остались при нём. Из последней машины ЗМС-5, с окрашенным зелёной защитной краской фургоном вместо открытого кузова, из его небольшой задней двери выбросили лесенку. Оттуда вылез капитан и несколько солдат с петлицами связистов. Они быстро вытащили из фургона несколько деревянных и металлических стоек, и стали из них сноровисто, словно делали это сто раз, монтировать антенну радиосвязи на растяжках.
Дверцы "эмки" открылись. Оттуда неторопливо вылез плотного телосложения генерал-лейтенант в армейской полевой форме и без фуражки. Ему было лет, наверное, сорок пять, среднего роста, с большой круглой головой. Мясистое лицом с глубокими складками и двойным подбородком, густая шевелюра тусклых каштановых волос, зачёсанных назад, делали его запоминающимся. К тому же поперёк его лица пролегал старый сабельный шрам. Хитро сощуренные глаза смотрели пытливо и упрямо. Крепко сжатые губы выдавали напряжённые размышления. На груди генерал-лейтенанта, под ремнями бинокля, были видны несколько орденов. Несмотря на жару, верхняя пуговица его кителя была застёгнута. Его кисти рук были забинтованы и походили бы на зимние маскировочные рукавицы, если бы не был выделен в повязке большой и указательный пальцы.
Одновременно с ним на траву выскочил водитель-сержант. Он открыл боковые моторные щитки машины и принялся там что-то озабоченно трогать. Ещё один сержант, с пистолетной кобурой на ремне, и капитан с малиновыми стрелковыми петлицами на воротнике гимнастерки, вылезли с другой стороны машины, держа в руках кипу карт, бумаг и папок.
Генерал–лейтенант быстрым и внимательным взглядом окинул пространство перед собой. Остановив глаза на старшине Березуеве, он махнул рукой, подзывая его к себе.
Отстранив Гецкина, старшина застегнул крючок воротника гимнастёрки, и, придерживая автомат, пошёл к генералу. За три шага до него, он придал себе подтянутый вид. Остановился он с глухим стуком каблука приставленной левой ноги. Подняв к пилотке развёрнутую ладонь правой руки, доложил:
— Товарищ генерал-лейтенант, старшина первой роты второго батальона 435-го полка 208-й дивизии по вашему приказанию прибыл!
— Вольно, старшина, — морщась от пыли, ответил генерал, — так вы из 208-й стрелковой дивизии полковника Воскобойникова?
— Так точно!
— Где ваша дивизия сейчас? Где Воскобойников? Где штаб дивизии?
— Вроде был в Котельниково, но точнее не могу знать!
— Я генерал Чуйков, командующий 64-й армией Сталинградского фронта, моя армия будет обороняется ещё теперь и в этом районе. Быстро позовите мне вашего командира батальона! — приказал Чуйков и, разглядев перебинтованную руку старшины, добавил, — или пошлите бойца!
— Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант! — козырнул Березуев, повернулся через левое плечо и почти строевым шагом отошёл от начальника.
— Рядовые Надеждин и Петрюк, быстро идите вперёд, в голову колонны, найдите и доложите нашему майору, что его вызывает к себе генерал-лейтенант Чуйков! — скомандовал старшина красноармейцам, — бего-о-ом марш!
— Есть! — нестройно отозвались солдаты.
Надеждин, нагнувшись, поднял из пыли свою упавшую с затылка пилотку. Ударом о колено стряхнул с неё сор, надел на голову, и отдал старшине честь. После этого они, оставив свою поклажу и гулко топая ботинками по сухим кочкам, рысцой побежали в голову колонны.
— Чего это он, в белых перчатках, что ли? — тихо спросил Петрюк.
— Да нет, это же бинты у него, руки забинтованы, может быть ожог или осколки... — неуверенно ответил Гецкин.
Вокруг уже звучали команды сержантов и старшин на построение. Рассыпанные в пыли и дыму фигуры красноармейцев стали стягиваться к дороге. Горящую машину удалось разгрузить, но огонь сбить не получилось. Теперь она горела ярким костром, распространяя вокруг удушающий запах резины. Боеприпасы поспешно укладывали на другие повозки и машины. Тяжелораненых бойцов сажали туда же. Пятерых убитых красноармейцев и лейтенанта понесли на шинелях к замыкающим повозкам. Заметив генерала, комиссар и помначштаба от машин и упряжек артиллеристов направились к нему.
Убитых и тяжело раненных при коротком авианалёте гражданских оказалось не менее двух десятков, что было на удивление много для такого короткого налёта. Но это было удивительным только если не принимать в расчёт их скученность во время обстрела и опытность в убийстве фашистских стрелков. Около мёртвых собрались родственники, знакомые или просто любопытные из числа оказавшиеся рядом. Кто стоял как каменный, кто сидел, горестно обхватив руками голову, плача и стеная. Слышались причитания на русском, украинском, еврейском, калмыцком языке.
Часть колхозников-пастухов и их детей, оставив своих верховых коней, чтобы не терять времени в толпе, бегали вокруг мёртвых с хлыстами, пытаясь собрать перепуганных коров и верблюдов. Животные повсюду перемешались с людьми. Несколько десятков овец, наоборот, стояли гуртом неподвижно, плотно прижавшись друг к другу неподалёку от "эмки". Тут же недалеко, около убитой пулей коровы, воровато озираясь, собрались несколько мужчин в гражданской одежде. Один пожилой колхозник в расшитой косоворотке умело её освежевал, вырезая огромные куски капающего кровью мяса и внутренних органов. Вынужденные мародёры укладывали добычу в вёдра и корзины, подставляемые своими женщинам-селянкам. Мухи вились тучей над трупом и грудой кишок, словно собрались со все степи или просто возникли из пыли и дыма. Несколько бойцов из охраны Чуйкова тоже отправились к месту дележа мяса, не позволяя такому шансу разжиться отличной пищей пройти впустую.
— Рота строиться! — послышались вокруг слова команды.
— Становись, первый взвод! Становись, второй взвод! — словно эхом отзывались младшие командиры.
— Курдюмов, где конь? Ищи коня!
— Фельдшера, фельдшера, я ранен...
— Клава, Клава! Ты где, девочка?
— Петро, иди сюда, здесь мясо дают!
Около трехзвёздного генерала уже начали собираться любопытные гражданские и просители. Капитан охраны с красным лицом, расстегнув кобуру и вынув пистолет ТТ, грозил ближе всех подошедшим.
— Хорошо, что мы были рядом с комбайнами и тракторами, когда фашисты спикировали сюда, и наверно решили, что мы ремонтная летучка при сельхозтехнике, а то бы не отпустили штабные машины! — сказал он ближайшему к нему автоматчику охраны.
— Это точно! — отозвался автоматчик, рассматривая дымящуюся воронку от бомбы прямо посреди дороги, — ни за что не улетели бы они просто так от штабной машины в чистом поле без зенитного прикрытия.
Беженцы начали обступать Чуйкова со всех сторон, и старший лейтенант и солдаты охраны была вынуждена образовать вокруг него кольцо. После того, как военная форма охраны исчезла за спинами беженцев, остальные люди стали к ним подходить из любопытства и нежелания пропустить что-то важное, то, из-за чего собрались остальные. Опыт подсказывал им, что просто так толпа собираться не будет, и это либо связано с едой или водой, или с какими-то важными вестями, получаемыми сейчас из свежей газеты, листовки, а может быть от рассказчика. Поскольку всем им пришлось отказаться от движения к Котельниково из-за вечернего боя там, кружения там самолётов, сбрасывающих бомбы, они жаждали хоть каких-то известий о положении войск немцев и румын. Для еврейских семей, особенно коммунистов и комсомольцев, это был вопрос жизни и смерти. Перед беженцами лежала трудная дорога вдоль Курмоярского Аксая в обход Котельниково, и знать, что ждёт их впереди, было весьма важно.
Однако, ближе всех удалось подойти к командарму седому старику в старой, времён гражданской войны казацкой фуражке с треснувшим козырьком, в аккуратной, но сильно застиранной рубахе, подпоясанной наборным кавказским пояском. Солдаты не решились сильно отталкивать его прикладами автоматов как других, офицер не усмотрел в нём ничего подозрительного, и старик оказался в нескольких шагах от Чуйкова. Сняв фуражку, он стиснул её в огрубевших от работы ладонях и быстро заговорил:
— Меркулов я, старший пастух из совхоза "Выпасной"... Тут вот как получается, товарищ генерал, мы собственно, мил человек, ой, товарищ, сами колхозники из Пимено-Черни и Нижнего Черни, туда-сюда ходим на оборонные работы, в Котельниково вчера зашли было. Позавчера к сельсовету приехали со станции товарищи военные из НКВД, и соскребли всех с огородов и коровников к станции за Гиблую балку, оборону, значит, копать всякую разную. А мы что? Мы не против подсобить нашей обороне. Пошли копать все, кто мог ходить! Тока вот, теперь скотина колхозная не доена, птица не кормлена, а про своих свиней, коз и баранов и говорить нечего. Вчера утром едва дошли, уж обратно всех пустили, всё мол, свободны, здесь беженцев много, они и будут рвы и окопы рыть. Вроде и не нужно теперь никому копать. Домой в Пимено-Черни идём. А тут стрельба на станции, пальба. Неужто германец пробрался уже к нам так близко?
— Идите, товарищи колхозники, отсюда, — начал было говорить адъютант Чуйкова, стоящий рядом, но командарм остановил его.
— Пусть расскажет старик, может это будет относиться к сбору сведений по заданию командующего фронтом об обстановке вдоль дороги Сальск — Сталинград, — сказал Чуйков, — это же наш тыл ближний сейчас, если не хуже.
— Слушаюсь... — ответил капитан, поправляя карты и папки в руках.
— Возьми-ка ты, Григорий, у бойцов красноармейские книжки, посмотри, та ли эта часть, что назвал старшина, вся в новых галифе, как на параде, по степи щеголяет, потихоньку только проверь... — негромко сказал командарм, и добавил, уже обращаясь к гражданскому, — ну, дед, что дальше-то?
Пока колхозник продолжал рассказывать о том, как теперь тяжело без лошадей и машин, взятых для нужд армии, Чуйков поднял голову, и щурясь от солнца, выхватил опытным взглядом в синей вышине далёкий силуэт двухфюзеляжного немецкого самолёта-разведчика Focke-Wuif 198 Uhu, или по-другому - "рамы". Самолёт кружился прямо над ними, и это было верным признаком скорого появления здесь авиации или наземных войск врага.
Дед, опасаясь, что ему не дадут договорить до конца, быстро и без пауз затараторил:
— У нас тут последний месяц дети пропадают сильно, особенно в Пимено-Черни, и в Нижнем Черни... Вот вчера снова пропажа — у Андреевны нашей дочка малая пропала, Машечка зовут. Двенадцати годов от роду. Товарищ военный, просьбочка большая к вам. Ежели вы увидите где беспризорную девочку лет двенадцати, не проезжайте мимо, шлепните её по заднице, пусть домой поспешает к матери в Пимено-Черни. А то вон на матери совсем лица нет. Мы уж и товарища председателя сельсовета, и участкового милиционера, и сами все обыскались... Тут всегда нехорошие места были вокруг Гиблой балки. Нет, нет, да пропадет кто-нибудь из малышни несмышлёной. Скот пропадает тоже. Абреки всякие с гор шастают, казачки наши балуются. Калмыки тоже. Может, тут, где болото тайное имеется из зыбучего песка, или колодцы заросшие, куда все проваливаются с концами... Как фронт стал подходить с запада к Ростову и беженцев прибавилось, стали от станции разбегаться от голода, так вообще началось... Чуть ли не каждый день пропажи детей. И наших и у беженцев. Матери уж малышню в домах начали запирать. Да за ними разве уследишь? Понятно, мальчишки на фронт, наверное, бегут. Двое вернулись недавно голодные. Тут намедни комендатура ещё двоих вернула. В Сталинграде с поезда сняли... С воинского... Но девки, девки-то куда деваются? Неспокойно всё это, странно... — старик повернул своё обветренное, заросшее седой щетиной лицо к всхлипывающей крестьянке, стоящей сразу за оцеплением.
Судя по всему, это и была Андреевна — мать пропавшей девочки.
Сквозь крестьянский загар лица была заметна бледность. На слипшихся ресницах поблескивали слезы, цветастый платок сбился на спину, обнажив запылённые русые волосы. На сарафане не хватало нескольких пуговиц. Она вдруг быстро заговорила, берясь обеими руками за выставленный в её сторону кожух автомата:
— Маша... Маша, Машечка... самая моя младшая, самая любимая моя девочка!
После этого она так громко и горько зарыдала, что толпа вокруг на секунду замолчала, а все строящиеся в колонну неподалёку красноармейцы, как по команде, повернули в её сторону головы. Женщина, продолжая плакать в изнеможении села на землю, устремляя на командарма припухшие глаза, полные слёз. Старик развёл руками, а Чуйков тяжело вздохнул.
Дробно стуча подковами по сухой земле как по барабану, бряцая амуницией, к группе людей вокруг Чуйкова, подскакали на усталых лошадях полковой комиссар, помначштаба и командир батальона. Они спешились и быстро прошли сквозь рассыпавшуюся толпу и расступившуюся охрану.
Чуйков снова вздохнул и сощурился. Что знал он о современной войне, почему он был сейчас спокоен? Главным опытом для него стала война в Китае. Когда в Москве был арестован Тухачевский и главные организаторы военного переворота летом 1937, и началась чистка в армии от сообщников и вредителей всех мастей, на фоне ожесточённой войны в Испании между республиканским правительством и военными заговорщиками.
В Испании после революции и сведения власти короля, так же как было в России, была провозглашена демократическая республика трудящихся всех классов, построенная на началах свободы и справедливости, она провозгласила возможность национализации собственности богачей, отделение церкви от государства, избирательные права женщинам, право развода, дворянство лишили привилегий, 8-часовой рабочий день, оплату сверхурочной работы, страхование от несчастных случаев, пособие по беременности, перераспределение земли. Контрреволюция ответила, как и в России, нарастающей волной сопротивления собственников, которая закончилась военными мятежами, и самым крупным мятежом генерала Франко при финансовой и военной помощи капиталистических стран, который перерос в Гражданскую войну и иностранную интервенцию. Против испанских преобразований общества сталинского типа активно боролся бывший вождь революции в России Лев Тоцкий. Такой же сценарий военного мятежа, перерастающего в новую Гражданскую войну на фоне иностранной интервенции международной коалиции капиталистических стран должен был сработать и в СССР в 1937 году по замыслу международных организаторов переворота и Троцкого, если бы не титанические усилия военной разведки, НКВД и ЦК партии коммунистов.
Именно в ситуации разрастания военного конфликта социализма и капитализма летом 1937 года началась широкомасштабная война Японии в Китае. Китай под руководством главы центрального гоминьдановского правительства Чан Кай-ши 800 тысяч солдат, 300 орудий, 80 танков и 300 самолётов. Кроме того в Китае имелись 50 тысяч солдат китайской Красной армии, и полтора миллиона в общей сложности плохо вооружённых и плохо обученных солдат в региональных армиях различных самостоятельных царьков. Красная Армия Китая училась по советским уставам и при помощи советских военных советников, в том числе Чуйкова, действующего под прикрытием дипломатического статуса, была организованной, но плохо вооруженной силой.
Японцы начали войну силами армады в 860 тысяч человек, 2000 орудий, 930 танков и 1350 самолётов, получая огромные американские кредиты и технологические разработки, высококачественный бензин и материалы. Японский полк превосходил регулярный китайский полк при равной численности в винтовках – в 3 раза, в пулемётах в 10 раз, в миномётах в 3 раза. Японский полк имел 6 орудий в батальонах, 4 полковых орудия большого калибра и 6 орудий противотанковой обороны. Китайский полк своей артиллерии не имел и мог рассчитывать в лучшем случае на 3-4 орудия среднего калибра из резерва своей дивизии. Японский же полк мог быть быстро усилен 18 лёгкими и тяжёлыми орудиями и 6-ю танками за счёт своей дивизии. Естественно японцы сразу провели несколько наступательных операций для того, чтобы нарушить на севере связи Китая с Монгольской народной республикой и СССР, и опустошить экономически развитый Шанхайско-Нанкинский район на юге. Китайцы попали в тяжелейшее положение. Фронт активных боёв растянулся на 2200 км, как восточный фронт спустя три года. Недостаток численности японцы компенсировали проведением операций на отдельных важнейших направлениях, вдоль железных дорог и рек. Они скрытно сосредоточивали на важных направлениях лучшие силы, совершали широкие обходные манёвры, быстро преодолевали пассивную оборону при массированной поддержке своей авиации, безостановочно преследовали отступающих, не позволяя закрепляться на промежуточных рубежах. В их руках быстро оказались всё важные транспортные пути востока и северо-востока. Из-за слабости китайской истребительной авиации и ПВО, японцы широко применяли свою авиацию, направляя её основные усилия против городов. Во время налётов большую услугу японской авиации оказывали китайские последователи Троцкого и антикоммунисты, которые ракетами сигнализировали лётчикам о расположении важных объектов или скоплений людей. Однако, быстро наступая вдоль магистралей, японцы не всегда успевали закрепить за собой территорию и организовать коммуникации. По этой же причине они не имели возможности должным образом охранять разрывы между ударным группировками. Несмотря эти действия по подобию немецкого Блицкрига, подавляющее техническое превосходство и выучку, японцы терпели и поражения. Под городом Пиньсиньгуань разведка китайской Красной Армии узнала, что японцы грузятся в машины для начала марша вдоль фронта с целью глубокого обхода и порыва. По ходу их движения Красная армии под руководством Мао Дзедуна устроила засады, расстреляла и рассеяла почти всю ударную группу японцев. Через год, к маю 1938 года китайцы, после окончания индустриализации в СССР, наконец-то начали широко получать советские истребители И-15 и И-16 с ракетно-бомбовым вооружением, и лётчиков-инструкторов. В результате потери господства в воздухе, стратегия японского блицкрига была разрушена и Япония потерпела поражение под Тайэрчжуанем. Последовала полугодовая битва за город Ханькоу, где японцам, наступавшим вдоль реки Янцзы при поддержки боевых кораблей, не удалось окружить и уничтожения китайские силы, а только постепенно вытолкать их на следующую линию обороны с большими для себя потерями. Только с помощью предателей среди китайских генералов в конце 1938 года японцы захватили город Кантон и прилегающий промышленный район. В 1939 году центральное правительство Чан Кай-ши начали активную и жестокую борьбу со шпионами и предателями, заполняющими все органы государственной власти и армию. Только после проведённой чистки удаётся эффективно использовать колоссальные ресурсы Китая для комплектования и реорганизации армии, усиления обороны страны. В итоге японские захватчики были вынуждены перейти к обороне по всей линии фронта. Китайцы перешли к стратегической обороне, к войне на истощение японской армии. Компартия Китая создала в тылу оккупантов партизанскую республику численностью в миллион человек. Японцы находилась в оккупированных районах в постоянном напряжении и опасности, оторванные от снабжения, портов и побережья на 500-700 км, а по рекам Янцзы до Ханькоу – более чем на 900 км, предваряя проблемы Вермахта тремя годами позже в южной России. Копируя Вермахт, японцы для прорыва обороны на 4-х километровом участке под Шанхаем сосредоточили 46 тысяч человек, 100 танков, 150 самолётов, 2 бригады тяжёлой артиллерии, многочисленную лёгкую артиллерию и артиллерию флота, комбинируя фронтальный удар с атакой во фланг южнее Шанхая.
Главной причиной срывов японских операций на обходы и окружения была подвижность китайских войск из-за исторической неприхотливости китайцев, и носимых по любым дорогам носильщиками-кули, запасов.
У Нанкина японцы провели ещё одну операцию на окружение. Удар наносился с севера силами девяти дивизий при поддержке кораблей, и с юга двумя дивизиями при одной дивизии в резерве. Но она не закончилась успехом. Новая Сюйчжоуская наступательная операция по соединению Северного фронта японцев, имеющего 113 тысяч солдат, 468 орудий, 209 танков, и южного Шанхайского фронта — 107 тысяч солдат, 424 орудия, 192 танка и 100 самолётов, тоже не увенчалась окружением. Операция позволяла также захватить разветвлённую сеть железных дорог. Китайцы имели 410 тысяч человек, 220 орудий и 60 советских самолётов. К Сюйчжоу северная группа в результате ожесточённого сопротивления китайцев подошли с опозданием на трое суток, позволив китайцам с боями отойти на запад.
В целом японцы действовали в военном отношении так же, как и их немецкие европейские союзники. Объезд вверенных Чуйкову дивизий, общение с комдивами и их начальниками штабов, подтверждали это. Вермахт, конечно, отличался от японской императорской армии — Паулюс и Гот отличались от маршала Хата и генерала Умэ, а солдаты СС отличались от самураев. И количественно разница ощущалась, но почерк был один и тот же — действия, направленные на максимально эффективное убийство наибольшего количества людей и захват ресурсов. Германия и Япония даже своим кредиторам и технологическим донорам — США войну объявили как по команде одновременно, несмотря на то, что вопреки нефтяному эмбарго поставки американского топлива в Японию и Германию всё равно продолжались. Поэтому генерал-лейтенанту Чуйкову в обстановке под Сталинградом всё было предельно понятно, и должность командующего 64-ой армией для него не было чем-то странным. Взаимодействие немцев с румынами, венграми, хорватами, словаками, итальянцами, казаками, "хиви” мало отличалось по форме и по сути от взаимодействия японцев с маньчжурами Маньчжурии-го, с китайцами из Временного правительства в Пекине, монгольскими аймаками, другиит китайскими прояпонскими государствами. Китайский опыт Чуйкова помогал ему действовать своеобразно, не шаблонно, что не могло не раздражать командующего Сталинградским фронтом Гордова и областного главу госвласти, и к тому же члена военного совета фронта по линии партии Хрущёва...
Глава 12. Урок французского и занятия по этикету
Размышления о странных поворотах в его отношениях с этой женщиной, идущей сейчас следом, начиная с того момента, как он первый раз увидел её шесть месяцев тому назад, невольно овладели им...
Он видел тогда, как она тогда выходила из двуколки, на которой за ней на станцию ездил Адольф. Почему-то отец не отправил за ней свой автомобиль, и ей пришлось долго трястись по неровной дороге, выложенной брусчаткой.
Манфред хорошо помнил тот день...
Шёл снег с дождём...
У Эльзы на зонте была сломана спица, и вода падала ей на колени, а верёвки на багажнике двуколки никак не хотели развязываться. Она тогда так робко и украдкой осматривалась вокруг, так тихо и чрезвычайно вежливо здоровалась с прислугой на крыльце. Её пальто, шляпка, блуза, юбка, туфли и чулки выглядели так скромно и непритязательно, что могло показаться, что молодая женщина всю свою жизнь провела внутри лютеранской обители, или в невероятной деревенской глуши. Её рекомендательные письма, однако, несмотря на её совсем малый возраст, и предыдущая работа в центральной педагогической библиотеке при институте Комениуса, рекомендовали её как весьма расторопную и решительную. Было не очень понятно, как это можно было установить после такого короткого времени работы в библиотеке после завершения обучения. Вообще было странным понимать, что эта миловидная девушка знает так много языков и ещё множество естественных наук. Однако безжалостная работа машины латинского языка в её исполнении произвела на мальчика сильнейшее впечатление своими механическими пассажами склонений и спряжений:
Servus vinum ad villam portavit.
Servus vinum portat...
Vinum a servo portatum est...
Манфред тогда ещё не осознавал силы наследственных свойств тела и мозга, передаваемых по наследству, и не понимал, что многие таланты являются частью расовой парадигмы. Способность к сосредоточенной работе памяти у девушки были получены, видимо, от её германских предков. Хорошее питание её семьи на протяжении многих поколений, и интеллектуальный труд, способствовали накоплению положительных свойств, и теперь даже в одной из многочисленных их потомков, занимающей весьма скромное место в социальной иерархии, проявлялись чудесные свойства. Как говорили древние философы, если есть в человеке чудесные свойства, значит, они могут проявиться во всём. С этими положениями расовой теории мальчик был полностью согласен. У него самого тяга к военным приключениям была полным продолжением генетических свойств отца, как и рассеянное внимание, переключающееся всё время на глобальный охват явлений. Ему всегда было проще представить в едином объёме сражение у Гавгамел, чем, например, перемножить без бумаги и карандаша, в уме 35 на 82. Он помнил огромное количество книг и их героев, но забывал имена постоянных друзей отца.
Эльза была более практичной практически во всём, но ещё больше в умении заводить друзей. Уже через две недели, перед тем как ехать в Кенигсберг за покупками к пасхе, старшая сестра Манфреда сказала, что не поедет в город с родителями, если с ними не поедет гувернантка Эльза Грубер. Ещё через две недели отец Манфреда посчитал просто необходимым, чтобы Эльза присутствовала на завтраках, обедах и ужинах, и переехала из западного крыла дома, где жил Адольф, Хильда с дочерью и другая прислуга, в восточное, хозяйское крыло. Густав фон Фогельвейде распорядился и о том, чтобы Адольф обучил её верховой езде и приобрёл для неё одежду для верховой езды и соответствующее снаряжение. Он считал, что Эльза должна сопровождать его и членов семьи и во время верховых прогулок. Непонятно почему возник такой спрос на скромную девушку, но ничем, как кроме как её умением держаться в обществе, объяснить это было нельзя. Быть заметной, но в то же время не надоедливой, и есть то, явление что называют врождённо хорошими манерами.
В конечном итоге Густав фон Фогельвейде сам поехал с Эльзой в столицу Восточной Пруссии, покупать ей всё необходимое. С первого раза это им не удалось, и пришлось ездить по целому дню несколько раз за месяц. По этому поводу Хильда даже стала делать намёки госпоже, но мать Манфреда решила быть выше глупых подозрений. Друг старшей сестры Гретель, вечно улыбающийся Мартин, бывая часто в Вольфберге, всегда находил повод увидеться с Эльзой и завести с ней пространные разговоры о медицине и оккультных науках. Он даже подарил ей свою монографию «Стерилизация душевнобольных» с автографом. Присутствие скучающей Гретель, его при этом совсем не смущало. Трудно было описать элементы её обаяния, заставляющие всех порхать вокруг молодой особы. Может быть молодость с элементами мудрости, красота в сочетании с благородной германской простотой таким очаровательным образом соединялись в ней? Неуловимо волнующее сочетание наивной простоты и изощрённого ума, отсутствие красоты в классическом понимании, но абсолютная соразмерность во всём, подчёркнутая умелым обращением с косметикой и одеждой.
Манфред и сам замечал, что невольно стремится туда, где Эльза мило разговаривает с кем-нибудь своим звенящим голосом, очаровательно улыбаясь и красиво жестикулируя холёными ладонями.
Её история о том, как её притеснял и домогался бывший начальник по библиотечной работе, и как она была вынуждена практически убегать из Лейпцига, нашла понимание и сочувствие практически у всех обитателей Вольфберга, за исключением разве Адольфа. Грубый отставной кавалерист считал, что всё, что происходило с Эльзой, или будет происходить потом, является результатом её свойств и поведения...
Размышляя так, опять пробегая по отношениям возникшие между ним и Эльзой за прошедшие полгода, все эти взгляды, намёки-полунамёки, недомолвки и легкие прикосновения, вчерашний случай у скамейки, сегодняшний урок, Манфреда и не заметил, как оказался у двери отцовского кабинета. Эльза остановилась у него за спиной. Кабинет оказался закрытым на ключ. Манфред спиной почувствовал, что девушка лукаво улыбается. Она знала, что кабинет будет закрыт!
Бильярдная комната рядом с кабинетом тоже оказалась закрытой.
На этой стороне дома оставалась теперь только комната гувернантки.
— Придётся, Манфред, идти ко мне. Не заниматься же светскими манерами на конюшне, или в коридоре, верно? Ты не против? — она потянула его за рукав рубашки, — пойдём скорее, у нас не так много времени до обеда.
Манфред как завороженный последовал за ней, пытаясь вспомнить, когда в последний раз на его памяти, и кем запиралась бильярдная комната. Она была одновременно и курительной комнатой, и местом игры на бильярде, и вообще местом задушевных бесед старых приятелей фон Фогельвейде о военной службе. На двух столах с зелёным сукном постоянно стояли в пирамиде, готовые к русской партии шары, или они стояли в беспорядке порядке прерванной партии. Отец иногда заходил просто на минуту в комнату, брал кий, делал по его наклейке мазок мелом, прицеливался и делал один удар. Дождавшись, когда шары закончат свои перемещения, и, если ни один из них не был забит в лузу, шёл дальше по своим делам. Если же шар падал в сетку после сильного щелчка по дуге лузы, или тихонечко шлёпался в сетку после тихого удара накатом, отец оставался ещё для одного удара, желая проверить, не идёт ли ему в этот день фарт. Как многие бильярдисты и игроки в любые другие игры, Густав фон Фогельвейде, конечно, тренировал удары по лузам: своими шарами, чужими шарами, дуплеты, от борта, абриколь, резанные и так далее. Но он был уверен, как и многие другие бильярдисты, что фарт существует. Он считал, что случаются такие дни, когда выигрыш предопределён обстоятельствами, и игроку только нужно научиться узнавать эти дни, чтобы выходить на игру для верной победы на крупную ставку. И ещё нужно было знать, когда не выходить на игру, особенно, если на кон поставлены большие деньги. Это было сродни алхимическим поискам философского камня, магистерия, красной тинктуры, пятого элемента. Поэтому бильярдная комната не запиралась. Но сегодня...
В конце коридора, у стрельчатого витражного окна с красными маками и синими ирисами, Эльза остановилась. Она вынула из своей сумочки ключ, вложила в замочную скважину, щёлкнула старым замком и открыла дверь в свою комнату. Войдя внутрь, она обернулась к нему и вопросительно из полумрака зашторенных окон. Манфред рассеянно вошёл следом и сел у самой двери на маленькую банкетку.
Мебель в комнате была обычной для этого крыла здания, как, впрочем, и небольшие прямоугольные окна, занавешенные тяжёлыми шторами. Гобелены на стенах с изображениями средневековых всадников, травящих вепря, или с другими подобными сценами охоты, больше подходили для каминного зала с дубовыми панелями и наборным деревянным потолком и расписными вставками в стиле модерн. Манфред невольно пробежал глазами по пейзажам, нескольким акварельным рисункам в тоненьких металлических рамах, огромной кровати под балдахином посреди комнаты. Эту кровать Манфред никогда раньше в доме не видел, хотя, будучи ещё совсем маленьким, облазил в поместье каждый чердак, подвал и кладовую. Ему был известен каждый погреб и сарай. Чего он только не обнаружил в древнем гнезде своей семьи! Длинные плетёные корзины к снарядам, оружие, медведь, скелет человека за деревянной обшивкой стен одного из подвалов, и подземный ход, ведущий к ручью Хавитц, старые бутылки, банки с окаменевшим вареньем, чучело медведя, и чёрт знает, чего ещё! Но вот такой дубовой кровати на витых резных деревянных ножках, с изголовье, выполненным явно искусным мастером, с изображением эльфов, гномов и цветов, он не видел.
Манфред недоуменно уставился на роскошное ложе под балдахином на резных винтовых опорах, накрытое голубым персидским покрывалом из шёлка с желтыми кистями. Поверх покрывала небрежно лежали две объемные подушки, из-под одного из краёв покрывала торчал край расшитого китайскими цветами одеяла:
— Откуда это чудо? Я точно помню, в доме такой кровати не было!
— Эту диковинку привёз и поставил тут твой отец через месяц после моего приезда, хотя я его об этом не просила, — ответила Эльза, ничуть не смущаясь, — он ещё сказал, что это его подарок мне по случаю начала работы с его сыном.
— Не похоже, что-то на моего отца, — с сомнением сказал Манфред, — я у него выпрашивал авиамодель на стальном корде с лёгким мотором на резиновом шнуре полгода, стоимостью сто марок, а эта кровать стоит несколько тысяч точно!
— Он ещё сказал, что эта кровать особая, она принадлежала польской любовнице Наполеона Буонапарте пани Марии Валевской из Лодзи, и эта кровать спасает от одиночества. Я сначала не поняла, что он имеет в виду, но потом... — Эльза как-то странно запнулась, прикрыв губы пальцами, и была она сейчас очень похожа на киноактрису Лени Рифеншталь из фильма "Белое безумие”, только со светлыми волосами.
Некоторое время она молчала, словно о чём-то размышляя, или, родившись вдруг нахлынувшим воспоминаниям. Манфред тоже молчал, сказать ему было нечего. История с кроватью пани Марии Валевской вызывали в его голове множество аналогий, печальных грустных, но страшно волнующих. Шарлотта де Сов, Мадам Помпадур, маркизы де Монтеспан и мадам де Ментенон, Эмили Клопп, Матильда Кшесинская. Поднимающаяся волна негодования и одновременно сладкой истомы, оставляли его на месте, как оставалась на месте повозка, если её в разные стороны тащили две лошади. Множество усилий, стараний и напряжения оканчивались тем, что повозка не двигалась с места. Так и Манфред, пребывая в плену противоречий, сидел как приклеенный на крохотной банкетке, похожий на его детский стульчик для игры на маленьком фортепиано. Этюды и гаммы от до-мажора до до-диез-мажора и обратно, не давались его пальцам, скорее по причине невнимательности, чем по причине музыкальной тугоухости. Однако, маленькие мягкие банкетки он возненавидел с тех пор всей душой, как и свою старшую сестру, добровольно вызвавшуюся быть его учительницей в отсутствие тогда ещё Мартина, как символ домашнего закабаления. Теперь, однако, на подобной банкетке он сидел сиднем, и это было самое желанное сиденье во всём мире.
Тем временем девушка подошла к Манфреду так близко, что волнующий запах её губной помады и духов сделался невозможно притягательным и пьянящим.
— Что это значит, спасает от одиночества? И почему ты на меня так странно смотришь? — он посмотрел на неё снизу вверх, — я надеюсь, что у нас сейчас будет урок этикета, или я пойду к себе, если это не так.
— Будет-будет, — ответила она загадочным тоном, — этикет — это система поведения, способа держаться и возможности применять правильно их ко времени и месту правила, таким образом этикет — это наука о красоте. Ты красивый мальчик, Манфред, мощный, высокий, загорелый. И одновременно такой молодой и беспомощный, ну просто прелесть, воплощение девственности и силы. Просто прелесть! К тому же ты так похож на своего отца в этом же возрасте. Я видела несколько его фотографий в детстве. Это были, наверное, один из самых первых фотокарточек на Земле. На серебряных пластинах ещё. А тебе, мой Манфред, скоро исполнится четырнадцать? Правда?
— Да, в конце месяца. Но какое это имеет всё отношение к этикету и завтрашней поездке на приём к цу Дона-Тольксдорфу?
Эльза подошла к окну, отодвинула пальцем край тяжёлой занавески, и посмотрела на главный двор поместья с едва действующим большим фонтаном, ровными рядами кустарников и туй, подстриженных на манер французского парка, и тихо, едва слышно самой себе проговорила:
— Лени Рифеншталь... Хотела бы я заполучить её первого мужа-теннисиста Отто Фройцхайма для исполнения своих мечтаний. Да и второго мужа-кинорежиссёра Арнольд Фанка было бы неплохо приручить. Вот как действуют практичные девушки в наши дни: балет, гимнастика, танцы в театре в полуголом виде, через постель сразу вверх, вверх, вверх! И всё получится, даже если папа сантехник. Главное знать, где эта постель, а не тратить время на ошибки. А я тут застряла, в этой чёртовой дыре за двумя польскими границами в Восточной Пруссии!
Затем Эльза, просвеченная вдруг солнцем насквозь, через платье и нижнюю шёлковую рубашку, так, что стали видны подробности изгибов её тела, отошла от окна. Приблизившись к столику трюмо с тремя большими зеркалами на вертикальных поворотных рамах, она остановилась. Среди бесчисленных пузырьков, флаконов духов, коробочек пудры, туши и кисточек, была видна полоска белого порошка на маленьком зеркале. Рядом на низком столике-консоли, стоял открытый, совсем новый и дорогой патефон фирмы Electrola. Раньше в доме было только два патефона: один в бильярдной, другой в гостиной. Отец всегда отвечал на просьбы сестёр купить им патефон в комнату, что двух в доме уже более, чем достаточно, и ничего забивать голову песенками, вместо того, чтобы читать умные книги. Тем более, хороший патефон с большим усилителем стоил приличных денег.
— Правильный вопрос, умный мальчик... Никакого отношения моё гнёздышко к поездке к старику цу Дона-Тольксдорфу не имеет, — сказала Эльза уже громко, — это имеет значение только для тебя самого и для людей, тебе не безразличных. Их в этом доме больше, чем ты думаешь!
— Ты кого ты имеешь в виду? Мою мать? Что за игра в загадки? — начал один за другим задавать вопросы Манфред, чувствуя, как потеют ладони, — что за намёки?
— Не только она, — сказала Эльза, подойдя к столу с патефоном, и начав вынимать из бумажных конвертов и рассматривать пластинки, — что тут у нас? Фирмы Электрола, Одеон, Телефункен, фокстроты, танго, романтические песни, наверное, нужно что-нибудь послушать лёгкое, из репертуара Лале Андерсен, например, песенку "Лили Марлен", может быть. А кровать действительно не простая. Она магическая, словно ворота в волшебную страну чистого счастья. Нужно только уметь её использовать. Неужели тебе не хочется испытать её воздействие? Ты ведь такой смелый, и ничего не боишься, как все скауты. Или правильно говорить: молодёжь Гитлера? А может быть, ты боишься нового и неизведанного?
Эльза тихо рассмеялась: она знала, что делает, словно какой-то умелый разведчик узнал все секреты души юноши, рассказал всё ей, и теперь она нажимала на все болевые места его самолюбия последовательно и резко. Она знала, как его задеть. После последнего вопроса Манфред вскочил как ошпаренный и воскликнул:
— Я ничего не боюсь! Я дрался с парнями из коммунистических "Следопытов Тельмана". Один против четырёх, и победил их, обратил в бегство! Я их рассеял, как испуганных воробьёв! А ещё я дрался со взрослыми коммунистами в прошлом году, правда со мной были парни из помощников СА, и ещё я дрался с парнями из товарищества "Гитлерюгенда" Кенигсберга. Я никого не боюсь! Я переплывал реку Прегель в обе стороны пять раз в подряд без остановки, и это было ночью! Отто может подтвердить, он был там. Я влезал без страховки на гору Тотберг... Даже если ты ведьма, я тебя не боюсь. Ну, рассказывай, как действует эта кровать!
— Хорошо, — сказала Эльза спокойно, установила пластинку на резиновый диск патефона, повернула ручку и опустила иглу на чёрное, медленно вращающееся эбонитовое поле. Комнату наполнили чарующие звуки флейт, кларнетов, фортепиано, скрипок и виолончелей. Нежный, но яркий женский голос негромко запел:
Перед казармой, рядом с воротами
Горит во мраке круглый год фонарь,
Так же ярко горя, словно свечи любви,
Стояли мы рядом с тобой, Лили Марлен...
— Для начала на кровать нужно сесть, — сказала девушка, — она не действует на расстоянии.
Взяв юношу за руку, Эльза усадила его на покрывало, встала перед ним, подняла ладонями его упрямую голову вверх, и заглянула на самое дно его широко раскрытых глаз. Там она увидела возбуждение, смесь страха, восторга и любопытства, тех главных чувств, владеющих человеком со дня его рождения и до достижения зрелости, когда наступают первые разочарования, и жизнь превращается из диковинного леса в поле скучных планов, расчёта и подсчётов.
— Глупышка Манфред... — она провела ладонью по его непокорным волосам на макушке, — взъерошенный как ёжик, и такой же сердитый!
Он вздрогнул, но на этот раз промолчал. Множество картин и способов продолжения такого неожиданного положения носились в его голове. Столько раз, когда во время урока она проходила мимо него, поворачивалась на каблуках, он упирался взглядом в её бёдра и живот, прикрытые юбкой или платьем, и думал, как было бы упоительно трогать их пальцами и гладить ладонями, скользить по выпуклостям и впадинам её тела, как было бы сладко хватать и поворачивать так, как ему хочется, и одну за другой снимать с неё предметы одежды и нижнего белья...
Мягкий полуденный свет неестественно контрастно разбрасывал причудливые тени в пространстве комнаты. От хрустальных шариков люстры, от полос фацета зеркал, от стеклянных пузырьков и коробочек на трюмо, везде трепетали и дрожали разноцветные солнечные зайчики. Через полуоткрытое окно, откуда-то издалека, должно быть со стороны фермы, стучали молотки, торопясь закончить работу перед выходным днём.
Эльза некоторое время стояла неподвижно, полу прикрыв глаза, держа в прохладных ладонях его крупную голову. Потом на секунду закрыла глаза совсем, и, быстро пригнувшись, поцеловала его в губы долго и сильно. Манфред не шелохнулся и задержал дыхание, словно глубоко погрузился под воду...
...Где на дне, в глубине
Колдун прячет счастье в своём сундуке!
Потом, не давая опомниться, Эльза повалила Манфреда на спину и оказалась на нём. Она была сильна, потому что древний зов пола сделал её сильной, а он был слаб, потому что тот же зов делает его слабым. Покрывало под ним мгновенно сбилось складками и комками. Эльза прошла ладонью по его трепещущему телу, по шее, груди, животу, скользнула по просторным бойскаутским бриджам, по бедру.
Манфред был в таком возрасте, когда детские материнские ласки уже были забыты, отцовские объятия и братские похлопывания были совершенно другим миром тактильных сигналов. Прикосновений, рассказывающих, поющих, кричащих о нежности и любви он не знал. Это было новым миром, открывающим дорогу по ослепительным полям самоцветных камней, зеркальным лесам и чувственным морям. Источник этого богатства был в нём самом, но ключом к этим сокровищам была девушка Эльза.
Шумно выдохнув, будто выгнав из себя скованность, нерешительность и оцепенение, Манфред схватил и прижал к себе так, что что-то слабо хрустнуло.
— Тише, волчонок, ты так раздавишь меня своими ручищами! — воскликнула Эльза, — расстегни лучше платье сзади, мне в нём так душно…
Пальцы Манфреда не слушались. Одна за другой упали, и покатилась по ковру две перламутровые пуговки.
— Не рви, ой, осторожней... Вот бешеный! Мое новое любимое платье! — горячо зашептала Эльза ему на ухо, попыталась ему помочь, но это только ещё больше умалило его и совсем ненадолго отсрочило падение ещё одной пуговицы.
— Я возьму у отца много денег, чтобы ты стала свободной и могла в жизни делать всё, что хочется, а не служить гувернанткой... — прошептал он в ответ, — я подарю тебе десять таких платьев! Прости за мою грубость. Не убирай оттуда руку. Трогай меня так...
Наконец платье и нижняя рубашка Эльзы упали на покрывало и соскользнули на ковёр. Перед взором Манфреда в полумраке колыхнулась грудь, упругая, чудесной округлой формы, как у греческих статуй и на древних фресках.
Он нежно припал к ней губами, разу покинул его совсем, он почти задохнулся от удовольствия, бормоча:
— Ты чудо моей жизни, Эльза! Ты самая прекрасная женщина на Земле!
— О! Ты гений ласк, мой волчонок! — сказала она в ответ, довольная произведённым эффектом, и было понятно, что рассудок полностью контролирует её поведение, — начинающий Джакомо Казанова... Делай так, делай, но учти, что ты ни о чём не должен говорить своему отцу, и вообще кому бы то ни было не должен ничего говорить о нашей связи! Ни за что! Иначе меня сразу выгонят с работы в Вольфберге, и я думаю, учитывая связи твоего отца, мне не найдётся больше хорошего мечта гувернантки во всей Восточной Пруссии. Обещаешь мне хранить нашу тайну?
— Даю тебе честное слово, клянусь честью и жизнью. Никому!
Когда через некоторое время, проведённые с обоюдным влечением в объятиях, ласках, поцелуях и безумствах, настала пауза для того, чтобы перевести обоим дух.
— Признайся, ты думал обо мне этой ночью? — спросила она с видом писательницы, размышляющей над очередной главой любовного равна, — ты видел меня нагую в своих сладких грёзах?
— Угу...
— Ну, Манфред, да оторвись ты на секундочку от моей груди! — с тихим смехом воскликнула девушка, снимая его пальцы со своей груди, на сейчас никуда не убежит от своего мальчика!
— И не только в эту ночь я думал о тебе. Я овладевал тобой мысленно много, много раз, почти ощущал тебя, и всё придумывал и придумывал, как это сделать... — блаженно закидывая руки за голову проговорил Манфред, — я мысленно прокрадывался к тебе по ночам, когда весь дом спит, будил тебя и предавался любви, иногда я связывал тебя, иногда ты соглашалась ответить моей страсти. Много раз я возил тебя на отцовском автомобиле в гостиницу в Кенигсберге, в самый лучший номер с шампанским и ананасами, и даже в Париж и Нью-Йорк на океанском лайнере "Штойбен”. Там я работал на бирже, получая огромные деньги на разнице покупных и продажных цен нефти, зерна и стали, и ты жила как королева, а я как король, а в других фантазиях я даже похищал тебя, и держал в заброшенном замке Дорсдорф...
— И про то, что нужно вот так мне язычком делать, ты думал? — тихо спросила она, кося на него зелёными глазами с расширенным зрачками, — признавайся!
— Да, и это, и многое другое много раз представлял себе я...
— Хорошо, — сказала она с явным удовольствием в голосе, приподнялась, и стала стягивать с его ног бриджи, с самого начала любовной прелюдии застрявших на уровне колен, — смешные такие эти брючки по колено, как у малышей.
— Это военная бельгийская колониальная форма такая, что отец привёз целый воз! Это, конечно не форма австрийских таможенников, со складов Австро-Венгрии, как у штурмов Гитлера, а лучше, и по ткани и по крою, — ответил Манфред, нетерпеливо тряхнул ногой, и его бриджи песочного цвета, переворачиваясь в воздухе, полетели через комнату.
Они пронеслись над секретером, подняв с крышки ворох бумаг, зацепили бра, от чего матовый, фарфоровый плафон упал и вдребезги разбился, и шлепнулись около двери. На секретере неторопливо расплылось чернильное пятно.
— У-у, янычар, что ты наделал! — прошептала Эльза, попытались встать, — там же мои конспекты и набросок детской сказки, что я пишу уже целый год, и чернила испортят ковёр!
— Ерунда, не вставай Эльза. Хильда уберёт... — хватая её за локоть, сказал Манфред, — и не отнимай оттуда руку!
— Кроме руки у меня есть ещё и губы, и поцелуйчики. Смотри, как это бывает великолепно, — она провела своей грудью по его втянутому, как от щекотки животу, с дорожкой маленьких, светлых волосков.
Манфред схватил пальцами одной руки край покрывала, чтобы не завыть от удовольствия, а другой вытянутой рукой порывисто прижал её голову к своему телу.
— Эй! Хочешь, чтоб я задохнулась и умерла? — недовольно сказала Эльза, уворачиваясь, — пусти!
— Не говори так, ерунда какая, просто я... Подожди, подожди, у меня разорвётся грудь и голова от всего того, что происходит... Я никогда в жизни не был с женщиной так близко, разве что разные там хи-хи-хи, да ха-ха-ха, поцелуйчики, объятия, и всё...
— Ах, ты мой чудный мальчик-девственник! Я хочу, чтобы ты был со мной счастлив. Ты сильный, страстный, ты лучше своего отца.
— Да почему ты все время его вспоминаешь? — спросил Манфред, чувствуя, как холодеют сами собой кончики его пальцев, — оставь это, пожалуйста, очень прошу тебя!
— Хорошо бы его не упоминать! — ответила Эльза, поднимая на Манфреда затуманенный взор, — я, наверно, умру, если он что-нибудь он проведает про нас, он просто убьёт меня!
— За что? Он же не мавр Отелло, а ты не Дездемона из шекспировской пьесы! Какого чёрта он будет так поступать? С чего? И он в любом случае не посмеет этого сделать, потому что я защищу и заслоню тебя... Ну, делай же так ещё, делай!
— Действительно, хватит об этом. Так редко выдаются счастливые мгновенья, чтобы омрачать их липкой гадостью слизи окружающего мира! Я счастлива с тобой сейчас... Я тоже всё время думала о тебе, Манфред. В первый раз я тебя по-настоящему заметила, когда ты возился с ребятами из "Юнгфолька". Я увидела твои крепкие ноги, твои аппетитные медвежьи ужимки, нарочито неуклюжие и одновременно грациозные и милые, твоё тело, как у молодых греческих героев, с широкими плечами, длинной шеей и плоским животом... Ну, держись, Антей мой! — проговорила с искренним воодушевлением Эльза, и продолжила свои ласки, такие, о которых он раньше только мечтал.
Он бесконечно долго цеплялся за шёлковое покрывало, мотал поплывшей в тумане головой, вздыхал, и не мог выдохнуть и вдохнуть. Это космическое счастье продолжалось бесконечно долго.
Но всё-таки счастливая вечность когда-нибудь заканчивается. Закончилаcь она и у Манфреда. Однако он поторопился, потому что после этого девушка села на него, и настало время ещё одного, нового бесконечного блаженства. Время давно перестало существовать для него. Когда медленно, от кончиков пальцев к низу живота, нарастая и ширясь, раздвигая артерии, по телу разливается огненный сироп, перестаёшь помнить своё имя, таблицы умножения. Только, может быть несколько французских слов и то, что ты самый счастливый человек на Земле, остаются ещё рядом.
Эльза изогнулась, сдавленно вскрикнула от наслаждения. Её руки безвольно упали вдоль тела, и девушка уткнулась лицом в его плечо. Спустя некоторое время она пошевелилась и осыпала влажное лицо Манфреда мелкими поцелуями, слизнула из-под его светлых ресниц, выделившуюся от сладкого исступления слезинку. Потом она легла рядом уютно, как кошечка и прошептала:
— Мне очень понравилось!
Манфред с закрытыми глазами нащупал пальцами завитой кончик пряди её волос. Медленно накручивая его на палец, он прошептал тихо в ответ:
— Ты... Ты... Я женюсь на тебе! Я растерзаю всех, кто хоть взглядом обидит тебя, я...
— Молчи, мой зверёныш, молчи, слушай голос внутри себя и знай, что ты сейчас испытываешь самое прекрасное ощущение, из тех что может испытать человек на этом свете. Деньги, слава, роскошь, победа в бою, существуют только для того, чтобы добыть это чувство любви, или чтобы необыкновенно усилить его! — ответила Эльза будто не ему вовсе, словно читала очередной французский роман, — лучше этого ощущения полного счастья может быть только оно же, но только в сочетании с бутылочкой хорошего французского вина, какого-нибудь Bordeaux Chateau - Cheval Blanc. Вот и всё! А потом лишь бесконечный путь к совершенству чувств.
— Я женюсь на тебе, Эльза! Мы будем жить у моей бабушки в Кенигсберге... Она меня любит, и поймёт меня, вот только мне нужно стать чуть постарше, вот в чём беда!
— Глупышка, этого никогда не будет, пока жив твой отец и твой дядя Вилли, который опекает твою бабушку. Да и другие члены вашего семейства обрадуются мне, дочери бедного сельского капеллана с его сокровищем в виде поговорки: Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto... Кстати, ты не забыл, что ты обещал про сохранение тайны?
— Клянусь, всё останется в тайне, — прошептал Манфред, — поверь, у нас всё будет хорошо!
Неожиданно из замочной скважины на коврик перед дверью выпал ключ, видимо вытолкнутый снаружи в комнату. Мягкий шлепок маленького металлического предмета на мягкую ткань своим звуком сейчас затмил бы удар грома над Вольфбергом. Эльза смертельно побледнела и рывком задернула полог над кроватью.
Поздно!
За дверью кто-то отчетливо дышал. Освобождённая от ключа замочная скважина была сначала тёмной. Кто-то в замочную скважину подсматривал, ещё до того, как Эльза успела закрыть полог, кто-то успел пожирать взглядом молодые тела любовников. Сейчас тоже было видно многое: беспорядок вокруг постели, валяющиеся на приступке кровати походные башмаки Манфреда, болтающаяся на спинке стула его армейская рубашка.
Эльза и Манфред затаились, словно котята за дымоходом кухни, когда около двери принюхиваясь, проходит хозяйский бульдог. Казалось, что и комната затаилась, и даже мелкая пыль и призрачно белое перышко из подушки остановились в бликах солнечных лучей.
Наконец за дверью послышались осторожные шаги. Они удалялись.
— О, Боже, я погибла! Нас видели сквозь замочную скважину! Это, наверное, Хильда или её дочка Мария! Они с самого начала шпионят за мной. Наверное, по указанию твоего отца! — прошептала Эльза, побледнев, и закрыла лицо руками, — боже мой, что теперь будет?!
— Я дам ей сто рейхсмарок, и она будет молчать! — неуверенно сказал Манфред — или больше дам!
— Это бесполезно! — дрожащим голосом ответила девушка, — думаю, что если она донесёт на меня своему отцу, то получит гораздо больше. Гораздо!
— Я дам ей тогда пятьсот рейхсмарок. Займу у Отто, он давно копит на мотоцикл. Или у займу у фон Штофенберга!
— Она возьмет твои деньги, а потом возьмёт деньги и у него, потому что она лживая, жадная ведьма, и её дочка тоже. О Боже! Помоги мне!
— Я убью её! Задушу и выкину в старый ров! Закопаю там в листве!
— Нет-нет, не надо. Не бери на свою душу грех убийства. Убить старуху, у которой адски раздалась печень от шнапса и пива, и распухли от водянки ноги...
— Что же нам делать, Эльза?!
— Скорее уходи отсюда, лучше всего через окно! Беги быстро, как только можешь к своим товарищам из "Юнгфолька”, и уговори их подтвердить твоё алиби, что, мол, ты был с ними неотлучно всю вторую половину дня, начиная с момента окончания урока французского. Тот, кто захочет сказать, что ты был со мной в моей комнате, пусть выглядит дураком. И потом возвращайся не раньше, чем закончится ужин, и все разойдутся. Тебя с этого времени видел только Адольф. Но я, наверное, смогу его уговорить, ведь он ещё не совсем стар и глуп. И не хочет тебе зла, так беги же, мой волчонок, только твои быстрые, красивые немецкие ноги теперь могут спасти нас!
Манфред вскочил как освобождённая пружина. С бешено стучащим сердцем он схватил под мышку ботинки, бельё, бриджи и рубашку. Распахнул окно и, убедившись, что поблизости никого нет, вылез на карниз. Бросив вещи вниз, перехватываясь руками и ногами, он быстро спустился по водосточной трубе до второго этажа, и откуда спрыгнул вниз. Его падение на землю на этот раз было куда более подготовленным и безболезненным, чем вчерашний полёт с дерева. Однако он всё-таки ободрал о стену и трубу косточки щиколоток и ладони.
Глава 13. Тактика
Доев ломтик восхитительной украинской ветчины, Герман Гот скользнул взглядом по застывшим в почтительных улыбках лицам офицеров штаба своей армии, и взял из подмышки Фангора папку с фотографиями. Просмотрев несколько снимков, он не увидел ничего неожиданного. Фоторазведка не зафиксировала за рекой Курмоярский Аксай вдоль железной дороги ничего, кроме бегущих остатков 51-й армии русских и мест авиационного побоища воинских эшелонов 208-й дивизии с востока. До самого Сталинграда, на двести километров вперёд не было видно никаких серьёзно оборудованных позиций. Следующие снимки были более интересными, и Герман Гот неожиданно углубился в их изучение, медленно пережёвывая кусочки колбасы и сыра.
— Чёртов чистоплюй Паулюс, может взять пальму первенства и первым войти в Сталинград, конечно, ему самые лучшие на войска даны... — проворчал он почти по-стариковски.
— Зря вы так, господин командующий! Паулюс не чистоплюй, как пытается всех уверить его румынская жена, а его 6-я полевая армия, наступающая на Сталинград по излучине Дона, отличная германская военная машина, созданная и выпестованная её бывшим командующим — генерал-фельдмаршалом Вальтером фон Рейхенау, мебельным королём Германии — сказал Фангор задумчиво, почёсывая седой висок отполированным ногтем, — он изначально чётко поставил в 6-й армии сотрудничество с СС и полицией в рамках одобренного фюрером договора между начальником зипо-СД Гейдрихом и генеральным квартирмейстером Вагнером.
— Да? — приподняло бровь Гот, отчего на влажном от пота лбу появились глубокие складки.
— Да-да, мне начальник штаба 6-й армии живописал на совещании акцию 6-й армии год назад, в начале августа 1941 года в Житомире. 637-й отдел пропаганды, знакомый мне по Польше, проехал по городу с громкоговорителем и объявил на украинском и немецком языках, что на рынке состоится публичная казнь, где уже была построена виселица. Зондеркоманда 4а члена партии Блобеля, фельджандармы и "хиви” 6-й армии фон Рейхенау, городская армейская комендатура и украинская полиция вывели 402 пойманных в Житомире евреев-мужчин и почти весь город смотреть на высоченную виселицу с двумя петлями, под которыми стоял грузовик. Там повесили с бирками на груди еврея из НКВД Кипра, убившего 1400 немцев и украинцев и его еврейского помощника, тоже еврея из НКВД Когана, а потом погнали 402 к подготовленному месту расстрела за городом на Конном кладбище, где скоту самое и место. На кладбище евреев строили в шеренгу перед рвом по десять-двенадцать человек лицом к взводу солдат СС, которые расстреливали их из винтовок. Но не каждый еврей, падавший в яму, был мёртвый...
— Да-а? — недоверчиво протянул Гот.
— Да-да! Блобель, судья доктор Нойманн и военврач 6-й армии Паннинг решили, что жертв нужно расстреливать в голову, но такой подход оказался слишком грязным — брызги мозга попадали на солдат. Но дело они всё равно сделали!
— Это тот Панинг, что экспериментировал с патронами со смещенным центром как альтернативой расстрелам?
— Да-да, он ещё предложил давать солдатам зондеркоманд успокоительные инъекции расстрелов после...
На предложение Фангора выпить за победу по бокалу крымского вина, он ответил отказом, и офицеры выпили за победу Германии без него. Краем уха командующий слышал их разговоры, и они было о том же, о чём думал и он сам, как, наверное, большинство немецких офицеров и солдат Восточного фронта.
— Да, да, Зигмунд, конечно! — проговорил один из офицеров, — это вселяет уверенность и вызывает оптимизм. Как говорит наш однорукий министр труда Зельдте, рейхсляйтер Германского трудового фронта Леем и рейхсляйтер Имперской рабочей службы Хирль, сейчас две трети налогов платят предприятия и получатели высоких доходов. Рабочие, служащие и чиновники приносят всего четверть от всех сборов государства. Это честная социальная политика. Немцы, работающие в сельском хозяйстве, имеют ещё и разные льготы. Пенсии в 1941 году повышены на 40 процентов. Вожди обеспечивают немцам невиданное благосостояние, дают равенство всех немцев в одной национальной семье, как в предпринимательстве, так в возможности любому занять любой пост в Рейхе. А будет ещё лучше, когда мы победим большевиков!
Подполковник с утомлённым, одутловатым лицом, крутя многозначительно ладонью в воздухе, от чего сверкали на солнце стальным ободком его наручные часы с чёрным циферблатом, отвечал:
— Конечно, господа, министр продовольствия Герберт Баке по радио сказал позавчера, что по впечатляющему генеральному поселенческому плану "Восток”, из западной части России в Сибирь будет вывезено 50 миллионов славян. На их месте разместятся 5 миллионов немцев и расово им близких. Они создадут миллион прогрессивных сельских хозяйств. Фюрер мечтает поселить наши бедные рабочие семьи из Тюрингии и Рудных гор на плодородные пространства Украины, Дона и Кубани.
— Да, это будет прекрасный венец нашим беспрецедентным в истории военном усилиям! — произнёс подполковник с Рыцарским крестом Креста военных заслуг с мечами.
Он снял фуражку и вытер высокий лоб пятнистым от грязи, когда-то белоснежным носовым платком и продолжил говорить:
— Я, господа, отлично знаю эту страну. Я десять лет назад работал в Москве в "Гипрогоре” у Альберта Кана, и в "Стандартпроекте” у Эрнста Мая. Моим товарищем был отличный архитектор Генрих Лаутер, теперь работающий с трудовой организацией Тодта. Его шеф Вольерс теперь работает в Имперском управлении железных дорог – перестраивает берлинский вокзал Zoologischer Garten и другие объекты. Он сейчас заместитель архитектора, главы Генеральной строительной инспекции Рейха и друга фюрера Альберта Шпеера. Мы, как и многие немцы, работавшие у русских до войны, по просьбе германского атташе в Москве, и резидента разведки Нидермайера, за счёт посольства объехали и собрали сведения о многих железных дорогах, портах, каналах, аэродромах, о железных дорогах Транссиб, Турксиб. Мы были в Алма-Ате, Ташкенте, Новосибирске, Ростове, Воронеже, Сталинграде и Мурманске. Фотоматериалы и отчёты пересылали со связными германское посольство в Москве на улице Качалова дом 18. С этим не было проблем. У нас даже карты СССР сейчас на немецком языке подробнее, чем у РККА.
— Дикари, эти русские, и доказательство этому то, что мы сейчас стоим здесь, у Волги! — ответил ему подполковник, намазывая булочку маслом, — несмотря на то, что американцы, немцы, англичане построили для них целую промышленную империю, они не смогут реализовать её громадный потенциал, и мы с помощью таких инструментов как порядок, организация, технический прогресс и монолитность нации всё у них отберём на благо Великой Германии!
— Недочеловекам не положено иметь столько промышленности для производства жизненных благ. Мы должны восстановить божественную справедливость, — неожиданно связно поддакнул им официант, подливая кофе в подставленные чашки. Эту историю громадной территории, не способной к самоуправлению нужно уже закончить! Иностранцы всегда строили для них страну, и всегда получали чёрную неблагодарность!
— Пользуясь прекрасным утром и пикником, скажу по этому проводу пару слов! — произнёс гордо подполковник, и принялся за рассказ, не забывая есть и пить, отчего рассказ получился весьма бессвязным...
Финансовый кризис 1928 года заставил европейцев и американцев приезжать на работу в полуразрушенную столетиями деспотического режима, десятилетиями хаоса, голода и болезней, войн и террора страну — Россию. Иностранцы, заключившие контракты с различными советскими учреждениями на проектирование, строительство, горное дело, работу в области науки, медицины, машиностроения, промышленного производства, наблюдали тут странное общество. Они увидели бедную, отсталую территорию с бесконечным разнообразием народностей, обычаев и ландшафтов, не представляющую из себя единое целое — отдельный материк. Русские были бедны, словно папуасы поражались европейским капиталистическим вещам, привезённым с собой, любому маленькому будильнику, фотоаппарату, ручке, заправляющаяся чернилами, присыпки от клопов… Они выпрашивали даже пустые упаковки из-под заграничных продуктов и вещей. Общаясь почти со всей иерархией партийных и административных органов, с людьми из самых разных групп населения и в разных регионах, иностранцы увидели, что заявленные социалистическим лозунгами идеалы свободы и равенства не всегда соответствуют желаниям населения, не совпадают с практикой, способами достижения результатов и реалиям. Привилегии руководителей промышленности, армии и партии сразу заняли краеугольную позицию в жизни страны и определили желание разных людей попасть на эти позиции. Не внутренний позыв борьбы за победу революции, а материальные блага, безопасность и сладкая возможность командовать другими предопределили для многих борьбу за место в советской иерархии. Отрицательные примеры, словно срисованные с жизни побеждённого дворянства и буржуазии, подали сами высшие авторитеты революции - Троцкий, Зиновьев и другие. Они заняли для собственных нужд дворянские дворцы и дачи, огромные роскошные номера в столичных гостиницах с горячей водой, обзавелись автопарком дорогих машин, предметами роскоши, ресторанным питанием, любовницами, молодыми жёнами из бывших дворянок, организовав себе и своим детям выезды за границу за государственный счёт для лечения, увеселения или учёбы. Стереотипы роскоши овладели за четыре года НЭПа даже самыми стойкими борцами революции. Пикантность ситуации добавлял тот факт, что менее чем десять лет после кровавой Гражданской войны всех против всех, большую часть ответственных постов в армии, органах правопорядка, министерствах, медицине, промышленности, финансовых и плановых органах, занимали бывшие офицеры, дворяне, чиновники царских времён, земские чины, представители науки и интеллигенции. Труп старого буржуазного и кастового общества не только не хотел разлагаться, но жил активной жизнью, манипулировал захватившими власть простолюдинами. Уже в первые десять лет советской власти, в условиях подъёма капиталистических отношений при НЭПе, такая системы двойной морали действовала вполне устойчиво, поднимая на руководящие посты властолюбцев, жадных и завистливым людей из низов и представителей бывшей царской системы управления, вперемешку с патриотами, действительно преданными идеалам революции. Членство в партии, служившее лифтом для карьеры в системе советской власти, был в некоторой степени защитой от занятия высших должностей людьми с собственническими устремлениями, но это была не совсем надёжная защита без постоянного контроля вождей. Эта защита не была абсолютной. Партия старалась тщательно отбирать своих членов. Приёму в партию предшествовал трехлетний кандидатский срок, который ввиду постоянных ограничений составлял до десяти лет. Новые поколения вырастали из детей старых членов партии, товарищей, имеющих хорошие связи с партией, и из тех, кто имеет первоклассное пролетарское происхождение. Дети членов партии получали лучшее государственное образование, до пятнадцати лет они были в пионерской организации, до двадцатипятилетнего возраста комсомольцами. Такое двоякое положение со структурой системы управления не могло не вызвать внутреннего конфликта в партии и обществе. Постоянная попытка партии и государственного аппарата очиститься от чужеродных элементов приводила только к ещё большему засилью беспринципных карьеристов и ”бывших”, а для них собственное благополучие было важнее декларируемого благополучия общества. Этого и стоило ожидать, ведь в 1917 году после свержения царя, старое имперское общество и люди не могли никуда деться, ведь уехало в эмиграцию, убежал с белой армией не так уж и много. Только знатное дворянство исчезло без следа, банкиры, крупные царские чиновники и богатое купечество. Всё остальные остались в стране и стали встраиваться в новую жизнь. Какой она должна была получиться? Все "бывшие”, будучи людьми не глупыми и гораздо более образованными чем победители, стали быстро приспосабливаться. Прямо в тело социалистического общества оказалось быстро и прочно встроено тело старого общества. Оно хотя и гнило, но всё никак не разлагалось. Приспособленцам "бывших”, бывших было всё равно, в какой системе ценностей достигать результата — личного благополучия, роскоши, почитания, безопасности. Реалии были таковы, что члены партии были настроены против системы, но национализм мешал им это признать. Грандиозность планов строительства великой и богатой державы завораживало их. Сталина все уважали, но его провинциальных командиров, партию и ГПУ при НКВД ненавидели и боялись. Большая часть истинных революционеров происходила из неграмотных, необразованных людей, вчерашних крестьян и рабочих, не имеющих высшего образования, не имевших возможность мыслить широко и системно, а только примитивно и узколобо. Боясь совершить ошибку, они делали упор на коллегиальность принятия решений и управления, но это усугубляло дело. Высшей инстанция каждого предприятия были — "святые тройки” — как бы Отец, Сын и Святой дух — коллегия из директора, парторга, председателя профсоюза, словно христианская троица. Все трое — члены партии. Из троих, как правило, один еврей, часто два члена тройки были евреями. Партийцы образовывали как бы полицейские части, контролируя исполнение решений ЦК партии в Москве. Партийцы распределялись так, чтобы в каждой рабочей группе они были. Профсоюзы были общим внутренним надзирателем. Каждую неделю местный профсоюз созывал множество собраний, где зачитывались приказы партии, и собрание единодушно решало приказы выполнить. Кем-то из членов партии предлагался обязательно процент перевыполнения, и предложение принималось большинством. При этом все радуются, когда высокого начальника сбрасывают с поста. Бескомпромиссность, нетерпение, комплекс неполноценности, лень, страх, жестокость, нечистоплотность тела и поступков, присущая простонародью всех стран, времён и народов, приводили чаще всего к отрицательным результатам во всём, за что бы не брались новые хозяева жизни. Инженерам требовалось кроме своей работы ещё и обучать приданный русский персонал. Большая часть из них была абсолютно неподготовленная, хотя жадно учились, вообще их школьное образование было недостаточным. Строительные и промышленные рабочие имели квалификацию, близкую к нулю. Пьянство, плохой климат и нищета сильно всё портили. Много было на стройках и совсем тёмных выходцев из Средней Азии, сознание которых вообще находилось на стадии рабовладельческого строя. Многовековое отставание России от стран Европы и от США не могло исчезнуть в одночасье, и шансов было мало. После кровавой мировой войны, разрухи, распада империи, Гражданской войны, перешедшей их горячей фазы в холодную, любое незначительное улучшение жизни воспринималось как большая победа, и это в какой-то мере оправдывало всё. Советская пропаганда постоянно этим пользовалась, замалчивая большие неудачи и выпячивая даже незначительные успехи. Принуждение и ограничения свобод давили и заставляли людей ненавидеть систему. Одной объединяющей для всех русских, для коммунистов, рабочих, инженеров и старых буржуа, была ненависть к церкви, хотя личность Христа многим импонировала, как и учение о любви к ближнему своему. Пролетариат и через два тысячелетия после Христа оставался в мире предметом эксплуатации, а церковь всегда была на стороне эксплуататоров.
Немцы, американцы, англичане, датчане, венгры, евреи из разных стран занималось не только проектированием и строительством новых заводов, городов, железных дорог, но и трассированием, изысканиями и прокладкой новых железнодорожных линий через обширные территории, до которых раньше не добирался ни один человек. Это была глобальная советская колонизация. Большие группы немецких инженеров и рабочих надолго отправлялись в Туркестан, на Алтай, на Байкал, в Якутию и так далее. Это было непросто, некоторые погибали от сыпного или брюшного тифа. Однако их русские временные жёны и любовницы оставались одни недолго. Как правило, не проходило и пары недель, как они находили себе новых мужей и любовников. Потрясало, как естественно вели себя эти женщины, но это было у русских в обычаях. Русские бедняки всегда женились рано — женщины в 17, мужчины в 18–20 лет. Студенты и студентки женились во время учебы. Почти все молодые женщины поэтому были замужем. Из-за этого в СССР не было распространена проституция, но нравственность оставалась весьма сомнительной.
В деревне в это время шла борьба между кулаками — зажиточными собственниками и государственными колхозами. Дон и Кубань саботировали сдачу хлеба государству по заниженным ценам с собственных полей и отказались убирать урожай с колхозных полей. В самый разгар индустриализации наступил голод. Хлеб был по карточкам, нормально кормили только в соловых, коммерческих ресторанах, деликатесы имелись только на рынках или в универмагах Торгсина. Русские девушки и молодые женщины буквально охотились за иностранцами, большая часть которых была в возрасте до 35 лет, в надежде любыми путями, через фиктивный брак, уехать за границу. Американец и немец для них, как и для всех русских женщин, был высшим существом и пользовался почитанием. Некоторые немцы, даже уже женатые в Германии, женились на русских изначально временным браком. Когда истекал контакт в СССР, заканчивался и их брак. Один молодой немецким архитектор, почти не понимающий по-русски имел жену, не знающую немецкого языка. Но супруги жили довольные друг другом. Вообще семейной жизни в СССР не существовало из-за нехватки жилья, тесноты и свободны от всякой ответственности. Семью уничтожили революционные воззрения, и народ пустился в вечное странствие. Задержать его на предприятиях, в конструкторских бюро или на заводах удавалось только жесточайшими принудительными мерами. За год на предприятиях рабочие и инженеры могли смениться несколько раз, препятствуя подъёму промышленности, научным, проектным и научно-конструкторскими работам. Распад семей способствовал этому. Разводы были частыми и простыми — делить было нечего кроме чувств. Аборты в СССР до войны находились под полузапретом: первый ребенок должен был быть рождён в любом случае, и только при повторной беременности аборт разрешались. Так происходила борьба большевиков за повышение рождаемости. Но двадцатилетним супругам дети, как лишние едоки и кандалы, были чаще всего не нужны, и обороты делались не особо скрытно и с полным равнодушием. Если происходил развод, то сын оставался с отцом, дочь с матерью, но дети бедняков чаще всего не росли дома. Их отдавали в ясли, детские сады и школы, где они с самого начала учились коммунизму. Были и бездомные дети, беспризорники, которые холодной зимой просачивались в парадные, на лестницы и в коридоры, чтобы спастись от мороза. Завшивленные, они зимой тащили за собой тиф. Вообще шайки оборванных малолетних беспризорников встречались везде. Они ездили по стране на подножках поездов, в пустых ящиках для инструментов под вагонами, на крышах вагонов. Попрошайничали, но с ними обращались по-доброму и дети выглядели вполне довольными. На них милиция устраивала облавы как не зверей, для помещения в детские дома, но они яростно бились за свободу.
Иностранцев часто мучили болезни, которые в Германии и Америке были известны только по названиям. Спасали прививки. Летом в России начинался брюшной тиф, малярия, холера, иногда чума. Зимой свирепствовал сыпной тиф — болезнь крови, распространяемая вшами. При тифе через две недели после заражения появляется высокая температура и ужасная красная сыпь. Только здоровое сердце могло противостоять тифу, и если будет в момент кризиса сделан нужный укол. Половина из доставленных в больницы умирало. На время закрывали школы, кино и театры. Борьба с эпидемией проводилась, правда, с большой энергией. Предприятия и учреждения выделяли людей, дома дезинфицировали, проводили большие чистки, одежду, шубы, кровати и полы посыпали нафталином. Везде зимой царил психоз: безобидный клопиный или блошиный укус приписывался тифозной вши и все высчитывали день своих похорон. Кроме тифозной вши в России везде было множество клопов, тараканов и блох. Когда холода шли на убыль, и люди снимали меховую одежду, начинали мыться, эпидемии тифа отступали.
Обращение со стороны русских начальников к немцам было различным. Иностранцы пытались выступить против притеснений и хамства, но это было трудно, потому что среди немцев были коммунисты и сочувствующие им. Эти люди мешали сопротивлению. В целом, русские давали всё, что могли. Они создали даже отдельные клубы. Там можно было музицировать, играть в шахматы и бильярд, в библиотеке были книги на иностранных языках. Клубы посещали и представители начальства с жёнами и подругами. Помещения были устланы коврами, награбленными в революцию. Рабочим и мелким чиновникам вход был закрыт. Были и специальные рестораны системы Интурист. Обед стоил там всего четыре рубля. Некоторые русские тоже посещали эти рестораны, но должны были платить вдвое больше. Вечером обслуживали по меню. Пить в России за обедом или ужином со времён царя было принято так: водка на закуску, затем пиво и грузинское вино во время еды, и после еды кофе или чай. Цены на алкоголь были высокими: вино больше — 12 рублей за бутылку, что означало три доллара или 25 рейхсмарок.
Еда была разнообразной и хорошей, особенно в ресторанах Москвы. Вечерами цены были высокими. Откуда русские брали деньги, немцы не понимали, скорее всего, это были перекупщики и взяточники, но надо сказать, что зарплаты у некоторых русских было очень высокие, например полковник РККА или НКВД получал примерно 2000 рублей в месяц, хотя рабочие получали иногда 500 рублей и ниже. В 1928 году немецкие инженеры получали по 1200 рублей, в 1933 году только 600 рублей плюс бесплатный проезд, личного шофёра, группу помощников и жильё. Кризис в СССР был на лицо. В ресторанах Интуриста селёдка стоила 6 рублей, фрикадельки — 8, куропатка — 10, бифштекс — 9, осётр — 12, икра чёрная — 15, фрикасе из кур — 15, вино Рислинг — 14 рублей, крымский портвейн — 22 рубля, бутылка водки — 23 рубля, шоколад —12 рублей за плитку. Курс доллара тогда подскочил и американский доллар стоил 5 рублей, так что цены в ресторанах были запредельные.
Самостоятельно и массово в СССР приезжали на работу простые рабочие из Германии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Польши, Прибалтики и Финляндии и других европейских стран. Они работали шофёрами, на фабриках, заводах, совхозах, в автомастерских, на шахтах. Особенно много приезжало немецких шахтёров. Безработица и голод гнали их в СССР. Для немецкого рабочего условия в России были плохи. Он и не получали особых условий проезда, обслуживания, питания и жилья через Интурист как немецкие инженеры, и во всём был уравнен с русскими. Жили в бараках и землянках, питались по рабочим карточкам. Страдали от холодов и болезней. Им приходилось иметь дело с примитивными инструментами, пренебрежением безопасности труда на предприятиях, постоянно бороться за заработанные деньги, поскольку работали аккордно, и их частенько обсчитывали. Работодатели всего остального мира с ненавистью следили за ростом симпатий к новой стране и социализму. В их головах зрел план по организации такой окончательной войны, которая раз и навсегда смогла бы подорвать силу ненавистного русского социализма, веру в его успешное и успешное будущее России. Таким тараном был избран Гитлер и его партия национал-социалистов. Отныне всё капиталистические страны открыто или тайно должны были ему помочь. Многие немецкие пролетарии-коммунисты в раю для трудящихся разочаровались. Для них безработная жизнь в Германии стала предпочтительнее жизни в Сибири. В 1933 году к власти пришёл фюрер Адольф Гитлер, военные заказы подняли экономику Германии, и всё немцы из России с радостью вернулись домой. Естественно затаив на русских злобу за разбитые надежды, и естественно германской разведке удалось за эти годы построить не бывало разветвлённую шпионскую сеть. То же самое сделали американцы, англичане, венгры. Информация обо всех аспектах жизни они собирали вполне исчерпывающую, несмотря на яростное противодействие НКВД...
Были и те немцы, кто оставался жить в Autonome Sozialistische Sowjetrepublik der Wolgadeutschen — Немецкой Автономной Социалистической Советской Республике Немцев Поволжья до августа 1941 года в Саратове и Энгельсе. Немцев там проживало 500 тысяч человек со своим правительством, газетами, театрами и школами на немецком языке. Всех этих немцев в прошлом коммунисты депортировали в северный Казахстан. У них депортации больших масс населения были отработанным и обычным делом...
— Дикари... — сказал майор, только что застреливший ребёнка.
— Я вот даже песню одну древнюю русскую о свободе и ссылке знаю с тех пор, которую перевёл мой друг Рудольф Волтерс, — сказал, наконец, подполковник, завершая рассказ о своём участии в индустриализации СССР, и запел без особого слуха и голоса:
Heiliger Baikal, du herrliches Meer,
Schaumend voll weiter Wellen und Wogen!
Flieh, meine Barkejagc daher!
Segel geblaht und gеbogеn...
— Хватит, господа интенданты! Не растекайтесь мыслью за Урал до Байкала, — воскликнул командующий армией Герман Гот, — думайте о горючем, боеприпасах и запчастях для того, чтобы захватить Сталинград-на-Волге!
После этого генерал-полковник продолжил рассматривать фотографии. Аэрофотосъёмка подтверждала сведения наземной и агентурной разведки: большевики начали наскоро оборудовать позиции непосредственно у Сталинграда. Южная линия передовых позиций проходила у верхнего течения реки Мышкова и примыкала к господствующей высоте с отметкой 169, севернее Абганерово. Ближе к Сталинграду строились позиции полевого типа по течению реки Червлёная от Красноармейска через Ивановку и населённый пункт Цыбенко к реке Карповке. Опорой на этом участке служили высоты южнее посёлков Красноармейска и Бекетовки. Эти явно выраженные внутренние и внешние оборонительные пояса придавали Сталинграду вид огромной иллюзорной крепости, что-то наподобие Адрианова вала, имеющего значения только при наличии подготовленных и хорошо обученных войск
Пока он рассматривал фотографии, офицеры успели насытиться, спешно поглотив деликатесы, и тактично отошли на почтительное расстояние, чтобы не мешать больше командующему. Закуривая сигареты, прежде, чем погрузиться в бесконечную рутину штабной работы, они обсуждали отличную реакцию подполковника, отличный выстрел из пистолета, замечательный вкус гусиного паштета, бараньих рёбрышек и крымского вина.
К начальнику штаба подошёл высокий подполковник с Рыцарским крестом Креста военных заслуг с мечами на шее, вместе с несколькими другими офицерами штаба 4-й танковой армии. Он протянул Фангору пачку отпечатанных на пишущей машинке листов и заполненных от руки бланков на жёстком планшете. Другой рукой он подал толстую чернильную ручку.
— Отличный аристократический завтрак иногда устраивает господин командующий, — проговорил он, — так и хочется повторить такой завтрак на берегу Волги, после захвата Сталинграда, с вином, оркестром и танцами.
— Да, уж, — ответил Фангор, кивая головой, не отходя от стола, чтобы не лишаться навеса, — пикник на берегу Волги после победы мне даже вчера приснился. Хотел бы я получит латифундию здесь для выращивания скота и хлебных злаков.
— Господин генерал-лейтенант, это приказ по очерёдности следования подразделений армии к контрольному рубежу на завтрашний день 3.08.1942 года, далее очерёдность и лимиты получения горючего на завтра, распределение людей и техники из пополнения с подробными указаниями квартирмейстеру, начальникам отдела личного состава, транспортной и административной службы. Ещё приказы начальнику медицинской службы относительно порядка работы перевязочных и приёмных пунктов, эвакуации раненых и больных. Распоряжения по работе моторизованных медицинских рот, операционных бригад, полевых аптек, госпиталей в условиях предстоящего ускоренного марша.
Приказ по борьбе с малярией, получившей после боёв за Воронеж характер эпидемии, в том числе малярии тропической, занесённой итальянцами. Распоряжения о гигиенических мероприятиях, изоляции пленных, о поставках в боевые подразделения противомалярийного препарата Атебрин, уничтожающего плазмодии малярии.
Генерал-лейтенант Фангор, взяв ручку и сняв колпачок, принялся подписывать листы, предварительно пробегая их глазами.
Тем временем Герман Гот, положил фотографии на скатерть и вышел из-под навеса. Отметив про себя, что самолёт-разведчик с лейтенантом Штриттматтером и его мёртвым товарищем, уже совсем исчез на северо-западе, он приложил ладонь ко лбу, прикрыв глаза от солнца. Гот осматривал линию горизонта с чувством капитана гигантского океанского корабля, скорее даже от адмирала огромного флота, от решений которого зависит огромное число жизней и дорогостоящих средств вооружённой борьбы. Складки окружающей степи, неровности низких холмов и курганов, похожие на очень-очень медленные, застывшие океанские волны, скрывающие в низинах островки населённых пунктов, только усиливали это впечатление. Вокруг было больше именно синего цвета, цвета моря, чем зелёно-жёлтого цвета степи.
По другую сторону от места развёртывания штаба армии, от края до края поднималась стена пыли от бесчисленных колес и гусеничных траков машин. Передовые, быстрые части были уже далеко впереди, в Котельниково, а тылы, госпитали и крупнокалиберная артиллерия, все ещё находились на у Воронежа и на переправах через Дон у Цимлянской. На северо-востоке, гораздо дальше, чем невидимое отсюда Котельниково, над мистической линией горизонта, стояла чёрная дымка о горящих танкеров у Сталинграда. На том месте, где ещё час назад сидели среди кулей и чемоданов евреи, цыгане и пленные, остались только их вещи. Добровольцы, усталые, но весёлые, с девушками ушли и унесли пулемёт. Унтер-офицер и румынские солдаты остались рыться в вещах, хотя всё ценное давным-давно уже было отобрано.
Пыль немного улеглась, пороховой кислый запах развеялся. Местность стала видна как будто чётче. Монотонность соломенного цвета бескрайней жаркой равнины кое-где прерывалась зелёными пятнами и цепочками деревьев и кустарников. Заросли вокруг железнодорожных посёлков, будок, широко разбросанных везде группами и поодиночке колхозных и хуторских построек, везде, где была вода в результате действий человека, отличались большей густотой. Длинные языки дыма степных пожаров неподвижными языками висели в воздухе под голубым небом, изогнутые ветрами, дующими с разной силой на разной высоте от земли. Небольшие курганы и неровности были скорее исключением, чем правилом. Балки и овраги прорезали степь в разных направлениях, подчиняясь только им ведомым законам. И трудно было сказать по какой из них в половодье вода попадала в реку Куберле, а по каким в реку Сал. Множество этих балок и оврагов вообще никуда не выходили, а были старыми руслами, старицами балок, полукруглыми, прихотливо изогнутыми, разной глубины и ширины. Они были немыми свидетелями благодатных веков, когда воды здесь было гораздо и гораздо больше, чем сейчас, дожди были частыми, а снега обильными. Ветры не уносили влагу сухим дыханием летом и не сдували снег с земли страшными буранами зимой. Будь это пространство меньше в миллион раз оно походило бы доску, где неумелый резчик по дереву пробовал свои инструменты и варианты разных линий. Травы давно отцвели, однако, из-за недавних грозовых дождей под ногами попадался ожившие редкие и мелкие цветки. То ковыль, то василёк, то чабрец с видом старого мудрого философа вопрошал, глядя из-под пожелтевших стеблей своих погибших друзей:
— Зачем всё это, люди? Всё развитие природы шло к тому, чтобы явись существа, передающие жизнь более совершенным способом, способные активно противостоять прихотям климата, придумывая разные технологии и устройства, имеющие возможность думать и планировать. Все низшие создания поступили им в услужение или как пища, или как материал для одежды, жилищ и инструментов. А вы что сделали? Как использовали это благо, уникальное не только для тех планет, что вращаются вокруг Солнца, но и, наверное, для всего Млечного Пути, как исполнили это почётное святое дело, доверенное вам всей природой? Всё умение своё истратили на убийство и истребление живого и себя самих! Оружие как вершина технологии, убийцы и захватчики как кумиры, порабощение и грабёж как лучшее из занятий...
Разве за тем вы были созданы? Разве достигли вы того, чего могли, поверни свою энергию и естественный отбор в созидательное русло. Деревья и травы живут счастливее людей. Некоторые из них живут гораздо дольше людей, не чувствуют боли и голода, не подвержены гибели из-за травм, могут иметь тысячи детей, и мысли о смерти не мучают их.
Такие мысли и идеи могла бы излучать сальская и волжская степь, похожая на край мира, если бы могла думать, или, наоборот, с восхищением смотрела бы она на происходящее, как знать.
Она сама всегда очень быстро менялась, идя круговоротом рождений-смертей, когда каждая новая трава: ромашка, шалфей, вероника и астрагал или степная вишня, низкий миндаль, начинали всё заново, с чистого листа, как будто в первый раз, обретая мир как откровение, словно не было несчётного количества предков. Суслики, ежи, мыши-полёвки, тушканчики, зайцы и лисицы вторили им в своём удивлённом восприятии мира, не подвергая сомнению его устройство и смысл. Жаворонки, куропатки и дрофы, журавли и коршуны вторили им, предоставляя человеку довести жизнь до совершенства, сделать её совершеннее неживой природы, неуязвимой, обезопасить её навсегда. Ещё недавно степь была заполнена бурно цветущим шалфеем, она была зелёно-лиловой, а теперь засохла и почти везде приобрела соломенно-желтый цвет, как старая мумия.
Как это был не похоже на июльское природное донское изобилие около Воронежа! Высокий правый берег Дона, сложенный из меловых скал отсылал воображение на пять тысяч километров на запад, к туманному Альбиону, скалам Дувра у пролива Ла-Манш. Этот донской Альбион щедро нарезался левыми донскими притоками реками Воронеж, Икорец, Осередь и правыми притоками: Ведуга, Потудань, Калитва. На северо-востоке протекал полноводный Хопёр. Местность вокруг Воронежа была просто создана для ведения упорной обороны или проявления военного искусства окружения и уничтожения. Сосновые, дубовые, ольшаники и осиновые массивы, перемежались с хлебными полями, степными участками, даже маленькими песчаными пустынями, и создавали для опытных войск все условия для успешных действий. Было, где прятаться и где маневрировать механизированным силам, артиллерии и интендантским службам. Обилие населённых пунктов, хлеба, скота и источников воды, дели Воронеж и местность ниже по Дону до Ростова-на-Дону благодатным краем, достойных любых военных усилий. Даже охота, такая странная забавы для периода жестоких боёв была здесь легко осуществима. Лисы, зайцы, волки, бобры, кабаны, косули, пятнистые олени, дрофы, куропатки были здесь не редкость. Только отсутствие времени, не позволяли этого сделать, осмотреться и задуматься. Не торопясь, прогуляться по чудесным местам в приятной компании, устроить беззаботный пикник между скалистых выступов меловых столбов, напоминающих пирамиды. Причудливые овраги, чистейшие родники — заповедный край.
Было понятно, почему испокон веков там селились древние племена, строили крепости, города, кочевья, монастыри, использовали местность для защиты и изобильной жизни. Совершенно очевидным было желание Чингисхана получить для своего внука Бату эту жемчужину половецкой степи Дешт-и-Кипчак. Именно в этих местах перед вторжением на русскую Рязань осенью 1236 года захватив, перед этим, по сообщению современного тем событиям персидского историка Рашид-ад-Дина укреплённый замок Воронеж, Батый свою огромную армию. Кому он тогда принадлежал Воронеж, половцам или русским северцам, перс не упомянул. С Батыем, тогда ещё не ханом, пришли царевичи-чингизиды с монгольскими войсками, китайские военные инженеры, половцы из разных кланов, казахи, туркмены, аланы, булгары, эрзи. Полмиллиона человек и вдвое больше лошадей несколько месяцев вольготно пили и ели в этом крае — подбрюшье Руси, перед атакой на Рязань, Москву, Владимир до самого Новгорода.
Может в этом и был скрытый смысл летнего наступления 1942 года, интуитивно Гитлер мог бы это почувствовать, склонный слишком сильно доверять интуиции и эмоциональным порывам. Его настойчивое желание искать мистические параллели во всём, подозревая постоянно существующую взаимосвязь между прошлым будущим. Многоязычное воинство шло на этот раз с запада, а не с востока в мягкое российское подбрюшье. Может быть, стоило направить на север главный удар после овладения Воронежем, как это неожиданно для всех сделал Батый, захватив тем самым для монголов царство на целых триста лет, а не идти на юг?
Навеянные ещё в молодости при знакомстве с группой по изучению Германской древности — "Общество Туле”, ставшей потом NSDAP, и взглядами русской вдохновительницей расизма Еленой Блаватской, эти взаимосвязи, антропософия, теософия, магия, вывели его из простого агитатора рабочей партии на роль диктатора, превзошедшего славу и деяния Александра Македонского, Юлия Цезаря, Чингисхана и Наполеона. Такой человек мог себе позволить игнорировать расчёты и здравые доводы. Он явно знал что-то большее, чем окружающие о тайных пружинах, приводящих в движение мир людей. Однако эти аллюзии были от него, видимо в случае с планом "Unternehmen Blau”, весьма далеки.
В германской армии умели быстро отдавать приказы и быстро действовать, но только не в ставке фюрера. И на этот раз из-за нерешительности Гитлера, который часто менял свои решения, были безвозвратно потеряны столь ценные возможности. Назревающее сражение за Сталинград, как и многие другие сражения, имело свою предысторию, и, возможно она была интереснее и поучительнее, чем само предстоящее сражение. России, определённо, приходил конец. При движении от Воронежа на юг, роль играли и экономические соображения — нефть и хлеб, политические цели — давление на Турцию с целью вовлечения её в войну на своей стороне. В который раз политика и экономика ставились выше военных соображений, что не являло собой, впрочем, ничего удивительного в стратегии.
Эта ужасная сальская степь, кажущаяся бескрайней из-за кривизны земной поверхности, походила на чудовище, затаившееся перед тем как проглотить всякого, кто отважиться войти под её купол небес. Линия взгляда, параллельного земле, в двух километрах от смотрящего оказывалась выше на полтора метра над воображаемой плоскостью, и на высоте семь метров в десяти километрах от него. Но поверхности там уже не видно — изгиб земной поверхности скрывает её...
Выйдя из состояния задумчивости, командующий 4-й танковой армией Герман Гот стремительными, бодрыми шагами, никак не ожидаемыми от человека почтенного возраста в адскую жару, направился мимо группу штабных офицеров, стоящих у штабного автомобиля Horch-901 Kfz.15, к своей палатке. Здесь же недалеко стояла и пара особо ценных бронемашин Sd.Kfz. 251/14 акустической артиллерийской разведки, с радаром Fu-18. Это был поистине молот Тора, особо любимый Готом, на который он сильно рассчитывал при атаке непосредственно Сталинграда и Красноармейска, если осенью испортится около Волги погода и полёты авиаразведчика Focke-Wulf 189 "Flugauge” станут неэффективными. Четыре или пять микрофонов радара размещались в земле. Когда большевики выпускали снаряд, микрофоны регистрировали звук, и четыре или пять подключённых передатчиков посылали звук на приёмники в другом транспортном средстве Sd.Kfz. 251/14, а там самописец отображал импульсы на вощёной ленте, и механически расчётная станция определяла местонахождение артиллерийской позиции русских. В сухой русской степи такая система работала превосходно, потому среди холмов и гор звук отражался, создавая искажения для импульсов, а в болотистой местности микрофоны принимали сигнал не очень хорошо.
Было слышно, как обер-лейтенант с коричневым портфелем тихо сказал собеседникам:
— У "Папы Гота”, похоже, не лучшее настроение! Думаю, господа, совещания до ужина не будет, поэтому предлагаю дойти до моего автобуса. Мой денщик держит маленькое походное кафе в складчину с поваром начальника службы священников. Кофе и выпечка изумительные и совсем не дорогие. Выпьем кофе с коньяком.
— Да, а Зигмунд пусть расскажет о впечатлениях о шикарных и почти бесплатных женщинах Ростова-на-Дону! — ответил ему другой офицер, — всё равно из-за жары нужно будет дождаться прохладной ночи, чтобы можно было начать в отделах нормальную оперативную работу.
Эта наглая молодёжь, почти сплошь сынки генералов и партийных функционеров, находящиеся в штабе армии больше для получения орденов, званий и трофеев, для того, чтобы присмотреть себе у Волги и Дона будущие просторные поместья, вывела Гота из сонного состояния. Он развернулся и подошёл к столу, где Фангор и начальник оперативного отдела продолжали работать с документами. Денщики и повар рядом с ними убирали остатки еды и грязную посуду со стола.
Командующий остановился и спросил:
— Сложности есть?
Фангор быстро ответил:
— Тут школьные задачи по математике решаем с коллегой. Эти карбюраторные двигатели Майбах HL 120, что установлены на Pz. III и Pz. IV при движении по шоссе потребляют топлива по 500 литров на 100 километров, если бензин с октановым числом 74. По пересечённой местности расход топлива двигатели Майбах 8 литров на километр. Для оставшихся без горючего танков 36-го танкового полка 14-й танковой дивизии у Котельниково нужно доставить не менее двух с половиной норм расхода сегодня к вечеру. Это три трёхтонных грузовика, везущих по одиннадцать 200-литровых бочек, или 110 канистр по 20 литров. В ближайшие двое суток подвоза горючего для группы армий "В” не ожидается. Требуемое передовым частям топливо нужно взять у наших подразделений на марше. Но вот у кого отобрать топливо для танкистов и разведчиков?
— Ужас, как вы с интендантами вместе пугаете меня этой вечной проблемой взаимосвязи подвижности и количества горючего! — произнёс Герман Гот, и фамильярно похлопал Фангора по локтю, — после обеда, когда будет нормальная связь, позвоним фон Рихтгофену, пусть он даст нам грузовой "Юнкерс” Ju 52 с горючим. И мы возьмём 1,5 тонны горючего из резерва Вейхса. Это немного, но сейчас каждый литр дорог. И кстати, скажите, куда делся бензин, который захватил 64-й мотоциклетный батальон неделю тому назад на железной дороге Ростов-Лихая-Миллерово?
— "Тётушка” Ju 52 здесь не сядет, только, если в Котельниково на аэродроме. А наш бензин всё там же, где и был. Трофейный эшелон стоит под нашей охраной в тупике в десяти километрах от Ростова-на-Дону! У нас просто нет емкостей и транспорта, чтобы его вывезти,
— Ну и пусть тогда грузовой самолёт Ju 52/3m прямо в Котельниково доставит горючее для танков Хайма. Если со станции 36-й полк отошёл немного назад, чтобы не вести бой среди домов при дефиците горючего, то аэродром-то в их руках. Пусть прямо там транспортник и садиться! — проворчал Гот, снимая фуражку и проводя костистыми пальцами по седому ёжику волос, — это только юнцы думает, что генералы — это военные. Генерал — это снабженец, мамка, нянька, гуталин, галеты, лекарства, дефицитные запчасти, бензин, раненые, пленные, телеграфные столбы, сёстры Красного Креста, отпуска, публичные дома и чёрт его знает, что ещё. Каждый немецкий солдат посылает домой по две посылки в месяц с едой и тряпками, а я за войну только один вагон и отравил с вещами после захвата Минска и всё! В прошлом году, командующий группой армий "Центр” Фёдор фон Бок силами батальона охраны своего штаба снарядил целый поезд с мебелью, коврами люстрами, картинами для обстановки своих новых владений в Польше. В этом году из России ещё ничего домой не отравил, только денежные подарки в советских рублях и получал пару раз от разных городских властей за сохранность от грабежей и защиту зажиточных евреев, и так, мелочи всякие разные, несколько картин и старинные иконы. Я лейтенантом Рейхсвера стал уже в двадцать лет. За тридцать с лишним лет войны и службы лично сам тех пор стрелял три раза в жизни. Один раз в своего дезертира, один раз в коммуниста и один раз в лошадь со сломанной ногой. Все трое погибли, но это всё что я могу припомнить. Нормальный генерал на войне воюет десять процентов времени, остальное время он занимается организацией жизни десятков и сотен тысяч людей. Кто хочет много стрелять, тому место не на войне, а в тире и на соревнованиях. Война на девяносто процентов — это маневры, строительство и организация быта. Если бы все, что было построено людьми для нужд войны перенести в Антарктиду, там был бы огромный город, вроде американского Нью-Йорка, размером с континент. Мне нужно горючее, Фангор, его нужно найти и быстро!
— Вы же знаете, что фон Рихтгофен не распоряжается горючим. Может быть он и найдёт самолёт для нас, но горючего у него нет, — ответил Фангор,
— Тогда нужно взять наши машины понтонно-мостового парка, стоящие у переправы через Дон у Цимлянской и без понтонов отправить их за горючим. Впереди серьёзных рек до Сталинграда у нас не предвидится, а застрявшие без дела машины нужно рационально использовать. Пусть они заберут трофейное горючее и везут его Вейхсу, а он нам за этот отправит сейчас же самолётами бензин в Котельниково для разведбатальона и 36-го танкового полка. А потом они могут снова забрать свои мостовые понтоны. В крайнем случае, заберите у генерала Корнелиу Драголине из 6-го румынского корпуса наш армейский автобатальоне что мы ему давали в долг для перевозки продовольствия. Действуйте, Фридрих, делайте что-нибудь! Мне конечно не помешает румынская пехота в Котельниково, чтобы не оставлять там для защиты станции немецкую пехоту из 103-го, или 108-го моторизированного полка, в крайне случае румын, но не ценой же лишения подвижности 36-го танкового полка!
— Думается, что лучше забрать автобатальон у генерала Корнелиу Драголине, — ответил Фангор, и знаком подозвал к себе того обер-лейтенант с коричневым портфелем, что до этого обсуждал с товарищем возможность выпить коньяк с кофе в маленьком походном кафе.
— Да-да, Фридрих, правильно: забирайте всё-таки обратно наш автобатальон у румын, при этом снимайте у пионеров на землю понтонно-мостовое имущество и быстро вывозите трофейный бензин. Используйте только трёх и пятитонные грузовики наших пионеров, но никак не их их полугусеничным Sd.Kfz.6 с громадными прицепами Pontonwagen Pf15. Они сожрут топлива больше, чем привезут. И "Юнкерс” от Вейхса запросите побыстрее.
— Вы поняли, приказ? — спросил начальник штаба, обращаясь к подошедшему обер-лейтенанту.
— Так точно! — ответил тот, принимая стойку "смирно”.
— Что ещё есть срочное? — спросил командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Герман Гот своего начальника штаба, не без ревности глядя при этом на высокого молодого офицера с тонкими и правильными черта и лица, в новенькой пилотке, с сияющими погонами, с Железным крестом 1-го класса на шее и нагрудным знаком за ранение; этот офицер не был похож на человека, попавшего в штаб по протекции, как ему показалось ранее.
— Вопрос о суточном довольствии, — начал докладывать Фангор, также знаком отпуская обер-лейтенанта исполнять приказ.
— И чего же не хватает при таком изобилии вокруг хлеба, коров, баранов и разной домашней птицы?
— Солдатская "Норма питания для войны" по нашей 4-й танковой армии, в целом, обеспечена полностью по уровню "железного рациона”, а по суточному рациону имеется проблема в части горячего питания. Если интендантство картофель мы меняет на капусту, макароны на гречку, всё хорошо. Мясо мы имеем местное по реквизиции колхозного и частного поголовья, говядину и баранину. Жир имеется по норме в виде местного свиного и бараньего сала.
— Ничего не понимаю, Фридрих, говори яснее!
— Существует недостаток соли, и совсем нет положенного перца, и пряностей. Конная упряжка, которая везла запас на всю армию, к несчастью, опрокинулась в Дон на переправе и всю соль и перец унесло течением.
— Это что, шутка? — нахмурив брови спросил командующий, — почему не изыскали возможность замены? Соль необходима для нормальной работы мозгов у солдат в такую жару!
— В полках возник "чёрный рынок" соли и перца. Командиры подразделений просят разрешения применить запас пряностей и соли, возимый в составе "железного рациона” при полевых кухнях.
— Разрешаю! И мне, наверное, не нужно вам всем напоминать, что нужно шире использовать для питания солдат местные продовольственные ресурсы. На Дону, насколько мне известно, уж чего полно, так это зерна и соли. У них тут главная соледобыча в России в Бахмуте находится. Они соль через Сталино по железной дороге на Сталинград возили по стране. В Воронеже большие запасы соли были, мне докладывали. В любой станице здесь соли полно. Пошлите команду из "хиви”, пускай изымают, где найдут, что за вопрос, не понимаю. Реквизиция продовольствия должна стать регулярной практикой. Нужно учиться этому у румынских союзников. Генерал Драголине мне говорил недавно сказал, что 6-я румынская армия последний раз получала продовольствие от короля ещё перед майским сражением за Харьков. Однако успехи румын, несмотря отсутствие собственного вооружения, весьма существенны. Фридрих, я вам поручаю лично взять организацию реквизиций продовольствия в жёсткие руки. Изымайте, изымайте, изымайте! И не в виде натурального налога. Налог сам по себе, а ежедневные реквизиции продовольствия. Надо помнить, что каждый килограмм хлеба, привезённый из Германии за 2500 километров, из-за затрат на транспорт, стоит как килограмм великолепной стали Круппа. Из положенных 4500 килокалорий на солдата в сутки, две трети килокалорий должны быть местного происхождения. А это, считайте, затраты только на 500 килокалорий от 1.30 до 1.50 рейхсмарок на одного солдата. Теперь умножьте на количество солдат только в одной нашей 4-й танковой армии, и вы поймёте, какое это великое дело, конфискация! Кормите наших как можно лучше. А то мне тут заносчивый Гальдер, как-то на совещании у фюрера, сказал, что из солдат Вермахта с болезнями кишечника и желудочка, всяких там хронических запоров, несварений, гастритов и катаров мы потеряли уже целую дивизию с начала войны на востоке! Этих живых "пускателей кишечных ветров” Генштаб собирается к сентябрю свести в 145-ю резервную дивизию, и расквартировать на французской Ривьере для поправки здоровья. Вот что значит жить годами без супа! — произнёс Герман Гот и притопнул ногой, — я молниеносно взял Минск и Витебск потому, что у моих солдат были здоровые желудки. Если у солдата гастрит — это не солдат, а инвалид!
Генерал-лейтенант Фридрих Фангор кивнул головой, и развёл руками, показывая тем самым, что в полезности супа может сомневаться только полный безумец, это всё равно, что ставить под сомнение существование господа бога. В очередной раз хлёстко ударив перчатками о ладонь, командующий повернулся к своему денщику, красному от жары и от суеты, и распорядился принести из чемодана генеральскую пилотку, вместо слишком жаркой фуражки.
— Что ещё? Боеприпасы? — спросил он, глядя исподлобья, и было понятно, что на каждый вопрос в него есть несколько вариантов решений.
Кроме того, все вопросы будут им обязательно снабжены развёрнутыми комментариями. Это замечательное свойство обычно особо проявляется у школьных и университетских учителей, писателей, политиков и успешных деловых людей. Трудно было понять, как из обычного дела можно сделать событие.
Глава 14. Шестая война генерала Чуйкова
Командир батальона, высокий, с длинным лицом со впалыми щеками, умными глазами с большим ресницами, нескладный, больше похожий по осанке и выражению лица на институтского преподавателя, нечётко приставил ногу, поднял руку к козырьку фуражки и доложил, слегка картавя:
— Товарищ генерал-лейтенант, майор Рублёв, командир первого батальона 435-го полка 208-й стрелковой дивизии из состава Дальневосточного фронта, по вашему приказанию явился. Согласно плану перевозки дивизии, вчера ночью выгрузились из первого эшелона, с подразделениями усиления. По плану развёртывания дивизии являюсь левофланговым, выдвигаюсь к хутору Кераимов. Ещё три эшелона дивизии в настоящий момент разгружаются на станции Котельниково, остальные эшелоны по плану должны разгружаться на перегонах Котельниково - Чилеково. Далее по сигналу командира дивизии имею задачу двигаться в сторону Цимлы до соприкосновения с войсками фашистов. Только что подверглись налёту авиации. Потери...
— Семеро убитых, столько же раненных и контуженных, лёгких не считали, и ещё гражданские, — поворачиваясь к Чуйкову ответить за командира помначштаба, — и ещё, согласно сведениям, полученным от лейтенанта из 760-го полка нашей дивизии...
— Откуда сами-то? — спросил Чуйков, почему-то прерывая доклад; то ли потому, что не любил, когда кто-то встревал в разговор помимо его воли, то ли ждал сообщения от своего адъютанта, листающего красноармейскую книжку Березуева.
Глядя на седые волосы комбата, Чуйков вздохнул: заговорщики, готовившие поражение РККА в войне с капиталистическими армиями и пустившие везде глубокие корни в тридцатые годы, кроме всего прочего повсеместно проводили кадровую практику зажима толковых и политически сознательных командиров батальонов и полков. Их надо было в 35—40 лет отправлять на учёбу в академию, а их задерживали под тем предлогом, что хорошим строевым командирам учиться некогда, они должны быть в войсках. В итоге шли годы, эти командиры упускали возраст, подходящий для поступления в академию и, как следствие, застаивались на своих должностях. Когда у такого застоявшегося командира передового батальона или полка возникал вопрос к начальству, почему отклоняют его очередной рапорт в академию, заговорщики отвечали, что уже упущен возраст...
— Отправлялись мы от посёлка Славянка, что на берегу залива Петра Великого, двенадцатого июля, товарищ командарм! — ответил комбат.
— А сам откуда будешь, майор? — снова спросил его Чуйков, встретившись при этом взглядом с адъютантом.
Шофёр подал Чуйкову тонкую трость, и он опёрся на неё с видимым облегчением. Благо, что земля была такой сухой и твёрдой, что трость совсем в неё не проваливалась.
— Из Хабаровска, товарищ генерал-лейтенант!
— Всё правильно, дальневосточники они, Василий Иванович, и книжки настоящие, и записи сходятся, — ответил адъютант, возвращая красноармейскую книжку Березуеву через плечо автоматчика охраны, — в прифронтовой полосе кого только нет сейчас, и не редко появляются немецкие диверсанты в советской военной форме из числа предателей родины, они охотятся за командирами, наводят авиацию на штабы и эшелоны, сеют панику на переправах, затрудняют движение войск, поджигают строения и склады, а иногда даже действуют большими группами под видом подразделений Красной Армии — пояснил он офицерам свои действия, — около Котельниково действует их передатчик, и не один, так что будьте начеку, товарищи командиры...
— Значит, прислал для моей армии подарок друг Апанасенко из состава своего Дальневосточного фронта. Что же, товарищи дальневосточники, Иосифа Родионовича вашего хорошо знаю, был у него в Хабаровске несколько раз. И в Славянке вашей был, и укрепрайон ваш, на случай нападения японских самураев построенный, осматривал, — улыбаясь так, что стали видны вставные золотые зубы, начал говорить Чуйков добродушно, словно встретил старых друзей у квасной цистерны во время майских народных гуляний, а совсем не в степи, пахнущей пожарищем, тринитротолуолом, смрадом освежёванной рядом коровы, убитой пулей, — а командарм ваш бывший, Апанасенко, кстати, местный, тутошний, с Дона казак. В двадцатый годах в Чеченских и Дагестанских горах многочисленных бандитов по аулам ловил. Крут был. Да и на Дальнем востоке тоже был хорош. После разгильдяя и предателя Блюхера быстро порядок в Дальневосточной армии навёл. Изжил партизанщину, оставшуюся с Гражданской войны. Плохих солдат и командиров он готовить не хотел и никогда не умел... 208-я, значит... Чего такой кислый, майор?
— Просто не ожидали тут, в голой степи встретить командарма! — ответил Рублёв.
— Да, драматично так, как в театре получается... — невесело ответил Чуйков, — сейчас не сорок первый год, конечно, когда маршал Ворошилов с пистолетом под Ленинградом в стрелковой цепи в атаку ходил, но всё же... Доложите обстановку!
— Товарищ командарм, по сообщению лейтенанта 760-го полка на станции Котельниково немцы вчера атаковали наши разгружающиеся эшелоны. Несколько батальонов нашей дивизии понесли тяжёлые потери, комдив полковник Воскобойников подошёл к станции пешим порядком со стороны Чиленково и, судя по всему, организовал сопротивление!
— А он не диверсант, случаем, ваш лейтенант?
— Никак нет, не диверсант, мы его знаем по Славянке, он наш. Был сильно изранен и умер час назад!
— В остальные стрелковые батальоны вашей дивизии где, артиллерия, сапёры, зенитчики?
— Со слов лейтенанта, они попали под бомбёжку на подъезде к Котельниково у Гремячей и на станцию не прибыли!
— Чёртовы дети! Получается, что вся дивизия пошла псу под хвост! — глухо сказал Чуйков, опуская взгляд вниз и выпячивая нижнюю губу, — здесь тогда образуется полностью оголённый участок территории южнее Сталинградского фронта шириной в двести и глубиной тоже в двести километров, где можно только случайно насобирать разве что мелкие части 51-й армии Кавказского фронта, но и то без боеприпасов, артиллерии, командиров и продовольствия... То есть здесь нет ничего! — зло сказал Чуйков, повернулся в ординарцу, и все увидели, что глаза его больше не щурятся, а сделались большими, вселяющими ужас абсолютной жестокостью, внутренним холодом и странным равнодушием, — но всё сходится, судя по последнему сообщению от штаба фронта немецкие танки позавчера неожиданно переправились у Цимлы и беспрепятственно двигаются сюда, по направлению Сальск-Котельниково-Сталинград обходя мою 64-ю армию, занимающую оборону гораздо севернее. Меня они обходят с левого фланга, и если немцы уже у Котельниково, то они меня уже обошли, пройдя за сутки нереальное расстояние в 150 километров! А 208-я дивизия, предназначенная для организации здесь первого рубежа обороны, то ли не доехала, то ли уничтожена во время движения... Чёртовы дети!
Никто ему на это ничего не ответил. На секунду мир как будто замер вокруг. Однако это только показалось генералу.
— Револьд, иди к связистам, и давайте связь мне там с генерал-лейтенантом Гордовым, а если нет его на месте в штабе фронта, то хотя бы дайте связь с членом военного совета фронта Никитой Хрущёвым! Пусть хоть гражданские власти расскажут, что происходит на этой железной дороге Сальск-Сталинград, где дивизии целые продают по дороге... И карту давайте сюда обстановку посмотреть! — сказал он адъютанту и сержанту, стоящему рядом.
Сержант-ординарец, придерживая пилотку, расторопно побежал к фургону. Там, на растяжках, уже стояла четырёхметровая антенна с расширением наверху, похожая на гигантскую метёлку.
— Каюм, иди сюда, давай, держи карту! — крикнул адъютант шоферу, и тот, бросив изучать мотор "эмки", вытирая руки тряпицей, быстро подошёл к нему.
Вдвоём они взяли сложенную гармошкой оперативную карту, развернул её и стали держать навесу, словно живой пюпитр дирижёра оркестра партитуру симфонии.
— Чувствую, что придётся здесь теперь из стариков строительных батальонов, аж 1889 года рождения, команды воинские создавать, и поперёк железной дороги окапывать. Эх, как бы ваша свежая дивизия сейчас пригодилась! — вглядываясь в карту, сказал генерал-лейтенант.
Он оценивая расстояние от Котельниково до ближайших удобных для обороны рубежей и мест сосредоточения войск из его 64-й армии.
— Майор, твой батальон я подчиняю непосредственно себе, — сказал он наконец, скользя взглядом по весьма не точно изображённым на карте линиям изгибов Курмоярского Аксая и грунтовых дорог вокруг, — что у тебя ещё есть, кроме стрелков?
— В качестве усиления я получил огневой взвод 120-мм миномётов, взвод 45-мм орудий, взвод ПТРС, саперный взвод, полтора боекомплекта, продовольствие на десять суток, товарищ командарм, — ответил Рублёв.
— Зажиточно устроился, майор, да и авианалёт не по твою душу был, и если бы бомбардировщики сбросили все свои бомбы, да не поперёк тебя, а вдоль колонны, не говорили бы мы сейчас с тобой! — ответил Чуйков, продолжая разглядывать карту, отчего он наклонил голову набок, — вот зараза, немчура!
— Пока в Котельниково базировались истребители ЛАГГ-3 из 270-го истребительного авиаполка 299-авиадивизии, таких безобразий, как сегодня не было, и ни одна фашистская сволочь не смогла бомбить среди бела дня в движении воинские эшелоны и колонны на марше! — сказал адъютант.
— Генерал Вершини теперь со своей только что сформированной 4-й воздушной армией относится к Северо-Кавказскому фронту! — глухо сказал командующий, — что им теперь наш Сталинградский фронт?
— Я так понял, что их забрал на прикрытие нефтепромыслов Грозного и Баку, а Сталинград из-за этого оголился, а там триста тысяч беженцев скопились, госпитали, эвакуированные коллективы заводов и шахт Донбасса, — ответил ему адъютант.
Чуйков повернулся к карте спиной, чуть прихрамывая, пошёл в сторону машины радистов.
— Комбат и комиссар, за мной! — сказав он уже через плечо, — поставлю вам задачу.
— Товарищ генерал! — воскликнул дед из Пимено-Черни, и засеменил вслед за генералом к фургону, — детишки-то наши как? Ведь милиция-то убегла вся, председатель тоже убежал, власти никакой, а детишки пропадают!
Так он бубнил, пока автоматчик охраны не вытянул ладонь перед его лицом, запрещая идти дальше. Старик схватился за эту руку, как утопающий за край лодки.
— Обожди, дедуля... — не глядя на него, сказал Чуйков и весьма проворно для его возраста и ранений полез на крышу фургона, отложив трость, — так что говорите, около Котельниково уже немцы, и может быть там закрепились? Залезайте, товарищи командиры, отсюда виднее будет округа...
Следом за ним, стуча каблуками по крыльям, капоту и крыше кабины грузовика, полезли наверх комбат и комиссар.
Поднявшись на крышу фургона, Чуйков некоторое время, морщась от боли и согнувшись, держался за грудь.
— Товарищ генерал-лейтенант, вам плохо? — дёрнулся было в его сторону полковой комиссар, опасаясь как бы генерал не упал с крыши на землю, но тот отмахнулся от него.
Чуйков отмахнулся от него и начал рассказывать с непонятной весёлостью:
— Я, товарищи командиры, неделю назад решил тряхнуть своей молодостью разведчика и сам посмотреть, что у немчуры и румын творится около Дона. Решил сам над Доном полетать на лёгком самолёте У-2, и посмотреть на всё своими глазами: где перерывы вражеские, где скопления войск, где наши позиции, как артиллерия стоит. Благо что в степи далеко видно. Это не в китайских дебрях армии Мао Цзэдуна искать или Чан Кайши. Люблю я самолёты! Летим, значит, я фотографирую, зарисовки делаю. И тут, откуда ни возьмись, бомбардировщик немецкий чёрно-голубой Ju-88 летит. Шальной какой-то, один, ну, как те, что только что над нами прошли... У него же пулемётов во все стороны понатыкано — жуть! А на нашей "уточке" ничего из вооружения нету. Связной самолёт, ну чего с него возьмёшь! Хоть из пистолета ТТ своего стреляй! А фашист как будто почуял, что в самолёте генерал-лейтенант, развернулся и давай нас гонять. Может, петлицы мои разглядел с орденами... Сбить очень хотел. Раз десять бросался на нас. Летит, палит изо всех стволов. Но лётчик мой, молодец оказался. Снизился и над самой землёй пошёл змейкой. Вправо-влево, вправо-влево... Прицел ему сбивал... У нас машина лёгкая, а у того гада тяжёлая. По солнцу на восток мой лётчик двигается, лесок какой-нибудь ищет, чтобы после посадки было куда спрятаться от пулемётов. Деревушку тоже было бы хорошо... Но, как назло, голая степь! Потом мы всё же цепанули землю колёсами, ударились в неё сильно. Хорошо, что скорость небольшая была. У-2 от удара пополам разломился и задымил. Нас из кабины при ударе выбросило. Лежим не шевелимся, не столько от того, что затаились, сколько от того, что чуть не дух из нас вон. Стервятник фашистский покружил и решил, что с нами покончено, после чего ушёл на запад. Мы очухались только к вечеру. У меня рёбра, похоже, сломаны, позвоночник ушиблен, и всё тело в синяках. У лётчика колени разбиты совсем, ноги сломаны... А тут неподалёку машина была из оперотдела 62-й армии. Подобрали нас, документы посмотрели и повезли нас сразу к командарму-62 генералу Колпакчи. А у меня же ещё с Гражданской войны четыре ранения. Комфронта Гордов решил уже, что я погиб или немцам сдался в плен. Хотел меня от командования армией освободить...
Чуйков ещё какое-то время продолжал держаться за грудь, глубоко дыша и оглядываясь по сторонам.
С крыши фургона ЗИС-5, над лесопосадками отчётливо виднелись белые, мазанные глиной стены домов хутора Караичев, Нижние Черни и Пимено-Черни. Разномастные сараи, навесы, сенники и скотники, колодезные журавли, красный флаг на здании сельсовета, похожем на школу, сама школа, бараки моторно-тракторной станции, зернохранилища, мастерские, заборы, ограды, лесопосадки, сады, огороды. Чуйков взял поданный ему ординарцем армейский бинокль шестикратного увеличения, поднёс его к прищуренным глазам. С трудом покрутил забинтованным пальцем барашек настройки резкости, повёл слева направо и обратно линию обзора.
Стали хорошо видны за лесопосадками яблоневые сады, виноградники у самой воды Курмоярского Аксая, ранее скрытые от глаз холмистыми краями оврагов. Там тоже просматривались огороды, загоны для скота, мостки и причалы, горбики маленьких лодок на воде и на берегу. На улицах обоих хуторов были видны козы и куры, крохотные фигурки играющих ребятишек, женщина, идущая с коромыслом через плечо, сидящие на завалинке бабки в белых платочках, велосипедист спускающийся с горки к мосту с сумкой через плечо. Чуть дальше на запад, виднелось село Нижние Черни, ещё дальше посёлок Котельников. Совсем вдалеке, в чёрном дыму до неба, под точками двигающихся самолётов, угадывалась станция Котельниково. На востоке, сквозь лоскуты дыма горящих тракторов и комбайнов на повороте дороги, виднелись домики села Нижний-2, и даже, несмотря на расстояния, словно мираж в раскалённом воздухе, крыши станицы Ширнутовской. В той стороне, на северо-востоке, за пылевыми и дымными облаками лежал в ахтубинской излучине Волги город Сталинград. На юге белели крыши и длинные белые прямоугольники овчарен совхоза Выпасной. Небо там было коричневое от пыли, и только на значительной высоте становилось сначала белёсым, а потом и насыщенно голубым. В той стороне, в благоухающей травами степи протекала река Сал, за ней снова простиралась холмистая степь и потом начинались предгорья Кавказа. Восток, тянущиеся до Астрахани пустынные калмыцкие степи, Чуйкова сейчас мало занимали.
Он наконец распрямился, видимо боль прошла. Повернулся, начал пристально рассматривать юго-западное направление вдоль железной дороги.
— Так ты говоришь, полковник Воскобойников у вас командир, в 208-й дивизии? — спросил он, — а начштаба дивизии кто?
— Так точно, полковник Воскобойников, Константин Михайлович, а начальник штаба дивизии подполковник Малявин, — ответил Рублёв, — по плану перевозки дивизии они со штабом дивизии в Чилеково должны были вчера выгрузиться, но...
— Радиостанция у тебя есть в батальоне?
— Конечно есть, товарищ генерал-лейтенант, радиостанция РБ и аккумуляторы к ней в порядке.
— Так почему ты, комбат, до сих пор не связался со своим штабом, если говоришь, что имеешь информацию о гибели батальонов под бомбёжкой и о танковой атаке в Котельниково?
— Я думал связаться по прибытии к Караичеву, как было приказано комдивом для экономии аккумуляторов, — неуверенно произнёс майор, да и не хочется на себя раньше времени авиацию немцев накликать. Разное рассказывают про это. Лучше конного делегата связи послать или велосипедиста...
— Но-но, ты мне тут радиобоязнь не разводи, комбат! — почти зло сказал командующий
Радиобоязнь...
Благодаря массированным денежным вливаниям в радиопромышленность Германии американских и английских денег в начала 30-х годов, подконтрольная американской компании Моргана General Electric немецкие компании Telefunken и AEG поставили на ноги немецкую службу радиоперехвата и мониторинга, начавшую свою работу в 1933 году весьма с использования коммерческих приёмников конца 1920-х и начала 1930-х годов. Но технологии производства компонентов, шасси и радиоламп так быстро внедрялись из-за рубежа, что к 1939 году Telefunken и Lorenz начали выпуск радиоприемников "Funkhorchempfanger” для радиоперехвата с радиолампами, адаптированными для питания от никель-кадмиевых аккумуляторов. К 1940 году Военная служба радиоперехвата — Funk-Horch-Trupps des Heeres была оснащена всеми необходимым — один комплект приёмной станции Fu 14 включал 10 приёмников Torn.E.b, три коротковолновых приемника Kw.Ea, четыре мониторинговых приемника Fu H.E с лампами Philips. Приёмники серий Kw были самыми передовыми в мире. Однако их стоимость была в три раза выше, чем у обычных Torn. Были созданы приёмные станции, оснащённые ещё большим количеством составляющих и их приёмники представляли собой дизайнерские и технологические шедевры своего времени, хотя по-американски баснословно дорогие в производные и обслуживании. Автомобильные радиопеленгационные пункты военной разведки и контрразведки Abwehr верховного командования Вермахта OKW и отдела связи WNV уверенно засекали и передавали командованию ближайших частей Люфтваффе данные для уничтожения источника радиосигнала, то есть, фактически штабов советских фронтов, армий, корпусов, дивизий, полков и чаще всего их командиров в рамках общей задачи стратегии Блицкрига по разрушению системы управления — одна управляемая боевая единица на поле боя стоила десяти плохо управляемых и ста совсем не управляемых, соответственно и потери были такими же. Заговор 1937 года маршала Тухачевского, Якира, Уборевича и членов их организации из числа командиров крупных и военных соединений РККА по развалу управления армии и открытию фронта на западе для успешного захвата власти в Москве, предусматривал дезорганизацию той части управления войск РККА, что оставалась после воздействия подобной стратегии наступающих с разных сторон на центр страны германских, чешских, и польских войск. Однако заговор был, пусть не полностью, пусть дорогой ценой, со множеством трагических ошибок, включая потом реабилитированного Рокоссовского и Мерецкова, но купирован, разгромлен, вызвав отказ западной стратегии от использования заранее более слабых, чем РККА войск чехов и поляков, бесполезных без открытого фронта, и максимальное усилие за их счёт более боеспособного Вермахта. Действия предателя генерал-полковника танковых войск Павлова по дезорганизации своего Западного фронта, его авиации, группировки в Бресте не были подхвачены другими командующими. Но и без действия пятой колонны удар по системе управления был сокрушительными. Кроме мощных, быстрых, но чрезвычайно дорогих автомобильных радиопеленгаторных пунктов военной разведки, механизированные и танковые войска располагали огромным количеством собственных малых передвижных на мотоциклах или плечах солдат пеленгаторных групп по пять-шесть человек с пеленгаторами типа Fu.NP.E с приёмником Fu.H.E.u1 и рамочными антеннами. Ближайшие малые группы радиопеленга по наводке базовых станций быстро выдвигались на своём транспорте в сторону предполагаемого местонахождения советского передатчика и там, на расстоянии до 5 километров проводили окончательную пеленгацию с точность азимута в 1 градус — пять-шесть пеленгаторных групп определяли местоположение передатчика советского штаба с точностью до десяти метров и наводили авиацию или артиллерийский огонь, в большинстве случаев вызывая ощутимое ослабление или крах обороны, ослабление или полный срыв контратаки. Время выполнения заявки радиоразведки силами Люфтваффе варьировалось от часа до нескольких минут и зависело от наличия бомбардировщиков STUKA в воздухе или готовых к вылету, но поражение радиостанций советских штабов имело более высокий приоритет, чем все другие цели, и часто бомбардировщикам изменялись задачи уже в полёте. Естественно, что когда спустя несколько минут после выхода на связь на штаб и командира части РККА начинают сыпаться кассетные бомбы или фугасные снаряды дальнобойной артиллерии, и так постоянно и везде, невольно возникает рефлекторная радиобоязнь. Радисты красных партизан со своими превосходными рациями "Север”из-за такой адской эффективности пеленгаторов Абвера, уходили далеко в сторону от своих лагерей, зачастую на 30, 40, даже 50 километров, и только тогда разворачивали свои радиостанции, чтобы не раскрыть и не поставить свои базы под удар авиации, артиллерии или зондеркоманд, поисковых групп немцев и карателей. Кроме того многочисленные диверсанты из системы Абвера и его учебного полка "Бранденбург-800”, разведгруппы разного подчинения с начала войны действовали в тылу РККА для повреждения и уничтожать узлов и линии проводной связи как части мероприятий по разрушению системы управления. а в радиоэфире запускали трещотки, создавали помехи, вызывали связь на себя, передавали панические сообщения и ложные приказы на отход. В результате таких действий в первый год войны, и прежде всего из-за умелых и технически подготовленных действий Вермахта пеленгации радиопередатчиков и направления на штабы бомбардировочной авиации для обеспечения Блицкрига, немало командиров и работников штабов РККА, прежде всего стрелковых частей, закономерно боялись применять радиосредства, держали радиопередатчики вдали от штабов, полагаясь чаще на проводную связь и делегатов связи. Даже командиры штабов фронтов, имеющие больше средств для защиты от авиации, спустя год войны продолжали рассматривать телефон как главное средство, и обрыв линии для них зачастую был равнозначен потере связи с подчиненными войсками, отсутствие же связи на тактическом уровне приводило к потере управления дивизиями и полками, ошибочным ударам авиации и артиллерии по своим же частям.
Но проворные телефоны имели и свои преимущества. В отсутствие как-то либо радиосредств в поле проводные телефоны позволяют скрытно управлять войсками, а в отличие от радиообмена, подслушать телефонный разговор можно было, только подключившись к кабелю напрямую. С радиосвязью были постоянные проблемы из-за атмосферных помех, из-за поглощения радиоволн вертикально стоящими деревьям в лесных районах, а с кабельным телефонами такого не происходило. Телефоны невозможно было запеленговать или по активности их использования составить представление о возможных действиях войск в обороне, о готовности к атаке. Кроме того, это недорогие, мобильные и весьма функциональные системы, взаимно совместимые между собой. Да и управляться с полевым телефоном может практически любой сержант со среднетехническим образованием, закончивший самый краткий курс. По этой причине потенциал радиосвязи в Красной Армии использовался не в полной мере. Во многом по этой причине, в первые дни войны начальник Генштаба РККА Жуков на вопрос Генерального секретаря ЦК партии Сталина, приехавшего с Молотовым и Микояном в Генштаб за разъяснениями положения дел на западной границе, ничего, кроме того, что с войсками связи нет, ответить не смог, и после резкого замечания партийного вождя о несоответствии в таком случае его своему месту, выбежал из комнаты в слезах.
— Что это за Генеральный штаб такой в РККА? — сверкая в гневе жёлтыми глазами прорычал партийный вождь тогда Жукову, — что за начальник штаба, который в первые же дни войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?
Радиобоязнь не наблюдалась в более технически и политически подготовленных ВМФ, ВВС РККА, бронетанковых и механизированных войсках, а также войсках НКВД. Чтобы прекратить катастрофическую и постоянную потерю связи с фронтами и армиями Верховный Главнокомандующий ввёл личные радиостанции для командиров армий и командующих фронтами — личная радиостанция вместе с радистами, командир из оперативного отдела и шифровальщик всегда теперь находиться при нём...
— Ты не понимаешь, что с появлением танков немцев в Котельниково весь план развёртывания твоей дивизии, где ты левофланговый, полетел уже к чёрту? Левофланговый ты теперь чего? Дырки от бублика? Думать по обстановке совсем не надо уже? — отрываясь от окуляра бинокля, раздраженно сказал Чуйков, и от его доброжелательной интонации рассказчика, не осталось и следа, — связывайся со своим комдивом-208 и докладывай, что я, как командующий 64-й армией, подчиняю всю 208-ю дивизию себе. Пусть срочно свяжется со мной по позывному "Акустик-1", доложит своё расположение и состав своих частей, а я поставлю ему задачу! Живо давай!
Чуйков снова приник глазами к биноклю и добавил:
— Если связи с комдивом не будет, свяжись с другими батальонами, а те дальше по цепочке до комдива. Пусть доложат мне своё состояние, и будут готовы к переходу к обороне там, где стоят или к отходу на Чилеково!
— Есть! — ответил Рублёв.
Он неуверенной походкой, словно боялся высоты, подошёл к краю крыши фургона, у того места, где в крыше было несколько свежих пулевых пробоин. Взглядом нашёл стоящего внизу среди автоматчиков охраны и гражданских, помначштаба полка и крикнул:
— Товарищ Нефёдов, срочно свяжитесь со штабом дивизией и батальонами в Котельниково, пусть доложат командарму-64 по позывному "Акустик-1" о своём положении и ждут его приказа!
— Есть! — ответил Нефёдов, и тяжело переваливаясь во всей своей амуниции, рысцой побежал в сторону обоза.
— А вы чего там с картой стоите, отдыхаете, вас на официантку уже можно заменить, — через минуту сказал Чуйков адъютанту, — поднимайтесь живо с ней сюда! И связь с комфронта Горовым дайте наконец!
Пока адъютант с водителем лезли наверх, снизу раздался голос ординарца:
— Василий Иванович, штаб фронта не отвечает, "Альбатрос" не отвечает!
— Вызывайте постоянно! — крикнул в ответ Чуйков.
Он продолжил осматривать горизонт, бурча себе под нос, словно делал записи в памяти:
— Беженцев много вижу, группами, колоннами и поодиночке, пешком, на машинах, подводах, велосипедах... Идут с юго-запада, со стороны реки Сал вдоль железной дороги и грейдированного тракта на Сталинград. Часть из них обходит Котельниково южнее... Скот вижу, гурты и отары, тысячи и тысячи голов... Армейские наши повозки, машины, несколько гаубиц М-30 вдалеке за тракторами вижу ползут... Эх, сюда бы их завернуть! Вереницы и кучки солдат и всадников наших вижу, офицеров не вижу...
Вдруг командарм как будто вздрогнул и подался телом вперёд со словами:
— А вон там, в километре от станции, на железнодорожном полотне вижу машины, броневики и, кажется, танки! Далековато, чтобы разглядеть чётко, марево, пыль и дым мешают... Танки, чёрт бы их побрал!
— Чего они там делают? — спросил растерянно комбат, и даже привстал на цыпочках, чтобы что-нибудь разглядеть в том направлении, куда направлял бинокль командарм.
— Наверно это те немцы, о которых говорил ваш лейтенант. Это они атаковали станцию после налёта авиации по обычному своему шаблону. Наверно, отошли немного назад из-за исчерпания боезапаса и топлива, а может быть это хвост их группы виден, а часть уже в Котельниково! В любом случае обратно к штабу мне через Котельниково не проехать!
Чуйков снова оторвался от бинокля, и указал на юго-запад:
— Майор, где хочешь бери мотоцикл, ишака, верблюда, но чтобы те две 122-миллиметровые гаубицы сюда развернул и доставил, даже если у них всего один снаряд остался! Похоже, придётся тебе здесь оборону занимать, и они тебе, ох как помогут! В Котельниково немцы, и если они дальше упрутся в части 51-й армии или твоего Воскобойникова, то начнут искать обход по степи, если хотят въехать в пустой Сталинград с ходу. А они хотят! Для бешеной собаки, сто вёрст не крюк... А они собаки! Ой, какие бешеные... Значит, здесь они уже сегодня могут пойти, через эту дорогу к удобным мостам через Курмоярский Аксай!
Пока Рублёв передавал приказание младшему лейтенанту Милованову по доставке гаубиц, а командарм поправлял перед собой оперативную карту в масштабе М1:5000000, испещрённую кружочками и флажками с цифрами, сокращёнными наименованиями соединений, среди чёрных точек самолётов, кружащихся в небе за железной дорогой на северо-западе, там, где лежала огромным серпом, обращённым дугой на восток большая излучина Дона, подходя к Волге всего на сто километров, выделились две точки и стали постепенно увеличиваться в размерах. Из монотонного гула воздушных схваток выделился далёкий шум нескольких авиамоторов. Невероятно быстро эти точки ожидаемо превратились в боевые самолёты. Ещё до того, как их смогли разглядеть с дороги, Чуйков с помощью оптики бинокля уже различил идущий впереди на бреющем полёте советский истребитель из числа английских ленд-лизовских "Харрикейнов” с характерной горбатой кабиной пилота, именуемой за это в войсках "горбатым”. Красных звёзд на крыльях и хвосте и тактического номера Чуйкову, естественно видно не было. За несколько секунд самолёты пролетели почти половину пути от железнодорожной насыпи до поворота дороги к мосту у Пимено-Черни. С этого расстояния стало видно, что "горбатого” преследовал итальянский истребитель Макки MC.200 "Саетта” с характерным тупым носом двигателя с воздушным охлаждением и приподнятой кабиной. Большой белый крест на его хвосте выдавая принадлежность к отдельной истребительной группе королевских военно-воздушные сил Италии, был отчётливо различим. Смотреть на это было неприятно. Советский истребитель "Харрикейн” был, по-видимому, повреждён и летел на бреющем полёте, постоянно рыская носом во все стороны. Если бы у него были выпущены шасси, можно было бы подумать, что они садится в бурьян. Пыль и сухая трава поднимались вверх жёлтой тучей. Стада коров и отары овец, попадающиеся на пути, в панике разбегались в разные стороны. Лётчику, наверное, стоило невероятных усилий удерживать его в воздухе.
Итальянский истребитель и в обычной обстановке, как было всем известно, превосходил "Харрикейн” по скороподъемности, манёвренности, скорости в пикирования. "Харрикейн” имел большую скорость в горизонтальном полете, а его вооружение из восьми 7,7-мм пулеметов обеспечивало более высокую массу секундного залпа. Зато 12,7-мм пулеметы Макки MC.200 "Саетта” обладали большей дальностью стрельбы. Сейчас все преимущества советского самолёта из-за повреждений не имели силы никакой силы. Итальянец шел выше него, постоянно маневрируя, делая горки, виражи, чтобы лучше прицелиться.
— Проклятый Муссолини фашист и диктатор, а самолёты и войска-то ему итальянский король Виктор III даёт! — прошептал Чуйков, с трудом регулируя резкость бинокля забинтованными пальцами.
— Ну да, это же ясно, из-за спины любого фашиста вылезают уши капитализма, что его выкормил! — ответил комиссар.
Итальянский лётчик не стрелял даже в очевидно пригодных случаях, видимо берёг боеприпасы и хотел действовать наверняка, гарантировано добить советского лётчика. Очень низкая скорость "Харрикейна”, его рысканье из стороны в сторону, была сейчас его единственной защитой от скоростной машины врага.
Беженцы и солдаты уже заметили эту пару самолётов, повернули головы стали показывать на самолёты пальцами.
— Вот прицепился, фашист проклятый! — сказал тихо Чуйков, мысленно рисуя на местности воображаемую линию движения самолётов, — они идут прямо на Пимено-Черни и пройдут над батальоном.
— Чего же он сюда летит, тут же аэродром нету, степь голая! — воскликнул комиссар, озираясь.
— Наш лётчик, наверное, тянул к Котельниково, к аэродрому, думал, что там ещё наши истребители располагаются! А их Хрюкин за Волгу к Ахтубе перевёл, — ответил командарм, и зычно крикнул вниз, — эй, Револьд, пусть ДШК приготовят! Пуганём итальяшку! Ну, до чего же у него самолёт похож на японский "Nakajima”...
Два солдаты из охраны командарма, находящиеся в кузове грузовика у пулемёта, уже и так были готовы к судьбе. Патронная лента была заправлена и дуло развёрнуто в сторону приближающихся самолётов. Однако, когда до них оставалось не более пары километров, советский лётчик, осознав, что его низколетящий самолёт, чуть ли не рубящий винтом траву, идёт прямо на колонну беженцев, стал поворачивать правее. "Макки” это помогло на мгновение уровнять скорость. Он наклонил нос и выпустить рокочущую очередь из пулемётов.
От "Харрикейна” отлетел кусок дюралевого закрылка, выхлоп двигателя стал тёмным и дымным. Однако, силовой каркас на заклёпках из стальных труб высокой прочности, к которому крепились лонжероны, обтянутые льняной тканью, перенёс этот расстрел в упор. Сквозь пыль и сор, поднимаемый с земли, стало видно, как советский лётчик начал выпускать шасси. Она опора вышла, а вторая нет. Определив для себя ровную площадку между оврагов и склонов балок, он перестал забирать левее, сбросил обороты и стал садиться. "Макки” проскочил над ним, не имея возможности ещё больше снижать скорость, и заложил вираж в сторону Пимено-Черни, чтобы повторить атаку.
— А ну, огонь по этой сволочи! — закричал Чуйков яростно.
Крупнокалиберный 12,7-мм пулемёт Дегтярёва — Шпагина из кузова грузовика с оглушительным грохотом исторг струю раскалённого огня и металла. Пули с большой пробивной силой, способные на дальности 500 метров пробить двух сантиметровую броню, а двигатель истребителя и подавно, понеслись в сторону итальянца. Беженцы, стоявшие вокруг грузовика, в страхе бросились прочь, толкая друг друга, и невольно пригибаясь.
Если бы пулемёт был оснащён как зенитный — специальными плечевыми упорами, то с такой высокой скорострельностью, бойцы охраны наверняка бы поразили самолёт. Итальянец быстро сообразил, что его ждёт на дороге и, сделав крутой вираж в сторону Котельниково и с набором высоты, вышел из под огня. Никаких признаков, что пулемётчики в него попали, не было, но "Харрикейн” его больше не интересовал, он стал быстро удаляться.
ДШК прекратил яростно грохотать. Вокруг в жарком воздухе расплылось горькое облако порохового дыма.
— Не любишь, макаронник, советский отпор! — воскликнул комиссар, погрозив кулаком вслед убегающему врагу.
В этот момент уже никто не глядел вслед "Макки”.
Все, затаив дыхание смотрели на подбитый "Харрикейн”, который должен был вот-вот удариться о землю.
— Ну, давай, сокол, выживи! — сказал Чуйков, — я тебе сто грамм налью лично!
Истребитель, почти скрытый пылью и тёмными выхлопами коснулся единственным шасси земли, и тут же сломал его. Если бы этого счастливого события не произошло, самолёт неминуемо повернулся бы через одно шасси, опрокинулся на скорости стопятьдесят километров в час и разбился. Все затаили дыхание. Некоторые женщины даже закричали, но большая часть беженцев, убедившись, что итальянский истребитель больше не движется к дороге и не представляет для них опасности, равнодушно продолжили своё движение.
"Харрикейн” ударился животом о землю. Винт взрезал землю, вызвав тёмный фонтан земли и разлетелся на куски. Хвост высоко поднялся, и было похоже, что "Харрикейн” скапотрует и перевернётся. Однако, каким-то чудом, это не произошло. Истребитель остановился, почти не видимый в облаке пыли.
— Вот тебе комбат, ещё задача прилетела, срочно пошли своих своих ешё и за лётчиком! — приказал Чуйков, — пока его немцы не подобрали, смотрю там уже мотоциклисты поехали в ту сторону от железной дороги!
После этого командарм вытянутой рукой очертил в воздухе широкую дугу от горящего Котельниково на север и снова поправил перед собой карту. Командиры невольно повторили взглядами это движение.
— Слушайте, что теперь получается, — сказал Чуйков, — на северо-западе, на Дону, в районе хутора Верхне-Рубежного обороняется 214-я стрелковая дивизия Бирюкова фронтом на запад. Бьётся за переправы через реку Чир. Хорошая дивизия. Основной костяк в ней из закаленных бойцов после госпиталей из бывшей 186-й дивизии, да ещё комсомольская молодёжь из Уфы. Бирюков умница. Помню его по гражданской войне в Испании. Под Смоленском прошлой осенью, будучи комдивом-186, он был ранен, пока я в гостях в Китае у Чан Кайши околачивался по делам разведки. Коммунистическую китайскую армию Мао Цзэдуна с буржуазной китайской же армией Чан Кайши там мирил, чтобы они вместе на нашем Дальнем востоке японцев сковали. Пять дней назад Бирюков переправлялся через Дон в районе Липовский и Плесовский под бомбёжкой и артобстрелом. Там на него 51-й армейский корпус из 6-й армии Паулюса двумя австрийскими дивизиями навалился. А их корпус по численности, это как наша одна армия! Потеряв четверть личного состава, он сохранил артиллерию и транспорт. Хочу его к рубежу Ромашкинский — Есауловский Аксай отвести к 29-й дивизии. Участок у Бирюкова великоват, раза в четыре больше от уставного для обороны дивизии, да река помогает. В восьмидесяти километрах от нас, по северному берегу реки Аксай, у сёл Новокосицкое и Генеральское, фронтом уже юг, занимает оборону 29-я стрелковая дивизия Колобутина, сплошь упрямые казахи. Вместе с ними сражаются герои обороны Волоколамского шоссе под Москвой — 154-я бригада морской пехоты. Эти умрут, но не отступят. Вот только артиллерии у них никакой, кроме ПТО и миномётов!
Командиры слушали его рассказ потрясённо, словно рухнул правильный мир порядка и логики, привычного представления о войне, где после подготовки и сосредоточения начинаются боевые действия, описанные в уставе, где разведка докладывает, командование планирует, авиация прикрывает, а снабжение и связь не исчезают, где героев с почестями хоронят, раненых эвакуируют в тыл, а справа, слева и сзади есть свои части соседей.
— В общем, я загнул фронт своей армии в сторону юга... Вдоль железной дороги Тихорецкая-Котельниково-Сталинград находятся разъезды 115-й Кабардинской кавдивизии и 255-го чеченского полка капитана Висаитова из 51-й армии Кавказского фронта. Я видел вчера издали их разъезды, они шли мимо Котельниково к Чилеково. Они не приближались к нашим машинам с ДШК в кузове. Не знаю, где их штаб. Вроде бы это направление должны были три конных дивизии из горцев Кавказа оборонять, но куда они все вдруг подевались, и почему в Котельниково вдруг оказались немцы, ума не приложу... — после паузы снова заговорил командарм, и было видно как пот стекает по его вискам из-под пышной шевелюры прямо на воротник со звёздами, — где-то тут должны быть заградкомендатуры 10-го полка НКВД, собирающие отступающих для направления на военно-формировочные пункты, но я их не видел по дороге... А тут много кого есть собирать... 138-я дивизия здесь отходит разрозненным группам вдоль железной дороги и грейдированного тракта от реки Сал в сторону Сталинграда, ещё 157-я дивизии Куропатенко отходит тут, 110-й калмыцкая дивизия. Они потеряли в боях за переправы у реки Сал всю свою противотанковую и гаубичную артиллерию, транспорт и боеприпасы. Очень хочется найти два бронепоезда из 24-й бригады бронепоездов. Их огневая мощь и броня при грамотном использовании могли бы сильно помочь в обороне Котельниково. Всё, что удастся собрать, я поставлю вдоль Курмоярского Аксай, рядом с 29-й дивизией и морской бригадой. Тем временем можно будет собрать ударную группу у Абганерово из сибирских дивизий, и ударить вдоль железной дороги через Котельниково на Ремонтное!
Чуйков говорил внешне спокойно, словно преподаватель в военной академии, или лектор на курсах повышения квалификации командного состава, однако чувствовалось, что внутри него клокочет бешенство и злость. Взявшись за край карты, он сощурился больше обычного и стал водить ногтем от одного называемого им населённого пункта к другому. Типографская печать карты была почти слепой, вдобавок, посередине карты, было лысое пятно, словно её песком затёрли. Карандашные сине-красные отметки, расплывшиеся и свежие были выполнены округлым пляшущим почерком.
— А как же приказ Ставки Верховного Главнокомандования N 227, товарищ командарм? — не удержался, спросил комиссар, — отступление продолжается?
— Вашу дивизию хорошо бы поставить восточнее левого фланга моей армии, в районе Бутово, — никак не отреагировав на этот вопрос продолжал говорить Чуйков, — несколько батальонов оставлю на линии Котельниково — Курмоярский Аксай как передовые отряды, в том числе ваш батальон, раз вы тут уже есть. Нет-нет, майор, не записывайте. Память тренируйте, уберите планшет и карандаш. В армии моей одни герои подобрались, так что и вы не подкачайте, новички!
Пока Чуйков, не столько вводил в курс дела командиров, сколько проговаривал для себя сложившуюся ситуацию, беженцы собрались с духом и тронулись дальше в путь. Не двинулись с места только те, кто остался рядом со убитыми и ранеными родственниками. Увидев через головы идущих, повозку с убитыми красноармейцами, командарм спросил:
— Это что за похоронная процессия на жаре? Холеру хотите в батальоне получить, или чуму?
— Мы хотели их до Кераичева, до кладбища довезти, — ответил Рублёв, — проститься по-товарищески, в морально-политическом смысле митинг провести...
— Какое кладбище, ты бредишь? Воронка от бомбы сейчас им могила, быстро снимите посмертные медальоны и обмундирование, уложите в воронку, отметьте на карте место и фамилии, когда будет время, сядете с начштаба и напишете извещения родственникам по адресам из медальонов с указанием места. Исполняйте! — резко обрывая его, сказал Чуйков.
Было видно, что, говоря это, он напряжённо думает совсем о другом. Стукнув несколько раз каблуком хромового сапога в крышу фургона, Чуйков крикнул громко, словно через громкоговоритель:
— Чёрт побери, Револьд, давай связь с Гордовым или Хрущёвым! Тут беда — в Котельниково немцы, 51-я армия окончательно развалилась, а я вторые сутки не могу с ними связаться! Они меня отправили выяснять лично обстановку вдоль дороги Сальск-Сталинград и организовывать фронт, собирая разбитые части, а теперь, небось уже думают, что я скрываюсь от них, что я перебежал к немцам, как Власов из 2-й Ударной!
Вздрогнув от мощного голоса командарма, Рублёв подошёл к краю фургона, и сверху вниз отдал команду через головы автоматчиков охраны похоронить убитых. Поскольку ближе всех к фургону располагались бойцы взвода Милованова, отбывшего уже вместе с железнодорожником на мотоцикле в погоню за гаубицами, исполнение приказа выпало Березуеву. Тот выдели для этого Надеждина, Гецкина и Петрюка. Им помогал солдат-возничий из артдивизиона.
Первого убитого Надеждин помнил по Славянке. Его звали Сашей. Они вместе оказались в карауле около склада боеприпасов дивизии в последнюю ночь перед погрузкой в эшелон для отправки на запад.
Тогда была блаженная тёплая звёздная ночь. Неугомонные сверчки звенели так, словно хотели быть услышанными всем миром. Таёжного гнуса тогда было совсем мало из-за двух недель прекрасной сухой погоды и сильного ветра со стороны залива Петра Великого. Саша был 1923 года рождения, ладный, светловолосый и голубоглазый парень, чем-то похожий на актёра Марка Бернеса. Он был из семьи тамбовских переселенцев в эти края ещё до революции. Дед его и отец его были сначала кузнецами-кустарями, а после окончания периода НЭПа работали в лесозаготовительном кооперативе вместе со спецпоселенцами, а его мать воспитывала ещё двух братьев и трёх сестёр. Она пекла пирожки с грибами, капустой, иногда ягодами, для продажи на станции. Эти пирожки она часто передавала через дневальных или дежурного по части для Саши. Она угощала и других, просила не обижать её старшего, любимого сыночка. А он относился к ней с такой сыновней нежностью, которую не часто встретишь в больших крестьянских семьях, обременённых тяжёлым ежедневным трудом, заботами, болезнями и недоеданием.
— Когда вернусь с войны с победой, — говорил он в последнюю ночь перед отправлением на фронт, — я буду работать на деревообрабатывающем комбинате, или в рыбсовхозе, и каждый месяц буду покупать матери красивый шёлковый китайский платок с драконами и цветами!
Саша так подробно описывал свою послевоенную самостоятельную жизнь, женитьбу, рождение своих будущих детей, что Надеждину показалось, что это всё было на самом деле.
Сейчас, стягивая с бездыханного тела гимнастёрку, майку, вынимая из кармашка галифе эбонитовую гильзу посмертного медальона, он с трудом узнавал побелевшее, осунувшееся лицо с опавшими мышцами, матовыми зубами между синих губ, и полуоткрытые мутные глаза. Блестящие мухи ползали по ресницам и забирались на роговицу совершенно безнаказанно, и бесполезно их было отгонять. В груди виднелось пулевое отверстие с ровными бурыми краями. Выходное отверстие пули между лопаток было большим пятном из кожи, обломков костей, сухожилий, мяса и запёкшейся крови. Вряд ли Саша успел о чём-то подумать перед тем, как мозг перестал получать кислород. Просто он потерял сознание от удара и всё...
Другого солдата Надеждин не знал. Наверное, он был из последней команды призывников, даже не прошедших курс молодого бойца. Внешне он походил не то на бурята, не то на эвенка или монгола. Черноволосый, с выступающими скулами и низкими длинными веками. На лице запечатлелось безмятежное спокойствие, словно он спал и видел прекрасный сон о небесном царстве добра и света. Пуля вошла ему в ключицу, сверху вниз. Выходного отверстия не было. Других раздевали Петрюк и Гецкин. Березуев принимал и складывал на каски, пилотки, шинели, вещмешки, лопатки, ремни, гимнастёрки, пригодные для носки, обмотки, ботинки, фляги, котелки, винтовки, подсумки с обоймами, противогазные сумки, гранатные сумки. Пять посмертных капсул он сложил в нагрудный карман и надёжно застегнул жестяную пуговицу.
Когда мёртвые солдаты были уложены рядком на дне воронки плечом к плечу, головами на восток, в сторону дома, санитары положили рядом с солдатами тело лейтенанта Грицина. Его офицерскую книжку старшина положил в карман к посмертным капсулам, а несколько не отправленных писем, залитых кровью, положил в свою гранатную сумку. К убитым военным в воронку положили неопознанного юношу лет восемнадцати, без документов, одетого в солдатские галифе и ботинки без обмоток, поношенный пиджак на голое тело и промасленную кепку. Из вещей у него был только узелок с яблоками, книга по коневодству, видимо на продажу, и сорок рублей денег. Щепа от кузова грузовика, отколовшаяся при взрыве, пробила ему горло насквозь. Потом к убитым было прибавлен десяток мёртвых гражданских, поскольку не было другого выхода, как похоронить их здесь, в степи, без прощания и церемоний. Рыдающая женщина в ситцевом платке, сорочке в горошек и просторной юбке, рыдая, сидела на краю братской могилы, шепча бессмысленные фразы, видимо как-то связанные с убитой осколком в спину немолодой женщиной, вроде бы её сестры. Несколько заросших щетиной мужчин, с виду колхозников, угрюмо стояли рядом с непокрытыми головами, сжимая кулаки.
— Вот чего наши как бы братья германские рабочие и крестьяне наделали, — сказал старшина Березуев, указывая пальцем в могилу, — думаю, теперь ни у кого не дрогнет рука, увидев перед собой в прицеле винтовки мерзкую харю во вражеской форме, потому что это не люди будут перед вами, а звери! Вот лежат убитые ими сибиряки, дальневосточники, молодые парни. Не так, не в этой степи должны были они умереть, а в своём родном крае, прожив долгую жизнь, в кругу любящей семьи, отдав силы для строительства Советской страны, промышленности, обороны, родив и воспитав умных, здоровых и сильных детей и внуков. А теперь одни убиты здесь, потому что кто-то решил сделать из нас, из советских людей рабов международного капитала! Не будет этого, пока мы живы, пока живы люди, верные заветам Ленина, пусть не надеются поработить наши народы!
Когда он увидел, что кроме солдат его роты к могиле стали подходить солдаты из других рот, а также любопытные беженцы, он прекратил свою речь, и крикнул зло:
— Расходитесь, здесь не митинг, расходитесь, товарищи! — и скомандовал уже глухим голосом, — засыпай их!
Когда комья сухой земли упали на лицо Саши, Надеждин вдруг понял, что его уверенность в том, что он обязательно вернётся с войны живым, может быть немного раненным, скорее всего иллюзия самосохранения психики, не позволяющая сойти с ума или бросить оружие и бежать в степь. При этом он мог быть застрелен в спину кем-нибудь, вроде комиссара полка, как дезертир по закону военного времени, но скорее всего он был бы пойман, и потом расстрелян перед строем товарищей, брезгливо отводящих взгляд. То, что он сам пришёл в райвоенкомат, пусть не имея брони от призыва, таланты запевалы, бодрые рассказы, дающиеся через силу, поддерживающие товарищей во время стеснённого переезда в эшелоне, никто в расчёт брать не стал бы. Эти обстоятельства были абсолютно ничтожными в сравнении с трусостью и предательством. У него никак не укладывалось в голове, что вот так и его может быть скоро не станет, и не будет больше ничего, ни плохих, ни хороших, ни справедливости, ни ужаса.
— Не спи, москвич! — сказал кто-то над самым его ухом.
Глава 15. Когда сломалась первая любовь
Пробежав через парк, Манфред оказался на дороге, вымощенной брусчаткой. Балтийский ветер Бернштайвинд приятно холодил лицо. Росшие по обеим сторонам дороги дубы, тополи и липы, образовывали красивую ровную аллею, однако очень тенистую и мрачную даже в самый солнечный день. Сейчас её вид, словно дорога в чёрную бездну неясного будущего, был как нельзя более подходящим для той ужасной ситуации, что возникла из ниоткуда. Кто же это мог быть, кто мог подсматривать в замочную скважину, вытолкнув ключ? Кто мог подкрасться к двери комнаты Эльзы в тот момент, когда он был там в первый раз в жизни? Значит ли это, что кто-то следил именно за ним? Кто это мог быть? Его младший брат Отто? Да он ни за что не променяет время со своими железками и моторами в гараже, на безделье в засаде для подглядывания за братом. Да и что он может себе интересного вынести из такого шпионства? Военную миниатюру его подсмотреть, занятия верховой ездой, чтение книг? Ерунда какая!
А может быть, это сестры подсматривают за ним? Тоже не очень похоже. Старшая сестра увлечена своим Мартином, и тем более её дворянская щепетильность фон Фогельвейде делает её совершенно не подходящей на роль шпионки. Тогда, кто? Наверное, служанка Хильда или её толстая дочка Мария. В отличие от других обитателей поместья, они могут ходить где угодно по дому в любых его частях, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Например, застигнутая у дверей гувернантки Эльзы, младшая сестра или конюх Адольф, могли вызвать всеобщие вопросы, зачем они здесь оказались, почему. И ответить убедительно им не удастся. А если служанка или её дочь откажутся хоть два раза на дню в этом коридоре, то все подумают только, что они заняты уборкой пыли, паутины, перестиланием кроватей, мойкой окон и ещё множеством других ежедневных дел, что делает женская прислуга в любом большом загородном доме. Но им то зачем шпионить за сыном хозяина, в чём мотив?
А что, если следили не за ним, а за Эльзой Грубер? Тогда в список подозреваемых мог попасть и Отто, и сёстры, и даже Густав! Любому из них от скуки могло прийти в голову просто подсмотреть, развлечения ради, как раздевается в своём будуаре перед трюмо юная девушка!
Или нет?
Или да?
Подсматривал же гасконский дворянин д’Артаньян за графиней де Винтер, а до этого за супругами Бонасье, невзирая на то, что был кичливыми дворянином, и ничего, со стыда и не подумал сгореть.
Чувствуя интуитивно, что, его размышления находятся вдали от реальных соглядатаев, и, досадуя на то, что дедуктивный метод сыщика Шерлока Холмса, так им любимого, в его исполнении не срабатывает, Манфред пробежал часть аллеи и перешёл на шаг. Молодое сердце быстро успокоилось, а дыхание стало ровным. Приподнятое, хотя и тревожное настроение наполняло тело силой и легкостью.
Он быстрым шагом вышел на грунтовую автомобильную дорогу, засыпанную слоем щебня, и остановился. Теперь он раздумывал, где сейчас могли быть его друзья из молодежного движения "Германские следопыты".
Это название районного отделения "Юнгфольк", возникло три года назад, когда на национал-социалистическую партию Гитлера и на его молодёжные организации "Гитлерюгенд", "Юнгфольк" и "Союз немецких девушек", были организованы гонения со стороны властей. Чтобы обойти запрет на деятельность молодых нацистов, были придуманы безобидные названия отделений. Когда запрещали и их, придумывали ещё, и ещё, пока Адольф Гитлер не стал рейхсканцлером.
Все эти пертурбации с названиями произошли из-за природной активности молодёжи. Всё, что каким-то образом не соответствовало духу книги "Моя борьба", подвергалось нападкам молодых патриотов. Они шли даже несколько впереди штурмовиков СА Эрнста Рёма. Они были большими максималистами и не знали жалости. Они не хотели проиграть, как их отцы, а хотели быть только победителями, и работали для этого: избиения евреев, коммунистов, их детей, в школах в магазинах, на улицах, глумления, даже убийства, поджоги, битьё витрин и стёкол в домах, перекусывание электропроводов, порча автомобилей, травля собак и травля собаками, всевозможные оскорбительные надписи на дверях... Не сладко пришлось бы любому врагу, появись такие мальчики, повзрослев, и уже в качестве солдат, на их территории. Рейхсфюрер не скрывал своей гордости за свою молодёжь. Поэтому перепуганные левацкие власти стали запрещать их союзы.
Не то, чтобы Манфред был впереди всех и был застрельщиком, флагоносцем и барабанщиком, скорее даже наоборот. Водить компанию с детьми мясников, булочников, конюхов и путейских рабочих, ему было не очень приятно. Несколько юношей из более богатых семей держались особняком в отряде, и даже иногда пропускали военные игры, демонстрации и праздники. Это были Отто и Эрвин Штриттматтер из города Шпремберга земли Бранденбург, сыновья коннозаводчика, сын строительного подрядчика Гарольд Бурке, Рихард фон Штофенберг из семьи торговцев зерном, его младший брат Отто и он сам.
Больше всего Манфред не любил распространять на улицах листовки и расклеивать плакаты. Встретить на улице знакомых по отцовским обедам, симпатичных чистеньких девушек, в том числе не немок, а потом прятаться от них в гостиных и театрах, словно изгой, оправдываться, что лично он не хочет отправить их в концлагеря... Ему так не хотелось, он этого не любил. Драки с красной молодёжью он тоже недолюбливал, понимая, что за синяки и сломанные руки, его могут запереть в стенах поместья как в тюрьме. А лишившись глаза, он рисковал никогда не стать кавалеристом или танкистом Рейхсвера, о чём он страстно мечтал. В конце концов, его могли убить коммунисты как несчастного героя Герберта Норкуса.
Решив начать с наиболее часто посещаемых мест своего отряда, Манфред пробежав напрямик, через березовую рощу к старому костровищу. По дороге ему встретился почтенный бюргер со смешной тирольской шляпой с пером на голове, ехавший на старинной двуколке по делам, мимо крестьянской повозки с прошлогодним сеном, пахнущим тиной. Потом он увидел красивый красный кабриолет Horch-850. Манфред раньше никогда не встречал в районе такого авто. За рулём ехала весёлая блондинка в красивой шляпке, с развевающимся белым шарфом на шее. Рядом сидел молодой мужчина в коричневом костюме, голубой сорочке и красном галстуке-бабочке. Они слушали громко звучащий радиоприёмник, транслирующий новое танго "Привет, малышка!" в исполнении Руди Шурике. Счастливые влюблённые, а может просто родственники или деловые партнёры, промчались мимо него, не обратив на юношу никакого внимания. Мощный поток обдал Манфреда пылью, сором, прошлогодними сухими листьями. Горькое ощущение умчавшегося мимолётного счастья, погибшего под гнётом жестокого и бездушного мира, вдруг встало комом в горле.
Последние лучи солнца, клонящегося к закату, косо освещали окружающие перелески, поля, дома с красными черепичными крышами. С Балтийского моря промозглый ветер гнал низкие, тоскливые облака. Он раскачивал верхушки высоких деревьев, заботливо сбивал маленькие ветки с засохших, не пробившихся к свету сучьев, делая своё вечное дело по отбору пригодных и сильных ростков, и уничтожению всего слабого и недостойного жить.
Оказавшись на знакомой поляне, где обычно он с друзьями играл в мяч, бросал копья, диски, камни, запускал воздушных змеев, жёг костры и чучела врагов, он огляделся. Сейчас здесь было пусто и тихо. Место, где обычно стояли среди зарослей и трав с весны до осени их палатки, тоже было пусто.
Манфред закрутился на месте, пытаясь разглядеть хоть что-то обнадёживающее в наступающих сумерках. Пусто. Он медленно побрёл, озираясь по сторонам. Вдруг рядом раздался резкий крик, и сразу же в траве натянулась блестящая стальная проволока, стальная проволока. Манфред споткнулся, и в этот момент, кто-то, появившийся как из-под земли, прыгнул ему на спину, и окончательно сбил с ног. Одновременно несколько других нападающих начали выкручивать ему руки за спину, стягивать верёвкой запястья и щиколотки.
Однако сдаваться было не в его характере. Уткнувшись лицом в коричневую, сухую прошлогоднюю листву, скрипя зубами, он попытался бить наугад локтями, ногами, выкручиваться словно уж. Развернуться лицом к неожиданным врагом и встать хотя бы на карачки у него не получилось. Силы были слишком неравны.
Несколько тяжелых, молча сопящих от напряжения людей, прижали его к земле так, что он не мог и шелохнуться. Когда все немного перевели дух, его перевернули на спину, тяжело дышащего, разодранного, злого.
— Эх, Манфред, нельзя же так носиться, будто тебе всадили в зад хорошую порцию мелкой дроби! — раздался знакомый голос Отто Штриттматтера, — надо всегда помнить о красных молодчиках, только и ждущих, как отделать или закопать кого-нибудь из наших, и раструбить победу. Нужно быть всегда настороже, крестоносец!
— Дубина ты! — сквозь зубы сказал Манфред, досадуя больше на то, что предстал перед друзьями в роли желторотого птенца, обведённого вокруг пальца, — развяжите живее, вы очень сильно затянули веревки на запястьях, они искалечат мне руки!
— Да, туговато, — охотно согласился голос Рихарда, и чьи-то руки несколькими быстрыми движениями принесли свободу, — немного перестарались, как арийского олимпийского чемпиона и киноартиста Вайсмюллер в роли Тарзана в "Человеке-обезьяне" связали!
— Кстати, этот Вейсмюллер, снимаясь в фильме про Тарзана в американской стране сплошных полукровок и полунегров, позорит своё арийское имя! — сказал рядом уже голос Гарольда, — другое дело наш боксёр-тяжеловес Макс Шмелинг, вот это настоящий немецкий спортсмен, бьющий и американского чемпиона Шарки как недочеловека, и других. Вот он ещё скоро с еврейским шутом Бэром должен встретиться на ринге. Ух, и покажет он этим недочеловекам!
— А если бы я успел нож вынуть? Представляете, что могло бы произойти? — сказал Манфред и вскочил, растирая вдавленные следы от верёвок на запястьях, — мне нужно с вами очень серьёзно поговорить!
— Тебя отец отпускает в кавалерийскую школу? — посыпались на мальчика вдруг вопросы, — а ты в школу какого округа будешь поступать, или в Ганновер поедешь?
— А в ездовую школу не пойдёшь?
— А как ты это сделаешь, не будучи кадетом, ты думал?
— Как обойтись без службы фанен-юнкером хотя бы полгода? А возраст у тебя разве подходит?
— Да у него отец через свой союз фронтовиков "Стальной шлем", и через его руководителя Зельдте с любым командованием договорится, хоть кадетом, хоть фаненом — сказал Отто, — чего вы за него переживаете, вся эта дворянская каста одним миром мазана.
— Да, но со своими связями он собирается сделать всё ровно наоборот!
— Да ну?
— Пойдём лучше с нами, мы поймали сына коммуниста-агитатора Ганса Фульке из "Рот Фронта", — сказал, прерывая всех, фон Штофенберг, — жаль, что сестру-девчонку его не поймали, убежала она в сумерках в сером платье, затерялась в листве. Мальчишка связанный лежит, а лодочной сарае, что на канале. Невзирая на его малолетство, мы хотим его подвесить на ночь вниз головой, чтобы у него полопались сосуды, и он из дурачка превратился бы в настоящего идиота навсегда. Если это не сработает, есть же люди с деревянными головами о рождения, то мы его в следующий раз утопим. Пойдем развлечемся, он будет мочиться, а моча будет стекать ему на физиономию, заливаться в рот и капать с носа! И так всю ночь! Вот будет потеха! Ха-ха-ха!
— Подождите, товарищи, послушайте, — ответил сразу всем друзьям Манфред, и мстительно пнул ногой в щиколотку верзилу фон Штофенберга, — у меня к вам важное дело!
— Да, чего это ты пришёл, вроде не собирался к нам сегодня? — спросил Гарольд, — чего случилось у тебя?
— Ребята, шутки в сторону! — сказал Манфред, — у меня случилась страшная неприятность! Меня застали в комнате моей гувернантки Эльзы Грубер, когда я лежал в её постели голый вместе с ней! За это мой отец может выгнать её со службы и опозорить на всю Восточную Пруссию, а меня может лишить последних надежд на военное училище!
— Ничего себе, мы тут только фотокарточки с голыми женщинами рассматриваем, да ходим подглядывать за девчонками во время их гимнастических упражнений, а он себе взрослую любовницу-наставницу завёл! — с изумлением проговорил Рихард.
— Вот это тихоня! Всё разные романчики почитывал, и что-то такое там, видимо, секретное для вскрытия женских сердец как консервные банки, вычитал! — вторя ему, сказал Отто.
— Да нет, он наверное просто ей свой большой консервный нож показал, вот она и сошла с ума от счастья! — весело сказал Гарольд.
— Спасайте меня, товарищи, скажите любому человеку, кто вас спросит когда-нибудь, хотя бы родители или знакомые, что я сегодня с двух часов был неотлучно с вами. Если кто-то будет спрашивать, так и говорите. Ты слышишь, Гарольд, перестань смеяться!
Сказав это, Манфред схватил друга за рубашку, потряс, а потом продолжил:
— Если мой отец затеет тайное или явное разбирательство, у меня должно быть стопроцентное алиби.
Гарольд теперь слушал друга, облокотившись на фон Штофенберга, и улыбался. Он глядел из-под своих очков, блестящих в сумерках, карими глазами, казавшимися сейчас огромными и какими-то особенно умными.
— Ты бы, лучше, Манфред, отправил кого-нибудь из краснопузых, демократов, евреев или цыган на тот свет, и тогда алиби мы обеспечили бы тебе с радостью. Но здесь замешана женщина, и не знаю, может быть твоя слава бабника, разнесённая нами по всей округе, была бы от нас лучшей поддержкой тебе, чем держать язык за зубами! — сказал он.
Фон Штофенберг неприлично засмеялся, словно конь заржал, но Отто толкнул его локтем в живот и сказал:
— Ладно, Манфред, считай, что мы всё поняли, и скажем, что ты с обеда был с нами. Прости за засаду, просто мы тренировались как следопыты и пионеры.
— И как она, хороша в постели? — с видом знатока, но на самом деле страшно завидуя, спросил Эрвин, — твоя гувернантка показала своё умение любви?
— Мужчины не должны осуждать женщин с этой стороны, — ответил хмуро Манфред, — женщины не кони, а любовь не охота на кабана, давай прекратим такой разговор сразу.
— Чистоплюй ты крестоносный, ещё мечом предков поклянись, как там у вас принято по этикету прусского рыцарства. Ну ладно, хорошо, тогда послушай стих, который я сочинил за вчерашний день, — сказал Гарольд, встал в красивую позу и начал декламировать:
Тёплые струи последнего солнца,
Льются в глаза, заливают глаза...
Люди наденут тяжелые кольца,
Встанут в дверях – кто не раб, те князья!
Соберутся к холму сто племен, сто дружин,
Приведут за собой ребятишек и жён,
Стойко внемлют словам седовласых старшин —
Уходить за звездой, что хранила их дом!
Зачерпнём мы в ладони воду сохнущих рек,
Наберём две горсти тающих звёзд,
Унося в волосах небом пахнущий снег,
Поднимая князей из насиженных гнёзд...
— На Фридриха Шиллера чем-то похоже из "Немецкого величия” — машинально и рассеянно сказал Манфред, как-то там было так:
Все народы на земле
В некий день венчает слава,
Путь в бессмертье величавый
Светит каждому во мгле.
Нашей славы час пробьёт —
Немца день ещё придёт!
— Да, но вот, потом прибежал оголтелый Отто, и поволок на реку купаться в ледяной воде, и я не закончил стихотворение. Опять из-за него не доделал важную вещь. А как вам про последнее солнце метафора? Манфред, друг, ты у нас единственный в литературе разбираешься, не то, что эти купеческие сынки, — сказал Гарольд.
— Но-но! — сказал, повышая голос, Отто, — полегче, четырёхглазый умник!
— Мрачноватое стихотворение, — ответил Манфред.
Гарольд схватил его за плечо, распалённый собственной поэзией, и продолжил:
— А вот послушай, как будет заканчиваться оно:
Последнее солнце над древней страной,
Последнее утро при старой звезде!
Последнее солнце, мы уйдём за тобой...
Я знаю — все мы уйдём!
Фон Штофенберг засмеялся, хлопая товарища по спине, и сказал на это:
— Это куда ты собрался, друг, уж не на Восток ли? Это уже ближе к тематике "Стального шлема" и завоевания нового жизненного пространства из библии Гитлера. Мой дядя домочадцам все уши прожужжал про то, что следует расквитаться за подлый Версальский мир, вернуть славные времена Железного Канцлера, незабвенного Бисмарка, и продолжить традицию его победы над Францией в 1871 году. Что и говорить, умели тогда пруссаки красиво надрать задницы лягушатникам!
— А ты ведь тоже собираешься после школы поступить фанен-юнкером кавалерийский полк рейхсвера? И родители не запрещают? — спросил его вдруг Манфред, — вот за нас с братом отец уже всё решил отрицательно.
— Что вы так рвётесь в армию, быть пушечным мясом? — спросил Гарольд товарищей, поправляя очки, — я знаю много парней, не желающих оказаться пушечным мясом. Только ведь закончилась война, где погибли два миллиона немецких мужчин и шесть стали инвалидами, треть территории Германии оказалась в руках французов, чехов поляков. Репарации составили 500 тонн золота, потеряны все колонии и гигантская собственность за рубежом. Вам ещё раз такое надо?
— Брось чепуху молоть, офицеры никогда не будут пушечным мясом. Это удел крестьян, рабочих и мелких служащих! А вот если вы попадёте вдруг в унтер-офицеры при мобилизации, или ещё хуже в рядовые, то окажетесь под пулемётным огнём в цепи атакующих врагов в траншеях за минными полями…
— А с чего ты взял, что будет всеобщая мобилизация, и мы загремим в простые солдаты? Не трепись... — недовольно ответил Эрвин, — немцы не дураки ещё раз связаться с самыми богатыми и многочисленными нациями на планете.
Манфред очнулся, как ото сна, сел на холодную землю, обнял руками колени и проговорил:
— Мой дядюшка Вилли, кроме того, что регулярно посещает заседания "Стального шлема", еще преподает фортификацию в пехотном училище. Так вот он проболтался, как-то, будучи у нас в гостях, что как только рейхспрезидент фон Гинденбург, когда-то главнокомандующий на Восточном фронте против России, назначил Гитлера рейхсканцлером, при их училище под видом курсов по подготовке унтер-офицерского состава, тайно сформировали несколько "тощих" дивизий. "Тощая" дивизия — это костяк полнокровной дивизии. Есть в ней все офицеры и унтер-офицеры, часть солдат, оружие, снаряжение, кони, боеприпасы, Стоит только набрать солдат из резервистов или новобранцев, и она готова вести бой на фронте. А отец на это сказал, что он знает об этом, потому что сам готовил списки офицеров "чёрного рейхсвера" по своему округу, и все они приписаны теперь к новым дивизиям, и их гораздо больше, чем их можно иметь по Версальскому договору. Чуете, чем это пахнет? Новой большой войной пахнет! Немцы хотят отомстить за то, что с ними обошлись так подло англичане, американцы и французы, не разрешив оставить даже честно захваченную Украину и Прибалтику, не говоря уже о Польше!
— Но с кем будет война теперь? Опять против всех?
— Вот, вот, а ещё это пахнет введением всеобщей воинской обязанности!
— Да. Похоже на правду. Если объявят мобилизацию, нас тоже скоро загребут, как пить дать. Нам-то скоро возраст выйдет...
Рихард опасливо огляделся по сторонам, словно в тесноте его могли подслушивать хитроумные русские или английские шпионы, и зашептал:
— Только я вам ничего не говорил. Мне кажется, англичане и лягушатники пока ничего не подозревают, или притворяются, что не знают. Это ведь очень серьёзное нарушение Версальского договора, почище, чем отказ платить репарации или отдавать весь наш уголь бесплатно. Отказ немцев подчиняться французской администрации в Эльзасе, тоже детские шалости по сравнению с этим...
— Конечно, мы будем немы, как могила. Что-то сегодня день какой-то неудачный. Манфред появился весь в мыле, что-то скрывает, ты вот принёс грозное известие. Что дальше-то будет? — спросил Отто, уселся рядом с Манфредом, сорвал травинку, и принялся её задумчиво пережёвывать.
Гарольд снова поправив на носу очки, вытянул из рюкзака небольшую книгу, протянул Манфреду и сказал:
— Я принес тебе обещанную книгу "Дух готики" Карла Шеффлера. За мной ещё "Жертвоприношение" Биндинга и...
— Спасибо, не нужно, мне теперь не до книжек. Потом как-нибудь...
— Ему сейчас нужно, наверное, начинать читать полевой устав рейхсвера, а не это... — с усмешкой сказал фон Штофенберг.
Наступило молчание. Мальчики задумались каждый о своём. Отто принялся раскладывать некое подобие костерка и пытался его поджечь. Огонь не разгорался. Оторвавшись от наблюдения за тем, как Отто мучается с абсолютно сырыми веточками, Манфред поглядел на свои дорогие наручные часы на коричневом кожаном ремешке и нарушив тягостное молчание, произнёс:
— Мне нужно вернуться в поместье. Не забудьте про моё алиби!
— Да, да, хорошо, конечно! — ответили все вразнобой.
— Парни, хотите ещё стихи почитаю? Не свои, Гёте стихи? — спросил Гарольд.
— Жалко, что ты уходишь, ведь мы договаривались идти сегодня устраивать засаду на кого-нибудь из красных или евреев. Завтра ведь не получится, все идут к Тольксдорфу на обручение его старшей сестры Изольды — сказал огорчённо Рихард и почесал нос.
— Нет, сегодня не получится, — ответил ему Манфред, вставая и пожимая по очереди руки свои товарищам.
Он повернулся и быстро пошёл к дороге.
— Не волнуйся, всё будет хорошо! — крикнул ему уже им вдогонку Гарольд.
Друзья смотрели ему вслед: мощный, высокий фон Штофенберг, стройный Отто, маленький щуплый Гарольд и хмурый Рихард, а под их ногами дымилась кучка мелких веток и прошлогодней листвы. Они махали ему на прощание так, словно это был последний кадр долго фильма с несчастливым концом.
Весна витала в воздухе, источала запахи живой земли, почек, бутонов и молодой листвы. Лесные птицы пели как сумасшедшие, но холодный балтийский ветер не унимался. Луна ослепительным серебряным полумесяцем мелькала в разрывы ночных дождевых облаков, старался прижать их к земле, тасовал, готовил ливень. Близилась полночь.
Крестьянин на шоссе закончил копаться со своей сломанной повозкой, и готовился тронуться в дальнейший путь, неуютно поглядывая на небо. Рядом стояла ещё одна повозка. Сломавшееся колесо лежало там, а новое блестело на его месте.
Манфред торопился, оглядывался, умоляюще смотрел на римские цифры циферблата часов. Каменные столбы, некогда увенчанные шарами, но не пилюлями - ”паллесками” с герба флорентийского семейства Медичи, а просто символами вечности, стояли как безмолвные пограничники у входа в старый парк поместья Вольфберг. Металлической или каменной ограды они никогда не замыкали, но на них были видны массивные петли для когда-то висевших на них створок ворот. Огромный дом выглядел спящим, только в комнате служанки Хильды горела лампа. В связи с его отсутствием никакого переполоха не последовало, его никто не искал, видимо его принадлежность к детям в сознании родителей наконец-то заместилось на представление о нём, как о взрослом и самостоятельном, и это было и грустно и радостно одновременно.
На двор дома он ворвались почти бегом.
Осмотрелся.
Решил войти через заднюю дверь, ведущую через коридор кухни и кладовых на чёрную лестницу его крыла дома. Тихо хрустя галькой, образующей отмостку у цоколя из каменных глыб, он обошёл половину дома.
В какой-то момент ему почудилось сквозь капель росы с крыши, тихие, голоса. Словно его отец разговаривал с Эльзой Грубер. Её комната была недалеко, и это вполне могло быть явью, потому что в тишина ночного парка, то и дело оживленная трелями и щёлканьем птичьих голов, хорошо различались даже очень тихие звуки.
Озноб пробрал Манфреда и холодный пот выступил на лбу. Ужасное предчувствие беды накрыло его тяжёлым покрывалом. Руки и ноги на какое-то время отказались двигаться. Прислонившись спиной к замшелым камням стены, он вслушался. Голоса смолкли. За карнизом, где располагалось окно Эльзы, было темно. Думая, что ему уже начали мерещиться несуществующие вещи из-за волнений исключительного дня в его судьбе, он, наконец, двинулся дальше. Оказавшись на заднем крыльце перед дверью в коридор, он мечтательно бросил взгляд на тёмное окно Эльзы. Ему снова представились её горячие прикосновения к его телу, нега, разливающаяся в нём при сладостных мгновениях близости! А ведь он даже мечтать не мог ещё утром за завтраком, что вечером он будет уже настоящим мужчиной, и первая его любовь так счастлив воцарившаяся над всем его миром детских мечтаний, переживаний, размышлений и игр. Воспоминания о ней, словно музыка Гайдна или Вагнера медленно разливалась в его сознании, баюкая и поднимая к облакам белоснежных парусов бесконечного восторга... Эльза... Луна зашла за тучу.
Вдруг, он заметил в её окне, через прорезь неплотно задёрнутой шторы, дрожащий световой блик, словно там казалось пламя свечи. Что это? Опять будто послышались знакомые приглушённые голоса, как будто там шёл спор.
Как такое могло произойти? Почему в комнате Эльзы находится мужчина? Неужели это следствие того происшествия, когда кто-то неизвестный подсматривал в замочную скважину? И странным образом загадочные слова Адольфа становились более осмысленными, как и ухмылки Хильды и холодные взгляды матери и сестёр на Эльзу. Все подозрения, сомнения и мысли, почерпнутые из множества прочитанных любовных историй, начиная с итальянца Джованни Боккаччо, начали носиться в его воображении. Теперь он просто так не мог пойти спать. Теперь ему нужно было непременно знать, что происходит за дремлющими стенами Вольфберга.
Он решил подобраться к комнате гувернантки поближе, чтобы суметь расслышать ведущиеся там разговоры. Вариант с залезанием на дерево он рассматривать не стал. Во-первых, рядом с окном Эльзы не было больших деревьев с толстыми сучьями, подходящими близко к окну, способными выдержать вес человека. Во-вторых, просто влезть на дерево, стоящее на расстоянии, большем, чем уже имеющееся расстояние от двери до окна, было бессмысленной тратой сил. В-третьих, разговор мог прерваться в любой момент, и посетитель из комнаты Грубер мог уйти, навсегда унося с собой тайну ночного посещения. В-четвёртых, он так устал за сегодня, что вряд ли у него это получилось тихо и складно.
Манфред решил идти к комнате через дом, понимая, что окажется перед дверью, и ему придётся повторить неблаговидный поступок утреннего соглядатая, то есть подслушивать.
На лестнице и в коридорах было пусто. Паркет чуть поскрипывал при его осторожных шагах, а там, где были постелены ковровые дорожки, он двигался бесшумно как призрак. То и дело в тиши дома слышались шорохи и скрипы - это деревянные конструкции двигались, впитывая влагу из весеннего воздуха после сухости зимних месяцев, когда каминное отопление высушивало воздух в доме. Древесина балок, панелей и дверей несколько уменьшалась в размере, накапливая внутренние напряжения из-за трения о другие конструкции, проявляясь иногда в скрипе и щелчках, Теперь всё деревянное возвращалось к своей обычной влажности и снова производило звуки, как очень медленный, длиной в полгода вдох и выдох.
Около двери Эльзы ничего подозрительного не было: та же крашеная стена, потолок с декоративными карнизами, плинтус-галтель, дощатый пол, со следами старой краски. Недалеко от двери у стены стояла длинная палка с гуськом. Ею обычно Хильда снимала паутину между карнизами штор, бандо и потолка.
— Понятно, наверное, к Эльзе зашла старая служанка с каким-то своим делом, — еле слышно прошептал Манфред, чтобы таким образом постараться успокоить разлетающиеся мысли, — она давно пристаёт к ней, чтобы выучила толстушку Марту городским манерам поведения, но Эльза только отшучивается. Зачем ей учить кого-то бесплатно вместо досуга и отдыха? И это хорошо...
С этим словами он подошёл к двери. Там слышны были неявные шорохи. Вдруг явственно послышался звук удара чем-то о край хрустальной рюмки, и раздалось бульканье, словно из бутылки наливали вино.
— На, сделай глоток вина, — сказал чётко различимый голос Густава фон Фогельвейде, — тебе станет проще решиться.
— Нет, дорогой мишка, я не поеду, — ответил голос Эльзы, — несколько лет я проезжу в качестве любовницы по американским курортам, а потом ты скажешь, что долг семьянина зовут тебя обратно в Восточную Пруссию, и я останусь ни с чем. Уже привыкну к роскошной жизни, что ты будешь мне оплачивать, чтобы самому тоже и наслаждаться ей и мной. Как я потом буду жить без роскоши? Мне всю оставшуюся жизнь будет её щемяще не хватать. Это известная тема многих брошенных любовниц богачей... Я буду чувствовать себя обделенной, брошенной, несчастной неудачницей, буду пребывать во фрустрации до самой смерти. Зря улыбаешься, милый, так, это случалось со всеми брошенными любовницами богачей о которых я читала, и знаю по сплетням подружек. Как бы велики пенсионы им назначенные не были, они всегда меньше исходного положения. Но чаще всего из просто бросают как мусор, не давая потом ничего. Потому что богачи потопу и богачи, что не знают жалости и сострадания. Иначе как бы они отбирали деньги у других?
— Ты очень, не по годам умна, но не права, киска моя! Мы никогда не расстанемся, верь мне, прошу тебя! Выпей ещё рюмку бордо, тебе удастся расслабиться...
— Это обычное мужское враньё! В него верят только просушки и дурочки. Их ослепляет сиюминутная роскошная жизнь и мания женского величия. Но я-то девушка образованная и начитанная! Когда ты мной наиграешься, мне будет 24 года, и кому я буду нужна с морщинами, мягкой грудью и поредевшими волосами, а если вдруг я забеременею? Нет, мне нужен молодой и холостой принц, а не старый женатый король! Зачем мне упускать свои годы и короткий период, решающий всю последующую судьбу? Я пользуюсь спросом, и у меня есть шанс... Зачем же мне в Америку с тобой? Густав, ты понимаешь меня?
— Но там самое высокое здание в мире Эмпайр Стейт Билдинг, в Нью-Йорке есть телевидение, когда можно видеть и слышат всё, что говорят в студии на другом конце города, там Бродвей, мюзиклы, джазовые рестораны, голливудские звезды, знаменитые боксёры, наряды, драгоценности, в Америке есть роскошь и изобилие курортов Майами, пальмы тёплый океан, мартини и виски, кокаин и морфий... — вкрадчиво сказал юной гувернантке отец Манфреда, — я дам тебе много денег и ты до конца жизни ни в чём не будешь нуждаться моя киска. Ты, всегда будешь рядом со мной. Неужели ты разлюбила меня так быстро?
— А как ты уедешь так надолго?
— Я знаю, почему ты не хочешь ехать!
— Так это ты подсматривал в замочную скважину?
—Да, я! — ответил резко фон Фогельвейде-старший — и я всё видел!
Манфред стоял у двери как столб, боясь пошевелиться и глубоко вздохнуть. Всё происходящее казалось нереальным, такого просто не могло быть! Его отец, столько раз распространявшийся о семейных ценностях, достоинстве, долге мужа, старый ветеран, отец четырех детей, женатый на женщине из старинного дворянского прусского рода, собирается уехать на несколько лет на курорты USA с восемнадцатилетней гувернанткой, годящейся ему в дочери, хрупкой девушкой, ростом, едва достающей ему до плеча, и то на каблуках! Какой ужас! Так вот почему кровать! Так вот почему патефон! Тем временем разговор продолжался.
— Как это гадко, подсматривать, не похоже на благородного человека из старой дворянской семьи. К тому же ты сам просил меня кокетничать с ним, чтобы он увлёкся мной, и позабыл про своих солдатиков и желание поступить в кавалерийское училище, стать военным, как ты!
— Я просил тебя только флиртовать с ним, и отговорить от военной карьеры не спать с ним, ты разве не понимаешь разницы в этом, кокотка? — голос Густава сделался злым,
— Мне было интересно, насколько вы похожи в постели!
— Ты начинаешь меня злить своим злословием!
— Ты делаешь мне больно, отпусти мою руку! — неожиданно воскликнула Эльза достаточно громко, и видимо освободилась, потому что продолжала она говорить уже горячим шепотом, — ты старый, у тебя уже грудь висит как у женщины, от тебя плохо пахнет даже через твой «Eau de Cologne», — сказала Эльза, — ты пользуешься моей молодостью и телом, хотя ты не любишь меня, это всё притворство, тебе милее твои деньги их кофейной фирмы, даже милее собственных детей! А если и любишь меня, то только как вещь и игрушку, лошадь или красивую машину, иначе ты не стал ы меня просить совратить твоего сына!
— Я просил только отговорить его от армии! И не смей называть меня старым!
— Старый!
После раздался шлепок, как если бы кому-то дали пощёчину, послышался звук падающего на ковёр тела и рыдания Эльзы.
— Прости, прости, любовь моя, — сказал Густав, — иди ко мне, всё забудем, будь ласкова со мной так, как ты сегодня ласкала моего сына.
— Нет, не трогай меня больше! Скольких людей ты убил в жизни? Сто, двести? Соскучился? Не хватает садизма?
— Ты мне отказываешь из-за того, что я тебя ударил, ил из-за того, что ты влюбилась в мальчишку?
— Всё, хватит игр в любовь, уходи, я больше не хочу тебя видеть!
— Ты сейчас такая притягательная на полу, Эльза, и я не могу больше терпеть!
— Нет, нет, не надо я больше тебя не хочу, уходи... — воскликнула Эльза.
Раздался звук раздираемой ткани. После этого в комнате было слышно только тяжёлое дыхание мужчины и всхлипывание девушки. Когда всё стихло, и в мире остался только звук стучащего сердца Манфреда, девушка снова заговорила,
— Всё... Я завтра же уеду, Заплати мне мои 200 марок за последний неполный месяц, 1500 марок за обольщение мальчика, как договаривались, и я уеду среднюю Германию, хватит с меня... — сказала она, — а потом, если ты не хочешь, чтобы я всё рассказала твоей жене, ты будешь присылать мне каждый месяц 500 марок, и мы будем в расчёте за ночи безумной любви и всяких извращений здесь и в Кенигсберге!
— Нет, я тебя не отпущу! — зло сказал Густав на это.
— Ты не сможешь мне помешать!
— Смогу!
— Ты что, убьешь меня? — спросила Эльза, и вдруг громко, без опаски рассмеялась, — это только в сказке о герцоге Синей Бороде бывает.
После этого наступила долгая тишина. Было слышно только как кто-то встал с кровати и подошёл к двери, остановился и стал прислушиваться к тому, что происходит в коридоре. Их с Манфредом разделяли через закрытую дверь всего каких-то несколько сантиметров. Как назло, скрипнула сама доска неподалёку. Манфред ужаснулся, вдруг отец или Эльза решат открыть дверь, и выглянуть в коридор, чтобы проверить, нет ли там кого-нибудь. Он даже боялся представить себе, как сможет после услышанного глядеть в глаза отцу. Как он вообще теперь сможет сесть, например, с ним за стол или поехать на конную прогулку? Что же касается Эльзы...
Неизвестный человек, но скорее всего это был Густав фон Фогельвейде, тихо отошёл от двери вглубь комнаты.
Однако, оставаться в коридоре было уже опасно, в любой момент после ссоры, Густав фон Фогельвейде мог отправиться к себе. Нужно было во что бы то ни стало уходить.
Словно мёртвый, ничего не соображая и не понимая, Манфред пошёл по коридору прочь от ужасного места. Только упершись в стену лбом на повороте перед лестницей, он пришёл в себя.
Эльза, его любимая Эльза, юное, прекрасное создание, была любовницей его отца! И это ещё не всё, оказывается, её внимание к нему, кажущееся искренним, результатом его прекрасных природных качеств, было всего лишь обманом, обязанностью наёмной женщины по просьбе его отца. Совсем не забывший свою неприязнь к военной карьере сына, а только умело маскируя её, отец коварно притворялся, и более того, он, по его мнению, нашёл новый способ удержать Манфреда от такого выбора — наемную куртизанку. А странная любовь к Америке из уст фронтового ветерана и патриота из "Стального шлема"?
Не помня как, Манфред добрался до своей комнаты, вошёл внутрь, не зажигая свет. Сшибая нещадно построения солдатиков на полу, он добрался до кровати и рухнул, как мёртвый. Слёзы отчаяния душил его.
Мир рухнул! Два самых любимых и нужных ему человека предали его, растоптать его достоинство как беззащитных стойких оловянных солдатиков. На ум пришли откуда-то строки неизвестного поэта:
И вот мне снится этот длинный яркий сон –
Вот яхта белоснежная, дворец на скалах,
Звучит не громко вальс с прибоем в унисон,
Шампанское бурлит в сверкающих бокалах...
Вот кто-то в тишине ночной в коснулся губ...
Быть может ветер прилетел и выгнул штору?
А может быть прокрался в спальню душегуб,
Используя безлунную ночную пору?
Я сплю и это просто-напросто фантом –
Бывает нервы вдруг срабатывают ложно,
И представляется реальность дивным сном,
А сон с реальностью прекрасной спутать можно!
И кто коснулся губ теперь уж всё равно!
Как безразлично, что ты нищ, ночному вору,
Как не ласкать рукой, отрезанной давно,
И в чёрной бездне не найти ногой опору...
Всё крутилось, неслось и вращалось в его сознании, живые люди перемешались с литературными персонажами, умершие с фантомами. Не помня как, он заснул, провалился в чёрный сон, отключился, как прекращает излучать свет перегоревшая электрическая лампочка после скачка напряжения, вызванного грозой...
Глава 16. Рождение красной легенды
— Но это всё цветочки, а ягодки потом... — неожиданно пропел себе под нос Чуйков и начал медленно водить неровным ногтем, торчащим сквозь бинт, по бумаге вдоль линии железной дороги Котельниково — Сталинград, то с юга на север, то с севера на юг, словно хотел нащупать подушечкой пальца жесткую стокилометровую линию железнодорожных путей, — итак, ещё раз, что мы имеем, а мы имеем, что, прорвав оборону 51-й армии у Цимлянской, гоня перед собой её остатки, по незащищённому направлению к Сталинграду движутся сразу десять вражеских дивизий, в том числе отборные танковые, которые фашисты сняли с наступления на Кавказ и повернули в тыл нашему Сталинградскому фронту.
В этот момент, легко вспрыгнув на крыло, шофёр Каюм поднял на вытянутых руках две алюминиевые кружки с водой и, блестя белыми зубами, сказал:
— Товарищ генерал-лейтенант, водички со льдом...
— Мне тут комдив-214 Бирюков вчера из ледника на хуторе в армейский бидон льда набрал, — неожиданно улыбнулся Чуйков, показывая полные два ряда сверкающих вставных золотых зубов и коронок, — вот, вот, с барского плеча. Угощайтесь, товарищи, пока не растаяло... Жара-то... Водку не предлагаю, не заслужили ещё, да и закусывать её надо хорошо, а то вместо успокоения нервов будет наоборот!
Он подбирал у шофёра ледяные на ощупь кружки:
Офицеры переглянувшись, стали по очереди, мелкими глотками пить воду, на поверхности которой плавала корочка ледяной шуги. В этой горящей, пыльной, зловещей калмыцкой степи, обжигающе холодная донская вода, казалась каким-то сверхъестественным чудом.
Покончив с питьём, Чуйков снова взялся за бинокль и продолжил изучать местность к юго-западу от Котельниково. Ничего необычного в ней, относительно ландшафта прочих пространств сальских и калмыцких степей он не обнаружил. То, что он не мог увидеть через окуляр, он достраивал в своём воображении с использованием картин, навсегда оставшихся в памяти после авиаразведки, едва не закончившейся для него гибелью, при ударе самолёта У-2 о курган несколько дней назад недалеко от Дона.
Местность выглядела плоской и монотонной, без деревьев. Она просматривалась до самого горизонта, и на первый взгляд не имела явно выраженных возвышенностей. Однако, это была лишь иллюзия. Так же как при сильном волнении на море, когда волны в своих ложбинах могут скрывать от взгляда целый корабль или отмель, показывая наблюдателю только свои гребни, так и в сальской степи вершины курганов и холмов сливались в сплошную линию. Тем ни менее они имели между собой обширные лакуны, впадины, овраги, балки, долины ручьёв и рек, небольших и часто пересыхающих, но от того весьма частых. Иногда разница в высотах между руслом и гребнем холма над ним была очень значительной, достигала даже ста метров. Встречались склоны весьма крутые, и их невозможно было преодолеть машине, лошади, а иногда и человеку. Балки, похожие на широкую сеть, проточенную с давних пор водой в земле, имели разную ширину и глубину, большую протяжённость. В конечном счёте, все они выходили к ручьям и рекам. По ним можно было двигаться во всех направлениях, оставаясь невидимым для наблюдателя, обозревающего вершины холмов. Высокие курганы бросались в глаза сразу, и, хотя они и не были редки, не меняли общей картины бесконечной плоскости. Курмоярский Аксай, текущий здесь в основном в меридиональном направлении, имел широкую долину, и в некоторых местах крутые берега. Здесь были сады, виноградники, рощи и целые лесистые участки. Станицы и хутора были спрятаны от поверхностного взгляда в этих долинах и среди зарослей. Поселения располагались вдоль реки, имея укрытие от пылевых и снежных бурь, от глаз врага, ветров. Только здесь они имели воду и плодородную почву для жизни людей, животных и растений. Как оказывалось в сальской, полная видимая свобода для перемещения, всё равно сводила пути на маршруты, наименее пересечённые балками и ручьями, пологие у реки, желательно с мостом, или, хотя бы с не топким бродом. Такая естественная дорога была и южнее Котельниково, проходя через Пимено-Черни. Туда вела и хорошо утрамбованная, но извилистая дорога от Котельниково. Именно там могли быстро пройти механизированные авангарды немцев, обходя остатки рассеянной, деморализованной 51-й армии, цепляющейся за железную дорогу и грунтовый тракт севернее Котельниково.
Как показала практика прошедшего года войны, во время крупного наступления, даже небольшое, но слаженное и умелое танковое, и механизированное соединение немцев, оказавшись глубоко в тылу крупной группировки войск, заняв оборону на путях её отхода и снабжения, могло вызвать коллапс на очень большой территории, где располагались обороняющиеся войска. Не плотность кольца окружения, хоть и давало возможность живой силе выходить из него, однако всё дорогостоящее тяжёлое вооружение и припасы целых армий, оставалось внутри. Восполнить их быстро было невозможно, как и восстановить систему управления рассеянных войсковых частей. Особенно успешно это происходило около переправы с ограниченной пропускной способностью, что приводило к созданию быстро нарастающей пробки, тромба, сдерживающего сам себя. Скопления войск, эвакуированного имущества, беженцев у таких переправ и на прилегающих дорогах представляли собой прекрасные мишени для эффективного применения авиации, что приводило к колоссальным потерям. Каждый раз это создавало и гуманитарную катастрофу среди беженцев, лишённых питания, воды, медицинской помощи, приводило к разрастанию паники. Паника каждый раз быстро перекидывалась на войсковые части, военную и гражданскую систему управления. По такой схеме неоднократно были окружены многотысячные группировки, и ничего лучшего, для быстрого сокрушения Сталинградского фронта, и снятия угрозы с тыла для армии, наступающей на Кавказ, как молниеносный выход к переправам через Волгу в Сталинграде и к дороге на Астрахань у Красноармейска, сейчас придумать было нельзя. Наличие железной дороги давало возможность очень быстро и дёшево везти подкрепления и боеприпасы через степь хоть их Франции до самого волжского берега.
— Ну, вы это тоже видите? — Чуйков, как древнее каменное изваяние калмыцкой степи, по-прежнему стоял на крыше фургона ЗИС-5, и через бинокль рассматривал крохотные фигурки людей, всадников, подводы, машины, двигающиеся с юго-запада вдоль высокой железнодорожной насыпи.
— Беженцы, эвакуированные, гурты скота, армейские подводы, группы отступающих красноармейцев, несколько орудий с передками на конной тяге, — ответил, стоящий рядом комбат, отдавая ещё прохладную кружку водителю, — идут сплошным потоком, не обращая внимания на немецкие танки и грузовики на окраине Котельниково.
— Да нет! Пыль! Пыль вон там, южнее железной дороги! — сказал Чуйков, отрываясь от бинокля, и многозначительно посмотрев сначала на комиссара полка, потом на комбата, — пыль там другая!
Он, наконец, расстегнул крючок совсем промокшего от пота воротника, и продолжил говорить:
— Там, где идут беженцы, пыль поднимается низко, и это понятно, потому что у них обувь городская, мягкая, повозки медленные, грузовики лёгкие. Все крайне утомлены, голодны, топлива мало, все в тоске и унынии. Они идут очень медленно, и пыли до небес не понимают ни с дороги, ни с сухой земли. Там, где уже сто километров идут группы бойцов 51-й армии от реки Сал, а скорее тащатся по жаре, пыль повыше. Но всё равно, чего там у них есть? Несколько машин подряд, полуторок, со скоростью лошадиных упряжек части армейских обозов, или отдельные орудия артиллерии, повозки медсанбатов, хлебопекарен, полевой почты с полевыми кассами Госбанка, пешие сапёры, ветеринары, химики... Смотрю я и вижу, что немцы, двигающиеся по обе стороны от железной дороги, на них даже внимания сейчас не обращают, так они торопятся вперёд. Но вон там, смотрите, если взять левее от железной дороги, там пыль плотная, высокая как стена! Там что-то очень быстро движется в сторону от станции Котельниково к нам. Большая, плотная группа, колонна. Это тяжёлые машины, много машин, в том числе на гусеничном ходу. Длинная колонна. Видишь, комиссар, шлейф пыли высокий, длинной километров в десять. Это точно враг. Бензин у него есть, машины исправны, войска сытые, пьяные, на кураже, цели у них решительные. Эх, товарищ Хрюкин, командующий авиацией, где же твои красные соколы, чтобы фашистов тут успокоить? Хоть бы один самолётик сюда, самый плохонький, чтобы заглянуть за эту дымовую завесу сейчас, а потом атаковать их на марше!
Чуйков вдруг яростно топнул ногой по крыше фургона, и крикнул вниз:
— Эй, Климов, чёрт побери, будет связь сегодня?
Из двери фургона показалась голова адъютанта. Щурясь от ослепительного солнца, он отчеканил вверх, словно в небо, несколько фраз:
— Командующий Сталинградским фронтом товарищ Гордов и член военного совета фронта товарищ Хрущёв, не отвечают! На связи пока только командующий 8-й воздушной армией, генерал-майор Хрюкин!
— Я в следующий раз девушек-радисток с собой возьму вместо вас, и официанток, с ними поинтересней будет, раз толку всё равно от связи вашей нет! Ну-ка, Гриша, быстро давай! — сказал Чуйков резко, как коршун на добычу, быстро подошёл к краю крыши фургона, улёгся на живот прямо над крохотным оконцем, свесил к оконцу руку, — давай-ка сюда трубку!
Из фургона донёсся скрежет и кряхтение, словно двигали мебель, и приглушённый голос адъютанта произнёс:
— Не дотянется наверх, Василий Иванович!
— А ты дотяни! У вас там РАФ фронтовая, или самоделка? Придумай, голова! — сказал Чуйков, исподлобья оглядывая стоящих около фургона беженцев, охрану, командиров, — чего рты раззявили, не видели, как генерал в цирке выступает? Ну-ка все отсюда!
— Разойдитесь, граждане, отойдите, товарищи! — стали наперебой повторять автоматчики охраны, махая руками, как чайки крыльями, оттесняя всех к дороге.
Неведомым образом, без команды, а может быть кто-то и отдавал подобный приказ, роты снова разошлись вдоль дороги длинной, неровной волной. Они наполовину растворились в степной траве, частично смешавшись с беженцами. Красноармейцы, радуясь привалу, утомлённые жарой, расселись кто где. Кто-то принялся уничтожать сухой паёк: сухари, гороховый концентрат, перловую кашу, другие задымили папиросами — остатками былой роскоши из Славянки. Некоторые, подложив под головы вещмешки или шинели, и, как единственную защиту от солнца и мух, примостив пилотки на глаза, дремали. Между солдатами принялись ходить санитары с бидонами и черпаками. Они осторожно разливали воду во фляги. Тут же, с видом грибника в лесу, бродил старшина из отделения полевой почты, и собирал написанные письма. Возницы поправляли конскую упряжь, осматривали копыта, поклажу. Командиры, связные, ординарцы и конные разведчики артиллеристов спешились. Держали утомлённых лошадей под уздцы. Бродили с ними от одного пятна травы к другому, желая хоть чем-то поддержать на жаре силы животных. Лошади отчаянно мотали хвостами из-за мух и слепней, водили мордами по непривычной для себя степной зелени, выискивая, пробуя, то разлапистую бакманию, то астрагал, то стебли кияка.
После авианалёта и недобрых известий из Котельниково, все что-то обсуждали, уже не посмеивались как обычно, вслушивались с звуки далёкой стрельбы, вновь и вновь осматривали небо. Среди разбитых бомбами армейских повозок, между чёрных воронок по-прежнему горел грузовик. Вокруг него проплешинами горела сухая трава. Вдалеке, за Котельниково, горел, казалось, весь горизонт. На большую высоту поднимались чёрные столбы дыма. Артиллеристы, пользуясь остановкой, принялись прикручивать бечёвкой к щиткам, стволам, лафетам и зарядным ящикам своих 45-миллиметровых пушек, даже к конскому снаряжению, пучки кустистой травы. Им казалось, что это снизит заметность с самолёта, хотя ни тени, создающие вполне читаемые силуэты упряжек с передками и орудиями, ни пыль от них, они всё равно скрыть не могли бы, даже если превратили пушки в подобие мохнатых чудовищ. Однако это успокаивало и отвлекало их от тревожных мыслей.
В третьей роте, среди сидящих на земле казахов, стоял совсем юный младший политрук, наверное, ответственный секретарь комсомола. Развернув газету, он что-то рассказывал. Казахи слушали напряжённо и неподвижно, словно окаменевшие, даже от мух никто не отмахивался, но чувствовалось, что они ничего не понимают. Чуйкову на секунду почудилось, что это совсем не казахи, а молодые китайские солдаты, перед атакой на городок Ичан, и всё сейчас происходит опять будто бы в Китае год назад. Словно опять четыре японские пехотные дивизии, две отдельные бригады, части 3-го механизированного полка, артиллерийская бригада, горный артиллерийский полк и японская авиация 11-й армии наступают на город Чанша на реке Сянъцзян — древнюю столицу южного Китая, а десять китайских армий гоминьдана её обоняют. Японцы уже форсировали Синъцзян, вышли на берег реки Мило, захватили плацдарм Укоу — Фулинпу, и прорвались к городу в районе Хуанхуаши — Юнаньши. И вот теперь китайские 26, 72, 74-я армии готовятся наносить заранее подготовленный и спланированный советскими военными советниками удар с фланга и тыла по главным силам японцев, после чего японцы неминуемо покатятся назад, или будут все уничтожены в котле окружения. Молодые китайцы сидят в траве, напряжённо ожидая сигнал к атаке, и нежелание жить сквозит во взглядах, а есть только желание мстить японцам за Нанкинскую резню, когда за месяц японские нелюди зверски убили сотни тысяч гражданских, мстить долгое и кровавое поругание цветущей родины...
Его отвлекла ссора среди людей, делящих мясо и органы убитой при авианалёте корову, ярко выраженный южно-русский говор, и даже восклицания на идише:
— Киш мир ин тухес! Ма ата мохер ли локчим! Их вейс?!
Всё ещё держа ладонь открытой в ожидании трубки от РАФа, Чуйков сильно щурился от солнца, пыли и дыма, как и все вокруг. Было похоже, что и животные щурились от того же, и ещё от летящих от разнотравий мелких семян и насекомых. Обходя и объезжая военные грузовики, армейские подводы, цепочками, группами, по одному, тянулись беженцы. Пешком, на велосипедах, повозках, лошадях, автомашинах, передвигались на восток женщины, мужчины, старики, дети, но больше всё же женщины и дети. Молодые мужчины в гражданской одежде, а иногда и в военном обмундировании без знаков различия, пилоток и ремней, старались не попадаться на глаза важным командирам. Они обходили штабную группу по степи. То там, то здесь попадались взгляду величественные верблюды-дромадеры, навьюченные поклажей. Невдалеке, вооружённые карабинами всадники-калмыки в халатах и маленьких островерхих шапочках, сопровождая гурты коров и табуны лошадей. Некоторые беженцы, в основном жители хуторов, гнали с собой мычащих коров, телят, блеющих овец и птицу. Другие, имея внешний вид, вполне подходящим для времён гражданской войны, и даже для времён наполеоновского нашествия 1812 года, обречённо сидели на телегах, придерживая малолетних ребятишек и кули с ценными вещами.
— Вот, Василий Иванович! — выводя Чуйкова из задумчивости, раздался голос адъютанта, и появилась рука с коричневой бакелитовой телефонной трубкой от радиостанции.
— Наконец-то! — воскликнул генерал-лейтенант и рывком схватил трубку.
Нажав рычаг на её ручке, он выдохнул, и стал бодро и громко в неё говорить:
— Привет тебе "Тимофей два раза"! Рад тебя слышать, товарищ мой дорогой! Я у Котельниково сейчас нахожусь... Ерунда всё, никуда я не пропадал! Комфронта Гордов и член военного совета Хрущёв сами послали меня на месте в обстановке разобраться, что тут на моём фланге происходит у 51-й армии. Неотложные меры организовать, если надо... Ещё они требуют объяснений письменных за бои моей армии на Дону... Почему отошли без их приказа... А сами проморгали удар немцев и румын с юга-запада на Котельниково. Они вообще не понимают, что такое разведка и почему без неё никак нельзя воевать! Просто сидят два уважаемых коммуниста с бетонными головами и только матом кроют без паузы! Может, конечно, и уляжется с объяснениями, и не до меня им теперь будет, однако... Теперь выясняется ещё, что немцы в Котельниково, а позавчера у Маныча только были, это же 150 километров за два дня через всю 51-ю армию! Значит, нет больше 51-й армии, драпает она без оглядки! Немцев сейчас вижу прямо на полотне железной дороги перед Котельниково, вперемешку с нашими частям как на Керченском полуострове было, когда они в наглую шли, перемешавшись с отступающими к Керчи нашими частями... Мехлис всё проворонил там тогда, знаю! Мою армию теперь обошли с фланга полностью! А ты, кстати, вовремя аэродром истребителей из Котельниково вывел, пару дней задержались бы они и прямо в самолёты танки бы въехали!
Большую часть сказанного Чуйков произносил, прикрыв микрофон трубки и рот ладонью правой руки. После сказанного он надолго замолчал, слушая, что говорил командарм 8-воздушной армии. Наконец Чуйков снова заговорил:
— Я понял, буду осторожнее с Гордовым и Хрущёвым! Слушай, Тимоша, друг, выручи по-быстрому самолётиком-разведчиком, посмотреть надо с птичьего полёта, что южнее Котельниково происходит, думаю, что эти обезумевшие от безнаказанности немцы сразу дальше попробуют продвинуться... Не-е-ет... Сам не полечу больше, не бойся... И ещё пробомбить нужно гадов, по бензовозам посильнее ударить, чтобы они здесь остановились надолго... Что? "Илы” без прикрытия не можешь пускать на штурмовку, а истребителей нет? У тебя же десять авиадивизий, найди хоть что-то для меня!
Некоторое время после этого Чуйков слушал, что ему говорит Хрюкин. При этом он наблюдал исподлобья, как километрах в трех, не на северо-восток, куда шли беженцы и советские части, а на юго-запад, навстречу немцам и румынам, какие-то всадники, гнали табун лошадей. Лошади шли живой волной, красиво повторяя рельеф. Это было похоже на то, как если бы плыли на волнах густые морские водоросли, оторванные прибоем ото дна. Ещё одна группа всадников в папахах, чёрными столбиками неподвижно стояла невдалеке, оглядывая окрестности.
— Ты же в Испании воевал, Тайвань бомбил, и японский авианосец потопил, ты же герой, тебе всё можно... — снова заговорил в трубку Чуйков, но уже огорчённо, — чего ты боишься? Я просто так, со страху, просить ничего не буду, говорю тебе сущую правду, что немцы в Котельниково уже вошли!
— Ты же знаешь, Вася, что здесь Хрущёв, он никому ничего не даёт делать без себя. Это же он велел снять авиапририкрытие с Котельниково, чтобы перебросить истребители в излучину Дона, но движение воинских эшелонов не отменил, и 208-я попала под удар в эшелонах! — угрюмо ответил Хрюкин.
— Она не не просто попала, она уничтожена! — вдруг закричал в трубку Чуйков, и лицо его налилось кровью, — ты слышишь, Тимофей два раза, уничтожена почти вся, вдоль железной дороги от Чилеково до Котёльниково щепки и убитые наши по степи разбросаны! Дивизия даже не вступила в бой, уничтожена с воздуха, из-за того, что её никто не прикрывал, как будто это 41-й год, а не 42-й!
В трубке некоторое время был слышен только треск радиопомех. Хрюкин молчал. Потом он заговорил медленно, глухо, словно закрывал трубку ладонью:
— Твоя боль — погибшая дивизия, мне понятна... Товарищи Хрущёв и Гордов так проводят заседания Военного совета, что слова никто поперёк сказать не может без опасения оказаться под следствием, орут, брызгают слюной, матерят генералов, угрожают... Хрущёв, сам гражданский из гражданских, лезет во всё военный дела, чтобы в случае успеха докладывать Верховному о своей незаменимости и преданности дела, а сам ни за что не отвечает, и в случае провала всё валит всё на военных. Их стегают сверху, а он только посмеивается. Ты бы тоже поберёгся, Хрущёву ты не приглянулся, слишком умный и самостоятельный. Хрущёв ещё с 37-го любит военных уничтожать морально и физически, поскольку сам только партизанским отрядом командовал в Гражданскую войну, а теперь от его решения весь южный участок фронта зависит. Киевское окружение, Харьковское окружение, потеря Воронежа, теперь потеря рубежа по Дону... Уверяю тебя — он приведёт немцев в Сталинград! Ругаю себя, потому что хоть я и герой страны, но трушу перед этим ловким говоруном... Так, что, удачи тебе...
— Чёрт побери, мне так нужна была эта 208-я, немцы и румыны от Цимлянской и от Богучар распространяются во все стороны как половодье... — почти простонал Чуйков и у него спёрло дыхание, — про товарища Хрущёва мне комдивы мои уже всё рассказали, пока я дивизии объезжал. Гонит он всех под убой не задумываясь, лишь бы красиво рассказать о делах Верховному... Знаешь, чтобы член военного совета под Харьковом лично отбирал бойцов для расстрела за трусость, такого я себе и представить не мог... Гордов такой же, как он, под Харьковом, говорили мне, что когда командовал 21-й армией, гнал войск в лоб на прочную оборону, гробил только людей и технику, лишь бы красиво отчитаться. А Хрущёв... При личной встрече он же меня обещал на Колыму отправить, если я против его мнения буду что-то говорить. Он и Гордов со своими манерами Сталинградский фронт загубит...
— Да, так, чтобы член Военного совета всего Юго-Западного направления расстрелял перед строем полка, не выполнившего боевую задачу по взятию высоты, трёх красноармейцев, отобранных произвольным образом из самого строя, а потом из полка треть дезертировала от страха бессмысленной расправы, это надо было суметь... Но ты молчи, Вася, иначе он тебя погубит. Верховный главнокомандующий ему слишком много власти дал, не понимаю почему, как главному комиссару всего Юга, больше власти коего как у главы партии, чем у маршала Будённого и Тимошенко...
— Да, зря я радовался после Китая и резерва возможности командовать армией... Хорошо, спасибо тебе дружок, всё, хоть так, хоть дай мне разведчика... Пускай он на мой позывной "Акустик-1" идёт. Я его сориентирую... Жду... Жму руку, "Тимофей два раза"! Я тут лётчика-истребителя подобрал в степи из полка твоего друга Попова, после вынужденной посадки он, так что подарок тебе от пехоты. Верну в целости... Встретимся в Сталинграде! Конец связи!
Чуйков оторвал трубку от покрасневшего уха и сел на краю фургона, свесив ноги в пыльных сапогах вниз. Лицо его словно окаменело.
Снова из окошка послышался возбужденный голос адъютанта:
— Товарищ командарм, товарищ Хрущёв на проводе!
Чуйков снова поднёс трубку к телефоне, прошептав:
— Лёгок на помине!
Трубка молчала. Пауза начала затягиваться, словно Хрущёв таким образом хотел вызвать волнение у генерала.
— Здравия желаю, товарищ член военного совета! — в третий раз и очень громко сказал в трубку Чуйков.
Хрущёв что-то ответил коротко на это.
— Где я пропадаю, товарищ Хрущёв? - бойко проговорил Чуйков, — вы же сами с Годовым послали меня собирать части 51-й армии! А тут одна бестолковщина в 51-й! Что? Я не пропадал, я не виноват, что связь такая, и три два не вы можете меня найти... Как можно подумать, что я мог перебежать к немцам, я ведь не Власов, я — Чуйков, товарищ член военного совета... Чуйков! Я не кричу на вас, товарищ Хрущёв! Я не воюю в белых перчатках и со стеком, как белый офицер, товарищ Хрущёв, у меня на руках экзема из-за нервного состояния, а трость я использую из-за травмы ноги и спины... Нет, матом я не ругаюсь не по причине чуждого классового сословия, я из крестьян, это известно, а по причине длительной дипломатической работы, где в ходу другой этикет, не такой, какой предпочитаете вы с товарищем Гордовым!
После этого Хрущёв говорил уже долго, и адъютанту было видно, как Чуйков поморщился, иногда отстраняя трубку от уха.
— От 208-ой дивизии Воскобойникова, переданной в мою 64-ю армию, я нашёл пока только один батальон, где их штаб неизвестно, а два эшелона моих боеприпасов немцы уничтожили с воздуха у станции Гремячей! Моя армия теперь без боеприпасов и вдобавок совершенно нечем закрыть мой левый фланг! Да, это я просил назначить выгрузку 208-ой в Котельниково, и сам хотел встретить дивизию, выехал к ним, но я же не знал, что немцы прорвуться у Цимлянской и Богучар танковыми группами, тем более, что истребители с аэродрома Котельниково убрали... — всё так же бодро стал отвечать Чуйкрв, — да, я понимаю, причину недовольства товарища Гордова, и что здесь не Китай, товарищ член военного совета... Да, готов нести ответственность... Я не потерял дивизию, я её найду!
Хрущёв снова что-то долго говорил, видимо весьма неприятное, потому-что Чуйков морщился больше обычного, словно ему сверлили зубы.
— Слушаюсь, товарищ Хрущёв, готовиться передать дела по командованию армией генерал-лейтенанту Шумилову! — в конце концов, ответил Чуйков и посмотрел на телефонную трубку, словно соображал, почему связь вдруг оборвалась.
Он сунул трубку в окошко фургона, медленно поднялся на ноги. Отряхивая ладонями от пыли китель на груди и животе, сказал удивлённо:
— Чёрт бы меня побрал, доездились мы тут с вами по степи! Уже и начальник Генерального штаба РККА и сам Верховный главнокомандующий в курсе, что якобы я пропал без вести и проворонил разгром дивизии! Интриги, интриги...
Потом он обратился уже комбату и комиссару:
— Ладно, через час воздушный разведчик у нас здесь появится, и мы будем знать, что вдоль железной дороги происходит. Что ваш комдив-208 Воскобойников, появился, связь есть с ним?
Генерал-лейтенант закончил сбивать с себя пыль, подошёл к крыше кабины и, постучав каблуком по жестяной обшивке, начал спускаться. Спускался он не так складно, как поднимался. Перед тем, как перебраться с капота на крыло ЗИС-5, он жестом подозвал своего шофёра Каюма, и тот помог ему преодолеть последний метр до земли. Чуйков сморщился и схватился обеими руками за поясницу.
— Полковник Воскобойников пока не отвечает! — приняв положение «смирно» ответил стоящий у радиатора машины Нефёдов.
Чуйков, всё еще держался за позвоночник правой рукой, посмотрел на наручные часы и произнёс:
— Час дня! 2-е августа 1942-го года... Нужно что-то делать! Если немцы за двое суток 150 километров прошли через порядки 51-й армии до Котельниково, то от Котельниково до Сталинграда они ещё 150 километров меньше чем за сутки пройдут, потому что на этом их пути по калмыцкой степи вообще никаких войск наших нет до самой Волги!
Со стороны железной дороги отчётливо послышалась частая стрельба и взрывы.
Чуйков, привстав на подножку кабины водителя, приподнялся над головами окружающих его людей, и поднёс к глазам бинокль. Через колышущийся горячий воздух, пыль и дым было видно, как немецкие танки и броневики, стоящие на железнодорожном полотне обстреливают части Красной Армии и беженцев, двигающихся по бездорожью на северо-восток. Несмотря на пыль и дым, можно было различить, как чёрные точки людей падают, встают, бегут, снова падают, носятся коровы и лошади, мелькают белые женские платки. Султаны взрывов появляются в гуще людей. Несколько кургузых броневиков съезжают с полотна дороги и двигаются прямо через толпу, продолжая стрелять в разные стороны. Танки стреляют с места. С десяток мотоциклов с коляскам, следуют за бронеавтомобилями и широко разъезжаются по степи. Они то и дело останавливаются, из пулемётов берут толпы под перекрёстный огонь. Чувствуется азарт охотников, истребляющих беззащитную дичь. Спастись бегством невозможно, если только попробовать лечь и затаиться. Немцам никто не отвечает огнём. У отступающих нет артиллерии и миномётов. Они брошены где-то в раскалённой степи при отступлении вместе со снарядами и упряжками. Нет даже пулемётов, заставивших бы прежде всего уничтожить их, а не расстреливать беженцев и солдат. Похоже, что немцев всё-таки кто-то обстрелял, раз они решили тратить боеприпасы и горючее на разномастную толпу. У Чуйкова спёрло дыхание от ненависти к фашистам, так запросто устраивающим бойню и истребление людей. Японская звериная жестокость в Китае, похоже, передалась их союзникам по Оси. Однако, такое суетливое истребление говорило и о том, что немцы не располагают сейчас возможностью выделить конвой для захвата и отправки в тыл массы не сопротивляющихся солдат врага, хотя бы для использования их в качестве дешёвой рабочей силы для восстановления мостов через Сал и Маныч, для ремонта взорванного и повреждённого во многих местах железнодорожного полотна... И ещё... Ведь этих, сейчас смертельно уставших, голодных, не вооружённых мужчин, могут восточнее отсюда остановить посты погранвойск НКВД, и отправить их на военно-сортировочный пункт. Там их зарегистрируют, пусть наспех, накормят, пусть не досыта, вооружат, пусть и не в полном объёме штатного количества вооружения, в том числе пулемётов, миномётов и артиллерии, и передадут под командование не полных штабов разбитых частей, лишённых подразделений, но сохранивших знамёна. И вдруг, как сказочная птица Феникс из пепла, возродится батальон, записанный врагом в погибшие, или полк, записанный в уничтоженный, или бригада, дивизия, доказывая в который раз, что пока твёрдая рука держит в порядке промышленность, транспорт и систему управления вооружёнными силами, сопротивление не будет сломлено даже на фоне катастрофических поражениях и всеобщем отчаянии. Немцы у Котельниково не были в состоянии стерилизовать через плен огромную бегущую массу красноармейцев. Это значило, что они располагали весьма ограниченными силами, и их едва хватало им для выполнения боевой задачи. Чутьё подсказывало командарму, что у Котельниково располагались сейчас, скорее всего, танковые части без достаточного количества пехоты. Даже само гигантское расстояние, пройденное немцами за двое суток, говорило об отставании пехоты, тяжёлого вооружения и снабжения. Искреннее удивление командарма-8 товарища Хрюкина на сообщению о захвате Котельниково, тоже говорили о том, что авиаразведка воздушной армии не усмотрела в одной танковой, одной механизированной дивизии врага сил, достаточных, для рейда на 300 километров по калмыцкой степи, в обход Сталинградского фронта, рискуя быть отрезанной от снабжения, окруженной в безводной местности, когда любое крупное соединение погибло бы летом без воды за несколько дней. Было понятно, что 6-я немецкая армия Паулюса, 8-я итальянская и 3-я румынская армии, наступающие с запада через 100 километровый участок степи между Доном и Волгой, занимали сейчас внимание больше, чем железная дорога длинной в 300 километров. Здесь одни успешный авианалёт, один свежий полк с артиллерией, или даже сильный ливень, мог надолго задержать немцев. Разгром 208-й дивизии с воздуха, расстрел эшелонов на станции, описанный Рублёвым, мог быть преувеличением, но даже если так, это, конечно, был катастрофой для обороны этого направления, но всё-таки не был ещё очевидным, свершившимся фактом. Почему дивизия молчит, точно не было понятно. А вот развал 51-й армии и исчезновение 91-й дивизии из Дагестана и двух бронепоездов был уже фактом, судя по захвату Котельниково.
Думая так, Чуйков слез с подножки грузовика. В глазах всё ещё стояла картина безнаказанного избиения безоружных, деморализованных толп гражданских и военных.
В это время среди беженцев на дороге рядом со штабной группой возникло движение. Раздались крики о том, что немцы движутся сюда, разыскивая и убивая евреев. Звук частых выстрелов подхлёстывал воображение уставших, только что побывавших под бомбёжкой людей. Последние дни всем им приходилось видеть немецкие листовки, во множестве валяющиеся вдоль железной дороги. Сознание, породивших эти гадкие клочки бумаги людей, словно вынырнуло из мрачного инквизиционного средневековья. В безграмотной мерзости листовок была выпукло видна жажда истребления непохожих на себя, желание поскорее выбить из советской системы управления наиболее грамотные, приверженные пролетарскому интернационализму и коммунистическим идеям кадры, парализовать страхом и враждой окружающих советскую художественную и инженерную интеллигенцию, зажечь, начиная с ненависти к евреям, пожар национализма среди множества народов советской страны. Чувствовалось великое желание стравить всех со всеми, разрушить изнутри способность к сопротивлению. Неглупые и не безграмотные авторы работали над составлением текста листовок, хотя, для большей убедительности, они были замаскированы под корявые выражения простого, необразованного человека. Конечно, в германской армии, в её пропагандистских отделах было множество немцев, чьи предки жили здесь веками, а также тех, кто родился уже в Советской России, учился, работал на стройках пятилеток, создавая, в том числе, образцы современного советского оружия, знавших литературный русский язык как второй родной. Однако листовки должны были походить на слова простого колхозника и нацмена. Недалёкими мыслями и выражениями, фашистская пропаганда призывала расправляться с евреями и переходить на сторону немцев. Там говорилось о том, что, мол, немцы борются только против жидов, севших на шею народов и являющихся виновниками войны, что Яков Джугашвили, сын Сталина, сдался в плен, а значит и всем остальным пора делать то же самое. При общем смятении, потенциальной нелюбви каждого народа к пришлым, при большом количестве евреев в органах власти, искусстве, науке, среди революционеров ленинского призыва, такие идеологические посылы могли подействовать и действовали. При сильной фрустрации, унынии не одного человека, а целых народов, потерявших мирную, счастливую жизнь, среди всеобщей растерянности, во все времена возникала агрессия, направленная, в том числе, и вовнутрь общества. И объектом этой агрессии очень часто в истории становились евреи, цыгане, армяне и другие, плохо ассимилировавшиеся из-за своей культурной целостности народы. В листовках, а уже потом и в разговорах беженцев вокруг, слишком часто последние дни проскальзывали мысли о том, что жиды засели на тёплый местах в тылу, и воевать не идут. Не хотят жиды больше быть комиссарами на фронте из-за своей трусости, а только на складах с пропитанием устраивают пьяные оргии с распутными девками. Это смешно звучало для цивилизованного человека, но для советской страны, которая кое-как выучилась грамоте после многовекового мрака невежества всего лет двадцать назад, это выглядело устрашающе приемлемо.
Действительно, даже при разделке случайно убитой коровы, евреями из Харькова, мясник не отдал, а продал мясо, да ещё по такой цене, что не встретишь и в разорённой прифронтовой полосе. Пачку мятых деньги у него, правда, отобрал сразу нашедшийся хозяин коровы, старый крикливый калмык. Потом между ними возникла драка. Грузовики "Харьковдормоста", где было много евреев, и Наташа Адамович это прекрасно видела, теперь часто оказывались окружены людьми, бросающими злые взгляды, и даже позволяющими злобные, злорадные реплики о том, что они зря сюда приехали, им здесь не Москва, и не Ленинград, и немцы их всех догонят вместе со своими союзниками казаками, вернувшимися из эмиграции белогвардейским, и жидов перебьют. Конечно, не все на этой дороге были юдофобами, но их было немало.
Паника, охватившая еврейских беженцев, вдруг представивших себе, что броневики и мотоциклы немецких фашистов едут именно к ним, чтобы их убить, растерзать, привела к тому, что несколько подвод и грузовиков, стали объезжать создавшуюся вокруг штаба Чуйкова пробку по степи. Поднялся крик и гвалт. Пронзительно закричали малолетние дети. Причитания и вопли ужаса были сейчас гораздо сильнее, чем даже при бомбардировке. Люди, знающие по слухам о погромах, резне и массовых расстрелах евреев во Львове, в Одессе, Харькове, Киеве, Таганроге и Ростове-на-Дону, потеряли всякое представление о справедливости судьбы к себе, веру в советских людей, так легко превращающихся в палачей, а тем более надежду на защиту со стороны Красной Армии, бросившей все территории Украины, Белоруссии и Прибалтики, где евреи жили компактно многие сотни лет.
Одна из машин опрокинулась в овраг, убив двух и ранив несколько человек. Тоже самое произошло с двумя повозками, но на этот раз обошлось без жертв. Несколько молодых солдат батальона бросились на помощь. С сибирской сноровкой и обстоятельностью они принялись вытаскивать машину, переворачивать на колёса телеги, собирать вещи. Им пришлось даже вступить в перепалку, а потом и в драку с несколькими мужчинами и парнями из числа явных дезертиров, судя по большим количеству вещей от формы одежды Красной Армии на них. Однако ругань и драка быстро закончилась, потому что прямо из оврага, двигаясь незаметно вдоль него, а до этого по дну длинной и разветвлённой балки, тянущиеся между дорогой и Курмоярским Аксаем, и от того не заметные раньше, появились два десятка всадников в папахах, черкесках с газырями, при шашках, кинжалах, винтовках и автоматах.
Всадники одним своим движением в сторону мародёров, заставили их бросить пожитки и разбежаться. Один был даже сбит с ног грудью гнедой лошади. Чернобородый черкес, поднявший было руку с нагайкой, чтобы хлестнуть её по спине незадачливого вора, оглянувшись на штабную группу с генералом во главе, на многочисленную охрану, на пулемёт ДШК, повернувшийся в их сторону, не стал этого делать.
— 1овдал, х1у деш ву хьо? — крикнул он только по-чеченски, и вернулся к своим всадникам.
У всех чеченцев, а это были, судя по всему, кавалеристы одного из разъездов 255-го отдельного чечено-ингушского полка, кони выглядели весьма свежим, несмотря на жару. Было видно, что они прошли не более десятка километров, то есть сегодня на той стороне железной дороги они не были. Ослепительно блестящие ножны кинжалов и сабель, были закрыты рогожей, как бинтом, чтобы не блестели на солнце. Это значило, что они уже давно знакомы с действием немецкой авиации. Только у некоторых из них на воротниках черкесок имелись петлицы не ниже сержантского звания. Автоматы и карабины висели на сёдлах, у одного из всадников поперёк седла лежал пулемёт ДП с дисковым магазином. Рядом с ним стоял всадник с притороченной к седлу отрезанной мужской головой, закреплённой ремешками. Им всем было под тридцать лет, все усатые, бородатые, и на юных красноармейцев из Славянки 1923-24 годов рождения, они совсем не походили. Это сразу бросалось в глаза, видимо комплектование полка проходила по каким-то другим законам.
Один из всадников, с петлицами старшего сержанта кавалерии, выехал вперёд. По знаку Чуйкова начальник охраны пропустил его через круг автоматчиков и толпу любопытных. Другие всадники остались на месте, спокойно наблюдая за происходящим, словно у них уже были готовы ответы на все вопросы и продуманы действия для любых вариантов развития событий. Только, может быть, слишком быстрые взгляды, да нервное поведение коней, чувствующих настроение всадников, выдавало их беспокойство.
— А вот и красная кавалерия из числа тружеников советского Кавказа прибыла! — бодро сказал Чуйков, оглядывая неплохого, покрытого пылью коня и экзотический вид всадника, — из какой дивизии? Доложите по форме!
Не очень ловко спешившись, из-за того, что конь пошёл боком при этом, старший сержант взял коня под уздцы, и приложил ладонь к папахе со звёздочкой защитного цвета.
— Исполняющий обязанности командира 4-го взвода 2-го эскадрона 255-го отдельного Чечено-ингушского кавалерийского полка, старший сержант Казанкин, вместо погибшего вчера командира отделения! — неожиданно складно по-русски, и безо всякого кавказского акцента ответит кавалерист, — по приказанию начальника штаба полка капитана Емельянова и командира полка майора Висаитова, мы производим разведку местности южнее станции!
— Где штаб полка, где комполка Висаитов? — спросил Чуйков, делая знак адъютанту, чтобы связисты начинали складывать огромную антенну радиостанции РАФ, — как вы держите связь со своими?
— Штаб полка позавчера располагался в Котельниково, в здании на улице Чеснокова, напротив милиции, а сейчас не знаю, товарищ генерал-лейтенант, там сейчас немцы, и штаб, наверное, отошёл к Чилеково, — ответил Казанкин, — а связь мы держим вестовыми, когда необходимость есть.
— Подчиняю ваш полк себе, поедете сейчас со мной через Пимено-Черни в обход к железной дороге. Мне нужно засветло на ту сторону попасть, в Генералово, к комдиву-29. Может быть, там и Воскобойникова и другие батальоны вашей 208-й дивизии встречу, и штаб тоже, — сказал Чуйков, — люди-то у тебя надёжные, сам откуда, из Чечни?
— Я уроженец Грозного, живу на улице Гамангурской, жена армянка, там и призван Молотовским военным комиссариатом Чечено-ингушской автономной советской республики, — ответил Казанник, смущенный таким неожиданным вниманием к себе со стороны командарма, — люди со мной надёжные, все, кроме двух, коммунисты или комсомольцы.
— Добро, — сказал Чуйков и добавил, обращаясь уже к комбату, — теперь с вами разберёмся до конца. Слушайте мой приказ!
Приказываю: занять оборону между хуторам Нижине Черни и Пимено-Черни между балками и оврагами, старцами и излучинами и не дать немцам воспользоваться удобными переправами, заставить их двигаться южнее, по большой дуге обходя Курмоярский Аксай, расходуя время, бензин, силы и моторесурс техники. Не дайте механизированным частям немецко-румынских войск, словацких, чешских, итальянских, любой этой мерзости, что появится скоро перед вами, переправиться на северный берег, используя пологий спуск к реке у моста в Пимено-Черни, и сам мост. Вон они двигаются сюда со стороны Нагольного, уже идут по ваши души. Для них переправится в другом месте, конечно, пустяк: срыть эскарп берега, сделать мост или гать, хотя бы из разобранных домов, но время они, гады, потеряют. Пусть в обход идут через Дарганов, и ещё восточнее, через Шарнут, Арым. Если они так любят кататься по степям, то хрен с ними, дадим этим европейским спортсменам ещё лишних 150 километров. Для бешеного кобеля сто вёрст не крюк, а мне это время очень нужно, чтобы организовать оборону хоты бы между Чилеково и Абганерово. Вы должны заставить их вступить с вами в бой, теряя время, ресурс техники, топливо, снаряды, живую силу. Сопротивление приказываю оказывать до последней возможности. Приказа на отход вам не будет. Если только лично от меня, или командующего Сталинградским фронтом товарища Гордова. За не должное исполнение приказа, взыщу по приказу Народного комиссара обороны N 227, командиров отдам под трибунал и расстреляю, остальных в штрафную роту. Вот такой мой приказ! Исполняйте!
— Есть исполнять приказ, товарищ генерал-лейтенант! — вполне стройно ответили комбат и комиссар.
Глава 17. Наука размышлять
Генерал-полковник Гот, глядя через плечо Фангора, как впрочем, всегда он делал, говоря с подчинёнными и друзьями, заметил сквозь густую пыль, за колоннами артиллерийских тягачей, грузовиков, за цепочками румынских кавалеристов, как в направлении, противоположном движению его армии, недалеко от места расположения штаба, движется нестройная колонна русских военнопленных. Они шла в нескольких сотнях метрах от железнодорожной насыпи, под конвоем нескольких конных румынских солдат.
Это было привычное зрелище, постоянное дополнение русского пейзажа всего предыдущего года войны. Словно раз и навсегда договорившись, как всё должно выглядеть со стороны, на военнопленных были фуражки, пилотки, серо-коричневые, почти чёрные от пороха, гари и крови гимнастёрки без ремней, ботинки с обмотками, редко сапоги, иногда они были босиком, скатки шинелей, плащ-палатки, гражданская одежда и кепки рубашки. Было полное впечатление, что треть из них не были солдатами. Наученные опытом, что советские солдаты по разным причинам, ещё до попадания в плен массово дезертировали из своих частей, переодевались в гражданскую одежду и сидели в лесах и оврагах, ожидая, когда фронт пройдёт мимо, войска и добровольцы, занимающиеся сбором и отловом пленных, действовали по принципу невода - сначала лови, а потом разбирайся. Они забирали в качестве пленных не только тех, кто сложил оружие на поле боя, но и тех, кто был обнаружен вокруг в лесах, оврагах, населённых пунктах, среди беженцев и местного населения. Вообще присоединение к числу пленных касалось всех подозрительных, в том числе беременных женщин и детей, которые могли оказаться членами семей офицеров и политработников Красной Армии, не успевшими эвакуироваться в тыл. Полевую жандармерию, гестапо, айнзацкоманды СС, отряды националистов и отряды самообороны, "хиви” и активистов из местного казачьего населения, интересовали все не местные, слишком загорелые, со следами копоти на лицах, руках, чёрными ногтями, синяками на плечах, царапинами, другими повреждениями, характерными для боевых действий. Возраст от 18 до 50 лет, русская, азиатская и еврейская внешность, играл главную роль. Картина сбора по одному, группами и целыми подразделениями, пленных мужчин и женщин-военнослужащих, была привычной для зоны боёв так же, как поля, усеянные трупами, перевязочные пункты, полевые кухни, походные ремонтные мастерские и команды по сбору трофеев. Не способных передвигаться раненых убивали на месте в местах их сбора или на поле боя. Зачастую девушки-санитарки, потратившие бездну сил, для того, чтобы вынести с риском для жизни их с поля боя, оказать первую помощь, отказывались оставлять их с азиатским упорством, и, даже пытались закрывать их своими телами. Подвиги, достойные древних римлян, были в исполнении этих безвестных азиаток жалки и бесполезны. Сносное состояние полевой медицины, запасы, бинта, ваты, йода, шин для иммобилизации переломов, операционных комплектов, сульфаниламидных препаратов, новокаина, эфира для наркоза, гексенала осталось в прошлом.
Большая часть препаратов, пусть невысокого качества, вплоть до шовного материала и хирургических перчаток, ножниц, пинцетов, шприцев и иглы к ним, были захвачены на границе. Только на санитарных складах Западного особого военного округа РККА было захвачено в августе 1941 года более 560 вагонов с медикаментами и санитарной техникой. В пяти приграничных округах на окружных складах было взято для нужд Вермахта 8 тонн глюкозы, 6,5 тонн кристаллического йода, около 40 миллионов перевязочных пакетов, огромное количество обезболивающих, сердечно-сосудистых препаратов. Количества имущества более, чем 150 складов с горючим, боеприпасами, вооружением, медицинским имуществом в Минске доставшиеся в качестве трофеев войскам 2-й и 3-й танковым группам Гудериана и Гота, хватило на снабжение войск до Московского сражения без доставки соответствующего имущества из Германии. Советское же вооружение, артиллерийские системы, грузовики, тягачи, вагоны и паровозы, запчасти, стрелковое оружие и боеприпасы, служили Вермахту и поныне. Только из-за того, что авиация была отвлечена на поддержку танковых прорывов и уничтожение окружённой группировки в котле Белосток-Слоним, большевикам удалось эвакуировать часть запасов медицинское и другое имущество прямо под носом у немецких войск. В августе 1941 года в полосе наступления группы армий "Центр”, судя по всему, русскими на восток было вывезено около 1200 вагонов с разным войсковым имуществом. Но большая часть сосредоточенного вредителями и пораженцами в течении нескольких предвоенных лет в приграничных округах медицинского имущества в соответствии с единым замыслом организации поражения РККА в войне организации военных заговорщиков Тухаческого, Уборевича и Якира, была утрачена. После этого состав медикаментов в захваченных сумках советских санитаров, перевязочных и госпиталях у большевиков стал очень скуден до лета 1942 года, а смертность среди раненных увеличилась вдесятеро. Было очевидно, что большевики предполагали обеспечение армию за счёт накопленных в довоенный период запасов. их фармацевтическая промышленность не имеет достаточной мощности для быстрого наращивания производства. Однако, появление весной в аптечках на поле боя американских и английских препаратов, показывало стремление советского командования максимально сохранять жизнь бывалых солдат для дальнейшего использования.
Множество мужчин русско-еврейской наружности изымались из толпы беженцев, у переправ, во время облав в лесах, в населённых пунктах, куда они стекались в поисках еды. Такая широкая профилактика партизанского движения и бандитизма первые время давало отличный результаты. Отряды самообороны во многих случаях справлялись их сами, или, если число их было слишком велико, обращались к располагающейся немецкой, венгерской или румынской воинской части. Словаки и чехи из ремонтных и сапёрных частей, а также итальянцы, с меньшей охотой занимались сбором пленных. Их не прельщала обязанность сразу расстрелять коммунистов, евреев, политруков, женщин-военнослужащих, коммунистов и комсомольцев, раненых, больных тифом или малярией. Отсутствие поощрений при захвате и уничтожении пленных, должной разъяснительной работы в частях, непонимание характера восточной войны на уничтожение во многом определяло их прохладное к этому отношение. Красивые, молодые женщины из местного населения донских станиц, золотые украшения, самогон, местное вино, колбасы, масло, будущие земельные владения интересовали их гораздо больше.
Отсутствие желания как либо сохранять пленным жизнь, диктовало и способы обращения с ними. Первым и главным делом при захвате большого, количества пленных - сотен тысяч, было доведение массы до измождённого состояния. Пока они были полны сил и надежд, при понимании того факта, что все они обречены на смерть, кроме тех, кто желал служить в качестве добровольцев, они представляли опасность. При лишении их пищи и воды сразу, сотни тысяч людей могли взбунтоваться. Для исключение такой возможности, некоторое время они охранялись из расчёта один солдат на десять пленных. Среди них следовало поддерживать иллюзию на возможность спасения. Это их удерживало от атаки конвоиров. Использовалось внушение мысли, что расстреляют только отдельные категории, что их труд будет востребован, что питание и бытовые условия будут налажены.
Постепенное их физическое и моральное ослабление с помощью голода, жажды длительных пеших переходов, приводили их в такое измождённое состояние, после сего они становились безопасны. Они подолгу находились под открытым небом в поле в дождь, холод, ходили под себя, пили некипяченую воду и даже мочу, ели червей, траву, трупы, тысячами умирали от побоев, каторжного, нарочно бессмысленного труда, дизентерии, гриппа и малярии. Вместе с запасом жизненной энергии, они утрачивали социальное человеческое сознание переходили в созерцание мира как бы со стороны, воля их ломалась, и они покорно принимали любые способы смерти. Немногие сохраняли до конца ясность ума и признаки воли. Перевозка битком в наглухо закрытых вагонах, существование зимой под открытым небом, тяжёлые работы, отсутствие медицинской помощи, гигиены, искусственные эпидемии, яды, расстрелы - это были только разные формы окончательного решения русского вопроса. Никого в Германии и Вермахте не обманывала многонациональность Советской России, испокон веков немцы знали, кто является становым хребтом России - русские. По этому признаку, рациональным умом выхватывая суть, они называли Красную Армию Русской армией, своих врагов русским, "Русами” и "Иванами”, они понимали, что именно неприхотливые и терпеливые русские являются той организующей силой, без которой Россия рассыплется как карточный домик. Спокойно отпуская по домам на оккупированной территории украинцев, прибалтов и татар, немцы со своими союзниками прилагали все усилия для уничтожения в первую очередь русских, их интеллигенции: врачей, учителей, писателей, художников, музыкантов, инженеров, учёных, руководителей, высококвалифицированных рабочих.
Количество пленных в этой войне было необъяснимым и рекордным в мировой истории. Для него, профессионального военного это стало временем триумфальных достижений, и даже гнев фюрера до сих пор обходил его стороной. С 22 июня 1941 года, наступая из района Сувалок на Вильнюс, а потом на Минск, войскам 3-й танковой группы Гота захватили 50 тысяч пленных, в боях за Великие Луки ещё 10, под Харьковом и в Донбассе вместе с 17-й полевой армией захватил 30 тысяч, невзирая на временные трудности под Барвенково, и уже с 4-й танковой армией снова по Харьковом, и под Миллерово 40 тысяч. Итого генерал-полковник Герман Гот мог себя похвалить за то, что, командуя войсками, вывел из борьбы 130 тысяч пленных русских и вдвое большее число убил. Что же касается пленных, то после одной недели пребывания их в тылу его войск, в живых их них осталось меньше половины. В германской армии всегда умели быстро действовать. Всего за несколько месяцев после начала войны с большевиками, Вермахтом и СС была создана система лагерей на оккупированной территории. Когда какой-то вопрос делается с немецкой аккуратностью и плановым подходом, то всё приобретает масштаб и эффективность. 3,5 миллиона красноармейцев и множество потенциально опасных гражданских мужчин было захвачено к сентябрю 1941 года. Созданный гитлеровским NSDAP Вермахт и СС превратили искусство убийства вооружённого противника в ремесло, а разоружённого противника в рутину.
Сдавшиеся или взятые в плен красноармейцы, или гражданские, и уцелевшие при этом, поступали на дивизионные пункты сбора, потом в пересыльные лагеря — дулаги. Оттуда офицеры отправлялись в офицерские лагеря — офлаги, а все остальные в лагеря для нижних чинов — шталаги. Из шталагов пленные могли передаваться в рабочие или штрафные лагеря.
Пересыльные лагеря организовывались в прифронтовой полосе штабом ОКН, силами генерал-квартирмейстеров армий и местных военных комендатур. Шталаги и офлаги находились в подчинении Главного штаба Вермахта ОKW и управлений по военнопленным военных округов. Каждый из 21 военного округа Германии имел один офлаг и 4 шталага вместимостью 10 тысяч человек и более. Охрану осуществляли охранные дивизии и регулярные войска. Общим управлением делами пленных в Главном штабе сухопутных войск ОKW занимался с 1939 года генерал Герман Рейнеке. Отделом военнопленных руководил дотошный генерал Гревениц, не вылезающий из поездов, самолётов и автомобилей, объезжая и инспектируя гигантскую сеть лагерей.
Были созданы лагеря и для лётчиков ВВС, и для военных моряков. Генералитет имел свои лагеря и там не заставляли работать. Для западных военнопленных с 1940 года существовали лагеря для поправления здоровья и лазареты.
При всех обычных лагерях были созданы мелкие лагери — рабочие команды, по сути те же штрафные лагеря. Рабочие команды, подбирались по специальностям: грузчики, землекопы, сапожники, портные, электриков, связистов и других. Они работали на территории лагеря, и под охраной снаружи. Всё это отлично работало для англичан французов, голландцев бельгийцев отчасти поляков и югославов. Но вся стройная система лагерей рухнула к осени 1941 года из-за огромной массы восточных пленных. Их невозможно было разместить в пересыльных лагерях, учесть, вовремя отправить в тыл. Единственным решением были временные лагеря в любых пригодных и непригодные местах. Пленных там нечем было кормить, негде использовать и некем охранять. Их истребление было вдвойне похвальным делом. Стадное чувство сдающихся целыми полками, сыграло в который раз против чувства самосохранения индивидуума. Процесс уничтожения живой силы России приобрёл мощный импульс.
В смысле реализации идеи Гитлера об уничтожения живой силы России, большой радостью было для руководства Рейха и всех умных людей, использование большевиками народного ополчения. Эти добровольные военные формирования были укомплектованы представителями интеллигенции, квалифицированными рабочими, студентами, преподавателями, инженерами, спортсменами. В ополчении было достаточно много евреев. Патриотизм и излишняя пропаганда сыграла с этими людьми злую шутку. Плохо вооружённые, не представляющие себе специфику современной войны, абсолютно не обученные солдаты, они были прекрасным способом уничтожения элитарных кадров. Отряды, полки и даже дивизии народного ополчения осенью и зимой под Москвой и Ленинградом, чаще всего не выдерживали первого боя. То, что пришлось бы Германии осуществлять с помощью дорогостоящих авиационных бомбовых ударов по городам и заводам в русском тылу, удалось сделать с помощью обычных дешёвых пулемётов и миномётов, скашивая русскую производственную элиту в чистом поле. Большевики опомнились, и начали отзывать профессионалов в тыл слишком поздно. Сотни тысяч русских и еврейских элитариев, комсомольцев и коммунистов были убиты на поле боя, ранены, заболели или были иными способами умерщвлены в плену.
Люди, не подлежавших первоочередному призыву, обращались в партийные и советские организации, в военкоматы с просьбой отправить их на фронт. Под руководством коммунистов формировались рабочие отряды, коммунистические батальоны, отряды советского актива, группы самообороны. В Бресте, Гродно, Перемышле, Лиепае стихийно возникшие группы участвовали в боях с повстанцами и националистами. Сразу возникли добровольческие истребительные батальоны по 100 — 200 человек для охраны тыла, для борьбы со шпионско-диверсионными и десантными группами. Название ”батальон” и ”полк” не отражали ни численности, ни организационной структуры этих формирования. Ими руководили штабы НКВД. Таких батальонов к июню 1941 года было создано на Украине — 660, в Белоруссии — 80, в России — 1000, в Молдавии — 60. На Украине в боевых действиях участвовала Кременчугская дивизия народного ополчения. В Белоруссии 30 тысячи рабочих-ополченцев вошли в формирования народного ополчения. 8 тысяч ополченцев сражались и погибли в окружённом Могилёве, когда регулярные войска уже оставили его. В молдавском Кишинёве возник коммунистический полк. в Эстонии — Таллинский коммунистический и Нарвский рабочие полки, в Латвии — два латышских рабочих полка, в Литве отряд партийного актива. Всего до полумиллиона добровольцев пытались оказать помощь РККА в начале войны, когда танковые корпуса с артиллерией и авиацией погибали и разбегались. Часть ополченцев была убита, часть ушла с РККА, большинство попало в плен. Эти формирования вызывали у солдат 3-й танковой группы Германа Гота недоумение, насмешку и злость. Вооружённые разномастным личным стрелковым оружием, не имея пулемётов, миномётов, противотанковой и гаубичной артиллерии, без средств ПВО, транспорта, сапёрных частей, медицинских служб, без офицеров, эти части являли собой пример фанатизма коммунистической пропаганды. До трети ополченцев, в основном пожилых людей, не дойдя до фронта, возвращались домой после первого же марша, не имея сил переносить такие физические нагрузки и жить в полевых условиях. Такие формирования приравнивались Вермахтом и СС к партизанским, со всеми вытекающими ответными мерами. Ополченцы были беспомощны перед танками, авиацией, артиллерией и пулемётами. Они погибали или рассеивались, нанося Вермахту иллюзорный урон. Однако, вливаясь как спорадическое пополнение в отступающие части РККА, поддерживали их боеспособность. В результате для солдат Вермахта и СС стёрлась грань между солдатом Красной Армии и русским мужчиной, способным носить оружие. До самого Смоленска войска Гота их прилежно собирали и присоединяли к военнопленным, где бы не встречали. Если бы не отряды националистов и повстанцев, хорошо знающие многих ополченцев лично, проблем в тылу у наступающих танковых групп было бы больше. В отличие от разбитых и окружённых частей Красной армии, ополченцы знали местность и своих недоброжелателей среди населения. Оказываясь в тылу Вермахта, не имея возможности вернуться в свои города, такие подразделения ополченцев превращались в партизанские отряды.
Генерал-полковнику Герману Готу осенью прошлого года не пришлось принять участие в сражениях за Ленинград и Москву, но он был прекрасно осведомлён о приёмах большевиков по использованию патриотических чувств части населения, жившей в столицах перед войной весьма сыто и весело. В Москве и Ленинграде в июле 1941 года были сформированы добровольческие дивизии из интеллигенции, рабочих и служащих. 32-я армия полностью состояла из ополченцев. Целая армия неподготовленных штатских патриотов! Командование части батальонов, всех рот и ниже укомплектовывались, в основном, не кадровыми командирами, реже, курсантами военных училищ. Политсостав был из местных партийцев. Вооружались батальоны и дивизии ополчения чем придётся. Применяться к местности, рассчитывать марши, организовывать оборону, не говоря уже о наступательных действиях они не умели. Навыки стрельбы даже из винтовок были очень слабы, отсутствовало полноценное снабжение.
”Послать на войну не обученных солдат, значит, выбросить их!” — говорили древние греки и вторили им древние китайские стратеги. Однако у большевиков было другое видение логики. Оставшиеся в РККА последователи Троцкого, Зиновьева и Тухачевкого с большим воодушевлением продвигали возможность подставить под удар лучших представителей коммунистического общества.
Основа силы пехотного соединения — собственная артиллерия ополченцев была случайным явлением и не играла существенной роли. Штабные работники, используя популярные у вредителей до войны тезисы Тухачевского о дивизии уменьшенного состава с минимальным количеством пушек, просто проигнорировали тот факт, что центром силы пехоты всегда являлась артиллерия. Именно гаубичная артиллерия в сочетании с миномётами, противотанковыми средствами и пулеметами превращали в крепость любой участок местности. В наступлении артиллерия является тараном, пробивающим дорогу подвижным соединениям. Без артиллерии невозможно ни уничтожить опорные огневые точки, ни удержать занятую территорию. Пехота без артиллерии стоила на поле боя ничтожно мало. В чём был смысл такого ополчения, Гот до конца не понимал. С другой стороны, прекрасно вооружённые часть кадровой Красной Армии в начале войны впадали в панику и бежали даже перед незначительными силами, убивая своих командиров, а ополченцы наоборот, стояли и погибали до последнего даже перед лицом явного поражения...
Отсутствие артиллерии и даже крупнокалиберных пулемётов делала пехоту лёгкой добычей. Для борьбы с ними наилучшим образом подходили пулемётные отделения на мотоциклах c коляскам ВМW, лёгкие броневики Sd. Kfz 221 на шасси Horch 801 и с 7,92-мм пулемётом МG34 во вращающейся башне, и Volkswagen Typ 82 Kubelwagen с пулемётными отделениями. Отлично себя показывали лёгкие танки PzKpfw I с двигателями Майбах NL38 — экономичные и быстрые, радиофицированные коротковолновыми радиостанциями FuG 5, вооружённые только 7,92 миллиметровыми пулемётами. PzKpfw II с 20-миллиметровой пушкой были уже излишеством. Запланированное использование этих машин против толп ополченцев дала самый блестящий результат под Вязьмой. Люди бежали в разные стороны словно испуганные животные от охотников, или сидели в норах стрелковых ячеек, затаившись, кто-то пытался сдаться, кто-то говорил на нескольких языках, прося прекратить убийство, поднимая белые платки, но тем самым только ориентируя стрелков...
Последовательная, как на учениях, расправа над большими массами противника увеличивало боевой опыт войск без серьёзных потерь, вселяло уверенность в окончательной победе, вызвало эйфорию даже у осторожных командиров, не говоря уже о впечатлительном фюрере и его партайгеноссе. Немецким романтикам это напоминало ежегодную законную охоту спартанцев на не граждан-илотов с правом убийства. Это была пора максимально эффективного и непрерывного использования превосходного германского оружия и организации. Артиллерийское и авиационное воздействие на части ополченцев применялось редко, только в случае занятия ими готовых укреплений типа "Линии Сталина” на границе 1940 года, или жилой застройки городов. Непонимание населением характера и способов современной войны, вредительская и умышленная растрата ценного трудового и интеллектуального ресурса была непростительным просчётом большевиков, поплатившихся за это потом сложностями в организации массового военного производства, и падением его качества. Дивизии ополчения не приобретали значение даже при слиянии с остатками разгромленных частей РККА или действовали против румынских частей на юге, или против финских войск в Карелии. Ветераны первых боёв, сохранившие иногда своё вооружение, становились катализатором повышения уровня навыков вооруженной борьбы для ополченцев, но в целом, то что было приемлемо ещё двадцать лет назад, во время Гражданской войны, теперь не срабатывало. Это в Гражданскую войну рабочему ополчению противостояли плохо вооружённые, малочисленные, иногда насильно мобилизованные белогвардейские войска. Теперь было иначе.
Просмотрев однажды в познавательных целях в Харькове трофейный советский кинофильм, где довоенные кинематографисты показывали Вермахт трусливыми и глупыми недочеловеками, а Гитлера шизофреником, убивающим из пистолета всех, кто говорит не то, что ему угодно, Герман Гот составил себе представление о не информированности простого населения и большей части руководства об истинных возможностях Германии. После этого ему стал более понятен шок и паника обуявшая большевистскую систему после гибели через неделю после начала войны отборных войск Красной Армии, более половины авиации и всех танковых армад. Подставляя своих лучших людей под удары закалённых в боях войск Германии, оснащённых превосходным оружием, под командование способных и опытных командиров, большевики приносили Германии огромную пользу. Это уничтожение живой силы России явно снижало устойчивость советского тыла, если не подрывало его навсегда, способствовало хаосу, расцвету криминальных элементов, антисоветских и капитулянтских настроения. Такие акции, составляющие базу режима, всегда имеют для него длительные последствия. Примерно такой же процесс уничтожения на фронте собственной опоры — гвардейских полков провёл Николай II перед своим свержением генералитетом. Один раз почти уничтожив свою интеллигенцию в революционных событиях и гражданской войне, советский строй повторял эту ошибку снова. А ведь он, едва создав свою собственную, рабочую интеллигенцию. Налицо было две России. Одна хотела сражаться, вторая нет. Герману Готу в целом было ясна причина этого явления. Он этот вопрос изучал специально. На это делался расчёт с самого начала войны с СССР. Дело было в том, что в результате весьма грабительской и живодёрской власти русских царей, империалистической и Гражданской войны, бывшая Российская империя понесла большие потери в численности населения: отделились целые страны — Польша, Финляндия, Прибалтика, была захвачена поляками Западная Белоруссия, румынами Бессарабия. Миллионы русских оказались на чужбине в эмиграции вольной и невольной, каждый десятый — более пятнадцати миллионов, погиб в ходе империалистической и гражданских войн, национальных и конфессиональных конфликтов, голода и болезней, стали жертвами террора революционного и контрреволюционного. Высшее руководство удержалось в руках революционеров. С введением ленинского НЭПа значительная часть прежнего жадного и безжалостного торгашеского сословия вернула свою собственность, возобновила прежние занятия. Сохранила посты значительная часть старых специалистов. Если бы западные и эмигрировавшие русские капиталисты, их спецслужбы и их террористические организации не убили Ленина, других большевиков, склонных к поиску компромиссов, вопросы развития СССР мог решиться с меньшим неистовством. Но русские богачи в Париже — Нобель, Путилов, Вышнеградский, Барк думать нет хотели, они хотели всё вернуть как было безо всяких условий, как будто один раз уже не проиграли Гражданскую войну. И вот Ленин погиб от их рук. После нескольких лет неразберихи и сумятицы в правительстве СССР, американские и европейские капиталисты приняли решение — во что бы то стало уничтожить страну большевизма. В ответ на это в 1928 году коммунисты выбрали себе нового вождя — Сталина, который сильно отличался своей судьбой и характером от Ленина. Как раз к 1928 году кулацкое крестьянство и казачество стало новыми монопольными собственниками земли в России, избавившись от прежних помещиков и церковников. Они сохранили привычный стиль и смысл сытой, и богатой жизни меньшинства за счёт большинства. С другой стороны, для обороны огромной страны нужно было современное оружие, много оружия. Его произвести могла только мощная промышленность. При царях и капиталистах такая промышленность, как в высокоразвитых странах, не возникла. И что было делать пролетариату, большевикам и их новому вождю Сталину, им нужно было удовлетворится таким положением, принять такие результаты гигантских жертв, войн и страданий, чтобы новые помещики — кулаки и казаки всем владели, диктуя свои правила правительству и городам, нужно было оставить мечты отбиться от международной коалиции? Некоторые большевицкий вожди — Бухарин, Рыков хотели оставить всё как есть...
Индустриализация и обороноспособность страны зависели от стабильного снабжения населения и армии продовольствием, что требовало в условиях нестабильного климата государственной монополии на хлебном рынке, ликвидации собственников-кулаков — жадных и безжалостных эксплуататоров своих односельчан — батраков и бедноты, требовало максимально полной коллективизации сельского хозяйства там, где это было возможно. Механизмы реализации выработала комиссия Политбюро ЦК и Наркомат земледелия наркома Яковлева — в районах сплошной коллективизации Сельские сходы и местные съезды Советов выносить постановления по изъятия у кулаков и их пособников имущества для передачи в неделимый фонд колхозов. Сходы и местные Советы принимали решения о выселении тех кулаков и подкулачников, которые оказывали активное сопротивление. В состав колхозов без избирательного права включались раскулаченные крестьяне, которые были согласны подчиниться и добровольно исполнять обязанности членов колхоза вместо высылки. На селе коммунистов к 1929 году было всего 340 тысяч на 25 миллионов крестьянских дворов. К ому же они были в основном сторонники Троцкого и не пользовались доверием московского партийного руководства, так что коллективизацию проводили в основном руки и голоса беспартийных. Им на помощь были направлены 11 тысяч партработников, а затем было командирован ещё 27 тысяч партийцев, названных 25-тысячниками. В течении 1930 года в сельскую местность на разные сроки командировались городские коммунисты и сознательные беспартийные рабочие. Кулаки ответили войной и репрессиями. Будучи испокон веков самыми жадными и безжалостными людьми не селе, они не хотели расстаться со своими богатствами, собранными на чужом горе и слезах. В вооруженных восстаниях кулаков участвовали десятки тысяч человек. В Сибирском крае с января по март 1930 года было 65 массовых крестьянских вооружённых выступлений. В Средне-Волжском крае в течение года произошло 718 групповых и массовых выступлений крестьян с огнестрельным оружием, в Центрально-Чернозёмной области — 1170, на Дону, Кубани и Северном Кавказе 2305 вооруженных выступлений и нападений. Не для того жадные и безжалостные кулаки и казаки свергли царскую власть, изгнали помещиков, воевали в Гражданскую войну за обе стороны, чтоб отдавать награбленное и присвоенное. дело приняло неожиданно драматический оборот. В этой новой гражданской войне на Украине, например, только тонкий слой деревенского актива был за коммунистов, а запуганные кулаками батраки и бедняки стояли в лучшем случае в стороне, и даже в первых рядах событий. Кроме убийств активистов и коммунистов, жадные и безжалостные собственники мстили беднякам как только могли — не желая отдавать скот по решению схода в общее хозяйство, массово забивали его, портили инвентарь и механизмы, сжигали корма, зерно, постройки, действовали как вражеская армия на чужой территории. За январь и февраль 1930 года кулаки и подкулачники демонстративно забили 14 миллионов голов крупного рогатого скота, 30 миллионов свиней и овец, 5 миллионов лошадей, и на этом не остановились. Это было массовое истребление животных — большевики и горожане должны были умереть с голоду. Бандиты-кулаки хотели устроить голод в СССР, и своего добились. Жестокость с обеих сторон была привычная для Гражданской войны, на руках у сельского населения оставалось сотни тысяч единиц боевого оружия. Только в одной Чечне при разоружении было изъято 25 тысяч стволов и миллион патронов. В войне с кулаками принимали участие специальные отряды партработников, части ОГПУ НКВД, Красная Армия. Ответные репрессии власти коснулись за десять довоенных лет каждого двадцатого крестьянина в северных областях и каждого пятого в южных областях СССР. Вот почему так сильно отличались по стойкости и боеспособности различные части Красной Армии перед войсками Германа Гота, поэтому добровольцы из народного ополчения проявляли стойкость, порой недоступную резервистам и кадровым военным...
Среди, грудами лежащих тел ополченцев в крашенной синькой, изношенной и латанной форме, часто в гражданской обуви, солдаты Вермахта с удивлением и презрением находили большое количество рисунков, стихов, книг, нот, находили скрипки, математические записи и конструкторские наброски, медицинские инструменты, даже микроскопы! Это так не походило на обычный состав вещей у солдат: патроны, табак, письма, портянки, мыло, консервы, носки!
К осени 1941 года из Москвы было отправлено на фронт 12 дивизий народного ополчения — почти 160 тысяч высококвалифицированных рабочих, представителей интеллигенции, работников науки и культуры. Студенты и преподаватели Московского университета и многих институтов, писатели, драматурги, поэты, переводчики, литературные критики, артисты театров, студенты и преподаватели Московский консерватории, дипломаты, художники, скульпторы, архитекторы, математики, механики, историки, физики, географы, химики, геологи, профессора, доктора и кандидаты наук, аспиранты — та элита, которую обычно народы защищают до последнего, как источник своего технологического и культурного могущества, была обречена на уничтожение самими народом. Это было ещё более ужасно, потому что сам народ наполовину состоял из людей, имевших по три — четыре класса образования. Пополненные добровольцами из Подмосковных городов и призывниками строительных армий, дивизии ополчения осенью были переименованы в обычные стрелковые. Дивизии ополченцев были вооружены кое-как, винтовками разных систем и времён, часто одна винтовка на двоих, с 15 — 25 патронами на винтовку, один пулемёт на батальон, трёхдюймовые пушки образца 1902 года. 7 — 8 тысяч в дивизии вместо штатных 14,5 тысячи. Большая часть мужчин в ополчении были в возрасте 40 — 50 лет и старше, без нормального обмундирования, без служб тыла, почти без артиллерии. Главное — без навыка воевать. Даже у кадровых военных в первые дни войны были сложности с преодолением табу на убийство человека. Требовалось пройти через психологическую фазу ожесточения. Для интеллигенции это табу было вообще трудно преодолеть в связи с гуманистическим складом мышления, инфантилизмом. Оставшиеся в армии командиры глубоко пустившей корни организации Тухачевского, Якира и Уборевича сделали всё, как Тухачевский и описал на судебном процессе четыре года назад: обеспечить поражение РККА и открыть дорогу на Москву предусматривалось путём подспудного создания заранее ослабленных и небоеспособных частей на направлении главного удара немцев.
Германская разведка хорошо знала номера этих дивизий, потому что это были дивизии вдесятеро слабее обычных стрелковых дивизий РККА — самое слабое звено обороны. Именно по их оборонительным порядкам обычно наносились рассекающие удары. Так 2-я московская дивизия народного ополчения получила участок обороны 18 километров. Даже для кадровой 10-и тысячной дивизии по Полевому уставу-39 РККА должен был составлять не более 12 километров, а на главном направлении, которым являлась Вязьма, она должна была составлять всего 6 километров. Что хотел этим сказать, назначая неподготовленному 8-и тысячному соединению из штатских людей, такой большой участок обороны командующий 32-й армии, генерал-лейтенант Клыков, бывший штабс-капитан императорской армии, перед войной начальник над всеми московскими военными учебными заведениями, непонятно. Эту 32-ю армию из 5 дивизий народного ополчения уже в боях возглавил генерал-майор Вишневецкий, бывший штаб-ротмистр, кадровый офицер-кавалерист императорской армии, в последующем преподаватель военной Академии РККА.
Почти вся 32-я армия ополченцев, численностью 50 тысяч человек была окружена, уничтожена или взята в плен в течении трёх суток к 13 октября 1941 года войсками 3-й и 4-й танковыми группами Вермахта в самом начале своей операции "Тайфун” по захвату Москвы. Командарм Вишневецкий с обмороженными ногами попал в плен. Из двенадцати дивизий московского ополчения у Вязьмы девять были полностью уничтожены в октябре и прекратили своё существование; 1-я, 2-я, 5-я, 6-я, 7-я, 13-я, 29-я, 139-я и 140-я. Люди убиты, оружие и снаряжение захвачено врагом. Другие дивизии в ходе Вяземского побоища потеряли по 60 — 80 процентов своих людей. 8 тысяч неопытных ополченцев 2-й Краснопресненской дивизии были перебиты за одни сутки. У них не было ни флангов, ни тыла, ни грамотно подготовленных позиций. Это никак нельзя было назвать войной в привычном понимании этого слова. Командный состав из числа преподавателей Академии, приверженцев вредительских идей врага народа Тухачевского по использованию дивизий уменьшенного состава без тяжёлого вооружения, не смог или не захотел спасать добровольцев-москвичей.
3-й танковой группой Вермахта, где сражались его старые товарищи по наступлению от Сувалок на Минск, и далее к Смоленску, Вязьме, генерал-полковник Герман Гот тогда уже не командовал. Но он планировал наступление 3-й танковой группы с учётом данных о свойствах войск противника. В начале октября 3-я танковая группа нанесла удар севернее Вязьмы по 30-й советской армии Хоменко, прикрывающую слишком большую для себя полосу обороны в 50 километров. Хоменко имел на всю армию только четыре противотанковые пушки, а танков не имел вовсе. Шансов отразить удар у него не было никаких, но он упрямо докладывал о готовности к бою. Маршал Будённый, потерявший ранее в окружении под Киевом почти миллионную группировку, и генерал-лейтенант Конев, знакомый Гота по Витебску, потерявший там в окружении свою 19-ю армию, на основании подобных рапортов упрямо отказывались учитывать горький опыт окружений с помощью подвижных немецких танковых и механизированных войск. Они сосредоточили основные силы вдоль шоссе Смоленск — Москва, рассчитывая на непроходимость болотистой местности на флангах, не оставив в глубине обороны подвижных резервов, подарив врагу блестящую возможность оставить Москву без войск одним ударом. Странным, непостижимым образом они считали возможным, будучи связанным с фронта боем, успеть отойти к Можайской линии обороны быстрее, чем их вдруг обойдут с флангов танковые группы. Простой расчёт показывал, что, даже если отход конных упряжек с артиллерией, без которой пехота слаба, начнётся одновременно с началом обходного движения танков, они всё равно окажутся в окружении без снарядов, еды и фуража. Что касается пехоты, то никогда окружаемая пехота пешим порядком не сможет отступать быстрее, чем её окружит моторизованная пехота, как никогда не может в шахматах пешка идти по клеткам быстрее, чем конь или слон. Только контратаки из глубины танковыми и механизированными резервами с артиллерией и сапёрными частями под прикрытием авиации, способны останавливать смыкающиеся танковые клещи. Не выполнив должным образом такие свои довоенные наработки у границы, РККА решило у Москвы вовсе от них отказаться. И это было ещё более странным потому, что основные военачальники большевиков были офицерами в царской армии в Великую войну, специально учились воевать; маршалы Будённый был унтер-офицером, начальник генерального штаба Шапошников был в царской армии подполковником, Жуков унтер-офицером, Конев младший унтер-офицер. Они всю жизнь воевали и были в строю...
После принятия на вооружение гаубичной артиллерии навесного огня, начиная с окружения французской армии под Седаном и Мецем во время франко-прусской войны 1870 года, операции на окружение являлись основным видом наступательных действий немецкой армии. Русские военачальники не могли не помнить окружение и уничтожение спустя месяц после начала Великой войны кайзеровским рейхсвером 2-й армии из тридцати дивизий царского генерала Самсонова в 1914 году в Восточной Пруссии. Сто тысяч пленных, тридцать тысяч убитых, Самсонов застрелился от позора... В этой операции 1914 года 29-и летний обер-лейтенант Герман Гот служил в штабе германской 8-й армии и участвовал в подготовке и руководстве этим блистательным сражением. За умение, проведенное при этом, он получил свою первую награду — Железным крестом 2-й степени. Операция против русской императорской 10-й армии Сиверса, тоже в восточной Пруссии в 1915 году имела вид окружения, захват у Российской империи Польского княжества и Галиции в 1916 году после прорыва в тыл русскому Юго-западному фронту, тоже. И это делали немцы и австрийцы, ещё не имея танков, мотопехоты и бомбардировочной авиации! На глазах высших военачальников РККА подобным образом на этот раз уже гитлеровский Вермахт окружал в 1939 году армии поляков, в 1940 году армии французов и англичан, в 1941 году югославов и греков. В конце концов, окружения Красной армии под Белостоком, Минском, Витебском, Киевом происходили уже с их войсками прямо перед их глазами. Почему русские патологически не желают учиться ни на чужих, ни на своих ошибках? Почему они так поступают?
Находясь уже на Украине, Герман Гот с вниманием следил за успехами своих бывших подчинённых и товарищей по 3-й танковой группе под Вязьмой. Профессиональному становлению многих командиров моторизованных и танковых дивизий этой группы он отдал массу сил и внимания.
Прозвище "Папа Гот” было дано ему именно офицерами-танкистами, а потом уже широко разошлось по войскам, перекочевало в 7-ю полевую, а потом в 4-ю танковую армию. Неустанная забота о быте, гигиене, питании, расквартировании, лечении, либеральное отношение к отпускам, награждениям, спиртному, даже передвижные публичные дома с варьете, сожительства с белорусками и литовками офицеров, солдатские магазины и мастерские, сверхнормативные посылки солдат на родину, была предметом зависти других армий.
При участии его товарищей, по его планам и задумкам о скрытном наведении гатей через болота на флангах советской обороны, вместе с 32-й армией ополченцев, под Вязьмой были окружены и уничтожены другие войска генерала армии Жукова: 19-я, 20-я, 24-я, 32-я армии.
Ещё трём советским армиям Жукова: 22-й, 29-й и 31-й через несколько дней удалось вырваться из котла. 110 тысяч пленных ополченцев из Москвы содержались в октябре и ноябре под открытым небом в дулаге N 184 в Вязьме. Это был лагерь смерти. Пересылать или использовать московских фанатиков не хотел ни OKW c OKH, ни Абвер, ни русские освободительные силы. Их просто уничтожали, даже не регистрируя как военнослужащих. На территории лагеря отрыли 40 рвов размером 4 на 100 метров. Туда рядами складывали живых, обессилевших вперемешку вместе с умершими, слоями пересыпая землёй и укатывая тракторами. Мороз в ноябре убил за неделю 50 тысяч человек москвичей и стал самым дешёвым средством истребления в руках Вермахта. Зная странности русского мышления, Герман Гот мог предположить, что эти безымянные могильники неизвестных ополченцев в Вязьме, как свидетельства страшного национального и классового позора будут забыты, и прямо над ними будут построены жилые дома и даже, какой-нибудь мясокомбинат и автомастерские, словно это и не массовые человеческие захоронения, а скотомогильники или мусор.
В течении недели между Вязьмой, Ржевом и Москвой не осталось советских войск, только части НКВД и истребительные батальоны. Наверное, по мнению командования Вермахта, следующую линию обороны Москва должны были защищать женщины и милиция. Отмеченный германским командованием хаос в Москве 16 октября 1941 года, когда столица на несколько дней стала неуправляемой, напуганная прорывом Вермахта от Вязьмы к Истре и Волоколамску. Стрельба на улицах, разграбление и поджоги магазинов, и складов продовольствия, бегство чиновников, была привычной иллюстрацией того, что происходило обычно в городах при приближении Вермахта. Тогда эта паника была истолкована всеми, как подтверждение исчерпания возможности обороны столицы. Мир затаил дыхание...
Каково же было удивление немецкие войск, расслабленных такими дармовыми успехами, уже распределяющими для себя квартиры, запланировавших парад на Красной Площади и, даже приготовивших гранитные монолиты для создания пятнадцатиметрового памятника немецкому солдату в Кремле, когда на них неожиданно в начале декабря напали массы отлично оснащённых и экипированных для действий в зимних условиях, русские войска. Три армии из Сибири и Дальнего Востока с тысячей танков и множеством самолётов оказались вдруг под Москвой. Германская разведка упустила это перемещение и сосредоточение русских войск в октябре — ноябре, иначе Вермахт не стал бы производить попытки охвата Москвы с севера и с юга, распыляя силы. По этим растопыренным пальцами и пришёлся яростный удар кадровых свежих армий. Если бы германская разведка сопоставила начало нефтяного эмбарго, объявленного США императорской Японии с размышлениями командования Японии относительно нападения на СССР, оно бы увидело нереальность в таких условиях ведения Японией наземной полноценной войны с СССР, и явную направленность США на вступление с Японией в войну. Советское же руководство сразу оценила эмбарго на поставку нефти в Японию, как повод к войне. Соотношение военных сил Японии и США было где-то на уровне 1:10, и американским империалистам было просто невозможно не поживиться призом. В такой обстановке Японии было не до СССР. Без дальнейших колебаний, с сентября началась переброска отборных войск Красной Армии с границы на востоке
7 декабря 1941 года, в 3 часа утра японская авиация атаковала американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор. США вступили в войну с Японией с заведомо понятным концом, имея шестидесятикратное экономическое превосходство. К начал войны японские компании были должны финансовым структурам США, прежде всего структурам Моргана и Рокфеллера сумму, эквивалентную 1500 тонн золота... По результатам войны разорённая Япония должна была стать колонией... После Пёрл-Харбора большевикам стало возможным снимать с границы и другие войска, полностью использовать мобилизационный потенциал Дальнего Востока.
А до этого только Ленинград отправил на фронт 10 дивизий и 14 пулемётно-артиллерийских батальонов народного ополчения. Три дивизии по 8 — 9 тысяч человек погибли на фронте и в плену, не получив войсковых номеров. Именно там погибли самые идейные ленинградские коммунисты и комсомольцы, а вовсе не приспособленцы, вступающие в партию для карьерного продвижения, получившие в тылу свободу совести. Канули в небытие участники гражданской войны, видевшие от края какой пропасти, ушла Россия в 1917 году. Тело коммунистического строя неосмотрительно потеряло свою самую крепкую арматуру, становой хребет, к радости затаившихся бывших собственников всех видов и мастей, и тех, что встал на сторону немцев с оружием в руках.
Также войскам Германа Гота около Ростова-на-Дону в прошлом году были встречены части 116-й кавалерийской дивизия народного ополчения и ополченческий стрелковый полк. Проигнорировав страшное Вяземское побоище среди своих умнейших людей, большевики не остановились и теперь. По сведениям агентурной разведки, в Сталинграде войска Вермахт и СС ждал корпус народного ополчения в составе кавалерийской и стрелковой дивизий, и даже танковой бригады на танках Сталинградского завода с экипажами из рабочих. Они считали свою борьбу частью борьбы бедных против богатых. Они хотели построить справедливый и щедрый мир, где не будет бедных и богатых, а только состоятельные. Перед расстрелами они пели "Интернационал”, не понимая, почему в них стреляют австрийские и немецкие рабочие и крестьяне, которых немецкий империализм пригнал на войну.
Фельдмаршал фон Манштейн рассказывал о 15 тысячах ополченцев-фанатиках Севастополя, погребённых артиллерией в обломках домов, когда они пытались защищать до последнего. Всё народное ополчение Брянска, Смоленска, Курска, Воронежа, вставшие на пути войск Германа Гота было уничтожено или попало в плен. Такая жертвенность, достойная древних римлян и германцев после аморфного отношения населения к войне во Франции, Польше и Греции была необычной. С другой стороны, что было делать большевикам, когда кадровая Армия оказалась разбита на границе или сдалась в плен, бросив миллионы новейших винтовок, автоматов, пулемётов, десятки тысячи танков и артиллерийских орудий, десятки миллионов единиц боеприпасов? На кого они могли большевики опереться в такой отчаянный момент, когда сдавались и переходили к врагу вместе с сотнями тысяч красноармейцев командующие армий, корпусов, дивизий, полков? Было бы лучше, если бы ополчение приняло бой на улицах Москвы под обстрелом сотен германских орудий тяжёлой артиллерии? Был ли выгоден размен одной дивизии ополченцев на один день задержки операции "Тайфун”?
Размышляя таким образом, Герман Гот вслушивался в то, что докладывают Фангор начальники отделов. Во многих случаях он отметил необходимость собственного вмешательства. Связисты и сапёры почти закончили развертывание антенн и палаток, и можно было вот-вот приступить к нормальной штабной работе. Он не любил штабные автобусы. Там было слишком тесно, душно и жарко. Плохо пахло, и было очень пыльно, не взирая ни на какие уборки, так, что даже карандаши и ручки отказывались писать на пыльной бумаге. В палатках было с этим лучше, кроме того там можно было мыться, ходить в туалет, спать на кровати с постельным бельём и переодеваться в сухие майки и рубашки.
Надо сказать, что и Германия в 1941 году почти повторила горькую ошибку большевиков, послав в армию высококвалифицированных рабочих. Промышленники, правда, быстро забили тревогу. OKW тоже осознало, хоть и с запаздыванием, свою ошибку. Однако и часть элиты рабочего класса Германии успела лечь костьми на восточных просторах под Москвой, Ленинградом и у Дона. В отличие от России, заказы для военной промышленности Рейх мог разместить во Франции или Голландии. Рейх имел возможность, справедливо рассчитывая на скорую победу, имитировать неограниченное количество рейхсмарок для этих закупок, а также принудительно вывозить для работы в Германию рабочих с востока. Советский Союз не имел такой возможности. Он мог только поставить к станкам женщин и детей, максимально удешевить производство вооружения, амуниции и боеприпасов, широко привлекать женщин-добровольцев Красную Армию. За весьма дозированные и организационно сложные поставки вооружения и военных материалов он рассчитывался с союзниками золотом.
Ценность интеллигенции, высококвалифицированных рабочих и служащих для выживаемости и сопротивления народа, необходимость уничтожения этих категорий населения в первую очередь, создание препятствий в будущем для восстановления их численности, генералы и офицеры Вермахт и СС понимали отлично. В любом оккупированном городе новый порядок начинался с арестов представителей интеллигенции вместе с евреями, закрытия школ и вузов. Часто две эти категории почти совпадали. Слияние русских и евреем в одну социалистическую химеру было налицо. Сочетание русских и еврейских деловых и физических качеств породило Красного Голиафа, уничтожить которого была святая миссия немцев. Война Германии, объявленная еврейскими организациями по всему миру в 1933 году в виде байкота немецких товаров и финансовых рынков, и во всех других доступных методах и формах, была явной угрозой. Еврейские функционеры из Нью-Йорка и Лондона, находясь под защитой армий этих стран и своих еврейских боевиков из террористических организаций "Иргуна”, "Эцель”, "Лехи”, безответственно объявив войну Германии, поставили евреев, проживающих в Германии и Восточной Европе в положение военнопленных, обречённых на преследования и гибель. Это ещё больше усилило ненависть немцев к своим евреям и к остальным 14 миллионам евреев, рассеянным по миру, и давало оправдание в их глазах к принятию окончательному решению еврейского вопроса в любом виде.
Несмотря на убийство до четверти советских пленных сразу на поле боя, на санитарных пунктах, при первичной сортировке, при конвоировании, в лагерях пришлось содержать около двух миллионов человек. Расстрелы сдающихся на поле боя первыми начали практиковать солдаты СС в Польскую кампанию в 1939 году, а потом при захвате Голландии, Бельгии и северной Франции в 1940 году. В Польше особое значение получило уничтожение офицерства из числа потомственных шляхтичей, имевших гипертрофированный комплекс славянской чести. Способности польской шляхты к многовековому упорному сопротивлению и немцам и русским была хорошо известна. Поэтому польских офицеров зондеркоманды СС локализовали и истребляли так же, как в СССР комиссаров. На востоке в практику уничтожения сдающихся на поле боя включился и Вермахт. В отношении к восточным пленным в чистом виде осуществлялась идея Гитлера и одна из целей войны — нанесение максимального ущерба живой силе России. Зная это, можно было весьма просто объяснить стратегические замыслы, когда вместо напряжённой борьбы за политические центры Ленинград и Москву, силы Вермахта и СС отвлекались на локальные операции, цель которых был захват пленных и уничтожение войск в котлах.
Для Германа Гота было очевидным, что войска противника, оставив во время бегства пушки и миномёты, грузовики и танки, пулемёты и боеприпасы, если и не разбегались по домам то, выходя к своим, являли собой жалкое воинство. Их нужно было лечить, снова одеть, обуть, вооружить, переформировать, и только потом они было готовы идти в бой. Германской тактике прорыва фронта, когда на узком участке с помощью авиации и артиллерии не оставался в живых никто, и через этот участок в тыл, к штабам, складам, мостам устремились танковые группировки с пехотой и артиллерией, было всё равно, кто был перед ними — опытные солдаты или новобранцы. Таким образом, масса времени на вылавливание окружённых красноармейцев стоила, в конечном итоге драгоценных месяцев, когда Блицкриг превратился в Нормалькриг со всеми вытекающими из этого последствиями войны на истощение ресурсов...
С неудовольствием глядя сейчас на колонну пленных, и считая, что их нужно бы направить скорее к месту только что состоявшегося расстрела евреев, и тоже уничтожить, генерал-полковник Герман Гот, вспоминал лагерь русских пленных под Белостоком, который он посетил в июне 1941 года, когда его танковая группа уже штурмовала Великие Луки, повернув на север со Смоленского направления.
Огромное поле под палящим летним солнцем, среди лесистых холмов было обнесено забором из колючей проволоки на плохо очищенных от коры сосновых брёвнах... Кое-где были готовы вышки для часовых, строились невдалеке из досок и брёвен силами пленных несколько бараков для администрации и охраны. Периметр лагеря охранялся с помощью пеших постов через каждые 50 метров. Немецкие солдаты, "хиви”, полицаи из местных белорусов, "капо” из числа пленных, расхаживали вдоль колючей проволоки, сидели, лежали под навесами, ели, курили, пили у своих палаток, отгоняли местных женщин, раскрывающих своих военных и невоенных родственников. Поле, где раскинулся лагерь, площадью в квадратный километр было полностью лишено строений, деревьев и кустарников. Десять тысяч человек стояли возле проволочного забора, сидели, лежали, бесцельно бродили. Многие держали над собой шинели и тряпки, чтобы укрыть спящих от солнца, пока те спят. Потом они менялись местами со спящими. Другие потихоньку рыли землянки и норы, осознав, что из отсюда никуда переводить не будут. Чёрные от загара и пороховых ожогов лица и руки, выцветшее обмундирование без знаков различия, блёклая гражданская одежда... Большинство из них думало, что плен — это лучшее средство на войне остаться в живых. Парадоксальным образом, те упрямцы, кто прорвался на восток к большевикам, имели больше шансов остаться в живых, чем эти расчётливые.
Они были совсем не похожи на тех русских пленный, 100 тысяч которых сдались 8-й армии кайзеровского рейхсвера в Восточной Пруссии в 1914 году. Будучи офицером штаба 8-й армии, Герман Гот тогда занимался их размещением и учётом. Огромного роста бородатые, голубоглазые и светловолосые солдаты из Иркутска, Красноярска, Перми, Омска, с Енисея поразили его. Тогда ещё он понял, что живая сила России должна быть уничтожена во что бы то ни стало, иначе европейцам не миновать беды. Всю Великую войну, Гражданскую войну. В этом белостокском лагере в 1941 году русские были уже всё больше мелкие и чернявые. Страх Гота немного утих — вечный противник германии начал выдыхаться.
Обер-лейтенант того лагеря, польщённый вниманием высокопоставленного генерала, знавшего лично фюрера, докладывал о состоянии дел, сетуя на трудности с исполнением положений об организации лагеря. Военнопленные здесь были разделён на роты, каждой была отведена своя часть территории. Организованы были отделы лагеря: руководство, отдел использование военнопленных на работах, хозяйственный и санчасть. Больше всего хлопот доставлял коменданту отдел контрразведка Абвера, который занимался вербовкой агентуры среди военнопленных, выявлять советских разведчиков и тех, кто скрывал своё истинное командное положение в РККА, евреев, всех, кто готовил побег. Сотрудники Абвера выявляли подозрительных и передавали их тайной полевой полиции ACT и службе безопасности СД. Абвер собирал среди пленных сведения о Красной Армии и промышленности, осуществлял отбор лиц, желающих служить в немецкой армии или оказывать другое содействии, производил сбор советского обмундирования, орденов и документов для собственного использования Абвер. Работа этого отдела входила в систему Абверштелле осуществляющую контрразведывательную работу при каждом военном округе. Сюда, как и во все лагери приезжали представители ACT, диверсионных команд и групп Абвера, предприятия "Цеппелин” для вербовки агентуры. Счастливчиков отбирали и обучали в спецшколах и забрасывали в тыл большевиков. Вербовщики из числа бывших белогвардейцев и ранее перешедших на службу Вермахта советских офицеров тоже отбирали всех, кто готов был служить Германии.
Такой национализм с точки зрения Гота заслуживал всяческой похвалы. Так же, как он сам всячески поощрял использование своими войсками трофейного советского оружия, особенно отличных самозарядных винтовок СВТ-40, 37-миллиметровых зенитных автоматов, артиллерийских гаубиц калибра 76 и 122 миллиметров и, пробивающих любые танки насквозь 57-миллиметровых противотанковых пушек ЗиС-2, грузовиком и артиллерийских тягачей. Он поощрял и использование пленных солдат при определённом отборе. Так же, как и в случае с трофейным оружием, использование трофейных солдат было поставлено на поток. Никогда Вермахт не смог бы так быстро восстановить боеспособность после катастрофического отступления от Москвы зимой без этой практики. Без рационального использования трофеев, продовольствия, солдат и рабочей силы врага, продолжение войны было бы невозможно.
Комиссары, евреи, цыгане и похожие на них, а также раненые, были расстелены ещё до попадания в лагерь, украинцы и прибалты отпущены. Теперь под открытым небом будут умирать русские и белорусы. Начальник лагеря, обер-лейтенант Вермахта в щёгольских, отполированных до блеска сапогах и нагрудным знаком за Бельгию, рассказывал, что еда из шелухи семечек после отжима масла, вызывает закупорку кишечника и мучительную смерть, но она даётся пленным, как очистки и отбросы от еды, потребляемой охраной. Работники из числа пленных варят трупы лошадей, возимых рабочими командами с дорог, где отступали части Красной Армии, из сёл привозят пшеничный отбой, испорченный плесенью картофель, гнилое и горелое зерно, вершки корнеплодов, отходы кожевенного производства. Отсутствие должного количества дров и питьевой воды, приводит к невозможности даже такие продукты готовить. Эти отходы раздают пленным как есть. Они едят как животные, свиньи и собаки, дерутся при раздаче, калеча, даже убивая друг друга. Частые случаи перелезания через проволочный забор кончается выстрелами в упор. Трупы лежат долго, как предупреждающие знаки. Запах испражнений, облако мух висел над массой молчаливых людей. Они ходят под себя, стараются лишний раз не шевелиться. Среди них, похоже, лежат и мертвецы. У места, где устроены ворота, и куда вывозят чаны с едой, они сидят очень плотно, плечо к плечу, чтобы быть ближе к повозке, когда она въедет. Дальним к еде никак было не успеть, и делиться с ними никто не будет, потому что порций и паек нет, и никто за этим не следит. Поле обречённых на смерть приходит в движение только когда открываются ворота, и повозка с чанами въезжает внутрь. Прямо на землю их чана вываливает вонючую массу и уезжает, раздавая вокруг удары хлыстом. Голодающие кидаются на это месиво. Каждый раз происходит ужасная давка и драка. Ещё оживление возникает, когда охрана стреляет в толпу при смене караула, разряжая перед уходом оружие в людей. Каждое утро ворота открываю для того, чтобы команда пленных, за хлеб или воду, собирает умерших за ночь.
Каждое утро несколько десятков тел выносят и бросают в ров у дороги. Тела присыпают немного землёй, и на следующий день бросают новые трупы, пока очередной ров не заполнится до верха. Тут же расстреливали группы и поодиночке последних, оставшихся в живых после массовых акций первых недель оккупации евреев и коммунистов. Их вылавливали по дальним хуторам, схронам и малинам с помощью местного населения, гестапо и полевой жандармерии. Начальник лагеря, обер-лейтенант из Кёльна, говорил со вздохом, о том, что ему хотелось бы поскорее отправиться в свой полк, а то скоро кончится война, и он не успеет отличиться, для получения наград и повышения по службе. Он ещё говорил о том, что Гот и так знал, что на войне стреляют реже, чем занимаются хозяйственными и житейским вопросами. Воспринимающие войну как бой, не понимают, что в жизни офицера на войне, бой занимает одну тысячную часть его работы. Обер-лейтенант не понимает, почему Вермахт должен делать работу Абвера, СС, гестапо и местных предателей, в то время, как они добывают себе славу, богатые трофеи на поле боя. Герман Гот пообещал тогда позвонить Гудериану, и философски заметил, что после окончания войны с большевиками, для немецкого офицера всё равно найдётся вскоре новая война, так уж устроен мир.
Он даже однажды видел сон, когда такой лагерь, имеющий площадь десять километров был битком заполнен всеми солдатами и офицерами Красной Армии, противостоящих группе армий "Юг”. Он как будто бы летел над ним на "Хорьхе”, фотографировал на память и делал заметки для будущей книги полок названием "Великая победе Рейха у Волги”.
Вот и сейчас в этой жаркой степи среди пленных многие хромали, многие имели на теле серо-бурые бинты, некоторых явно вели под руки. Редко кто и них смотрит вперёд, или по сторонам. Неожиданно один из них упал, роняя из рук шинель. Конвоир быстро направил к этому месту свою лошадь. И пока та перебирала ногами вокруг упавшего, солдат снял с плеча винтовку, и, свесив ствол, немного наклонившись в седле, выстрелил в упор. Через мгновение после вспышки донёсся сухой щелчок выстрела.
— Это что за представление, Фангор? Это кто решил в обстановке, когда моя армия ведёт преследование, чтобы попытаться с ходу достичь Сталинград и ворваться в него, пока он не занят войсками русских, тратить время и ресурсы на упражнения с недочеловеками? Наверное, это опять 14-я танковая дивизия Хайма проявляет излишний гуманизм. Хайм только принял дивизию, а уже идёт против правил. Ох, уж, мне эти бывшие штабные генералы, да ещё из бывших артиллерийских начальников, играют в аристократов крови! Где этот Хайм? Он должен быть тут. Я его вызвал для обсуждения вопросов пополнения дивизии за счёт механиков и танкистов их числа "хиви”, и хотел дружески с ним поужинать.
— Генерал Хайм отбыл из штаба своей дивизии на другом берегу Сала, и должен быть вот-вот здесь, — ответил Фангор.
— Спит он, наверное, в тени опять в своей машине, как он не может понять, что большевики зверски убивают германских солдат. Зимняя битва у Москвы показала, что борьба будет долгой, и уничтожение не арийцев нельзя откладывать — оно должно происходить сейчас и немедленно. У нас нет комиссаров и работу по воспитанию солдат в части обращения с врагом, могут вести только генералы и офицеры. Это мы должны объяснять солдатам, что война, это часть борьбы германцев против славянства, защита европейской культуры от московско-азиатского наводнения, защита от еврейского большевизма. Борьба имеет целью полное разрушение России, она должна вестись с неслыханной ранее жестокостью. Восточный поход может закончиться только иначе, чем, например, война с французами — только уничтожением. Примирение невозможно. Требуется уничтожение в буквальном смысле. Я полностью согласен с фон Манштейном, который неоднократно предостерегал своих офицеров от ложного сострадания к русским военнопленным и русскому населению. Если, конечно, они не состоят на службе германскому Вермахту. Только безжалостные и энергичные действия. Почему эти пленные до сих пор не расстреляны? Почему они продолжают есть германский хлеб? Чтобы разбежаться по степи как тараканы и дальше оказывать сопротивление? Бандитничать и стрелять в спины? Ужас, мой дорогой, Фридрих! Просто ужас! Что за бесхарактерность! — воскликнул Гот, указывая перчатками в сторону колонны военнопленных, а потом в сторону горящего за горизонтом Котельниково.
Обычно не оставляя своего флегматичного тона, лицо его при последних словах сделалось злым и морщинистым как у старого бульдога, а голос раздражённым.
— Мне тоже не нравится поведение Хайма, — ответил генерал-лейтенант, — у него там собралась вольница ландскнехтов в 36-ом танковом полку и 64-й мотоциклетный батальон, и вообще, у меня такое ощущение, что мы движемся в какую-то пропасть — эта бесконечная степь действует на нервы...
Командующий обвёл выцветшими голубыми глазами стоящих вокруг офицеров и, остановив взгляд на обер-лейтенанте, который недавно обсуждал донжуанские похождениях в Ростове-на-Дону, добавил:
— Зигмунд, быстро передайте командиру конвоя, кто он там есть, мой приказ немедленно всех пленных уничтожить у балки, но сначала потребуйте, чтобы связисты из 14-ой танковой дивизии нашли наконец мне своего командира!
— Слушаюсь! — воскликнул обер-лейтенант, не к месту вскидывая руку в нацистском приветствии.
Прижав к бедру пухлый портфель, он резко развернулся на каблуках и проворно побежал к стоящему отдельно остальных штабных машин, "Horch-901” с брезентовым верхом. Машина была окрашена по раннему образцу цвета для Африканского корпуса, в жёлто-коричневый цвет Grun Braun. На приоткрытой дверце грузовика машины был отчётливо виден жёлтый знак 14-й дивизии — руна движения, в виде одного полного, и одного неполного квадрата, расположенных один над другим. Водитель там что-то делал с мотором, приподняв боковой щиток. В тени бронетранспортёра связи с большой поручневой антенной, тоже окрашенного в жёлто-коричневый цвет, сидели, прислонившись спиной к колесу, и дремали, двое младших офицеров-танкистов.
Герман Гот, чувствуя удовлетворённость после завтрака и от того, что ему пока ещё не пришлось портить себе нервы в переговорах в командующим группой армий "Б” Вейхсом, вышел из-под навеса над столом, и пошёл в окружении генералов и офицеров в сторону штабных палаток. Он шёл, по-хозяйски озираясь вокруг, ударяя перчатками по ладони. Генерал-лейтенант и ефрейтор-денщик следователи за ним неотступно. Так они молча прогулялись мимо приветствующих его офицеров. Потом мимо сапёров, занимающихся рытьём укрытий-щелей рядом со штабными палатками, на случай авианалёта. Здесь он потребовал себе бинокль, и, приложив его к глазам, долго рассматривал впереди колеблющиеся в знойном мареве исковерканные металлические пролёты железнодорожного моста через реку Сал. Там же стоял на путях наполовину упавший в воду бронепоезд большевиков. Два таких бронепоезда, прикрывающие отход 51-й армии большевиков, были наспех сделаны в Москве из сырой не броневой стали и вооружены устаревшими орудиями. Они являли собой лишь передвижные платформы для артиллерии поддержки войск, но никак не ударная бронетехники, использование их в открытом бою у Куберле, а потом, привели к их расстрелу быстрыми Pz.III из 36-го полка. Новые 50-мм орудия легко пробивали котлы паровозов и бронебашни, а 20-мм пушки KwK 38 и пулемёты MG-34 ещё более быстрых Pz.II не давали возможность экипажам бронепоездов выбраться, и спастись в степи. Это походило на легендарное состязание героев с огнедышащим драконом из древнегерманских мифов. Естественно, фотографироваться на такими поверженными чудовищами для танкистов было удовольствием. Это было почище, чем многобашенные советские танки-монстры Т-35, встреченные в прошлом году у границы.
— Положение с боеприпасами приемлемое, — услышал командующий голос Фангора, который, оказывается, всё это время докладывал о количестве боеприпасов для танков и артиллерии.
Малый расход боекомплектов, после тяжёлых боёв за Воронеж и его переправы через Дон, обнадёживали и показывали на отсутствие сопротивления. Однако, Гота продолжала волновать проблема горючего для техники, топлива для приготовления пищи и кипячения воды. Эта ахиллесова пята могла сыграть очень злую шутку. Потеря десяти процентов личного состава от малярии и ещё десяти процентов от дизентерии, превышала обычные потери в результате боевых действий. То, что эти немцы оставались живы, было относительной радостью, батальоны их всё равно теряли на несколько месяцев. Восполнение выбывшего персонала с помощью русских привело к замещению ими почти всего не боевого состава в батальонах. С одной стороны — это было тревожным знаком, а с другой стороны, нужно было начинать обучение колониальных восточных войск. Им в будущем предстояло захватывать для Германии территории за Уралом. Огромные десятиметровые гранитные статуи германских солдат, опирающихся на свои мечи, должны были встать там вечными метафизическим стражами тысячелетнего Рейха. Они должны были с высоты этих гор смотреть на восток, наблюдая за тем, как русские уничтожают русских.
Слушая начальника своего штаба, генерал-полковник наблюдал, как колонну пленных, наконец остановили, и начали побоями и выстрелами поворачивать в сторону балки, не без сложностей пересекая путь движения армейского транспорта.
— Через час соберите начальников отдела штаба на совещание в моей палатке. Будем говорить о задачах на третье августа сорок второго года. С Хаймом мы обсудим планы продвижению его быстрых частей через Котельниково на Жутово и Абганерово. Частью быстрых подразделений должна иметь возможность пройти через Пимено-Черни, восточнее Котельниково. Продвинуться на Жутово, Плодовитое, Абганерово. Это надо сделать очень быстро, уже завтра утром, чтобы через сутки подойти к южной окраине Сталинграда, пока линии обороны не заняты войсками. У нас есть блестящая возможность ворваться в Сталинград до того, как туда отступят части 62-й и 64-й армий большевиков. Сейчас они связаны северо-западнее от нас боями с войсками 6-й армии Паулюса. Мы отрежем войска русских от переправ через Волгу в Сталинграде и уничтожим полностью!
Пока полковник соображал, что ему сделать, то ли продолжить держать планшет, на котором начальник штаба 4-й танковой армии всё ещё просматривал и подписывал документы, или попытаться, согласно уставу, как положено, приветствовать командующего, опустив к бедру планшет с бумагами, принял положение ”смирно”.
— И ещё вот что, Фридрих, — Герман Гот строго посмотрел на Фангора, — вы говорили, что радиоразведка фиксирует работу радиостанции и переговоры командующего 64-й армией Чуйкова из района Котельниково...
— Да... Наши из отдела радиоразведки их перехватили ...
— Пошлите туда все наши группы "Бранденбурга”, пусть они его или захватят, или убьют. Я хочу, чтобы дивизии 64-й армии остались на несколько дней без головы. Нам этого времени хватит, чтобы отрезать от безголового тела по частям все члены. Что же касается пленных вообще, то сделайте уже что-нибудь, я не в не хочу выслушивать на совещаниях замечания от Вейхса, что мы нарушаем его директиву, и тратим на пленных слишком много времени и сил. Исполняйте!
— Слушаюсь, мой генерал! Да здравствует победа!
— Да здравствует победа!
Глава 18. Чёрный квадрат памяти
Три дня назад, 13 августа 1897 года милому, пятилетнему мальчику в ослепительно белой панаме, красивой шёлковой блузе, c бордовым бантом на шее, в чёрных велюровых штанах на помочах и в крошечных лакированных ботинках с пряжками, исполнилось пять лет. Он уже неделю, как гордо показывал всем на вопрос о своём возрасте растопыренную ладонь с пятью пальцами. Это было гораздо проще и веселее, чем показывать четыре пальца, всё время размышляя, какой бы из пальцев согнуть, чтобы получить четыре. В этот год он был больше всего похож на свою прабабушку по материнской линии. Когда-то крепостную крестьянку, игравшую роли в крепостном театре Шереметьевых, и получившую вольность ещё до Наполеоновского нашествия 1812 года.
Чудесное свойство детей, отражать в своей внешности как в калейдоскопе внешность множества своих родственников, живых и уже покойных бросается в глаза каждому внимательному человеку. Не обошло это чудо и Василия Владимировича Виванова. То он походил на покойного отца, надворного советника, имевшего орден Святого Станислава за долгую и хлопотную службу в Варшаве, то на деда по материнской линии, купца из Нижнего Новгорода, то разорившегося, то вновь богатейшего на торговле каспийской рыбой и икрой. Его прадед по материнской линии в 1805 году, будучи купцом 1-й гильдии, владея торговыми судами для перевозки пшеницы, получил право наследственного дворянства. Чем занимались, и как накопили свои тысячи рублей для занятия торговлей более далёкие их предки, не принято было говорить, но всё крутилось вокруг сокровищ Емельяна Пугачёва и золотых пластин из его ставки в Бердской слободе под Оренбургом, разграбленных его атаманами после поражения в битве у Солениковой ватаги. Не зная, что он как на ускоренной киноперемотке демонстрирует матери облик своих предков, наверно и очень далёких он больше всего любил сад перед летним домом на берегу Оки. Весь заповедный, тёплый, солнечный, просторный Мещерский край наполнял его восторженные серые глаза своим смыслом и первобытной свободой. Бесконечные изгибы рек, старицы, разделения потоков, лагуны, озёра, болота, сливающиеся и образующие цепочки и каскады, острова, полуострова и перешейки, придавали широкому простору рязанского края неповторимость и загадочность. Нега и воля необыкновенным образом сочеталась в бескрайних лесных волнах. И здесь всегда были и будут места, куда со времён древних охотников не ступала нога человека, пусть даже успевшего открыть другие континенты, деревни, где ещё живут потомки голяди и мокоши, пришедшие сюда задолго до славян, русов, вольные места, где никогда не было ни русского, ни монгольского владычества. Мещера всё ещё хранит в себе тайны, свою Terra incognita. Крупная река Ока здесь течёт не как все реки центральной России - с севера на юг, а наоборот - с юга на север. Она гарантированно приносила сюда тепло с огромных куликовых полей и половецких степей вокруг Брянска, Курска, Орла, Воронежа и Тамбова...
Сейчас среди яблонь, над кустами роз, акаций, шиповника и малины разносились настойчивые крики служанки Клавы, искавшей его уже довольно долго:
— Барин! Бари-и-и-ин... Маменька Вас к чаю зовёт... И их превосходительство Вас спрашивают-с, и видеть хотят... Барин Василий Владимирович! Вы где?
— Сейчас, сейчас, Клава... — страдальчески прошептал малыш и состроил мину жалости, доступную только с помощью артистизма маленьких детей.
Маленького мальчика интересовало совсем другое… Сегодня в давно запеченном им муравейнике в дальнем углу сада, около небольшой деревянной беседки с перголой, увитой диким виноградом, происходило что-то невообразимое: чёрные и рыжие муравьи, обычно занимавшиеся своими делами, перемешались, сошлись в смертельной схватке. Они теперь были будто ромашка с клевером на поляне, с той большой разницей, что цветы не откусывают друг другу головы, лапки и животы.
Только ничтожность размеров этих насекомых не давало возможности записать это муравьиное сражение 13 августа 1897 года в величайшие битвы истории вроде битвы при Лейпциге.
Десятки тысяч участников, огромная территория при пересчёте на размер тельца насекомого, расположение поля боя над землёй и под землёй. Невозможно было узнать, с чего началось сражение. Обычно муравьи разных пород, не проявляли друг к другу вражды, занимаясь каждый своими делами. Гусениц, личинок, тли, червяков, листьев и плодов всегда всем хватало, мест для строительства муравейников, плантаций растений и разведения тли, тоже. Что же побудило несколько небольших муравейников чёрных, не очень крупных муравьёв, затеять смертельную схватку с рыжими муравьями, в полтора, два раза более крупными и многочисленными.
Василий уже час смотрел на происходящее широко раскрытыми от восторга глазами. Чёрные и рыжие муравьи массово убивали друг друга. Они вцеплялись во врага своими челюстями-кусачками, на мгновение до этого постояв перед атакой как вкопанные. Их страшные челюсти перекусывали тела, откусывали головы, лапы и живот. Они набрасывались на врага один на один, трое на одно, пятеро на одного. Все травинки, листочки и веточки вокруг были покрыты сражающимися насекомыми. Чёрных муравьёв было меньше, и сами они были меньшего размера, но это ровным счётом ничего не значило. Они были не менее смертоносные. Два из трёх небольших муравейников чёрных муравьёв, сооружённых из хвои, мелких веточек и песчинок, скреплённых слюной, были уже захвачены рыжими. Везде валялись тела растерзанных хозяев. Захватчики деловито вытаскивали с нижних ярусов белые муравьиные яйца, добивали крылатых чёрных муравьёв, больших, но совершенно беспомощных. Переносимые яйца были видны среди прочих трофеев по отелей, переносимых к своему муравейнику. Цепочкой их можно было проследить до угла беседки, где располагался огромный муравейник рыжих. Заросли старого шиповника, росшего здесь большим каре, скрывали его от садовника и дворника. Хотя сами муравьи не доставляли особых хлопот гуляющим, но неприглядный для взгляда холмик, кишащий насекомыми и их добычей, мог раздражать хозяйку сада, и послужить причиной для распоряжения о безжалостном уничтожении. Однако, в случае с этим муравейником рыжих, этого не происходило.
Маленький мальчик, посчитав, что такое развитие событий, во-первых, неинтересно, потому что одномоментный разгром всех чёрных муравейник лишает его возможности увидеть завтра продолжение муравьиной войны, во-вторых, это является несправедливым, потому что чёрные муравьи размером тел и челюстей значительно уступают рыжим. Перед его глазами запечатлелся яркий момент, может быть для муравьиного мира сопоставимый с поединком монаха-богатыря Пересвета и богатура Челубея перед Куликовской битвой. На одном лепестке травы, изогнутом словно мост, стояли друг напротив друга рыжий и чёрный муравьи, готовые к схватке. Они шевелили усиками, приподняв передние лапки, сводили и разводили челюсти, словно что-то беззвучно говорили. Имей муравьи глаза, наверняка все сражающиеся и умирающие внизу под травинкой, остановили бы битву и обратились бы к месту поединка. Но мальчик был единственным в природе существом обладавшим возможностью увидеть этот момент. Бой поединщиков начался стремительно. Оба муравья вцепились челюстями в спины врагу и почти одновременно перекусили их в наиболее тонких местах. Ещё движущиеся части их упали на садовый сор и товарищей под травинкой, и исчезли среди всеобщего побоища. Наверно такой исход размен гиганта на маленького муравья был выгоден более многочисленным чёрным.
Мальчик решил помочь героической борьбе чёрных муравейников за жизнь и свободу. Он вооружился своей игрушечной лопаткой и изо всех сил стал бегать почти к самому дощатому забору, где в малиннике, у корней старой вишни, был ещё один муравейник чёрных. Там он своей лопаткой черпал муравьёв прямо вместе с веточками, листочками и хвоей, и нёсся обратно, сопя и спотыкаясь, сквозь солнечные августовские зайчики, через золотые полосы солнечного света, пробивающиеся через ветви, для того, чтобы доставить поскорее подкрепление в гущу событий. Мальчик не понимал, как устроен муравьиный мир, не знал, что у муравьев, были строители, занимаются строительством муравейника и добыванием пищи, не предназначены для схватки с врагом. Они были совсем небольшими, с короткими челюстями, тонким хитиновым панцирем, гораздо слабее, чем чёрные муравьи-солдаты, имеющие мощные челюсти, толстый хитиновый панцирь, особенно на голове, и крупные размеры тела. У рабочих муравьёв не было шансов выжить в бою с рыжими. Единственное, чем они могли помочь, это занять незначительное время врага на своё уничтожение и транспортировку в качестве еды. Муравейник у забора то ли не получал по муравьиной почте призывов о помощи, то ли уже отправил по длинным тропкам своих воинов на подмогу сородичам, так или иначе, тут царило спокойствие и деловой настрой. Все были заняты строительством, переносом пищи и уборкой. Мальчик был так увлечён всем происходящим, что не обращал внимания ни на оводов, вьющихся над ним, и их укусы, ни на перепачканные в земле руки и замаранный блузон.
Вмешательство в естественный ход вещей и событий не принесло ничего, кроме новых бессмысленных жертв. Рабочие муравьи, перенесённые к месту сражения, тут же погибали от челюстей рыжих, даже не пытаясь защищаться. А мальчик всё носил и носил подмогу, вместе с гусеницами, жуками, личинками и садовым сором. Он даже нашёл, и раздавил каблуком небольшую лягушку. Бросив её на поле боя, он хотел остановить сражение, отвлечь нападающих. Но та часть рыжих муравьев, что была занята сражение, так и продолжала сражаться, а лягушкой, как огромной добычей занимались другие рыжие муравьи, в несметном количестве, неизвестно откуда, вдруг взявшиеся. После этого стало ясно, что у рыжих есть огромные скрытые резервы. Тогда мальчик стал думать над тем, чтобы разрыть рыжий муравейник, заставив всех заняться спасением собственных личинок. Для этого решительного действия ему нужна была какая-то большая, крепкая палка, так как лопатка была слишком мала и не прочна. Она начал было искать такой инструмент, но осуществить грандиозный план не успел.
По злой иронии, именно старательный детский топот по утоптанной земле и гравию дорожек подошв ботиночек, выдал его месторасположение служанке и оставил последний оплот чёрных без подкреплений.
- Барин... Маменька Вас спрашивают-с, видеть хотят... Барин Василий Владимирович... Ах, вот Вы где... - послышался совсем рядом слова, произнесённые с малороссийской интонацией молодым вкрадчивым голосом, и на полянке перед беседкой появилась Клава - молодая, румяная брюнетка в новом красно-белом сарафане и с красной лентой на лбу. На секунду она опешила, увидев одежду мальчика в таком ужасном состоянии.
- Ой! Васечка, ой, барин...что ж Вы так... Маменька Вас к чаю зовёт и злится уже... - она взяла мальчика за руку и попыталась увлечь за собой по тропинке.
- Нет, ещё, чуть-чуть! - он вырвался и присел на корточки около муравейника.
Тогда Клава решительно подошла к нем, снова взяла за руки, и достаточно сильно потянула его к себе. В её карих глазах скользнула тень злости.
- У нас на хуторе за непослушание детей порют, как тут у вас крестьян за недоимки казаки порют, - сказала она ему, явно не понимающему происходящего, - пошли!
Она подняла его, не отводящего взгляда от муравьиного побоища, и буквально потащила в сторону большого двухэтажного жёлтого дома с колоннами и пристройками-флигелями. Так же, как не исчезает одна часть предмета, после того, как мы переводим с неё взгляд на другую часть, так не исчезает время и события после того, как они перестают фиксироваться нашим изменяющимся сознанием, то есть прошлое и будущее время, прошлые и будущие события - это одно и тоже множество, просто постепенно освещаемое тонким лучом нашего сознания...
Контуры дома, больше похожего на модную летнюю дачу, чем на дом-поместье, чётко проглядывали среди садовых деревьев. Под ногами скрипел мелкий гравий, усыпляющий дорожки, сильно пахло медвяным шиповником. Белые и розовые цветки его обильно покрывали аккуратно подстриженные кусты вдоль дорожек.
Пройдя мимо каретного навеса, конюшни, нескольких хозяйственных построек, они вышли к большой центральной клумбе. Здесь перед главным входом в дом, находятся небольшой фонтан в виде постамента с греческой амфорой. Из наклонённой амфоры мраморным водопадом вытекали волны фруктов: винограда, яблок, груш, лимонов и ягод. Тоненькая струйка настоящей воды со слабым журчанием стекала в чашу. Листочки, сор и водомерки наполняли зеленоватое блюдце воды. Однако свежесть воды с лихвой компенсировала этот слегка запущенный, крохотный искусственный водоём.
- Не тяни меня так, Клава... - сказал сердито Василий уже на ступенях дома, полукругом выводящих их к главному вход, - мне больно!
Из малой гостиной доносился звук рояля. Приятный женский голос пел романс "Жаворонок" композитора Глинки, нежный, лирический мотив, слегка окрашенный светлой грустью летел над садом:
Между небом и землёй песня раздаётся,
Неисходною струёй громче, громче льётся.
Не видать певца полей, где поёт так громко
Над подруженькой своей жаворонок звонкий.
Ветер песенку несёт, а кому - не знает,
Та, кому она - поймёт, от кого - узнает.
Лейся, песенка моя, песнь надежды сладкой,
Кто-то вспомнит про меня и вздохнёт украдкой.
Пройдя сквозь высокие витражные двери из светлого дуба, они вступили в прохладный просторный вестибюль, устланный коврами с высоким ворсом. На деревянных тумбах вокруг стояли большие китайские вазы, бронзовые скульптуры ландскнехтов и фей. Через открытые двустворчатые двери, в соседних комнатах были видны классические и персидские диваны, столики, кресла, живые пальмы и драцены в больших керамических кадках с греческим и восточным орнаментом. Над светлыми дубовыми панелями, по голубой стене, жёлто-золотистой краской был накатан трафаретный рисунок в виде небольших пчёл и стрекоз, чередующихся в шахматном порядке. С потолка свисали кованые светильники с витражными стёклами. С другой стороны вестибюля большие витражные двери с фрамугой пропускали в интерьер солнечный свет и заливали его оттенками золотого света, а заодно расчерчивали тенями разной глубины и насыщенности. Вся прелесть новомодного стиля модерн сосредоточилась в небольшом помещении, похожем больше на шкатулку с драгоценностями, чем на жилой дом, однако денег, уплаченных архитектору, было не жалко за ежедневное наслаждение гармонично организованным пространством, созданным для жизни и чувственных удовольствий. С другой стороны, вместо подобной отделки и интерьера, можно было выстроить вдвое больше помещений в строгом классическом стиле, или, хотя бы в сдержанном стиле ампир. Но модерн так соответствовал душе хозяйки, что ничего другого она и не хотела видеть вокруг себя. В конце концов, чем была она хуже немки или австрийки? Почему рязанская земля должна была остаться лишённой модерна?
Игра света в разное время суток и в разные времена года, делало небольшой дом всегда разным, словно это было живое существо, имевшее возможность грустить, радоваться и обижаться. Августовское солнце лилось в какой-то гибельной истоме и сумасшествии последних ясных дней на вычурные вещи и картины, и грусть от уходящего лета, ожидание осени, увядания, и, наконец, гибели и краха всего живого в зимние морозы, как будто витало вокруг.
Миновав ещё две двери и короткий тёмный коридор за витражом со сценой охоты, где в присутствии гостей зажигали керосиновые лампы, подсвечивая витраж изнутри в вечернее время, они, скрипя половицами, оказались перед коридором, ведущим в малую гостиную. Здесь им навстречу попался конюх Илья - здоровенный рябой детина с непонятной бородой и шальными глазами.
- Э-эх! - весело воскликнул конюх и попытался схватить Клаву за грудь, - хороша Клавка!
Однако, разглядев в полумраке идущего с ней за руку барчука, поостерёгся и поспешно скрылся за углом.
Служанка критически осмотрела одежду маленького мальчика, его ботиночки, и, найдя их вполне пригодными для посещения гостиной, несмотря на следы земли и травы, ввела маленького мальчика в гостиную.
Здесь, возле длинного стола накрытого чайным сервизом, стояла высокая пышноволосая дама в тёмно-зелёном платье с белым кружевным воротничком и манжетами. Платье было украшено длинным рядом перламутровых пуговиц спереди и на рукавах. Густые её волосы были собраны по моде в тугой пучок на затылке, и скреплены сверкающей заколкой. Она с материнской строгостью и нежностью посмотрела на Василия и сдержанно улыбнулась. Рядом с ней, держа её за руку так, как если бы готовился руку поцеловать, стоял стройный молодой мужчина в тёмно-синем мундире жандармского штаб-ротмистра, с искрящимися серебряными аксельбантами на груди. Весь вид жандарма кричал о благородном достоинстве слуги самодержавия и православия.
За столом сидела красивая девушка, лет семнадцати от роду, в розовом платье и лентами в косах. Рядом с ней располагался пожилой, почти лысый мужчина в пенсне, в сером сюртуке и жёлтой жилетке. За мужчиной, с серебряным чайником в руках, стояла вторая служанка с вытянутым лицом, в накрахмаленном переднике. Её рот был приоткрыт, словно она чему-то постоянно удивлялась.
Все эти люди, как один, повернулись к вошедшим, и стали смотреть на мальчика. Это было так нестерпимо, что он сделал шаг назад и укрылся за ногой Клавы. Это не помогло, потому что Клава отпустила его руку, повернулась и быстро отошла в проём двери, оставив его совсем одного под взглядами множества взрослых. Рука, за которую его тащила служанка, доставляла сейчас даже больше неприятных ощущений. Однако, всё было не так страшно и, судя по выражению их лиц, разговор шёл на вполне весёлую тему, и даже не о нём.
- Ах, вот он где, мой милый сын Васенька! - воскликнула женщина в тёмно-зелёном платье, - вот видите, сударь мой, Леопольд Петрович, он весь задумчивый, в своих вымышленных путешествиях, в походах, милых детских фантазиях.
- Да-да! - сказал штабс-ротмистр и, наконец-то, поцеловал ей руку.
Мать Василия сложила на груди свои длинные бледные пальцы, украшенные кольцами с большими разноцветными дымчатыми камнями.
Штаб-ротмистр приосанился, и, отчего-то взявшись за кончик уса, подкрученного вверх, важно заметил:
- Ваш сын, дорогая Маргарита Павловна, просто вылитый первопроходец и солдат. Я тут в 'Военном вестнике' заметку видел о том, как кавалерия армии Американских Штатов сразилась недавно с племенами индейцев миконжу и хункапапа. Кажется, дело было сперва у реки Вундед... Пионер Северной Америки, герой, в общем-с...
После этих слов девушка в розовом платье захихикала, прикрыв полные губы ладонью и сказала игриво:
- Ну, и словечки вы говорите, Леопольд Петрович. Не совестно Вам так льстить маменьке?
- Только Василий Владимирович испачкались-с... - невпопад сказала Клава.
Штаб-ротмистр рассеянно посмотрел сначала на служанку, потом на девушку в розовом и сказал:
- Я в вашем обществе таю, словно лёд на солнце! Спасибо за чудесный романс. Ca a ete charmant...
- Полноте, я сегодня немного бледна...
- Soyez tranquille, maman, vous serez toujours la plus jolie, - ответила девушка, - вы будете лучше всех.
Мужчина в пенсне неожиданно прекратил сутулиться и размешивать в чашке сахар серебряной ложкой. Повернувшись к смеющейся молодой особе, он важно заявил:
- А что вы смеётесь, Анна Владимировна... Ваш младший брат всех нас ещё перепрыгнет, вот увидите... У него задатки... И к языкам, и к счёту. И к письму отменные... - он отчего-то показывал при этом вправо от себя, где в глубине гостиной, сиял чёрной полировкой огромный, как лодка, рояль, с открытой клавиатурой, похожей на раскраску будки часового, только что без оранжевой полосы, или шлагбаума.
- Я думаю, дорогой Леопольд Петрович, - продолжил он после того, как все приготовились его слушать, а вторая служанка начала подливать янтарный чай в его чашку, - это всё, как в 'Северном вестнике', где напечатана вещица потешника Антоши Чехова. Они из наших, из врачей будет. Там сборник всякой милой всячины, 'Хмурые люди', называется... Ха.. Вот умора! Научатся всякие мещане и докторишки слова складывать, и давай бумагу портить! Описывают наши несчастные литераторы быт и нравы разных низменных людей. А для чего? Мне не понятно. Мы и так их вокруг себя видим, этих людей. Тот это сказал, тот то ответил, вся жизненная последовательность действий то под одним, то под другим углом. А ещё хуже, нравоучения ввернут. Но Чехов, вроде, просто бесстрастно описывает, что он в своих хождениях по стране видел. Пьесы у него тоже не плохие за счёт своей холодности. Его туберкулёз замучил, говорят. Про Цезаря написал бы что-нибудь героическое, про Государя Императора, про Скобелева, наконец!
- И всё-то Вы знаете, Иван Иванович! А что это за 'Хмурые люди'? - спросила, перестав хихикать, девушка Анна.
— Я же говорю, такой сборник рассказов! — пожав плечами, ответил граф.
Девушка взяла с блюда шоколадную конфету в виде маленькой бабочки и снова быстро спросила:
— О чём там говорится, господин граф? И причём тут Васечка?
— Вот так... И всё такое... И дай то Бог наш Вседержитель, чтоб наш батюшка - новый император Николай II, как и его не ко времени скончавшийся батюшка Александр III, опять оградил Россию от войны всякой, — вдруг сменил тему граф, отхлебнул чаю и добавил, глядя в лепнину потолка, — и продолжил бы он за счёт казённых средств строительство Сибирской магистрали по линии Омск-Иркутск-Владивосток, чтоб эти французишки утёрлись... L'affaire est dans le sac... А за одно и мои деньги в акциях немцев-мостостроителей не потерялись. И дело в шляпе!
— А как ваши попечительские дела в Московском Воспитательном доме? Мрут детишки-то? — развязным тоном поинтересовался штаб-ротмистр.
— Мрут, сударь мой, мрут... — ответил граф, беззвучно помешивая ложкой чай в стакане, и пенсне его блеснули, — за прошлый год, грубо, из 10 000 проступивших за двенадцать месяцев детей, умерло за несколько недель после поступления 5000 детишек в возрасте от нескольких недель до нескольких месяцев!
— Ужас, столько детских гробиков сразу! Как только русски бабам не стыдно! — всплеснула руками мама.
— Да какие там гробики, так в яму и кидают их в яму у Китай-городской стены, как дохлых курят... — проворчал граф, и огорчённо замолк, разглядывая свой жёлтый жилет и попавшую на него каплю варенья с ложки.
— Жалко, что народ убывает... — вздохнула грустно Анна и взяла с блюда конфету.
— Ничего, московские бабы ещё нарожают! — весело воскликнул штаб-ротмистр.
На самом деле в Москве рождаемость была на сорок процентов ниже, чем в остальной стране, несмотря на то, что в московский Императорский Воспитательный дом на Москворецкой набережной из подмосковных губерний бедняки приносили множество своих некрещёных детей. Колоссальная смертность детей в московском Императорском Воспитательном доме на Москворецкой набережной, являющемуся собой, по сути, фабрикой смерти, не сказывалась на московской статистике. В 1888 году в год коронации Николая II в московский Воспитательный дом было принято 13830 грудных детей, за две недели из них умерло 7372 ребёнка! Русская интеллигенция со свойственной себе гнилостью душ игнорировала эту московскую фабрику смерти, как лакмусовая бумажка, демонстрирующую отношение к человечности в России вообще. Окормляя власть за подачки своими интеллектуальными изысками, балетами, поэмами, пейзажами и мозаиками, творческие люди Москвы придумали страшному дому другое название — фабрика ангелов!
— Ах, граф, ну, что вы опять про ваши министерские и благородные попечительские дела, смотрите какие дни стоят тёплые! — воскликнула звонко, излишне трепетно всплеснула руками Маргарита Павловна, — пойдёмте лучше после чая в сад гулять!
— Совершенно верно, мадам... Всё это дым коммерции и служения неблагодарному обществу. L'argent ne fait pas le bonneur. Не в деньгах счастье, сударыня. Позвольте ещё раз ручку! — штаб-ротмистр принял руку Маргариты Павловны и прикоснулся к ней усатым ртом.
Василию было видно, как жёсткие чёрные волоски усов ротмистра укалывают мраморную кожу его матери, и чуть дольше обычного ротмистр прикасается губами прямо к коже, чего, в общем-то, не требовалось. Сама ситуация перед банальным чаепитием не требовала целования руки. Мать Василия заметно покраснела от удовольствия, и было видно, как зрачки её чуть прикрытых прекрасных глаза, немного поднимаются вверх. Свободная её рука оторвалась от груди, опустилась вдоль тела, и сжала ткань платья, образовав складки, отчего ниже его подола, стала видна белая полоска нижней юбки, и кусочек каблука ботильона...
- Чай Вам наливать? - спросила вкрадчиво служанка Маргариту Павловну.
- Быстро переодеваться в чистое, пить с нами чай и заниматься немецким. Ohne Schweis kein Pries, - приходя в себя из мира грёз, сказала назидательно мать Василию, и, наконец, отобрала у штаб-ротмистра свою ладонь...
...Сквозь этот сон неожиданно прорвался далёкий гул бомбардировщиков, злобный лай собаки во дворе, треск приёмника немецкой коротковолновой радиостанции Torn.Fu.g фирмы "Telefunken" прямо над ухом, и низкий мужской голос, с украинским акцентом, постоянно повторяющий одно и то же:
- Данциг-3 вызывает Данциг-2... Данциг-3, вызывает Данциг-2... Ответьте мне, Данциг-2, я вас не слышу!
Потом долго трещал и завывал эфир, и кто-то тихо пел почти басом над самым ухом:
Кудись наші коні помчали далеко
І долю понесли у зоряну ніч.
Нам сниться в розлуці згорьований батько,
Зсивіла дружина приходить у сни.
Нам сниться в розлуці згорьований батько,
Зсивіла дружина приходить у сни!
А нам би одверто агітки лукаві
Розбити об святість твердої руки.
Та іменем нашим свої чорні справи
Ізнову прикрили московські полки...
Та іменем нашим свої чорні справи
Ізнову прикрили московські полки!
І мачуху долю, й брехливу неславу
Нам подарували звитяжні роки.
Тож будьмо незламні, мій друже Ковалю,
На славу Вкраїні, на вічні віки!
Тож будьмо незламні, мій друже Ковалю,
На славу Вкраїні, на вічні віки!
Слава Україні!
Героям слава!
Наконец, кто-то дотронулся до его плеча:
- Господин Василий! Что с тобой, уснул, что ли? Эй, Виванов!
Перед глазами Виванова всё ещё стояла картина высокой, светлой гостиной. Всё ещё, хищно изогнув спину, штаб-ротмистр жандармского отделения Леопольд Штраух целовал руку его матери. Но прямо на эту картинку наложилось изображение грубых дощатых стропил чердака, с торчащей между досок серой соломой, слепые квадратные окошки с обоих концов чердака. Через них бил ослепительный и жаркий, полуденный свет августовского солнца сальской степи. Густо летала мелкая и крупная пыль, кусочки перьев и сора, а также вездесущие мухи.
Проснувшийся мужчина, только что видевший сон из своего далёкого детства, лет пятидесяти, с длинным загорелым лицом, густыми ещё волосами, колким взглядом всё время сощуренных серых глаз, привстал на локте. Одет был Виванов в синюю косоворотку, прямые чёрные брюки, с чуть засаленными коленями и короткие, мягкие калмыцкие сапожках. Его клетчатая кепка, потёртый светлый льняной пиджак, полупальто, похоже, что выкроенное из офицерской шинели и кожаная почтальона сумка лежали рядом. В руке, оказавшейся под животом во время, был зажат советский армейский бинокль. Он потёр глаза ладонью, словно пытался отогнать видение, и было видно, что возвращение в реальность его не порадовала.
Сны человеческие, будучи отражением действительности, имеют два источника. Один источник находится в прошлом, сны вынимают из ячеек памяти картины прошедших событий и показывают его рассудку части, вперемешку или последовательно. Второй источник снов - это грёзы, генерированные мыслительным аппаратом предполагаемые события, ожидаемые и прогнозируемые. В таких снах можно летать по воздуху на крыльях, перемещаться в другие миры, становиться кем угодно, вплоть до абсолютного осязания происходящего, поскольку сигналы от миллиона рецепторов тела мозг воспроизводит сам в себе, без участия рецепторов, являясь сам для себя сценаристом, режиссёром, артистом, оператором и зрителем одновременно. Но воспоминания и сны о будущем и желаемом могли сливаться и переплетаться, порождая ни с чем не сравнимые фантасмагории, имеющие эффект абсолютной реальности. Но не таким был сон Виванова. Его сон был доскональным, до малейших деталей точной копией произошедших сорок семь лет назад событий. Именно такой сон и видел он только что. То ли перегруженность происходящими событиями долгожданного краха Советской власти в Донских и Волжских степях лишало разум фантазий, то ли вседозволенная свобода хаоса и всеобщей катастрофы переводила грёзы в реальность и без участия снов...
Рядом с Вивановым, скрестив ноги по-турецки, сидел коротко стриженный детина с рябым лицом, лет тридцати, или моложе, в расстегнутом кителе капитана войск НКВД СССР и в соответствующих галифе. Его хромовые сапоги с наброшенными на них портянками, портупеей с кобурой, стояли рядом. В офицерской фуражке, лежащей тульей вниз, кучей лежали советские папиросы 'Казбек', спички, офицерская книжка, толстая пачка справок пустых бланков с печатями, компас, брикет шоколада в алюминиевой фольге, продолговатая запасная лампа от рации, плоский немецкий фонарь со сменными цветными стёклами, толстая пачка советских денежных знаков, перочинный нож, финка и отвёртка. Тут же лежала запасная батарея к радиостанции, новая шинель, стоял туго набитый вещевой мешок. Другой, пустой мешок, лежал рядом.
Перед капитаном стояла немецкая радиостанция Torn.Fu.g с разложенной антенной, шипением и треском показывая готовность к приёму.
- Данциг-2 на приеме, слушаю тебя, Данциг-3! - наконец ответила радиостанция по-русски.
- Говорит Данциг-3, докладываю... - капитан с рябым лицом приосанился и стал говорить в таблетку микрофона, придерживая провод левой рукой, - оба бронепоезда 51-й армии уничтожены действием моей группы и танками 36-го полка 14-й танковой дивизии, авиация наведена на эшелоны свежей большевистской стрелковой 208 дивизии, и дивизия почти полностью разгромлена прямо в вагонах. Передовые части 36-го полка и разведбатальона 14-й танковой дивизии заняли Котельниково! Больше организованного сопротивления перед ними на пути к Сталинграду нет! Холєра ясна! Так и скажите фон Ланценауэру и фон Фелькерзаму! Приём!
- Тебя понял, Данциг-3, но за Котельников весь железнодорожный путь и грунтовый грейдированный тракт забит остатками 208-й дивизии, частями 225-го чеченского кавполка и остатками 115-й кабардино-балкарской кавдивизии, дезертирами 110-й калмыцкой дивизии, перегонщиками скота и беженцами. Авиация пока не может разогнать этот сброд, потому что имеются сложности со снабжением полевых аэродромов пикирующих бомбардировщиков боеприпасами и горючим. В течение нескольких дней нечем будет расчистить дорогу для 14-й дивизии на Сталинград. Расчистка пути вдоль железной дороги, уничтожение отступающих войск вперемешку с беженцами силами одних танков, бронемашин и мотоциклистов тоже затруднена. У них не хватит для этой задачи боеприпасов и горючего. Поэтому нужно попробовать двигаться на Сталинград восточнее, через Пимено-Черни на Абганерово. По данным радиоразведки и аэроразведки там никаких частей, кроме патрулей НКВД нет. Вам со своей группой следует поддерживать хаос среди беженцев и отступающих, убивать отдельных командиров и комиссаров Красной Армии, повреждать линии связи. Наши наступающие войска должны двигаться вперемешку с толпами беженцев, затрудняя их обнаружение и противодействие авиации большевиков. Особо обратите внимание на возможность убийства командующего 64-й армии Василия Чуйкова. По нашим сведениям, он несколько дней уже передвигается с охраной в вашем районе, пытается остановить бегство 51-й армии и организовать оборону у Котельниково. Приказываю ликвидировать его при любой удобной возможности! Премию обещаю в десятикратном размере, орден Железного креста, и ещё отпуск в Германию будет ваш! Ликвидация полковника Воскобойникова и его комиссара из 208-дивизии тоже приветствуется и не останется без денежного поощрения. Капитан Висаитов из 225-й тоже представляет интерес для ликвидации. Приём!
После этого уверенный голос, похожий на голос радиоведущего прервался и послышался треск эфира, где в отдалении, очень тихо, но вполне определённо, переговаривались немецкие голоса.
Глава 19. Кто убил Эльзу Грубер?
Утро для Манфреда наступило мгновенно, как всегда случается со здоровыми и молодыми людьми, лишёнными недостатков алкогольного похмелья или табачного отравления, не говоря уже о кокаине или опиуме, успевающими за несколько часов сна восстановить любое количество сил, сколько бы их не было потрачено накануне. Даже если бы в доме ночью разразилась война или гроза, он бы не проснулся. Если в обычные дни ему могли сниться сны, где он скакал на Буцефале как молодой Александр Македонский, сражаться с шерифом как благородный разбойник Робин Гуд в компании молодцов из Шервудского леса, летать, плавать, как в фантастических романах Жюля Верна ил сражаться с инопланетянами, любить крестьянок и графинь как Генрих Наваррский из романа Генриха Манна "Юность короля Генриха IV", то в эту ночь только глухая чернота окружала его неосязаемым кольцом.
Вскочив с кровати, и добежав до ванной комнаты, он увидел в зеркале напротив себя красивого юношу с голубыми глазами, короткими волосами цвета золотистого вина, атлетического сложения, среднего роста. И если бы Давид, изображённый обнажённым итальянцем Микеланджело Буонаротти в мраморе, не был евреем, пусть и не обрезанным, Манфред мог бы себя с ним сравнить, разве что кисти рук его не были такими огромными, как у статуи гения.
Умывшись и почистив зубы зубным порошком, Манфред вдруг внутренне похолодел и сжался. Он вспомнил всё! Вспомнил весь вчерашний день, сначала вознёсший его на вершину мечтаний, сделавший явью сказку, а потом жестоко низвергнувший его в пропасть потерь, разочарований и горя.
- Эльза, подлая обманщица! - сказал он своему отражению в зеркале и погрозил ему кулаком, - но, прежде, чем расстаться с ней навсегда, потому что я больше не хочу её уроков и любви, я должен увидеть её, и всё это ей сказать. Я же не трус, и не буду прятаться по углам собственного дома и в уголках парка, давая понять это таким детским способом. Я всё скажу прямо, открыто, по-мужски!
Он вернулся в комнату и быстро оделся. Грязную бельгийскую рубашку и бриджи светло бежевого цвета он надевать не стал. Вместо этого он надел свою любимую итальянскую рубашку в полоску с белым воротником и манжетами, свободные чёрные брюки и лакированные ботинки фабрики 'Dassler'.
И тут только он услышал, что на главном дворе что-то происходит: тарахтит машина, явно не отцовская, слышатся громкие голоса, кто-то плачет. Недоброе предчувствие, как вчера при расставании с друзьями, шевельнулось в нём. Он посмотрел на наручные часы и понял, что сейчас время завтрака, и никто не стал бы ничего в это время затевать на дворе, а все сидели бы в гостиной или в столовой. Он быстро пошёл через весь дом к парадному вестибюлю, дума о том, как он должен себя держать, когда встречает Эльзу Грубер. Здоровается ли он с ней, и как, будет ли учтив, или демонстративно холоден. В конечном итоге он решил, что должен вести себя обычно, ничем не выдавая того факта, что вчера вечером он был у её двери и подслушивал.
Он понимал, как это выглядело недостойно и низко - во время свидания его отца со своей гувернанткой подслушивать под дверью. Что-то трущёбное, пошлое, бардельное, из жизни людей дна было во вчерашнем его поступке. Он вдруг понял весь ужас своего положения: если он ей скажет, или она поймёт, что он стоял под дверью, когда она предавалась любви с его отцом, то он предстанет перед ней в образе недостойного и пошлого человека. А если он не скажет, и не покажет ей того, что он всё знает и обман раскрыт, он будет выглядеть глупцом перед самим собой.
В логической борьбе мужской гордости, хороших манер и желания отомстить, он не заметил, как оказался перед внутренними дверями тамбура. Дверь тамбура открылась вовнутрь вестибюля, и навстречу ему шагнул старый садовник Гюнтер, никогда обычно не входивший в дом. Старик выглядел грустным, от него пахло вином, и вместо обычного фартука он бы в костюме-тройке и коротким широким галстуке.
- Ах, вот вы где, господин Манфред, а вас вчера все искали, но решили, что вы отправились к своим друзьям из 'Гитлерюгенда'! - сказал садовник, странно глядя на юношу, - а вы куда?
- Там, на дворе какой-то шум, я хотел посмотреть, что происходит, - сказал Манфред, выглядывая через плечо садовника.
Он увидел кузов автомобильного фургона, машину медицинской помощи, каких-то незнакомых мужчин, переговаривающихся перед крыльцом, полицейского в мундире и кожаной лакированной каске-кивере на голове. Полицейский со скучающим видом стоял недалеко от крыльца и покачивался на носках сапог, держа дубинку за спиной.
- А вы разве не знаете? - спросил Гюнтер, не понимая, что ему делать, потому что пройти в вестибюль ему не давал остановившейся юноша, а возвращаться и идти через вторую дверь тамбура, было неудобно.
- Что не знаю? - переспросил Манфред, не задумываясь
- Ваша гувернантка Эльза Грубер повесилась!
Всё вдруг смешалось в мыслях Манфреда, глаза перестали видеть реальность, а стали показывать видения и каскад геометрических фигур, полос, клякс и вспышек.
- Как повесилась? - чуть слышно переспросил он.
- Так и повесилась, на электрическом шнуре от торшера, - ответил садовник, немного отступая назад, - сегодня ночью, вот иду поставить лестницу, чтобы её снять.
Тут только Манфред заметил, что рядом с садовником стоит сложенная небольшая лестница-стремянка, и он её придерживает левой рукой.
- Я пойду с тобой! - воскликнул Манфред и, не дожидаясь никакого ответа от Гюнтера, быстро повернулся и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.
В коридоре второго этажа он вихрем промчался мимо старшей сестры, идущей куда-то со связкой книг.
- Ты где был вчера вечером? - сказала она ему вслед, но он уже скрылся за поворотом, - мы тебя искали.
Не отметив в своём сознании эту встречу, как и пропустив многие другие детали, не характерные для обычного порядка вещей в главном доме поместья Вольфберг, Манфред подбежал к знакомой двери. Она была открыта. Он вошёл в комнату, так хорошо врезавшийся ему в память, что он мог с закрытыми глазами представить себе её вплоть до мест расположения самых незначительных вещей. Вначале он подумал, что ошибся комнатой, потом он подумал, что садовник пошутил над ним, а полиция приехала по другому поводу. Во первых он не застал никого в комнате, во вторых он не увидел никакой повешенной, а только беспорядок, разбитый бокал на ковре, разбросанные простыни и подушки.
И вдруг, подняв глаза к окну, он обомлел: рядом со шторой, видимо сдвинутой порывом ветра из приоткрытого окна, висело тело Эльзы, со страшно посиневшим, обезображенным смертной гримасой лицом. Остекленевшие, помутневшие её глаза смотрели на матовые плафоны люстры, вывалившийся язык словно дразнил кого-то невидимого. Электрический шнур с матерчатой изоляцией, позволивший петле легко затянуться на шее, был почти не виден из-за того, что очень глубоко врезался в горло. Другим концом он был намотанной вокруг петель открытой форточки окна в парк. Ночная шёлковая её рубашка розового цвета была испачкана во многих местах, имела разрывы, словно полученные в результате борьбы.
- Эльза! - сдавленно воскликнул он, но вдруг понял, что не может сделать и шага к этому безобразному трупу, имеющему сходство с девушкой, которую он любит.
Манфред попятился и оказался в коридоре. Тут он спиной наткнулся на кого-то, незаметно оказавшимся перед дверью, едва не наступив ему на ботинки каблуками. Резко повернувшись, Манфред увидел неизвестного ему усатого мужчину в дешёвом коричневом клетчатом костюме и кепке, сдвинутой на затылок, с блокнотом в руках.
- Вы кто? - спросил мужчины хозяйским тоном, и приготовился записать что-то химическим карандашом в блокнот, - почему ты оказался на месте самоубийства? Я не видел, как ты сюда прошёл.
- Я здесь живу! - только и нашёлся, что сказать юноша, - он сама повесилась?
- У тебя есть другие версии? - спросил мужчина, и повернулся к чёрной лестнице, потому что оттуда показалась служанка Хильда, несущая в руках свёрток грубой мешковины.
Увидев бледного Манфреда рядом с полицейским инспектором, она как будто улыбнулось. Это было так неуместно, вульгарно и подло, что Манфреду захотелось броситься на неё с кулаками. Но вместо этого, он повернулся, и почти побежал обратно к вестибюлю. Ему захотелось видеть отца. Внутри него всё клокотало. В его голове никак не укладывалась жизнерадостная сила этой саксонской девушки, её грандиозные жизненные планы и самоубийство. К тому же она была лютеранкой, и её церковь жёстко отрицала самоубийство вместо борьбы.
- Это сын хозяина, а эта вертихвостка была у него гувернанткой, герр полицейский! - послышались слова, сказанные служанкой, - он, вроде, был в неё влюблён...
Манфред снова побежал к выходу на двор. Теперь ему показалось, что гробовая тишина в доме сменилась на лихорадочное оживление. Во всём доме, несмотря на то, что утренний свет уже вполне сносно освещал парк, двор, через окна все предметы в комнатах, залах, вестибюлях и коридорах, везде горели люстры, торшеры, настольные лампы и бра. Звучали радиоприемники, патефоны и фортепьяно. Или это только казалось ему. Кто-то плакал, кто-то злобно кричал, или этот звук был в его ушах. Хлопали двери, фрамуги окон, кого-то настойчиво звали, но может быть это происходило только в воображении, внутри его головы.
Словно пьяный, он выскочил во двор, прямо к полицейской машине и фургону из больницы, прибывшему за трупом. Двое хмурых санитаров в обычной городской одежде, судя по большим рукам и лицам землистого цвета, бывшие до кризиса рабочими, держали сложенные матерчатые носилки.
У каменной лестницы со спящими на каменных шарах львами, стоял конюх Адольф, и надменный мужчина в хорошем костюме и пенсне - один из старых знакомых отца по 'Стальному шлему' по имени Фридрих. Он был одним из сыновей цу Дона-Тальксдорфа и приехал уточнить детали вечернего приёма. Рядом с ним стоял ещё какой-то неплохо одетый мальчик. Младшие брат Отто тоже был здесь. Он стоял рядом с отцом и что-то рассказывал полицейскому в мундире, и кожаной каске-кивере. Светило весеннее солнце, все были в отличном расположении духа, улыбались, и было похоже, что разговаривали они совершенно не о погибшей девушке.
Отец выглядел довольным. Хотя и читались на его лице следы недавних волнений и бессонной ночи. Покрасневшие веки, отёки под глазами. Несколько чашек кофе, по-видимому, отразились на его щеках красными пятнами нездорового румянца, от чего серый цвет лица был ещё более заметен.
- Манфред, вот ты где! - сказал он, увидев сына, - мы тебя потеряли вчера!
Манфред промолчал, остановившись в нескольких шагах. Он еле себя сдерживал, чтобы не броситься на отца с кушаками, потом что он знал то, что не знали остальные: это отец убил её! В нём сейчас боролись сын и мститель, уважающий старших и оскорблённый влюблённый, обязанный жизнью и преданный. Пока Манфред находился в цепях противоречий, на двор вышел инспектор в клетчатом костюме, и странно глядя на него, подошёл к Густаву фон Фогельвейде.
- Так где эта предсмертная записка, герр фон Фогельвейде? - спросил он и получил в своё распоряжение аккуратно сложенный лист бумаги с несколькими строчками, написанными красивым, ровным почерком.
- Вот записка, что была у не в руке, когда вошла служанка Хильда, увидев, что дверь приоткрыта, - сказал при этом отец, - не знаю, почему она оставила дверь открытой, хотя ей могли помешать, но что взять с самоубийцы?
- Тут сказано: я, Эльза Грубер, не могу выносить своей бедности и врождённого заболевания сифилисом, и поэтому добровольно покидаю этот мир, - прочитал вслух записку полицейский, - что же, всё понятно, расследование завершается практически не начавшись, жалко, что Вы сразу не показали мне её мы потратили лишний час на осмотр и опрос.
- Забирайте труп! - сказал полицейский в мундире двум санитарам, и те двинулись к дверям.
- Доигралась вертихвостка! - сказал Адольф, - все эти потаскушки болеют венерическими заболеваниями и слабы на голову!
У Манфреда все поплыло перед глазами.
Он зашатался, горло заполнил тяжелый, горький ком, тело перестало ощущаться. Как они так могли говорить о его Эльзе, о светлом, чистом, ласковом ангеле его грёз, открывшей ему мир, насыщенный чувствами, благороднее и прекраснее любых других на свете? Она попала в жестокую ловушку, устроенную её отцом, попыталась вырваться и была убита!
- Надо же, блудила по всему Кенигсбергу, потом вдруг совесть появилась, и потом пошла и повесилась на перекладине над своей блудливой кроватью, ну да кто не знает в округе её кровати, - спросил его конюх, подходя ближе, и от него явно пахнуло шнапсом, - правда, молодой господин?
- Мерзавец, я задушу тебя! - воскликнул Манфред так громко, что все, находящиеся во дворе замолкли и повернули к нему головы.
Выкрикнув эту угрозу, Манфред повернулся и кинулся на конюха. Со всего маху он ударил его головой и руками в живот, сбил с ног.
- Ты чего, Манфред? - воскликнул с удивлением фон Фогельвейде-старший и, сделав несколько шагов, схватил железной рукой юношу за воротник рубашки, - ты с ума сошёл?
Неожиданно для всех, и даже для себя, Манфред вывернулся, отставив в кулаке отца оторвавшийся воротник сорочки, и со всего маха ударил его кулаком в голову. Удар пришёлся по касательной, задев скалу, но этого было достаточно, чтобы мужчина отпрянул.
- Хватайте его! - крикнул фон Фогельвейде-старший, - я этого так не оставлю!
Освободившись, Манфред буквально секунду стоял в позиции боксёра, соображая, что же теперь ему делать дальше, атаковать или бежать, если первое, то на сколько решительно и для чего, а если второе, то насколько далеко и зачем тогда было вообще затевать драку. Вселившийся в него чёрный бес отчаянья и неуступчивости, бессмысленная идея новым витком безумных событий скрыть предыдущие вещи, заставили его сунуть руку в карман, извлечь оттуда перочинный нож среднего размера и раскрыть блестящее лезвие.
Мальчишка, стоящий рядом с цу Дона-Тальксдорфу завизжал и кинулся со всех ног со двора, из окон высунулись головы, в одной из них Манфред узнал семейного врача, кто-то побежал по лестнице во двор. Не теряя ни секунды, Манфред подскочил к Адольфу, и схватил его за горло свободной рукой:
- Говори, это ты помог отцу её убить? Говори, не то задушу! Ты всё знал с самого начала, поэтому и делал свои грязные намёки!
- Моё дело лошади, подковы и корма... - спокойно ответил Адольф, не оказывая сопротивления, - бросьте нож и успокойтесь, мой молодой господин!
Увидев, что санитары отложили носилки и стали приближаться, а полицейский в мундире приготовил дубинку, Манфред покрутил ножом в их направлении и приказал:
- Не двигайтесь с места!
- Не надо! - крикнул ему в отчаянии с крыльца младший брат Отто, - не делай этого, Манфри!
Манфред на секунду застыл. Этого было достаточно, чтобы Адольф сделал полшага назад, освободившись от пальцев мальчика на своём горле, потом сделал полшага вперёд, занося руку, и резко и сильно, словно кувалдой, ударил кулаком Манфреда по запястью, отчего нож вылетел на землю.
Тогда Манфред, оставшись безоружным в кольце врагов, бросился к конюшням, где тревожно ржали лошади, и где, он знал, и это вдруг пришло ему в голову, стояли в уголке добротные стальные вилы. Он намеревался проскочить в промежуток межде Адольфом и санитарами, но не успел: на его руках повисали, его схватили и, вырывающегося, брыкающегося, поставили на прежнее место.
Манфред до судорог в скулах впился в чью-то удачно подвернувшуюся руку; раздался истошный крик, гулко рознёсшийся между каменными плитами двора и лепниной фасада. В ту же секунду его голову резко пригнули, и он ударился о выступ постамента мраморной скульптуры. Из рассеченной брови хлынула кровь, перед глазами мельтешили красно-жёлтые пятна. Он увидел перед собой обезображенное гримасой смерти лицо Эльзы и заплакал от горя...
Манфреда поставили перед отцом и чуть ослабили хватку, думая, что с него довольно. После чего мальчику удалось стряхнуть с себя чужие руки вырваться. У него было всего лишь мгновение для принятия решения; драться, бежать или сдаться. Все три выхода были проигрышными, и не устраивали его. Кровь и слёзы туманили взгляд. Этого мгновения пока происходила оценка ситуации, конюху Адольфу хватило, чтобы оказаться за его спиной, и снова схватить Манфреда сзади за руки. Полицейский инспектор тоже оказался весьма проворным, он прыгнул вперёд и схватил Манфреда за локти, надёжно отделив его от фон Фогельвейде-старшего.
- Ты ударил меня! - багровея от гнева крикнул отец и, если бы перед ним не оказалась спина следователя, неминуемо бы дал волю рукам, - ты угрожал мне ножом, ах ты сопляк позорный!
- Это ты убил её! - в отчаянии закричал юноша, пытаясь освободиться, кровь из рассечённой брови заливала ему лицо и мешала видеть окружающее, - это ты её повесил, убийца, я всё знаю!
- Что ты несёшь, недоумок?!
- Он - убийца Эльзы Грубер! - продолжал кричать Манфред, чувствуя, что Адольф настолько умело его удерживает, что освободиться теперь не получится вовсе, хватка старого кавалериста Рейхсвера, превосходит все его возможности,- это он!
- Не трогайте его, кажется, у него помешательство! - поворачиваясь к Густаву фон Фогельвейде, сказал следователь, - он заходил только что в комнату, и видел труп своей гувернантки! Есть люди, на которых вид мертвецов производит неизгладимое впечатление!
- Нет уж, мерзавец, хватит с тебя моих забот! - сказал Густав фон Фогельвейде, - больше не хочу видеть тебя в своём доме, заботиться и думать о твоём будущем, пошёл вон, мерзавец неблагодарный! Хочешь быть солдафоном, будь солдафоном, и не смей больше мне попадаться на глаза, убью!
В этот момент из дома на каменные плиты двора выбежала Мария фон Фогельвейде. Она была одета в своё повседневное тёмно-вишнёвое платье, туфли на низком каблуке, и успешность её сборов выдавал только неровно уложенный пучок волос на затылке, сколотый крест накрест двумя булавками.
- Что здесь такое происходит, что за вакханалия насилия? Почему мой любимый сын в крови? - громко и властно задала она вопросы сразу всем присутствующим, и пространство, будто волшебным образом преобразилось: фон Фогельвейде-старший перестал замахиваться кулаком, Адольф и полицейский отпустил Манфреда, а сам Манфред умолк и смущённо потупился. Санитары быстро подхватили носилки, и пошли, наконец, забрать труп Эльзы Грубер, а водители перестали глазеть на происходящее, как в цирке, и заняли свои места в кабинах автомобилей.
В сложившейся драматической коллизии, отец терял сразу сына, любовницу и жену, жена теряла сына и мужа, сын терял любовницу, отца и мать, но обретал мечту. Неизвестно было, насколько была осведомлена фрау фон Фогельвейде о связи Густава с Эльзой. Было ясно одно - умная женщина не смогла не заметить странности в их отношениях. Горячая убеждённость Густава в том, что именно восемнадцатилетняя Эльза Грубер может стать хорошим наставником для уже, в общем-то не совсем мальчика, а вполне сложившегося в некоторых отношениях почти уже четырнадцатилетнего Манфреда, и с долгие совместные поездки в Кенигсберг, даже с ночёвкой, и трепетное отношение экономного в бытовых мелочах Густава, к обстановке комнаты гувернантки, в частности внимание к кровати, подозрительно регулярная выплата повышенного жалованья. Злословье служанки Хильды, сразу невзлюбившей саксонку, тоже нельзя было не брать в расчёт. Сам возраст Густава подталкивал этого седого ветерана многих войн, безжалостного к себе и к другим, чувствующего угасание своих сил, на последний всплеск бурных страстей и кипения крови в жилах. Желание пожилого мужчины доказать самому себе, что он ещё силён, привлекателен и смел в отношениях с женщинами, так хорошо знакомое всем похитившим на свете людям, и неоднократно описанной в литературе, пьесах и стихах, не мог не волновать фрау фон Фогельвейде. За многие тысячелетия немолодые жёны выработали несколько моделей поведения в таких случаях: игнорирование, агрессивное противодействие, интриги, расправа с соперницей, расправа с мужем, месть каким либо другим способом, развод и бегство из семьи. Дворянки в этом отношении мало чем отличались от крестьянок, и даже, в каком-то смысле проигрывали им в части возможности применения высоко эмоциональной разрядки в виде скандалов и драк.
- Что здесь происходит? - спросила Марта, подходя ближе, - никто не доел завтрак, не обговорил вечер у цу Дона-Тальксдорфа. Я что, должна себе из-за гувернантки себе жизнь ломать? Густав, деньги моей семьи, вложенные в твоё кофейное дело, неужели не являются причиной оказать мне хоть немного почтения и не устраивать вместо завтрака корриду с любимым мною ребёнком?
- Дорогая, - примирительный тоном произнёс Густав, проведя ладонью по волосам у чёлки, чтобы немного привести их в порядок, - мы сейчас все вернёмся за стол, а здесь происходит то, что я решил дать согласие на любимую Манфредом идею стать военным! И он немедленно отправляется в училище!
- Ему разве уже можно? - удивилась Марта, позабыв от этого известия и самоубийство гувернантки и подозрения об измене мужа, - как же он пойдёт служить?
- Не можно, а уже нужно, и 800 марок я для этого в год найду, дорогая - ответил фон Фогельвейде-старший со странной улыбкой.
- Я думаю, можно будет начать прямо с кадетского корпуса в Берлине, - сказал Фридрих цу Дона-Талксдорф, - у нас в Рейхсвере хорошие связи...
Манфред проснулся...
Глава 20. Диверсант из батальона "Бранденбург"
Капитан сделал пауза, и было видно, что он что-то просчитывает в уме. Перед работающей рацией был раскрыт планшет. На нём, поверх местной газеты 'Ворошиловец', была раскрыта записная книжка с отметками. Автомат ППД с потёртым воронением и запасными дисками в брезентовых подсумках, кусок вяленого по-калмыцки мяса на обрывке какого-то плаката, фляга, несколько кусочков ржаного хлеба и обкусанные стрелки огородного лука, располагались справа от рации. Наконец капитан ответил:
- Хорошо, Данциг-2, задачи мне понятны! Только вот из 12 человек моей группы никого не осталось в живых, кроме меня. Во время минирования железной дороги у аэродрома и станции Котельниково нас атаковал разъезд чеченцев из 225-го полка, и они всех перебили! Моей 'двойке' Усаме из 'Союза чеченских националистов' отрезали голову. Я спасся один. Генерал-лейтенанта Чуйкова час назад видел на дороге из Котельниково в Пимено-Черни. С ним взвод охраны и фургон с фронтовой радиостанцией. Вы его сможете запеленговать, с помощью радиопеленгатора, как только он выйдет на связь. Он чуть не попал под шальной налёт Ju-88. Там на дороге на марше к Пимено-Черни мной обнаружен 1-й батальон стрелкового 435-полка 208-й стрелковой дивизии, чудом уцелевший при атаке Котельниково. Видимо они вышли со станции затемно, до утренней танковой атаки. У них есть противотанковые орудия, миномёты и рация РБС. Солдаты, хоть из Сибири, но все только призванные, не обстрелянная восемнадцатилетняя молодёжь. По-видимому они будут занимать оборону у Пимено-Черни, около удобного прохода между неровностями местности к реке и мосту через Курмоярский Аксай. Для ликвидации прошу прислать срочно ещё людей, и я его ликвидирую! Можно легко десантировать ночью с парашютом или на планере небольшую группу. Мне нужен всего лишь снайпер, пулемётчик, радист и два стрелка. Лучше славянской внешности из батальона 'Нахтигаль' или кавказской из батальона 'Бергманн'. Со мной есть здесь один активист из антисоветского подполья и бывший белогвардеец, он хорошо знает короткие проходы между балок, оврагов и стариц, мы сможет на него тут охоту начать, на этого красного генерала. Мой новый сотрудник помог с открытием и сбором сведений, готов к сотрудничеству!
- Батальон 'Бергманн' задействован в операции 'Шамиль', 'Нахтигаль' расформирован и его солдаты а 201-м батальоне охранной полиции охотятся за партизанами в Белоруссии, но у нас есть много славян в 9-й роте 3-го батальона, я попробую что-то сделать, ждите! Приём!
- Понял вас, связь кончаю, берегу аккумуляторы! - сказал капитан и щелкнул тумблером, выключив рацию.
Шипение и потрескивание эфира, завывание немецких и советских станций постановки радиопомех и далёкие голоса и, даже музыка, смолкли, прекратив связь с внешним миром, сразу сделав чердак меньше в радиусе на 200 километров,
Капитан пристально посмотрел на Виванова, а потом сказал:
- Господин Виванов, что делать-то будем? Ты вообще не голодный?
- Нет, Андрей, не голодный, - ответил Виванов, чувствуя, что всё тело ломит от усталости, а пятнадцать минутный быстрый сон только усугубил её.
- А ты сало любишь? - равнодушно спросил капитан, - сало можна їсти з чорним хлібом, гірчицею, цибулею та горілкою - це основа основ, стовпи, на яких тримається оте відчуття чогось такого великого, теплого та свіжого, наче сидиш біля багаття та дивишся у нічне небо. Але якщо їсти сало із цибулею, печеною картоплею та квашеною капустою.
- Ты слышал? Нужно убить этого красного генерала Чуйкова и оставить 64-ю армию без командования, чтобы москали драпали до самого Сталинграда без остановок!
Однако Виванов всё ещё смотрел сквозь стену.
Наконец Виванов пришёл в себя и проворчал:
- Так... Задремал от жары и усталости... За последние сутки столько проехал по делам на велосипеде - столько за год не ездил. А уж эта бомбёжка по дороге из Котельниково...
- Зато мы с тобой встретились, узнали про недобитый батальон 208-й дивизии еврейских комиссаров и про генерала Чуйкова! - ответил ему немецкий диверсант.
Он опять лёг на живот, и с помощью бинокль, сквозь оконце, стал рассматривать пригорок за мостом через Курмоярский Аксай. Там, на повороте грунтовой не грейдированной дороги между оврагами, за последними сараями и тынами огородов села Пимено-Черни, за садами и широкими лесополосами, горели, испуская густой чёрный дым, несколько тракторов и комбайнов из местного совхоза 'Ленинец' и сельхозартели 'Красный Аксай'.
Селяне и беженцы привычно толпились у моста, где уже месяц процветал хаотично возникший рынок. Расположенный неподалёку кооперативный магазин с вывеской 'Хлеб' был открыт, но из-за высоких цен был пуст. Тем более, что после прекращения выплаты зарплат из-за бегства председателя с семьёй и кассой колхоза, селяне деньги, во-первых, придерживали, во-вторых, интересовались больше промтоварами, имея продукты питания и на своих огородах, садах и бахчах. Не дождливый июль и начало августа позволяли получать со своих огородов отличные помидоры, огурцы, молодую капусту, картофель, тыкву, подсолнух, яблоки, сливы, ягоды и зелень. Колхозные поля после бегства председателя и милиции в полном составе, были открыты для расхищения. Если ещё неделю тому назад за украденное ведро картошки с колхозного или артельного огорода можно было по 'Указу 7-8', то есть Постановлению Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров СССР от 7 августа 1932 года 'Об охране имущества государственных предприятий' получить год исправительных работ в лагере, то теперь и за грузовик колхозной картошки ничего никому не грозило.
Началось повальное растаскивание общественного продовольствия ещё на корню с использованием же колхозного транспорта и техники из совхоза 'Выпасной', 'ОРС ЮВЖД', колхоза 'Ленина', 'Новая жизнь', 'Первого мая'. Разграблению подверглись обе козе-фермы и обе коне-фермы колхоза 'Ленина', и даже его культстан, и все семь отар совхоза 'Выпасной'. Из 12 контор сельсоветов четыре подверглись взлому и ограблению.
Ко всеобщей радости ранее репрессированных за эти действия бывших кулаков и единоличников, пьяниц и бездельников, в движении по хаотичной реквизиции приняли участие почти все прочие колхозники и рабочие, кроме членов партии и кандидатов в члены партии, которых в Пимено-Черни было всего трое. Несмотря на то, что все грузовики были или отобраны райвоенкоматом для армии или угнаны председателем в Сталинград, наполненные его мебелью и ценными вещами, погреба, сараи, кладовки и чердаки селян наполнились продуктовыми запасами с помощью телег, прицепов к тракторами, даже простых ручных тележек и строительных тачек. Все понимали, что после оккупации территории немецкими и румынскими войсками, как уже случилось и на Херсонщине, как и на Донбассе и на Тамани, население будет предоставлено само себе, подвоза продуктов из центра: консервов, сладостей, сахара, соли, круп и сушеной, вяленой рыбы и мяса, колбас и масла не будет, последуют ещё реквизиции продовольствия и скота румянами и немцами, продовольственный налог для содержания полиции, администрации и войсковых частей завоевателей. Кроме того, вся Кубань, Дон и среднее Поволжье уже знали, что немцы и румыны не разрешают распускать колхозы, как высокопроизводительные предприятия, что они заставляют всех работать в них задарма, сдавая продукцию уже не большевиками, а представителями оккупационной власти для отправки в Германию. Землю от немцев получали в собственность только служащие полиции, старосты и работники контор оккупационной администрации, железнодорожники и рабочие ремонтных военных мастерских, люди, выдающие евреев, комиссаров и подпольщиков, да и то не самую лучшую. Это означало, что за украденное ведро картошки колхозников и кооператоров стали бы наказывать не большевики - годом лагерей, а фашисты расстрелом или петлей на шею. Нужно было торопиться, пока продовольствие, инвентарь и хлеб на корню был уже ничьими и пока ещё ничьими. Потом помощи будет ждать до следующего урожая неоткуда.
Азарт, упорство и даже ярость в разворовывании советского имущества в Пимено-Черни, как впрочем, и в окружающих сёлах и хуторах: Яблочный, Дарагановка, Караичев, Греково, Край-Балковский, Нагольной, Черни, Верхне и Нижне Кужной, Семичный, Бударка, Нацмен-Цыган, был предопределён горькими и кровавыми событиями, связанными с преобразованием десять лет назад частных хозяйств, крупных и мелких, использующих батраков и должников, и не использующих таковых. А ещё за десять лет до тех событий, их участники сражались друг с другом в открытых боевых действиях в составе, кто в добровольческом белогвардейском 1-м Астраханском, 1-м Украинском полку князя Тундутова, кто под командованием белогвардейского генерала Попова во 2-й Донской казачьей дивизии и Пластунской бригаде, кто в составе 1-й Стальной дивизии большевика Дмитрия Жлобы и кавбригады Думенко, или других красных частей. Тогда же князь-атаман Тундутов проводил насильственное оказачивание калмыцкого населения, формируя из него подобие войска Донского во главе с атаманом и казачьим кругом, что тоже не прибавило добрососедства между людьми в восточной части Котельнического района.
Делёж после Февральской и Октябрьской революции 1917 года помещичьей, церковной и государственной земли в районе, захват земли у калмыцких кочевий и пустующих участков погибших на войне, привёл за десять лет до начала строительства колхозов к спонтанному созданию сельских сходов и Советов, где председательствовали наиболее богатые и хорошо вооружённые селяне. С помощью насилия они добились согласия односельчан на несправедливый раздел земли и в течение последующих десяти лет богатели, получая средства, сопоставимые с помещениями до революции. За счёт этого они покупали технику, строили амбары и конюшни, нанимали бедных односельчан и пришлых батраков для возделывания своей земли, калмыков для выпаса своего скота, а черкесов для охраны. Частной продажей хлеба и мяса во время НЭПа они накапливали большие состояния. То, что сейчас принадлежало совхозам и колхозам-гигантам 'Выпасной', 'Ленина', 'Новая жизнь' и 'Первого мая', владело всего дюжина семейств дореволюционных помещиков и промышленников: Троилина, Бояринцева, Пишванова, Исаджанова, Алимова, Коваленко, Чередниченко, Бурова, Пескова, Цветкова, Попова, Полухина.
Вернувшиеся домой ветераны Котельнической дивизии коммунисты Кавгила и Болтручук, с ужасом обнаружили на своей родине всё тех же казачьих помещиков. Как и до революции казаки владели большей частью пахотной земли, составляя лишь одну шестую часть населения, продолжая нещадно эксплуатировать иногородних батраков и своих обедневших односельчан. Прославленные герои, доставившие голодающей Советской республике десять лет назад с боями против казаков Мамонтова каравана зерна из 2500 вагонов по Владикавказской железной дороге, не могли поверить своим глазам! За что сражались!? Вся область помнили драматические события октября 1918 года, когда казачья кавалерия Мамонтова заняли полосу железной дороги у Котельниково, и отрезали Царицынский красный фронт от Северокавказской группировки Красной Армии. Сразу начался перегон на Дон, скота и перевозка старого и нового хлеба предназначенного для отправки голодающим Москвы и Петрограда.
Теперь, спустя 22 года, у станции Котельниково повторялась та же история, только вместо Царицына был Сталинград. Вместо донских полков казаков Мамонтова, поддерживаемых немецко-кайзеровскими оккупантами, сверхсовременная 4-я танковая армия немецко-фашистского генерала Гота. Вместо Котельнической дивизии и Стальной красной дивизии, анархистов и красных партизан - здесь отходили к Волге 51-я и 64-я советские армии. Вместо отрезанного от севера России Северо-Кавказского военного округа, был Южный фронт.
Когда после решения в 1928 году о строительстве тяжёлой и оборонной индустрии всем собственникам было предложено на обязательной основе вступит своей землёй в колхозы, а после отказа началась конфискация земель и инвентаря, началось сопротивление всеми имеющимися способами от вооружённых восстаний и убийств активистов Комбедов и Сельсоветов, до вредительства, потравы и угона скота, поджогов, просто бегства в города и на стройки первой пятилетки.
После гибели в перестрелках и облавах наиболее ярых кулаков-собственников, умиротворения кавказских и калмыкских банд, после многократных рейдов по изъятию боевого оружия, накопленного населением за годы повального дезертирства с империалистического фронта и Гражданской войны, основным способом борьбы против колхозов, совхозов и артелей стали порча, вредительство и хищения.
Кулаки и раскулаченные, другие бывшие крупные собственники и другие враги Советской власти, организовывали масштабные хищение грузов на железнодорожном и речном транспорте, расхищали кооперативное и колхозное имущество, пользуясь незначительностью наказания по Уголовному Кодексу в два-три года тюрьмы, а на деле 6-8 месяцев до амнистии, с возвращением к своим делам. Общий экономический ущерб стране, только начавшей индустриальное строительство, не имеющей даже своих инженерных кадров, науки, доступной медицины и современной армии, даже не умеющей в подавляющей своей массе читать и писать, был сопоставим с военными действиями новой Гражданской войны. Это была по сути наступление контрреволюции, только без марширующих офицерских полков Добровольческой армии.
Промышленный капитализм, ни в Европе, ни в Америке не мог бы преодолеть средневекового капитализма торгово-феодального, если бы не охранял свято принцип частной собственности перед любыми обстоятельствами. Социализм тоже не имел шансов добиться успеха без святой охраны социалистической собственности. Социализм заканчивается не после гибели вождя или партии, а после лишения его социалистической собственности, хищении его частично или полностью, переходе в частные руки.
Тогда, в 1932 году закон о хищениях госсобственности был ужесточен до драконовских социалистических мер ответственности в виде десяти лет лишения свободы с конфискацией имущества или смертной казни. За подготовку хищений или угрозы в адрес активистов советской власти полагались от 5 до 10 лет заключения.
В тот год, когда фашисты Гитлера пришли власти в республике Германия, компартия Эрнста Тельмана была запрещена, боевики профашистских военизированных организаций убивали людей на улице за коммунистические лозунги и символы, громили еврейские и польские магазины, свозили без суда, как скот, в только что появившиеся концентрационные лагеря под охраной штурмовиков СА Рема, коммунистов, демократов, евреев, всех, кто был не согласен с идеологией фашизма и его многочисленных организаций. Там немцы, выражавшие идеи фашизма и империализма, как высшей стадии капитализма, подвергали других немцев пыткам, морили голодом, изводили непосильным трудом, без суда расстреливали и вешали.
Подобный яростный накал ненависти, подогреваемый демагогическими призывами врагов народа Троцкого и Зиновьева, только с обратным знаком поразил недавних противников по Гражданской войне в России. Бывшие красноармейцы и комиссары из числа крестьянской бедноты в деревнях, станицах и аулах, бывшие красноармейцы и комиссары из числа рабочих и воинов-интернационалистов в органах ОГПУ и НКВД, бросились сводить счёты со своими идеологическими врагами уже в мирное время. Примазавшиеся к Советской власти проходимцы, жулики и просто невменяемые, откровенные противники индустриализации внутри партии использовали закон и своё служебное положение для вымогательств, побуждению женщин к сожительству, вредительству линии правительства. При всём при этом три четверти населения осколка бывшей Российской империи традиционно представляло собой неграмотную инертную массу.
Репрессии большинства в деревне по отношению к кулацкому меньшинству, а на 25 миллионов крестьянских дворов кулацкими были всего триста тысяч хозяйств, сопровождались умышленными перегибами и провокациями при арестах и выселении некоторых категорий кулаков в соседние деревни или в районы Сибири, и Дальнего востока. Несмотря на то, что большинство кулацких семей было оставлено на месте, считалось, что кулацкие дети, воспитанные в духе получения прибыли от эксплуатации человека человеком, не могут быть искренними строителями социалистического общества, скорее всего, просто затаятся, будут вредить более изощрённо, ожидая момента, чтобы подняться в полный рост для реставрации капитализма. 500 семей из Котельничского района и 100 тысяч в целом по СССР, были переселены за 10 лет коллективизации. Такая форма репрессий была хорошо знакома России после нескольких веков подобной практики при царе. Правом без суда выселять по своему усмотрению и произволу вместе с семьёй до 1917 года обладал император, члены его семьи, губернаторы, министры, полицмейстеры, крупные чиновники и крупные военные чины, крупные помещики. Выселены могли быть дворяне и купцы, крестьяне и рабочие. Провинности могли быть любыми: от политической неблагонадежности или коммерческих афёр, до формы купального костюма на пляже или соперничества в любовных похождениях. Памятны были всем и царские выселения черкесского народа и кавказских племён в Турцию, и поляков в Сибирь и лейб-гвардейского полка с семьями за уроненное ружьё на параде в присутствии императора.
Спустя 25 лет после падения самодержавного государства, привычка творить подобный произвол была ещё чрезвычайно сильна. Побившаяся наверх чернь брала пример не только в части желания жить во дворцах и ездить в роскошных автомобилях в окружении красивых жён, и любовниц, они приняла и многие способы государственного регулирования. Этот меньшевисткий, эсеровский и анархический стиль жизни, принятый частью большевиков и был так ненавистен истинным коммунистам.
По закону о защите социалистической собственности арестовывать кулаков, вредителей и расхитителей бросились все, кто имел хоть какие-то полномочия: председатели колхозов и члены правления колхозов, председатели сельских советов, секретари партийных и комсомольских ячеек, районные и краевые уполномоченные различных ведомств, просто активисты, не говоря уже о работниках прокуратуры, ОГПУ разного уровня, следователях, отделах милиции, действующих по принципу - 'сначала арестовать, а потом разбираться'.
Только каждое десятое дело о хищениях при проверке через года было признано законным. Большинство хищений были признаны мелким и единичным, произведенными из нужды, по несознательности. Осуждались уголовным судом колхозники и единоличники за кочан капусты, ведро картошки, несколько колосьев, рабочие за незначительные предметы, вместо разбора дела через производственно-товарищеские суды.
Четверть всех осуждённых находящихся в заключении были немедленно освобождены. От общего числа содержащихся в заключении спустя год действия драконовского закона - 800 тысяч, была освобождена половина 400 тысяч человек со снятием судимости. Осуждённых судом на 3 года заключения срок заменили на год принудительных работ, осуждённым кулакам до 5 лет лагерей, срок заменили на аналогичный в трудовых посёлках, с возможностью переезда семей.
В самом ГУЛГе, пережившим за два года из-за компании гражданской ненависти гуманитарный коллапс, осталось со всего СССР примерно 30 тысяч настоящих воров и расхитителей, половина их которых к началу войны вернулись домой.
Вся эта история с колосками, наложилась на реальные процессы борьбы с контрреволюционным белогвардейским подпольем, разведками капиталистических государств, внутрипартийной борьбой за право определять стратегический курс развития социалистического общества, создала настоящий хаос, и вместо реальной борьбы с крупными хищениями в момент напряжённого социалистического строительства передовой мировой экономики, когда в день вводились в строй по 40 новых заводов и фабрик, а каждые рабочие руки были ценны. Ущерб экономике был огромен. К 1936 году неоправданно жестокие репрессии и явные перегибы на местах грозно обозначила гораздо более серьёзный вопрос перед правительством СССР, квалифицированный Коллегией Наркомата Юстиции как влияние классово-враждебных людей, изнутри, и извне на аппарат органов юстиции, требующий серьёзной чистки в обстановке быстро приближающейся войны.
Наблюдая сейчас за торгом около моста, Виванов никак не мог отделаться от мысли, что он ничем внешне не отличается от того торга, что постоянно действовал в Котельниково на вокзальной площади Гражданской войны более двадцати лет назад: те же платки, ситцевые кофты и сарафаны женщин, косоворотки, пиджаки и кепки, широкие пыльные брюки, заправленные в сапоги, мужчин. Возникало стойкое чувство дежавю. Только, может быть, стало меньше видно цыган и бородачей с Северного Кавказа, зато прибавилось городских евреев. В ходу были всё те же отрезы тканей, сахар, яйца, курицы, овцы, растительное масло, спички, папиросы, табак-самосад, самогон, кубанское вино, самовары, лампы, патефоны, пластинки, сковороды и ножи и всякая съедобная снедь, пирожки, бублики, баранки. блины, семечки. Те же тёмные от загара лица хуторян и путейских рабочих вперемешку с белокожими беженцами.
В Гражданскую войну все они казались двадцатисемилетнему Виванову чужими, словно прилетевшими с других планет в соответствии с каким-нибудь не написанным фантастическим романом Герберта Уэллса. Сейчас, спустя много лет невзгод и скитаний в диком калмыцком и казацком крае, он чувствовал себя тоже абсолютно чужеродным элементом на этой земле, среди этих людей. Множество благодарных сограждан его возраста перешагнувшие во вполне дееспобном возрасте рубеж крушения самодержавия, оказавшиеся заброшенными из эпохи абсолюта кастовых норм, незыблемых, и каждый раз обновляемых кровью низших классов, в мир победы касты человеческих изгое, низов, подлых, бесталанных, ни на что ранее не проводившихся, необразованных, ведомых решительными вожаками, не знающими жалости и сантиментов, тоже, как он, до конца своих дней, испытывали это чувство чужеродного вокруг. Проклиная свою судьбу, решившую явить их на свет в конце XIX в Российской Империи, в центральной её части, среди дворянского или купеческого сословия, они думали о том, как было бы хорошо явиться в мир чуть раньше, чтобы успеть прожить жизнь в довольствии, неге, рабской покорности хамов и в тени блистающей славе и императорской власти. Но не раньше старинной гражданской войны интервенции, затеянной Романовыми для занятия пустующего царского трона Рюриковичей в начале XVII века. Или, на худой конец, родиться в колониальной Великобритании, раскинувшей свои земли и народы по планете так широко, что над ними никогда не заходило Солнце. Но просить у провидение родиться в Великобритании тоже нужно было с умом, потому что было очень легко попасть во всевозможные политические и экономические перевороты, под королевский произвол и козни лордов, а уж оказаться ирландцем или шотландцем в те времена было ужаснее, чем аристократом в осаждённом большевиками врангелевском Крыму. Мысленно помещая себя в какую-то другую эпоху и страну, каждый образованный человек склада Виванова, пытался найти оправдание своей инопланетности в сегодняшнем дне. Но только горькие мысли, и ничего более давали такие мысленные перемещения, и новые порции тяжёлых и неприятных обобщений и аллюзий.
За то короткое время, пока Виванов смотрел через плечо диверсанта на толкучку у моста, он успел отметить, что не видит той молодой женщины в модном платье и шляпке, словно из журнала, словно это была киноактриса из кинофильма 'Сердца четырёх', с маленькой куклоподобной девочкой, тоже напоминавшей ему героиню одного из фильмов с Раневской, говорившей всё время своему персонажу-мужу:
- Муся, не нервируй!
Он сразу заметил её на дороге, поблизости колонны грузовиков с харьковскими номерами. Она была восхитительно взволнована, переговаривалась с молодыми солдатами, а красивая полная грудь её соблазнительно виднелась через вырез платья, когда она наклоняется к ним через борт. В харьковчанке чувствовалась тонкая, породистая дворянская кость, врождённый такт и обаяние. Он с неприязнью подумал о том, среди массы низкопородных людей и высокопородных предателей кастового дворянского мировосприятия, каким-то образом возникло такое совершенство, чудо красоты, обаяния и вкуса. По его представлению это было явным диссонансом, усиливающим его внутреннее чувство одиночества и несправедливости, лишившей его таких женщин когда-то давно и навсегда. Теперь большевики незаслуженно получили такую прекрасную женщину, украшавшую мир вокруг себя, и эта ошибка требовала исправления. Большевики должны были остаться со своими толстыми коротышками с кривыми ногами, кривыми зубами и плоским лицами и плохими волосами, изуродованными многовековым голодом и каторжным трудом. С большим трудом Виванов стряхнул с себя оцепенение, вызванное потоком злых мыслей, настолько тяжёлых, что они мешали сейчас мыслить и действовать рационально.
Местность на юго-запад от реки постепенно повышалась к голубому горизонту. Сквозь градуировочную сетку бинокля было отчётливо видно, как перед лесополосой, вровень с верхушками деревьев, на крыше военного автофургона машины, стоят три человека. Рядом с ними, выше их голов, поблёскивали на солнце лучи радиоантенны, установленной рядом с соседней машиной. До них было по прямой, через реку, сады и лес, километра два-три, может быть меньше.
- Смотри, Вася, Там не Чуйков ли загорает? Сверху, вон, на крыше фургона... Глянь! Я-то думал, что он как отъехал тогда от батальона, так уже и до Жутово добрался. А он всё ещё здесь, на въезде в Пимено-Черни! Это уже интересно становится! Если он будет проезжать через мост, а это скорее всего это будет так, он проедет от твоего дома всего в ста метрах, что совершенно убойная дистанция. Нет, не для автомата ППД, - сказал диверсант, улыбаясь и обнажая золотые коронки на передних зубах, - для пулемёта MG-34! Схожу-ка я к мотоциклу за пулемётом! Специально для таких случаев приберёг, рискуя жизнью при встрече с патрулем погранвойск НКВД.
Капитан положил наушники и микрофон, и притянул к себе Виванова за рукав поближе, чтобы тот получше вгляделся в оконце.
- Так вот, что ты возишь длинное в брезенте у заднего крыла мотоцикла, - сказал без особого энтузиазма в голосе Виванов, поднося к глазам бинокль и стараясь не дышать запахом крепкого пота и лука, исходящего от диверсанта.
- Если неожиданно открыть огонь отсюда по легковой машине командарма-64, когда она будет медленно подниматься от моста на пригорок к магазину 'Хлеб', я за две секунд выпущу по ней 50 пуль калибром 7,92 из коробчатого магазина. Это в десять раз лучше любой снайперской винтовки! Каждая третья бронебойная, каждая пятая зажигательная - я сам придумал очерёдность ещё в батальоне 'Нахтигаль' во время захвата Львова. Никто не выживет в машине после этого точно. Эх, scheisse, коляда моя, колядка... Пока охрана будет разбираться что делать, мы вылезем через заднее окно горницы на огород и через сад уйдём в сторону конефермы. Это, конечно, не 500 килограммовая бомба SD с бомбардировщика Ju-87 героев фон Рихтгофена... Но всё равно - Чуйкову kaput! Не будь я Андрей Догадайло! Ну, что узнаёшь их?
- Да, это всё те же большевики, что были на дороге из Котельниково, старшие офицеры.
- Да-да! Снова делают рекогносцировку. И радиостанция у них та же - типа РАФ, фронтовая. Это всё тот же командующий советской 64-й армии. Хорошо, что мы предупредили Даниг-2, что Чуйков здесь один колесит с радиостанцией, а то радиоразведка 4-й танковой армии тешила бы, что у Котельниково весь штаб-64, а значит основные силы 64-й армии. Они не стали бы готовиться продолжать наступление слабыми передовыми силами, а стала бы подтягивать артиллерию, пехоту и снабжение, теряя время. Не знаю даже, авиаразведка смогла бы распознать отсутствие в толпах бегущих войск 51-й армии якобы войск 64-й армии, выдвигающихся сюда для обороны Котельниково. В такой пыли ни черта не видно же! Эх, Donner wetter, мамо рiдна... - сказав это, капитан отобрал обратно свой бинокль, и снова подсел к рации, - не понимаю, почему генерал Гот так нашу роту торопил обезвредить советские бронепоезда на этой линии и провести разведбат 14-й дивизии в Котельниково для атаки станции. Почему нельзя было просто послать бомбардировщики как на Чилеково или Ремонтное, что тут в Котельниково мёдом намазано?
Глава 21. Девочка Маша из Пимено-Черни
- Теперь пару советов от генерала, прошедшего Гражданскую, испанскую, финскую и японско-китайскую войну, да ещё поход по освобождению Западной Белоруссии и Восточной Польши, трижды орденоносца, окончившего академии имени товарища Фрунзе... - сказал Чуйков, - сами-то какой опыт имеете, товарищи?
- Я, товарищ генерал-лейтенант, воевал в бригаде товарища Покуса под Волочаевкой в 1922 году, потом служил в 36-й забайкальском стрелковой дивизии, брал штурмом, как комроты, Чжалайнор в 1929 году во время войны с китайскими милитаристами в Маньчжурии, закончил пехотное училище, работал в в конструкторском артиллерийском бюро в Горьком, был арестован, потом амнистирован, работал в пушной артели, и где ещё только не работал... - ответил майор Рублёв, - по тактике и топографии было отлично, а с ГТО и стрельбой из винтовки похуже...
- У меня кавалерийское училище оконченное, был на КВЖД во время конфликта с бело-китайцами, и ещё военно-политическое училище окончил. судимостей нет, - вслед за комбатом сказал комиссар, - член партии ВКП(б)!
- Сейчас другая война, товарищи командиры, совсем другая война идёт! Не знаю, как вы справитесь с танкобоязнью, авиабоязнью и радиобоязнью, но справиться надо! Значит так, забудьте всё, чему вас учили в училищах, не хочу, чтобы первый бой стал для вас последним. Дам немного новинок военного дела для вас: передний край организуйте по опушке лесопосадок в 100 метрах перед деревьями, а противотанковые пушки и миномёты поставьте среди деревьев. Свой КП оборудуйте в склоне балки или в крутом западном берегу реки. Не устраивайте 'Прощай, Родина' для своих 45-миллиметровок, не ставьте их перед пехотой. То же самое касается противотанковых ружей. Сделайте им несколько запасных позиций. Учтите, как только немцы у вас выбьют пушки и ПТРС, то их танки смогут сделать с вами всё, что угодно. Противотанкисты только по танкам должны стрелять, и с 400-300 метров, не больше. При первых их выстрелах, ориентируясь на пыльные облачка выстрелов, немцы на них обрушат весь свой огонь, чтоб дать возможность танкам добраться до ваших позиций. Если танки не будут атаковать, а стрелять издалека, метров с 900-1000, с флангов обходить, думая, что вы испугаетесь и по открытой местности броситесь бежать, вы молчите. Не стреляйте в ответ, с такой дистанции они много не настреляют, и ваши артиллеристы тоже, а вот позиции огневые свои все раскроете раньше времени... Удобные спуски к реке заминируйте. Согласно Временному Полевому Уставу РККА ПУ-36 отдельные ячейки для бойцов не копайте. Когда под огнём боец один остаётся, он чувствует себя не уверенно. У фашистов очень много автоматов и пулемётов в пехоте. Они не дадут ни за боеприпасами идти, ни санитарную помощь оказать бойцу, ни манёвры сделать на поле боя. Огонь фашисты часто такой организуют, что просто не встанешь на ноги. Ройте траншеи в полный рост, зигзагом, чтобы враг, ворвавшись в них, не мог вести огонь с одного конца траншеи до другого насквозь, а мина, бомба, или снаряд, попав в траншею, не имели максимального действия. Под ПТРы, пулемёты 'Максим' делай в траншеях уширения, выступающие вперед, чтоб можно было вести огонь вдоль линии траншеи и под острым углом. В стенках сделайте ниши для укрытия бойцов и боеприпасов от артобстрела. В бою за боеприпасами и водой бегать в обоз будет некогда, а любая пробежка под огнём - это ранение, или смерть. А ползком много не наползаешь и не притащишь. Так что боеприпасы и воду разнесите все заранее. Перед передней траншеей организуй ложные позиции стрелков и противотанковых пушек. Чучела в шинелях и макеты из оглоблей сделайте. На немецких лётчиков-наблюдателей они работают хорошо. Сам видел. На твою душу бомб и снарядов меньше достанется! Охранение вперёд не выдвигай, береги бойцов. Всё и так видно. Ночью парные секреты выброси вперёд на 500 метров. В первой траншее держи два взвода стрелков, с винтовками и автоматами. Пулемёты только на флангах ставь, там от них при перекрестном огне больше толка, немцы так только и делают, хорошо они научились людей убивать! Румыны, конечно, гораздо слабее немцев будут. Но не тебе они достанутся, комбат... - при этих словах загорелое и усталое лицо Чуйкова несколько обмякло и приобрело лукавое выражение, - раненых в лесу не собирай, увози за хутор, от разрывов снарядов и бомб в лесу такая щепа летит, не хуже осколков. Обе линии траншеи соедини ходами, чтоб можно было бойцов из первой отвести, или наоборот, первую усилить. С твоей Гражданской войны много времени утекло, комбат, но ты не пугайся. Первая их атака будет с наскока. Разведка. Мотоциклы. А ты будь хитрей, сразу-то всю силу разведке не показывай, прибедняйся, мол, не батальон свежий у тебя, а так, с бору по сосенке, тут винтовка, там автомат... После того, как ты их прищучишь, они бронемашины вперёд пустят. Тоже с ходу, поскольку не знают, что ты не кучка беглецов из 51-й армии, а свежая часть, с артиллерией и боеприпасами. Получат от твоих 45-миллиметровок по носу и отступят готовиться посерьёзнее. Подтягивать артиллерию, пехоту, миномёты, будут заправляться горючим, осматриваться с воздуха и через разведку работать. Потом танкисты попробуют. Они на открытом фланге моей 64-й армии и всего Сталинградского фронта, никакого серьёзного сопротивления не ждут, ни с чем таким встретиться не ожидают... Ближайшая от вас боеспособная дивизия в ста километрах по ту сторону Котельниково. А ваша 208-я, пока ещё непонятно где... Одни вы тут. Соседей нет ни справа, ни слева... А уж когда они на вас бомбардировщики вызовут, тогда, считай, вы своё дело сделали. Трое суток простоите, будете героями!
За спинами собравшихся жителей Пимено-Черни, во главе со стариком в казацкой фуражке, послышался треск мотоцикла и возбуждённые крики. Охрана расступилась, пропуская к командарму-64 младшего лейтенанта Милованова и усталого молодого лейтенанта с артиллерийскими эмблемами в петлицах. Артиллерист был загорелым до черноты, давно не бритым, с лицом, заросшим чёрной щетиной. За офицерским ремнём его были заткнуты две гранаты РГД-33 с ребристыми насечками, а вместо гранатной сумки через плечо висел второй планшет.
- Командир гаубичной батареи третьего дивизиона 865-го артполка 302-дивизии, лейтенант Беридзе! - представился лейтенант, - имею две 122-х миллиметровые гаубицы и 40 осколочно-фугасных выстрелов!
- Где твоя дивизия и полк, лейтенант?
- Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Мы около станицы Зимовники остались без связи и пехотного прикрытия, отходим в Котельниково, пытаемся найти дивизию! - ответил Беридзе, часто моргая длинными чёрными ресницами.
- В Котельников уже немцы. Поступаете теперь в подчинение к комбату, - ответил ему Чуйков и, повернувшись к Рублёву, сказал:
- Вот тебе, майор, от меня подарок, теперь серьёзная артиллерия у тебя есть! Ставь их за рекой, тяни провод телефона и управляй огнём, на прямую наводку не ставь, а то их быстро немцы выбьют! После того, как немец поймёт, что перед ним сила, он отбомбиться и отработает по тебе артиллерией, и станет наступать уже по своей науке, с пехотой, переставляя пулемёты, всё ближе и ближе... И только потом в последнем ударе пустит танки... Если его пехота на бросок гранаты к твоей траншее подойдёт - тебе конец. Ты этого не допусти, контратакуй накоротке в штыки и сразу назад. Когда вы будете в одной куче, немец из пулемётов и миномётов стрелять не сможет. Своих перебьёт. До каждого красноармейца эту всю науку доведи, комбат, даже поварам, ведь им тоже придётся потом в атакующей цепи идти, когда стрелков в ротах выбьют. Раненых своих отправляй сразу, а тяжелораненых не вези, не довезёшь, некуда тебе. Медсанбата позади тебя нет, больниц и госпиталей тоже. По хатам на хутора отдай. Мины все свои, вперемешку, противопехотные и противотанковые, ставь сразу. Не береги. Не пригодятся больше они. Ночью холодно тут. Костры жги только в ямах, как кочевники древние. Сверху закрывай чем-нибудь...
- Товарищ генерал-полковник, кроме артиллериста, по Вашему приказу доставлен лётчик с нашего истребителя! - доложил лейтенант Милованов, дождавшись, пока командарм замолчит,- он стрелял в нас из пистолета и матом обложил. Но потом признал в нас своих!
Охрана снова расступилась, и к Чуйкову подвели лётчика. Это был сержант, примерно двадцати лет от роду, с умными карими глазами, правильными чертами лица, смуглый, чем-то напоминающий молдаванина. Вместо сшитых на заказ хромовых сапог, тёмно-синих бридж, гимнастёрки вышитым нарукавным знаком ВВС РККА на рукаве, синей суконной пилотка со звездой на голубом, он был в обычной пехотной форме, кирзовых сапогах, мокрой от пота, выцветшей от стирок гимнастёрке. Только голубые петлицы с рубиновыми треугольниками и эмблемой с крыльями, выдавала в нём лётчика. На груди сержанта красовалась медаль 'За отвагу' и комсомольский значок. Недавно произведённая геройская посадка неисправного самолёта на брюхо, не очень вязалась с его мальчишеским выражением лица. Свой кожаный плащ-реглан, лётный шлем, планшет и сумку с вещами, сержант оставил Березуеву. Сделав несколько не очень чётких шагов, сутулясь, словно смертельно уставший человек, молодой лётчик приложил ладонь к пилотке и представился:
- Командир звена 436-го истребительного авиационного полка 268-й истребительной авиадивизии, сержант Федорчук, совершил вынужденную посадку из-за отсутствия горючего юго-западнее Котельниково после боя с вражескими истребителями в районе станицы Зимовейской, прикрывая наши Ил-2, штурмующие склады боеприпасов и горючего. С повреждённым рулём высоты вышел из боя, думал, дотянуть до аэродрома в Котельниково, а там уже наших истребителей нет, а вместо них немецкие танки с броневиками и мотоциклами. Возвращаться на другие аэродромы у Калача было поздно. Но я же не виноват, что рули перебило, и самолёт-то я не потерял, вы же видели, наверное, товарищ генерал-лейтенант! Мне даже этот итальяшка был не так страшен, как наш комполка подполковник Панов, который из-за самолёта убил бы меня вернее всего.
- Я тебе не ругать позвал, не бойся. Украинец сам?
- Я из города Славянска Донецкой области Украины, до десяти лет с родителями жил в Ростове-на-Дону, а потом мы переехали в Москву.
- Стало быть, украинец?
- Нет, везде пишу, что русский.
- Кстати, Зимовейская станица, где ты сейчас сражался, историческая достопримечательность, - родная станица борцов с царизмом Емельяна Пугачёва и Степана Разина! Так что места вокруг примечательные, - ответил Чуйков, - однако, молодец, что жив остался, сержант! Я сейчас поеду в сторону Чилеково, возьму тебя с собой, а там что-нибудь придумаем, как тебя в полк к Попову вернуть. Давно воюешь сам-то?
- Сначала в 16-м полку правительство СССР в Куйбышеве прикрывал в ПВО, потом в прошлом году зимой попал в 191-м истребительном полк под Москвой, переучивался на 'Харрикейны Mk IIB', потом воевал в составе ВВС 4-й Ударной армии во время наступления на Витебск и Демидов, потом полк был на доукомплектовании в Иваново, и нас включили в 235-ю авиадивизию. Мы дрались в районе Вереи, потом у Старого Оскола, с июля здесь в 436-м полку.
- Сам-то хоть, самолёты немцев сбил, хоть один?
- Я сбил два 'Мессера' и один 'Фокер', товарищ генерал-лейтенант! - ответить Федорчук, и глаза его засветились от радости, - неделю назад у Чернышевской Фокке-вульф-190 завалил, когда Ил-2 сопровождали, пять дней назад Мессершмидт-109, тоже при сопровождении штурмовиков Ил-2, и ещё одного 'худого' позавчера у колхоза 'Стан' поджог.
- Орёл! - добродушно сказал командарм, - хороший лётчик батальона пехоты стоит, так что мы тебя тут не бросим прохлаждаться на свежем воздухе, ты нам в воздухе нужнее!
Чуйков хотел ещё что-то сказать, но неожиданно нахмурился, замолчал, задумчиво глядя на лесополосу в полукилометре от них, прикрывающую собой село Пимено-Черни, и медленно пошёл в ту сторону, раздвигая голенищами сапог густые заросли ковыля, кияка и астрагала. Командиры последовали за ним. Милованов и Беридзе остались у фургона. Через некоторое время, отойдя от гражданских, охраны и чеченцев, Чуйков резко повернулся, и лицо его стало похоже на неподвижную маску: сощуренные глаза не мигая, смотрели, казалось, и на комиссара полка, и на командира батальона одновременно, ни одна складочка при его словах не шевелилась, только, едва разжимались губы.
- Понимаешь, комбат, для Сталинградского фронта теперь каждый час, каждые сутки - это как жизнь. Наступление фашистов с запада через Дон на Сталинград мы затормозили, а он взял, и с юга, со стороны Сала и Маныча, целую армию сюда развернул. Видать, Сталинград, стал сейчас бесноватому Гитлеру важнее, чем Кавказ! А у нас здесь образовалась пустота. Ставка перебрасывает сюда резервы, но они ещё не прибыли, не заняли свои участки обороны. Дай мне, комбат, хоть пару суток, хоть сутки...
- Товарищ генерал-лейтенант, не сомневайтесь, мы защитим нашу партию большевиков и наш советский народ! Грудью встанем, за Сталинград, за учение Ленина и великого Сталина, за власть рабочих и крестьян! - воскликнул Рублёв.
- Мы не отступим! - уверенно сказал комиссар, сжимая рукоять шашки.
Лицо Чуйкова перестало быть неподвижной маской, на лбу вокруг огромного малинового шрама от старого сабельного удара, собрались глубокие складки, подбородок с глубокой ямкой посередине выехал вперёд. Он ткнул указательным пальцем в то место, где у комиссара полка, под карманом гимнастёрки и партийным билетом было сердце, и зло заговорил:
- Я на разных войнах насмотрелся на всякие геройства. У нашего народа со времён проклятого царизма есть такая плохая черта. Летом работают на жатве до изнеможения, понимая, что день год кормит, а потом всю зиму бездельничают, крепя в себе мнение, что навалом, наскоком и штурмовщиной можно всегда всё решить. Тебе в академию генштаба учиться не довелось, а мне посчастливилось, так вот послушай опытного командира... Это всё со времён царизма повелось, жизнедеятельность разбитая на циклы - "работа" - "безделье" - "работа". Крестьянский уклад образовал такую жизнь: в страдную пору нужно было выложиться полностью, ударить, "работнуть", чтобы пережить зиму. Привыкли работать рывками. Гражданская война укрепила чувство, что натиском и ударом можно справиться с любой бедой, стоит лишь поднапрячься, в любой момент можно наверстать упущенное, стоит только захотеть и все будет сделано. Это всё путь штурмовщины, рывков, иллюзия благополучия при временной "победе", рождение рекордов ради рекордов, когда при общих недоработках имеется картина благополучия. Но не "ударными неделями", месяцами, постоянным натиском нужно решить проблемы, а только целеустремленной повседневной деятельностью можно их решить. Нам уходить от этого, методично всю делать и каждый день, с расчётом и экономя силы, как эти фашисты проклятые делают, как Сталин учит работать - каждый день и думая наперёд, на перспективу. Мой-то отец конюхом был в Подмосковье, и работал от зари до зари круглый год, потому что у его тридцати лошадей не было выходных. Так и я не позволяю себе штурмовщины, а только постоянную, ежедневную работу. Так что береги людей, комиссар, оставь всю показуху в прошлом. Войну, как в уставе и как в кино, под развёрнутым знаменем, толпой и криками 'Ура!', я тебе запрещаю! Знаю, людей с криками 'За Родину!', 'За Сталина!' ты в атаку поднять сможешь, и все коммунисты и комсомольцы встанут первые за тобой. Но это будет всего один бой, последний бой! А мне нужны сутки боя, двое, трое суток, как можно дольше, чтобы, даже если фашисты подойдут к Волге, они бы это место своими обозами обходили, теряя время и горючее! Забудь, чему тебя учили в военно-политическом училище, кроме любви к партии и Родине, оставь штурмовщину теперь! Не погуби батальон в одной атаке, комиссар! У меня здесь больше ничего нет! Пойми, у немца в пехотном батальоне, на каждую роту - по двенадцать пулемётов, да в батальоне ещё, кроме того - отдельная пулемётная рота с десятью пулемётами. Итого 50 пулемётов на батальон. В рост, в атаку, хоть батальон весь на эти пулемёты поднимешь, толку не будет, через пятнадцать минут не будет батальона! С этими гадами по-другому надо воевать! С умом! Собери своих политруков, всё это им втолкуй. А вот за трусость и оставление поля боя, я с тебя спрошу. Кто побежит, бросит оружие, поднимет руки вверх - стреляй в того сразу! Комроты побежит - стреляй комроты! Комбат твой побежит - стреляй его, стреляй в комбата! Понял? - произнеся это, Чуйков снова с яростью ткнул пальцем в грудь комиссара, отчего тот вздрогнул, словно только что получил пулю сам, - на этом направлении за вами больше нет никого, за вами только Сталинград! Там, на западе, коварный, беспощадный, враг, садист и насильник, грабитель и подонок, а там, на востоке, ваша любимая Советская Родина, героический советский народ, истекающий кровью, сироты и вдовы, старики и малые дети! Защитите их!
- Понятно! - ответил комиссар, оцепенев от такого напора силы и ярости в словах командарма, и на глазах у него вдруг выступили слёзы, - ни шагу назад не сделаем! Умрем как один, если придётся!
- Всех отступающих красноармейцев, офицеров, мужчин призывных возрастов от шестидесяти до восемнадцати лет, задерживай и ставь в свой строй, - продолжил говорить Чуйков, - кто будет отказываться, а также паникёров, трусов, диверсантов, возможных агентов и провокаторов расстреливая на месте! В Пимено - Черни находится заградкомендатура из 10-й стрелковой дивизии НКВД полковника Сараева, пограничники, на соседних хуторах имеются их наряды. Они наловили тут для отправки на военно-учётный и формировочный пункт пару сотен дезертиров. Сформируй из них роту своего подчинения, и посади в первую траншею. Если есть у пограничников собранное оружие, вооружи их, нет оружия, пускай добывают его себе в бою! Всех, кто может держать лопату из окрестных хуторов сюда, рыть траншеи, кто откажется, под арест. Времени у тебя, может быть до завтрашнего утра. А может и меньше. Ты теперь здесь и Советская власть и Красная Армия. Понял?
Опять ткнув комиссара пальцем в грудь, на этот раз уже не так сильно, не дожидаясь ответа, Чуйков, взглянув в красное, то ли от безжалостного загара, то ли от волнения, лицо комбата. Рублёв стоял с приготовленным планшетом и карандашом на изготовку, собираясь делать пометки. Чуйков снова повернулся лицом к лесопосадкам и медленно пошёл по пыльной траве.
- Да сложи планшет, что ты его держишь как транспарант на демонстрации, тут записывать нечего, - сказал он уже спокойным голосом, - ну вот, вроде всё сказал. Вот ещё что... Всякое бывает, комиссар, бывает, оглушит взрывом, а как очнёшься, уж немец над тобой стоит, да прикладом бьёт. Бывает в горячке боя командиры расстреливают всё до последнего патрона. Так что и застрелиться нечем, или думают, что сдадутся, а потом при удобном случае сбегут. Ты, наверное, знаешь, что немцы вашего брата комиссара в плен не берут. Я уже наслышался об этом в своих дивизиях. Если даже переоденешься, какая-нибудь сволочь всё равно выдаст, среди солдат и офицеров врагов социализма везде немало. Пока они на этой стороне, честь отдают и стреляют куда положено, а как советская власть кончается, вспоминают всё, и тот, как у его отца корову отобрали в колхоз, и как ты его в наряд внеочередной отправил сортир в казарме чистить за не застёгнутую верхнюю пуговицу.
— Я сдаваться не собираюсь, мне про приказ гитлеровцев всех комиссаров, политруком, особистов, работников военную юстицию, милицию, пограничников НКВД, евреев в плен не брать, расстреливать прямо на поле боя. рассказали уже подробно, ответил комиссар, я свою звезду с рукава спарывать не собираюсь. У меня есть ТТ в кобуре, а в кармане, вместе с эбонитовым пеналом с личными данным, один патрон.
Комиссар расстегнул правый карман и извлёк оттуда пистолетный патрон.
Комбат сделал то же самое.
— Мы не сдадимся сволочам! — сказал он решительно.
Чуйков странно на него посмотрел, и, после некоторого колебания, добавил:
— И вот ещё что, у вас, я там видел, несколько женщины есть среди санинструкторов и связистов. Ты их осторожно предупреди, что в плен им сдаваться ни в коем случае нельзя. Ни за что. Фашистские изверги имеют приказ однозначно уничтожать не только комсостав, комиссаров, евреев и активистов, но и носящих добровольно военную форму девушек и женщин: медсестёр, врачей, связисток, писарей, зенитчиц, разведчиц. Они хотят этим запутать всех советских женщин, чтобы он не шли в Красную армию, не увеличивали её сопротивление своим примером. Фашистские изуверы глаза выкалывают им, грудь отрезают, сжигают живьём, или давят связанных тракторами и танками, сажают на кол через половые органы. Самых красивых молоденьких девчонок насилуют много дней, избивают, потом всё тоже самое: выколотые глаза, отрезанные груди, вспоротые животы. До лагерей доживают немногие, но там их ждёт другой круг ада. Был такой поэт в эпоху Возрождения пятьсот лет назад, вы не знаете его, но я расскажу... Звали поэта Данте Алигьери. Он поэму написал, как он путешествовал по аду. Так это он заранее про гитлеровскую Германию написал. Это и есть описанный им ад. Все ужасы, творимые гитлеровскими собаками уже хорошо известны после освобождения от фашистов части территорий, известно от вышедших из окружения, от пленных. Разное, товарищи офицеры, болтают про женщин в армии: походно-полевые жёны — ППЖ, и так далее... Но они все смертники, наши геройские женщины, добровольно вставшие на битву. Ваш батальон здесь совсем изолирован, если что, деться им отсюда некуда. Казачки местные — это народ ненадёжный, выдать могут. Может, отправить из отсюда женщин ваших, как будет время, например, с первыми ранеными на машине к Плодовитому или Абганерово?
— Не знаю, товарищ генерал-лейтенант, непривычно как-то, — неожиданно смущённо ответил комиссар полка, — лучше отбить фашистов от Пимено-Черни, и тогда можно будет о плене и не думать. Не знаю, как им сказать-то... Они готовы погибнуть за советский народ, за Сталина, за то, чтобы фашистским извергам поскорее настала собачья смерть.
Чуйков не ответил. Он вдруг застыл как вкопанный, и начал медленно приседать, опускаясь траву, показывая куда-то пальцем. Комиссар и комбат, последовав его примеру, тоже стали садиться, раскрывая при этом пистолетные кобуры. Но когда Чуйков обернулся к ним, стало видно, что он улыбается бесхитростно, с какой-то умилительной радостью. Через несколько секунд они и сами поняли в чём дело: метрах в тридцати от них, со стороны лесопосадок, среди кустиков астрагала и плотных кустиков солодки, похожих на маленькие жёлто-зеленые взрывы мин, стояла, не то небольшая лисица, не то корсак. Зверёк совершенно не боялся людей, внимательно изучая их своими прищуренными от ослепительного солнечного цвета, глазами.
- Уф-ф... - комиссар громко выдохнул, - я думал, что здесь диверсант какой-нибудь... Ну и зрение у Вас, товарищ генерал лейтенант... Его же почти не видно в траве!
- А вот мы сейчас посмотрим, что за корсак нам попался, - сказал Чуйков, и с усилием, превозмогая боль в спине, приподнялся.
В полусогнутом состоянии он двинулся в сторону зверька. Когда расстояние сократилось шагов до пятнадцати, корсак, а это, судя по размерам и пепельному оттенку шерсти, был именно он, вдруг опустился в траву, и совершенно затих, словно мёртвый.
- Видишь, комбат, обмануть нас пытается, словно он падаль просто... - Чуйков продолжил осторожное движение, сигнализируя следующим за ним офицерам, чтобы они не торопились.
До того места, где лежал корсак, оставалось всего метра три, когда, зверёк вскочил, и как зигзаги молнии, понёсся в сторону лесопосадок между кустиками и плотными зарослями трав.
- Вот даёт! - Чуйков распрямился и стал смеяться беззвучным смехом, отчего его грудь и живот заходили ходуном, приговаривая, - вот хитрец-то, вот хитрец... Я-то думал сначала, что он в барсучью нору спрятался...
Было поразительно, что человек, оторванный от своей армии, только что потерявшей донские переправы, перед оголённым фронтом, находясь под угрозой отстранения от командования, прошедший четыре войны, весь израненный, едва не разбившийся недавно на самолёте, искренне смеялся над примитивной хитростью степной лисицы.
Перестав смеяться, командарм вытер согнутым пальцем слезинки у переносицы и жёстко сказал:
- Ведите себя как этот лисёнышь, похитрее. Удержите Пимено-Черни, заставьте врага потерять силы, время, горючее, боеприпасы, технику и людей! Ну, всё, пошли, а то мне ещё к комдиву-29 нужно ехать, Воскобойникова вашего найти и Весаитова, и вообще, у Чилеково попытаться организовать оборону до конца сегодняшнего дня!
Быстрым шагом командиры вернулись к машинам. Чуть в стороне всё так же стояли хуторяне. Из-за дюжих плеч автоматчиков охраны, надеждой, выглядывал всё тот же старику в старой казацкой фуражке с треснувшим козырьком, в застиранной до белёсых пятен рубахе с наборным поясом, в новых, щёгольских сапогах. Увидев вернувшихся командиров, он снял фуражку, и стал трясти ею над головой, пытаясь привлечь к себе внимание.
- Григорий, собирай радиостанцию, едем в сторону Генералово к комдиву-29 полковнику Колобутину, - сказал Чуйков адъютанту, и тяжёлым взглядом уставился на Нефёдова - начштаба батальона, - ну, есть связь с Воскобойниковым? Чего руками разводишь?
- У него радиостанция не включена, похоже, и у других наших батальонов тоже! - извиняющимся тоном промямлил Нефёдов.
- Вот до чего доводит радиобоязнь, все боятся радиостанции включать, чтобы не вызывать на себя авиацию противника! - воскликнул Чуйков, - немец старается засечь радиоразведкой наши радиостанции, устраивает воздушную охоту и посылает группы диверсантов туда, зная наверняка, что там, где работает радиостанция РБ или РД, рядом штабы батальонов, дивизий, армий, чтобы заставить их замолчать, прекратить координацию войск, уничтожить штабы и командующих. Мы же сами прекращаем руководство войсками, облегчая немцам эту задачу! Этих связистов надо тоже расстреливать, как бегущих из окопов, при прекращении приёма или передачи! Мы из-за них как в Гражданскую войну должны вестовыми и полевыми телефонами связываться! Чёрт побери! Продолжайте вызывать Воскобойникова! Он должен со мной связаться. Мой позывной 'Акустик-1'. Ясно?
- Так точно! - ответил Нефёдов, краснея от стыда, хотя не был виноватым ни в чём, - есть позывной "Акустик-1".
- Каюм, колбасы конской дай комбату, небось и не придётся теперь негде купить, да и дорого хуторяне просят, а у меня зарплата большая, выдержит... - сказал Чуйков уже спокойнее своему водителю, - тем более, что и паёк у меня побольше его будет.
Он подошёл к 'эмке', дернув за горячую ручку, распахнул заднюю дверцу, бросил перед собой трость и опустил тело на край заднего сидения. Взяв оперативную карту, он с сожалением пробежался по контрольным для него сейчас точкам населенных пунктов, и бросил карту на кучу бумаг и газет под сидением. Потом он выглянул наружу и приказал командиру взвода охраны:
- Носов, давай сюда деда! Минутка есть-то всего послушать местное население.
- Жарко-то как! - вздохнул Чуйков и расстегнул все пуговицы насквозь уже мокрого воротника.
Некоторое время сидел неподвижно, положив широкие ладони на колени, не моргая глядя на кустики дикой горчицы с остатками некогда ярких цветочков перед порогом двери машины. Его начало быстро клонить в сон, дрёма сладко опоясывает всё тело после второй бессонной ночи и угощения у комдива крепче всяких верёвок.
- Товарищ генерал-лейтенант... Водички вот ещё, - вывели его из оцепенения слова водителя Каюма, - надо сейчас пить больше, а то голова соображать не будет, как у моторов внутреннего сгорания, радиатор должен быть заполнен, иначе перегрев случиться и поломка.
Взяв в руку прохладную кружку, блестящую живительными капельками, Чуйков поднял голову и встретился взглядом со стариком из Пимено-Черни и сказал ему:
- А-а, отец, ну, говори, что там у тебя с детьми...
- Зовут меня Семён Михайлович... Михалыч... Текучевы мы... Мы собственно, товарищ начальник, из Пимено-Черни, туда-сюда ходим, то копать оборону у Гиблой балки, то нет... - старик чуть ссутулился, пытаясь рассмотреть в тени салона 'эмки' глаза Чуйкова.
Потом старик Текучев принялся быстро говорить, почти без пауз на дыхание:
- Дети пропадают последнее время сильно во всём нашем Котельниковском районе. На юге, в Азово-Черноморском районе, на севере в Ворошиловском, в Курмоярском районе я не знаю. А у нас да. Какой сельсовет не возьми, одна и та же картина получается. В Даргановском, Караичевском, Пимено-Чернянском сельском совете пропадают уже давно. Слухи рисуют ужасную картину. Но и в дальних поселениях тоже пропадают. На конефермах, конефермах, в отарах совхоза "Выпасной" и колхоза "Ленина", в посёлках при станциях и железнодорожных будках. Председатель нашего сельсовета товарищ Матулевич, сам не местный, руками только развёл. Говорит, что время военное, диверсанты, враги народа подняли голову, а в Чечне и Дагестане бело-бандиты несколько районов захватили, и оттуда на грабежи и похищения в Сталинградский край, и в калмыцкие улусы выезжают. Не до того, мол, а потом бумаги сельсоветские по управе в спешке раскидал, взял облигации госзаймов, что мы все у него в сейфе хранили, взносы взял, и на колхозном грузовике с женой в Сталинград подался. Участковый же наш милиционер товарищ Худосеев пропал. Уехал три недели назад, немцы ещё только Ростов взяли. А Ростов же от нас неведомо где. И семью всю свою милиционер увёз. Говорил тогда, что вернётся к вечеру, но вот какого дня какого года этот вечер? Сам-то он из Астрахани присланный был. Через нас теперь люди из Крыма, из под Харькова, Ростова, Донбасса, Шахт, даже из Ленинграда валом валят. Из станиц, посёлков, хуторов, колхозов, со станций, полевых станов, откуда только не идут они к Сталинграду. На Кавказ и в Калмыкию мало кто идёт. Далеко без воды тут не пройдёшь, тут кони нужны и знание балок. Всё идут, идут... То водички им попить, то за бешеные деньги картошки купить. Совхозам и агро-артелям хорошо, цены можно любые брать, да потом что делать, когда немец придёт? Он-то наши деньги разве признает? Калмыки, солдаты и горные всякие, то коров утащат, то коней уводят, чуть ли не в открытую, то по домам шарят. Одно слово, власти никакой не стало, а хуже - дети пропадают. Вчера у Андреевны дочка малая пропала, уже вторая по счёту, Машечкой кличут. Намедни у Клавы Подскребалиной, девочка тринадцати лет отроду пропала, а до этого мальчик сгинул, на прошлой неделе у Журавлёвых и у Нестеровых девочки тринадцати и одиннадцати лет пропали... Пропавшие сёстры Шаповаловы, скотница Лаврова постарше будут, семнадцати, восемнадцати годов от роду. Пропали они две недели назад, почти сразу все. Нашли их изуродованным, обглоданными дикими зверям и червями в балках неподалёку отсюда, а может и не их нашли, поскольку без одежды все, сильно повреждены пытками, хищниками и жарой...
Старик, конечно, не знал истинной причины бегства своего председателя. Не то, чтобы председатель сельсовета Матулевич боялся остаться в Пимено-Черни и бороться в партизанском отряде против немцев. Он больше боялся своих, многие из которых ещё совсем недавно воевали в белогвардейских казацких и бандитских отрядах против рабочих и крестьян в окрестностях Курмоярского Аксая. Сам председатель был из семьи батрака из села Бердюжье Тюменского уезда, расположенного на границе с Казахстаном, и прекрасно знал, что начнут творить недобитые белогвардейцы, кулаки и враги народ, после прихода немцев. Он не сомневался, что коммунистов и советских активистов ждёт расправа, не лучше немецкой. Он хорошо помнил, как это могут делать свои русские люди по событиям двадцатилетней давности...
Когда деда убили на империалистической войне, за долги его землю забрал местный кулак, и многодетная семья осталась нищей. Потом с фронта вернулся в 1919 его раненый отец и стал коммунистом. Появилась первая партийная ячейка. Спустя два года, в 1921 году несколько тысяч кулаков и подкулачников, бывших дворян и белогвардейцев подняли в уезде восстание против Советской власти. Эти землевладельцы не платили продовольственный налог ни императору Николаю II в 1916 году, ни Временному правительству в 1917, ни Правителю России Колчаку в 1918, ни Советской власти. По сути, они жили своей отдельной от России страной, не признавая особо никакой власти, пользуясь удалённостью от политических центров. Когда у большевиков нашлись силы, чтобы продразвёрстку взыскивать силой, в ответ начался террор, убийства, похищения и поджоги. Потом, в 1921 году, не довольствуясь уже только террористическими актам, кулаки подняли восстание и захватили часть уезда. В родном селе Матулевича, в окружающих деревнях и на хуторах началось массовые убийства односельчан-коммунистов, коммунаров, колхозников и членов их семей. Убивали их зверски, не щадя, порой, ни женщин, ни детей. За несколько дней только в Бердюжье было убито и замучено до смерти около трёхсот человек коммунистов, беспартийных, сочувствующих коммунистам. Отец Матулевича, Петр был тогда председателем земельного и продовольственного отдела Бердюжского волостного исполнительного комитета. Повстанцы зарубили его шашками, выкололи глаза, вырезали на груди звезду и прибили, раздетого до нага, гвоздями к двери здания Исполнительного комитета. Потом, как и многих других, бандиты бросили его труп в болото Круглое. Председателя исполкома Афанасия Калинина обезглавили, набили тело землёй и хлебными отрубями. Труп возили по селу, привязав к лошади. В результате этой катастрофы осталось двести вдов и почти шестьсот детей-сирот. Триста крестьянских хозяйств были разорены. Повстанцы забрали лошадей, зарезали коров и мелкий скот. Это привело к голоду. Свирепствовал тиф и холера. После подавления восстания силами Красной Армии, тела 150 истерзанных до неузнаваемости бандитами человек, удалось найти и похоронить в братской могиле, в центре села, возле церкви. И далеко не всем участникам кулацкого восстания сразу восстания удалось воздать по заслугам. Они ещё раз заявили о себе саботажем и убийствами спустя десять лет, когда началась коллективизация, раскулачивание и борьба за сохранность госсобственности. События на Дону и Кубани, встретившие его после бегства из Тюменского края, оказались ещё более страшными. Казаки, всегда использовавшиеся царями как каратели против крестьян и рабочих, лютовали так же, и даже ещё позлее.
Приход немецких войск на Кубань и Северный Кавказ предоставил возможность вновь разгореться в этих местностях гражданской войне, которая тлела, фактически, не прекращалась до прихода немцев. Наиболее ярко это проявилось при приближении немцев в станице Синявской. Котельниково же и Пимено-Черни входили в состав земли Войска Донского, и ни у председателя, ни у начальника милиции, не было сомнений, в том, что их ждёт очень скоро. Оставалось, либо бежать, либо организовывать партизанский отряд...
Чуйков слушал старого казака из Пимено-Черни прикрыв глаза ладонью, в его сознании, словно в ящике с песком для моделирования местности в военной академии, были обозначены курганы, русла рек, железная и грунтовая дорога, стояли красные и синие флажки с наименованием частей, их численным составом. При ближайшем рассмотрении, как в страшном сне, цифры численности подразделений на флажках расплывались до неразборчивого состояния, словно на химический карандаш или чернила попала вода. Несмотря на речь старика Меркулова, он вдруг понял, что он видит ящик в дрёме, и всё это результат постоянного перебора в памяти разных обстоятельств, расположения на местности частей 64-й и 51-й армии южнее станицы Цимлянской. Из этого состояния его вывел голос Револьда.
- Василий Иванович, всё готово, рация свёрнута уже. Елянин поедет с радистами, так что можно трогаться, - сказал адъютант.
Слегка отстранив старика, на водительское место уселся водитель и выжидательно обернулся к Чуйкову. Автоматчики охраны тоже стали залезать в кузов грузовика через борта. Стуча сапогами, клацая оружием и подсаживая, подтягивая друг друга, они это сделали на удивление быстро и бодро.
- Дедуля, как тебя звать? - спросил, стоявший рядом с машиной комиссар, нетерпеливо постукивая ладонью по рукояти своей шашки.
- Михалычем все зовут, - ответил старик, и стал заметен в вырезе его косоворотки крохотный оловянный крестик на простом шнурке.
- Ну, что ты пристал к товарищу генерал-полковнику? Это вопросы к служащим Наркомата внутренних дел, к начальнику милиции, начальнику уголовного розыска вашего района, - комиссар сдвинул фуражку на затылок так, что она еле удерживалась на запыленных волосах, - не до тебя совсем, фашисты на подходе, вот-вот здесь будут. Нам оборону нужно устраивать быстро, а товарищу генерал-лейтенанту обо всём южном участке Сталинградского фронта нужно думать... Не видишь? Найдутся ваши шалопайки, небось в прятки играют...
Старик, не оборачиваясь к комиссару, прижав фуражку к груди, заговорил ещё быстрее, голосом, осипшим от пыли и волнения:
- Мы стали их находить... Девочек и мальчиков наших... Из хутора Нацмен-Цыган, с хуторов Край-Балка, Нижне-Кужной, даже из посёлка при станции Челиково. А, может и не их... Уж больно изувечены все. Кого в степи уж и лисицы поели, курганники поклевали, а одежды-то на них никакой, что и не опознать подчас. Только, если волосы похожие, родинки, шрамики, вещицы разные рядом оброненные. Туфельку, кусок платья, разное находили, когда всем селом выходили искать. Словно антихрист их унёс, сатана, за то, что церкви свои мы позакрывали да разрушили в сёлах своих. Деток наших теперь забирает антихрист - чёрный зверь! Помоги, генерал, бросили нас все, казаков и мужиков позабирали в армию, кто сам разбежался. Одни бабы почти остались, мальцы, да старики. Оружие тоже отобрали всё, радио тоже. Ты тут один власть теперь! - на последних словах голос у Михалыча дрогнул.
Водитель Каюм, сделав зверское лицо и затаив дыхание, словно от этого мистического отношения к мотору зависела исправная работа свечей зажигания, стартёра и карбюратора, повернул ключ пуска двигателя. 'Эмка' лязгнула, скрипнула, дёрнулась и задрожала, выдав позади себя облачко сиреневого дыма. Двигатель взревел и вышел на ровные обороты.
- Ай, былбылым, соловей мой! Как птичка поёт 'Эмочка'! - даже пропел Каюм, и, белозубо улыбаясь, повернулся к Чуйкову.
- Да уж, аккумулятор здесь - это тебе не ручку на грузовике АМО крутить, - устало ответил адъютант, - едем, товарищ генерал-лейтенант?
- Револьд, позови этого лётчика Федорчука!
В этот момент, откуда-то со стороны понуро идущих в сторону Пимено-Черни беженцев, похоже, что среди группы колхозниц в пыльных юбках и платках, закрученных на шеях, послышался пронзительный плач грудного ребенка. Наверно он лежал среди кулей и мешков в их конных повозках. Он плакал и кричал так пронзительно звонко, что, кажется, померкли все окружающие звуки: далёкая артиллерийская канонада из-за дымов на западном горизонте, гул бомбардировщиков и корректировщика в пылающем жарой небе, многоголосый человеческий гомон, бренчание упряжи, скрип телег, рокот работающих автомобильных двигателей. Но ребёнок плакал недолго, видимо он, утомлённый солнцем, жарой и тряской, возможно жаждой и недоеданием, собрал все силы для этого крика, чтобы привлечь к себе внимание взрослых, всемогущих, по сравнению с ним, людей.
Открыв глаза, Чуйков посмотрел на старика. Над головой Текучего высоко в небе один разведывательный самолёт немцев Focke-Wuif 198, закончив круг, устремился на северо-запад, а ему навстречу, на смену прилетел точно такой же Focke-Wuif, блестя стёклами кабин и проволокой радиоантенны, чтобы ни на минуту не терять контроль над огромными просторами сальских степей. Ниже, на юго-запад, плыли несколько немецких бомбардировщиков. Ребёнок больше не плакал, но его плач всё ещё звенел в ушах.
- Комбат, дай этому старику трёх бойцов, пускай походят по округе, по домам, по лесопосадкам, - приказал Чуйков, посмотрев на Рублёва, - пускай найдут девочку гражданки, - он глазами указал на женщину в синем платке, сидящую в траве и названную стариком Андреевной.
- Това-а-арищ генерал-лейтенант... Вы же сами говорите, чтоб в обороне каждого человека считать! - начал говорить комбат.
Комфронта его перебил и медленно проговорил, словно подбирал слова:
- Я тебе две гаубицы подкатил, а тебе трёх бойцов жалко! А если серьёзно, то на этой территории по Указу Президиума Верховного Совета действует военное положение, я, как старший воинский начальник, являю собой на территории, занимаемой войсками моей армии и милицию, и суд, и попа с кадилом, и чёрта с вилами. Здесь этим попом и всем остальным, будешь ты, комбат, со своим комиссаром. Ясно?
- Так точно!
- Мы здесь защищаем наших, советских людей и их детей! Это наши, советские дети... И то, что ты с Дальнего Востока, а они их калмыцкой станицы, ничего не меняет, и грош нам цена, если мы их будем за просто так бросать в беде! - Чуйков замолчал, потёр шрам на своем лбу, посмотрел на пальцы с оставшимися пыльными катушками, и закончил свою мысль, - может быть спасение маленькой девочки среди всеобщей катастрофы сражения, горя и ненависти, гибели и убийства, будет самое лучшее, что мы сделали здесь.
- Есть, дать трёх бойцов и найти девочку! - ответил Рублёв.
- А тебе, Михалыч, партийная задача, - сказал Чуйков старику, закрывая дверцу 'эмки', - выведи срочно, вместо твоего сбежавшего председателя, от имени Советской власти, всех односельчан на рытье траншей. Этому батальону тут намертво стоять придётся. Договорились?
- Выйдем все как один, не сомневайтесь, ваше превосходительство - товарищ генерал, - поспешно закивал Михалыч головой, и быстро перекрестился, - храни вас Бог!
- Комбат! - сказал Чуйков и движением ладони показал старику, что разговор с ним окончен, - из своего тыла, если доберусь, из станицы Советской, подкину тебе машину мин к миномётам и патронов тысячи три. Гранат РПГ и бутылок КС пришлю. Выстрелов к 45-мм, нет даже у меня, беда с ними, так что экономь. Жди машину с боеприпасами от генерала Лобова. Не подводите меня, дальневосточники! Всё!
- Вот Федорчук, - сказал адъютант, усаживаясь на переднее сидение, - еле нашёл его, спал за машиной радиосвязи!
- Садись со мной в машину, лётчик, я тебя хочу поспрашивать немного.
- Каюм, давай вперёд! - скомандовал адъютант, когда Федорчук сел на заднее сидение, смущаясь своего пыльного, забрызганного маслом, закопчённого обмундирования.
- Ну, расскажи, как там дела у вас в небе? А то тут у нас всё дела пехотные, да кавалерийские. Но вот ваши истребители пропустили бомбардировку эшелонов 208-й дальневосточной дивизии, теперь южнее фронта моей армии дыра в сто километров, и заткнуть её нечем, вот езжу как пожарная команда, собираю по солдату, - спросил Чуйков, когда машина тронулась.
- Так на аэродроме Котельниково, должен был истребительный авиационный полк находиться, мы-то в излучине Дона около Калача всё больше летали, товарищ командарм! - устало ответил сержант.
- С одной стороны, Хрюкин, убрав истребительный полк из Котельниково, спас самолёты и матчасть, а с другой стороны оголил железную дорогу, и эшелоны 208-й дальневосточной стрелковой дивизии были уничтожены бомбардировщиками, - зло сказал командарм и, повернувшись к молодому лётчику, спросил, - звать-то тебя как?
- Игорь Александрович, - ответил Федорчук, - Игорь...
- Давай, Игорь, парень геройский, выпей черепушку за своё чудесное спасение, - сказал командарм, - Револьд, налей-ка нам водочки за встречу!
- Так я не пьющий, товарищ генерал-лейтенант, и не даже курящий, - тихо ответил лётчик.
- А я выпью, а то руки болят, спасу нет! - сказал Чуйков, принимая от адъютанта крохотную крышку от армейской фляги, куда вместилось, наверное, грамм двадцать, и опрокинул на язык.
- У вас ожоги? - спросил Федорчук.
- Нервная экзема, - ответил Чуйков, - кожа трескается, кровь сочиться и ничего не помогает, ни мази, ни грязи, ни заговоры. Ну, давай, Игорь, рассказывай, дорога долгая у нас до Челиково, как откуда ты, как стал лётчиком, что за самолёты у нас и у фашистов. Как тебе это видится?
- Сам я после переезда из Ростова-на-Дону закончил 10 классов в 10-й школе в Москве, а 1937 году поступил в Горьковский инженерно-строительный институт, но через два года перевёлся в московский кредитно-экономический институт. Жил у Центрального аэродрома на Песчаной улице, там записался в аэроклуб. Тогда приближалась война, и был призыв: "Дать стране 10 тысяч лётчиков!", Аэроклубы получили поддержку, курсантов обеспечили питанием, обували и одевали. Инструкторы получали по 700 рублей, при том, что батон белого хлеба стоил рубль и семьдесят копеек, а мясо говядины двенадцать рублей всего. Ради обучения "на лётчика" я бросил институт. После экзаменов в аэроклубе, меня отправили в Чугуевское лётное училище под Харьковом, там меня и застала война. Я доброволец в авиации, а не случайный человек из спецнаборов по призыву, но после училища мне как всем присвоили только "сержанта" и отправили в казармы. Нормы довольствия и оклады как у пехоты, форма тоже. Теперь, когда ещё младшего лейтенанта присвоят? Я хотел, как киноактёр Марк Бернес в красивой форме лётчика в кинофильме 'Истребители ', тоже так присесть за рояль и сыграть...
В далёкий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает -
Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд...
Судьбу Игоря Федорчука через массовый призыв в авиацию советской молодежи решила Гражданская война в Испании и война итальянского короля Виктора Эммануила III в Абиссинии против народов Эфиопии и Сомали. Эффективность и волшебная быстрота изменения технических возможностей авиации была основана на инвестициях в научные и технические разработки самых богатых людей самой богатой страны того времени — США. К тому времени эта страна обладала тремя четвертями всего мирового золота, сосредоточенных в руках нескольких человек. Именно технологический прорыв того времени в части моторостроения, вычислительной и радиотехники, химии, привели к резкому скачку боевых возможностей авиации к середине 30-х годов. Советская промышленность и наука под руководством партии большевиков, преодолевая яростное сопротивление внутренних врагов, сопоставимых с ними по численности, с трудом ведя за собой инертное большинство малограмотного населения, невзирая на гигантские жертвы и усилия, всё равно не успевала за лидером, использующим концентрацию ресурсов большей части мира. Отставание было не только в количестве и качестве техники, но и в отсутствии должного количества лётчиков. ЦК партии, освободившись от шор и искажения действительности со стороны вредителей и заговорщиков Тухачевского и Троцкого, обнаружили после 1937 года новую действительность в части возможностей авиации. В Испанской войне авиация с обеих сторон успешно препятствовала воздушной разведке, разрушала аэродромы, расположенные в тылу, уничтожала узлы связи, командные пункты, склады, порты. В горах Эфиопии итальянская авиация создавала на путях абиссинцев заторы, сбрасывая отравляющие веществами, на больших площадях зажигала степь и лесостепь. Немецкие и итальянские фашисты с аэродромов острова Майорки силами специальных групп бомбили исключительно города и деревни в террористических целях. Всё менялось с калейдоскопической скоростью. Скорость истребителей достигла уже 600 километров в чаc, практический потолок 9 километров, дальность полёта до 5 тысяч километров, грузоподъёмность 100 процентов собственного веса, что позволило увеличить боевую нагрузку, брать больше топлива. Применение штурмовиков доказало возможность преодоления сильной ПВО на очень малых высотах. Ночные действия ВВС приобрели не менее важное значение, чем дневные. Бомбардировочная авиация действовала по приборам, радионавигации, астрономическим ориентирам.
Резидентура Главного разведывательного управления РККА докладывала в ЦК партии, что американские фирмы некоронованного короля Америки — Моргана "Boeing” и "Lockheed”, работающие в интересах Германии и Италии, уже испытывают бомбардировщики с дальностью полёта до 10 тысяч километров. Американская помощь обеспечила появление немецких скоростных самолётов типа Bf-109, He-112 и Do-17F-1. Японские ВВС, получая меньшее количество американских кредитов и горючего, экспериментировали с увеличением дальности полёта истребителей с помощью сбрасываемых дополнительных топливных сигарообразных баков.
Для многих сотен самолётов, действовавших в Испании, были необходимы основные, ложные и запасные полевые аэродромы. Самолёты следовало располагать небольшими группами по 10-12 машин на каждом аэродроме. Лишь такое рассредоточение обеспечивало в Испании сохранность их в случае внезапного удара по аэродромам. Четверть всех потереть республиканцев пришлось на потери на крупных аэродромах. ЦК партии, учитывая это, позаботилось, чтобы в СССР к весне 1941 года были подготовлены в достаточном количестве полевые аэродромы в тыловых районах страны, вне 200-километровой зоны досягаемости штурмовиков и бомбардировщиков Люфтваффе с истребительным прикрытием. Поэтому сосредоточение почти всей авиации этих округов на нескольких аэродромах по 40-50 самолётов неподалёку от западных границ командованием Западного и Киевского особых военных округов было явно частью плана Троцкого по открытию дороги врагу. Главком авиации Рычагов и помощник начальника Генерального штаба по авиации Смушкевич имели сами боевой испанский опыт, изучали его как и все. Они знали о необходимости рассредоточения самолётов небольшими группами. С 10 июня 1941 в войска ушёл ряд приказов и директив Народного Комиссариата обороны и Генерального штаба о начале войны в ближайший любой момент. 15 мая 1941 года немецкий лёгкий бомбардировщик Ju.52/3m, словно сошедший с испанского плаката 1937 года "Обвиняем убийц детей и женщин!”, незамеченный пролетел от западной границы через Смоленск до Москвы и приземлился возле стадиона "Динамо" в Москве! Приземление немецкого бомбардировщика в центре Москвы показало, куда завели эти командиры готовность ВВС за месяц до войны. Предатели Тухачевского всё-таки сотворили своё чёрное дело. В войсках, в самом важном Западном ОВО генерала армии Павлова и в Киевском ОВО генерала-полковника Кирпоноса гитлеровские Люфтваффе в течение суток перебили почти всю авиацию, стоявшую часто, как для парада, длинными рядами по 30-50 машин на одном поле на больших аэродромах. Кирпонос и Павлов были расстреляны, в том числе и за это, но кто мог вернуть три миллиона погибших по их милости красноармейцев и гражданских? Никто! Начальник авиации Западного фронта генерал-майор генерал Копец в первые часы войны вообще передал авиадивизии в оперативное подчинение командующим общевойсковыми армиями. Авиачасти стали неуправляемыми, не имели указаний о порядке выхода из-под удара, их командиры не знали, что происходит на других аэродромах. Копец просто напросто снял с себя ответственность, дезорганизовал огромные силы — результат — разгром авиации Западного фронта. Узнав о гибели ВВС Западного фронта за один день, Копец застрелился, правильно оценив своё место в успехе фашистов — он вместе со своим заместителем Таюрским погубил авиацию Западного фронта, отдав небо врагу в первые дни войны. Сменивший его генерал Таюрский тоже оказался под следствием и был расстрелян. Их подчинённый — генерал-майора авиации Черных, как и они проявил преступное бездействие и трусость. Он не рассредоточил самолёты даже после первого налёта фашистов, в результате чего последующим налётом на аэродромы дивизии было уничтожено около 70 процентов её материальной части — 233 новейших МиГа-3 – почти пятую часть самолетов этого типа, поступивших в ВВС Красной Армии к началу войны! Находясь в ночь на 27 июня 1941 года на Сещенском аэродроме и приняв прилетевшие на этот аэродром три советских самолёта за фашистские, Черных проявил некомпетентность и трусость, объявил бесцельную тревогу, затем, бросив свою 9-ю авиадивизию, на грузовой автомашине сбежал в Брянск, где вызвал панику в гарнизоне и штабе 51-й танковой дивизии, рассказами о том, что противник якобы высадил десант на Сещенском аэродроме. Приговор трибунала для генерал-майора — расстрел с конфискацией имущества. А вот его подчинённый — командир 129-го полка 9-й авиадивизии капитан Беркаль, наоборот, на свой страх и риск, объявил в полку боевую тревогу и три эскадрильи были подняты в воздух и вступили в бой, сбив три немецких самолёта в первые минуты войны...
Во время Испанской войны бомбы массой в 1 тонну уже не были пределом. При бомбардировке Мадрида немецкие фашисты применяли бомбы массой до 1,5 тонны, содержавшие в том числе баллоны с жидким кислородом. Взрыв такой бомбы объёмного взрыва равнялся взрыву целого грузовика с тротилом. Проявились бомбы массой до 2,5 тонн, способные уничтожать целые районы жилой застройки. Резко возросла роль авиационно-истребительной противовоздушной обороны городов и войсковых ПВО. Авиация неожиданным образом переломила варварскую практику применения химического оружия. Итальянцам и немцам в Испании широко применялась практика разбрасывания с самолётов тысячи термитных зажигательных бомб с использованием электрона — сплава алюминия и магния. Такие боеприпасы горели с температурой в 3000 градусов Цельсия даже в воде, зажигая леса, дома, сухую траву, хлеба, высохшие торфяники и так далее, превращая в пустыни целые районы. В Эфиопии итальянские королевские ВВС пошли дальше, применяя коме огнемётов, огнемётных танков и артиллерийских химических снарядов. авиационные выливные приборы для распыления отравляющих веществ. Изуверы из солнечной Италии под наблюдением своих заокеанских и британских спонсоров и советников распыляли с самолётов на людей смертоносный иприт с высоты 2 километров. Они действовали группами по 9, 15 и 18 самолётов с распыляющими аппаратами, чтобы облако, распыляемое каждым самолётом, соединялось с облаками от других и опускалось на землю, как огромная туча яда. Таким образом, итальянцам удалось убить за короткое время более 50 тысяч человек без потерь с собственной стороны. Проводились испытания в боевых условиях распыление воспламеняющейся смеси в воздухе с последующим поджиганием её специальной гранатой, что вызывало объемный "огненный дождь”, выжигающий гектары земной поверхности вместе с животными и людьми. Японцы против китайцев применяли нервнопаралитические газы, распыляемые с самолётов, зажигательные смеси, обливали с воздуха сёла и города газолином с последующим сбросом зажигательных бомб.
Шла масштабная подготовок и тренировка на живых людях будущей войны с СССР. Людей, подающих пример униженным и обездоленным всего мира, что можно сбросить со своей шеи удобно устроившихся жадных и безжалостных собственников, нужно убить как можно скорее, как можно решительнее и беспощаднее! Опыт применения авиации и нового оружия уничтожения людей широко и открыто обсуждался перед войной в военной печати США, Британии и других стран применительно к возможности скорого уничтожения СССР. При этом немецкие, французские и британские военные журналы считали применение химического оружия авиацией методом разбрызгивания наиболее перспективным на больших просторах России. Советское государство нужно был атаковать как можно скорее, пока оно находится в процессе строительства. Ни в коем случае ему нельзя было давать времени сложиться в устойчивую структуру с решёнными вопросами преемственности власти, кадров и поколений, с насыщением внутреннего рынка доступными большинству продуктами питания и промтоварами, показывающими все преимущества мощного коллективного хозяйства, существующего во имя всех. Ставка на государственный переворот во главе с Тухачевским и Троцким проводилась, оба кандидата в диктаторы мертвы, их организации разгромлены. Теперь слово было за внешней военной силой. При этом нежелательно опять вооружать массу мужского населения развитых стран из числа малообеспеченных, из опасения повторения революционных брожений и восстаний, желательно использовать оружие, позволяющее обойтись без этого, и химическое оружие было таким средством.
При обороне химические военные средства предполагалось применять следующим образом: ослепить наступающего дымом, лишить возможности вести прицельный огонь, затем сверху сквозь дым полить его войска дождём иприта или другого яда. При этом распыление ядов должно производиться с больших высот, чтобы самолёт не был опознан. Над районами стратегического развёртывания противника, над городами, дорогами и эвакуационными путями тоже предполагалось разливать иприт. Война с СССР должна была идти с применением такого авиационного оружия, и всё теперь решало превосходство в воздухе. Небо ни в коем случае нельзя было отдать. Только так можно было гарантировать, что международная коалиция коронованных законно и некоронованных королей — альянс массовых убийц не сможет сделать в России то, что они сделали с Испании и Эфиопии. За массовое использование химического оружия против русских никто наказания не понёс, как и за убийство испанцев, эфиопов и сомалийцев. Военные теоретики и властители капиталистического мира посчитали, что найдено, наконец, идеальное средство убийства больших масс людей, способ критического замедления работы глубокого тыла и для освобождения значительных территорий от населения. Основные богатства территорий оставались в полной сохранности и доставались победителю.
Осознав эту смертельную опасность для всего народа советской страны, ЦК партии большевиков пошло на необычайны меры для резкого подъёма численности и качественного уровня ВВС, направило огромные ресурсы на обучение лётчиков в преддверии страшной войны, экстренные меры по дальнейшему развитию химической промышленности. Враг должен был знать, что советские люди дадут ему адекватный ответ на химические атаки, что советские люди снимут с себя последнюю рубашку, но дадут армии столько самолётов и пилотов, сколько потребуется для удержания неба в своих руках. Опыт войны в Испании дал расчётные данные потерь: на 100 часов 1 сбитый, два — на ремонт, оказавшиеся слишком заниженными, но большевики справились и с этим, не имея финансирования от самых богатых стран мира, какое было у Германия и Италия, не имея первоклассной технологической военной помощи США и Великобритании в создании ВВС...
- Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд... И чтобы девушки смотрели во все глаза, - произнёс командарм-64, утирая пот со лба, - да, не очень ласково маршал Тимошенко с авиаторами обошёлся... И чего у нас в небе сейчас? Удержим небо?
- Так всего и не рассказать, - устало проговорил лётчик, прикрыв глаза, - много начальников у нас теперь из пехоты и кавалерии, слабо понимают специфику. Порой приказывают патрулировать максимальное время, на небольшой высоте и пониженной скорости, чтобы пехота постоянно видела в небе нашу авиацию и чувствовала себя уверенно. Находясь в таких условиях, наши самолёты легкоуязвимы для немецких "охотников", атакующих с большой высоты на повышенных скоростях. Потом беда с наградами и званиями. Гораздо меньше шансов для наращивания боевого счёта, у истребителей ПВО, ведь редкими сами встречи с воздушным противником. У лётчиков, в основном занятых сопровождением ударные самолёты, первой задачей есть сохранность "подопечных", отсутствие потерь подшефных. Быть ведомым, обеспечивать действия ведущего, обидно, когда летаешь в паре. Ведущий атакует, делает что хочет, как футбольный "забивала", увеличивает счёт, получает награды и продвижение по службе, а его ведомый обеспечивает прикрытием, у него гораздо большей перспектив оказаться сбитым самому, что со мной и произошло над станицей Зимовейской. Потом сложно подтвердить сбитие. Групповой воздушный бой идёт, как правило, с резкими изменениями скоростей и высот - следить за судьбой поверженного противника практически невозможно и небезопасно. Доклады наблюдателей вообще ерунда, даже если бой происходит над наблюдателем, определить, кем сбит самолёт проблематично. Что уж говорить о битвах, когда десятки и сотни самолётов ведут затяжные бои весь световой день от рассвета и до заката! Вот тут и начинают 'старики' пополнять счёта товарища, которому не хватало одного - двух сбитых до получения награды, иногда командиру засчитывали сбитые, иногда себе чужие сбитые. Записывали и сразу на всех. Особенно если лётчики погибали в бою. Кроме того традиция записывать сбитые как коллективные идёт со времен боёв в Испании, на Халхин - Голе и в Финляндии...
Посмотрев на генерал-лейтенанта, Федорчук понял, что Чуйков уже спит. Не произнося больше ни слова, он откинул голову назад, и, обращая внимания на жару, тряску и боль во всём теле от ушибов, полученных при посадке самолёта на брюхо, уснул мертвецким сном.
Многое ещё хотел сказать молодой лётчик этому необычно спокойному и начитанному генерал-полковнику со старым сабельным шрамом на лбу. Про то, почему они уехали с семьёй с Украины, почему два раза бросил институт, о нужде, почему будущую зарплату инженера, но только через через пять лет, он променял на зарплату сержанта-истребителя, но уже через год обучения...
Инструктор аэроклуба до войны получал 750 рублей, форму и питание. Завтрак в столовой, а обед и ужин привозили на аэродром. Жили на частных квартирах. Стипендия курсанта была 100 рублей - больше, чем у лесоруба. Сержант-лётчик получал сразу 540 рублей, а лейтенант 850 рублей, как высококвалифицированный рабочий, притом, что нормальный обед стоил всего 30 копеек. Жили хорошо. Но много он не знал, о многом даже не догадывался, какой дорогой ценой было достигнуто такое изобилие, какой клин вбит между рабочими и крестьянами колхозов, получавших только долю от урожая. С началом войны недолгая сытая и хорошая жизнь советских людей закончилась. Сможет ли она вернуться вновь? Довоенные цены сохранились только на продукты, продаваемые по карточкам, а зарплаты не сильно выросли. Остальные продукты в свободной продаже подорожали в 12 раз. По карточкам бутылка водки в Москве в 1942 году стоила 30 рублей, а на Палашёвском или Тишинском рынке 400 рублей. Буханка ржаного хлеба на рынке 200 рублей. Деревни Украины, Белоруссии и России бедствовали и голодали. Колхозники карточек на продовольствие не получали. В Закавказье, однако, уровень жизни не изменился.
Игорю Федорчуку многое хотелось рассказать, и даже почудилось, что он действительно всё это рассказывает Чуйкову, превозмогая усталость и боль, про недостижимое техническое превосходство истребителя Мессершмитт-109Е над всеми имеющимся в распоряжении ВВС РККА истребителями, в том числе приобретёнными у союзников. Это превосходство, чуть было оспоренное Як-7, снова стало очевидным с появлением Мессершмитта-109F и 109G. И это было вполне закономерно. Первыми моторами на Messerschmitt Bf-109 были передовые авиамоторы Hornet американской фирмы Pratt & Whitney и мотор Kestrel английской фирмы Rolls-Royce. Немецкие серийные моторы Jumo были сконструированы по их подобию. Конструкторы Messerschmitt Bf-109 и других самолётов для Люфтваффе, такие как Гасснер и Эверс на время создания немецких боевых самолётов приехали из США с группами своих помощников из американской военной авиастроительной компании Northrop Corporation. Различные крупные американские компании, подконтрольные прежде всего Моргану, предоставляли образцы и патенты по авиационной радиоаппаратуре, моторам, даже документацию целиком по отдельным самолётам. Горючее гитлеровцы применяли преимущественно американское с тетроэтилсвинцовыми добавками нефтяных компаний Рокфеллера. Большая часть авиапромышленности в нищей Германии была построена в 30-е годы на американские и английские деньги, по американским проектам и с участием американского менеджмента...
Техническое превосходство являлось решающим фактором в воздушном бою, и его невозможно было компенсировать никакими тактическими приёмами или мужеством. Благодаря ему немецкие лётчики обладали инициативой, могли догонять советские машины, атаковать сверху или сзади, уходить на высоту для новой атаки, не опасаясь, что у них "повиснут на хвосте". Мессершмитт-109G за счёт лучшей аэродинамики и большего веса быстрее разгонялся на пикировании, имея возможность в невыгодной для себя ситуации легко выйти из боя. Он мог оторваться от преследования, просто дав газ и уйдя в пике. Фашистские лётчики меньшей группой сковывали большее число советских истребителей. Для успешного исхода боя под Сталинградом на каждый немецкий истребитель необходимо было иметь 2 истребителя Як-7 или 'Харрикейн'
Пилотам большинства советских самолётов, особенно И-16 оставалось лишь пассивно защищаться, уворачиваясь от атак, взаимно прикрывать друг друга, становясь в "оборонительный круг". Даже обладая численным превосходством, советские пилоты И-16 не могли сражаться с "Мессершмиттами" в активной атакующей манере. Они могли рассчитывать лишь на внезапность. Только высокий гаргрот за кабиной пилота закрывал немцам обзор, из-за чего пилотам "Мессершмиттов" было сложно обнаружить советский самолёт, напавший сзади.
Однако, год назад, невзирая ни на что, за первый месяц войны на восточном фронте фашистская Германия потеряла 1300 самолёта, за первые пять месяцев войны – 5200.
Советский истребитель МиГ-3 был тяжёл, ошибок не прощал, был рассчитан только на хорошего лётчика. Средний пилот на МиГе становился слабым, а слабый не мог на нём летать. Грузный ЛаГГ-3 был ещё хуже и заслужил у пилотов прозвище "утюг". Поставляемый Англией истребитель 'Харрикейна" в войсках был прозван "горбатым" или 'птеродактилем". Неплохо снаряжённый и собранный, этот самолёт был слишком тяжёлым, имел для своего веса слишком слабый двигатель. В бою не мог быстро набирать скорость, следуя за обстановкой. Хвост был очень лёгкий, провоцирующий капотирование при рулёжке по грунтовому аэродрому или снегу. На управление откликался медленно. Горел "Харрикейн" как спичка - дюраль был только на крыльях и киле, а остальное - ткань перкаль.
Американские истребитель Р-40 "Tomahawk' были современными машинами и равны Ме-109F, с единственным недостатком - плохой динамикой разгона. Этот недостаток советские лётчики устраняли тем, что держали повышенные обороты, что впрочем, быстро изнашивало двигатель, и ещё облегчали самолёт, сняв пару пулемётов. Поставка за полгода 500 таких машин на весь советско-германский фронт, была слишком небольшой мерой, чтобы серьезно повлиять на борьбу в небе. Сложности с поставкой запасных частей и сменных двигателей, делали эти самолеты слабым утешением в грандиозной битве.
Превосходство европейской инженерной школы было почти во всём. Например, в отличие от истребителей советской конструкции, на двигателях BMW-801 немецкого на Фокке-Вульфа-190 было установлено устройство центрального поста управления двигателем Kommandogerat. Это устройство в автоматическом режиме обеспечивало регулировку всех параметров работы мотора в зависимости от положения сектора газа. Автомат устанавливал давление наддува, опережение зажигания, состав топливо - воздушной смеси, переключал скорости нагнетателя и выставлял шаг винта. Советский лётчик все эти действия выполняли в бою вручную. Приходилось сделать до 6 точно скоординированных и последовательных движений, тогда как пилоту Фокке-Вульфа достаточно было для этого всего лишь просто передвинуть рычаг управления. Масса секундного залпа цельнометаллического бронированного Фокке-Вульфа-190 достигала 5,45 кг, что было в три раза больше, чем у Як-9 и вдвое больше, чем у Ла-5. Такая огневая мощь была рекордной для советско-германского фронта.
Советская же инженерная школа только ещё делала работу над ошибками. Например, радиостанции РСИ-3 "Орёл" и без того редкие, не позволяли поддерживать связь на расстоянии более 50 километров, несмотря на требуемые 150. В них контуры были выполнены на гигроскопической основе. Чуть материал отсыревал, ёмкость контура менялась и вся настройка сбивалась. Ничего не было слышно, треск один. Ларингофоны были большие, неудобные коробки, натирали шею. Управление группой истребителей в воздухе чаще всего осуществлялось маневром самолёта, покачиванием крыльев, жестикуляцией рук, пальцами. Радиостанции РСИ-4 "Малютка" с повышенной помехозащищённостью были уже лучше, но только с весны 1942 все машины радиофицировались. Однако, большая часть имела только радиоприемники без радиопередатчиков. Через тусклое стекло коллиматорного прицела на всех типах истребителей прицела ПБП-1 сложно было прицелиться даже на близких дистанциях. Лётчики-истребители, измученные разглядыванием тусклых, едва заметных отметок на визирном стекле ПБП-1, устанавливали кустарные прицелы из проволоки, состоящие из мушки и целика, пока их не стали делать уже и промышленно под названием ВВ-1.
Положение усугублялось низким качеством оргстекла на остеклении фонарей. В ходе эксплуатации плексиглас быстро желтел, мутнел и терял прозрачность.
Общие проблемы всех советских истребителей к августу 1942 года были похожими. Двигатели плевались маслом из суфлера, уплотнений вала редуктора и других уплотнений, из-за чего в полёте маслом забрасывало весь фюзеляж вплоть до хвостового оперения. Немцы получили для своего моторостроения отработанные американские технологии и патенты, а советским инженерам до всего приходилдось доходить самим. Приходилось даже ставить щитки перед кабиной, чтобы полностью не забрызгивало лобовое стекло. Плохая работа системы водяного охлаждения заставляла летчика сбрасывать газ и давать мотору "передышку" на несколько минут, полностью открыв заслонку радиатора, иначе двигатель в любой момент мог перегреться и заклинить, что в воздушном бою означало верную смерть. Кроме всего прочего неравномерная и неполная выработка горючего из правой и левой групп крыльевых бензобаков, утечки сжатого воздуха из пневмосистемы, перекосы и заклинивание патронной ленты пулемётов и так далее.
Печальным было и то, что планеры всех истребителей выполнялись из древесины. Ещё в начале создания ВВС РККА остро не хватало опытных и квалифицированных инженерных кадров, значительную часть рабочих составляли малограмотные вчерашние крестьяне, с детства ничего не знавшие, кроме кустарного производства примитивного сельхозинвентаря. Заводов, имеющих достаточно деревообрабатывающих станков, даже после индустриализации, было гораздо больше, чем заводов, имеющих станки, инструменты и оснастку для массового производства цельнометаллических самолётов. Не хватало и расчётного количества алюминия: предприятия цветной металлургии не могли обеспечить выплавку "крылатого металла" в объёмах, которые требовались для выпуска в ходе предстоящей войны запланированного количества самолётов всех типов. В том, что война с западными и восточными врагами будет тяжёлой и долгой, мало кто сомневался, и выпуск планировался огромным. Но и обычный объём производства алюминия оказался недостижим, когда фашисты захватили мощности по его производству, а выпуск упал на две трети. Американские поставки алюминия по ленд-лизу не компенсировали и половины. Из-за прекращения поставок синтетических смол из Германии, сократилось и производство дельта-древесины. Пришлось заменять её обычным деревом - сосной и берёзой. Использование тяжёлой древесины, фанеры и стальных труб вместо алюминиевых и магниевых сплавов заставляло искать пути для снижения веса за счёт ослабления вооружения, уменьшения боекомплекта, запаса топлива, бронезащиты. Многое зависело и от бензина, на американском бензине Б-100 все истребители показывали себя лучше, чем на отечественном Б-86 и Б-95. Германские ВВС имели достаточное количество американского бензина с добавками, особенно в начале войны, а в ВВС РККА высококачественного бензина имелось совсем немного. От культуры работы по заправке маслом тоже зависело немало.
СССР вступил в войну с многочисленной, но технически отсталой истребительной авиацией. Отсталость была неизбежна для страны, лишь недавно вступившей на путь индустриализации. Этот путь западноевропейские государства и США прошли ещё в XIX веке. Перед началом индустриализации, к середине 1920-х годов СССР был аграрной страной с наполовину неграмотным, в основном сельским населением, мизерным процентом инженерно-технических и научных кадров. Рабочих было не более десяти процентов, организационный ресурс для индустриализации был представлен членами партии большевиков и комсомольцами, числом менее одного процента от численности всего населения. Авиастроение, моторостроение и цветная металлургия перед индустриализацией и коллективизацией находились в зачаточном состоянии.
В царской России вообще не выпускали шарикоподшипников и карбюраторов для авиадвигателей, авиационного электрооборудования, контрольных и аэронавигационных приборов. Алюминий, резиновые покрышки колёс и даже медную проволоку Российская империя закупать за границей. Труднее всего было организовывать с нуля наиболее сложные и наукоёмкие отрасли - двигателестроение, приборостроение, радиоэлектроника. При фантастических темпах развития, достигнутых, несмотря на непрекращающуюся контрреволюционную деятельность и саботаж во всех сферах жизни и производства, включая армию, органы власти и партию, серьёзные издержки и компромиссы были неизбежны. Опираться приходилось на доступную материальную, технологическую и кадровую базу. Полностью догнать Запада в авиастроении Советский Союз за предвоенные годы не смог. Много умышленного вреда нанесли люди из заговорщицкой организации Тухачевского для снижения потенциала ВВС в части разработки вооружения, моторов, типов самолётов, проводя линию на использование во время войны переделанных гражданских самолётов и универсализацию вместо специализации. Особо сильно удалось навредить, а заодно украсть государственные деньги с помощью чудо-оружия Курчевского при срыве процесса вооружения самолётов Красной Армии крупнокалиберными пулемётами. Маршал Тухачевский, весьма далёкий от авиации бывший поручик гвардейского царского Семёновского полка и его преступная группа из Главного артиллерийского управления РККА, под диктовку своих немецких и французских хозяев долго проталкивали в производство негодные авиационные пушки ДРП. Снаряда боевого к этой пушке не было, судить о качествах таких пушек было невозможно, но когда честные инженеры в НИИ ВВС поставили вопрос о непригодности пушки, Тухачевский, его заместитель Ефимов пригласили Курчевского с командой таких же вредителей: Гроховского, Захадера, Железнякова, Булина, и устроили форменный суд над конструкторами крупнокалиберных авиационных пулемётов. Дорогостоящие годичные испытания пушек Курчевского в составе эскадрильи к началу 1936 года показали явную их пригодность и только после этого работы были прекращены, а в Испании, Китае, Эфиопии и Сомали уже вовсю полыхали войны нового типа. У ВВС РККА же не оказалось крупнокалиберных пулеметов, в отличие от капиталистических армий, отставание было критическим. В боях с японской авиацией в 1938 году советским ВВС пришлось импровизировать — стреляя по бомбардировщикам 97-Мицубиси и истребителям 97-Накадзима ракетами. Но в бою со скоростными немецкими истребителями Messerschmitt и бомбардировщиками Ju-88, созданными с использованием передовых американских авиационных технологий, такой опыт уже не годился. Истребителям для этого нужны были уже не только крупнокалиберные пулёметы, а даже автоматические пушки.
Слишком большой была и разница в промышленных "стартовых условиях" и короток срок, отпущенный советским авиастроителям. Пришлось в условиях страшной войны выпускать моторы, созданные на базе закупленных в 1930-е годы зарубежных образцов: "Испано-Сюизы", BMW и "Райт-Циклон". Их форсирование приводило к перенапряжению конструкции и снижению надёжности, а довести до производства собственные разработки уже не было времени и сил.
А фашисты не стояли на месте. В августе 1942 к началу битвы за Сталинград, на балтийском полигоне Пенемюнде фашистами уже велись испытания промышленного прототипа тяжёлой ракеты средней дальности конструкторов Гослау и Люссера под названием ФАУ-1, возникшей из программы 1939 года многоразовых беспилотных летательный аппаратов 'Глубинный огонь'. Там же испытывались тяжёлая ракета ФАУ-2 с вертикальным взлётом конструктора Вернера фон Брауна. К августу 1942 года прошёл заключительные испытания турбореактивный самолёт Messerschmitt Me.262 'Schwalbe'. На заводах в Аугсбурге и Ленфельде начали его производство. Только цена, в пять раз более высокая чем у Ме-109 пока что сдерживала его массовые применение. Скорость Ме.262 существенно превышала скорость самых быстрых истребителей, был способен совершать вертикальный набор высоты, чего не мог сделать ни один самолёт. Вместо высокооктанового авиационного бензин использовал дизельное топливо. Me.262 уступал традиционным самолётам в радиусе виража и в разгонных характеристиках - важнейших факторах для боя с пулемётно-пушечным вооружением. Но его основным оружием могли стать ракеты 'воздух-воздух, разрабатываемые фирмой Henschel во главе с профессором Вагнером. Воодушевлённые своими успехами на востоке, гитлеровцы применяли свои лучшие авиационные разработки прежде всего против ВВС США и Англии на западе.
Более того, к августу 1942 года в Лейпцигском институте был построен работающий реактор на чешском уране из Иоахимсталя и тяжёлой воде из норвежского Веморка, разработанный профессорами Гейзенбергом и Дёпелем. Группа доктора Дибнера разрабатывала схему ядерного взрывного устройства. Проект "Урановой машины” получил от имперского министерства вооружения и боеприпасов денежные средства и дефицитные материалы.
Отставание в качестве пришлось компенсировать количеством. Советские самолёты были проще, дешевле и технологичнее немецких. К началу Сталинградского сражения, несмотря на эвакуацию трёх четвертей авиазаводов, советские люди произвели на 40 процентов больше боевых самолётов, чем Рейх. На каждый выпущенный боевой самолёт советская экономика тратила в 8 раз меньше единиц станочного парка, в 4,3 раза меньше электроэнергии и на 20 процентов меньше рабочих, чем в фашистской капиталистической экономике. И это притом, что к августу 1942 года на не занятой фашистами территории оставалось только 130 миллионов населения. Тогда, заменяя отцов, братьев и сыновей, ушедших на фронт, сражаться с ордой поработителей, 40 процентов рабочих советского авиапрома составили женщины, и свыше 10 процентов - дети и подростки до 18 лет.
Советским ВВС ещё только предстояло отвоевать у очень сильного врага малые и средние высоты, чтобы основная ударная сила фронтовой авиации - штурмовики Ил-2 и ближние бомбардировщики Пе-2 могли наносить уничтожающие удары по оборонительным позициям фашистов и их союзников, транспортным узлам, дорогам, местам скопления войск и имущества. Сочетанием мощных моторов с высокой аэродинамической и весовой культурой, авиаконструкторам и лётчикам ещё только предстояло сравняться и превзойти показатели винтовых истребителей Рейха, невзирая на необходимость применения архаичных материалов и технологий, рассчитанных на самые простые условия производства, на устаревшее и изношенное оборудование и малоквалифицированные управленческие и рабочие кадры.
Глава 22. Засада на командарма-64
- В степном засушливом районе на железной дороге от Ростова-на-Дону через Тихорецкую до Сталинграда, паровозы заправляются водой повышенной солёности, поэтому ещё до того, как они добираются до Сталинграда, они требуют промывки с частичной разборкой котла и цилиндров, иначе их поломка неизбежна, - ответил диверсанту с неохотой Виванов, - всего 180 километров они только и могут пробежать без промывки шлама. Поэтому при строительстве и пуске Владикавказской железной дороги в 1897 году на месте хутора Николаевский был образован при станции ремонтный завод паровозных котлов - Котельники, вокруг которого потом разросся целый городок. Здесь котельные мастерские намного больше и современнее, чем в Сталинграде. 27 промывочных цехов! Это самое крупное паровозоремонтные депо на Кубани, Дону и всём Кавказе, уникальное веерное депо, единственное на всю Россию. Плюс здесь теплоэлектростанция, система водоснабжения, нефтехранилище. Там, дальше, у Волги, начинается местность с водой уже нормальной солёности, там такое производство не актуально. Если Котельники большевики удержали бы сейчас за собой, подвоз войск и снаряжения от Тихорецкой был бы технически затруднён, а если бы паровозоремонтный завод был бы разрушен авиацией, то наступление на Сталинград на этом направлении было бы сильно замедлено из-за медлительности снабжения. Я воевал в этих местах в Гражданскую войну на стороне белых казаков, я знаю, что означают Котельники для работы железной дороги и любой армии!
- Интересно, но и мой дядя воевал здесь в 1-м Украинском офицерском добровольческом полку у князя Тацинского, - ответил диверсант, вполуха слушая Виванова, между попыток снова вызвать Данциг-2, - ну и погуляли хлопцы тут, покуражились, а теперь и моя очередь подошла москалям задать жару...
Однако рация на приёме выдавала только переговоры немецких лётчиков, танковых экипажей 36-го танкового полка и шифрованные цифровые передачи каким-то агентам Абвера, видимо действующим в штабах отступающих войск, и кодированные ответы. Данцига-2 на связи не было, как и других групп 'Бранденбурга-800'.
- То ли нас потеряли, то ли железяка германская не хочет работать! - равнодушно сказал диверсант, - ладно, план мой по убийству Чуйкова ты слышал. Я веду огонь из пулемёта, ты наготове с моим автоматом ППД. Расстреливаем Чуйкова и уходим. Твоя квартирная хозяйка нам помешает, наверняка даст потом твоё и моё описание, облегчит погоню, её нужно будет убрать.
- Ну вот, Андрей Петрович... - с притворной веселостью сказал Виванов, недобро рассматривая со спины огромную фигуру капитана, - сам у немцев в диверсантах-шпионах служишь, а немецкую технику ругаешь.
- Честно, я, как украинец, немцев и поляков ненавижу не меньше москалей и кацапов...
- Может хозяйку Марию Ивановну просто связать? У неё красные мужа в гражданскую войну насильно призвали в партизанский отряд Лобашевского, и он погиб в бою с анархистами в Котельниково, дети все уехали Магнитку строить, да так и прижились там насовсем. К тому же они почти совсем глухая, если по губам слова не читает, то не понимает, что ей говорят.
- Да какая мне разница? Так она меня уже молоком поила и картошкой кормила с курятиной, как же просто связать её? - удивился диверсант, - а если она вздумает с подружками поболтать про то, что странный офицер на чердаке сидит, пока мы в засаде Чуйкова ждать здесь будет? А потом? Нет, это лишнее совсем. Ну, всё, я за пулемётом во двор к мотоциклу. Смотрю я, они уже антенну стали складывать - скоро сюда поедут!
Диверсант вынул из нагрудного кармана маленькую тубу со стимулятором первитином, отвинтил крышку и опрокинув ёмкость в рот вытряс сразу три таблетки. Затем он подошёл, пригибаясь к дощатому люку, поднял его, и стал медленно спускаться по приставной лестнице вниз, в горницу.
- Поспал, касатик, там же душно, да ещё с учителем вместе, жара-то какая! Вон гимнастёрочка промокла насквозь.
Послышался шамкающий голос пожилой женщины. Виванов, закрыв глаза, представил себе, как лже-капитан угрюмо спускается на дощатый пол, подойдя к оконцу, двумя пальцами отодвигает занавеску и смотрит на двор - не идёт-ли кто. Мария Ивановна следит за ним выцветшими глазами, не понимая, почему этот офицер НКВД сидит на чердаке в летнюю жару, вместо того, чтобы наводит порядок на мосту где с утра проходят толпы беженцев, по каким-то причинам не прошедшие через Котельниково. Диверсант, убедившись в том, что на дворе и у калитки в сад никого нет, достаёт финку. Делает шаг к старой женщине, и почти не глядя, проводит остро отточенным лезвием ей по шее полукруг от уха до уха. Словно лебяжье перо, остриё легко касается тела, но на самом деле почти до кости прорезает, кожу, гортань, сухожилия и кровеносные сосуды. Убийство не доставляет ему сейчас удовольствия, только удовлетворение чувства долга и порядка. Не глядя на шатающегося пожилого человека, хрипящего и обливающегося кровью, Андрей Петрович Догадайло открыл входную дощатую дверь и, немного погодя, вышел под ослепительный дневной свет.
Виванов услышал, как после этого упало на доски пола тело старухи, как упало бы что-то твёрдое и тяжёлое, завёрнутое, например, в тряпьё. Ему вспомнились её деньги - гробовые триста рублей в жестяной банке от дореволюционных конфет-монпансье в комоде под зеркалом.
- Всё ты один, Василий, и ездишь на свои уроки так далеко и в зной и стужу, - говорила она ему всегда, выставляя каждое утро варёные яйца - зимой с солёным арбузом или капустой, летом с простоквашей или морковью. Жениться тебе надо на наших вдовах-солдатках! Такие бабы пропадают, и с готовыми детишками уже!
Она приводила ему на смотрины многих вдов и молодок, под предлогом продажи или мены старых вещей и одежды, из Пимено-Черни, Караичева, Котельниково, и со многими из них Виванов потом встречался тайком ото всех, не имея сил сдерживать своё патологические сластолюбие, мужское любопытство и наглость. За десять лет, что он у неё жил, Мария Ивановна искренне привязалась к странному учителю, подолгу нападавшему со своим велосипедом и большой сумкой в Котельниково. Однако исправная плата за комнату и стол, порядок, трезвость, всевозможные гостиницы к празднику и просто так, сделали её заботливой хозяйкой, дорожащей своим вечным постояльцем.
- Васечка, соколик мой, Христос Воскресе! - каждый год говорила она ему, и целовала почти с материнской нежностью, - отведай-ка кулича, как от тела Господа нашего Иисуса Христа!
То упорство, с которым она верила в добро плохо придуманного бога, служащего для порабощения таких бедняков, как она, вызывала у Виванова чувство жалости цивилизованного человека к дикарям, и чувство уважения к природной доброте и детской непосредственности простого человека. Она родилась в год, когда турки проиграли войну в Болгарии и отступили из Сербии и Армении, железной дороги ещё не было, а по небу летали только на воздушных шарах, царь Александр II пытался перекрестить Польшу в православие, а вместо Котельниково стоял захудалый хутор.
Сейчас Мария Ивановна лежала на чисто подметённом полу рядом со столом с незаконченной вышивкой на льняном ручнике, что она готовила ему ко дню рожденья. Чёрная кровь растекалась во все стороны лужей с неровными краями, рисуя длинные росчерки по стыкам досок.
Хлопнула входная дверь. Кованые сапоги диверсанта несколько раз стукнули по деревянному полу. Было слышно, как он наливает в стакан молоко из кувшина, стоящего на столе рядом с оставленным рукоделием. Громко глотая, пьёт, ставит стакан на место, перешагивает через умирающую старуху и начинает подниматься на чердак.
- А вот и мой Maschinengewehr-34! - сказал Догадайло, появившись в люке.
Он выложил на солому перед собой завернутый в холстину тяжёлый продолговатый предмет, и потом сам залез на перекрытие, - начнём охоту на генерала.
- В немецкой армии все так легко могут старушке горло перерезать? - спросил его Виванов, глядя, как тот разворачивает кожух пулемётного ствола с круглыми вентиляционными, отверстиями, раскрывает сошки и ставит пулемёт с барабанным магазином, похожим на кекс и прикладом, напоминающим рыбий хвост, дулом к окну, выходящему ну улицу у моста.
- При чём тут немецкая армия, Василий? Я тебе уже говорил, что я из немецкой военной разведки, из Абвера, из бывшего диверсионного батальона 'Нахтигаль', а теперь 9-й роты в составе особого полка 'Бранденбург-800'. И ты мне взялся помогать, и деньги взял у меня, и расписку мне дал, и после освобождения вашего села от большевистской нечисти, ты будешь управлять и своим селом Пимено-Черни, и, может, и всем Котельническим районом от имени Великой Германии, и фюрера Адольфа Гитлера! - бело-голубые глаза капитана при этих слова сделались стеклянные, а подбородок выпятился вперёд, - тогда ты сможешь сполна расквитаться с евреями, комиссарами и всякой сволочью, что отняли у тебя любимую Родину, счастливую и свободную молодость. И рассчитаться не анекдотами на кухне под водочку, не потравой колхозной коровы или изнасилованием колхозной девки-доярки, расстрелом перед помойной ямой толпы пархатых и развертыванием на фонарях комсомольских шлюх. За эту сладкую месть ты ещё получишь от Германия, никогда не забывающий своих преданных помощников, десятки гектаров земли, любой дом на выбор, и право делать, что хочешь и с кем хочешь. Heil Hitler!
- Тише, Андрей Петрович! Вон, соседи прохаживаются и уши греют у забора, - сказал хмуро Виванов, пряча злое выражение лица, - уж я и не знаю, что Великая Германия может взять с бедного сельского учителя. За какие такие заслуги мне может так много причитаться... А неровен час красные опять вверх возьмут? Меня ж до виселицы не доведут, растерзают свои же колхозники.
- Не возьмёт больше Котельниково большевичьё никогда, не боись! Сталину будет kaput! Уже сынок его Яша в концлагере нашем, и сам Сталин скоро будет в нашем концлагере, - явно взбодрившись после первитина и убийства, даже с некоторой весёлостью произнёс диверсант, - ой-ой, мамо рiдна! Не производишь ты, Вася, впечатление труса, что боится чего-то, или кого-то, особенно при таких вот занятиях, что я вдруг обнаружил у тебя здесь. Сам-то как свою хозяйку обманывал, или ведьма знала, что ты любитель насиловать детей?
С этими словами диверсант показал пальцем на дальний угол чердака, где в тени, среди корзин и коробов с каким-то старым барахлом и тряпьём, шевелилось что-то. Оттуда едва слышалось вроде как дыхание. Завёрнутый в камышовую рогожку, вроде той, что бедняки-калмыки стелют на земляной пол в своих кибитках, предмет чуть заметно шевелился.
- Я просто хочу освободить этого ангела от грязи, мерзости и тлена предстоящей жизни, пока безгрешная душа ещё может найти путь в рай.
- Не бойтесь ничего, новый порядок даст тебе возможность иметь сколько угодно таких ангелов из русских рабов! - с довольным выражением на лице провозгласил Догадайло, утирая рукавом градом льющийся пот, - на восток Великая Германия пришла навсегда. Сам посуди... В прошлом году мы разбили и уничтожили триста советских дивизий! На одного германского, венгерского, румынского, итальянского, испанского или финского солдата, пришлось триста убитых, или взятых в плен, красных солдат! Я видел лагеря военнопленных в Белоруссии и под Киевом. Это зрелище просто поражает воображение. Сотни тысяч вшивых, испуганных большевистских солдат под открытым небом, за колючей проволокой. Кормят их супом из шелухи подсолнечника, которую из задницы потом нужно палочкой выковыривать. Пьют воду из луж, и умирают по тысяче человек в день. Всё... России теперь не подняться с колен... Её живая сила уничтожена! Промышленные территории захвачены. Германская и румынская армии ведут успешное наступление на Кубани на Майкоп. Дальше мы захватим всю советскую нефть в Баку, и все танки и самолёты Красной Армии останутся без горючего. Вся огромная варварская армия большевиков превратится в партизанский отряд с берданками и тачанками... К концу этого года мы выйдем на линию Астрахань - Архангельск. С этой линии авиация разрушит оставшуюся промышленность на Урале. Большевики станут жить тогда в Сибири как индейцы, с луками и стрелами. После этого с Дальнего Востока по ним ударят японцы. Всё, говорю! Тебе нечего бояться, если ты за Гитлера и против Сталина!
- Давай-давай, агитируй... - странно косясь на лже-капитана НКВД, ответил Виванов, - а как же случай и судьба? Вот тебя готовили год, в твоём 'Бранденбурге'. Ну, всё-всё тебя научили делать, а то, что орден Красной Звезды носится на правой стороне груди, а не на левой, как другие большевистские ордена, это твои германские учителя забыли... Вот ты со своим товарищами и попал под чеченский кавалерийский разъезд около аэродрома... Их-то сержант сразу увидел, что у тебя орден не на том месте прикручен! Стрельба, пальба, уноси ноги, да в двери стучи, прятаться... Хорошо, на меня ты попал... А так... Выловили бы тебя пограничники НКВД, конные па рули чеченцев, и шлёпнули бы на месте, ещё бы голову отрезали, как твоему другу Усаме. Вот он - случай-то. Москву не взяли в прошлом году, и Ленинград держится ещё, хотя, говорят, что там людей едят живых и трупы.
Догадайло слушал мужчину несколько рассеянно, всё больше прислушиваясь к шумам снаружи дома. Он уже ответил про себя, что машины конвоя Чуйкова исчезли из виду, а значит, могут вот-вот появятся у реки на том берегу. Осторожно и ловко, он чёрными от пороховой гари пальцами с поврежденными, обломанными ногтями, стал один за другим вынимать небольшие стёкла из чердачного окна. Четыре квадратных стекла размером с растопыренную ладонь, были закреплены только кусками сухой замазки и отделились легко. Сразу пахнуло свежим воздухом и звуки с улицы с али громче вдвое. Стали слышны даже отдельные голоса с рынка у моста.
- Семечки калёные кому? Холодная вода!
- Папиросы 'Наша Марка'! Папиросы 'Наша Марка'!
- Нет, нет, у войны с Советами уже явно нет никакого другого исхода... - продолжил диверсант свою речь, проигнорировав высказанную собеседником мысль о роли случая, - я и германское командование сильно признательны тебе, за сотрудничество и помощь. И это не агитация, не пропаганда - это так и есть. Теперь всё иначе... Я очень хорошо это знаю. Сейчас большевики посылают на фронт дивизии по уменьшенному штату по сравнению с прошлым годом. В дивизиях меньше людей, меньше вооружения и боеприпасов один комплект. Такие дивизии занимают позиции перед нашими войсками, расходуют свой комплект снарядов и патронов, а потом другие боеприпасы не получают, или получают недостаточно. Из-за этого они попадают в окружение, или уничтожаются, не имея возможности вести бой. Командиры в них, или бывшие председатели каких-нибудь колхозов и артелей, или директора фабрик, или плодоовощных кооперативов, главное, чтоб партийные были. Опыта ни у офицеров, ни у солдат нет. Послать на войну таких не обученных солдат - всё равно, что выбросить. Эти дивизии в бою живут неделю, десять дней. А Вермахт и СС - это закалённые в боях ветераны, под управлением командиров из семей потомственных военных, прошедшие Великую войну на Западном, и Восточном фронте. Они всю жизнь либо воюют, либо учатся воевать, либо занимаются организацией войск. В 4-й танковой группе Германа Гота, что пришла сюда через Дон, 100 танков, триста самолётов и множество других войск. Для образности представь себе, если разделить все войска 4-й танковой группы Гота на количество танков, ты же учитель, ты математику знаешь, то получиться, что за каждым танком будет ехать два грузовика с пехотой, грузовик с горючим, грузовик с боеприпасами, грузовик с едой, и тягач с пушкой, а над танком будет лететь один истребитель и два бомбардировщика. Это всего лишь один танк, с опытным экипажем, пусть даже средний Pz.III тогда будет стоить десяти русских КВ и Т-34, без авиаприкрытия, снарядов, горючего, с неопытными командирами и экипажами. А таких танков сюда Гот ведёт 100 штук! Передовые машины уже в Котельниково. Обороны здесь нет никакой. Большевики её не успевают построить. Перед нами открытый фланг и тыл Сталинградского фронта, и впереди сам город, никем не защищаемый. Мы пройдём через пустоту вдоль железной дороги до Волги, и пустой Сталинград будет захвачен с хода через неделю. И всё, и захлопнется ловушка для пятидесяти советских дивизий, стоящих сейчас у Дона. Дальше за Волгой останутся только пустые безводные степи, где последние войска русских в Поволжье, найдут свою могилу. Это не агитация, это правда. Я вижу всё с обоих сторон фронта!
- Андрюха, зачем немцам простым на кой ляд это всё нужно? - произнёс по-простецки Виванов, - скажи, в Германии и еды полно, и одежды, и домов, и заводов разных, театров, кинотеатров, коров, свиней, рыбы, хоть завались. Это их союзники румыны с венграми, итальяшками и финны с хорватами - нищие народы. Это я понимаю - отбросы Европы, голь перекатная, нищета нищетой. А немцы-то, они зажиточные всегда были, они-то, что забыли в этих глухих степях. В нынешнем СССР люди, сам видел, ой, не богато, бедно живут. В Гражданскую войну всю страну несколько раз сами разорили и разграбили, города, сёла сожгли и на дрова растащили, в коллективизацию крестьян снова разорили и постреляли ещё, в голод 33-го года тоже хлебнули лиха все, в индустриализацию вообще до нитки всех ограбили, чтоб американские станки купить, а в 36-м посадили в тюрьмы всех, кто мог думать. Теперь вся страна опять из-за войны на хлебе и воде. Колбасу только в кино показывают раз в неделю, да калмыки привозят, на керосин и спички меняют. Зачем это всё Германии, весь этот наш русский разор? Германия что, собралась раскинуться от Атлантического до Тихого океана, и от Северного Ледовитого до Индийского? Ты географию ведь учил в своём Абвере. Или только ножами тыкать учился, и ордена не на ту сторону прикручивать?
Виванов прекратил демонстрировать два пальца, имеющих вид римской цифры II, обозначая количество самолётов в своём нехитром расчёте. Потянувшись вперёд, он взял большой кусок вяленого мяса, положив его на язык, принялся его постепенно рассасывать и медленно пережёвывать. Только сейчас он вспомнил, что с ночи, после того, как доставил девочку сюда под покровом темноты, пока Мария Ивановна спала, а потом вернулся к Котельниково, попал в самую гущу боя диверсантов с кавалерийским разъездом у аэродрома, он ничего не ел.
Петро недоумённо пожал плечами:
- Да что ты, всё не так совсем... В хвалёной Германии с позапрошлого 1940 года карточки введены! Без карточек только молоко и мороженое продаётся, и ещё пиво и мармелад. Нет, конечно, за деньги можно еду купить, и в ресторан сходить, но это такие большие деньги стоит. Чтобы питаться едой из магазинов и ресторанов, нужно быть знаменитостью, начальником, банкиром или заводчиком. Высокие фашистские чины ещё могут себе это позволить, гестапо. Простой народец немецкий уже вспомнил 20-е голодные послевоенные годы, когда батон хлеба стоил 100 миллиардов марок, и денег не желает за свой товар получать. Он всё теперь на натуральный продукт меняет. Курица стоит две бутылки коньяка, батон хлеба десять сигарет, пачка масла стоит канистру спирта, услуги проститутки десяток яиц и так далее. Драгоценность - это настоящий кофе, кубинские сигары, чёрная и красная икра. Промышленных товаров в Германии разных полно, немец мужик передовой по части производства, цены на них нормальные, невысокие, товар добротный, но вот еда подкачала у них... В сельской местности ещё ничего дело обстоит, а вот в крупных городах женщины такие худющие, что не за что подержаться на танцах. Здешние казачки и бабы-мужички по сравнению с ними словно тёлки молочные! Любо дорого! Был бы помоложе, ни одну бы не пропустил, чтоб не обрюхатить! Молодые немцы даже влюбляются тут! Драмы целые бывают амурные, когда гарнизоном останавливаются. Селянки-то горазды любовь крутить, особенно на Кубани, где сплошь выходцы с моей Украины...
Прийди, прийди у середу
Та підемо по череду...
Ти ж мене підманула,
Ти ж мене підвела;
Ти ж мене, молодого,
З ума-розуму звела!
Ты думаешь, никто не знал, когда начнётся война в 1941 году? Как бы не так, все знали, чего полуголодному немцу в первую очередь понадобится хлеб Украины. К сбору урожая должна была война начаться, чтобы немецкую и румынскую армию можно было прямо с земли кормить - это раз, а большевикам не дать этот урожай осени 1941 года собрать - это два. То есть не раньше июня и не позже августа месяца. Украинский ежегодный урожай пшеницы в 20 миллионов тонн их интересовал, десятая часть всего мирового производства - наш украинский хлеб! Украина четыре Германии своей пшеницей прокормить может, это не здешние солончаки, это метровый чернозём, братец!
Закончив говорить, Догадайло цокнул языком. Из-за действия стимулятора речь его была быстрой и чёткой, украинский акцент стал не так заметен.
- Даже так? - удивлённо спросил Виванов, - а где же все пищевые продукты Рейха, если Украина уже год как у них под оккупацией?
- Так всё продукты в Вермахте, в Люфтваффе и Кригсмарине! - воскликнул негромко диверсант, - у лётчиков Геринга такой шикарный паёк, что пять гражданских можно прокормить. И кофе бразильский и шоколад швейцарский, и хлеб белый, и лимоны алжирские, и орехи и мясо с рыбой норвежской... Нас, например, в диверсионной школе в Бранденбурге-на-Хафеле, в учебном батальоне Бранденбург-800 так хорошо не кормили, как здесь на фронте стараются.
- А я думал, что вся Германия после захвата Франции, Польши, Чехословакии и Австрии жирует...
- Они так серьёзно к еде относятся, ценят её, что во время обеда даже обстрелы и налёты прекращают, сам сидел!
- Такой силищей огромной прёт и прёт Германия на восток вместе с итальянцами, румынами и венграми. На всё же денег сколько надо! Один танк-то сколько стоит?
- Вроде, говорили мне немцы, тысяч триста рейхсмарок, но это держится в секрете... Может больше, смотря какой танк...
- Это как что по стоимости для сравнения?
- Это как сто грузовиков или три добротных крестьянских дома.
- Не лучше ли было такие деньги в свою страну вложить и радоваться жизни? Так сколько же они рассчитывать в СССР захватить, если так в танки сильно вкладываются?
- А я почём знаю? Немцы всё время между собой говорят, что им от всей России нужна только Украина и северный Кавказ. Там на одного жителя три тонны пшеницы в год производится. Нефть хотят немцы получить, уголь, руду всякую. Вот во что немцы деньги вкладывают - в плодородные земли и месторождения.
- Не понимаю всё равно ничего! Если ещё в позапрошлом 1940 году в Германии были карточки на продукты введены, если Германии нужны богатства СССР, так зачем Адольф Гитлер объявил войну США зимой прошлого года, если он даже с Англией справиться не смог? США - это же какая экономическая махина! Ведь это помешает ему разбить СССР! - спросил, искренне удивляясь Виванов.
- СССР уже разбит, и не поднимется никогда, после такого не поднимаются! - ответил бодро, несмотря на жару и духоту, диверсант, - теперь, после такого опустошения, СССР развалиться рано или поздно. А для украинцев это праздник - наша задача - сделать украинский народ свободным! И хай живе, моя вільна Україна! Правильно говорят Стёпа Бандера и Рома Шухевич - пусть фашисты с коммунистами друг друга хоть до последнего человека перебьют с помощью американцев и англичан. Слава Україні! Героям слава!
- А чем вы в школе занимались? - спросил его Виванов, всё больше удивляясь широте взглядов украинца, - уж больно ты подкован по всем вопросам, не то, что солдат или даже офицер. Не только ели и пили ведь в школе Абвера...
- Меня лично начали готовить в батальоне " Nachtigall" ещё до начала войны немцев с большевиками... Но и тогда и потом, поверь мне, калорий нужно было нам тысяч пять в сутки, ведь нагрузка была и на мозги, и на тело нешуточная. Нас ускоренно учили всему: языкам разным, рукопашному бою, работе с картами, рациями, взрывному делу, маскировке на местности, тактике боя в одиночку и группами, навыкам изготовления фальшивых документов, тактике засад, борьбе с танками, владению всеми видами оружия, прыжкам с парашютом днём и ночью, и ещё учили не иметь никаких моральных ограничений, плевать на всякие там правила войны, кодексы чести, церковные заповеди. Разрешено всё, что хоть как-то содействует победе. Так, что не только ножом умею в старушек тыкать. А орден я с убитого капитана на мосту в Цимле после захвата снял. Солидно смотрится орден с в форме звезды. Ошибка, конечно, со стороной груди для ношения, но и на старуху бывает проруха. Это, конечно, нарушение азов фон Фелькерзама - нельзя в маскирующую тебя одежду добавлять местные предметы, если точно не знаешь их назначение и местные правила ношения. И русский язык вдалбливали в нас до помутнения мозгов. Знаешь, как я кацапский язык знаю?
Виванов пожал плечами.
Андрей Догадайло вдруг начал читать стихи Александра Пушкина:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, -
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник...
На это месте он запнулся и было видно, что продолжения стихотворения Пушкина 'Пророк' он не помнил. Говорил он, когда старался, действительно почти без украинского акцента, словно москвич или ленинградец. Диверсант прижался щекой к тёплому стволу пулемёта и замолчал, сверля глазами дорогу и спуск к реке у моста, где со стороны Котельниково вот-вот должны были появиться машины конвоя командующего 64-й армией Сталинградского фронта генерал-лейтенанта Чуйкова.
- Там дальше так было... - сказал Виванов и продолжил декламировать:
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрое змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул...
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвался:
'Восстань, пророк, смотри и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!'
Закончив за украинца декламацию стихотворения, Виванов задумался. Фантасмагорические и ужасные по своей сути стихи классика русской литературы прозвучали вполне гармонично на маленьком чердаке, где собрались убийцы. Здесь стояла рация, сосредоточилась груда оружия, здесь лежала похищенная маленькая девочка, и ничего хорошего её не ожидало. На первом этаже в луже крови, с перерезанным горлом распласталось тело ни в чём не повинной старой женщины. По улице мимо дома двигалась толпы беженцев с Украины, Кубани и Дона, и ещё те, кто бежал в прошлом году из Прибалтики и Ленинграда в надежде, что фронт не двинется дальше Харькова. Теперь они бежали дальше на восток. Они бежали от одного ада - ада, творимого армией нашествия и разнузданным местным населением, и попадали в другой, не менее уничтожающий ад - ад неорганизованного бегства среди голода, болезней, бесправия и преступности. Древнее право сильного, молодого и здорового и бесправия слабого, старого и больного вставали страшной панорамой несправедливости, создавая скелет для массового произвола, насилия, унижения и уничтожения человеческого достоинства. Наверное, такое же действие в страшном театре реальной жизни разыгралось бы в этих степях, если вдруг вместо Азовского моря оказался и извергся бы вулкан с кратером размером в тысячи квадратных километров. Огромный, словно супервулкан Илопанго в Сальвадоре, он стал бы засыпать стометровым слоем пепла окружающие страны, закрывать солнечный свет и убивать окрестности пиропластическим волнами раскалённых газов, сжигая всё, что горит, лавовыми потоками. Наверное, так же как сейчас, боролись бы прочь толпы людей, погибая в дороге, оплакивая свою горькую судьбу, гибель близких и своего счастья.
- Вот ты мне скажи, Андрей, я что-то не пойму, Германия от Атлантического до Тихого, от Ледовитого до Индийского океана. Это всё-таки зачем немцам? - продолжая флегматично жевать вяленое конское мясо, и поглядывая на живой свёрток в углу чердака, спросил Виванов, - историю может быть знаешь, может нет... Древних историков Плутарха и Платона, наверно, у вас в Бранденбурге-на-Хафеле не читали, но от них известно, что чем больше страна под одной властью, тем быстрее она распадается из-за внутренних дрязг...
- О-о-о! Я всё больше удивляюсь тебе. Странный ты учитель, Вася, - сказал с нескрываемой издёвкой лже-капитан НКВД, - откуда учитель в богом забытом селе на границе Европы и Азии, про ордена знает, и судит о Платоне и Плутархе?
- Bei Wilfen und Eulen lernt man's Heulen, - ответил ему Виванов, переставая жевать и вызывающе уставившись на диверсанта, - я слишком из хорошей семьи, сынок. А тебя не злит, что я называю тебя - сынок?
- Ну, нет, ты пожилой человек, мне в отцы годишься. Так что называй, нет проблемы никакой. Вот ещё и немецкий язык ты отлично знаешь. Ты же настоящее готовое сокровище, находка для Абвера. Готовый агент для серьёзных заданий. С такими данными тебя можно с отборной группой в город Куйбышев послать, чтобы убить там Сталина. Там сейчас всё совдеповское правительство и дипломатические миссии. И Сталин там засел в бункере. Если убить Сталина, то другие большевистские вожди - евреи и разные нацмены, перегрызутся, и СССР быстро развалится. Можно будет разом покончить с этой войной, с этой страной, спасти множество жизней германских солдат и украинских повстанцев! Хорошо образованный, и дерзкий агент, это большая ценность для германской разведки. Так что, называй меня, хоть дочкой, дедуля. Тем более, что ты мне жизнь спас около аэродрома Котельниково. Правда, давай, убьём Чуйкова и айда со мной вместе в нашу роту, а потом к командиру полка 'Бранденбург' Паулю фон Ланценауэру! Ему такие предприимчивые агенты очень нужны, он будет весьма благодарен мне...
- Иосиф Сталин в Москве, и он оттуда никуда не уезжал. Это все знают.
- Сталин? Ах, да... Какая уже разница? Послушай, Вася, ты сделал правильный выбор, когда помог мне раздобыть мотоцикл, не выдал меня ночью патрулям, и встал на путь помощи Германии. Ты принял сторону победителя, против жидо-коммунистов, и послушай ещё раз: фюрер немецкого народа Адольф Гитлер решил, что немецкому народу нужно много земли, много воды, и много неба. Каждому солдату, каждому немцу после войны фюрер даст по сто гектаров земли, русские рабы будут её обрабатывать. Немцы станут богатыми и счастливыми. Мне, украинцу, тоже отдадут мою землю, и на меня тоже будут работать русские рабы, потому что я с оружием в руках служил Германии и Адольфу Гитлеру. Так и глава Революционного Провода ОУН Степан Бандера нам говорит. Украина, наконец, станет свободной от ига москалей... Сейчас его, правда, вместе с Ярославом Стецько, по недоразумению, посадило гестапо в концлагерь, потому что он объявил по радио Львова о создании Украинского государства, со столицей во Львове. Но я уверен, что эта ошибка скоро будет исправлена, и Бандеру отпустят на свободу! Всех, кто ненавидел русских и еврейских большевиков, всех этих untermenschen, Великая Германия берёт на службу. Украинцев, прибалтов, казаков, все кавказские народы, всех украинских патриотов, она с радостью сделает волками, пасущими будущее русское стадо.
- Хорошо, я подумаю над таким заманчивым предложением, - ответил Виванов и внутренне подобрался, потому что на пригорке перед мостом появились машины командарма-64 Чуйкова.
Это была чёрная 'эмка' ГАЗ-М1, грузовик ГАЗ-АА с красноармейцами в касках с автоматами, винтовками и пулемётом ДШК, и машина-фургон ЗМС-5. Остановившись на дальнем берегу Курмоярского Аксая, машины оказались сразу в толпе беженцев, среди подвод, двуколок, грузовиков, тележек и рогатого скота. Несколько солдат и офицер, выпрыгнули из грузовика охраны на землю, и стали винтовками с блестящими штыками расталкивать толпу перед генеральской 'эмкой'. Послышались крики и вопли, рёв скотины. Щёлкнул выстрел в воздух из пистолета ТТ. Началась суматоха и давка. Толпа подалась в стороны, но была слишком плотной, чтобы сразу дать дорогу конвою.
- Особенно следует привлечь на свою сторону чеченов, черкесов, ингушей, дагестанцев и азербайджанцев, - словно не замечая важной перемены обстановки, продолжал говорить диверсант, - к чеченцам послана наша зондеркоманда капитана Ланге из второго отдела Абвера. С ним большое количество оружия и денег. Он должен возглавить и направить чеченские банды в нужное русло для захвата нефтепромыслов в городе Грозном. Там уже несколько крупных отрядов из чеченцев и ингушей ведут полномасштабную войну и истребление русских. Фельдфебель Моритц около Майкопа также собирает адыгов и черкесов. Они помогут растерзать части русских в предгорьях Кавказа, пока мы захватываем Сталинград! - говоря это, подбородок Андрея снова задрался вверх, - пусть они все здесь перережут друг друга, и хай живе, моя вільна Україна!
- Прямо философский диспут получился, - сказал Виванов, мысленно оценивая возможное огневое противодействие солдат из грузовика охраны, в случае открытия огня диверсантом через окошечко чердака по 'эмке' генерала Чуйкова, - я удивлён разносторонней подготовкой, сынок. Приятно поговорить с интересным человеком, хоть и в такой дерьмовой обстановке. Понятно... Мужиков русских в плуги запряжёте, или как гладиаторов на арену для потехи будете выпускать, а девок в гарем поместите, тех, кто не очень красивые - в публичные дома. Стариков убьёте, чтоб лишнего не ели, детей в прислугу и будете жить как в Древнем Риме, или как в средние века, только что с самолётами, автомобилями и радиоприёмниками. Сделаете новую Золотую Германскую Орду, в окружении верных союзников, и потом завалите американцев трупами покорённых народов, и по этим трупам перейдёте Атлантику, как по мосту. И сделаете ещё и в Америке филиал Золотой Германской Орды. Кстати с чеченцами и ингушами вы бы не промахнулись. Они стреляют в спины даже друзьям, если есть возможность поживы. И им всегда всего бывает мало: денег, земли, коней, женщин, оружия, еды... Спросите у любого на Кавказе, или в здешних местах, можно ли доверять чеченцу, и чего стоит его дружба. Они будут стараться убить всех, кто будет мешать им грабить, после того как усыпят бдительность обманом. А Германский порядок, я так понимаю, это жёсткий порядок. Значит, они с Германией не уживутся. Вы их что, потом всех убьёте?
- А какая тебе разница? Перебьём всех или не всех? - спросил его машинально диверсант, вцепившись взглядом в машины командарма Чуйкова на том берегу реки, - вот и моя награда сама приехала, должность командира роты, лейтенантские погоны Вермахта, железный крест, отпуск в Германию и сто тысяч марок.
- Да никакой разницы... - ответил Виванов тоже машинально, понимая, что даже если фашистский агент из своего пулемёта МГ-34 изрешетит 'эмку' и убьёт генерала Чуйкова, ответный огонь охраны, точно так же изрешетит всю дощатую крышу над чердаком и всех, кто под ней находился.
Глава 23. Когда ты молод и влюблён
Когда лётчик перестал говорить и мгновенно уснул после своего короткого рассказа, машина дёрнулась. Кружка с сидения упала на стопку газет и карт, оставив на них быстро сохнущее пятно. Чуйков очнулся.
Вслед за 'эмкой' в направлении переправы у Пимено-Черни двигались ГАЗ-АА с охраной и ЗИС-5 с пыльно-зелёным фургоном радиостанции, вздрагивая на кочках и завывая двигателями.
Мимо проплыли встающие в строй молодые красноармейцы. Они расталкивали задремавших, укладывали в вещмешки недописанные письма, прокатили на середине слова разговоры, поднимать из травы и навьючивали на спины хоботы и станины пулемётов, стволы и блины миномётов, длинные ПТРД, ящики с боеприпасами, коробки с продовольствием. Командиры садились в сёдла, разъезжались вдоль строящейся колонны. Несколько молодых солдат играли в догонялки с мышью-полёвкой, используя каски как сачки. Теперь они надели каски на свои коротко остриженные головы, от чего их тонкие юношеские шеи стали казаться ещё тоньше. Провожая взглядом генеральскую машину, один из них встретился смешливо-любопытный глазами с Чуйковым. Множество подобных взглядов молодых людей, отделённых тонкой чертой от близкой, возможной преждевременной смерти молнией промелькнула перед ним, поднявшись из недр памяти. В этот момент он почувствовал, что очень устал. Перед его глазами, как в мыльной плёнке продолжали плыть серо-зелёные холмы, самолёты в небе вперемешку с птицами, голубая даль и высокая стена серой пыли, подпирающая голубое небо. Полуобернувшись, через заднее стекло 'эмки' он в последний раз окинул взглядом батальон. Чуть заметным движением правой руки помахал им:
- Прощайте!
Чеченцы из 255-го кавполка, до этого терпеливо ожидавшие в седлах начала движения штабной группы, старались теперь держаться вне пылевого шлейфа, поднятого машинами. Чуйков рукой подозвал едущего неподалёку их командира.
Подъехав, и поровняв коня с открытым окном, сержант Казанкин приложил руку к папахе.
- Сержант, скажи мне, чего это у твоего бойца к седлу отрезанная голова человека привязана?
- Это Темир Джуакаев привязал голову к седлу, кровник убитого, товарищ генерал-лейтенант. Дело это давнее. Когда в 1925 году войска Северокавказского округа командарма Уборевича разоружала Чечню и Дагестан, тогда были сильные бои за аул Зумсой, где вокруг прятались банды Атаби Шамилева. Дядя Темира тогда был тогда в 1-м Чеченском революционном конном отряде, и был схвачен, и обезглавлен двоюродным племянником Шамилева. Старейшины тейп Джукаева потом не принял извинений, и решил, что должна быть осуществлена кровная месть. Прошло пятнадцать лет, и тут Темир позавчера встретил у железной дороги Усама, сына того двоюродного племянника-убийцы. Он видел его раньше в Грязном. Этот Усама был в красноармейской форме. С другими людьми он минировал рельсы недалеко от Котельниково, там, где железная дорога обходит аэродром. У них были винтовки, мотоциклы и грузовик. Мы подумали, что это наверно бандиты Майрбека Шерипова, главаря 'Чечено-ингушского союза националистов', или люди Хасана Исраилова из 'Национал-социалистической партии кавказцев'. Мы приказали им сдаться, но они открыли огонь, и мы их стали рубить шашками. Командир нашего разъезда тогда погиб. А Темир погнался за Усамой по степи, догнал и убил. Потом он привёз нам его голову, чтобы все чеченцы увидели, и смогли потом подтвердить, что Джукааевы отомщены.
- Попроси его, своего красноармейца, если все уже насмотрелись на отрезанную голову, чтобы он её выбросил, а за ликвидацию диверсантов спасибо, - сказал Казанкину командарм, - пленных куда дели? Допросить бы их не мешало.
- Мы фашистов в плен не берём! Они столько наших лучших джигитов-коммунистов и комсомольцев из числа горской бедноты поубивали у станции Ремонтной и Семичная, что они и их бандитские подельники в Чечне вовек не расплатятся! - ответил сержант и закашлялся от едкого чёрного дыма, тянущегося от нескольких интенсивно горящих хлебоуборочных комбайнов и тракторов ХТЗ.
Было видно, как пули авиационных пулемётов пробивали тела трактористов и комбайнёров вместе с обшивкой кабин и сидениями. В одном из комбайнов, свернувшись, словно во сне, лежал в тлеющей рубашке, залитой кровью, совсем ещё мальчик, может быть лет двенадцати от роду. Ремонтная машина с пробитыми колёсами - грузовик с крытым кузовом, брошенная недалеко от комбайнов, имела на борту надписи: "Совхоз Ленина" и "Всё для фронта!". Вокруг горела сухая трава, тонким пояском огня как бы очерчивая заколдованный круг времени и событий. Идущие мимо беженцы равнодушно смотрели на расстрелянных с самолётов колхозников, и никто не хотел к ним подойти.
Сержант что-то ещё говорил Чуйкову про своего комполка Висаитова, о месте возможного расположения его штаба, о нравах мусульманских священников, заливающих фашистской агитацией головы молодёжи в горных районах, о немецких парашютистах, что укрываются в горах, но тот уже не слушал.
Размотав на обеих руках бинт, он посмотрел на свои потрескавшиеся ладони. Из-под корки треснувшей кожи проступала кровь. Она не проходила уже второй день. Его руки были в буквальном смысле в крови, но не потому, что он бездарно потерял переправы через Дон, или тогда в 1918 году, когда получил сабельный удар по голове, оставивший глубокий шрам на лбу, в Сибири, на Колчаковском фронте, в метель атаковал белогвардейский офицерский санный обоз с ранеными, истребив всех до одного. Просто кровообращение и доступ питательных веществ кожным покровам оказался нарушен из-за сбоя вегетативной нервной системы, не подконтрольной рассудку, и кожа местами умирала. Злая ирония состояла в том, что железная воля человека могла заставить мышцы удерживать руку над пламенем, доводя её до угля, как древнеримский герой Луций Сцевола в лагере врагов, но воля была бессильна управлять простейшей нервной системой, выведенной природой из управления рассудка по причине своей вторичности, как и сокращение кишечника, сердца, легких, потоотделения и другого.
Усталость и бессонница последних дней настолько его обессилили, что внутренний голос легко победил разум, убедил, что в десяти минутах сна во время движения к Пимено-Черни, ничего страшного не произойдёт. Машина едет, охрана рядом, ехать ещё далеко...
...Через крохотные оконца шпорной мастерской едва виднелись свинцовые балтийские облака, висевшие над Санкт-Петербургом. Это тоскливое небо осеннего вечера 1916 года ничем не отличался от такого же вечере двести или триста лет назад. Даже десять тысяч лет назад, когда широкой протоки, названной Новой, а потом Невой, из Ладожского озера в Финский залив ещё не существовало, а на берегах маленькой Свири на живописных холмах жили немногочисленные лопари, эти облака были таким же мрачными. Теперь, правда, они подсвечивались электрическими уличным фонарями, окнами дворцов, прожектором Петропавловской крепости, огнями верфей и заводов, не идущих ни в какое сравнение ни с тщедушными кострочками охотников и рыбаков, ни со слабыми, для огромного пространства, карнавальным огнями фантасмагорической столицы неистового Петра I.
Вдоль кирпичной стены подвала душной мастерской, под рядом окон, стояли деревянные верстаки. Около них в полусогнутом состоянии орудовали напильниками и ножовками по металлу несколько детей и подростков. Ещё несколько человек сидели в углу вокруг грубо сколоченного табурета. На нём стоял дымящийся котелок. Из котелка собравшиеся ели деревянными черпаками кашу. В другом углу мастерской гудел огнём небольшой горн. Тут же лежала груда дров, куча угля, всевозможные щипцы, молотки, прутки металла. К единственному входу в подвал вели несколько потертых ступенек. Рядом висел чёрно-белый фотографический портрет Николая II в жёлтой деревянной раме, с ленточкой российского триколора через один их углов. На противоположной стене, в углу, мерцала крохотной лампадкой икона Николая Чудотворца. Но стенах были закреплены дощатые полки и щиты с разнообразными металлическими заготовками, почти готовыми парами шпор разного размера и из разного материала. Ещё одним источником света в мастерской служила тусклая, постоянно мигающая электрическая лампочка, ввинченная в медный патрон на проводе с матерчатой изоляцией. Кто-то из мальчиков у окна напевал чуть слышно:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится, хочет упасть.
Кавалер барышню хочет украсть...
Усталый юноша-подмастерье у верстака, в тёмной от полировочной пасты холщовом фартуке поверх мокрой от пота рубахи неопределённого цвета, застыл на месте и прикусил губу от досады. Латунный пруток никак не хотел зажиматься в тиски, выскальзывал из войлочной оправки. Наконец, жалобно дребезжа, и как бы жалуясь на нерасторопного подмастерье, пруток упал на каменную плиту пола. Через мгновение, по затылку подмастерья сильно ударила тяжёлая рука.
- Ты Чуйков, наверное, и не Чуйков вовсе, а Чурков, от слова чурка поленная. Раззява и олух царя небесного, совсем работать не можешь! - раздался над его головой хриплый голос, - ох, Васька, вышвырну я тебя на улицу пинком под зад обратно в захудалую Московскую губернию, в деревню коз с утками пасти всю оставшуюся жизнь, или за лошадьми навоз убирать, как твой папаша-конюх! Лапоть - деревенщина...
Василий Чуйков быстро поднял со скользкого, грязного пола капризную заготовку и, сжав зубы, повернулся на голос. Перед ним, дыша негодованием и винным перегаром, стоял седеющий мужчина в таком же, как и на Чуйкове, фартуке. Уперев руки в бока, он через пенсне на широком, красном лице разглядывал полные ненависти глаза юноши. За спиной этого гороподобного мужчины стоял щёгольски одетый молодой юнкер в алой бескозырке с чёрным кантом, кителе защитного цвета, в синих рейтузах с красным кантом при высоких хромовых сапогах со шпорами. На боку юнкера красовалась отполированная до блеска шашка.
- И нечего таким делать в столичном Санкт-Петербурге, неумеха ты, дождёшься, и еды не дам, ни пятиалтынного, ни гривенника, ни гроша ломанного на дорогу не получишь! - сказав это, мастер ещё раз замахнулся, но, наткнувшись на взгляд Василия, бить раздумал и забубнил, - прости грешного, Святой дух наш, вседержитель, да святится имя твое, да приидет царствие твоё на земли аки на небе...
Он перекрестился и добавил:
- К утру если шпоры для их превосходительства есаула не будут готовы, собирай котомку и убирайся, волчёнышь!
Стоявший рядом с ним юнкер, заносчиво обводя взглядом пространство вокруг, произнёс, сильно грассируя:
- Когда отечество сражается с германским кайзером, таких молодчиков следует на фронт отправлять, а не в столице оставлять девкам подолы крутить, не знаю, куда, право, Государь Император смотрит!
- Правда ваша, господин юнкер, - согласно кивнул здоровяк, - всех буйных надо на фронт, а то отсиживаются в тылу. Однако, господин юнкер, что слышно, скоро ли мы обратно Польшу и Прибалтику у немца отобьём, а то газеты чего только не пишут. То, вроде, мужиков и лошадей в деревне больше не осталось, и немцы вот-вот к столице прорвутся, то пишут, что скоро сделают у нас самолеты "Геракл", что до Берлина и до Вены долетят, и кайзера Вильгельма и императора Франца Иосифа бомбой убьют?
- Ерунда, господин Савельев, генерал-лейтенант Алексеев, начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего, разрабатывает план всеобщего наступления на 1917 год с целью вернуть западные земли Российской империи! - важно произнёс юнкер.
- Вот было бы хорошо, проучить всяких говорунов из социалистов и демократов, твердящих, что Российская империя прогнила насквозь, - ответил мастер и, вздохнув, крикнул на Чуйкова так, словно тот был повинен в отторжении от Российской империи Царства Польского, - ну, чего смотришь, работать кто будет за тебя, Шаляпин или Кшесинская?
Несмотря на жар печи, под низким сводчатым потолком стоял запах сырости и плесени. В углах и стенах цвёл белыми хлопьями влажный грибок. Дышать было тяжело. В груди словно застрял тяжёлый ком, всё время возникало чувство, что началась чахотка, что сознание спуталось и никогда больше станет ясным.
- Я сделаю, господин мастер, я успею! - сказал Чуйков, сжимая в руках латунный прут так, что побелели костяшки пальцев, - я сделаю...
- И не называй меня господином мастером, чай не у нехристя Шмидта горбатишься на заводе! Никанор Кузьмич я, великорусский мастер изящного дела для всякой благородной наружности, - сказал мужчина, развернул грузное тело и зло крикнул в угол мастерской, - Чубарь, в помощь этому недомерку прикрепляешься, и чтоб латунные шпоры к утру сделали с колёсиками и клеймом моей шпорной мастерской!
- Правильно, господин Савельев, так этих зверей и надо в строгости держать, - надменно сказал юнкер, хотя по возрасту и росту он полностью походил на Чуйкова, - так как же, шпоры вы мои починили, колёсико и всё такое прочее?
- Маленькая заминка с полировкой, паста Гойи закончилась, а цены сейчас против довоенных в сто раз выросли, немецкие старые запасы кончились, а подлец купец Никонов, что её через Финляндию контрабандой возит, такую цену называет, что сил нет никаких. От того полируем вручную, а это дольше.
- Так, когда же будут?
- На этой неделе дополируем, а то негоже юнкеру Николаевского кавалерийского училища в царапанных шпорах перед барышнями по Фонтанке гулять! - ответил мастер, - а сейчас приглашаю с дочкой моей весёлой познакомиться, чаю попить, поболтать о том, о сём, если, конечно, ваше дворянское превосходительство не брезгует.
- Дочка так дочка! - важно пробасил юнец и, поглядывая на чумазых сверстников, сверкая погонами, пуговицами и эфесом шашки, двинулся вслед за Савельевым, - я бы кнутом того вашего неразговорчивого неумеху выдрал, сразу бы шелковым стал.
Они прошлись мимо горна. Юнкер пнул сапогом корзину с углём. Оба поднявшись по лестнице к портрету Государя и исчезли за дощатой дверью.
Один из юношей, к кому был обращён последний грозный приказ о надзоре за Чуйковым, поднял голову. Худой, с бледным лицом, со шрамом на верхней губе, он привстал, доедая последнюю ложку жидкой каши уже на ногах. При этом он по-деревенски держал под ложкой и подбородком сложенную лодочкой ладонь.
- Да-да, как изволите... - запоздало сказал Чубарь, облизывая ложку.
Засунув её в карман, он подошел к Чуйкову и спросил дружелюбно:
- Васька, размеры шпор где у тебя?
- Вон, на бумажке написано, - ответил Чуйков, кивая через плечо.
Чубарь взял с засыпанного металлическими опилками верстака листок бумаги. Быстро изучив его, покашливая в кулак, вернулся к своему верстаку и полез под него. Чуйков хмуро за ним наблюдал. Наконец Чубарь вылез из-под верстака с парой уже изогнутых латунных заготовок для шпор.
- На, Васьки, это от твоего тёзки с прошлого года осталось, что от туберкулёза помер. Пусть будет ему земля пухом... Мучился он долго... Посмотри, под твой размер подойдёт как раз. Подправишь немного, колёсики приладишь. На, Вась!
Чуйков и Чубарь присели на верстак, рассматривая подёрнутые зеленоватым окислом заготовки.
- Не могу я здесь больше, Андрюшка! Кровопийца этот Кузьмич, как вся эта богатая сволочь, что с утра до вечера пьёт кровь простого народа, - сказал наконец Чуйков тихо, - уйду я отсюда, в юнги хочу записаться на Балтийский флот, поближе к настоящей жизни. Там хоть что-то добьюсь, а в этом подвале умру в расцвете лет. В Кронштадт поеду, в минёры записываться.
- Куда тебе в минёры? Кишка у тебя тонка в юнги идти! Смотри, здесь и харч хоть какой, а есть, и спать можно в тепле, и, смотришь, рубль-два можно в месяц собрать для своих деревенских, - сказал Чубарь и закашлялся, прикрывая рот ладонью.
- Мой отец конюхом когда у графа Воронцова служил, человека кулаком в драке убил, так что кишка у меня сильная, - ответил на это Чуйков, - все о скорой революции вокруг говорят, с восстаниями на броненосцах и крейсерах, как на "Потёмкине" и "Очакове", как в 1905 году с баррикадами на Пресне и расстрелами демонстраций солдатами, о том, что генералы скоро царя сбросят, потому что он Россию загубил! А ты рубль-два...
Когда Чуйкову исполнилось пять лет, царский министр внутренних дел Столыпин организовал 5 января 1905 года расстрел верноподданической манифестации рабочих в Санкт-Петербурге. Офицеры парадно взмахивали золотыми шашками, а гвардейцы стреляли залпами из винтовок прямо на площади дворца в детей, женщин и рабочих с иконами в руках и портретами самодержца. После начала восстания в Москве, вызванного столыпинским расстрелом, эти же гвардейцы двинулись туда продолжать свои убийства. В уличных боях декабря 1905 года в рабочих кварталах на речке Пресне в Москве артиллерия гвардейского Семёновского полка сравнительно легко сначала пробивала даже мощные баррикады между жилыми домами, состоящие из одной стены, тогда рабочие стали поперёк улиц создавать по нескольку баррикадных вала с промежутками из мусора между ними. В районе Прохоровской мануфактуры и мебельной фабрики Шмидта штурм был остановлен. Теперь царские каратели возились у баррикад подолгу, разрушая из пушек все дома вдоль улицы и переулков, откуда вёлся огонь обороны. Рабочие дружины дрались отчаянно за каждый свой дом, за каждый подвал, потому что офицеры убивали всех, кого находили среди руин после артобстрелов, женщин, стариков и детей - без разницы. Бои шли всё дальше, в другие здания, фабричные корпуса, на маленькие баррикады в переулках, откуда храбрецы открывали огонь по флангам штурмовых групп палача гвардии полковника Мина. Лишь чудовищное превосходство в силах, пулемёты, тяжёлая артиллерия, брошенный на помощь гвардейцам армейский корпус с артиллерийской бригадой, позволил одержать победу в страшных городских боях — убить или ранить большую часть бойцов рабочих дружин...
А теперь дороги...
С дорог-дорожек всё снова и началось. Зимой с 1915-го 1916-й год железнодорожное сообщение между крупными городами России из-за неисправности паровозов, вагонов и самих путей прерывалось, и, судя по всему и в эту зиму с 1916-го на 1917-й год, повториться то же мое. Как и в прошлом году перестанут ходить пассажирские поезда, а поезда, обеспечивающие снабжение городов продовольствием и промтоварами, доставляющие сырьё промышленности будут действовать с перебоями. В прошлую зиму едва проходили военные поезда. Но царь войну, несмотря на явный признак наступающей разрухи в империи всё-таки продолжает.
Царь начал войну по повелению своих французских и американских кредиторов, главными из которых были французский барон Ротшильд и американские некоронованные короли Морган с Рокфеллер. Он был им должен, а теперь царь им должен уже 7000 тонн золота, и царь расплачивается с иностранцами убийством русских людей на фронте.
Нетрудно себе представить весь ужас людей в стране зимой в царствование Николая II — дорог с твёрдым покрытием нет, своего грузового автотранспорта и подавно, транспортной авиация нет в принципе, реки замёрзли и речной транспорт недоступен, и единственного способа коммуникации — железной дороги тоже теперь нет в привычном понимании этого слова. Новая русская весна под властью Николая II, которая наступит после очень снежной, по-видимому, зимы, будет как обычно ознаменована большими затоплениями и выходом рек из берегов, что неминуемо приведёт к разрушению множества мостовых конструкций. Некоторые важные магистрали снова будут парализованы, замрут даже такие крупные станции, такие как Рязань, Царицин. Ремонт одних паровозов уже давно производится за счёт разборки других, ремонт одних вагонов производится за счёт деталей, снятых с других вагонов. Количество паровозов и вагонов сократилось вдвое в сравнении с довоенной численностью. Поставки сотен паровозов из США дела не поправили. Заводы же России могут произвести только треть от потребности в новых паровозах. Каски царских кавалергардов всё так же сияли на парадах, а страна откатывалась в архаику...
Техническая отсталость сказывалась во всех сферах жизни, и в армии и на транспорте, и прежде всего в производстве паровозов и вагонов, в их количестве и качестве. Так наиболее эффективного с точки зрения соотношения энергопотребления и грузоподъёмности паровоза серии Э с осевой формулой 0-5-0, разработанной австрийцем Гёльсдорфом и немцем Рихардом фон Гельмгольцем было выпущено за 5 лет с 1912 года на Луганском, Сормовском, Харьковском, Коломенском, Брянском и Невском заводах всего 950 штук, при потребности не менее 500 единиц паровозов в год. Никакие паровозы, кроме серии типа Э, не отвечали имеющимся сложным российским условиям с изношенными путями, единственно они были пригодны для российских дорог. Довоенная основа локомотивного парка российских железных дорог состояла из маломощных пожирателей топлива — паровозов с колёсной формулой 0-4-0 и 1-4-0, которые имели крайне малый сцепной вес — всего 50 тонны. Единственным плюсом этих давно устаревших паровозов было то, что они могли использовать в виде топлива торф и дрова. Катастрофа на транспорте заставила царя в 1915 году заказать у американской промышленно-финансовой империи Моргана 250 мощных паровозов типа 1-5-0 со сцепным весом 100 тонн на заводе Baldwin Locomotive Works, 100 паровозов на American Locomotive Company, 50 паровозов в Канаде у Canadian Locomotive Company. Поставки американских паровозов царю осуществлялись пароходами из Нью-Йорка через Магелланов пролив и Тихий океан во Владивосток или мимо мыса Доброй Надежды на юге Африки, через Индийский океан во Владивосток, из Владивостока паровозы ехали в Китай в Харбин, и только после дооборудование они были готовы к эксплуатации. В обстановке нарастающего краха экономики Российской империи царские чиновники заказали фирмам Моргана American Locomotive и Baldwin и ещё 300 паровозов, потом были заказаны ещё 75 паровозов и ещё 500...
Первый раз связь между голодом и железными дорогами в условиях войны проявилась сразу же после её начала при мобилизации в августе 1914 года вопреки всеобщему прославлению талантов русских полководцев и гениальности русской военной школы — пропускная способность большинства железных дорог империи на воду была не рассчитана. Случился апокалипсис, который нормальных людей заставил ты сбавишь обороты, но к русским это не относилось — во время мобилизации 32 тысячи вагонов с коммерческими грузами царские чиновники вынудили собственников разгрузить кое-где и кое-как, а еще 28 тысяч вагонов с грузами они задержали на станциях в уже погруженном состоянии! На всех станциях России образовывались огромные скопления грузов. Оказалось не перевезено до двух миллиардов пудов грузов. Погрузка хлеба нового урожая сократилась в два раза от требуемого — с 712 тысяч до 353 тысячи вагонов, и как следствие к концу года в России начался продовольственный кризис, а война ещё толком не началась! Зато начался рост цен и спекуляция. Всю войну железная дорога действовала в том же духе и вот, к осени 1916 года в войсках Юго-Западного фронта осталось 0,5 суточной нормы хлеба, 0,01 суточной нормы мяса, 0,005 суточной нормы сахара. Голодовка в стране заканчивалась, начинался голод...
Голод в России — это не то, что в Антверпене или в Андалусии кончился хлеб, не то, что в Тоскане или на Ривьере — хлеба нет, не беда, поешьте ветчину с оливками и запейте вином Beaujolais или Chianti, пока доедет грузовик с мукой. В Италии в год получают два урожая пшеницы: и если хлеб и кончится там в магазине, то по нелепости, из-за какого-то пустячного недоразумения. Там в принципе не знают со времён Древнего Рима, что такое постоянный массовая голодовка через каждые два года на третий, что такое голод с людоедством и гибель миллионов от голода, так, как это происходит в Индии под властью английской королевы и короля: или в России, или в другой туземной стране. Так кровавые эксцессы гладиаторов и императоров Калигулы с Нероном от пресыщения, в России гибель в лавке из-за царских подарков на Ходынке и расстрел недовольных задержкой зарплаты не Лене от скудости. Итальянцы и американцы просто не понимают, не знают и не понимают, что такое людоедство по-русски. В России хлеб вызревает в десятки раз хуже, чем в Италии или в Америке. В самом хлеборобе регионе Российской империи гектар пшеничного поля давал 6,5 тонн пшеницы, а в США 10,1 тонн. Просто в России нормальный устойчивый урожай можно получить всего на одной сотой всех сельхозземель, а в США теплей, периоды вегетации длинней, нормальные устойчивые урожаи можно получить на половине земель. Просто климат такой. В Италии вообще в год два урожая и урожайность достигает 18 тонн с гектара. Архаичная аграрная страна Россия проигрывает в производстве зёрна экономически более развитым странам. Поэтому и стала императорская Россия должна Западу и США 7700 тонн золота, поэтому и пошла на войну за чужие интересы, отрабатывая долг кровью своего простого народа, поэтому войну проиграла и оказалась разрушена до основания. И вообще — Италия в переводе с древнегреческого — Земля Телят. Телёнок в России на морозе — 25 погибает за день, поэтому ему в мороз русские своё место у печи уступают: иначе семье потом смерть. В России невозможно политически и экономически жать точно так же как в этих странах — условия другие, другие бытиё и поэтому формы организации жизни и экономические реалии должны отличаться — это аксиома так очевидна, что не требует доказательств. А в реалиях раз за разом при попытках копировать западных опыт Россия настучала на грабли голода среди простого народа. А сосед кулак если и даст еды в долг, то потом отберёт за долги землю и дом и свободу. Скоту в России нужны тёплые фермы с отоплением, централизованной заготовкой кормов и техникой, ветеринарией и хранением мяса и молока. Но капиталисты и кулаки получают свою прибыль так, продавая даже в голод ныне голы зерно за границу, а сытый и сильный собственный народами им опасен. Когда в России из-за повального вывоза хлеба за рубеж, люди ели людей, немец ест втрое больше хлеба, чем русский в самый урожайный год. Американцы едят ещё лучше! Вот и спят русские со своей коровой в обнимку, иначе ей смерть, а потом и им. В условиях скудости ресурсов, постоянного ослабления населения головками, гибели от голода, у русских нет средств на сельхозтехнику, современные агротехнологии, удобрения, переработку и хранение продукции. На этот путь, гарантирующий русских от голода — путь крупных сельхозобъединения, Россия не может вступить из-за отсутствия необходимой концентрации средства и политической воли. Помещики и кулаки, капиталисты, духовенство и дворянство в этом не заинтересованы. Тысячелетнее их господство над простым народом и получение нужных благ народом достигается и так. К осени весьма скудный из-за климатических аномалий урожай, не был доставлен главным потребителям — Москве и Питеру. Начавшаяся ещё до войны разруха государственной системы управления: разруха на транспорте, отсутствие своих паровозов и вагонов и невозможность купить их за границей, отказ крестьян платить налог зерном — продразверстку и невозможность для царя её собрать, царский сухой закон и самогоноварение, беженцы, спекуляция, привели к угрозе голода, голодовке, к карточкам на продовольствие, к огромным очередям у продовольственных магазинов. Людей охватил настоящий страх голода. Попытки властей проявить жестокость не увенчалось успехом — у правительства просто не оказалось для этого достаточной вооружённой силы — жандармы и полиция были ослаблены, карательные отряды из казаков и лейб-гвардейцев показали себя не с лучшей стороны, а кулаки организовали банды и дали сборщиками продразвёрстки вооруженный отпор. Торговцы и спекулянты в условиях гиперинфляции совсем по-капиталистически стали ограничивать продажи хлеба в ожидании его дальнейшего подорожаниях. Отсталость России в промышленном отношении от ведущих стран Европы и Америки, кроме отсталости императорской армии, ярко проявились в слабой развитости железнодорожной сети, в отсутствии собственного подвижного состава в должном количестве. Даже в условиях войны, когда выяснилось, что железнодорожные линии государственных и частных железных дорог, которые были в России на тот момент, оказались, не рассчитаны на такого рода загрузки, ничего реального для исправления ситуации сделано не было. Большой износ паровозов и вагонов, путей и выхода из строя железнодорожной инфраструктуры, мостов, вызвал разруху на транспорте, вывел страну на черту хаоса. На огромных равнинах Евразии русские города оказались как бы островами с многомиллионным населением, обуреваемым весьма неприятным ощущение гибели и краха. А в стране...
Чубарь не слушал рассуждения Чуйкова о том, что генералы скоро царя сбросят, потому что он Россию загубил, а рассматривал оставшиеся после кашля на руке розовые пятнышки, вылетевшие с дыханием — туберкулёз. Он вытер ладони о фартук и сказал:
- В твоих Серебряных Прудах, только название одно драгоценное, поди ж ты, серебряные, а кроме медяков никакой деньги и не водилось. А тут столица Российской Империи - Петроград. Зачем её на гнилой Кронштадт менять? Болезненное там место, сырое и ветреное. Скоро, говорят, война с Вильгельмом, с Францем Иосифом и турками кончится, Антанта нам Стамбул передаст, и заживём все в изобилии и славе... Заказов много будет, смотришь, в посыльные выбьешься. А там чаевые большие господа дают. Можно и на барышень купеческих второй гильдии посмотреть, и в красивых домах побывать. Ты же смышлёный, Васька, у тебя четыре года церковной школы, даже год училища, ты бабам и богатым девкам головы-то закрутить сможешь. А если ты на частный Путиловский завод надумал бы идти, тоже не советую тебе по-дружески. Там людей живьём в машины затягивает и калечит, убивает чуть ли не каждый день. А потом им хозяева говорят, что сам сюда устраивались, сам выбирали, сами рисковали, сами теперь калеками и живите, как хотите. Бросают людей беспомощных как мусор! Там если мастеру не поклонился - штраф, отвернулся, зубами заскрипел - штраф, опоздал на минуту - штраф, на портрет царя не перекрестился - штраф, а уж если заготовку испортил, чуть не всю зарплату отдашь! К концу месяца ты заводу должен будешь больше, чем он тебе, прямо как негры в Америке. Только и хватит на то, чтобы в заводской лавке купить на гривенник пол пуда картошки, да на десяток яиц за пятиалтынный, или того хуже в кредит у них брать, потому что ты, не дай бог женился и ребёнок у тебя! Листовку революционную если нашли - увольнение сразу и жандармам отдадут для допросов, а так как развернётся дело. На заводе Нобеля так же издеваются, на Металлическом и Невском не лучше, и у Лесснера дело дрянь. Да по всей империи так, зачем тебе уходить, куда? Может, конечно, токари и фрезеровщики по тридцать рублей в месяц и зарабатывают, да всё равно всё за комнаты заводские отдают, да и редкость это... А адмирал-то ничего не делает, а четыре тысячи в месяц рублей жалованья имеет, а в военное время удвоенное жалованье. Я уж разузнавал, в две тысячи раз больше, а если нас взять, то в двадцать тысяч раз больше!
- Вот и давай убежим вместе! Ты же правду понимаешь всю!
- Нет, это дело гиблое со всем миром бороться...
- У господ собаки лучше питаются, и ты смотри, Андрюха, как тут с нами обращаются! - сказал другу Чуйков, полез за пазуху, и вынул оттуда вчетверо сложенный желтоватый листок бумаги, - мы для фабрикантов, купцов, попов, помещиков и офицеров не люди Божьи, а скотина. По всей стране издевательства. Наберёт буржуй рабочих, а потом не заплатит за год работы, они возмущаться, а губернатор посылает казаков и черкесов, быть и убивать! Крестьянин барину установленную аренду не отдаст вовремя, сразу казаки приезжают бить, чуть не до смерти. Сами казаки от налогов освобождены, земля у них от царя подаренная, вот они и стараются, псы помещичьи, а в думе только изображают, что что-то делают для народа, а сами свои только дела обстряпывают, такие же помещики там сидят. В листовках социал-революционеров и большевиков так про это и написано, в газете 'Искра' так пишет Ленин и Каменев. А если везде так, то надо делать что-то, менять, революцию надо делать, друг Андрюха! Если не мы, то кто?
Чубарь побледнел как полотно. Схватил Чуйкова за локоть загрубелой ладонью с чёрными полосками под обкусанными ногтями. Задыхаясь прошептал:
- Что ты, листовку спрячь, убери Христа ради, выдаст нас кто-нибудь! Вишь, зыркают сюда. На прошлой неделе черносотенцы трубой железной избили до смерти мальчика-газетчика, что вместе с 'Биржевые ведомостями' и 'Газетой-копейкой' листовки раздавал. Сам видел его в луже крови и листовки вокруг в грязи...
- Читай, Андрюха, не бойся, это анархистская листовка! - отведя товарища ближе к печи, сказал Чуйков и стал читать, - Товарищи рабочие! Кровавый царизм на Дворцовой площади расстреливает ваших жён и детей из винтовок своих гвардейцев, он рубит вас на Ленских приисках казацкими шашками. Его проклятый Зимний дворец недаром окрашен в тёмно-красный цвет. Это цвет нашей крови, товарищи! Кровавый 300-летний царизм должен быть уничтожен! Союз анархистов Севера призывает вас к этому!
Некоторое время они читали листовку, разложенную поверх напильников и лобзиков, повернувшись спиной к остальным подмастерьям. Они не видели, как один из них, щуплый белобрысый мальчик с грустными оленьими глазами, тихо поднялся на цыпочках к двери и скрылся за ней. Через некоторое время дверь в подвал распахнулась, и на лестнице появился мистер с юнкером. Оба были в одних рубашках с раскрасневшимися лицами, с водочными рюмками в руках. У юнкера рюмка была полная, а у мастера пустая, зато в другой руке у него был графин без пробки. В проёме двери, на фоне зелёных стен коридора, тускло освещённого электрической лампочкой, возникла миловидная молодая девушка в широкой синей юбке, красной облегающей кофте, подчеркивающей высокую грудь. Волосы надо лбом её были подвиты, хотя через плечо была перекинута коса с вплетённой шёлковой косой, как это обычно делали девушки-малороссы. Одна нога была выставляла из-под юбки, словно демонстрировала всем красные шнурованные полусапожки на каблуке. Это была средняя дочь хозяина.
- А, волчёныши, заготовку покойника вытащили, обмануть меня решили! Теперь я вам обоим точно не заплачу ни за прошлые месяцы, ни за этот месяц! Скажите спасибо, что учу вас, дураков, и хлеба даю! - проговорил мастер, и тут он заметил листовку.
- Ага, бунтовщики, предатели России! - закричал снова Савельев и стал спускаться по лестнице, - сейчас вы у меня получите!
Чубарь метнулся было к табуретке с котелком каши, но получил удар по уху и, споткнувшись о выступ плиты пола, с грохотом упал на разлетевшийся ящик.
- За что, Никанор Кузьмич? - застонал он, потирая ушибленный локоть, - это всё Васька!
- Этих молодых зверей нужно проучить! - неожиданно тонким голосом воскликнул юнкер, поглядывая победно на девушку, - надо им по цуку задать отчётливый трёп!
Юнкер начал тоже спускаться вниз, стараясь не расплескать водку. Мастер тем временем, распространяя запах перегара и огурцов, подошёл к Чуйкову и замахнулся для сокрушительного удара громадным кулаком, приговаривая:
- Я тебе покажу, как за моей спиной обманывать и злоумышлять... Эх!
Василий Чуйков успел схватить с верстака листовку, инстинктивно пригнуться и сделать шаг в сторону. Он даже успел разглядеть колдовски привлекательную улыбку девушки, наблюдающей за ним с явным интересом. Как всегда, в таких случаях, ему показалось, что всё происходит долго, как во сне, а на самом деле всё действие заняло мгновение. Пудовая рука прошла над его головой, чуть тронув волосы. Мастер всем телом повалился на верстак. Заскрежетали по камню железные ножки верстака, со звоном упали напильники и лобзики.
- Держите Ваську! - задыхаясь просипел мастер.
На пути Чуйкова оказался юнкер. Его ловкое молодое тело не сулило простого решения, и Чуйкову ничего не оставалось, как ударить его так, как показывал ему несколько раз отец: в нос и посильнее. Рискуя попасть в скулу и отбить себе пальцы, или вообще промахнуться, этот скользящий удар справа сейчас достиг результата. Кулак с хрустом, словно в яблоко вошёл в хрящ и кость носа. Юнкер, ойкнув, стал падать, потеряв ориентацию в пространстве, видя только красные круги перед глазами.
Пока другие подмастерья вскакивали со своих мест, а Савельев поднимался с верстака, Чуйков взлетел к двери сразу через несколько ступенек. Под стук своего бешено колотившего сердца, он протиснулся между дверным косяком и грудью дочери хозяина, не двинувшейся, а как ему показалось даже подавшейся ему навстречу. Оказавшись за дверью в узком коридоре, он на мгновение замешкался.
- Держи его, Глашка, что же ты, стерва! - послышался крик.
С одной стороны коридора светила электрической лампочки открытая дверь конторы. Там на столе были разложены закуски, на стуле висела шашка юнкера и его китель. На столе лежали карты, стоял патефон. С другой стороны находилась распахнутая настежь, подпёртая куском кирпича, дверь во двор.
- Держи вора! Он их благородию нос сломал! Покушение на основы государственного строя! - закричал мастер из подвала.
Чуйков улыбнулся, не то этой явной смешной нелепости, потому что он ничего не украл, наоборот, у него украли зарплату за три недели, не то из-за чувства свободы, такого упоительного и счастливого, что больше ни о чём не хотелось думать. Воздух вокруг был сырой, насыщенный запахом горящего угля, дров и мусора.
Он пробежал мимо сонного татарина, выполнявшего в колодце бараков роль дворника, пролез в щель между калиткой и воротиной, и что было силы побежал через узкие проходные дворы. Путь его лежал через тоннели подворотен, сараев, дровяных поленниц, среди дровяных сараев и конюшен. Разбрызгивая в стороны воду луж, распугивая кошек и голубей, он вырвался на улицу. Не останавливаясь нигде надолго, он пробежал вдоль казарм Морского экипажа, где перед окнами прохаживались малолетние проститутки с нарумяненными щекам в сопровождении своих сутенёров, совсем ещё мальчиков. Потом он миновал несколько кварталов деревянных и каменных домов с дощатыми заборами, огородами и садами. У большого дома на углу Офицерской улицы и речки Пряжи он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился, понимая, что теперь его уже точно не догонят.
Под мокрую от пота рубашку стал пробираться ледяной невский воздух. Тяжело дыша, Чуйков обнял огромную холодную афишную тумбу с надписью косыми буквами: 'Демидовский сад. Новейшие аттракционы. Для Вас, дамы и господа, в нашем театре трагедия 'Владимир Маяковский' в исполнении автора. Декорации и костюмы П.Флонова и К.Малевича'.
С Невской Губы оттуда, где теснились, похожие на сказочных гигантских чудищ, корпуса недостроенных судов, чёрные цеха и портальные краны Адмиралтейского судостроительного завода, дул влажный и ледяной осенний ветер. Всё тот же запах горелого угля смешивался с запахом тины. Гудели буксиры и кричали чайки. Чуть правее рядами стояли чёрные силуэты заводских труб. Казалось, что выходящий из них дым, расползаясь в разные стороны формирует всё это низкое, серое небо. Моросящий дождь, больше похожий на туман, делал булыжную мостовую вокруг похожей на блестящую чешую огромной змеи. Жёлтые и коричневые листья каштанов и клёнов, лежащие на мостовой, походили на несчастных золотых рыбок и медуз, погибших на теле чудовища. В череде гулких ударов копыт лошадей гужевых повозок и звонкого цоканья извозчичьей лошади неподалёку возник сбой в токоте копыт. Извозчик подбирал седоков. Послышался обрывок негромкого разговора:
- А я тебе говорю, Глафира, что эти Дервизы, это фамилия такая! Миллионеры с железной дороги... Эх, деревня ты, деревня... А Терещенко, тот будет сахарный король, уже наследство двадцати семи лет отроду получил - сто миллионов рублей. Он и есть главный миллионер российский...
Уже требовательно, густой бас скомандовал:
- Тпру-у-у! Лохматая! Куда барыни изволят?
Чуйков постепенно успокоил дыхание и выглянул из-за тумбы. Невдалеке прохаживался здоровенный пузатый городовой в чёрной шинели, башлыке и бараньей шапке с кокардой, при шашке и револьвере на оранжевом шнурке. На другой стороне улицы о чём-то оживленно беседовали, скорее спорили, несколько мужчин, похожих на заводских рабочих в картузах, поддёвках, коротких пальто-бушлатах, тёмных брюках по-деревенски заправленных в сапоги. Стоящая рядом понурая старуха в полушубке и цветастом платке, держала на согнутом локте корзину с живой курицей. На перекрёстке две молоденьких курсистки в приталенных пальто и каракулевых шапках, в остроносых шнурованных полусапожках на каблуке, шли с широкими кожаными папками под мышками. Они то и дело приподнимали края коричневых платьев, чтоб не замочить их подолы, или придерживали шапочки, перешагивая через лужи. Было не очень понятно, что они здесь делали. Курсисток сопровождал стройный морской офицер в новенькой шинели и с кортиком на боку. Было видно, что ему доставляет огромное удовольствие то и дело предлагать девицам согнутую в локте руку перед очередным для них препятствием.
- Эй, хлопчик! Пятиалтынный заработать не хочешь ли? - раздался сзади Чуйкова молодой, насмешливый женский голос.
Из переулка выехала и остановилась повозка, гружённая штуками ткани, прикрытыми брезентом. На повозке сидела молодая черноволосая женщина, не то казачка, не то цыганка, и смотрела на него выразительными карими глазами. На ней был полушубок из дорогого меха, красная юбка, яркий малороссийский ситцевый платок. Она с интересом оглядела Чуйкова, его убогий наряд: войлочные чуни, заплаты на коленях, грязный фартук, замасленная косоворотка без пуговиц, грязные волосы, перехваченные ремешком.
- Ты что, сбежал с работы, или с каторги? - спросила она мелодичным голосом, - уж больно вид у тебя типический! Смотри-ка, Кузьма!
Возничим был безногий инвалид с культями чуть пониже колен. На нём была солдатская шинель и солдатская же папаха из искусственного меха без кокарды.
- Да, у парнишки видок аховый, того и гляди воспаление лёгких подхватит, и в гроб айда! Здесь же не Полтава, здесь Петроград!
Юноша согласно мотнул головой.
Женщина позвала его ладонью к себе:
- Вот, бери эти штуки ситца и тащи вон в те зелёные ворота. Там Клава покажет куда его складывать. Воз наш весь перетаскаешь, пятиалтынный твой. А так, правда, возьмём его в нашу женскую артель солдатских вдов, нам молодые хлопчики сгодятся. Правда, Кузьма?
- Вам, кобылицам молодым, не хлопчик нужен, а жеребец здоровенный, чёртовы вертихвостки! - с нарочитой строгостью ответил возчик, - давай, парень соглашайся, угол будет и баб полный дом!
- Я на флот Балтийский хочу! - ответил Чуйков хмуро.
- А я не тороплю с ответом, - весело отозвалась молодка, - вон у меня теперь какой кавалер будет.
Женщина начала бросать юноше на согнутые руки тяжеленные рулоны ткани. Кузьмич тем временем опустил на мостовую тележку на металлических колёсиках, слез на неё, и, отталкиваясь от мостовой короткими палками, двинулся вокруг лошади, пробуя её упряжь. Полы шинели волочились по грязи, но он не обращал на это внимания.
- Ну и берите его в свою артель, правильно, у вас же бабы одни... Мышь пугать ночью некому, - сказал он.
- Не тебя ж, старого козла при молодых держать, - сказала женщина не особенно весело инвалиду, - как тебя звать-то, леший? - спросила она уже у юноши.
- Чуйков я, Василий. Из-под Тулы, - ответил он и получил ещё две штуки пахнущих сыростью рулонов ткани.
- А я Глаша!
Чувствуя, как дрожат от напряжения локтевые суставы, Чуйков пошёл к заветным зелёным воротам...
Глава 24. Выбор жертвы
Что такое пулемётный и винтовочный огонь в упор, Виванов прекрасно знал со времён не так уж и давно прошедшей по этим местам Гражданской войны. Пулемёт Максима со ста метров обычными винтовочными пулями при нём срезал деревья и валил сараи, а уж крупнокалиберный пулемёт ДШК... Если его не убьют здесь или в огороде, и не даже ранят, то он точно не сможет вернуться ни к своей малолетней жертве, ни в само село Пимено-Черни, пока его не займут немцы или румыны. Одно дело убивать других, а другое дело рисковать собственной жизнью ради какого-то хохла, воюющего с врагами своей страны в союзе с другими врагами своей страны, словно в дьявольском цугцванге ослабляя одного, но усиливая другого. Нет, Виванову точно не хотелось пасть героической смертью во славу Германии и её вождя Адольфа Гитлера. Помогать Андрею Догадайло тоже было противно. Этот украинский убийца уже наделал ему проблем, убив Марию Ивановну. Что теперь должен был сказать Василий Владимирович односельчанам? Что их учитель привёл в дом странного капитана НКВД, зарезавшего потом домохозяйку? Или он сам зарезал её? Или чернобородый вор ночью? После этого странный друг учителя расстрелял генерала и беженцев, кому не посчастливилось оказаться вокруг машины и на линии огня, а побежал в огород и был убит? При нём и на чердаке найдены немецкие вещи, немецкая рация и пулемёт, пустые советские бланки, фальшивые деньги. Это был тот лютый враг, Сатана, что устроил в стране апокалипсис, и при этом друг учителя Виванова. На чердаке бы нашли связанную девочку Машу. Она бы всё рассказала. С учётом того, что пропадающие дети и молодые женщины уже давно в этом районе у всех на слуху, и по совокупности всего, Виванова могли убить солдаты на месте или довести до стены дома. И это было бы менее болезненно, более милосердно, чем если бы его начали забивать палками и камнями селяне, а женщины тыкать ножами и ножницами, и чем под руку попадётся. Пусть даже жертва теракта генерал-лейтенант Чуйков - это тот человек, от которого зависит судьба Сталинграда, пусть он хоть Берлин в будущем захватит и возьмёт в плен Гитлера! Нет, определённым образом, готовящееся покушение на командарма РККА Виванову было просто смертельно невыгодно.
Размышляя так, Виванов доел кусок вяленого мяса и принялся за второй, чувствуя, что силы постепенно возвращаются к нему.
- Убить всех чеченцев как всех евреев? Господин Виванов, у меня уже в этой жаре голова не соображает так много говорить... Ничего не понимаю. Какие проблемы с чеченами могут возникнуть у Великой Германии? Вы так говорите, как будто это ты добровольно решил присоединиться к нашей борьбе с большевиками, и это не ты укрываешь меня у себя от красного патруля! Donner wetter! - диверсант некоторое время раздумывал о чём-то, потом тряхнул головой, скривился, выражая, то ли сожаление, то ли досаду, как если бы разговаривал с душевнобольным.
- Ладно-ладно, не серчай, солдатик! - примирительным тоном сказал Виванов, - просто я насмотрелся на горцев во время их участия в походах вместе с белогвардейцами Шкуро и Эрдели по русским сёлам и казачьим станицам в 1918 году, а до этого кавказцы летом 1917 года собрались на кавказский съезд в Петрограде, где Временное правительство и так не справлялось с бандитизмом в столице. Они там устроили настоящий хаос, эти джигиты грабили, насиловали, убивали офицеров, милиционеров, владельцев магазинов, похищали людей, носились по ночам по Петрограду на украденных автомобилях и стреляли в прохожих. Временное правительство, разогнав царскую полицию и жандармов, учредило народную милицию. Набрали в милицию гимназистов, сумасшедших и уголовников, лишь бы не бывших блюстителей закона. Милиция занималась больше вымогательствами и грабежами квартир, и с кавказцами бороться не могла, а скорее даже вступала в сговор. Только когда полуказак-полукалмык генерал Корнилов двинул на Петроград казачьи части и Дикую дивизию горцев 'спасать Россию', а Временное правительство, не имея других сил, передало эсерам и большевиками 40 000 винтовок для защиты Петрограда от генеральской контрреволюционеров, Красная гвардия начала наводить в столице порядок. Кузнецы, литейщики, клепальщики и кочегары без всяких церемоний открывали по машинам черкесов убийственный огонь из винтовок. Это вам не гимназисты-милиционеры! После этого чеченцам и ингушам пришлось убирать на Кавказ, поджав хвосты. Однако уже осенью, когда комиссары Временного правительства по всей стране были либо убиты, либо изгнаны и проигнорированы местным населением, красногвардейцы выгнали и само Временное правительство. Оно к октябрю ничем не распоряжалось и не имело никаких сил. И поделом! Нужно было быт просто идиотами, чтобы с одной стороны пытаться арестовать Ленина, а с другой стороны выдать его соратникам оружие и разрешить организовать в Смольном институте штаб Красной гвардии! Вместо того, чтобы подтвердить права собственности крестьян на присвоенные ими весной 1917 года царские, помещичьи и церковные земли, Керенский со своими либералами принялся дискутировать, о сроках и условиях этого, перепугав крестьянство и бедное и кулаков. Поэтому Временное правительство по всей стране оказалось персоной нон грата. Я в это время был уже в Москве, где формировались добровольческие отряды из офицеров и юнкеров на деньги Путилова. Мне нужно было отомстить за гибель семьи в Кронштадте от рук пьяной матросни и солдатни! Денег у организаторов было мало, отряды насчитывали две с половиной тысячи штыков против пятнадцати тысяч красногвардейцев и 56-го запасного полка. Кавалерии и артиллерии и бронечастей не было вовсе. Мы взяли Кремль, но удержать его не смогли. Во время боёв у Никитских ворот, на Тверском бульваре погибли триста юнкеров, офицеров и студентов. Мы отпели их в повреждённом артиллерией храме Вознесения Господня у Никитских ворот, где когда-то венчался Пушкин с Гончаровой.
Двадцать пять лет прошло как один день с той поры, а я всё прекрасно помню!
Штаб офицерских и юнкерских отрядов, нанятых Путиловым, ударники, части добровольцев из студенческого отряда 'Белая гвардия', был в арендованном кинотеатре 'Унион' в угловом здании Никитских ворот напротив Леонтьевского переулка почти в центре Москвы. У Никитских ворот, особенно на Большой и Малой Бронной проживало тогда много сочувствующих либералам студентов. Другой штаб был в Александровском училище...
Помню отпевание и похороны наших погибших. Весь храм был заставлен открытыми гробами, только в середине оставался проход. В гробах лежали молодые, красивые офицеры, юнкера, студенты, ударники. Толпой стояли их матери, сестры, невесты... Венки, цветы всюду... Митрополит, правда, сказал глумливо, вот мол, они домогалась свободы, угрожая террором спокойствию империи, и сами от свободы своей погибли.
Выл ветер в Москве, шёл мокрый снег, была жуткая слякоть. Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом, велась киносъёмка. Я, хотя и был ранен в бою, нёс один из гробов до Братского кладбища умерших от ран жертв германской войны, что находилось в селе Всехсвятском. Сейчас там, вроде, еврей Каганович построил метро. Фигляр Вертинский, написавший об этом песню, что он, мол, не знает зачем, и кому это было нужно, и кто послал их на смерть не дрожащей рукой, бессовестно лгал. Он прекрасно знал, кто дал деньги на оружие и продовольствие, кто уговорил Мосгордуму создать Комитет общественного спасения из тех же социал-революционеров, рабочей социал-демократической партии и кадетов. Глава комитета эсер Руднев, хоть и учитель, но чуть ли не вчерашний террорист-бомбист, вместе с командующим гарнизона, бывшим царским воякой полковником Рябцевым решили почему-то защитить Керенского, уже сбежавшего в Англию через посольство США. Временное правительство в столице никто не защитил, потому что оно не согласилось узаконить отобранную у помещиков землю и демобилизовать мужиков с фронта, а тут, в провинции, в Москве, в тихом омуте Руднев с Рябцевым решили сыграть, словно Корнилов с Деникиным, в Наполеоны, расстрелявшим недовольный народ из пушек 13 вандемьера 1795 года в Париже!
Потом я бежал на Дон к Деникину, но оказался здесь и прибился сначала к анархистам, потом к эсерам. Потом для жизни пригодились медицинские знания, анатомия, потом учительствовал по части русского языка, истории и географии, заодно математики, физики, и литературы, кружки там разные, в Котельниково и Пимено-Черни... Мне ж с умным человеком уже лет двадцать разговаривать не приходилось. А тут львовянин, в германском Бранденбурге учёный. А эти наши кооператоры, колхозники и большевики из отделов Наркомпроса, книжки их все, газеты, ну, до чего тупые! Быдло они полное, как говорят в Польше и на Украине. Пионеры, комсомольцы, партийные, кандидаты, члены этого, члены того... Ахинея просто какая-то. Ненавижу их всех, ненавижу вонючую их жизнь, эту тупую, мерзкую страну, этих жалких, ничтожных, завистливых и подлых людишек. Они же все воры, мерзавцы, убийцы! Слышишь, Андрей, все растленные, жадные, глупые! Биологическая масса, мусор, из которого вылеплены уродцы о двух ногах!
Глаза Виванова налились кровью, лицо сделалось пунцовым. Не только жара и духота делали это с ним его - ярость и ненависть изнутри сжигала его внутренности, рассудок и сердце. Диверсант даже отвлёкся на мгновение от своей цели у моста и удивлённо взглянул на учителя.
- И как только краснопузые комиссары такого врага матёрого упустили? Хотя, пол страны такие же, как ты, ненавидят большевиков и евреев, насколько я уже успел убедиться за год войны, - сказал западный украинец, - как ты можешь в школе с их детьми работать с такой ненавистью?
- Ко мне в школу приводят маленьких, милых светлых ангелов, мальчиков и девочек, чистые души, и я вижу с ужасом, страхом и болью, как они за несколько лет всего, превращаются в жалкие, отвратительные, мерзкие ничтожества, подобные своим быдлоподобным родителям! Ни на что, кроме как жрать, гадить и перепихиваться под кустами и стогах сена, они не способны. Все говорят одно и то же, делают одно и то же, едят одно и то же, поют одно и то же, одеваются одинаково, думают об одном и том же. Их дети становятся как все эти низшие твари. Пусть они строят заводы по американским проектами, делают оружие по немецким образцам с английским моторами, но всем верховодит грузин Сталин, еврей Каганович и армянин Микоян. Но... Мне удаётся спасать часть ангелов от пожирающего большевистского Молоха и Красного Сатаны. Спасу я и Машечку!
Неожиданно ловко для своего возраста Виванов поднялся, и, сделав несколько рысьих шагов по соломе, опустился на корточки у живого куля из камышовой рогожи. Он ослабил толстую шерстяную верёвку, отогнул край рогожи. По чердаку разнёсся запах нечистот. Под рогожей оказалось пунцовое от удушья лицо белокурой девочки с широко раскрытыми от ужаса серо-голубыми. Глазами эти были полными слез. Вокруг глаз, носа, рта виднелись грязные подтёки. Рот девочки был завязан тряпицей, судя по строчке, бывшей когда-то рукавом рубашки. Ноздри широко раздувались из-за жары и ужаса. В кудряшках был сор и мухи. Она бессильно промычала что-то, пыталась что-то сказать, скорее всего, умолять мучителя о пощаде...
- Я спасу тебя, моя девочка, от этого ужасного мира, ангелок! Ты никогда не станешь такой, как они, ты останешься чистой, непорочной душой!
С этими словами Виванов погладил горячий лоб девочки своей ладонью, с достаточно ухоженными для сельского жителя ногтями. Потом его руки стали гладить девочку по всему телу. Наконец, наклонившись, он слизнул с её дрожащих век соль от слёз, и добавил тихо:
- Потерпи немного, Машечка, мы с дядей военным все дела доделаем, а потом я смогу быть только с тобой, моя радость. Теперь даже Мария Ивановна не будет помехой, и можно будет спуститься вниз, на перину. Я тебя помою, переодену как куколку-принцессу!
- И многих ангелочков ты так уже спас, Вася? - оторвавшись от пулемёта, с некоторым изумлением, даже тенью мистического ужаса, совсем неожиданной для матёрого убийцы, спросил Андрей.
Это чуть уловимое смятение в голосе Виванов, тем не менее, успел отметить. Погладив то место, где под рогожей должен был быть низ живота девочки, он ответил:
- Я спасаю местных детей от Котельниково до Цимлы уже много лет, и даже езжу в Сталинград, благо железная дорога под боком. Этим я начал заниматься ещё в Гражданскую войну с беспризорными детьми. Именно тогда я понял, что по-другому не могу жить. Если я долго не буду спасать ангелов от ужасов их будущей жизни, я сам могу покончить жизнь самоубийством. Эта миссия для меня как воздух. Мои греховные с ними развлечения небольшая плата за тот тяжкий труд, что я на себя взял, именем бога Иисуса Христа. Он бросил всех людей на мучения, будучи сам бессмертным, а я подчищаю за ним плохо сделанную работу. Теперь, когда вы тут со своими германо-румынскими друзьями устроили полный хаос и разгром, моя работа стала очень интенсивной. Не проходит и дня, чтобы новый ангел не взлетел не небо, в рай навеки. Одни беженцы из Донбасса и Ленинграда чего стоят! Стройные, загорелые, украинки, еврейки, прибалтки, интеллигенция, что дети, что матери их молодые - кровь с молоком! Не то, что местные полукровки, перемешанные с калмыками и кавказцами!
Что смотришь, Андрей, может, хочешь её познать, как женщину? Человек, ведущий войну без моральных ограничений, будущий плантатор и владелец сотен русских рабов, на, потренируйся! Ей всё равно скоро умирать. Она, правда, нагадила под себя, но я принесу воды и помою её. Хочешь, диверсант?
Андрей Догадайло, скосив взгляд от панели рации, озадаченно заглянул в глаза Виванова. При желании в этом взгляде матёрого немецкого диверсанта можно было различить борьбу противоположных чувств: от желания убить этого каннибала-учителя, встреченного в тысячах километрах от своей родины, в тылу врага, до желания сесть и послушать, что будет рассказывать про мир этот необычный человек. Наконец диверсант проговорил нехотя:
- Нет, спасибо, она ещё маленькая совсем, не за что подержаться. Никакого удовольствия. Я люблю с выпуклыми формами. Понимаю, что в этой азиатской стране принято угощать друг друга не только баней, водкой, взятками, но и женщинами. Однако, я пас, не тянет меня насиловать малолетних! А мальчиков, что, ты тоже так же спасаешь?
- А чем они не ангелы? Мальчики тоже должны иметь право на рай. Что касается форм, то Машечке уже двенадцать лет исполнилось, почти в соку, только если бы ели побольше, как на Украине, или, хотя бы как на Кубани... - ответил Виванов, ещё раз похлопал куль, закрыл лицо девочки рогожей, и снова подобрался к окну.
- Да она на женщину-то ещё не похожа - кожа и кости. Это не нормально, она и в ковре меньше чем нормальная женщина. Тем более ты же хочешь её спасать от жестокого мира, а сам насилуешь и истязаешь. Не понимаю тебя. В Германии за такое отправляют в газовую камеру, а во Львове забивают камнями и палками, после того как гад проползёт через весь город на коленях, - диверсант вытер капли пота со лба и щёк, глотнул из фляги воды, и снова застыл на месте.
Пока происходил этот разговор, на той стороне реки генерал-лейтенант Чуйков вылез из машины. У всех на глазах быстро разделся и бросился в мутную воду Курмоярского Аксая. Солдаты охраны вылезли из своего грузовика, и укрылись в тени машин. Компанию генерал-лейтенанту составили только козы и коровы, стоящие по колено в воде, да несколько местных мальчишек. Беженцы всё так же обречённо брели через мост, неся и ведя больных, малолетних детей, пожитки и попутно торгуясь с продавцами за еду и воду.
По эту сторону реки, по улице у моста, как ни в чём ни бывало, словно не было войны, босиком бегали дети, катали обруч - старый обод велосипедного колеса, удерживая его в вертикальном положении длинным крючком из проволоки. Чуть дальше, на мостках у реки, больше походившей сейчас на широкий ручей, была видна другая, картина из мирной жизни: несколько хуторских женщин, подобрав за пояса подолы, расстегнув до живота рубашки, замотав выше локтя рукава, занимались стиркой. Среди корыт, деревянных и жестяных тёрок и куч мокрого белья, неуверенной, бродили, будто пьяной походкой несколько полуголых малышей. Рядом с прачками, со своим неизменным велосипедом, стоял и зубоскалил бездельник и шут, коренастый и плечистый Прохор Елькин в молодецки сдвинутой на затылок матерчатой фуражке и в майке с лямками. Ненавидимый Вивановым колхозный тракторист Прохор, у каждой юбки всегда останавливался поболтать. Он был любитель лазить по садам на свидания. Он был прислан из Сталинграда после строительства моторно-тракторной станции в колхозе 'Ленинский' за пять лет до войны, и считал себя видным городским женихом. Неплохой тракторист, запойный пьяница, он вечно пытался подбить Виванова, учителя-холостяка, на походы на танцы по соседним сёлам. О любовных похождениях и драках этого тракториста в районе знали не меньше, чем в Пимено-Черни. Шансов уговорить молодую солдатку, вдову или разведёнку, да ещё в компании солидного учителя, по мнению тракториста, было больше.
Множество беженцев, кто в крестьянской мужицкой одежде, в платках и сарафанах, косоворотка, сапогах, калмыцких бюшмюдах, хутцанах, камчатках, кто в городских модных костюмах, фуражечках, френчах, рубашках с отложным воротником, лёгких цветастых, иногда даже шёлковых платьях, береточках, туфельках и ботиночках, босоножках, носочках, с тюками вещей на спинах, или с детскими колясками вместо тележек, пешие, на велосипедах, конные, на верблюдах, на которых было навешано и навьючен столько, что торчали одни головы, хвосты и ноги животных, спускались по крутому берегу к мосту. Они обходили заглохший и брошенный вчера старенький совхозный "Фордзон-путиловец". Этот трактор помнил начало образования колхозов вокруг Котельниково, раскулачивание, расказачивание, хаос коллективизации, страшный рукотворный голод 1933 года, жестокую, смертельную борьбу с вредителями и расхитителями госсобственности, выселения и шабаш всеобщего доносительства.
Прошло всего каких-нибудь десять, пятнадцать лет с тех времён. Дети, рожденные в те страшные годы, ещё даже не окончили школу, а казалось, что это было совсем в другой стране, в другую эпоху и век, чуть ли не на другой планете. Слишком разительны были перемены во всём.
Если до коллективизации трудно было понять, когда происходит, например, пасторальная картина вспашки земли, или сбора урожая, при царе Александре III или НЭПе предсовнаркома РСФСР Ленине, то при коллективизации, купленные на кредиты властей или шефствующими горожанами-рабочими, на поля вышли тракторы. Вот такие "Фордзоны-путиловцы" или 'Интернационалы' с мощными плугами, боронами, сеялками, жатками, уборочные комбайны. Это выглядело совсем по-другому. Тракторы, их заводское навесное оборудование, грузовики, молотилки увеличив отдачу зерна с земель вдвое, с 8 центнеров с гектара, до 25, а саму площадь земель, доступных теперь для обработки вчетверо, переломили к началу войны с фашистами хребет зверю голода в нечернозёмных мужицких областях и казацких степях. Вопрос о хлебе был вопрос жизни и смерти. За год до империалистической войны в царской России было собрано всего 30 пудов зерна на душу населения, тогда как в США - 64 пуда, в Аргентине - 87 пудов, в Канаде - 121 пуд! Царь в войну ввёл продразвёрстку и карточки на хлеб. Временное Правительство Керенского, придя на его смену, тоже продолжило реквизировать хлеб по продразвёрстке, а распределять по карточкам. Правительству Ленина тоже некуда было деваться от продразвёрстки и хлебных карточек. Нужны были кардинальные и быстрые перемены. Первой жертвой пал старый большевик Бухарин с соратниками, считавший, что нужно сохранить НЕЭповский уклад в деревне.
Однако неразбериха и вредительство 30-годов, голодоморные годы остались страшной, незаживающей раной в душах людей, как победивших, так и проигравших в той принципиальной борьбе, когда упрямство единоличников, саботирующих работы в колхозах по посевной 1932 и сбору урожая осени 1932 года, столкнулись с железной волей коммунистических вождей и пролетариев-победителей в Гражданской войне. Победители не желали отдавать завоевания пролетарской революции и беднейшего крестьянства на откуп кулакам и хуторским семейным сельхозартелям. Коммунисты не снизили налоги и план сдачи зерна государству, не пошли на поводу единоличникам, желающим за счёт умышленно снижения всеми способами количества производимого зерна, повлиять на цены продовольствия, авторитет большевиков, темпы строительства оборонной промышленности и культурной революции. Принудительное изъятие зерна в областях злостного саботажа и контрреволюционных выступлений, в областях, где убивали советских активистов, где возникали эпидемии и людоедство, сопровождалось введением оцепления целых районов войсками, выделением хлеба из Госрезерва, заменой руководства колхозов и партийных организаций. Однако, пока, наученные опытом смерти собственных детей, мужики и казаки не посеяли и не сняли урожай 1934 года, огромные районы центрального нечерноземья, Дона и Кубани, Украины и Сибири голодали и умирали. Но индустриализацию коммунисты не остановили, понимая, что война с мировым капитализмом приближается семимильными шагами. Танки, самолеты, артиллерия, стрелковое оружие, обмундирование, связь, паровозы, боеприпасы, флот, госпитали, фортификационные сооружения, аэродромы, казармы, продовольственные запасы, промышленное сырьё, военные училища, здоровая, образованная молодёжь, должны были появиться очень быстро, не отставая от бешеных темпов перевооружения Германии и создания на деньги США, Великобритании и Франции, германского Вермахта и Ваффен СС. Кто и в каком количестве двинется на СССР, в начале 30-х годов было не ясно, было возможным возникновение любых военных блоков против Советской России, и оставаться с мелкотоварными кулацкими хозяйствами в тылу, погубившими в своё время дело снабжения царской армии продовольствием, вожди Красной армии очевидно не могли не хотели себе позволить. Случись такое вновь, военная европейская машина, опираясь на ресурсы 500 миллионов европейцев, раздавила бы СССР, как развалили немцы, австрийцы и турки Российскую империю к 1917 году. Однако, никто из кулаков, отсидевшихся на своих мешках с зерном в империалистическую и гражданскую войну, про это не раздумывал.
Если забыть о разнице в конечном бенефициаре процесса, всё это напоминало голод 1893 года. Когда крестьяне с голоду мёрли, а правительство, помещики, кулаки и купцы экспортировало хлеб за границу. Пять шестых всего зерна для продажи в Европу, производилось вплоть до революции в помещичьих и кулацких хозяйствах и принадлежало всего десяти процентам населения. И только одна шестая часть зерна была в распоряжении девяноста процентов других сельских производителей - простых крестьян. При наилучших урожаях в России приходилось всего по 500 кг зерна на душу, тогда как в Германии 1000 кг, в США 1200 кг на душу, в Голландии и Канаде 2000! А ведь простым крестьянам Российской Империи нужно было ещё продать хлеб, чтобы платить налоги и покупать предметы первой необходимости. Царский министр Вышеградский выразил мнение царя, жирующих помещиков и капиталистов, считавших своих русских крестьян людьми второго сорта, провозгласив лозунг:
- Недоедим, но вывезем!
Царская предреволюционная система эксплуатации крестьянина, не так давно ещё крепостного раба, строилась на продаже хлеба за границу не от избытка, а от жадности к роскоши и праздности.
Пшеница, хорошая чистая рожь отправлялась за рубеж, к немцам, итальянцам, чехам, которые не хотели есть всякую дрянь. Лучшая чистая рожь перерабатывалась в государственную водку и хуторской самогон, а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костерем, сивцом и отбоем, ели в деревнях простые люди. Ни здоровья, ни долголетия им, это, конечно, не прибавляло. Народ был худ, болел тифом, скарлатиной, дифтеритом, оспой, ребята росли плохо, подобно тому, как бывает с дурно содержимым скотом. Крестьянских детей умирало половина к возрасту двух с половиной лет. Типичной в деревнях была картина, когда младенцев оставляли в колыбелях одних на весь день, уходя в поле, с соской из тряпицы, в которой был завёрнут кусочек хлеба, где тут же заводились личинки. Часто детям не было хлеба даже в соску. Но мало того, что русские мужики ели самый худший хлеб, они ещё недоедали каждый год. В хлеб, и так отвратительный, они были вынуждены добавлять всё, что было под рукой: гнилое зерно с земли, картофель, конопляную жмаку, шелуху. Начав войну, царь ввёл продразвёрстку и карточки на продукты питания, царь окончательно озлобил крестьян, потому-что главная тяжесть военных поборов легла на средних крестьян, а не на кулков и помещиков. Продавая русскую пшеницу за границу, царь, богачи, попы, продавали тем самым кровь мужицких детей. Рождённая и накопленная этим ненависть, однажды вырвавшись наружу, и потом не знала никакой пощады, пока не отгорела, как лесной пожар, погасший лишь тогда, когда покинули сей мир жертвы той рабской жизни...
Старенький совхозный "Фордзон", совсем не просто механизм, а памятник страшной эпохе, толпа обходила как волна утёс, уплотнилась и так же обходила машины командарма Чуйкова. Люди пересекали реку по неширокому мосту - едва две полуторки разъедутся. Посередине моста на поручне был прикреплён кумачовый транспарант с надписью белыми неровными буквами: 'Враг будет разбит, победа будет за нами! И.В. Сталин'.
- Это надо же так! Фронт большевиков у Котельниково рухнул, самому осталось жить полчаса, а этот Чуйков купается, сволочь! - воскликнул диверсант, позабыв уже о предыдущем разговоре с учителем.
- И что, совсем уже рухнул, окончательно? - переспросил его учитель, - кончилась в Котельниково Советская власть?
- Ты же и так всё знаешь! Donner wetter! На станции Котельниково по радионаводке нашей группы, рано утром, бомбардировщики Рихтгофена в щепки разнесли четыре эшелона 208-й дальневосточной дивизии. Только один батальон их восьми ушёл к Пимено-Черни. Ещё два эшелонов 208-й дивизии были атакованы у станции Чилеково. Там части этой дивизии ещё и советские штурмовики атаковали, приняв их за германские войска. Уникально... Русские не знали, что Сталин им сюда свежие войска прислал. А ведь 208-й дивизия могла сильно затруднить 14-й танковой дивизии из 4-й армии Гота наступать в тылы Сталинградского фронта... Теперь свежая 208-я дивизия большевиков почти уничтожена прямо в вагонах и на платформах: орудия, миномёты, грузовики, конские упряжки, боеприпасы. Разгромлена, не вступив в бой... Надеясь, за это свой Железный крест я уже заслужил, вот только бы ещё убить генерала Чуйкова. В Котельниково разведывательный батальон из 14-й танковой дивизии Хайма из 48-го танкового корпуса утром добивал остатки большевистских частей. Сейчас они отошли немного назад, дожидаясь снабжения, оставив мотопехоту в домах на окраине. Как только они получат боеприпасы и горючее, они двинуться дальше к Сталинграду. Скрытые беженцами и убегающими солдатами большевиков, они, как всегда, сходу, атакуют Сталинград, и раздавят тех, кто ещё выжил после бомбовых атак Ju-87 'Stuka'. Отличная, отличная работа на глазах делается сейчас германским Вермахтом, так твориться история! Мост в Пимено-Черни не заминирован. Войск в Пимено-Черни нет.
- Чёрт бы вас всех побрал... - Виванов вдруг прищурился, быстро протянув руку взял бинокль и всмотрелся в группу машин на том берегу.
- Ах, какая женщина, мне бы такую! - прошептал он, - это же харьковчанка Наташа, с которой мы познакомились на дороге. Помнишь, Андрей?
Диверсант не ответил поглощённый своими мыслями. Препарат первитин действовал отменно, наполнял его силой и уверенностью. Он был уверен, что убьёт Чуйкова из пулемёта МG-34 с нескольких десятков шагов. Солнечные воспоминания о детстве среди друзей из Львова, кружили ему голову больше, чем похотливые рассуждения странного русского.
Перед мысленным взором проплыли красивые дома с затейливым декором, разновеликими башенками, скульптурами, примечательные фонтаны, памятники, колокольни, бульвары. Как это всё было сейчас далеко среди варварской страны мазанок, сараев и трущёбных бараков, похожих более на перенаселённые еврейские гетто, чем на города и посёлки!
Прекрасные женщины Львова в модной европейской одежде по последней пражской моде, с прекрасными причёсками и тонким макияжем, приветливо взирали на мир, выходя из кафе, ресторанов, магазинов, пассажей, садясь на трамваи, извозчиков или в авто. Стройные элегантные мужчины в первоклассных костюмах, дорогих ботинках и пальто, в модных шляпах, с чувством собственного достоинства шли по делам, спешили на самолёт до Будапешта, поезд до Бухареста, или гуляли в сопровождении друзей и дам по бульварам.
Как это было непохоже на угрюмых, с вечно злыми лицами русских в телогрейках, сапогах и шапках, их коренастых, словно рабочая скотина, женщин Смоленщины, Донбасса, Дона и Кубани! Вечно пьяные, дымящие дурными папиросами, не следящие за собой, питающиеся кое-как... И ещё эти уродливые нескончаемые лица степняков и кавказцев, густо разбавляющие толпы русских низкопородных созданий, превращали всю эту восточную общность в плавильный котёл дикой азиатчины, питающейся средневековыми нравами аулов и кишлаков, их духовной и материальной нищетой, библейской жестокостью.
Парки же Львова благоухали розами, туи были пострижены ровными прямоугольниками и пирамидами, везде царила чистота, гармония и порядок, всё наполнялись мягким солнечным теплом и свежестью ухоженных английских газонов. Европейская, будто голландская площадь Рынок, прекрасное здание оперы, собор святого Юра, готический латинский собор, часовня Боимов, барочный доминиканский собор, монастырь бернардинцев, романтичное Лычаковское кладбище, и ещё вечерняя панорама с холма Высокого замка...
Десять месяцев советской оккупации Львова после бегства польского правительства за границу из-за вторжения германского Вермахта, показали украинским патриотам, что пока на востоке за Днепром царствуют орды русских коммунистов и еврейских комиссаров, свободы Галичине не видать, и нужно идти воевать на восток и выкорчёвывать там угрозу в местах её зарождения. 150 тысяч бежавших на восток от немцев и ОУНа евреев, сотрудничавших ранее с СССР, а также 160 тысяч оставшихся во Львове, тоже являлись вопросом, требующим окончательного решения. Оставшихся во Львове упрямых и наглых евреев пришлось истреблять по частям. Сначала избавились примерно от 4000 в июле прошлого года с помощью Айнзацгруппу СС Германа Хермана прямо на улицах, во время еврейских погромов и в 'дни Петлюры'. Около 5000 навсегда освободили город от своего присутствия при создании и заселении львовского гетто. Почти 20 тысяч в ночь праздника Песах были арестованы и отправлены украинцами под командованием начальника немецкой полиции Альберта Ульрихта в лагерь смерти Белжец и Яновский лагерь уничтожения. Но этого было всё ещё мало. Вернувшийся из отпуска на родину сослуживец, с радостью сообщил Догадайло, что готовиться ещё одна акция под руководством старательного начальника львовского гестапо Эриха Энгельса. Она должна решить вопрос с 50 тысячами, но всё равно тогда ещё евреев в гетто останется 80 тысяч.
Евреи сначала пытались откупиться, выплатив 20 миллионов рублей Бандере, потом столько же выплатили Херману, евреи раздавали в собственность свои квартиры, магазины и мастерские. Исходящая о них гниль коррупции раковой опухолью задела даже офицеров СС. Но теперь оставшиеся в живых ютятся по несколько семей в одной комнате, спят по очереди на многоярусных кроватях, во вшах и нечистотах, уже мало напоминают людей, ожидая своей очереди.
По-видимому, оставшихся в живых после предполагаемой акции Энгельса, следовало расстрелять у песчаной горы в Яновском лагере смерти, или отправить в Освенцим-Биркенау. А те тысячи, что и после этого останутся ещё в львовском гетто, прячась в 'малинах', было бы целесообразно уничтожить вместе с домами, чтобы в конечном счёте их 300 тысяч львовских довоенных евреев в городе не осталось ни одного.
Пока украинец предавался воспоминаниям о довоенном Львове и его жителях, Виванов снова нашёл в толпе беженцев стройную молодую женщину в шёлковом платье, с дочкой лет десяти, в белой панаме. Это была харьковчанка Наташа, до боли напоминающая ему девчушку, встреченную им в драматический момент октябрьского сражения 1917 года на Никитских воротах у Храма Вознесения в Москве. Знакомство и ничем не примечательный разговор, состоявшийся у них утром на дороге к Пимено-Черни после короткой бомбёжки, не дал ему возможности точно определить, та ли это женщина. Тогда она была ещё совсем юной, девочкой. Она кричала ему обидные слова, наклонившись над телом только что умершего старшего брата студента с пробитым пулей желудком. Она кричала ему о том, что у русского офицерства нет чести, раз оно предало своего царя, потом предало Временное правительство, а теперь сражается за деньги фабриканта Путилова против Моссовета, желающих дать народу хлеб, тепло в дома, мир и землю. Тогда на Виванове, совсем молодом ещё человеке, была надета чужая офицерская шинель с погонами прапорщика и фуражка с трёхцветной овальной кокардой. Девушка приняла его за офицера одного из летучих офицерско-юнкерских отрядов, созданных в Москве после августовского Госсовещания с участием Керенского, Львова и Корнилова. Она говорила ему со слезами на глазах, что убитый студент - это её любимый брат, и после окончания Московского университета, он должен был уехать к невесте в Крым. Она плакала и читала его стихи. Этим запомнилась она среди тысяч женских лиц, промелькнувших после этого за двадцать пять лет. Потом, на улице Малая Никитская, появилась деаушка и молодой солдат и увели её во дворы за модерновый особняк Рябушинского. Тогда девочка, как ему показалось, температурила и была больна тифом.
Конечно, лица детей и подростков, становящихся взрослыми, иногда очень сильно меняются. Но её серые глаза, как звёзды, длинные пальцы и пышные золотые волосы были те же, и имя было то же. Сейчас рядом с ней, красавицей из сказки, какой-то нелепый муж, инженер-недотёпа и дочка. Но её манеры всё же выдают дворянское происхождение. Вот так она, дворянка, предала память своего жениха-студента, умершего за её свободу и за свободу России безвестным героем от бандитской пули большевика. Узнала ли она его? Нет, и это было немудрено. Тогда он был закопчён пороховым дымом, забрызган грязью, теперь он уже пожилой, сильно загорелый, лоб его, покрытый морщинами, стал гораздо больше из-за залысин, а уголки глаз и рта опустились, изменив лицо.
Наташа сейчас о чём-то разговаривала с мужем, инженером-строителем, и почему-то периодически свободной рукой придерживала соломенную шляпу, хотя в раскалённом воздухе не было и намёка на ветер. У её ног лежал огромный, видимо, лёгкий куль из скатерти или покрывала. Скорее всего он был предназначен для обмена на продукты у торговцев на мосту. Рядом с женщиной, изнывая от жары, стояла её прелестная дочка. Несколько немолодых мужчин в светлых городских костюмах, с рюкзаками и чемоданами томились рядом, как и несколько еврейских семей из Харькова.
Их грузовые машины стояли неподалёку с открытыми дверями и капотом. Скорее всего у них закончилось горючее. Когда Виванов с Догадайло останавливались утром недалеко от их автоколонны, в разговоре Наташи проскальзывало волнение за то, что негде взять бензин для того, чтобы доехать до Сталинграда. Виванов тогда, затаив дыхание, разглядывал, как пружинило тело женщины при каждом движении под шёлком, как качалась грудь и бёдра. Он тщетно старался сейчас разглядеть её лицо, тень от шляпки, а ещё больше расстояние, мешали это сделать.
Чуйков тем временем кончил плескаться в мутной воде Курмоярский Аксая. Он вылез, улыбаясь золотыми зубами, на берег, и адъютант стал перематывать не его руках посеревший от воды бинты. Начальник генеральской охраны кое-как раздвинул толпу, и один за другим, фургон радиосвязи и грузовик охраны с пулемётом стали въезжать на мост.
Диверсант едва заметно заволноваться, понимая, что момент теракта приближается. Оставив своё место у оконца чердака, он принялся быстрыми и точными движениями складывать вещи в вещмешок и собирать рацию. По-видимому, план отхода после расстрела машины командарма был в его голове вполне осуществимым делом. Щелчком тумблера отключил питание рации, смотал провод вокруг наушников, смотал разложенную вокруг рации проволочную антенну. Положив всё это в нишу в корпусе рации, Догадайло закрыл переднюю панель защитной металлической крышкой, щёлкнул замками и сказал:
- Ну, что, господин Виванов, пришла пора послужить Великой Германии с оружием в руках!
- А ведь Наташу вполне можно пригласить в дом, разобраться по-тихому вечером с её мужчинами, и всё, припомнить ей встречу на Никитских воротах... - тихо сказал Виванов сам себе.
После этого он придал лицу просительную гримасу и произнёс:
- Ты мне, Андрей, перед такой акцией бумагу дай, справку, чтоб я вашим, потом, если что, показать мог, что, мол, так и так, ваш я, прошу любить и жаловать. А то, неровен час, подстрелят тебя, а потом придут ваши, и не посмотрят, что я пожилой человек, и заставят меня какие-нибудь работы непосильны делать.
Виванов сказал это точь-в-точь так, как это сделал бы малограмотный совхозный конюх, полностью повторив корявую речь и обороты. Учитель незаметно покосился на автомат, на ТТ в кобуре, на лежащий на хлебных крошках нож. Вздохнул, повернувшись к девочке Маше, лежащей как кокон бабочки в паутине паука.
- Ладно, справку я тебе напишу от кого хочешь, хочешь, от имени OKW - Oberkommando der Wehrmacht, о том, что ты являешься исключительно ценным агентом армейской разведки? Устроит? Подай планшет! - сказал диверсант и презрительно ухмыльнулся.
Конвой командарма прикладами, тычками и пинками безуспешно пытался разогнать толпу у магазина. Люди почему-то решили, что кто-то здесь чего-то продаёт нужное, и что магазин открыт, и в нём можно купить съестные припасы. Под ногами людей и лошадей летала пыль, шныряли приблудные собаки, бестолково носились гуси. Голосов с такого расстояния было не разобрать, слышался только сплошной гомон, удары лошадиных подков по доскам, лай, вздохи далёких взрывов у Котельниково, гул самолётов. По теням деревьев было видно, что солнце, наконец, сдвинулось из зенита, и начало постепенно клониться на запад, всё глубже заглядывая под ветви яблонь и груш, в окна домов, амбары, под крыши и навесы Пимено-Черни, под козырьки фуражек и полы шляп.
Диверсант, лёжа на животе у оконца, писал от имени командира взвода из батальона полка Бранденбург-800 справку на листе бумаги из блокнота о том, что Виванов Василий Владимирович 1896 года рождения, является ценным агентом армейской разведки, и, что любой германский военнослужащий обязан оказывать ему помощь. Закончив с этим, он подписался.
Одновременно он следил за тем, как Чуйков с помощью адъютанта одевается и садится чёрную 'эмку". Виванов же всё ещё продолжал фиксировать взглядом красивую женщину. Она стояла теперь к нему боком, разговаривая с попутчиками. Волнующий воображение изгиб её спины и груди был отчетливо виден. Один из мужчин галантно поставил рядом с ней чемодан, и Наташа на него аккуратно присела.
- Нужно подумать откуда будет лучше тебе вести огонь из автомата. С чердака, с крыши, или из окон, выходящих в сад. Я начну стрелять их пулемёта сначала в водителя, а потом в зону задних сидений, потом в двигатель и бак, чтобы машина загорелась. После того, как я расстреляю машину Чуйкова, ты должен будешь прикрыть мой отход за дом, если охрана попытается ворваться в сад и сюда. Потом ты тоже начнёшь уходит через огороды в лесополосу. Я дам тебе свой ППД, ещё ТТ и обойму к нему. Ты должны будешь просто стрелять в сторону солдат, не обязательно попадать. У меня через три дня должна быть встреча у Жутова со своими. Там назначено было место сбора моей группы, к несчастью погибшей от шашек разъезда Висаитова у аэродрома Котельниково. Нас должны будут забрать с помощью самолётов 'Шторх'. Однако, думаю 14-я танковая будет там раньше самолёта. Ты, как оправдавший наши надежды, бывший в деле, сможешь выбрать для себя подходящую работу в Абвере. Пройдёшь обучение рукопашному бою, взрывному делу, стрельбе, и, наконец... - тут львовянин мечтательно улыбнулся, - убьёшь этого упыря Сталина! А для начала, за успешный террористический акт против крупного советского военачальника, мы сможем с тобой получить большое денежное вознаграждение в Рейхсмарках и награды Германского Рейха. Ну, давай, собирайся, mein Herr. Для тебя эта акция - пропуск в счастье вместе с великим германским народом и его великим фюрером Адольфом Гитлером. А для меня ещё один шаг к свободе Украины! Heil Hitler! Героям слава! Вот герой киевлянин Гришка Васюра, знакомый по школе Абвера всё зовёт меня к себе... Зверюга он отменная! Он своих же добровольцев может избить рукояткой пистолета по лицу, а потом собственную кровь с пола заставить вылизывать! Васюра в начале войны был в Красной Армии капитаном, начальником штаба 57-го укрепрайона Лиепая. Теперь с двумя немецкими медалями командует 118-м батальоном по борьбе с бандитами в Белоруссии. В батальоне в основном парни из Черновицкой области. По-украински говорят кое-как, в основном по-румынски. Немцы белорусов ненавидят и поделом лютуют. Они белорусам бои за Кобрин около Брестской крепости в сентябре 1939 года не забыли. Тогда белорусская дивизия "Кобрин” польского полковника Эдлера за реку Мухавец и мосты около Брестской крепости сражалась. Немцы неделю потратили, чтобы белорусский 83-й полк уничтожить. А потом ещё пришлось всю территорию с Брестом большевикам отдавать, потому что Франция и Англия ещё были не разбиты, и начали войну на Западе, и никак нельзя было Германии провоцировать войну ещё и на востоке. Всем там в Белоруссии распоряжается генерал СС Оскар Дирлевангер. Он сам из немецких уголовников, дважды судимый, в первую мировую и в испанскую повоевал. У него штурм-бригада СС из уголовников. С ним там в Белоруссии ещё олимпийский чемпион Вёльке - толкатель ядра. В первый день игр на олимпиаде в присутствии фюрера Адольфа Гитлера взял золотую медаль. Здоровяк как я...
- Ух, как ты меня сагитировал за Германскую нацию! На войну, стало быть, меня забираешь? Прощай школа, домик, куры, дурашка Прохор, прощайте мои ученики, ангелочки, прощайте! Старичок Мальбрук, в поход собрался - бог весть, когда вернётся... - ответил со странной интонацией Виванов, принимая от диверсанта тяжёлый пистолет-пулемёт Дегтярёва, - а если нас поймают, ранят?
- Сдаваться солдатам не советую, чекисты будут тебя потом пытать жутко. Всё, готовься, Чуйков уже сел в машину!
- А вот тут, ну-ка, смотри, что-то интересное происходит... - сказал Виванов и посторонился, освобождая побольше место у чердачного окна.
- Что за чёрт, что за партизаны? - удивлённо воскликнул Догадайло, наблюдая в оконце, как к мосту, сигналя, поднимая тучи пыли, подъехал на рычащем мотоцикле офицер НКВД не в уставной кожаной куртке, мотоциклетных очках и танкистском шлеме.
Следом за ними из пыли вынырнул видавший виды бронеавтомобиль БА-64, с кургузым хоботом пулемёта ДТ-29 в маленькой башенке и две крытые автомашины ГАЗ-АА. Шум моторов этих машин и фиксировал некоторое время назад диверсант чутким ухом.
- Заградотряд! - прошипел украинец.
Он был и рад и не рад этому одновременно. Напряжённые военные операции во время войны Китая с Японией, вступившей в активную фазу весной 1937 года, ясно показали советским военным советникам, а потом и руководству советской страны, что современные моторизированные части могут проникать далеко вглубь обороны. В связи с этим важные объекты в ближнем тылу необходимо защищать отрядами заграждения. У китайцев такими отрядами стали батальоны революционной милиции, которые умели воевать как армейские части, и поддерживать порядок в тылу. В СССР на роли заграждения штабов, городов, электростанций, заводов, линий связи, железнодорожных узлов части общие и пограничные части НКВД, отличавшиеся высокой боевой подготовкой. По инициативе наркома Лаврентия Берии НКВД СССР перешёл на полное военное положение и усиленные тренировки с осени 1939 года. Наркомат внутренних дел имел суровый опыт оборонительных боёв летом-осенью 1941 года на всех фронтах и во всех значимых сражениях. То есть полковник Серов из 10-й дивизии НКВД, осуществляющий защиту объектов в Сталинграде и Сталинградской области, до сих пор считал район Котельниково тыловым, раз прислала сюда отряд заграждения из пограничников, значит, система управления Сталинградским фронтом изрядно дезорганизована. С другой стороны воины-чекисты теперь мешали произвести теракт над командармом-64 Чуйковым.
Подъехав к мосту, прямо к одноэтажному домику магазина с соломенной крышей и вывеской 'Хлеб', командир слез с мотоцикла. Разглядеть знаки на его петлицах не позволяло расстояние. Он привалил мотоцикл к груде пустых ящиков из-под бутылок, и стал размахивать руками, распоряжаясь расстановкой машин. Невзирая на пыль, было видно, что у офицера кавказским профиль, а под снятым шлемом иссиня-чёрные волосы. Подойдя к двери магазина, он взвесил на ладони навесной замок.
Из броневика вбок и вниз откинулись металлические дверцы. Оттуда появились водитель и стрелок. Они оба были по пояс голые и лоснились от пота. Сняв с потных голов шлемы, они побежали к реке, и с шумом бросились в воду. Из кузовов грузовиков начали выпрыгивать солдаты в форме пограничных войск НКВД. Их превосходное вооружение состояло из автоматических скорострельных винтовок Токарева, пистолетов-пулемётов ППД, ручных пулемётов Дегтярёва, пистолетов ТТ, гранат, штык-ножей, противогазов МО-2. Солдаты НКВД из 10-й дивизии, а другой здесь быть, по сведениям агентов, пленных и перебежчиков, не могло, были вооружены даже сверх штата. Обмундирование их тоже было, если не с иголочки, но более новое и добротное, чем у большинства военнослужащих. Только осунувшиеся от усталости и ограниченного пищевого рациона лица не давали возможности сказать об их более благополучном положении, чем у окружающих.
Один из пограничников, закинув автомат за спину, взял из бронемашины короткий лом и подошёл к двери магазина. Сделав несколько сильных ударов, он заставил дверной засов, жалобно звякнув, отлететь в сторону. После этого офицер вошёл в магазин и стал там осматриваться.
Тем временем их одной машины выгружали ящики с боеприпасами, мешки, коробки и ящики с продовольствием, какие-то цветастые тюки, чемоданы, полосатые матрасы, и даже разобранную железную кровать с панцирной сеткой. Из другой машины был извлечён станковый пулемет 'Максим', 82-миллиметровый батальонный миномёт БМ-41, бухта телефонного провода, скатка колючей проволоки, дюжина противотанковых и противопехотных мин, ящик динамита, и много другого, включая пишущую машинку. В дополнении ко всему, из-под тента второй машины, солдаты высадили на пыльную землю двух стройных молоденьких девушек с городскими причёсками и в ярких платьях. При них были портфели и папки с бумагами.
Пока солдаты этим занимались, рядом с ними стали сами собой останавливаться беженцы. На них вид пограничников действовал успокаивающе. Могло показаться, что здесь разворачивается один из эвакопунктов, и скоро начнут выдавать кипяток, питьевую воду и талоны на еду. Другие беженцы решили, что возобновляет работу продовольственный магазин, а солдаты Народного Комиссариата внутренних дел СССР прибыли вместо представителей Управления милиции, чтобы охранять его от разграбления толпой. Было видно, как стоящие сзади люди стали тянуть над плечами передних, руки, с зажатыми в них бумажками советских денег, умоляя передних купить им хлеба. В дополнение ко всему, офицер, выйдя из магазина на крыльцо с бумажным кульком, кинул поверх голов, что-то похожее на конфеты и сушки.
- Мне кажется, что это часть заградкомендатуры со станции Ремонтная, с изъятым у отступающих броневиком и миномётом, - прошептал Догадайло, - этого офицера-армянина, старшего лейтенанта, я узнаю, он в Ремонтном тоже большевистского Иисуса Христа изображал, разбрасывал отступающим консервы с грузовика. Они в Ремонтном дезертиров наловили на целый стрелковый полк с офицерами, вооружили изъятым оружием и поставили перед станцией, да они у них ночью опять все разбежался. Там все солдаты были после нескольких подряд окружении, оголодавшие больные. Бежали, кто от Харькова, кто с Тамани. С такими доходягами воевать невозможно. И девок-машинисток тоже узнаю. Кажется, комсомолки-детдомовки Роза и Надя. Так, вроде, про них мне сказали. Смешно, что это единственная помощь батальону из 208-дивизии, это всё, что может Сталинградский фронт выставить против 4-й танковой армии Германа Гота. Однако, этот заградотряд может помешать нашей акции... От магазина огород нашего дома хорошо просматривается, а, значит, простреливается. Эти НКВДшники вместе с генеральской охраной из нашего дома в два счёта решето сделают... Поэтому после стрельбы теперь стоит уходить сразу и вместе в сторону реки через окно чулана. Чего смотришь, Вася? Бери автомат!
- Ясно... Наш план превращается в импровизацию за минуту до открытия огня... - тихо ответил Виванов, подтягивая к себе видавший виды советский пистолет-пулемёт ППД с потёртым воронением на кожухе ствола и царапинами на прикладе.
- Когда начну стрелять, ты глаза прикрой, учитель, потому что гильзы летят непредсказуемо, да на каком маленьком чердаке сразу от пороха глаза будут слезиться, что при последующем нашем бегстве помешать может... У меня тоже нет очков, как у правильного пулемётчика, но придётся потерпеть, а ты прикрой меня, - сказал диверсант, поправляя сошки пулемёта.
Он выставил режим 'без рассеивания', постучал по патронной коробке Gurttrommel 34, чтобы почувствовать, что патроны там находятся в нормальном состоянии, а не перекосились, и с лязгом поставил затвор пулемёта на боевой взвод.
- Давай! Прийди, прийди у середу, та підемо по череду... - прошептал он, прижимаясь к прикладу небритой щекой, примериваясь к мушке и прицелу, наводя ствол на то место, где должна была проехать от моста 'эмка', - хлопец готов к славе!
Препарат первитин и ненависть делал его взгляд всепроникающим, цвет, звуки и ощущения полными и чёткими.
Машина командарма Чуйкова съехала с моста на берег. Давка у магазина тем временем закончилась после криков пограничников и даже автоматной очереди в воздух поверх голов. Люди, забыв о кипятке, талонах и еде, с криком бросились врассыпную, толкаясь, спотыкаясь о свои же вещи, падая, и увлекая в пыль оказавшихся рядом.
Машина Чуйкова остановилась у магазина 'Хлеб'. Старший лейтенант из заградотряда НКВД подошёл быстро к машине и встал по стойке 'смирно', не отдавая честь старшему по званию, поскольку был без головного убора. Самого Чуйкова не было видно, поскольку он сидел, видимо с дальней стороны заднего сиденья, за водителем, поскольку туда смотрел и в ту сторону отвечал офицер НКВД.
- Надеюсь, он не вылезет там чай пить? - сам себя спросил Догадайло, - расступись, лохмотья, дайте место лоскутам!
Однако, очень быстро, видимо, получив указания относительно своих действий, он развернулся ловким строевым приёмом и отошёл от машины. Командарм явно торопился оказаться севернее железной дороги Котельниково - Абганерово, чтобы не быть отрезанным от своих войск, в случае, если разведбатальона 14-й танковой дивизии в ближайшие часы продолжит движение на Сталинград. Заминка хоть ненадолго и отсрочила теракт, но Догадайло зато уже четко знал, где в машине сидит командарм. Когда машина тронулась, сократив расстояние до 50 метров, он положил палец на спусковой крючок пулемёта. Рубеж открытия огня был им мысленно обозначен молодой яблоней, увешанной сочными красными яблоками у самой калитки.
Именно в этот момент Андрей почувствовал, как нечто укололо и одновременно ударило его в спину. В его теле что-то хрустнуло, и оно сразу перестало его слушаться. Он попытался согнуть руку назад, и нащупать это место на спине, где произошло это странное событие. Но рука, подбрасывающая обычно пудовую гирю над головой шутя, сейчас едва слушалась. Она только слабо шевельнулась. Он вдруг с ужасом понял, что всё его тело наполнено пронзительной болью от макушки до пят, и это хрустели его рёбра и лопатка, из-за того, что их пробил остро отточенным нож, скорее всего его же финка. Яркий солнечный свет сделался как бы вечерним, почти ночным, яблоки на яблоне у калитки из красных стали чёрными, зрение начало сворачиваться в точку, как конец какой-то кинокартины, перед надписью: 'Конец фильма'. Перед взором больше не было высокого неба сальской степи, жёлтой земли берегов Курмоярского Аксая, людей, машин, пыли, суеты...
- Ты что? - сдавленно спросил диверсант и упал лицом на сено.
Скосив глаза, он увидел силуэт Виванова с блестящим ножом в руке. Лицо учителя было чёрным на фоне освещённых стропил крыши, только ярко блестели глаза, а нож был занесён для второго удара. Однако убийца медлил, словно изучал и наслаждался происходящими метаморфозами в теле некогда всесильного человека, гордо ходящего по земле с оружием в руках, умелого и безжалостного убийцы и хранителя фанатичных устремлений.
- Хватит! - снова вырвалось из горла умирающего диверсанта, но ему показалось, что он кричит на весь мир. Тело перестало слушаться совсем, и глаза сами повернулись в пыльные соломенные стебли. Он очень хотел вскочить, но не мог, очень хотел развернуться и броситься на подлого предателя, но мышцы его не слушались, как будто их больше не было. Перед ним летели и плыли образы и видения улиц Львова, смеющейся черноокой невесты. Снова милый сердцу солнечный Львов утопал в прохладной тени, и ничего не отвлекало от восхищённого наслаждения жизнью. Стройная полька в чистом фартуке продавала мороженное с лотка у вокзала, слышался смех, звенел трамвай... Недолгое пребывание у власти на Западной Украине большевиков, меньше года, уже ничем себя не выдавало - ни одного красного флага Советской Украины, ни одного человека в советской военной форме или громко говорящего по-русски. Ему привиделся железный крест на ладони незнакомого немецкого офицера и чёрно-красная лента к ордену, падающие в воду с какого-то железнодорожного моста люди, пробитые насквозь пулями, и очень далёкий, улетающий эхом женский голос, похожий на голос матери, зовущий его:
- Андре-е-е-ей...
- Не то, чтобы мне дорог красный генерал Чуйков, или ненавистны западные украинцы, - сказал Виванов, становясь коленом на поясницу Догадайло, и снимая его правую руку с приклада пулемёта, - просто я сын надворного советника, наследник акций двадцати сталелитейных, машиностроительных, цементных и других обществ, потерявший семью от рук эсеровской матросни в Кронштадте, участник боёв в красными в Москве и в этих местах, не уехавший в Париж с друзьями своего отца только из-за жажды мщения. Просто я знал, что, существуя на подачки Путилова или Вышнеградского, на шестом мансардном этаже в Париже, на какой-нибудь улочке в квартале Пасси за Эйфелевой башней, или в сараеподобном шале в Савойских горах, мне не будет покоя от мысли, что множество дворян, мещан, купцов, интеллигентов, крестьян, рабочих отнял у меня мою жизнь. Они отняли у меня мою прекрасную судьбу свободного человека, полную неги и света, погрузили меня в ад революционного хаоса, обрекая на скитания и попрошайничество среди жадных европейцев. Что было до того Путилову и Вышнеградскому? Они участвовали в разжигании войны царя с кайзером, имея полную уверенность во взлёте прибыли своих заводов и акционерных обществ, они не давали царю и Григорию Распутину прекратить войну, чтобы не лишиться своих прибылей. Они организовали заговор генералов для ареста царя и его семьи, когда он не смог подавить протесты в стране по кровавому сценарию 1905 года. Они назначили Временное правительство, поставив военным министром своего друга, едва не состоявшегося цареубийцы, Гучкова, запрещая ему превращать войну, чтобы не лишаться заказов. Я тоже любил деньги, и плевал на Иисуса Христа, оставляя его плохо продуманные байки для нищих и калек, но я не мог остаться без Родины, без своей милой рязанщины. Я не мог видеть, как люди, в позапрошлом поколении ещё крепостные или кустари, добравшись до сверхбогатств или генеральских званий, при помощи царской же милости, и при помощи, и с благословения просвещённого дворянства, уничтожали своих благодетелей и своих родных по крови простых русских людей из сёл и деревень. Они сначала уничтожали своих братьев на полях бессмысленной для державы, с политической и экономической точки зрения, войны. Потом устроили в разорённой четырёхлетней войной стране, где гуляет голод и эпидемии, потерявшее свои национальные окраины, как засохшее дерево теряет листья, четырёхлетнюю гражданскую войну - всеобщее побоище всех против всех: красные, белые, чехи, анархисты, зелёные, националисты, интернационалисты, интервенты, бандиты, атаманы и батьки всех мастей. Я даже написал стихи двадцать лет назад, потому что простые слова уже не могли выразить боль моего русского сердца и сумасшествия когда-то чистой души:
Как прежде Русь в руках баскаков -
Дружин безжалостных князей,
Лихих воров, безбожных хватов,
И их прожорливых семей!
Из преисподней вышло племя,
Как туча, крыльями треща,
Ещё не взращенное семя
Жрала, хмелея, саранча!
От моря к морю беспримерным
Богатством полнилась земля,
Но пала жертвою смиренной
К ногам безумного царя!
Страна в мученьях издыхала!
Стон... К сыновьям своим взывала -
Не истязать, и не губить,
И кровь из ран её не пить!
Но тщетно! Пили кровь и рвали
Её на мелкие куски,
Среди холеры пировали,
Среди забвенья и тоски!
Позор Руси - баскаки злые,
Оброки ваши тяжелы,
Но горы ваши золотые
Все обратятся в черепки!
Позор, бесчестье и изгнанье -
Вот ваш удел, вот ваш конец!
В аду назначат наказанье,
Для ваших проклятых сердец!
Умирающий немецкий диверсант тихо застонал, отвечая уже не Виванову, а совсем другим людям, проходящим перед ним в его предсмертии. Это были живые и мёртвые, реальные и никогда не существовавшие под земным небом. Он уже не помнил, как его зовут, откуда он родом, что он когда-то жил. Память покинула его. Теперь его личность состояла всего из пяти минут воспоминаний и видений, в ужасе умирающего существа. Всё, что раньше наполняло его жизни и придавало ей смысл, теперь отхлынуло навсегда. Пришла пора сознанию расставаться с телом, превращая его в животное, смертельно раненное и бездуховное. Не зная, что происходит с его собеседником, считая, что его трагедийный монолог в шекспировском стиле всё ещё доходит до слушателя, Виванов продолжал говорить.
Машина Чуйкова тем временем вместе с грузовиками охраны и связи проследовала мимо дома Марии Ивановны и скрылась за пригорком. Солдаты НКВД перекрыли движение людей, машин им подвод по мосту, поставив поперёк него свой броневик. Они принялись быстро проверять документы, содержимое повозок и грузовиков. Мгновенно, словно по волшебству, у стены магазина появилась группа молодых и не очень мужчин в гражданской и полувоенной одежде призывного и совсем не призывного возраста. Одетые кое-как, полуголодные и уставшие, они покорно сидели плечо к плечу под охраной конвоя в синих фуражках с винтовками с примкнутыми штыками наперевес. Перед крыльцом магазина был быстро установлен стол, куда позволили особо подозрительных для подробного выяснения. Там уселся на лавке командир заградотряда. Рядом поставили станковый пулемёт 'Максим', нацеленный на мост. По другую сторону от стола не земле быстро росла гора изъятого у дезертиров и беженцев оружия: армейские винтовки Мосина, карабины, охотничьи двустволки и берданки, наганы, ТТ, несколько автоматов и гранат. Один из солдат вынес из магазина флаг РСФСР с синей вертикальной полосой на красном полотнище у древка и скрещённым серпом и молотом. Он воткнул его в держатель на крыльце магазина. Всё произошло сноровисто, привычно, за какие-то считанные минуты. Хаос остался на том берегу, а на этот берег вернулась Советская власть.
- Я просто не мог находиться среди этих людей. Они в Париже катались на авто по опереттам и кабаре, смеялись, шутили, пили шампанское, заводили пачки любовниц и содержанок из числа разорённых русских графинь или французских кокоток, играли на скачках и на игорных столах, а на их Родине голодные люди шли в психические атаки друг на друга в снежной степи, не имея патронов и снарядов, рубились шашками и кололи пиками в кавалерийских атаках как древние времена, потому что нечем было зарядить пулемёты. Умирали тысячи новорожденных без материнского молока, потому что груди голодных женщин высохли не из-за голода, сами матери умирали от голода, продав последнее за ломоть хлеба с опилками. Звери в офицерских погонах грабили донские, кубанские украинские и уральские города, называя изнасилования и убийства евреев, рабочих и всех левых борьбой за Россию. Они говорили о продолжении войны с немцами, но брали у немцев оружие, они говорили о единой России, но с кем и как они собрались присоединять к России обратно Польшу, Финляндию, Прибалтику, Кавказ и Среднюю Азию, не было понятно никому, потому что за ними никто не шёл добровольно, потому что против них поднялся не монголоид Ленин с евреем Троцким, а поднялся весь простой русский народ - крестьяне и рабочие под командованием красных офицеров бывшего царского Генштаба. Белогвардейцам хотелось только наворовать и награбить на всю оставшуюся жизнь, а после этого в разорённой России - хоть потоп! Я не мог быть с ними, не мог быть против них. Теперь у меня осталось только моё дело - мщение. Мщение красным, мщение белым, мщение всем! Мщение жизни как таковой, разочаровавшей меня полностью. Ты думал, что я поменяю свою великую жизнь дворянина-изгнанника, графа Монте-Кристо духа на жизнь фашистской шестёрки? Ты ошибся. И знаешь, ещё что, я не очень понимаю, почему бывшие подданные Австрии и Польши из Львова и всей Западной Украины хотят распоряжаться русским землями на восточном берегу Днепра, называя их своими. Так и передай это своему Бендере и генералу в Бранденбурге, когда встретишь его на том свете! - с этими словами Виванов со всего маха ещё раз ударил ножом в спину диверсанта, потом ударил в него ещё два раза. Ко времени последнего удара Догадайло был уже мёртв.
Виванов снял своё колено с позвоночника убитого, посмотрел на мутное лезвие ножа, на бычий затылок украинца, прикидывая, смог бы он с ним справиться, если бы не было шанса напасть с ножом сзади. Он правильно сделал, что ждал, когда диверсант будет полностью сосредоточен для проведения теракта, чтобы он ничего не успел заметить и отреагировать. Вздохнув от осознания того, что, сойдись они лицом к лицу, диверсант бы взял вверх, Виванов поджал нижнюю губу, сдул со своего лба маленькую муху. Обернувшись к тому месту, где лежала связанная девочка, он сказал спокойно:
- Ну, вот, Машечка, никто не сможет нам теперь помешать...
Он оглядел вещи Догадайло. Все они теперь переходили к нему. Прежде всего, он вынул из офицерской фуражки пачку советских денег, провел ногтем по её краю.
- Фальшивки, я так и знал... - пробормотал он расстроено, - и сам ты, Андрей - фальшивка одна... Генералы, ордена, рабы, мы, да не мы... А вот теперь я тебя ноченькой в саду в одной яме со старухой Ивановной навечно закопаю. Будешь теперь яблоками в Пимено-Черни прорастать напротив моего окошка... Mein Herr...
Послесловие от автора к первому тому
— Что такое жизнь? — тихо спросил маленький мальчик, — какая она? Она добрая?
— Жизнь — это я и мама, — ответил отец, — мы и есть жизнь, которая породила тебя. Мы тебя любим и защищаем, поэтому и жизнь для тебя добрая. Когда ты вырастешь, ты перестанешь нуждаться в защите, и сам станешь жизнью для кого-то, и сам будешь кого-то защищать, потому что жизнь не должна прекращаться, она должна быть бессмертна.
— Смысл нашей жизни в бессмертии жизни вообще?
— В этом смысл всей жизни везде, от самой маленькой травинки и букашки до кита, от Земли до самой далёкой звезды, а воплощение нашего с мамой смысла жизни в тебе, сын!
Как-то одного мудреца спросили, почему он считает правильным заниматься историей и неправильным заниматься повседневностью. Он ответил, что в истории множество ложной информации, слухов и сплетен, большая часть которых по прошествии времени забываются. Остаются факты. Ещё остаётся последовательность событий и их результаты. Они, как по следу животного в лесу, приводят к замыслам и к исполнителям. То есть, только в истории обычному человеку можно оперировать реальными событиями, особенно, если этому последовательно не препятствует властвующая группировка. Власть всегда старается контролировать объём и достоверность исторических данных в своих текущих целях. Настоящее, текущий день замусорен вбросами нужной кому-то информации, дезинформацией, сплетнями и просто информационным шумом, не дающим отчётливо увидеть значимые и главные текущие события. Между потребителями информации и событиям стоят множество интерпретаторов, находящихся на службе у сильного, или просто глупцы и попугаи. Поэтому современность, описываемая миром сообщений средств массовой информации — иллюзорна. Понять происходящее можно только, найдя аналогии в достоверной истории, введением в них, как в уже известную формулу взаимоотношений новых имён и нюансов технологического уклада. Это приём исторических аналогий основан на схожести психологии, поведения, потребностей и физических возможностей всех людей, неизменных издревле и до наших дней. А если это так, а это именно так, то зачем разумному человеку интересоваться иллюзорным миром живых, когда есть реальный мир мёртвых? Текущая информационная среда даёт слишком мало качественной информации для размышления. Так ответил тогда мудрец.
Всего за четверть времени, за которое, жившие в гармонии с природой неандертальцы, денисовцы и другие гоминиды заселили часть Земли, совершенный человек заселил всю Землю, уничтожил все другие виды гоминидов и создал горы оружие апокалипсиса. С учётом звериной жестокости и ненасытности подавляющего большинства людей, проявляемой всегда и до настоящего всеми, вплоть до малых детей, можно сделать вывод — метаболизм человека, его отличие от неандертальского метаболизма, заключается в неспособности длительное время обходиться без пищи, накапливать в организме энергетические запасы, что генерирует быстро наступающий, ослепляющий "волчий голод". Именно этот физический недостаток делает жизнь человека критически связанной с непрекращающейся агрессией в отношении окружающего мира. Для получения еды и создания запасов вне организма, человеку всё равно, кого убивать, животное, гоминида, такого же человек или целый народ. Он находит возможным убивать и природу вокруг. Робкие ростки гуманизма редких альтруистов уничтожались человеком всегда со звериным злорадством, именно отбор по таким качествам — успешных убийц и захватчиков, а не гармоничных создателей, развивался в человечестве как эволюционная доминанта, фетишизируя оружие, убийства, рабовладение, богатство. Понятно, что человечество неминуемо убьёт именно это, если не природа с помощью своих механизмов самоочистки.
Страшась, не желая разбираться со своим тёмным и путанным происхождением, люди при каждом историческом повороте пускаются в крайности, придумывают такие небылицы о своём и чужом прошлом, что от этого страдают не только они, но и соседние народы, и не будет людским злоключениям конца, пока они сами спокойно, с немецкой пунктуальностью и еврейской сообразительностью не сядут, и не разберутся — кто они, откуда они, почему. Пока не сделают работу над ошибками, и как им жить дальше в согласии с собственной совестью.
Человек, который бьёт, по-другому, доставляет самодельное орудие-нож-заточку в сердце другого человека, называется убийцей, изготовивший по его просьбе для убийства заточки - подельником, и они подлежат по закону наказанию тюремным заключением. А люди, стреляющие, по-другому, доставляющие снаряд из пушки, танка или самолёта, в тела других людей, называются солдатами, офицерами, генералами. Они, как и заказчики солдатских подвигов — убийств, изготовители, получают почёт и награды. Двойной стандарт по отношению к убийству, характеризует человеческое общество как шизофреников с раздвоенным сознанием, как глобальный перманентный сумасшедший дом без психиатров. На самом деле все без различия разделения на сферы деятельности, кто принимает участие в разработке и создании любого оружия, обучению способов его применения, непосредственные исполнители-солдаты, их командиры, политики и финансисты, являются убийцами и соучастниками убийств. Они должны быть наказаны по статьям национальных законодательств за убийство, подготовку, соучастие при особо отягчающих обстоятельствах, совершённых огромной массой лиц. Тогда не будет войн в принципе. Честно говоря, быть членом такого общества, построенном на постоянном убийстве, противно. Нужно через силу говорить 'солдат', а не 'профессиональный убийца', 'полководец', а не 'командир убийц', производитель оружия и его разработчик, а не 'изготовители и разработчики орудий убийства, соучастники', жёны и дети офицеров, а не 'семьи убийц'.
Фильмы про войну должны иметь маркировку "фильм про убийц”. Тогда будет заложена понятийная база для мирного сосуществования, иначе национальные группы убийц под названием "государство”, так и будут бесконечно покупать убийство, как самый прибыльный товар, пока создадут оружие апокалипсиса, которое невозможно будет контролировать, и которое случайно убьёт вообще всех.
Усидчивые, хитрые и честолюбивые посредственности, властвующие над миром ничтожеств, никогда не будут помогать самостоятельно мыслящим людям, имеющим смелость и кругозор, чтобы задавать неудобные вопросы, видеть изъяны общества. Завистливые правители будут поднимать к себе ничтожеств, чтобы блистать на их фоне умом и образованностью, иметь лизоблюдов, подхалимов, а заодно и собак для унижения вольнодумцев. Если воспитать молодого человека в духе реальности, критического восприятия человеконенавистнической действительности, он не сможет существовать в мире подлецов. Это неминуемо сделает из него изгоя, не даст достичь социального успеха, что плохо. Но если молодого человека не предупредить о том, что его ожидает, и куда он попадёт, то он рискует оказаться жертвой низменных поступков окружающих и своих собственных. Это тоже не хорошо. Поэтому нужно искать и найти какой-то баланс между знанием реальности и критическим неприятием её.
Рег.№ 0310106 от 11 ноября 2019 в 15:20
Другие произведения автора:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
