Лейтенант Путин.1 глава

1 мая сторож дачного поселка Ермаков В.Н., 48 лет, разведен, решил посмотреть на сарай, стоящий на отшибе. Ночью его разбудил рев мотора, доносившийся с той стороны, но сторож благоразумно оставил проверку на утро.

-Оклад положили 28 рубчиков, чего ж мне больше всех надыть? - заявил он потом следователям.

Но членораздельно он смог начать говорить только после принятия “маленковского” граненного стакана водки. Состояние легко объяснимое. Место происшествия предоставляло собой страшное зрелище. Даже эксперт управления Сергей Иванович Кудрявцев блевал, как десятиклассник после выпускного.

Было убито пятеро. Четверо мужчин и девушка. Девушка пострадала наименее слабо. Грешно так говорить, но по сравнению с тем, что проделали с остальными, это было именно так.

Девушка была одета в мини юбку, не скрывающей красивых ног, но сами ноги отсутствовали. Они были отсечены чуть ниже колен, и несчастная умерла от обильной кровопотери. Превратность судьбы заключалась в том, что жертва умирала, истекая кровью и глядя на собственные ноги в босоножках, поставленные убийцами напротив лица.

Неизвестно, случайно ли так вышло, или ноги были установлены убийцами специально. Но чем дальше Макаров вникал в суть дела № 3405, тем более убеждался, что случайности здесь не подразумевались.

Личности четверых убитых мужчин установили быстро, в течение суток, хотя изуродованы тела оказались самым жутким образом. Голова одного из мужчин была отделена от тела и рассечена на 4 части. Рассечения шли на уровне лба, глаз, основания носа и челюстей. Затем все части были собраны воедино и водружены на находящееся в сарае ведро словно на постамент. Похоже, убийцы куражились.

На идентификацию девушки времени ушло на сутки больше, хотя все бюрократические проволочки были устранены, а оперативники носом землю рыли, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

Девушку звали Екатерина Воронина. Она умерла в возрасте 20 лет. Родители не заявили о пропаже лишь потому, что она ушла с женихом Федором Ступиным и, в таких случаях, обычно раньше утра не возвращалась.

Среди убитых Федор Ступин обнаружен не был. Не было его и дома. Он был немедленно объявлен в розыск и сразу сделался главным обвиняемым.

Имена остальных жертв. Николай Шишканов,52 года. Евгений Карунников,38 лет. Митковский Петр,41 год. И Леонид Кирзин,33 года.

Николай Шишканов дома сказал, что пошел на рыбалку. Оперативники действительно обнаружили в сотне метров от злосчастного сарая рыболовные снасти, признанные затем супругой Шишканова.

Евгений Карунников имел дачу в том же поселке, где находился сарай. В ту ночь он решил заночевать в нем, как его не уговаривала жена вернуться в город. Тогда она ушла одна.

Митковский Петр до вечера выпивал в сосняке, примыкающему к железной дороге. Его видели несколько свидетелей, также опознала продавщица поселкового магазина, где он покупал водку. Облюбованное им место было также обнаружено оперативниками. На газете оставалась открытая банка кильки в томатном соусе и бутылка с 50-ю граммами водки.

Наконец Леонид Кирзин окзался несостоявшимся пассажиром электрички “Кинель-Куйбышев”. В кармане куртки был обнаружен билет на 20.00, которым ему не суждено было воспользоваться.

Жертвы не были знакомы между собой. Единственно, что объединяло их, это то, что все они были местными, имели прописку в городе Новокуйбышевске, вот, пожалуй и все. У следствия возникло предположение, что убийцы(а не убийца, все убийства были совершены одновременно, в районе 2.00, что сошлось со свидетельством сторожа Кудрявцева, слышавшего шум в это самое время).

Скорее всего, убийцы выбирали жертв среди случайных людей, оказавшихся поблизости. Например, дача Карунникова была самой приближенной к сараю. Петр Митковский мог услышать шум и заинтересоваться. Об этом говорила и недопитая водка.

Все жертвы погибли от резанных ран, характер которых позволял с большой вероятностью утверждать, что они нанесены с применением механических приспособлений, имеющих большой оборот вращений. Орудия преступления не нашли несмотря на все старания.

Перевернули весь дачный поселок, прочесали Луга, пойму Кривуши обследовали с помощью водолазов. Все тщетно.

На запрос во Всесоюзное Управление осуществления наказаний принес отрицательный ответ. В последнее время побегов заключенных, способных на подобное злодеяние, отмечен не был.

Главный подозреваемый, жених Екатерины Ворониной, Федор Ступин был обнаружен и задержан 2 мая на железнодорожной станции “Новокуйбышевская”, более чем в 20-ти километрах от места происшествия. Был он полностью невменяем, не помнил ни собственного имени, ни что с ним произошло, ходил под себя. Эксперт Кудрявцев при первичном обследовании никаких травм не обнаружил, но предположил органическое поражение мозга. Ступин был этапирован в областной центр, но по пути внезапно скончался. Официальное заключение “Обширный инфаркт с полной блокадой”. Отчего такая беда случилась со здоровым парнем 25 лет отроду, собравшимся жениться, никто объяснить даже не пытался.

И вот именно тогда, когда следствие, осуществив все мероприятия, встало мертво, людская молва и вспомнила о Жатке. Конечно, органы сделали все, чтобы в массы не просочилось ни капли порочащей советский строй информации. Такой праздник, 1 мая, День солидарности трудящихся, “пролетарии всех стран соединяйтесь!” и тут такое.

Имел место раздутый до огромных размеров Слух, с которым даже всесильная контора ничего не могла поделать. Можно было легко и просто засадить отдельного человека в тюрьму и даже целую группу лиц отправить туда же, но нельзя было посадить и удержать в камере Слух о Жатке. Он вылезал в самое неурочное время и из самых неурочных мест. На пороге очередной съезд партии, казалось бы, все подчистили, убрали болтунов и провокаторов, но нет. Слух о Жатке пролез сквозь все сита отбора, вылез сквозь пальцы всесильного сжатого кулака. Макаров нашел объяснение для этого феномена. Жатка была, по сути, материализованным страхом.

Со страхом бороться невозможно. Страх просто был, существуя на протяжении многих лет, а то, что на этот раз он выбрал местом своего господства благообразные на вид Луга, лишний раз доказывало народную мудрость, что в тихом омуте черти водятся.

Благообразность обманчива. Протекающая в Лугах река Кривуша за сезон уносила десятки жизней. Обширные пустынные пространства, густые подлески и кустарники часто становились могильниками для неопознанных трупов.

Старая история дамокловым мечом висела над этими местами.

В 18 году на железнодорожной станции Липяги люто зверствовали белочехи. Семью путевого инженера нелюди пропустили через обнаруженную ими старую жатку.

По одним данным жатка была уничтожена бойцами рабочего красногвардейского отряда, который возглавлял польский интернационалист Ф.М.Голя-Юзьвяк. По другим, ее бросили гнить в Лугах.

Так что когда случились те самые жуткие убийства пяти человек, случившиеся в славном городе Новокуйбышевске 1 мая, молва с ходу приписала их Жатке. Именно так, с большой буквы ее и именовали перепуганные горожане.

Говорили, что в дело замешан отряд призраков в истлевшей белогвардейской форме. Утверждали, что призраки режут людей и пекут из низ пирожки.

Много чего наговорили, чтобы напугать весь город. Люди зареклись ходить не только в Луга, а даже в прилегающий поселок Заводской. Правда, так его никто не называл. Просто поселок, а поселковскую шпану предпочитали обходить за квартал.

Говорили, что призраки настолько осмелели, что стали показываться не только в Лугах, но и в поселке, продолжая творить и там свои страшных злодеяния.

Райские места в пойме реки Кривуши, и так малопосещаемые местными жителями из-за большой вероятности нарваться на упомянутую поселковскую шпану, да и просто утонуть в неприспособленных для купания местах, после того, как прошел и окреп слух, что Жатка вместе с бандой призраков-людоедов находится в Лугах, окончательно сделались для местных табу.

Эти довольно красивые, но мрачные из-за природной дикости места, приобрели дурную отшельническую славу. Дачи стояли заброшенные.

Множество свидетелей утверждали, что неоднократно видели в округе чужих незнакомых людей, исчезающих затем самым непостижимым образом. Оперативникам не удалось задержать ни одного. Вместо этого последовали аресты бывших ЗК и людей, склонных к насилию в прошлом, о ком имелись любые упоминания в протоколах участковых инспекторов.

Следственный комитет КГБ понял всю бесперспективность подобных подозрений. 5 человек были одновременно разрезаны на части. Никто из них не был связан или обездвижен и не имел иных повреждений, кроме нанесенных механическим режущим предметом, который так не был найден. Никто не сопротивлялся, все приняли смерть в сознании. Убийство в чистом незамутненном виде.

Странное дело.

Хоть достоверных сведений о Жатке не поступало, стоило Макарову выйти на малейшее упоминание о ней, даже не через прямых свидетелей, которых не было, а через третьих лиц, как дела оперативно забирал себе полковник Сидорчук, что само по себе о многом говорило опытному Макарову, в том числе и о том, что любая информация о Жатке имеет высший приоритет. Но тот же благоприобретенный опыт велел Макарову помалкивать о своих догадках, и он исподволь сам собирал сведения о Жатке. Очередным кирпичиком в стене должна была стать сегодняшняя встреча.

Фамилия информатора была Недоступов, и Макаров не хотел, чтобы Путин его видел, а тем более, слышал, о чем они будут говорить. Недоступов “барабаном” сделался недавно. Он работал путевым обходчиком в Липягах и попался на мелкой краже табака из товарного вагона. На хрена ему копеечный табак Макаров выяснять не стал и крепко посадил Недоступова на крючок. Направление было стратегическое. На железке вообще трудно было кого завербовать, потому что там работало областное управление.

Мужичок был с червями в голове. Возраст предпенсионный. Ни кола, ни двора. Жил в вагончике в тупике на станции. Однажды был пойман женщинами из путевой бригады, когда проник в их раздевалку и мастурбировал, обернув член платьем молодой работницы. После чего был нещадно бит. Думали, помрет, но он отлежался. Вот такой был кадр этот Недоступов.

Не далее как вчера он оставил в условном месте метку, означавшую, что у него появилась информация, касающаяся Жатки. На углу старенького одноэтажного домика для этого было достаточно провести полоску гвоздем, но старик постарался, глубоко пропоров штукатурку. Либо торопился, либо хотел, чтобы метку сразу заметили.

При виде истерически оставленной метки Макаров почувствовал сильное беспокойство. С информаторами он встречался чуть ли не каждый день. Крупнейший нефтеперегонный завод, нефтепровод “Дружба” в Европу, везде у него имелись свои люди. Но этот знак старого пня, раздирающий стену дома, тронул его за живое.

Такое нехорошее предчувствие случилось у него за время долгой службы лишь однажды. В Лугах тогда скрывался опасный рецидивист Помазунов, двойное убийство, три побега. Макарову позвонил Косой, радостный, потому что за сведения о Помазунове, майор, тогда капитан Макаров обещал ему полную отмазку по его делу.

Довольный Косой сообщил, что Помазунов обратился к нему с просьбой принести жрачки и денег. Макаров еще уточнил, не заподозрил ли что опытный бандюган, на что Косой только дурацким образом хихикал. Именно тогда Макаров почувствовал то же самое, что чувствовал сейчас. Плохое он почувствовал, одним словом.

Для следствия так и осталось невыясненным, какого рожна Косой приперся к Помазунову на заброшенную дачу, где тот скрывался. Скорее всего, попытался выяснить, куда бандюган скинул цацки от предыдущего налета. Помазунов, чуткий как кобра, вспорол ему живот, вывалил кишки на дощатый стол и ушел. Убили его потом в Казахстане.

Непонятная возня была затеяна вокруг так называемой Жатки. После 1 мая, когда людская молва приписала Жатке убийство 5-ти человек, особо тяжких преступлений в Новокуйбышевске совершено не было, но за глаза боялись ее люто, потому что одним своим упоминанием она всегда несла смерть. Все без исключения опрошенные божились, что стоило человеку лишь увидеть Жатку, все кранты. Не жилец. Обречен на мучительную смерть. Обречен.

Пожалуй, это главное слово. Даже в глазах свидетелей господствовала обреченность. Самые бывалые опускали руки. Вот что было странно. Все походило на массовый повальный гипноз, охвативший благополучный город, где ни о чем подобном ранее и не слыхивали. Похожий охватил бандерлогов, когда они увидели питона Ка, превратив их в еду. В мясо.

По области трясли цыган, как потенциальных пользователей гипноза. Цыганки могли развести молодую беременную дуру целиком на зарплату, но на массовый гипноз тянули мало. Именно в допросах цыган впервые всплыли упоминания о Механике, как о главаере бандитов, управляющей призрачной Жаткой.

Больше из цыган ничего вытянуть не удалось. В технике ромалы разбирались слабо. Им что шофер, что кочегар. Когда из них всерьез вознамерились вытрясти сведения о загадочном Механике, стоящий у города табор быстро свернулся и исчез в неизвестном направлении. В неизвестном, только не от чекистов. Ушел в Молдавию.

На служебной карте Макаров отметил все известные случаи, где видели Механика. Если в городе точки легли крайне редко, то в районе Лугов испещрили карту, словно угри лицо больного корью. Так что сообщение Недоступова легло в кон. В последнее время старик заговаривался, боялся он чего-то до жути. Ночью из своего вагончика не выходил, ссал в ведро. Нес что-то о призраках, которые в Лугах водились. Макарова это не задевало, ему часто приходилось работать и с психами.

Плохое предчувствие сделалось довлеющим, когда они уже подходили к нужному дому, и Макаров предложил покурить. Офицеры закурили в тишине. Из звуков доносилось лишь тихое бормотание телевизора. Шел “сельский час”, но скоро должна была начаться программа “Время”.

-Вот скажи, Вова, почему в нашей программе “время” звучит мелодия буржуазной песни “Манчестер и Ливерпуль”? - поддел Макаров, он часто прощупывал лейтенанта подобными шарадами, ожидая, как тот выкрутится в очередной раз.

-Потому что это песня про рабочих! - ответил Путин.

Вывернулся, раздраженно подумал Макаров. Вывернулся как всегда. И ничего, как водится, не сказал, чтобы судить о его личной точке зрения, которая осталась точно за ширмой. Макарову не нравилась эта особенность лейтенанта в любой обстановке держать дистанцию. Его выдавали лишь глаза. Быстрые, колкие, они помогали хозяину выдерживать дистанцию. Они были настолько необычны, что по ним ничего нельзя было сказать о характере или нраве их обладателя. Макаров тоже был профессионально обучен скрывать правду, так что когда он смотрел на Путина, то точно смотрелся в зеркало, и отражение ему отчаянно не нравилось. Это был он сам, только на 30 лет моложе.

Это называется Система, подумал он и, кстати, вспомнил хороший анекдот, за который на днях сел один диссидент. Приходит сантехник в дом, осматривает текущие трубы и говорит:

-Тут мелочевкой не обойдешься, Систему надо менять!

Наконец Макаров решается.

-Вот что, Вова, - говорит он. - Сегодня я, пожалуй, пойду один. Ты постой здесь и смотри в оба. Разговор у меня с барабаном минут на 5-7, если я не выйду после этого срока… - и замолчал.

-То что? - вернул его к действительности голос лейтенанта.

-Тогда, Вова, врываешься и кладешь в квартире всех!

Путин остался один. Шаги Макарова протопали по лестнице, хлопнула дверь квартиры, которую майор открыл имевшимся ключом, и наступила тишина. Путин засек время по стареньким часам с намечающейся трещинкой на циферблате. Время важнейшая функция и в работе и в жизни, не дело, что его приходится контролировать по плохоньким часам. Придет время, он заработает деньги и купит себе настоящие часы

В воздухе плыл сладковатый запах от находившегося в черте города нефтеперерабатывающего завода. Сам воздух был сырой и тяжелый, пронзенный писком бесчисленных комаров. Отгоняя кровососущих, он глянул на часы. 5 минут прошло. До контрольного срока оставалось еще две. Он всунул голову в подъезд, освещенный выкрашенной белой краской лампочкой ват на 40, но услышал только позвякивание посуды из квартиры на первом этаже. Нужная квартира находилась на втором, там была тишина. Макаров не стал бы кричать при разговоре, но хоть что-то должно быть слышно. Звуки шагов, отодвигаемый стул, поскрипывание полов. И две отведенные минуты прошли. Он вынул табельное оружие и одним махом взлетел на второй этаж, даже не запыхавшись и не произведя, как он надеялся, лишнего шума. Из квартиры по-прежнему не донеслось ни звука. Мертвая, подумал он. Он тронул дверь, и словно в кошмарном сне, она медленно отворилась.

-Михалыч, ты дома? - произнес он условную фразу.

Когда ему никто не ответил, он понял, что случилось нечто из ряда выходящее, если только куратор не решил проверить его реакцию. Ну что ж, проверим, ему и самому было интересно, на что он годен. Держа пистолет наготове, он вошел в нехорошую квартиру. За дверью располагалась крохотная прихожка, с прибитой к стене вешалкой и квадратным зеркалом, из которой две двери вели в комнаты и короткий коридор на кухню. Обе двери были плотно закрыты, а в кухне горел свет, освещая деревянный беленый стол с эмалированным чайником и парой стаканов, в которые был налит парящий чай. В стене коридора имелись еще пара дверей, совсем узких. Он по очереди открыл их. Туалет и короткая ванна, в которой взрослый поместится только сидя. И везде горит свет.

Он вернулся в прихожку и открыл первую дверь, оказавшуюся дверью в спальню-пенал, в которой с трудом уместилась пара панцирных кроватей. На одной из них сидел человек. При шуме открываемой двери он даже не пошевелился, продолжая держать голову низко опущенной.

-Товарищ! - позвал Путин.

Когда он хотел подойти, ноги захлюпали по-мокрому. И запах. Отвратительный парной запах. Когда он тронул незнакомца, голова того неожиданно легко запрокинулась назад, явив миру выпученные белки глаз и распахнутый в беззвучной крике перекошенный рот. Шея несчастного была даже не перерезана, а рассечена одним мощным блестяще поставленным ударом. В рассечении словно на мясном прилавке слой за слоем лежали мышцы, до самой твердой основы, где в грубо располосованном мясе белели сочленения позвоночного столба, также рассеченного.

Из соседней комнаты раздался громкий стон. Макаров! Путин кинулся на помощь. Куратор лежал на полу, рядом валялась гантель, которой неизвестный и оглушил его. Первой мыслью Путина было кинуться на помощь, до того, как он поступил в КГБ, он так бы и поступил, но в конторе его перво-наперво отучили доверять первым позывам и вообще доверять. Иногда его охватывало сомнение, в нужном ли он направлении движется, ведь что-то менялось в нем самом, но какие-то мелкие, но судьбоносные вещи все время подталкивали его в определенном направлении, пока не дотолкали до этой залитой кровью конспиративной квартиры.

Спертый воздух квартиры всколыхнуло движение. Путин даже не смог почувствовать его, настолько оно было незаметным. Но он знал, что сейчас что-то произойдет. Предпринять он ничего не успел, хотя потом, когда по своей студенческой привычке все подвергать анализу, у него возникло сомнение. Он пытался себя убедить, что качнул голову чуть влево, иначе первый удар убил бы его на месте.

Обрушившийся на него удар был страшен по своей силе. Иначе и быть не могло, били второй гантелей. Он потом осматривал нехорошую квартиру вместе с экспертами, и для него так и осталось неясным, каким образом после удара ему удалось пролететь без малого пять метров, даже не запачкав прихожку своими шагами, проломить дверь ванной и упасть в ванну, которую какой-то идиот умудрился наполнить ледяной водой.

Смертельную тишину сменил клекот пузырей вокруг. Уши сдавило от перепада давления, и Путин крепко стукнулся о дно ванной. Ванна была старая, но хорошая, чугунная. Путин на секунду оцепенел, потом вспомнил, что ему нужно дышать, чтобы не сдохнуть в нехорошей квартире, подставив заодно нуждающегося в помощи куратора.

Одним махом он выпрыгнул из ванны, шумно задышав и отряхиваясь, словно пес.

-Стой! Стрелять буду! - крикнул он, не имея даже малейшего понятия о том, куда делось его оружие.

Нападавший не думал убегать, он был здесь, ждал в темноте прихожки. Путин слышал, как он с громким щелчком загасил там свет. Путин не боялся ни бога, ни черта, не давая времени противнику подготовиться к атаке, он выбросился в коридор. Невыносимая волна вони заставила его откинуться корпусом, но далеко отшатнуться не дала легшая на ворот сорочки рука. Она была серая на цвет, даже зеленоватая, но его могла обмануть нехватка света. Незнакомец сам находился в темноте, и лишь рука просматривалась четко, что позволила Путину оценить профессиональный захват. Его взяла злость, когда понял, что его неоднократного чемпиона Ленинграда по самбо, пытаются поймать на элементарную переднюю подножку. При рывке он переступил через ногу. Незнакомец не угомонился и снова сунул ему ногу. В самбо существовало множество контрприемов, но Путин был уже влюблен в дзюдо, новый, еще не популярный в Союзе чисто японской вид борьбы. Дзюдо переводится как мягкий путь. Путину оно нравилось своей самоотсраненностью, дистанцированностью от противника. Если в самбо, грубо говоря, приходилось зачастую прижиматься к сопернику, брать на бедро и плечо, то в дзюдо противник был где-то там, на расстоянии руки. Руки же тем временем очерчивали вокруг пространство, недосягаемое для противника. Путин провел о-ути-гаэси, ответный прием от зацепа изнутри разноименной ногой, контрбросок. Стоило ему освободиться, как он нанес Аси-атэ, удары ногами, что стало для соперника полной неожиданностью. Тот с силой выдохнул воздух, который оказался настолько вонюч, что на мгновение Путин задохнулся. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы он попался на прием. Потом он голову на отсечение готов был дать, что стоило ему перейти на дзюдо, как соперник тоже начал драться в том же стиле. Во всяком случае, проведенный прием чрезвычайно напоминал Аси-гурума, вариант передней подножки, только усугубленный вариант, при котором атакующая нога не касается земли, колесо через ногу. Путин и полетел. Летелось хорошо, с переворотом в воздухе. Стена помешала поставить рекорд полета на дальность, а противник не стал утруждать себя торможением, сразу после броска разжав захват. Красиво получилось, оценил Путин, врезаясь спиной и плечом в зеркало и способствуя появлению в нем многолучевой звезды. Но само зеркало со стены не свалилось. Вместо него вниз сверзился Путин.

Он так здорово приложился, что некоторое время не существовал. Вернул его к реальности очнувшийся к тому времени куратор.

-Как пацанов нас сделал,- пожаловался он, нежно прижимая к шишке на голове гантель, когда сторона нагревалась, он ее переворачивал.

-Кто?

-Ты разве не понял? Механик.

-Информатора он убил? Зачем?

- А ты догадайся, лейтенант. Чтобы он ничего нам не настучал. Только должен сказать, что он малость не доработал, и когда я вошел, информатор был еще жив. Одно имя он успел мне назвать.

-А фамилию? В городе 120 тысяч жителей согласно последней переписи населения.

-Не скажи. Имя хоть и не редкое, но есть с чем работать. Тем более, информатор работал в Липягах и, скорее всего этот человек как-то связан либо со станцией, либо с прилегающим к нему поселком Заводской.

-Не томите, товарищ майор. Что это за имя такое, не редкое, но и не частое?

-Максик.

-Максик? Макс? Максим?

-Возможно. Слишком мало информации, чтобы делать выводы. А сейчас, лейтенант, заканчивайте прохлаждаться, бегите к ближайшему телефону-автомату, звоните дежурному, пусть высылает группу, труп надо запротоколировать. У меня будет к вам личная просьба. Не говорите, что он меня гантелей. И не надо ухмыляться, товарищ лейтенант. Это совсем не из-за того, что меня старого человека провели наравне с вами молодежью. Просто если узнает Сидорчук, отправит меня на больничный, а мне этого очень не хочется. Мне мое сердце вещует, сейчас начнется самая работа!

События 1973 года:

-запущена советская космическая ракета с автоматической межпланетной станцией, на Луну, в район Моря Ясности, доставлена самоходная установка “Луноход-2”, которая за 5 дней прошла 37 километров,

- в США Верховный суд узаконил аборты,

-диск Барбары Стрейзанд становится “золотым”.

Максик.

-Серый, давай кирпич!

Первый день лета выдался удачным. Два хмыря у стадиона “Нефтяник” подвернулись как по заказу. Было им примерно столько же, сколько и нам, лет по 13,но они были городские на чужой территории. Территория стадиона негласным соглашением была отнесена к поселковой, и как сюда занесло городских ушлепков одному богу известно.

Главное в наезде это зверское лицо. Сергей Гавриленко в этом деле настоящий артист. Челюсть угрожающе выдвинута вперед. Поднатужась, он способен орать басом, правда, есть угроза, что от натуги он может пукнуть. Для пущего эффекта у нас у обоих глубоко надвинутые на глаза плоские кепки.

-Максик! Кого из них первым убивать будем?

Максик это я. Максим Сушинский. Вообще то, мы не убийцы. И даже не хулиганы. Все хулиганы состоят на учете в детской комнате милиции, и к ним периодически наведывается участковый. Мы хуже. Мы поселковские. Город у стадиона заканчивается. Дальше пруды, а за ними частный сектор. Дома, сады, огороды. Можно с гордостью признать, живущую здесь молодежь панически боится весь город. Исключая пресловутый 72-й квартал. Если сходятся 72-й и поселок, то случаются грандиозные драки. Серый рассказывал, как пошел купаться поздним вечером на пруд, а тут из-за гаражей вывернулась толпа с 72-го человек 100 с цепями, дрекольем и арматурой. Серый едва жив остался, да и то, потому что нырнул в дупло стоящего у самого пруда старого дуба. Куда потом делась эта толпа так и осталась неясным.

Сергей Гавриленко выдающаяся личность, об этом никто не спорит. Росту в нет полтора метра, лицо в конопушках, крохотный нос картошкой. Когда он смеется, нос съеживается гармошкой, и он становится похож на смеющегося гномика. Голос писклявый, но выдает такой мат, шоферюгам не снился. Как и все выдающиеся люди без слуха, Серега обожает петь басом. При этом он так тужится, что временами подпускает не слабые пердки. Чтобы эффект был сильнее, перед пением он употребляет чеснок.

Пацанов бить никто не собирался. Это мы так шутим. Но эффект превзошел все ожидания. Как-никак слава о поселке гремела по всему городу. Пацаны заплакали навзрыд как девчонки. Один из них вынул из кармана и протянул дрожащей рукой одну монетку 20 копеек. А я дурак взял. Неплохой улов. Пачка сигарет “Солнце” 16 копеек стоит.

-Отдай, - тихо говорит Серый.- Если заявят, то сразу на учет поставят.

Это мне ни к чему. Я отличник, после школы в институт физкультуры собираюсь, а туда тех, кто на учете, не принимают. Вернуть деньги зареванному пацану легче, чем успокоить. Плачущий подросток привлекает внимание. В последнее время мильтонов понагнали. Говорят,200 человек из Ленинграда приехали.

20 копеек впариваю пацану обратно, но он продолжает плакать, по грязным щекам текут крохотные слезки. Обнимаю его за худенькие плечи, трясу. Да ты че, пацан? Все нормально, пацан! Вроде успокаивается. Мы оставляем их у забора стадиона, потом черт дернул меня вернуться. Только обернулся, как пацан стал выть в голос. За ним второй.

-Валим отсюда! - предлагает Серега. - Их все равно теперь не остановить.

Стадион “Нефтяник” стоит на холме, у подножия которого два пруда, за ними слева родная школа №5, трехэтажное здание бордового цвета. Справа раскинулся поселок. Одноэтажные дома утопают в сени садов. Яблоневых, вишневых, сливовых. Перед поселком, словно граница линия трубопровода. Когда грязь, я иду по нему в школу. А с холмов мы всю зиму катаемся на санках.

-Уже срать пора, а мы еще не ели,- выдает Серега фирменный перл. - Зря ты с Поней связался.

-Я с ним не связывался, - возражаю я.

Поня в принятой в поселке иерархии стоит гораздо выше нас, его именем можно козырять, он из старших классов, сильный и наглый, вес как у взрослого мужика, гад страшный. Один раз ни за что ни про что избил Валерку, нашего общего кореша.

Сначала они дружили втроем. Вовка, Валерка и Серый. И называли себя ВВС. Мне целый год не удавалось влезть в их компанию, хоть я и говорил, что ВМС звучит не хуже. Зимой Поня поймал Валерку на замерзшем пруду, когда мы играли в хоккей. Не знаю, чего и хотел. Клюшка была старая. Просто поугарать решил. Вцепился в болоньевую куртку и не отпускал. Стаскивал через голову, периодически пригибал, подставляя колено. Это продолжалось целый час, в течение которого мы как обезьяны сидели на вершине холма и терпеливо ждали, когда закончится экзекуция. Мы на самом деле не могли ничего сделать. Поня блатной. То есть знает еще кучу пацанов в Пятой школе и окрестностях. Поня круглый, как колобок. Лицо как у недоразвитого. Может, он и есть недоразвитый. У большинства пацанов отцы хронические алкоголики.

-Не дружу я с Поней, - повторяю я.

Мы шагаем с холма. Идти сверху легко, шаги огромные по несколько метров каждый. Главное, не споткнуться.

-Максик, а ты в Механика веришь? - спрашивает Серый.

-Не-а! Сам я его не видал.

-Значит, ты не веришь в то, чего не видел?

Чую подвох, но не знаю где.

-В Валерия Харламова тоже не веришь?

-Как же верю?17 номер! Я его номер, когда играю, ношу! - горячусь я.

-Ты ведь его тоже не видел никогда!

-Сравнил хрен с пальцем!

Мы немного стравили газ, потом смогли опять нормально разговаривать.

-Говорят, к Перечкину Механик перед смертью приходил, - сообщает Серега. - Постой, ты же с Перечкиным в одном классе учился!

-Не помню я! - раздраженно говорю я.

В последнее время меня все раздражает. Не знаю почему. Но то, что случилось с Перечкиным, на самом деле страшно. Впервые я так близко увидел смерть. Она словно рукой провела по моим русым волосам, говоря “А вот какая я, милый. Все мы когда-нибудь умрем. Как ни крутись, проживешь ты жизнь, состаришься, и по любому настанет тот миг, что будешь лежать на смертном одре и помирать”.

Я после этого три дня вообще спать не мог. Все представлял, что мне 70 лет, и я уже умираю. Хоть я об этом никому и не сказал.

Вот я на смертном одре. Жизнь прожита, и вот сейчас все кончится. На наше улице, Октябрьской, не было асфальта, так что никто по ней не ездил. И вот я лежал в темноте и тишине и боялся так, что хотелось плакать. Днем страхи забывались, но ночью я снова и снова оставался с ними один на один.

В книжках я вычитал, что многие дети боятся смерти, но я то знаю, что это меня не касается. Потому что нельзя так сильно бояться, как это делаю я. Если другие дети и бояться, то это несерьезно, типа игры, а я боюсь по настоящему, до дрожи, до самого нутра. Лежу в своей фланелевой рубашечке под одеялом с открытыми глазами ночи напролет. Иногда меня охватывает настоящий ужас, что я умру раньше, чем состарюсь. Мама придет утром, а я уже мертвый, как бедный Перечкин.

Перечкин.

Олег Перечкин был угарным хмырем. Если перевести на язык, на котором разговаривают в школе, то Перечкин был нормальным веселым парнем.

Александра, наша класнуха, мерзкая седая старуха, всегда орала и материлась на уроках.

-Суки какие-то, а не дети! - приговаривала она.

Была у нее еще одна гнусная привычка. Во время разговора он замолкала с забитым ртом и не могла продолжать, пока не найдет бумажку и не вывалит туда харкотину. Юдак рассказывал, что Маринка Руш сунулась туда из любопытства и вляпалась. Я посмеялся, но не сильно. Маринка любит меня, и даже на сочинении выбрала тему “Мой друг Максим Сушинский”. Написала, что у меня пронзительные глаза. Карасик потом, когда зачитывали лучшие сочинения, дурашливо кричал “Не смотри на меня! У тебя пронзительные глаза!”

Сам я к Маринке равнодушен, хоть Генка Аникеев и говорит:

-Смотри, Максик, какая у нее талия!

Талия у нее действительно тонкая, рукой можно обхватить. Но на мордашку не очень. Нос большой, а сисек почти нет. Вот у Таньки Кузнецовой, вот это сиськи.

Мы играли у школы в футбол, и мимо прошла Маринка. Она была такая нарядная. В юбочке, перепоясанная широким ремнем, в белой блузке. Пацаны цокали языками вслед. Потом я подумал, откуда она взялась у школы, ведь дом у нее был в другой стороне. И почему такая нарядная? Непонятно. Она прошла, а мы с пацанами продолжили играть, и я гол забил. Был еще один, но его не засчитали.

Олег Перечкин просрочил книги в библиотеку. У нас в городе одна библиотека, я тоже там записан. Я обожаю фантастику, но полка всегда пустая, так я хожу в читальный зал и вычитываю фантастические рассказы из журнала “Вокруг света”.

Александра вызвала Перечкина и поставила лицом к классу.

-Ну, рассказывай! - потребовала она.

-Че рассказывать то? - не понял Олег.

Серый школьный пиджак сидел на нем колом. На голове торчал непокорный вихор. Разговаривая, Перечкин смущенно улыбался, и улыбка у него была девчачья.

-Как докатился до жизни такой! - подсказал Карасик.

-Красов! Закрой пасть! - рявкнула Александра.

Карасик мой друг. У него плохое зрение, и он ничего не видит даже в очках, но очки не носит. Когда его вызывают на чтении, он почти упирается лицом в книжку. При этом он мотает головой из стороны в сторону, так ему легче.

Купа рассказывал, что Карасик звонил из телефона – автомата, и он решил его напугать. Подошел и заорал в ухо. Так Карасик отскочил и прижался спиной к стенке, а сам сильно щурился и водил головой из стороны в сторону.

-Почему книжки не сдаешь? - напирала Александра. - Чтобы завтра отнес все и сдал!

-Меня там заругают!- обеспокоено сказал Перечкин, и весь класс грохнул от смеха.

Нормальный пацан был, а потом его убило, но умер он не сразу.

Перечкин умер зимой.

Половина нашего класса жило в городе, половина в поселке, в своих домах. Отопление печное. Печь согревала воду в батареях. Система полностью закрытая, и чтобы был отток при возникновении пара, в каждом доме имелся расширительный бак. В большинстве домов бак находился на кухне, под потолком. У нас тоже было так. Когда мама сильно кочегарила печку, вода клекотала и шумела в баке как водопад Ниагара.

В прошлый год зима выдалась лютой, с морозами за 30, мы неделями не ходили в школу, что не мешало каждый день играть на озере в хоккей и кататься с горки на санках.

Я запомнил тот день. Снег хрустел под валенками, когда я шел в школу. Я считал шаги, это было важно. Я старался, чтобы хруст от каждого последующего шага не смешивался с предыдущим, это тоже было важно.

В дверях школы дежурил сторож, тщательно проверявший обувь на чистоту. Осенью перед дверями стояло длинное корыто с горячей водой и кучей тряпок. Все драили ботинки от грязи, без скидок. Зимой проверяли наличие снега. Я сбил снег веником, предъявил сторожу подошвы и вошел.

Гардероб находился в подвале, рядом со спортзалом. Я спустился по лестнице с деревянными перилами и разделся, стараясь запомнить место, куда повесил пальто. Определенного места у классов не было. Потом поднялся в класс. Сразу понял, что что-то не то.

Надо сказать, что происшествий в нашей школе хватало. Каждую неделю что-то случалось. Мама, не долго думая, отдала меня сюда, а не в городскую, потому что сюда было ближе ходить. Остальное она считала блажью, что касается меня, то я доверял маме стопроцентно. Ее решения никогда не подвергались с моей стороны сомнению. Жить так легко и просто.

-Перечкин умирает!- подтвердил худшие опасения Юдак, который всегда знал последние новости в поселке.

Слова меня поразили в самое сердце. Юдаков не сказал, что Перечкин там поранился, или обжегся, как было на самом деле. Он сказал вместо этого “Перечкин умирает!” Так что получилось, что мы, дети с самого начала знали, что пацан, который сидел с нами на соседней парте, обречен и для него все кончено. Кошмар.

По слухам, которые довели до остальных сразу несколько ребят, дело было так. В семье Перечкиных перетопили печь, вода перешла в пар, а пару некуда было деться, и он разорвал бак на кухне. Все бы ничего, если бы на кухне в это время не обедали Перечкин с отцом. На обоих хлынул крутой кипяток. Жуткие крики, слазящая кожа. Отцу удалось вырваться, тогда сын стал звать его, протягивая руки, и отец вернулся.

По рассказам пацанов, передаваемых с невыразимым ужасом в глазах, кипяток залил всю кухню. Перечкин лежал в глубокой клокочущей луже. Отцу никак не удавалось до него дотянуться, он был вынужден опуститься на колени, и следующей волной крутого кипятка ему накрыло яйца.

Сына он все же вынес, но теперь они умирали оба.

Каждый день приносил все новые ужасающие подробности из больницы, где лежали отец и сын Перечкины. Отец умер на третий день, но сын мучился неделю. Пацаны говорили, что он кричал на всю больницу “Не хочу умирать!” и “Тетеньки врачи, я жить хочу!” И он был обречен.

Это время запомнилось тем, что я не ходил играть, просто не мог себя заставить, и торчал все время дома. Большей частью спал. Мне ужасно не хотелось, чтобы Перечкин умирал, потому что я понял, что таким способом смерть подкрадывается ко мне, и что совсем не обязательно доживать до 70-ти, чтобы она пришла за тобой.

Теперь я был даже согласен лежать на смертном одре, только стариком через 70 лет, но не сейчас. Я маленький мальчик, маленькие не должны умирать, убеждал я неизвестно кого. Суровая действительность каждый день напоминала мне об обратном все новыми подробностями о Перечкине.

Перечкин умер в воскресенье. В понедельник вся школа гудела. По гулким коридорам гулял холодящий нервы шепоток. Зазвучали совсем уже не детские ужасающие слова. Кладбище. Гроб. Покойник. Перестал звучать громкий смех. Пацаны ходили с серьезными лицами и рассуждали как взрослые.

Я впервые услышал про последний звонок. Директор школы Александр Иванович Беленов принял решение устраивать проводы умерших детей. От одного этого известия меня трясло. Я не хотел видеть Перечкина мертвого. Умер и умер. Я этого не видел. Хочу запомнить его в сером школьном пиджаке, переминающемся у доски в поисках ответа и улыбающегося своей девчачьей улыбкой. Хотелось думать, что Перечкин просто перестал ходить в нашу школу, переехал куда-нибудь, а не про то, как его станут закапывать в сырую землю. Действительность оказалась еще хуже.

В назначенный день, во вторник, прервав занятия, нас вывели из здания школы. Мы вышли за ограду, к дороге. Все очень напоминало подготовку к первомайской демонстрации, но тогда все веселились, пацаны кидали заранее припасенными стекляшками в воздушные шары девчонок, те бегали за нами. Беготня, суета, веселые догонялки. На этот раз было все иное. Серьезные лица, разговоры вполголоса.

А потом приехала бортовая машина. Борт был откинут, внутри стоял черный гроб. Перечкин лежал в гробу. На голове в проплешинах волос ярко-красные пятна ожогов.

Страшно навзрыд в голос завыл Вовка Красов, пошел прочь, не разбирая дороги. Юдаков с Кузнецовым догнали его, усадили на фундамент изгороди. Карасик сорвал очки, держа их на отлете за дужку и открывая залитое слезами лицо. Впервые я видел неприкрытое взрослое горе.

Беленов выступил вперед, встал у катафалка и стал говорить речь. Что дети не должны умирать, что это наша общая беда, мы, дети, должны быть осторожнее, следить за собой и своим поведением.

Его речь на время внесла некую размеренность в процесс похорон, успокоенность, что все под контролем, взрослые с нами.

И тут грянул звонок. По толпе школьников прошла судорога. Уже многие плакали, особенно девчонки. Даже старшеклассницы.

Скорбный кортеж медленно тронулся с места. У школы остановился автобус с распахнутой дверью, и прозвучало слово кладбище. У меня было такое чувство, что собираются закапывать меня самого. Вид распахнутой двери автобуса, который должен был отвести на кладбище, оказался страшнее вида самой смерти. Я опрометью кинулся прочь. Толкался и пихался от идущих в автобус. Мне казалось, что меня хотят затащить туда силой. Я представления не имел, где находится это страшное место. Фантазия рисовала мрачные картины где-то очень далеко за городом и почему-то в овраге с влажной черной землей, куда закапывают.

Я убежал сначала за школу, потом через окружающий ее парк, раздирая кожу, пролез между прутьями ограды и побежал домой. Мамы была на работе, дома никого, но ключ лежал на форточке у входной двери. Я отпер дверь и испытал странное чувство. Мой собственный дом меня пугал. Стены давили. Я не мог себя заставить зайти в комнаты. Тогда я пошел на кухню и улегся на тахту у окна, провалившись в насыщенный жуткими видениями кошмар. Более вероятно, что никакой это был не кошмар, а я впервые в жизни потерял сознание.

Кайф.

Мы с Серегой сидим на лавке у его дома, когда мимо проходит девушка в сарафане, Гаврик падает как подкошенный и принимает упор лежа. Потом встает, отрясая руки.

-Белые в горошек! - с довольным видом сообщает он.

Я совершенно не понимаю, почему его так волнует вид женских трусов. Мне все равно, что у девчонок там надето, и я не понимаю, как об этом можно трындеть целыми днями. Я вижу, что с пацанами что-то происходит, как они пускают слюни при виде любой юбки, и меня задевает, что отстаю от них. Про взрослых я все знаю. Мужчины е…ся с женщинами. Это грязное дело, пошлое, постыдное, и оттого взрослые должны все это скрывать от нас, от детей. Но мы все знаем, но тоже скрываем от взрослых, что все знаем.

Гаврик говорит, что сиськи бывают трех размеров. Причем, размер выражается в том, можно ли обхватить их рукой. Гаврику верить можно, потому что он видел голую девчонку и даже щупал.

К нему из города приходит Анечка, белокурая тихая скромная девочка, на год его младше. Вообще-то, она его сестра, двоюродная или троюродная, но Гаврик сказал, что это не считается. Сначала он только щупал ей сиськи. Потом когда они лежали вместе на кровати, он залез к ней в трусы и водил пальцем по самой щели. Затем признался, что палец сильно стал пахнуть.

Один раз он едва не влип, когда в комнату вошел неожиданно приехавший дядя.

-Еле с кровати успели соскочить! - признался Гаврик. - Но все равно он посмотрел на нас с сильным подозрением.

Рассказы Гаврика меня заинтересовали тем, как такая чистая девочка позволила делать с собой такие грязные неприличные вещи. Как по мне, такие девушки или там женщины вообще не должны подпускать к себе мужиков и жить светлой чистой жизнью.

Зато ВВС не могли слушать рассказы Гаврика спокойно и делали кайф в сарае. Один раз, когда мамы не было дома, я пустил их к себе, они уселись на наш старенький диван, приспустили штаны и трусы до колен и давай наяривать. Стояло довольное уханье, как в бане. Сначала они проделывали это сами с собой, потом друг с другом. Вовка взялся делать кайф мне, хоть я его об этом не просил. Он взял мой член двумя пальцами и стал дергать, но мне не понравилось, Вовка парень сильный, пальцы у него грубые, мне стало больно, и я почти сразу отказался.

Так вот, кайфа на сегодняшний момент у меня ни разу не было. Хоть я вижу его у друзей почти каждый день, но не понимаю, чего в этом такого притягательного, что они так самозабвенно занимаются им. Чуть не сломали наш старенький диван.

Гаврик всегда делает кайф легко и просто, чем вызывает у меня неприкрытую зависть. Добытую таким трудом каплю стекающей прозрачной жидкости Гаврик называет молофья.

Получается, что я младше всех. Один раз я решил ускорить процесс созревания, для чего разрезать ножницами крайнюю плоть. Я взял самые большие ножницы, разделся, потом долго пристраивал лезвия к коже. Ножи были холодные, а ощущения неприятные. Я хотел разрезать крайнюю плоть, но не сильно, на сантиметр, на два, а потом надеть штаны, никто бы и не заметил, и хмырям я бы рты заткнул. Помучившись полчаса, я так и не решил, где резать, так что пришлось отложить это дело на потом.

Со мною что-то не так. Почему мне не интересно, какие у девчонок трусы? Почему до сих пор нет кайфа? Может, я больной и скоро умру?

Зато у меня есть большой и сильный друг по прозвищу Поня. Гаврику я наврал, что с ним не дружу. А дружу я с ним из-за того, что у нас есть одно секретное дело.

Поня.

В школе я сижу на первой парте вместе с Вовкой Красовым. Он все время рисует и чтобы видеть, склоняет голову почти до самого листа. Он обходится одним карандашом, и все рисунки у него черно-белые. Раньше он рисовал хоккей и хоккеистов. Третьяка, Михайлова, Петрова, Харламова. Еще молодого, который только что пришел, Фетисов, что ли его фамилия. Когда мы посмотрели “Москву-Кассиопею” в первый раз, Карасик стал рисовать только космос и только ракеты. Недавно в читалке я прочитал книжку “Р-значит ракета” Рея Бредбери, и долго не мог понять, почему так называется книжка. Когда увидел, как Карасик лист за листом заполняет 12-страничную тетрадку ракетами и звездами, то понял, что это книжка про него. Ну, не в смысле совсем про Вовку Красова, а про тех, кто влюбился в космос. Я тоже хочу быть космонавтом. Особенно мне нравится момент из “Туманности Андромеды”, где космонавты попадают на Железную звезду и на них нападает Черный крест. Конечно, не сам момент нападения, а то, что вокруг чужая враждебная планета, а космонавты сидят в уютной кают-компании и спокойненько попивают себе чаек.

Наверное, все это оттого, что сразу за поселком начинаются Луга, и мы все боимся туда ходить. Ходят только старшеклассники и рассказывают всякие ужасы. Говорят, на железнодорожной станции Липяги в годы войны (это не нашей, Отечественной, а той дальней, еще Гражданской) погибло много людей, и теперь их призраки бродят там и днем и ночью. Узнать их легко, они ни с кем не заговаривают, а при встрече опускают лицо книзу. Но уйти от них нелегко, они так следы запутают, будешь ходить кругами, но с Лугов так и не выйдешь. Реку Кривушу, которая протекает по лугам, иначе как рекой утопленников и не называют.

На перемене Карасик сказал мне, что Поня ждет у забора. Я не знаю, что связывает Карасика и Поню, но Поня относится к Карасику с нескрываемой симпатией. Он не бьет его как остальных, а даже издевается как-то понарошку, Карасик только закатывается от смеха. Карасик толстенький, маленький, когда начинает смеяться, краснеет. Чем-то он мне напоминает коротышку из Цветочного города.

Я выхожу из школы, пыля ботинками по футбольному полю, иду к забору, за которым находится туберкулезный диспансер. Мама ругается, когда мы катаемся там на велосипедах, говорит, что туберкулезники специально плюются, чтобы распространить заразу, но там обалденные асфальтовые дорожки, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Поня не один, с ним двое пацанов из шестого класса. Одного зовут Петька, другого вообще странно, Герман. Оба тщедушные, редковолосые, похожи на близнецов, только Петька в очках. К лету их волосы выгорают до белизны

Поня протягивает пухлую руку, когда я в ответ тяну свою, он отдергивает свою и неожиданно дает мне щелбана. В голове все звенит.

-Нашел веревку? - спрашивает он.

-Нет. Где я ее возьму?

-У бати цинкани.

-Отец в командировках все время.

-В хоромах живете, а простой веревки у вас нет,- с черной завистью произносит Поня, сам он живет в бараке.

Я был у него всего раз. Он не пустил меня дальше общего коридора, в конце которого у входной двери стоял бак с помоями, а по коридору все время носились салажата детсадовского возраста. Все считают Поню блатным пацаном, но я знаю его лучше других. Он все время всем завидует, даже мне, затюканному отличнику. Отличников в Пятой школе никто не любит, и все их шпыняют по всякому, а он мне завидует, потому что я живу в частном доме с собственным садом.

-Может, леску используем? - робко предлагаю я.

-Я свою не дам!- категорически заявил Поня. - Я на ней рыбачу!

Видел, как они там рыбачили. Как-то мы с ВВС на великах проезжали мимо пруда, расположенного на краю Лугов, глубже мы не суемся. Так вот, пруд крохотный, а вокруг стена из удочек и пацаны сидят гроздьями как воробьи на ветках.

-У меня есть старая, папина, - предлагаю я. - Он все равно не рыбачит.

Это правда, когда мы приехали, папа привез все свои снасти, но у него что-то не заладилось с работой, и он уехал обратно, в Среднюю Азию. Но говорить об этом нельзя, мама запретила, а тайны я хранить умею. Вот никому не рассказываю про Поню, а он интересные вещи мне за это обещает. То принес чертеж гиперболоида, как у инженера Гарина, только проще. Мы б его собрали, если бы нашли мощную лампу. А дальше система зеркал и мощный огненный луч на выходе. Но не получилось. Вот теперь у Пони новая идея. Мы устроим салют! Но пока это тайна. Я думаю, почему Поня с нами салагами возится? Ведь нормальный пацан иногда! Только об этом никто не знает.

Когда я вижу, как он дает пинка салажонку, которого видит в первый раз, сильно, слабо он не умеет, то думаю, какая сволочь!

А потом он сидит вот так запросто на заборе. Разговаривает без понтов. Когда он настоящий? Почему он скрывает, что нормальный?

-Принес? - уже прощаясь, вспомнил Поня.

-А как же? - я протягиваю ему пачку “Беломора”.

-Что-то он у тебя весь высохший, старый что ли? Смотри у меня, не таскай всякое барахло!- предупреждает Поня.

Я ему не говорю, что папиросам “Беломорканал” больше 10 лет. Папа раньше курил, но потом чуть не умер, и доктор сказал, что если он еще закурит, то умрет, и папа бросил. Вместе с остальным барахлом папиросы привезли при переезде в сарай, а я нашел, целый ящик. И сам курил и Поне давал.

Вот у Петьки и Герки папирос нет, а в киоске им никто не продаст, так что они отдают Поне по десять копеек.

-Это по дружбе! Без обиды, пацаны!- без устали напоминает Поня, и все довольные собой расходятся.

На следующей перемене Купа читал запрещенный рассказ. Он написан от руки на листочке из тетрадки в клеточку. В нем сказано “Не давать читать подхалимам и трусам”. Пацаны сгрудились вокруг Купцова, когда он начал читать. Я запомнил лишь, что “ она сказала да, и трусы соскользнули с нее”. Я не понял, почему рассказчик ни разу не употребил общеизвестные слова, а все юлил вокруг да около. “Между ног”, “в низу живота”. В процессе Кузя вошел в раж и стал биться передком о батарею. Купа оттолкнул его со словами:

-Тут сказано не давать подхалимам и трусам! Значит ты подхалим и трус, Кузя!

Я же опять не почувствовал ничего, но в этот раз даже не расстроился. Не все же должны заниматься неприличными вещами с женщинами. Вот я один из таких, который останется в стороне от всего этого непотребства.

Ко мне подкатила Маринка, только не Руш, а Копылова, и заинтересовано спросила:

-Что вы там читали?

Копылова тоже в меня влюблена, но она на голову меня выше, а во рту у нее железные скобки. Мне тоже должны были такие поставить, но мне лень было идти.

-Так, ерунда всякая, - уклончиво говорю я.

У Копыловой дома есть интересные книги. Недавно я брал у нее “3 мушкетера”, и она обещала продолжение, так что сориться с ней нежелательно.

-Вот и врешь! Вы читали про секс!

Вечером, сидя на берегу пруда и отгоняя мошкару, я спросил у Гаврика, что такое секс. Гаврик знал все.

-Секс это голый мужик и баба. Есть еще порнуха. Но это вообще такое, что ты просто не вытерпишь.

Объяснение было туманное. Я понимаю, что можно не вытерпеть сильную боль. Во время игры я получил ушиб левой ноги, который затем перешел в воспаление кости, периостит. Периостит любил подлавливать меня в неожиданных местах. Один раз схватило на горке, так я еле до дома дополз, сопровождаемый в усмерть перепуганным Гавриком. Зато дома, стоило сунуть ногу в тазик с горячей водой, как я узнал, что такое рай.

Так что такое боль я знал, но как непотребство, каким занимаются мужчины с женщинами, может быть еще и нестерпимым, это я понять не мог. У меня лишь укрепилось мнение, что дело это не только постыдное, но и довольно болезненное, стало быть, правильное мое решение никогда им в жизни не заниматься. Посему я один такой на свете останусь чистый и, как это из религии, непорочный. Кстати, вроде и попы эти не занимаются, так что я не один такой умный.

Вечерело, в городских домах на холме загорались огни, и наступало то необыкновенное время, когда вроде и страшно сидеть вот так в сгущающихся сумерках, но ты знаешь, что сейчас пойдешь домой, там свет и мама. Самый подходящий момент про страшилок, а Луга у нас в городе самая главная страшилка. Гаврик пересказал новость, что услышал от кого-то в школе. Вроде тот встретил парня с девушкой, а на обратном пути парень был уже один, только на клешах пятно от молофьи.

-Куда ж девка подевалась? - не понял я.

-В дупло заволок! - с видом знатока пояснил Гаврик.

Я пересказал другой случай, также рассказанный в школе. Пацаны гуляли в Лугах, с ними одна девка была. Сначала ее парень пропустил, а потом все по очереди, даже самые мелкие в очереди стояли и свое получили. Потом самый старший спрашивает:

-Пацаны, у кого еще стоит на нее?

Оказалось, ни у кого.

-Ну, тогда пошли, пацаны.

Было непонятно, то ли это секс, то ли уже порнуха. Я представил, как пацаны сидят со спущенными штанами, ищут, у кого еще стоит, но бесполезно. От картины хотелось блевать.

-Давай, когда родителей не будет, ты меня к своей сестре запустишь, а я тебя к своей! - предлагает Гаврик.

Интересная штука, я свою сестру вообще как женщину не воспринимаю, но за эти слова готов Гаврика придушить. Он что-то читает в моем взгляде и больше этого не предлагает. Я думаю, на самом ли деле он отдал бы свою сестру на поругание (при условии, что я бы не давал себе клятву никогда этим не заниматься). Не выдержал и спросил.

-А то! - воодушевился Гаврик. - Для друга ничего не жалко! Я бы кайф на вас сделал.

Ну не свинья ли? И не только он, но и весь человеческий род.

Алла.

В ночь пред днем, когда все началось, я увидел странный сон. У Юдакова в поселке жил старый дед, довольно странный, он изъяснялся древними словами и назвал бы его вещим. Я не знаю, что значит вещий, хотя мы проходили “Сказку о вещем Олеге”, но я ее не читал, а пятерку мне и так поставили. Я вообще не читаю то, что мне не нравится. На свете слишком много книг, чтобы тратить время. Когда я вырасту, то буду читать только то, что мне по душе, а другие закрывать после первой же страницы. Пацаны удивляются, как я могу судить про книгу по первой странице, есть же еще 400! Не знаю, как это объяснить. Пацанам я не стал говорить, что могу узнать про автора даже не по страничке, а по одному предложению. Книга состоит из предложений как дом из кирпичей, и если кирпичи гнилые, дом развалится.

В том сне я был взрослый, и я играл в хоккей! Мне часто снятся сны, связанные с моим обожаемым хоккеем. В них я часто разговариваю с моим кумиром, номер которого ношу на майке, Валерием Харламовым. После ругательной статьи в “Комсомолке” про Мальцева, увидел его во сне. Я люто ненавидел чехов, особенно Иржи Холика, забившего Третьяку победную шайбу. Он бы ни за что не забил, но Третьяк к этому времени уже лежал в другом углу после первого броска. Шайбу, лежащую на линии, можно было носом катнуть, но подскочивший Холик с такой яростью щелкнул по пустым воротам, что чуть сетку не порвал. Чую, чехи ненавидели нас не меньше, чем мы их.

Но в этот раз сон случился странный. Во-первых, на мне была странная форма, с гербом, но не Советского Союза. Номер был смешной.99. Все знают, что больше 25 не бывает. Во-вторых, подъехавший хоккеист обратился ко мне по-английски:

-

-Чего?-выдавил я.

На лице хоккеиста отразилось сильнейшее недоумение:

-

После того сна я проснулся дико взбодренным и совсем по-иному посмотрел на стоящий в углу “полуканады” и клюшку, уже седьмую по счету, только за одну прошлую зиму. Снизу она была обмотана черной изолентой, синяя не годится.

Позавтракал картошечкой, приготовленной на газовых баллонах, заполненных пропаном. Заправка находилась в городе, я ездил туда не велике, а на поворотах заправленные баллоны звонко бились друг о друга. Гаврик сказал, что это не желательно, может так рвануть, что яйца на фонарном столбе повиснут.

Гаврик еще анекдот рассказал в тему. Встречаются две проститутки. Одна спрашивает у другой, как это получается, что она берет за раз 50 рублей, а та 100. На что другая отвечает, что вставляет в бузду пистон. Когда мужик сует ей, раздается хлопок, а проститутка и говорит. За порванную целку 100 рублей! Вторая послушалась, только пистон не нашла, вставила себе капсюль. Ей попался здоровенный грузин. Когда он сунул, раздался целый взрыв. Проститутка и говорит. За порванную целку 100 рублей. А грузин отвечает. Я тэбэ 200 дам, только скажи, куда мой яйца улетели!

Я прошел по Октябрьской и свернул на Добролюбова, чтобы дойти до пруда. В этот момент я впервые увидел Аллу. Она сидела на лавочке у крайнего дома, где жила с родителями. Ей было 18 лет, и у нее были буфера взрослой женщины, а мини-юбка открывала ноги почти до трусов.

Я прошел мимо нее, но отчего то захотелось посмотреть на нее еще раз. Красиво она сидела или что. Я понял, что от нее не убудет, если я вернусь, как-будто что-то забыл и только сейчас об этом вспомнил. Я так и сделал. Вернулся до угла, завернул, постоял минутку, потом с деловым видом прошествовал обратно. Алла по-прежнему сидела на лавочке, демонстративно не замечая меня. По мере прохождения голова моя поворачивалась вбок и, в конце концов, получилось так, что встал перпендикулярно собственному движению. И только тогда Алла подняла голову и улыбнулась. Это была даже не улыбка, она усмехнулась уголком полных губ, словно говоря, ты, что пацан обалдел. Я опрометью кинулся дальше, стараясь быстрее скрыться за спасительным углом. Тут я почувствовал легкое несоответствие. Я словно стал меньше весить и двигался легче, словно подлетая.

Днем я рассказал обо всем Гаврику. За трубами располагались гаражи, и мы часто забирались на них, устраивали догонялки, и я все время проигрывал, потому что не мог заставить себя перепрыгнуть через самый большой проем. Я боялся высоты, хоть в этом никому никогда не признавался. Сейчас мы лежали на крыше гаража, крытого черной шершавой толью. Загорали, задвинув кепки на глаза.

-Это Алка! - уверенно опознал ее Гаврик. - Она живет в крайнем доме.

-Не знаю, что со мной случилось, - вынужден был признать я. - Уставился на нее, задумался что ли.

-Не оправдывайся! - махнул рукой Гаврик.- Я каждый день за ней слежу!

Я завидовал ему. С такой легкостью признаваться в постыдных вещах. Я чуть со стыда не умер, пока выдавливал, что уставился на нее, потому что задумался, а не что-то там. Гаврик продолжал.

-Она как вечером приходит домой, снимет лифчик и ходит по комнатам туда-сюда, а наш сарай как раз напротив, с крыши все отлично видно. Хоть бы шторы задвинула, дура.

Гаврик всех баб называет дурами. Я его не пойму, то они ему нравятся до одури, с лавки он в пыль ныряет, чтобы рассмотреть их трусы, и в то же время ненависть у него к ним непреодолимая.

-А потом что? - спрашиваю я.

-Суп с котом! - хохочет Гаврик.- Иду в туалет и делаю кайф! Чего же еще? Стал бы я ее всеми вечерами выслеживать. Кайф просто так не сделаешь.

Еще он рассказал случай. Он выходил со двора, но увидя идущую к ним Алочку, бегом вернулся обратно и лег под кусты малины, росшую у самой калитки. Калитку он никогда не закрывал, но не в этот раз. В этот раз Гаврик со всей тщательностью накинул на петлю крючок. Алла подошла, откинула крючок, вошла, повернулась, вновь накинула крючок. И все это время Гаврик, не отрываясь, жадно смотрел ей под юбку, рука на поршне, поршень взад и вперед, все быстрее, все глубже.

-Кайф обалденный сделал! - довольно сообщил он.- Кайф тем выше ценится, если делать его не по памяти, а вот так. Правда, молофья уже после полилась, когда Аллочка ушла. Пришлось таки по памяти добивать.

Не знаю, почему у пацанов все вертится вокруг кайфа, но говорить о своих сомнениях нельзя ни в коем случае. Я же смотрел на Алочку не для какого-то там дурацкого кайфа, чтоб потом трусы выпачкать, а из-за того, что она очень красивая. Особенно ноги, белые ровные. Смотрят же люди на картины в музеях, где голые бабы нарисованы. Не за тем же, чтобы потом пойти в туалет и кайф сделать. Любуются. Вот, слово нужное вспомнил. Вот и я любовался Аллой, как красивой картиной. А Гаврик твердит все свое “Кайф! Кайф!”

На следующий день ВВС в полном составе были на крыше гаража. Сидели с довольными рожами, я сразу понял, что произошло значительное событие, так и оказалось. В центре внимания снова оказался Гаврик.

Как всегда, чтобы подглядеть за Алочкой, он залез на крышу сарая. В тот вечер ему несказанно повезло. Обломилось больше, чем ожидалось, довольно сообщил он. Вместо того чтобы слоняться по дому без лифчика, она вышла на улицу, правда, одетой, в халатике. Посмотрев по сторонам и убедившись, что никого нет, она решила пописать прямо здесь.

-Чего ж она в туалет не пошла? До него 5 метров! - выразил я законное сомнение.

Гаврик и сам этого не знал. Алочка задрала халатик, спустила трусики и присела лицом к Гаврику. Опять не стыковка. Как можно было не заметить человека на крыше сарайчика? Гаврик и этого не знал. Но ему было сильно не до этого. Алочка пустила струю в сторону переставшего дышать Гаврика, потом встала, но надела трусики не сразу. Поправила что-то в черном треугольнике между ног, только потом подтянула трусы и спокойно прошествовала обратно в дом.

В этот момент мне даже стало Гаврика жалко. Не чуя ног, он свалился с крыши сарая и поплелся к туалету, на ходу высвобождая вставший торчком и упрямо вылезающий из штанов член. Ему было плевать, что его мог кто-то увидеть, мозг его отключился, он уже плохо соображал, что делает и где. В туалете он сделал 3 кайфа подряд и пришел в себя перед окончательно загаженной стеной туалета. Неизвестно сколько он там находился, может быть, даже целый час.

-Еще бы и 4-й сделал, но все выдоил, ни капли не осталось! – гордо признался Гаврик.

Он вышел из туалета, свалился без сил на огороде и заснул среди огурцов.