Путешествие во времени, дневник подполковника Трифонова ч. 1 гл.1.Уроки чести, мужества

Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.                     

                                                Альберт Энштейн

Первый мой цветной сон, который помню до сих пор, это кадры из военного фильма, как взрываются снаряды, выпущенные из немецкого танка. Сначала гулкий звук выстрела, потом пороховые газы вылетают из дула танковой пушки, а потом огненный всплеск перед глазами, от которого я сразу просыпался и долго лежал с открытыми глазами.

Этот сон мне снился несколько ночей подряд, после просмотра вместе с мамой, папой и братьями фильма «Баллада о солдате». Где связист из противотанкового ружья подбил три фашистских танка, за что его наградили кратковременным отпуском в родную деревню. Там ещё показывали про любовь, но тогда я мало что понял. Почему они расстались,  почему сын был с матерью всего несколько минут?

После фильма, папа показал мне открытку, которую хранил с фронта, на ней были изображены три воина - бронебойщик,  танкист и лётчик. Именно эти трое и стали для меня первыми героями снов и мечтаний.

Пролежав с открытыми глазами, несколько минут, я услышал, как папа включил репродуктор и для меня запели:

На зарядку, на зарядку,

На зарядку - на зарядку становись!

Я быстро отбросил ватное одеяло и, вскочив с кровати, выбежал из дома во двор, где меня уже ждал отец с тремя моими старшими братьями. Все вместе мы под руководством ведущего из динамика, проделали комплекс упражнений, потом отец первый стал отжиматься от земли и громко считал:

- Раз, два…пять, шесть…

Я смог отжаться восемь раз, браться в два раза больше, а отец двадцать.

Потом мы обливали друг друга водой из ведра, папа так интересно отфыркивался, как наш дворовый пёс Дымок (шерсть его была густая и серенькая, как дым от костра). На крыльце в это время сидела приблудная кошка Рыжик и маленький безродный мохнатый щенок, они несколько недель приходили утром к нам, смотрели нашу зарядку, а потом мама их кормила, так они у нас и прижились.

После водных процедур мы растирали вафельными полотенцами тело и, взбегая на крыльцо, подставляли свои рты под столовую ложку, которую протягивала мама, это был рыбий жир, сильно пахнущий, но очень полезный.

Обычно после того, как я проглатывал этот самый рыбий жир, я сильно передёргивался и чтобы братья не смеялись надо мной, отворачивался, и замирал на несколько секунд.

В эти мгновения я обводил взглядом тропинку, ведущую к калитке, и пересчитывал розы, которые распустились на кустах, рассаженных мамой вдоль тропинки. Они все были разного цвета и такие яркие и красивые. А как сладко и вкусно они пахли! Я знал, что всего у мамы высажено было сорок шесть кустов, столько лет прожил мамин папа, мой дедушка, которого я знал только по фотографии, он умер вот ран полученных на фронте через год после её рождения, на фронте он был бронебойщиком.

Зайдя в сени, все мыли в тазу голые ноги, а потом, с голым торсом проходили на кухню, где на столе, покрытом белой льняной скатертью, (стол сделал отец, как и весь кухонный гарнитур) стояло шесть тарелок, с гречневой кашей.  Как же я люблю эту кашу с молоком, или с тушёнкой из пайка, который получал папа.

Из репродуктора пели: «Кипучая, могучая, никем непобедимая, Страна моя, весна моя, ты самая любимая»!

В посёлке «База КАФ» (Краснознамённая Амурская флотилия) мы жили с 1961 года. Уже год, как папа не служил в армии, 13-15 января 1960 года, почти одновременно - было упразднено общесоюзное МВД СССР, а Верховный Совет СССР без обсуждения утвердил Закон «О новом значительном сокращении Вооруженных сил СССР». Это назвали Хрущёвским сокращением. Из армии и флота были уволены один миллион  триста тысяч солдат и офицеров - почти треть от общей численности военнослужащих в СССР к тому времени, С тех пор красивый мундир отца с орденами и медалями висел в шкафу.

До этого мы пять раз переезжали в разные области СССР, были в Ленинградской области, Приморье, Амурской области. Жили в военных городках, в казённых квартирах. Папа был штурманом, по званию майор летал на огромных бомбардировщиках, это я видел на его фотографиях. Гражданской профессии у него не было, но после отставки, он за год освоил профессию столяра - плотника и сам за год построил наш дом из брёвен лиственницы, а это было очень трудно. Лиственница - дерево твёрдой породы и с каждым годом оно становилось твёрже, а в обработке всё труднее.

Отец всегда что-то пилил, строгал, делал нам и соседям мебель, он обучил меня и братьев работать ножовкой, рубанком, стамеской, вместе делали курятник, сарай для поросят, скворечники.

Папа потом строил дома соседям, тоже бывшим военным.  Мама у дома с помощью моих старших братьев, высадила кусты малины, смородины, жимолости. В молодом саду у нас было три дерева груш и четыре ранеток (это маленькие яблочки), нормальные, большие, в Хабаровске не вызревали. Мама удивлялась, что в открытом грунте вызревают огурцы, помидоры, даже арбузы, а яблоки не растут. Вот в Подмосковье, где папа служил три года назад, яблоки вызревают, а огурцы и помидоры в открытом грунте  не растут, нужна теплица, не растут и арбузы.

Сегодня была моя очередь дежурства по дому, это значит, я должен был вымыть всю посуду, вымести полы, подмести во дворе. Потом натаскать из колодца воды в два ведра, которые стояли в кухне. Носил я воду в трёхлитровых молочных бидончиках. Было воскресенье и на десять утра мы с братьями пошли в Дом культуры смотреть кинофильм «Бей барабан», про первых пионеров. Билеты стоили тогда по десять копеек. Как мне было жалко бывшего кавалериста, мальчишку, которого убил враг.

После кино мы с братьями пошли на берег Амура, тогда сразу за домами мы сразу попадали в тайгу, которая преобладала хвойными лесами, образованных в основном разными видами ели, пихты, лиственницы и сосны.

Когда мы стояли на берегу реки Амур, то было видно, какая она широкая. Немного ниже по течению, где гуляли мы с братьями, Амур разветвлялся на несколько проток у правого берега, Это было излюбленное место для рыбаков. Именно на берегу Амура я впервые увидел, как лосось и кета идут на нерест. Папа несколько раз покупал у рыбаков большущие горбоносые рыбины – икрянки и мы потом чайными ложками ели в обед красную икру - минутку.

Когда мы с братьями вернулись домой, на столе уже стояла большая кастрюля, мама наливала каждому в глубокую тарелку густой, вкуснющий, красноватый от свеклы борщ и мы молча, мама не разрешала разговаривать за едой, ели. Потом старшие братья обычно просили добавку.

После обеда, так у нас повелось в семье, папа и мама рассказывали о наших бабушках и дедушках, которые ушли из жизни преждевременно. Мама в своих рассказах применяла  такие слава, как «слава богу», но ни она, ни папа в бога не верили, хотя мама хранила старинную икону «Святого Николая», единственное, что осталось от её бабушки, погибшей в войну. Она не раз говорила:

- А видел ли бог и что он думал, когда фашисты живьём в собственной избе сожгли дедушку и бабушку?

А папа дополнял:

- А ведь он никак не среагировал  в то время, когда  бандеровцы, которые служили в фашистской дивизии «Вафен СС», расстреляли в Белоруссии жителей нашего села. Там он ничего не сделал! Я после этого не могу думать о доброте и милости бога…

Потом папа стал рассказывать, как важно мужчине служить в армии. Папа много рассказывал, как Суворов стал генералиссимусом. До 1768 года, когда Александру Суворову исполнилось тридцать восемь лет, о нём и не слышали. Он, медленно продвигаясь по служебной лестнице, в отличие от своих сверстников-дворян, реально познавал все тяготы армейской жизни и глубоко изучал азы военного дела.

С самого рождения Александр был слабым и болезненным ребёнком, (я сразу подумал о своём маленьком росте), а потому его отец Василий Суворов, занимавший при императрицах Елизавете Петровне и Екатерине II должности в Тайной канцелярии, не видя в нём воина, не стал записывать сына в гвардейский полк. В то время всех новорожденных мальчиков родители-дворяне сразу же оформляли рядовыми или сержантами в лейб-гвардию, чтобы, пока они предавались детским забавам, путешествовали и находились под опекой многочисленных гувернеров, им присуждались военные звания.

Фиктивно неся службу и имея лишь отдаленные представления о воинской обязанности, к шестнадцати годам они обзаводились офицерскими чинами, а «дослужившись» до капитанских званий либо уходили в запас, либо отправлялись в войска полковниками.

Александр буквально грезил армией, он самостоятельно штудировал труды по артиллерии, фортификации и военной истории, (у меня и братьев словно «загорались» глаза и в груди становилось тепло после этих слов отца).

Александр Васильевич, дабы поправить здоровье, занимался закаливанием, а чтобы выглядеть менее щуплым - нагружал себя физическими упражнениями (как и мы с братьями, ведь все мы невысокого роста).

Только в двадцать пять лет будущий великий полководец, наконе, получил скромный чин поручика Ингерманландского пехотного полка, хотя к этому возрасту Петр Румянцев и Семен Салтыков были уже генералами.

Болезненно переживая свое медленное продвижение по службе, Суворов, дабы обратить на себя внимание командования полка, часто прибегал к эксцентричным выходкам, за которыми скрывались его тонкий ум, прозорливость и смекалка (вот что поможет и мне, думал я).

Боевое крещение Суворова состоялось летом 1759 года в битве под Кунерсдорфом, за которой последовала операция за овладение Берлином, бои в Польше, а также взятие крепости Кольберг. В этих сражениях он блестяще проявил свой военный талант, отвагу, нестандартное мышление и способность в критический момент выбирать правильное решение (вот и это мне необходимо приобрести, думал я).

Помня, с каким трудом в молодости ему доставались чины, он, получив в 1791 году звание генерал-фельдмаршала, расставил в своей комнате стулья и, дав каждому имя действующего генерал-аншефа, перепрыгивал через них, радуясь, что обскакал их по служебной лестнице. За свою военную карьеру не проигравший ни одного сражения он заслуженно дослужился до высшего военного звания – генералиссимус.

Именно после рассказов отца о Суворове, я и братья твёрдо решили стать военными. Тем более отец говорил, что наша фамилия пошла от солдата Суворова, георгиевского кавалера Трифона!

За небольшой рост, некоторые ребята меня дразнили - недоросток. Чувствуя, что способен дать отпор своим обидчикам, я стал вызывать на дуэль своих обидчиков, кое-кто боялся драться, прекращал дразнить,  но часто, нападали на меня кучей. Когда я подрался в очередной раз, пришёл домой с синяками, мама ругала, а отец спросил причину, я сказал, что меня назвали коротышкой. Отец улыбнулся и ответил:

- Мал золотник, да дорог! Ты вот что, брось эти дуэли, глупость это, а сделай себе саблю и руби врагов - полынь.

Я сделал саблю из обода бочки, потом рубил полынь вдоль забора. В городе воли меньше, чем в деревне, как у нас в своих домах. Хотя и считалось, что мы живем в городе, но вокруг были свои дома, и я считал, что мы деревенские.

А ещё я хорошо помню, что отец сильно переживал за инвалидов фронтовиков, обижен был за сокращение армии. Он говорил с мамой о «Сталинских самоварах», инвалидах без рук и ног, которых отправили на остров Валаам в дом инвалидов, это где-то под Ленинградом на озере. Многие его друзья были хорошими штурманами, лётчиками, а после сокращения не могли найти себя на гражданке.

Один раз я стал свидетелем разговора отца с матерью о «Белокурых чудовищах», о том, как зверствовали немки на Восточном фронте. Отец говорил, что политработники в армии рассказывали, когда фашисты завоевали Европу, в Германии возник «кадровый вопрос», нужны были дополнительные подразделения войск и прислуга. Именно поэтому стали появляться женские вспомогательные подразделения, женские воинские части. В дополнительные части немецких частей СС вербовали девушек, находящихся в возрасте от 17 до 30 лет. Затем дивизии объединили в единую женскую вспомогательную службу.

Когда отец служил в СМЕРШе, он узнал, что на стороне фашистской Германии служило полмиллиона женщин. Из них от 80 до 114 тысяч выполняли задачи разведывательного и диверсионного характера на Восточном фронте.

Через несколько лет я сам прочитал о том, что многие немки на Восточном фронте являлись надзирательницами в концлагерях. От зверств некоторых из них у узников кровь стыла в жилах. Ирма Грезе - самая известная, она работала надзирательницей в «лагерях смерти» Равенсбрюк, Освенцим и Берген-Бельзен. Её называли «Белокурой дьяволицей», «Ангелом смерти» и «Прекрасным чудовищем». Она до смерти забивала заключенных, спускала на них собак, лично сама приговаривала узников к расстрелу... Тысячи людей Ирма Грезе лично направила в газовые камеры. Молодая надзирательница была казнена через повешение в ноябре 1945-го года.

Комендантша Бухенвальда Эльза Кох обрела своё прозвище «Фрау Абажур» и «Бухенвальдская ведьма» из-за того, что совершала бесчеловечные поступки: пытала узников, а потом создавала из их кожи, особенно из той, на которой была татуировка, абажуры, картины, из человеческих черепов, уваривая, делала статуэтки, эти фотографии я сам видел в книге. Её приговорили к пожизненному заключению, а потом она повесилась в своей камере 1 сентября 1967-го года. Но ведь, сколько лет прожила после войны…

Отец после разговора с мамой всегда пел: «Никогда, никогда, никогда, никогда, коммунары не станут рабами»…

А потом он вместе с мамой, стоя, запел гимн:

Мы армию нашу растили в сражениях,

Захватчиков подлых с дороги сметём,

Мы в битвах решаем судьбу поколений,

Мы к славе Отчизну свою приведём

Славься Отечество наше свободное,

Счастья народов свободных оплот.

Знамя советское, знамя народное,

Путь от победы к победе ведёт.

О своей службе в СМЕРШе папа не рассказывал. От него знаю, что в начале 1942 года летчиков и штурманов в авиации не хватало и всех военнослужащих с десятью классами образования направили на курсы взлёт-посадка, так он стал штурманом.

Интересно мы с братьями жили, я стал заниматься гимнастикой, ходил на кружок радиолюбителей. Братья стали заниматься борьбой «Самбо» и по очереди после окончания школы, поступили в военные училища.

А вообще тогда все советские дети были, как сейчас говорят некоторые деятели, весьма странными. Мы занимались музыкой, братья играли на баяне, я на балалайке, сами записывались в бесплатные спортивные кружки. Мы все были такими счастливыми! Родители были довольны зарплатой, пока они работали, дети были заняты в кружках. Папе и маме выделяли путёвки в санаторий и дом отдыха. Мама у меня учительница начальных классов. Старшие братья каждый год отдыхали в пионерском лагере от стройтреста, где работал папа.

А как весело было на всенародных праздниках! Наша семья всегда ходила не демонстрации первого мая и седьмого ноября. Как было радостно идти в общей колоне с взрослыми, которые улыбаясь, от всего сердца радовались празднику. А ведь это был большой  праздник, все были искренни в своём поведении, нарядные улыбающиеся взрослые, нарядные дети с шариками и флажками. После демонстрации нам покупали мороженое за семь копеек. Теперь мороженое не такое вкусное, оно мне практически не доставляет удовольствие.

В детский сад я ходил два года, хорошо помню фотографию, на которой я стою в школьной форме: шерстяная гимнастёрка, брюки на выпуск, фуражка с кокардой, подпоясанный широким ремнём, вместе с другими первоклассниками. Мы стояли на улице перед детским садом, а за небольшим двухэтажным зданием детского сада, была видна четырёхэтажная школа-десятилетка, оштукатуренная и покрашенная в розовый цвет.

Обычно, я засыпал быстро, сны видел под утро. Но в эту ночь, как только положил голову на подушку, уснул сразу и будто летел над трамвайной линией. Её только строили в наш район, а трамваи ходили от железнодорожного вокзала, до остановки Стройка.

Вот я оказался над железнодорожным вокзалом, увидел паровоз, который тащил цистерны с нефтью на нефтеперегонный завод, а вот тепловоз, за которым тянулись пассажирские вагоны, покатил в сторону железнодорожного моста через Амур. Через несколько секунд я оказался над улицей Карла Маркса, три дня назад, против трамвайной остановки сгорел небольшой двухэтажный деревянный дом. Папа сказал, что все жители живы и даже успели вынести из комнат свои вещи. Похоже, задумчиво сказал он, сами жители подожгли, чтобы получить новые квартиры.

В это время я почувствовал, что кто-то толкаем меня к земле, я резко стал падать прямо на место пожарища. Я не успел испугаться и… проснулся.

Надо мной стоял отец. Вместе на улице сделали зарядку, облили друг друга холодной водой, от которой мне стало как-то жарко, я быстро растёрся полотенцем и побежал в курятник, где нашел на соломе пять свежих куриных яиц, осторожно прижав их к груди, побежал в дом. Отец уже воткнул в розетку вилку от электрической плитки, поставил на неё небольшую чугунную сковородку.

- А твои братья давно уже на Амуре, встали раньше нас и даже не позавтракали, - отец не любил глазунью и деревянной лопаткой, которую я сделал несколько дней назад, перемешивал белок и желток. - Чайку сейчас нальём в термос и, сделаем бутерброды с сыром и пойдём. Удочки все на берегу.

Выходя из-за стола, я споткнулся о связанную пачку газет – это я макулатуру приготовил, чтобы сдать и получить талон на собрания сочинений Беляева, так хотелось прочитать про Ариэля, человека способного лететь как птица. Вагончик, в котором принимали макулатуру, стоял на соседней улице, приёмщик работал и в воскресенье с одиннадцати часов, так что к обеду, так я думал, у меня будут новые книги.

Мама с папой приучили меня и братьев к чтению книг с раннего детства, ещё до школы я научился читать и наизусть знал некоторые сказки Корнея Чуковского. Библиотека у нас была не очень большая, я любил фантастику, братья читали военные мемуары. Мама любила читать Чехова и Лескова, а папа читал только недавно изданную книгу «Записки авиаконструктора» Александра Яковлева - генерального конструктора, руководителя одного из конструкторских коллективов нашей страны.

Папа рассказывал, что книга раскрывает путь в жизни простого советского человека  от школьника-авиамоделиста до конструктора новейших типов самолетов, ученого-академика, знакомит читателя с виднейшими советскими конструкторами, рассказывает о летчиках-испытателях, о боевых летчиках - героях Великой Отечественной войны. Автор знакомит с производством самолетов в СССР, характером творческого труда конструкторов.

Другие произведения автора:

Мы в СССР, считали их Европой

Америка от доброты своей

Идём к Бородинскому полю