« Я не имел притязания совершенно рассеять туман, покрывающий наши отношения к Византии при Владимире Святом. На событиях 988 и 989 гг. все еще лежит печать тайны, которую едва ли в состоянии раскрыть историк при настоящих научных средствах. Потребовалась бы немалая доля воображения и поэтического чутья, чтобы облечь в реальные образы те указания и намеки, которые пробегают кое-где как тени. Вот, по моему мнению, самое реальное изображение условий, при которых произошло обращение Руси к христианству….»

Федор Иванович Успенский

 

История Византийской империи. Македонская династия.

 

 

                                                             Часть I

                                        Корсунь-шаг первый

 

 

 

                                                          Пролог

Солнце клонилось к закату, тихо шелестела молодая  зеленая трава. Где -то высоко в небе кружил степной орел, высматривая добычу. А может я и есть его добыча? И только пока  шевелю еще раненной рукой, сгибая и разгибая пальцы на рукояти меча, он и кружит так высоко, опасаясь пока подлетать слишком близко. Левая рука не движется, черное оперение стрелы   колышется при каждом моем вздохе, поднимаясь и опускаясь.

Струйка крови стекает из раны вниз по легким доспехам восточной ковки, переливающимся в лучах заходящего солнца. Красивые, но не прочные, как и все, что делали на востоке. Половецкая стрела пробила их насквозь, вошла чуть пониже горла, в  районе ключицы,  странная стрела слишком коротка и толста, надо б разобраться, что там за стрелы такие у них  и где же они сами. Почему не добили сразу. Чего ждут?

Хотя зачем уже, и кому это будет нужно. Еще пару тройку часов, то если не истечь кровью, свое дело доделает зверье. Раненому одному в степи не жить. Сколько сам видел таких смертей, сколько друзей умерло на руках, скольких врагов отправил к их праотцам. И как обидно, что всего один полет стрелы оставался до спасительного леска. Успей, и ищи свищи меня в лесу. Не успел, чуть-чуть не успел.

А теперь какому богу молиться? Да я уже и забыл, как это делать. Столько богов, сколько народов. И у каждого своя вера, а какая у тебя?  Кто ты, сын северного ветра и восточной зари? Кто твой бог, и есть ли он у воина, иступившего не один меч? Мои руки в крови даже не по локоть. Теперь просто пришел мой черед, а жаль. Жаль, что не успел исполнить все то, что поручил князь, только я знал человека в Корсуни, который ждет своего часа, чтобы сообщить, как нам взять этот город. Жаль, если поляжет под стенами дружинный люд. Горячи русские войны, храбры безумной отвагой и гневом, рассержен князь, сила за ним велика, молод он  разобижен на ромеев, а город снаскоку не взять и стрела в груди тому подтверждение. Ждут князя в Корсуни, ох и ждут. Надо отдать должное хитрым грекам, лазутчиков у них много. И у самого князя в дружине они, наверное, есть. Греческое золото творит чудеса. Вычислить бы мерзавцев и на кол, хотя на их место обязательно придут новые. Любят византийское золото на Руси,  ох и  любят, сволочи. Греки хитры, но и мы не промах, хотя мне уже видно не судьба, и если есть бог на небе и на земле, то я вольный воин дружины русской князя Владимира Киевского, сын рабыни и варяжского конуга, прошу, дай мне жизнь, чтобы не погибли товарищи мои безвинно под стенами города. Дай увидеть, как воссияет слава оружия русского, не оставь неправду и обман царей ромейских неотомщенными, слава которых омыта и оплачена русской кровью.

Не дай свершиться несправедливости. И если ты есть и слышишь меня, помоги.

Холодно к вечеру, или просто я холодею от потери крови. Вот уже наверно и все. Солнце уходит за горизонт, последняя попытка приподняться и встать.

Нет, тело, как ватное и не слушается. И боль ушла. Наверное, все – это конец. Где-то рядом всхрапнул, пасущийся на свежей апрельской траве конь. Уходил бы дурашка, мне ты уже не поможешь, я уже почти мертв и бога нет, раз он не слышит меня. Глаза закрываются, пальцы  рук не слушаются, уже не чувствую рукояти меча, орел кружит все ниже и ниже, но я его больше не вижу, перед глазами пелена, последняя судорога, последний вздох. Ну вот и   мой час пришел. Прости князь, мне оставался всего один конный переход до города, не уберегся……

                                                     

 

 

                                                   

                                                Глава I

                                             У стен Корсуни.

 

    Год 989 н.э.  Князь Киевский Владимир Святославович, высадившись под Корсунью (Херсонесом), самой западной колонией Византийской империи на Крымском полуострове с 6000 дружиной, осадил город. Сходу взять его не удалось. Русские войска были отброшены. Потери убитыми и раненными составили до 500 человек. Городская крепость была сильно укреплена. Двойной ряд толстых стен окружал ее, как с моря, так и с суши. Крепкий ромейский гарнизон, оснащенный катапультами, баллистами и прочими греческими хитростями защищал ее. Продовольственные припасы, сделанные на случай войны и запасенные дополнительно перед осадой русских по доносу из Киева, могли позволить продержать осаду почти год.

Владимир этого не знал, но волчье военное чутье и чувство грозящей ему опасности, заставило его прекратить попытки штурма и осадить город со всех сторон, отправив отряд в Сурожь за подмогой. Князь был зол. Сидя в шатре, в трех полетах стрелы от города, и сжимая в руке серебряную походную чашу, наполненную неразбавленным греческим вином, думал. Все пошло не так. Где же он? Продался, предал, как те многие,  кто его предавали за последний десяток лет и зим? Или что-то случилось в дороге? Все пошло не так. Возвращаться обратно нельзя. Как говорил отец: «Мертвые срама не имут». Но умирать князь не собирался. Выпив вино из чаши и поставив ее на пень, выполнявший роль походного стола, поднялся и вышел из шатра, на ходу плотнее запахнувшись в подбитый соболями плащ. Свежий, полный сил откормившийся на  весенней траве конь приветливо кивнул, узнав, хозяина даже в ночной тьме.

 «Тихо, тихо. Застоялся, сейчас разомнемся,»- вымолвил князь, поставив ногу в стремя и привычным движением садясь в седло. Тронув коня спокойным шагом,  двинулся навстречу свежему морскому ветру, на свет костров, которые палили русичи, сидевшие в осаде под городскими стенами. За князем словно тени, беззвучно скользнули в ночь дружинники  его личной охраны.

 

                                           

                                               Глава II

                                     Без права на ошибку.

 

На городской стене при свете факелов сменялась очередная сотня караула. Центурионы передавали друг другу смену крепким рукопожатием. Лучники деловито пересчитывали запас стрел, в бронзовые жаровни подбрасывались дрова, часовые занимали свои места у бойниц крепостных стен, здесь же шлифовались лезвия мечей, затачивались наконечники стрел и метательных копий. Горожане  по очереди подносили на стену воду и продовольствие. Центурионы кивнули друг другу, раздалась отрывистая команда и сменившаяся сотня строем, приглушенно гремя амуницией, покинула западный сектор стены. Сменившись с караула, солдаты могли расслабиться, и не смотря на жестокую дисциплину, многие предпочитали тратить полученное двойное на период войны жалование в портовых кабаках, где всегда за свои деньги можно было найти вино и любовь продажных  девок. Кто знает, что будет завтра. Век солдата империи  короток. Когда тебя найдет варварская стрела? Или срубит кривая сабля правоверного мусульманина? Все жили одним днем.  И только по воскресеньям  солдаты -  христиане проводили время на воскресной службе в центральном соборе Херсонеса.       Город жил своей жизнью.  Продовольствие  стали расходовать экономнее, но вода жителям города давалась  без ограничений. Постоянный запас питьевой воды в три тысячи ведер  и резервы  продовольствия  находились под надежной охраной военных  и лично контролировались стратигом Херсонеса. И даже вороватый  городской совет боялся  запускать туда свои лапы.

     Стратиг  Андроник  был крут и скор на расправу. За то, что на склады продовольственного резерва богатейший купец города Никифор поставил сырое и  уже прелое зерно, лично ослепил его на площади, дом продал, а весь товар и деньги купца по счету были переданы в городскую казну.  Купцы попытались роптать, но грозный вид стратига и  4000 копий верного ему  гарнизона отбили враз всю охоту к бунту.  Да и понимали, что войди Русь в город, не поздоровится никому,  отнимут все вместе с жизнью. И ходили слухи по Херсонесу о скорой помощи от Базивлевса  Василия, которая уже грузится в порту Константинополя и молились монахи и попы Херсонеса денно и нощно о победе греческого оружия и чтобы ниспослал Господь всякую порчу и вред на варваров, осаждающих город.

          Тьма над Херсонесом  сгущалась, наступала вторая половина ночи. Стратиг встал с ложа, поцеловал спящую жену, надел одежду и доспехи, вышел во внутренний двор своего дома, где уже суетились слуги, и стоял оседланный конь. Конная стража стратига  ждала его у ворот. И вот уже через несколько минут конские копыта застучали по мостовой Херсонеса по направлению к западной стене крепости. Стратиг Андроник понимал, что войска Владимира не готовы к длительной осаде, в их составе нет инженеров и мастеровых для изготовления осадных орудий и проведения фортификационных работ. И вся эта разношерстная слабо, по византийским меркам, организованная вольница русских варваров, понятия не имеющих о военной науке, которой его обучали с самого детства, молящихся деревянным истуканам, внушала ему не скрываемое от всех презрение к ним и их варварскому предводителю кагану Владимиру. Но опыт многих болгарских войн империи показал, что от этих людей можно ждать в любой момент, чего угодно, не укладывающееся в греческое понимание войны и вообще самой жизни. И все это внушало какой-то смутный ужас и непонятное беспокойство, постоянное предчувствие беды. Страх за судьбу  жены и дочери царапал  его душу.

Он ждал известия из Константинополя. Голубиной почтой и двумя гонцами были отправлены сообщения о нападении русских на Херсонес. Одно официальное - Базивлевсам, а другое – старому другу, по военным болгарским компаниям ИоаннаI Цимисхия.

Так стратиг хотел узнать правду о положении в империи и, с чего бы это варвары решили захватить Херсонес. Кое-какие сведения он уже имел от своих людей в Киеве. За многие годы службы в имперской армии он понял, что если хочешь выжить со своим отрядом, нужно вести постоянную разведку, не доверяя никому. Базивлевсы, меняют друг друга, в ходе не прекращающейся ни на минуту борьбы за трон. Интересы империи очень часто круто разворачиваются абсолютно  в противоположную сторону. Еще недавние враги становятся союзниками и друзьями, а друзья - врагами. И в этой каше политических интриг, бесконечных внутренних и внешних войн и стычек между правящими партиями, солдату , для того что бы выжить, надо было стать политиком, а политику - солдатом.

Стратиг считал себя ловким политиком, держался подальше от императорского двора, имел свои торговые интересы в Константинополе, Генуе и конечно Херсонесе, где ни один корабль не мог войти и выйти из гавани, без его ведома и разрешения. И  эта власть в Херсонесе, торговых  воротах  империи на запад и север, позволила ему сосредоточить в своих руках  немалый капитал, которым  он   и  финансировал  тайную службу, созданную им  при гарнизоне Херсонеса. Византийское золото способно творить чудеса, в этом он смог убедиться давно. Вот и сейчас, некоторые киевские варвары в окружении князя Владимира, понюхавшие роскошной жизни Византийского двора, очень хорошо на него покупались, выдавая известные им замыслы своего кагана. Многие посланники начальника тайной стражи стратига, отправленные в Киев, так и не вернулись.  В таком деле  потери предсказуемо неизбежны. Но та треть золота, которая все-таки достигла цели и попала в руки по назначению, принесла несомненную пользу, позволив Херсонесу подготовиться к отражению варварского нападения.

  За это время стратиг, успел подтянуть в город резервы, оружие, закупить продовольствие и через свои связи в Константинополе, выпросить, хоть небольшую, но теперь весьма  ощутимую помощь - отряд в 300 человек, под командованием своего старого боевого друга - центуриона  Иоанна Склира. Так, появился в городе человек, хорошо знакомый с организацией обороны крепостей, имеющий солидный боевой опыт. Человек,  которому стратиг мог доверять. В этих мыслях быстро пролетел путь его от центра города до  западной крепостной стены.

      Там уже были построены лазутчики, выбранные из числа мусульман. Сотня отчаянных головорезов, одетых во все черное, с закрытыми повязками лицами. Это было изобретение начальника тайной стражи. . Как призраки,    через тайные  ходы под стенами  города,     ползком добирались  они до позиции русичей, вырезая спящих целыми десятками, обезображивая трупы, отрезая  им уши и носы. После каждой вылазки начальник тайной стражи собирал эту кровавую жатву,   и за  каждую пару ушей или отрезанный нос платил лазутчикам золотом.  По замыслу стратига,  ночные вылазки должны были навести ужас на проклятых варваров , внести смятение в ряды руссов, а за одно и  значительно их проредить.

Стратиг оглянул  ряды черных фигур. И что-то ему показалось, что их меньше чем обычно. Подозвал начальника тайной стражи, кивком головы указав на строй  коротко спросил:

- Сколько?

 Тот сразу поняв суть вопроса, ответил.

- Позавчера не вернулось двадцать. Вчера не досчитались десятерых.

-Хорошо, отправляйте! - сказал стратиг, ступая с коня на заблаговременно подставленное охранником плечо.

«Русские быстро обучаются,  - подумал он. -  Еще дней пять  и ночные вылазки придется прекратить. Людей просто не останется».

Он медленно поднимался по лестнице на наружную крепостную стену. За ним следом неслышно ступал начальник тайной стражи. Раздалась отрывистая команда центуриона. И каждый  солдат замер навытяжку у своей бойницы. Отдыхавшие же у больших  круглых жаровен встали, держа в одной руке щит , а в другой копье. Все ждали приказаний стратига.

Он подошел к ближайшей бойнице и долго всматривался в линию горящих костров напротив. Где то там между редким кустарником, по высокой майской траве ползли лазутчики мусульмане , высматривая своих жертв.

- Что у руссов? - задал вопрос стратиг, стоявшему неподалеку дежурному центуриону.

- Все спокойно командир. Вчера много пили с вечера, кто- то привез варварам вина. Гуляли до второго удара колокола. Сейчас спят мертвым сном. Сам знаешь стратиг , варвары ничего не смыслят в воинской науке и дисциплине. Порядка в их лагере как не было, так и нет. Даже не додумались до сих пор выставить караулы. Наши мусульмане режут их как овец - ответил центурион.

 Стратиг еще пристальней всмотрелся в ночную тьму сквозь прорезь в бойнице. Черные тени метнулись в пламени русских костров, раздался многоголосый безумный, наполненный болью человеческий крик, звучавший какое-то мгновенье, затем все стихло так же внезапно, как и началось.

- Спят, говоришь, пили всю ночь?- произнес он, обернувшись в сторону стоявшего позади центуриона. Ответом ему прозвучал знакомый свист и движение воздуха у правого уха. И он увидел, как центурион медленно сползал на плиты крепостной стены, судорожно пытаясь схватиться за оперение стрелы торчавшей у него из горла.

- Солдаты, все к стенам! Тревога! Варвары идут на приступ со стороны западных ворот. Центуриона  Иоанна ко мне! - закричал резким голосом стратиг.

Солдаты засуетились, раздались команды, лучники изготовились к стрельбе. Ночная тьма еще окутывала подножье стен. Землю с высоты крепостной стены делал невидимой, стелящийся и оседающий у  ее основания туман. Солнце было готово уже взойти через несколько минут, но этих минут могло и не хватить византийским воинам, что бы увидеть и встретить опасность.

С приглушенным стуком на край наружной крепостной стены опустилась приставная лестница и показалась голова рыжебородого варвара в блестящем трофейном византийском шлеме, слегка съехавшим набок.

 - Рогатки к стенам, отпихивай лестницы», - снова закричал стратиг.

 И в тот же момент, перелетевший через стену абордажный железный крюк, ударил его прямо по голове. Кровь медленно заливала глаза сползающего по зубцу бойницы стратига. И как в дурном сне он видел бегущих к бойницам солдат, наклонившегося над ним начальника тайной стражи, и отбивавшегося от двух русских варваров центуриона Иоанна. Слышал его голос.

- Солдаты, стратига за вторую стену. Опрокидывайте жаровни с углями вниз. Лучники, готовься, бей!

 И в этот момент четверо солдат потащили его со стены, вынося  стратига из боя  на  его же  собственном плаще. И он уже не увидел, как солдаты перекидывали жаровни с горящими углями через стену. А когда пространство у подножия стены вмиг озарилось ,   всем на обозренье представилась картина, где не меньше трех сотен варваров толпятся  внизу, пытаясь забросить крючья с веревками на стену крепости. А со стороны лагеря осаждающих, еще не меньше тысячи бегут, прикрывая щитами несущих лестницы и толкающих на огромных деревянных колесах таран, сооруженный из большого, в несколько обхватов дерева. Центурион Иоанн быстро сообразил, что стену он еще удержит, но ворота вряд ли. Еще пару мгновений и таран выйдет из зоны обстрела его лучников. А котлы с кипящей смолой подкатить  к стене и поднять на нее не успеют. «Господи? Ну почему же так все скверно?»,- подумал центурион.

Стратиг очнулся, когда четверо солдат несли его через ворота внутренней крепостной стены. За их спинами раздавался отчетливый шум битвы.

- Стой! Дайте руку! Помогите встать. - прохрипел он  еле слышным голосом.

Его подняли, поставили на ноги.  Прихрамывая из-за затекшей от неудобного лежания при переноске ноги,  стратиг ковыляя, побрел через ворота к лестнице, ведущей на внутреннюю крепостную стену. Бросившиеся вслед за ним солдаты помогли ему подняться по ступенькам. Его сильно мутило, перед глазами проплывали круги, он  почти не держался на ногах. Стратиг помнил это состояние, когда в одном из болгарских походов, дюжий варвар в бою огрел его зазубренной дубиной по голове. Тогда спас только шлем.  И сейчас он тоже сослужил свою добрую службу.

- Где центурион? Ко мне его живо,- прохрипел стратиг.

На разные голоса пронеслась команда по цепи солдат

-Центуриона к стратигу, на правый фланг!

Через минуту подбежал запыхавшись , молодой центурион, пытался рапортовать.

-Стой -  сказал стратиг.- Я все знаю и так. Выполняй мои команды и будь при мне. Это все, что от тебя сейчас требуется. Запереть  ворота внутренней стены. Ковши с кипящей смолой поднять на  верх. Лучники,  луки наизготовку.

 Глаза центуриона округлились от удивления.

-Стратиг, но ведь на внешней стене наши. Мы их бросаем?

- Молчи и делай, что я говорю. Будешь моими языком и глазами.- ответил стратиг .

Центурион молча кивнул и на удивление громким и зычным голосом начал отдавать требуемые команды. Ворота с треском захлопнулись, заскрипели,  запираемые на них засовы.

- А теперь,  смотри на ту стену. Видишь воина с большим красным гребнем на шлеме?

-Да вижу.

-Это центурион Иоанн. Твоя задача докричаться до него. Понял? Начинай.

 Голова у стратига закружилась еще сильнее, и он присел на  влажные от осевшего тумана крепостные плиты.

- Командир, тебе плохо ? -спросил проходивший мимо солдат.

 Стратиг смутно различал черты его лица, все было как в тумане, приступы тошноты все чаще подкатывали к горлу. Подбежал молодой центурион.

-Командир, он нас слышит, что передать?

-Передай, пусть опускает решетку на ступенях и перекроет выход на лестницу, ведущую на саму стену. А ты, как только варвары пробьют ворота и кинутся в проход между двух стен, выливайте им на голову кипящую смолу и бейте дротиками и стрелами, лучники правого крыла пусть отсекают вход на  лестницу внешней стены, не давая им сломать запорную решетку и подняться наверх.  Это все. Сделаете все правильно и будете жить, ошибетесь - и не удержим город. - сказав это он потерял сознание. 

                                                    

                                                        Глава III

                                                         Западня

Все ближе подъезжая к позициям своих воинов с тыла, князь Владимир замедлил ход своего коня и показал рукой охране держаться чуть поодаль от него. Путь лежал через густой кустарник. Он перевел коня на шаг.

«Неужто опять спят сучьи дети? Доеду всех сотников посеку. Мало им, что за месяц триста человек вырезали. Сколько еще нужно смертей, чтобы приучить русский люд к порядку и  дисциплине?» - подумал про себя Владимир.

  Где-то левее и впереди раздался еле слышный шорох, слегка качнулся, как от легкого ветра кустарник, рука князя потянулась к мечу. И через минуту он уже лежал на траве, сбитый с коня, а под глазом у князя лиловел большой синяк, растекающийся на пол-лица. У кадыка грозно блестело лезвие меча, который держал в руке статный молодой русич, прижавший коленом его грудь к земле. Сзади раздался грохот выскочившей охраны. И с криком: «Что ж ты наделал ирод!»- кинулась она на княжьего обидчика. Князь встряхнул головой и, приподнявшись на локте, так что меч нападавшего вплотную уперся ему в горло, скомандовал:

- А ну, стой. Не троньте его. Я сказал.

 Охрана остановилась. К князю двинулся всего один из сотни.

- Ты что же сволочь творишь? Чуть князя Владимира не пришиб до смерти. Вишь какой вымахал. Так что, лупить кого ни попадя можно направо и налево?

По голосу князь узнал воеводу Вышату своего дядю, ближайшего советника и друга, командующего его личной охраной .

- А хрен вас разберет ночью, кто князь, а кто вор обычный к ратникам в осаде подбирается, уши и носы нам резать пока спим. Все нормальные князья дома сидят, а не темной ночью по кустам шныряют. 

  Вышата ,  аж поперхнулся от такой наглости. Но тут князь, ужом вывернулся из под меча, метнувшись как тень, ногой выбил оружие из руки своего обидчика и мощным ударом кулака свалив его на землю, встал рядом.

-Ну что, квиты, охранничек ? - спросил он у караульного.

-Наверно квиты, князь, - ответил ему русич , поднимаясь с земли и выплевывая вместе с кровью выбитый зуб.

- Прости князь Владимир, не признал в темноте. Сотник наш строго настрого приказал, что если проскочит через заставы наши хоть какой-нибудь гад, или уснем на посту не- взначай,  живьем шкуру снимет со всех дозорных. А он раз обещал, так точно и снимет. А без шкуры, еще сам знаешь, по ночам прохладно будет. Так выходит раз без нее никак, вот и стараемся даже князей,  бывает отлавливаем,.- попытался пошутить дозорный.

- Так, что ты уж князь не обижайся на меня .

- Ладно, забыли. А это за место выбитого зуба,- и протянул ему туго набитый кошель.

-Спасибо князь, не надо,- ответил тот.

 Князь удивленно вскинул здоровую бровь.

- Бери, заслужил.

-  Нет, княже ,не возьму. Делу ты учишь нас, без порядка Корсуни не взять. Без порядка все тут ляжем без славы во хмелю и сонные. Себя погубим, тебя и Русь погубим. А за дельное ученье разве ученику платят? Это он платить должен. Потому – не возьму, княже. Без обид?

«Какие уж тут обиды!»- подумал князь.

«Ох, русичи, русичи и как может в одном народе уживаться бесшабашная удаль и отъявленное разгильдяйство с такой широтой души, любовью ко всему родному, которая просыпается только в минуты крайней угрозы, но не для своей жизни, а жизни близких, родных, своего народа, Родины. И снимут последнюю рубаху и отдадут все вплоть до последнего вздоха, создав не создаваемое, победив непобедимое. И счастье великое вести этот народ и ответственность великая. Нельзя попасть ему в руки грязные, ибо народ этот чист и светел как новорожденный, наивен и прост, как дитя доверчив.  При этом силен и неистов как исполин, в гневе своем сносящий всех на своем пути. И тот, кто силу эту великую направляя к целям правильным, и душу его по своей природе светлую, к  добру обратит о поистине велик, будет этот правитель и слава его и память  о нем будет жить столько, сколько жить будет народ русский,  а значит – вечно».

  От этой мысли князя отвлек шум со стороны западной стены города. Он пустил коня рысью и через несколько минут был на месте. В свете костров колыхались тени русских воинов. Оружие их еще не остыло от крови врагов. Здесь же на втоптанной в землю траве лежали тела в черных одеждах, где поодиночке, а где и более. Все были на тех местах, где застала их битва и смерть.

К князю подошел рослый воин, без шлема в кольчуге, в руке которого блестел в свете костра окровавленный меч. Густая шапка седых волос на голове  слиплась от запекшейся крови.

-Здравствуй, княже , - произнес он.

-Все сделали так, как ты сказал. Весь вечер гуляли, потом спать попадали. И, как и думали, пришли супостаты. Все они здесь и легли. До полста человек наверное.

-Молодцы,- ответил князь.

- Теперь неповадно  будет.

-Молодцы, то молодцы, да в погоню за остальными наши с пылу увязались, пошли за   ними к стене.

-Сколько?- Задал вопрос Владимир.

-Да около трех сотен. Не успел я их, княже, остановить, виноват,- прозвучало ему в ответ.

- Эх Добрыня, не вовремя пока все это, не готовы мы,- подумал князь.

-Да лишь бы на стену не полезли, перебьют ведь всех, перещелкают лучники. 

Крепостная стена осветилась, это ромеи сбросили со стены горящие угли и дрова. И стало видно, что русичи  уже карабкаются вверх по стенам и что на самой стене завязался бой.

-Ох, Добрыня, не вовремя, да чего уж там. Кати таран, прикрой их лучниками. Поднимай всех на штурм.

    И не прошло и получаса, как огромный таран уже катился к городским воротам, постепенно  набирая скорость. Лучники, расположившись чуть поодаль от стены, вели обстрел ромеев, пытающихся поразить стрелами и дротиками их товарищей, карабкающихся  наверх по стене. В то время, как на стене сражение шло с переменным успехом, перевес русских был незначителен, с треском и грохотом в крепостные ворота врезался  таран, проломив ворота и образовав в них большую брешь, в которую  и хлынули русские воины. Со стены сражение переместилось в район внутренних городских ворот, где небольшой отряд греков преградил  им дорогу.  Князь не мог наблюдать картину боя - обзор  ему закрывала городская стена. Большая часть тысячного отряда русских еще не прошла в ворота и находилась за пределами крепости. Нехорошее предчувствие кольнуло князя. Словно во сне, за несколько секунд перед его глазами пронеслась картина, как тысяча русских воинов во главе с воеводой отчаянно бьются в узком проходе между крепостных стен. А со всех сторон на них сверху льется кипящая смола, и летят стрелы греков. Он увидел, как гибнет тысяча воинов его войска, один за одним, не имея возможности спастись. Князь обернулся к воеводе своей охраны :

-Дядя скачи к крепости со своими людьми. Выводи всех из - под огня. Передай воеводе, пусть отходит. Лучники прикроют их уже снаружи крепости. Скачи, не мешкай, иначе будет поздно.

  Дальше он видел как посланные им всадники, во весь опор несутся к городской стене, видел распахнутые в крике рты, видел как один из них, пораженный стрелой , пущенной с городской стены, упал  на гриву своего коня. Ратники, повинуясь приказу князя, прикрываясь щитами от стрел, отходили от крепостной стены, двигаясь плотным отрядом, построенным в колонну, щиты прикрывали их построение от стрел по бокам и сверху. У ромеев этот строй назывался «черепахой».

«Могут же когда захотят,- подумал князь. - Вот черти!»

Строй русичей все дальше отходил от стены, стрелы пущенные греками уже   не долетали или бились об щиты  на излете. «Ну, по- моему, самое время,»-подумал князь. Махнул рукой, подозвав к себе ближайшего конника из охранной сотни.

-Скачи и передай: Всем в стороны.

 Конник бросился к  строю русских, что-то громко  крича на скаку. В мгновенье ока «черепаха» распалась на тысячу отдельных частей.  Воины по одиночке, врассыпную , бежали к своим позициям. Перестроение произошло как нельзя вовремя. Воздух рассек низкий свист. И  том месте, где только что шла «черепаха» вспенился земляной фонтан от упавшего каменного  ядра, выпущенного из греческой катапульты. Такие же фонтаны рассыпались по всему полю, но принести сильного ущерба они уже не смогли - русичи были вне зоны действия метательных машин.. Воевода охранной сотни князя громко рыкнул:

-Воины в строй!

 Русичи стали выстраиваться в две шеренги. Князь Владимир, спешившись, прохаживался взад и вперед недалеко от строя. Бегло  окинув его, он пересчитал людей.

«Не густо, сотен шесть не полных будет. Два месяца осады и почти половина из тысячи. Так и месяца еще не продержаться. Дорого учеба брать крепости дается. Бесшабашной отваги здесь мало, только лоб об стенку расшибить можно. Эх бы, ромейскую науку военную да с духом русским отважным соединить. Тогда никто не устоит. Не будет равного воинству русскому».  

Владимир посмотрел невидящими глазами сквозь строй, и вдруг, как очнувшись от короткого сна, спросил :

- Воины, а где воевода то ваш ?

- Сгинул воевода, князь. Между стен сгинул. Когда выходили из крепости, бился он с греками, в передовых бился. А потом не стало его с нами. Не уберегли мы, княже, воеводу своего,- ответил в первой шеренге стоящий знакомый ему , по ночной встрече воин.

- Не уберег, говоришь?

-А что еще умеешь, кроме как князей по ночам дубасить ?

- Биться могу, княже, на мечах, на копьях.  Луком владею и в седле держусь не плохо.  

- А из грамоты что знаешь?

- Счет знаю, князь Владимир, до тысячи, язык ромейский понимаю, а вот письмо их, прости, князь, пока не осилил, не досуг было.

- А звать-то тебя как, грамотей»,-спросил князь по - гречески.

- Даниилом ответил, воин. При крещении в Царьграде Даниилом назвали. А как мать с отцом назвали и не знаю, потому, как не помню, ни матери ни отца. Товарищи Рысем зовут за быстроту и ловкость,- отвечал воин на правильном греческом, без запинки.

- Ну так вот, Данила быть тебе воеводой над тысячей, раз нет с нами прежнего. И смотри мне береги людей. Люди нам сейчас на вес золота. Каждый клинок на счету. Смотри, не дури, а не то зубом не отделаться будет. Вышата, огласи воинам нового воеводу. А ты, Данила, порядок наведи, с  сотниками разберись,  тех кто погиб, замени новыми. Достойных сам знаешь, лучше меня. К полудню жду тебя  у себя на совет, воевода Даниил.- Сказав это, князь сел в седло , подведенного к нему Вышатой коня, и тихо шепнул ему:

-  Шли гонцов к воеводам , сидящим по стенам. Пусть скинуться каждый по сотне воинов новичку.  Тебя и их тоже жду.

                               

                                             Глава IV

                                         По вере вашей…

 

      Князь тронул коня по направлению к своему шатру, разбитому на невысоком холме, около соснового леса.

Перед шатром был накрыт походный обед. Князь умылся водой из медного кувшина, вытер руки и приступил к трапезе.За столом с ним сидел только Вышата.  -Что князь, сильно тебя в леске Данилка то приложил? Болит?

-Да как-то раньше и не вспоминал, не до этого было. А сейчас побаливает вроде,- ответил Владимир, потирая ушибленную часть лица.

-Холодную тряпку приложить надо. Сейчас пойду, принесу,- сказал воевода.

-Сиди, скажешь, пусть принесут в шатер.

-Там двух девок  ромейских приволокли, ничего себе статные бабы, может они и принесут?- спросил Владимира дядя.

Князь ,прищурив здоровый глаз , посмотрел на дядю и ответил:

-Не до баб Вышата. Пойду спать. К полудню разбуди. А девок отпусти, нечего им тут быть.

 Поднявшись со скамьи, князь пошел в шатер, где и прилег на  шкуры. Сон не шел к нему. Мысли были о Корсуни:

«Как взять крепость? Был бы Волк здесь, сидели бы уже в городе. Ну, куда же он подевался? Случилось, недоброе? Странный он какой-то. Воеводство предлагал, ни в какую, да что я, Базивлевс  ромейский , предлагал к нему идти и то отказал. Свободы, говорит, хочу. А помочь, князь тебе, помогу. Не мог Волк обмануть. Если бы не захотел помочь с Корсунью, то так бы и сказал прямо. Гордый сильно. Что же с ним случилось? Нужен он мне здесь, сильно нужен.»

Князь взял в руки Евангелие,  на греческом, которое читал в свободное время. Открыл его наугад и прочел с начала страницы : «По вере вашей и воздастся вам».  Князь задумался: «Где же Жробейн, ох «Волчьи лапы», и куда же вас занесло? А интересная все-таки книга, каждый раз новая. Если возьму Корсунь, крещусь. По вере и воздастся….. Эх, как интересно писано.  Значит, верить надо? Буду верить! Возьмем Корсунь, обязательно возьмем!» С этой мыслью князь поднялся со шкур, шагнул и вышел из шатра.

-Как спалось князь? - спросил его дядя, стоявший рядом с пологом.

В руках у него был мокрый кусок холста.

-На, приложи, от самого ручья везли, холодили, уж сильно глаз «заплыл» у тебя,- и протянул ему мокрую тряпку.

- Ладно, давай, повяжи,- ответил Владимир.

 Пока тряпицу прилаживали к княжескому оку, к шатру съехались тысяцкие воеводы. Спешились  и почтительно ждали окончания процедуры.. Один из приехавших, повернулся к воеводе Даниилу и спросил:

-Что ,Данилко, бей своих, что б чужие боялись?

 Данил, потупил взгляд и промолчал. Услышав это Владимир, резко повернулся к собравшимся и спросил:

-  Слушайте мужики, как вы так можете? Вроде и на разных концах крепости стоите, а уже все знаете. Кончай зубоскалить. Лучше давай думать, как крепость брать будем?

- Да что тут думать, князь,- откликнулся коренастый рыжебородый тысяцкий воевода.

-Крепость с налету не взять, это всем нам уже понятно. Остается только брать измором. Да в осаде князь, бойцы наши сидеть не привычны, все норовят через стены сигануть. Еле сдерживаем. А какие бузят сильно, недовольные значит, ну с теми  по свойски разбираемся. Утихомириваются.

-Да беда, княже, что таких все больше и больше,- подал голос другой воевода.

-Уж третий месяц тут сидим, а все без толку.

-Понимаю и сам, что без толку сидим. Поэтому и вас спрашиваю, что делать то дальше будем? Есть мысли у кого толковые? Говорите!

-Дозволь князь слово молвить?- проговорил воевода Даниил.

 Князь молча кивнул.

-В Болгарском походе, видел я, как город у ромеев брали. Сыпали землю под стену, до самого верха. Затем по этой насыпи залезли на стену и взяли тот город. Городишко, то конечно тот поменьше нашего будет. А если попробовать, вдруг получиться?- закончил свою речь Даниил.

- Получится, не получится,- подумал князь Владимир, а  воинов своих в осаде на полмесяца делом займу.

- Хорошо, пусть будет так. Даниил, сыпать будем у твоей стены. Воеводы, сгоняйте всех пригодных на работу, займите всех воинов свободных от караулов. Даниил прикроешь их своими людьми от обстрелов и вылазок ромеев. Начнем завтра с утра. А теперь езжайте по местам . Да порядок держите мне там. Приеду, проверю,- сказал князь , развернулся и зашагал к шатру.

 За его спиной застучали по камням копыта коней. Это разъезжались по своим местам воеводы. Войдя в шатер, князь устало прилег на шкуры своей лежанки. Снял с лица высохшую за время беседы повязку, прикрыл глаза и стал думать о том, что крепость нужно  взять во что бы то ни стало в течение двух ближайших месяцев. Иначе осень, распутица. Не усидеть его воинам у стен. Непривычны они к долгой осаде. И мало ли что поменяется в Царьграде. Соберутся  греки силами, и его отряд, который до сих пор находился при Базивлевсах, в шесть тысяч копий их не удержит. Как заявятся они  под Корсунь, так и непонятно, что делать надо будет. То ли отбиваться, то ли бежать от стен города в Сурожь, а там уж и до самого Киева. Брать надо крепость, брать. Но как? За этими мыслями Владимира застал крепкий сон. Заглянувший в шатер дядя князя, увидев его спящим, плотнее задернул за собой полог снаружи,  молча кивнул охранникам. Двое тут же заняли свои места у входа, трое расположились вокруг, замыкая охрану по периметру княжеского шатра.

                                  

 

 

 

                                                   Глава V                        

                                              Раненый Волк

 

 Неяркий свет пробивался, сквозь прикрытые веки.

-Что это, где я? - подумал Волк.

Память потихоньку возвращалась к нему.

- Я не должен был выжить. Долгий путь, стрела в груди, черное перо стрелы, орел, который кружил надо мной. Я должен был умереть. Корсунь- греческий город Херсонес. Владимир князь русский, старый друг. Сколько я уже здесь?

- И где это здесь? Нельзя открывать глаза. Как в детстве это-игра, игра, когда из-под слегка приоткрытых ресниц смотришь, оцениваешь обстановку, а все думают, что ты еще спишь. Оружие, меч он был в моей руке, я ощущал его рукоять. Пошевелил пальцами правой руки, нет рукоятки, нет меча, ножи, прекрасные ножи сирийской ковки были у пояса. Надо проверить.

Осторожно, медленно  правая рука скользнула по бедру.

- Одежды нет, кто-то раздел и укрыл меня чем-то теплым и почти невесомым, как в детстве. Рука, моя левая рука. Сейчас попробую пошевелить пальцами, еще миг, попытаюсь резко встать. Еще миг, рывок и ищи меня в лесу или в поле. Вот сейчас, вроде готов, встаю.

 Рывок, попытка встать, и все потемнело в глазах, свет померк. Сознание вернулось  от боли.

- И…эх, Волк  варяжский и в Тавриде Волк,- услышал он слова произнесенные низким женским голосом.

Он открыл глаза, чего уж тут.

- Чего дергаешься все твои железки здесь. Нужны они тебе сейчас? С того света вернулся, слава богу, и туда же воевать бежит. Глупый, глупый Волк варяжский. Все никак не навоюешься. Слаб ты еще, рана дышит, не заживает, стрела отравлена. Охотились на тебя воин, не степняки охотились, серьезные люди. Твоя кровь и смерть, видать большого золота стоили.Бог тебя хранит, варяжья твоя душа. Зачем только не знаю? И как земля такого убийцу еще носит. Души всех убитых тобой по ночам за тобой приходят. Какую ночь не сплю их отгоняю,- сказала женщина и повернувшись, к Волку, с хитрой улыбкой поднесла деревянную чашку с теплым и приятно пахнущим настоем к его губам.

- Что это?- спросил воин.

-Пей, душегуб, лекарство это, не отрава. С чего бы это мне месяц тебя выхаживать, а потом отравить?- сказала знахарка.

 - Это вам все просто. Махнул, рубанул, щелкнул тетивой лука, и нет человека. А ты его роди , воспитай, вырасти, обучи, а вы потом раз, и нет его. Господи! Когда  же уже навоюются? Как дети малые, да игры их  люты и кровавы.

И только сейчас Волк понял, что знахарка говорит на греческом, но только как-то странно, не соблюдая спряжений и родов, так могли говорить только,  армяне.

«Правильно, похожа на гречанку, и только говор выдает. Но что армянка делает в лесах и степях Тавриды? Хотя, что тут делаю я , варяг?»  Большая у ромеев страна. Много народов населяют ее. И все эти народы объединяет одно, самое главное – вера в единого бога Иисуса Христа, распятого на кресте в Иудее. Князь Владимир, умен. Он прекрасно понимает, что не соберет воедино русскую землю, пока каждый его народ молится своим богам. А так и новые  присоединять смысла нет. Напрасно пролитая кровь. Нужна одна мысль, одна вера, понятая и принятая каждым, кто живет  даже в самом малом и далеком уголке Руси. Без этого ни один закон, каким бы он хорошим не был, не будет исполняться потому, что не объединенные духом и верой, не пойдут все к одной даже пусть великой цели из-под палки. А народы, живущие на Руси, силой в порядок не загонишь, в государство не определишь, умрут, а на своем стоять будут. Силой нельзя, значит только верой можно.  А поодиночке нам всем не выжить. Слишком много врагов вокруг, так как богата наша земля, вольна и просторна и слишком многие приглядываются к ней и разорить ее хотят. Народы наши поработить или уничтожить. И только необъятные и малоизведанные просторы Руси и  непонятная никому способность населяющих ее людей в минуты опасности костьми ложиться за свою землю, не пропуская врага, пока сдерживает неприятелей. На долго ли? Умен Владимир, горд,  воин хороший и князь справедливый, дружинники его любят. Но сможет ли именно  он собрать народы всей Руси воедино. Сделать так, что бы правда была для людей русских. Не сытостью собрать не богатством, а правдой. И если плохо и трудно, то сообща и всем миром, а если в радости и в благе, то каждый и пусть не поровну, такого не бывает, но хоть по маленькой толике, что бы справедливо и для всех. Все хорошо в князе, один изъян только есть. Не верит он сам. А как заставишь ты поверить остальных, коли сам не веришь? Вот и ответ на твой вопрос Волк. А ты  веришь во что? Да ни во что». 

- А бога небось просил, спасти тебя, когда раненый в степи лежал,-услышал он голос знахарки, возившейся за большим деревянным столом.

-Да ты что  мысли мои читаешь?- спросил ее Волк.

  -А ты как думал. Что все просто так?  Шла по полю, и тебя нашла. Бога ты просил, оставить тебя жить. Да так просил, что в ушах у меня звенело. Услышал тебя господь, послал за тобой,- ответила знахарка. -  Ты будешь жить северный воин, тебе суждено жить. Ты та буква, без которого не будет слова. И кто знает, как  богу угодно будет творить историю, но творит он ее человеческими руками  и без твоих рук он  явно не обойдется. Некогда, мне с тобой тут больше, разговаривать. По хозяйству дел много. За водой сходить, с живностью управиться. Лекарства тебе приготовить. Лежи тут тихо, не вставай. Тебе еще рано ходить,- сказала знахарка и вышла из избы, закрыв за собой дверь.

 «Надо вставать Волк, надо подниматься со своего места. А иначе, можно не встать уже никогда. Знахарка говорила про какие-то деньги, заплаченные за мою смерть. По опыту знаю, если убийцам заплатили, то они будут выполнять свою кровавую работу до конца, иначе им самим не жить. Тем более нужно подняться».

Волк оперся на правую руку, приподнял тело от лежанки и резким движением бросил ноги на дощатый пол. Боль с левой стороны груди резанула, в глазах потемнело, на лбу выступил пот.

 «Ну, вот и встал, вот и славненько,- подумал он,- теперь нужно подняться на ноги. Вот, хорошо, поднялся , и вроде уже не так больно. Главное удержать равновесие и не упасть,»- думая это, Волк попытался сделать первый шаг по комнате дома. Получилось.

Еще шаг, затем  другой. А вот и входная дверь. До нее уже можно дотянуться рукой. Толкнув ее рукой, варяг переступил  порог. Свежий утренний воздух, защекотал ему ноздри.

«Ну, еще один шаг и я на улице,»- подумал Волк, делая второй шаг за порог дома. Но толи он слишком торопился на свежий воздух, от которого у него закружилась голова, то ли зацепился, еще не слушающимися  ногами за высокий порог, и рухнул, как подкошенный,  прямо у порога избы со стороны двора. Ударившись о землю, Волк опять потерял память. Очнувшись через какое-то время, попытался подняться, но понял, что все его попытки тщетны, перевернулся на спину и стал разглядывать  зеленые кроны вековых сосен, упирающихся прямо в голубое небо, с неторопливо плывущими по нему причудливыми белыми облаками.

«Какое спокойное небо и как там наверное свободно и хорошо,»- думал Волк.

«Неба всем хватит, за него не надо сражаться. На небе не льется кровь. И потому оно голубое и чистое. В такой чистоте не может быть зла и боли. Там наверное только любовь и радость. Как когда-то в детстве. Голубое небо и счастье жить зная, что  мир, который вокруг тебя - большая любовь  и все вокруг огромное светлое и доброе». -  С этими мыслями он заснул.

 

                                        

                                                     

 

 

                                                      Глава VI

                                                 Встреча во сне

 

Погрузившись в сон, Киевский князь перенесся в осаждаемый им город, где бродил один по  узким  мощеным  «диким камнем»  улочкам, совсем потерявшийся в  суете большого греческого города. Вокруг него шли люди по своим делам, несли разную поклажу: корзины с продуктами, высокие  кувшины, наполненные маслом и вином, источающие незнакомые ароматы. Жизнь в городе кипела. Князь остановился отдохнуть и прислонился к желтой стене дома, построенного из пористого камня, увитого плющом.

Проходящие мимо горожане не замечали Владимира, спешили по своим делам, разговаривая  друг с другом. Он стоял и не знал, куда ему идти. Окликнуть проходящих мимо, Владимир не решался, из опасения привлечь к себе внимание и быть узнанным. Он совсем потерялся в не знакомом для него месте и не знал, что ему делать дальше. Князь чувствовал себя маленьким потерянным мальчиком, заблудившимся и брошенным, совсем как в детстве, когда его первый раз привезли в просторный терем к его бабке, Великой княгине Ольге, где он маленький мальчуган, очутившийся в непривычных для него огромных хоромах, долго искал, бродя по комнатам, занятую делами свою грозную бабушку. А найдя, уткнувшись в юбки ее сарафана, плакал от радости, а она  гладила его русые волосы и успокаивала испуганного внука, что-то говоря ему ласковым голосом.

 Князь прикрыл глаза. И вдруг отчетливо услышал голос Великой княгини: «Княжич, что стоишь тут, как истукан? Иди за мной. Я проведу тебя  по этому городу». Владимир открыл глаза. В нескольких шагах от него стояла Великая княгиня Ольга и пристально смотрела на внука. Затем развернулась и пошла по улице. Владимир двинулся за ней, пытаясь ее догнать. Но как он не старался, княгиня все равно оставалась на несколько шагов впереди. Так они прошли несколько улиц, вышли на торговую площадь, миновали большой греческий амфитеатр и двинулись в сторону моря, которое виднелось синей полосой на горизонте и сливалось с голубым небом. Мимо них проходили люди. Они спешили по своим делам и совсем не обращали на них своего внимания. Княгиня Ольга вела внука, мимо высоких деревьев и оград, увитых виноградными лозами, знакомыми только ей улицами к цели. Владимир шел за ней быстрым шагом, боясь отстать и снова потеряться. Они вышли на просторную площадь перед зданием с толстыми греческими белоснежными колоннами и позолоченными маковками крыш, увенчанными крестами.

Великая княгиня остановилась и произнесла:

-Видишь этот храм Владимир? Это греческий храм бога Иисуса Христа. Здесь греки возносят хвалу господу и проводят свои службы. Видишь этих людей около храма и в нем? Это священники и монахи греческие. Они - хранители этой веры и носители многих знаний. Скоро это будет и твоя вера князь. Приняв и уверовав, ты понесешь ее на Русь. Вера эта позволит русским людям сплотиться и даст  то единство, которого им так не хватает сейчас. Она станет русской, и ты должен позаботиться об этом. И помни, греки понесут ее за  тобой. Но русские ни когда не станут греками, так пусть греки станут нами, неся учение Церкви Христовой, понятные для люда русского простого и списанные с греческого на русский и читаемые по-нашему. И тем самым и устои дедовские не порушишь, и добро и любовь средь людей наших заповедями христовыми закрепишь.

-  Добро и любовь в сердцах людей русских изначально с рождения заложены,  по этому вера сия, найдет всходы быстрые и добрые, стремление к добру утвердив законом на земле нашей, и в мире остальном нам утвердиться позволит, опору князю  даст, а народу защиту и благоденствие. Но помни княжич. Силу во благо применяя, не переусердствуй. Тонка грань между добром и злом, легко и просто перейти со света во тьму. Принимая  решения, знай  силу, еже ли она есть, любой дурак применить может, кровью вокруг себя все залив. Но это - противно богу и вере, которую ты понесешь. И отныне, как примешь веру христианскую, любовь и мудрость будут тебе опорой, а не природная вспыльчивость и гневный нрав. А для присмотра над  этой бедой и для совести твоей, стражем, Бог пошлет тебе помощника и защиту твою, от самого себя в тяжелые минуты. Когда сам себя ты слышать перестанешь и в гневе к лютой несправедливости склонишься, а совесть твоя уснет. И только та женщина, которая станет твоей женой, к чему ты так стремишься, истинной княгиней и законной супругой  перед господом и всем миром, она же и проводником твоим  будет по вере христовой, помощником верным в делах твоих, правду тебе говорить станет и унять тебя коли надобно это будет , сможет, лишний раз думать, прежде чем сделаешь что-то заставит. Ибо еже ли не станешь сам примером  в вере и  жизни своей, и старания свои христианские делами  не докажешь ты  людям русским, не признана  будет вера Христова на Руси. А сам отвержен будешь. И труды отцов наших, дружины твоей и жизни многих людей идущих за тобой, пойдут прахом. А ты, князь Киевский – Владимир, не исполнишь предначертание свое. Погубишь душу свою и народ свой в веках погубишь. Но если переборешь в себе многие искушения, любовью душу  наполнишь, силы свои для народа  потребишь, суждено будет тебе заложить тот камень краеугольный, в основу государства великого, и камень этот нерушимый держать его будет во все века.

- А теперь знаю, то о чем ты спросить хочешь. Вон ответ мой тебе». И княгиня указала рукой на идущего в их сторону воина, с приметным волчьим хвостом на кончике шлема.

-Да это же Волк, как он тут оказался?- подумал про себя князь.

 Волк подошел к ним. В пояс поклонился Великой княгине и склонил голову перед князем. Владимир так много хотел спросить у старого товарища, но не решался. Посмотрел на княгиню Ольгу. Она произнесла, указав на золотые купола христианского храма, обращаясь к князю и его другу:

- Видите золотые купола с крестами на них?

 Воины утвердительно кивнули.

-Так вот знайте,- продолжила княгиня.

-Путь у вас у каждого свой. Каждый идет своей дорогой к вере, добру и правде. Извилиста она.  Тяжела ваша ноша, но посильна для каждого. А чтобы не заблудиться, вот вам ориентир. И где бы на той дороге вы не были, вместе ли или порознь, поднимите головы и идите на этот свет- свет золотых куполов христианских, для этого и золотят их , что бы всегда издалека видно было. Добром и любовью они осветят вам путь и всегда приведут к нужной цели.

- А на последок хочу сказать вам, как отличить худое от доброго, веру истинную от мнимой. Истинный бог это - любовь. Там, где есть бог, не может быть насилия  над волей и разумом человеческим. Бог всегда дает свободу выбора, и человек потому  всегда волен в своих решениях. Там где есть насилие над волей и разумом, через искушение и посулы, там не может быть Бога.

-  И помните. Тот, кто сам волен принимать решения и делать свой выбор, будет  и держать за него ответ. Каждый из вас сам в ответе за свою душу. А теперь идите, Корсунь вашими трудами падет

. И исчезла, растворяясь в воздухе. Друзья переглянулись. Князь Владимир посмотрев на Волка, спросил: 

 -  Жробейн ,старый друг, я до сих пор сплю?

-Наверно, князь, я ведь то же уснул, а потом здесь очутился. А наяву  я раненый лежу в избе знахарки, от Корсуни на расстоянии одного конного перехода,-ответил ему Волк.

 - Что случилось с тобой , друг?

 - Подстрелили меня, князь. На переходе подстрелили отравленной стрелой. Ждали меня на пути в город. И тебя с войском уже в самой Корсуни ждали. Успели приготовиться к осаде, наверное, туго тебе там приходится. Предательство, княже. Предательство у тебя там в самом Киеве. Купились  на золото ромейское, супостаты, жизни сладкой захотелось, а может и власти большей, кто его знает.

-Вот то- то и оно. Знать бы кто. Ведь пока не пойман не – вор,- подумал князь.

-Правда  сама наружу вылезет рано или поздно,- угадал мысли князя Жробейн.

-Так то оно так, да  лишь бы поздно не было,- ответил Владимир.

 И тут же сказал:

 -Ну да ладно, разберемся и с этим. Тебя то когда ждать под Корсунью ?

-Через неделю, князь, раньше не оклемаюсь, уж сильно зацепило.

- Лады, неделю точно еще продержимся, поторопись, старый друг. А нам, видать с тобой, пора просыпаться. До встречи,- промолвил Владимир и  тут же пропал.

                                                  

                                                    Глава VII

                  Херсонес. Положение становиться сложным.

Очнувшись от забытья стратиг Херсонеса, открыл глаза, ощупал голову, перевязанную повязкой. Голова еще побаливала и немного кружилась.

Рядом с широкой кроватью стратига, на кушетке, спала его восемнадцатилетняя  дочь.  Девушка видно просидела всю ночь у кровати раненного отца и под утро заснула.  За полог кровати стратига пробивалось утреннее солнце, светившее в проем окна. Со двора доносились голоса челяди. «Бедный ребенок, - подумал стратиг ,- сидела всю ночь возле меня. Господи, но как же она красива». Черные шелковые длинные волосы разметались по подушке кушетки. Правильные точеные черты лица были спокойны. Легкое платье, подвязанное шелковой лентой у груди, подчеркивало идеальную фигуру девушки.  Стратиг поднялся с кровати и тихим шагом, ступая босыми ногами по мозаичному полу спальни, почти  крадучись, чтобы не потревожить дочь, скользнул в ванную. Из большого медного зеркала, висевшего над  мраморной раковинной, на него смотрело лицо, явно больного, давно не бритого человека, перевалившего на своем жизненном пути за четвертый десяток.  Из  под повязки на лбу клоками торчали спутанные черные волосы. «Да, видно хорошо меня приложили, -подумал Андроник , гладя себя по заросшей щетиной щеке.- Сколько же я пролежал? Ну, сколько бы ни было, город пока стоит. А мне уже хватит валяться. Пора возвращаться к делам». И с этими мыслями, сняв повязку начал поливать себя прохладной водой из ковша, зачерпывая ее из медного сосуда с широким горлом, стоявшего неподалеку , приводя себя в порядок.

Увлекшись этим занятием, он и не услышал, как подошла, разбуженная шумом воды и его плесканиями дочь. «Ты встал отец? Как ты себя чувствуешь? А я все, как всегда проспала»,- сказала она с улыбкой. «Все в порядке Марина, я уже на ногах. А ты иди, отдыхай к себе в комнату, ты же всю ночь не спала»,- не отрываясь от умывания, ответил стратиг, смотря на дочь  в зеркало.  Услышав его слова,  с криком: «Мама, мама, отец проснулся!»,- она выбежала из комнаты.

   Стратиг, закончив умывание и пройдя в дальний конец спальни, не торопливо одевался, присев на стул. В этот момент к нему вошла его жена. Красивая, статная женщина, лет под сорок, с такими же, как у дочери  черными прямыми волосами, так идущими к ее большим  голубым глазам. Она ласково улыбнулась мужу. «Слава богу, тебе уже лучше. А то мы с дочкой и не знали что делать. Почти две недели ты пролежал с тех пор, как тебя ранили в бою у крепостной стены. Лекарей вызывали, священники были, соборовали тебя. Но все бесполезно. Хорошо хоть Иоанн, всех разогнал и потребовал тебя не будить, пока сам не проснешься. Только водой поили тебя и то во сне. Попьешь и спишь дальше. Такого с дочкой страха натерпелись, пока ты спал». 

 

     «Ну да ладно- то со страхами. Почта из Константинополя была? Прилетел голубь?» ,- спросил он жену, вставая со стула и прилаживая к поясу меч. «Да была,- ответила ему жена, -только два дня назад голубь вернулся».  «Иди дорогая, поцелуй меня и затем принеси почтовый свиток мне. А по дороге,  дай распоряжение слугам, пусть накроют завтрак на террасе дома. Я очень голоден. Заодно,  отправь кого-нибудь за начальником тайной стражи  и Иоанном».  Жена подошла, прикоснулась губами к его щеке, на несколько секунд, прильнула к мужу, и быстрыми шагами вышла из комнаты выполнять его просьбу.  Стратиг двинулся вслед за ней,  пресек обеденный зал, прошел по широкому коридору в направлении выхода из дома к летней террасе. Спустившись  по мраморным ступеням, он оказался в той части двора, которую ограждали круглые колонны из желтого камня, поддерживающие навес. 

 

  Слуги накрывавшие на столике с мраморной столешницей завтрак, почтительно замерли, с удивлением смотря на своего хозяина. Он махнул рукой и один из слуг быстро поднес мягкий топчан с высокой спинкой и, поставив его у почти накрытого стола, почтительно отошел в сторону. Стратиг  полулежа разместился на топчане, посматривая на расторопно сервирующую стол прислугу. На террасу  со стороны двора поднялась его жена и резко хлопнула в ладоши. Слуги моментально исчезли. Она подошла  и, достав из складок своего платья свиток, протянула его  мужу.  Андроник поднес развернутый лист  к глазам, но  прочесть, написанный мелким шрифтом текст  не смог. Строчки сливались и никак не хотели слушаться. После полученного им удара по голове, стратиг явно стал хуже видеть. Протягивая свиток жене, он попросил: «Прочти, пожалуйста , дорогая. Все равно секрета тут уже для тебя нет. Печать сломана - ты его уже читала». Покраснев, она взяла свиток и начала читать его мужу в слух. Текст свитка был коротким. Старый приятель стратига, патрикий Василий, сообщал ему, что подмоги  для Херсонеса не предвидится в связи с тем, что положения правящих Базивлесов Василия и Константина, пока еще не прочно. А у стен Константинополя до сих пор находится большой отряд русских варваров, оказавших по их просьбе помощь в усмирении внутреннего мятежа . За что, в свою очередь, Базивлевсы обещали когану варваров Владимиру Киевскому в жены, свою сестру Анну. Но поддавшись на плач и уговоры сестры, которая не хотела уезжать в далекую языческую страну, обещание свое так и не сдержали. Что и вызвало недовольство русских и нападение Владимира на Херсонес. В конце послания Василий рекомендовал Андронику держаться и не сдавать город, что бы не подвергнуться мести русских за обман Базивлевсов . И что  за  время длительной осады все еще  может  и измениться в пользу осажденного Херсонеса. Жена стратига закончила чтение и  отдала мужу свиток.

  Стратиг приподнялся на кушетке, поманив стоявшего, у границы террасы слугу. Он попросил его принести ему зажженную свечу. Через несколько минут свеча, стояла на столе в бронзовом подсвечнике, а в серебряной тарелке, рядом с ней догорал свиток, доставленный  голубиной почтой.   Супруги переглянулись. Стратиг, пристально посмотрел на жену и сказал: «Кассандра,  этого письма не было. Надеюсь, ты не успела о нем, кому-нибудь рассказать?» « Только Иоанну, но он твой друг»,- потупив глаза в мраморный пол ответила ему жена. Стратиг, тяжело вздохнув, произнес: «Ну, это еще не так страшно. Но больше никому. А теперь давай есть, пока народ не собрался». И приступил к еде. Как только стратиг закончил трапезу и откинулся на спинку топчана, к нему подошел слуга с водой в серебряной чаше. Стратиг ополоснул руки в теплой воде и вытер их поданным ему льняным полотенцем.

  На улице за невысоким забором, послышался топот копыт и голоса. Вооруженные слуги открыли ворота, и во двор въехали всадники. Спешившись, они бросили им поводья своих коней, а двое из них двинулись по направлению к террасе. Стратиг поднялся со своего места, на- встречу гостям. Пожав руку начальнику тайной стражи, и обнявшись с центурионом Иоанном, он предложил гостям присесть на стоящие рядом кушетки . «Кассандра, пусть принесут вина и прохладную воду»,-попросил он жену. Она встала со своего места и направилась в дом, всем своим видом давая понять приглашенным, что мужской разговор ей не интересен. Очень быстро на столе появились серебряные чаши и запечатанный глиняный кувшин с вином, рядом в серебряном  сосуде стояла прохладная вода. Слуга разлил вино по чашам, разбавив его водой, и удалился.

  Мужчины, взяв чаши в руки, отхлебнули  прохладного красного виноградного вина. Разговор начал стратиг: «Докладывай сначала ты, начальник тайной стражи». Начальник тайной стражи привстал и произнес: «Извини стратиг, но у меня сообщения только для тебя». Центурион Иоанн демонстративно встал со своего места. «Сядь на место центурион»,- произнес стратиг. И обратившись к начальнику  стражи, продолжил: «А ты говори, здесь нет чужих ушей». Тот согласно кивнул, и неодобрительно посматривая в сторону, сидящего рядом центуриона, начал свой доклад: «Мы получили  голубиной почтой сообщение из дворца. В нем приказывается держать осаду и подготовившись отогнать варваров от стен в глубь Тавриды, а лодки их предать огню. С божией помощью Базивлевс Константин формирует отряд для оказания помощи гарнизону Херсонеса и планирует в течение месяца лично прибыть с ним в город, что бы совместными усилиями закончить разгром варварского кагана Владимира, а его самого пленить и доставить в Константинополь. Поэтому,  стратигу крепости Херсонес предписывается нанести варварам первичный урон и подготовить войска, находящиеся под его командованием в крепости к переходу к наступательным действиям.

Пока письмо зачитывалось, стратиг делал вид, что внимательно слушает, думая про себя: «Господи, сплошное вранье,  как его еще голубь только донес и не рухнул с неба». Он окинул взглядом невозмутимое лицо центуриона и подумал: «Молодец, все знает, а вид невозмутимый. Ох, это женское любопытство и длинный язык, доведут когда-нибудь до беды».

Начальник тайной стражи закончил читать послание и перевел вопросительный взгляд на стратига. «А кто подписал, скажи, пожалуйста,-задал ему вопрос Андроник. - Собственноручно печать приложил Базивлевс Константин»,- было ему ответом. «Ну и хорошо, будем собирать силы, и готовиться к нанесению варварам первого удара под стенами. Ударим, а там и помощь должна подоспеть. Понял центурион? Неделя тебе на подготовку передового отряда»-  сказал стратиг, обращаясь с нарочитым металлом в голосе к центуриону Иоанну. Тот,в свою очередь, поднявшись со своего места и приложив руку к груди отвечал : «Будет исполнено, командир».

«Ну а теперь, прошу наполнить Ваши чаши этим вином и выпить за здоровье Базилевсов, всегда приходящих в трудную минуту на помощь к своим подданым»,-произнес стратиг, поднимая свою чашу , предупредительно наполненную центурионом Иоанном.«За Базивлевсов»,- выпалил стратиг. «За Базивлевсов»,- повторили присутствующие, бодрыми голосами. Все собравшиеся за столом отпили из своих чаш.

«Ну что же», продолжал стратиг, - «Тебя, начальник стражи, прошу быть свободным, а нам с центурионом, еще необходимо обсудить некоторые вопросы  чисто военного характера». Начальник тайной стражи, поднялся со своего места и вышел с террасы во двор, запрыгнул на своего коня  и выехал со двора дома, в широко распахнутые  ворота, вслед за ним последовала и его охрана.

Центурион Иоанн, подсев поближе к своему командиру, спросил: «Что будем делать стратиг?» Оба они прекрасно понимали, что выполнять приказ Базивлевса придется. И что помощи из Константинополя они не получат.

Базивлевс Константин в империи не играл никакой роли, фактически передав всю военную и политическую власть в руки своего брата Василия. И поэтому на подпись и рассмотрение ему приносили либо ничего не значащие бумаги, либо те, под которыми по тем или иным причинам , Василий не хотел ставить свою печать. Сейчас был именно тот случай. «Мало того, что они не пришлют нам помощь, так они еще и толкают нас на самоубийственные действия. Атаки на варваров приведут лишь к людским потерям, снизят боевой дух гарнизона. И в случае их неудачи, дадут  русским шанс ворваться на наших спинах в город. Совсем они там,  у себя в столице с ума по сходили?», -позволил себе возмутился Иоанн.

  «Да нет центурион. Это просто писал тот, кто ничего не соображает в военном деле, а тот, кто поставил под всем этим свою печать так и до конца не понял сам, под чем подписывается.  А результат может быть для нас очень плачевным. Не выполнить приказ императора я не могу. И если в течение недели мы с тобой не предпримем конкретных действий, уйдет донос императорам об измене. А дальше сам знаешь, что будет. Разбираться никто не станет»,-ответил ему стратиг. «Да, командир, положение сложное. Выходит, мы с тобой должны отправить на верную смерть под стены города треть наших людей, только для того, что бы угодить идиотам в Константинополе?»- задал вопрос Иоанн. Стратиг выразительно глянул на центуриона и приглушенным голосом произнес: «Ты вообще-то потише говори, даже у стен в моем собственном доме могут быть уши. А насчет идиотов, ты не прав. Такая политика в империи уже давно. Я видел Константина. На идиота он не похож. Просто так задумано, что бы все свои промахи всегда было можно на кого-то  списать. А заслуги присвоить себе. Византия уже не раз проходила двоевластие. 

 За этим всегда скрывался, кто-то  умный и хитрый. Тот, кто из этой ситуации извлекал для себя максимальную  пользу, оставаясь невидимым для всех остальных. Ничего нового  пока никто не придумал. Ну,  хватит об этом, а то уже и так наговорили достаточно. Давай лучше подумаем, как из этого будем выкручиваться». «Я предлагаю за неделю подготовить до пятисот человек из городского ополчения, придав им  дополнительно  сто моих воинов. И всей этой группой ударить по русским, под утро, со стороны западных ворот. Воинов поведу сам. Если уже терять людей, то с толком. Вблизи стен, в случае отступления, нас прикроют  лучники, на более дальней дистанции балисты и катапульты отсекут преследующих. Если удача улыбнется нам, и мы застанем варваров врасплох, сомнем и погоним в сторону от города, то возможно удастся захватить или убить их кагана Владимира. Тогда и конец осаде.

  В случае неудачи, будем отходить к воротам. Если увидишь, что русские прорываются вслед за нами, просто закроешь их, а те, кто останется снаружи, будут умирать под стенами. Другого выхода я не вижу»,- изложил свои мысли центурион. «Я тоже не вижу другого выхода. С планом согласен, но не вижу смысла тебе в этом участвовать самому. Ты мне нужен в городе»,- ответил ему стратиг. «Кроме меня, стратиг, ставить во главе отряда некого. Остальные центурионы не имеют такого боевого опыта. Без толку людей положат»,- привел свои доводы центурион. «Давай  Иоанн, закончим про эти дела, а то уже и голова разболелась. Расскажи, лучше, что тут в городе творилось, пока я лежал без памяти»,- обратился к нему стратиг, подливая в чаши вино. Они сидели еще долго за столом, за неторопливой беседой, попивая разбавленное вино, пока солнце не стало клониться к закату,  и не загудел колокол на соборе, собирая прихожан на вечернюю службу. На террасу вышли жена и дочь стратига, которая приветливо поздоровалась с Иоанном и спросила отца: «Папа, ты пойдешь с нами на вечернюю службу?» «Нет, дочка,- ответил Андроник,- идите с мамой вдвоем, я пока еще не совсем здоров. Да и о многом следует еще подумать. Только возьмите с собой мою охрану. Не выходите в город сами. В военное время это не безопасно». «Я, с твоего позволения, стратиг, составлю им компанию, тоже схожу на службу. А потом провожу обратно до дома. Если дамы не возражают ?»,- добавил Иоанн. По радостным улыбкам жены и дочки, Андроник понял, что дамы не возражают и произнес: «Ну, раз так, то идите с богом. Только, после службы, сразу домой. По лавкам не бегать. А то знаю я вас, до ночи за покупками ходить будете, центуриона замотаете, а ему завтра на службу». «Конечно, папочка, мы сразу домой»,-  прощебетала Марина, хитро поглядывая на Иоанна, подбежала к отцу, чмокнула его в щеку и взяв центуриона под руку, важно прошествовала с ним к воротам.

Отец, с улыбкой глядел ей вслед. Жена подошла к нему и нежно поцеловав, сказала: «Милый, мы быстро, не скучай тут без нас»- , направилась вслед за ними. Когда вся процессия покинула пределы двора дома, стратиг присел от нахлынувшей на него слабости за мраморный стол летней террасы. Солнце клонилось к закату, завершался еще один - восемьдесят третий  день осады Херсонеса. 

 

 

                                                            Глава VIII

           Где Волк, он же Жробейн в переводе с варяжского «Серые лапы»,     

                                                 выздоравливает.

      Жробейн резко проснулся от того, что земля под его телом шатается, открыв глаза он увидел, что голубое небо потемнело и облака, висящие на нем, совсем не правдоподобно  движутся куда-то в  сторону. Потом за своей спиной он услышал чье-то сопение, и низкий женский голос сказал по-гречески: «Ну и тяжелый же ты, варяг. Полчаса тебя уже в дом затащить пытаюсь. А ты спишь, как убитый и все никак  проснуться не можешь».

 Волк повернул голову и увидел знакомую ему знахарку, сидевшую на высоком пороге дома и вытиравшую пот с лица. «Помоги мне подняться», -обратился он к ней. «Я уже могу ходить. И если бы не твой дурацкий порог, я был бы уже далеко отсюда»,- продолжил Волк. Знахарка удивленно глянула на варяга, но возражать не стала. Поднялась с порога и, нагнувшись к лежащему на земле перед домом Волку, помогла ему подняться. А затем, поддерживая, провела его до кровати. Присев, Волк глубоко выдохнул: «Ууух…. Наконец  -то добрались до места, аж вспотел весь. Слабость все еще чувствовалась, но и сил вроде, как начинает прибавляться». «Странно, воин, что ты вообще-то уже пошел. С утра я смотрела, когда перевязывала, твою рану. Она была открыта и кровоточила. А сейчас я не вижу на повязке следов свежей крови. Так быстро зажить не могло. Давай посмотрим что  у тебя там?»,- предложила знахарка.

«Смотри на здоровье,- согласился с ней Волк,- только я смотреть не буду, а то от вида собственной крови сразу теряю память. Чужая,  мне хоть бы хны,  а на свою, смотреть не могу, особенно, когда ручьем течет».

Знахарка подошла к Волку, поставила рядом с ним глубокую глиняную миску с заваренными  в ней травами, в которой лежала заготовленная для перевязки свежая повязка. От миски исходил приятный щекочущий ноздри Жробейна аромат, и принялась аккуратно снимать старую, наложенную через всю грудь и спину Волка и заканчивающуюся у его левого плеча. Воин при этом отвернулся и глядел в пол. Аккуратно, стараясь не причинить боли Жробейну, знахарка разматывала ткань. Волк щурился и прикрывал глаза, ожидая резкой боли. Ее работа уже подходила к концу, и Волк зажмурился еще сильнее. Но к его удивлению боли он не почувствовал, а вскоре, испачканная запекшейся кровью тряпка упала к его ногам. Открыв глаза, первое, что он увидел это удивленный взгляд своего лекаря, направленный на его плечо и грудь. Волк ничего не понял и осторожно скосил глаза влево, где по его расчетам, и должна была находиться  рана от стрелы. От изумления он вскрикнул. На месте раны, осталось только небольшое, величиной с земляной орех углубление, затянутое молодой розовой кожей. На минуту они оба замерли, рассматривая то место под плечом Волка, где с утра еще была кровоточащая рана. «Ого!,- сказала знахарка,- я  многое, что видела на своем веку, но чтобы  такая рана заживала за пол дня - первый раз». Волк,  молча, с опаской трогал то место, где его пронзила  стрела. «Ничего нет, только рубец»,- подумал он вслух и только сейчас ощутил острый приступ голода. «Давай, уважаемая, на радостях,  что- нибудь  съедим,  если есть?»,- предложил он знахарке. Она в ответ молча кивнула головой, и  продолжая оставаться в глубокой задумчивости, пошла собирать на стол. Жробейн, встал с кровати, уже гораздо уверенней, дошел до входной двери, переступил через злосчастный порог, о который до этого так неудачно споткнулся и вышел из дома на улицу. Знахарка пристально смотрела вслед ему, немигающими  карими глазами.

Выйдя во двор дома, обнесенного, как оказалось забором, из связанных между собой  ивовых прутьев, закрепленных на вбитые в землю, и грубо обтесанные топором деревянные колья, Волк огляделся. С лева от него стояла нехитрая выгородка из ивняка, в которой копошилась и кудахтала домашняя птица. Перед ней - грубое деревянное корыто, на одну треть наполненное водой.

Справа у плетня  был аккуратно сложен сухой валежник, который хозяйка использовала для растопки домашнего очага. Волк подошел к калитке в заборе, сделанной из тех же ивовых прутьев, приоткрыл ее и вышел за пределы двора в  сосновый лес, который окружал двор с домом знахарки, образуя в нем искусственную поляну. Легкий верховой ветер едва покачивал кроны высоких сосен. Где-то рядом послышался плеск воды. Волк пошел на этот звук и обнаружил ручеек, стекающий с каменистого пригорка и впадающий в ложбину, образующую небольшое озерцо. Подойдя ближе, он увидел, что вода в нем чиста и прозрачна настолько, что сквозь нее просматривается дно с лежащими на нем  гранитными валунами, поросшими  желто-зелеными водорослями. Жробейн подошел к краю озера, посмотрел на свое отражение  и вошел в воду. Вода в нем была прохладной и приятно обволокла тело варяга. Сделав еще несколько шагов в глубину, он поплыл по направлению к впадающему в озеро ручейку, осторожно работая руками. Плавать Волк очень любил. Вода всегда его успокаивала, хотя где-то внутри он и побаивался большой голубой бездны морей и рек, понимая всю ничтожность человека перед этой стихией, но несмотря на это, всегда старался быть с нею рядом. Проплыв совсем немного, Волк оказался рядом со струями воды, впадающего в озеро ручейка, стекавшей водопадом с высоты, образованной грядой гранитных камней,  на самом краю берега.

Он поискал босыми ногами опору и почувствовав, под ними большой плоский камень, скользкий от водорослей, встал  на него, подставив голову и плечи под струи падающей вниз воды. В самом ручье она была гораздо холодней и поэтому обжигала. Постояв так несколько минут, Волк в плавь вернулся обратно и, ощутив под своими ногами твердую  почву, осторожно вышел по камням на берег. Стряхнув воду с длинных русых волос, и пригладив их руками, он пошел в дом.  На пороге его ждала знахарка. Посмотрев на мокрого и по пояс голого Жробейна, она произнесла: «Иди в дом, там все чистое на кровати уже приготовлено, переоденься. Как все сделаешь, позовешь, а то еда уже на столе, только тебя  и жду». Волк зашел в дом, переоделся в простые холщевые штаны и такую же рубаху, присел на дубовую лавку за накрытым обеденным столом и позвал хозяйку. Она подошла к столу и сев напротив варяга, произнесла: «Бери, что видишь, все на столе, не стесняйся». Волк и не стеснялся,  вдыхая запах жареного мяса, заворачивая его в тонкую необычную лепешку, он только понял, как проголодался за все это время. Хозяйка налила в деревянные кружки какого-то  незнакомого варягу напитка. Волк отхлебнул его, жидкость приятно обожгла гортань и язык, голова слегка закружилась. «Ты заедай, заедай,- сказала знахарка,- напиток то он крепкий, но полезный на целебных травах настоенный». Волк молча продолжал  есть, глядя на хозяйку дома. Только сейчас он имел возможность хорошо ее рассмотреть.

   Одета она была в длинный почти до пят  цветной балахон из дорогого шелка, такой материал он видел у купцов  с востока - мусульман в Византии. Стоил он дорого, потому, что привозили его из далекой страны, и как говорили купцы, над производством нитей для этой ткани трудились тысячи червяков. Варяг тогда им не поверил,  посмеявшись над этим. Босые ноги знахарки были обуты в кожаные греческие сандалии из телячьей кожи. Длинные черные с проседью густые волосы, обрамляли крупное лицо с выразительными добрыми карими глазами, насмешливо наблюдавшими за жадно поглощающим пищу  варягом. На шее у нее Волк сразу приметил большой серебряный крест с распятием. «Такие кресты носят только христиане,- подумал он,- и знахарка явно - одна из них». Трапеза подходила к концу. Опустошив миски с  едой, стоявшие на столе, Жробейн почувствовал приятную истому во всем теле. Его начало клонить в сон. Но как опытный воин Волк понимал, что сейчас спать нельзя. Послеобеденный сон это - самое удобное время застать воина врасплох. Да и момент очень уж удачный выдался поговорить со знахаркой по душам. Слишком много накопилось вопросов, а   ответы на них могли многое поменять в его жизни. Жробейн это почувствовал тем внутренним чутьем, которое не раз выручало его в трудных ситуациях. Все то, что происходило с ним до этого момента, не укладывалось в его привычное понимание окружающей действительности и требовало разъяснений. Поэтому, варяг внутренне встрепенулся, отогнав послеобеденную дрему. И через несколько мгновений, когда борьба со сном увенчалась его полной победой, задал хозяйке дома свой первый вопрос: «Как называть себя позволишь хозяюшка? А то столько дней у тебя живу, а имени твоего не знаю. Неудобно  как - то получается. Ты про меня вроде все ведаешь. И звать меня как, и откуда я. А я в неведении маюсь до сих пор. Так уж просвети меня недалекого».  Произнеся все это, варяг поднял хитрые глаза на знахарку и с удивлением заметил, что его собеседница  просто захлебывается от беззвучного смеха, глядя на хитрившего варяга. Обладая природной быстротой мышления, Жробейн сразу сообразил, что знахарка, если не читает его мысли, то во всяком случае, каким-то непостижимым образом просчитывает его на два-три хода вперед, поэтому отбросив все уловки  произнес: «Ладно тетушка , - определить возраст сидевшей перед ним женщины он так и не смог,  а по сему подобрал, самое не обидное, с его точки зрения обращение к хозяйке,- выкладывай все начистоту, я очень хочу понять, что же все таки со мной произошло и почему все так, а не иначе: и эта зажившая, буквально на глазах рана, эти странные сны, твой дом, этот лес с озером. Я очень признателен за твое доброе отношение. Ты спасла мне жизнь. Выходила и вылечила. Не знаю, как и  отблагодарить  тебя за это».

      Знахарка, вдоволь насмеявшись , поняла, что ее собеседник отбросил свою опаску и недоверие к ней ,  и уже готов к спокойной и доверительной беседе, поднявшись со своего места налила в две одинаковые небольшие похожие на пиалы глиняные мисочки душистый горячий , незнакомый варягу отвар, выставила на стол горшочек прозрачного золотистого меда и положив себе  Жробейну по деревянной ложке сказала: «Зови меня Софьей. Тетушкой Софьей». Села на свое место, взяла ложку в руки и, зачерпнув из кувшина мед,  окунула ложку в горячий отвар стала его неспешно помешивать. Варяг последовал ее примеру, а затем отхлебнул питье из миски. Жидкость была в меру горячая, сладкая от добавленного в нее меда. Выпив ее, Волк почувствовал, как  приятное спокойное тепло разлилось по всему телу. Воздух у обеденного стола заполнился душистым ароматом. Дышать стало легче. И через несколько секунд он понял, что накопившиеся в нем усталость, раздражение и все то плохое, что было вызвано последними произошедшими с ним событиями куда-то улетучились. И за столом перед знахаркой сидел прежний, полный сил варяжский  воин – Волк, вольный дружинник князя Киевского Владимира.

Словно почувствовав в нем все эти перемены, знахарка продолжила: «Благодарить надо не меня Жробейн, а Господа нашего. Это он, услышав твой призыв, позволил мне найти тебя  и дал мне силы дотащить  до своего дома. А там уже только воля Его позволила ране твоей зажить так быстро. Лекарства мои, конечно, помогают, но на чудеса они не способны. Так, что бог бережет тебя варяг. А на счет врагов своих  не беспокойся. Мало кто знает про это место, а тот кто и знает, сам,  без моей воли на то и божьей помощи, найти его не сможет. Защищено оно от глаз людских. Днями будешь по лесу бродить, рядом пройдешь, а домик мой не увидишь. Проверено это уже не раз. Благодарность мне твоя воин приятна, но не нужна. За добрые дела тобой совершенные не жди благодарности. Дела добрые самому Богу угодны. И потому для тебя же нужны много более, чем для других. Добро и зло  на небе и на земле несмываемым письмом пишутся, и затем к творившему их ,вернутся рано или поздно. На чашах весов они постоянно, мера их – ведет счет деяний жизни нашей земной. По ним и суд нам будет».

  «А  кто же судить нас будет, тетушка Софья? Бог, после смерти?»,- перебил вопросом знахарку Жробейн. «Да, бог – это высший суд над человеком. Но бог любит всех одинаково, и каждый раз дает своим детям шанс исправить сделанные ими ошибки. И чем неразумнее его дитя, тем больше у него шансов к исправлению. Но с тебя, меня и таких как мы, спрос гораздо строже будет. Ибо для суть ведающих, чьи глаза открыты спрос не за ошибки, а за подлость  учиненную, вдвойне, а то и втройне, потому, что ведаем, что творим. И нет для человека  судьи более беспощадного и справедливого чем он сам, ибо врать себе бессмысленно. И нет наказания страшней, чем от собственной совести наказание, убежать от которого невозможно, так как бегство от самого себя не возможно», -ответила она на вопрос. « Что же если Бог все ведает, почему не подскажет человеку, не вразумит, не даст по голове, чтобы одумался,  исправился?»,-задал варяг следующий вопрос. «По  голове, говоришь, дать? Это можно конечно. Да толку, наверное, немного будет. Ведь сам подумай, силой только подчинить и заставить можно, но любить и понимать, никогда, хотя наверное и бывают и исключения..»,-ответила Софья.

   Жробейн задумался: «А наверное, тетушка то права. Сколько раз он сам задавал себе эти же вопросы? Сколько раз круто менял свою жизнь, в поисках не столько лучшей доли, богатства и славы, а лишь в целях найти на них ответы. Все его попытки были тщетны. И с каждым разом он убеждался в одном, что либо нет на этой земле правды, либо он Волк, не там ее ищет. А если нет цели, которая бы составила смысл его  жизни, то зачем и жить дальше. Богатство, нажитое грабежами, не радовало. Воинская слава, омытая  кровью невинных людей, которые тысячами гибли в результате кровавых грабительских набегов на чужие земли и города, когда ради устрашения и наживы, а иногда и просто потехи ради, победители не щадили никого, вырезая целыми поселениями всех, включая детей и стариков. Да, он служил и выполнял приказ, делал то- же, что и все, но слабая это отговорка для самого себя и собственной совести. Пытался забыть, залить все  вином, не получилось. И со временем стал  понимать, что кто бы ни отдал тебе приказ,  ты всегда сам в ответе за содеянное тобой.  А теперь еще знахарка тоже говорит . Она права , от себя бежать не куда. Вот и ответ на твои вопросы Волк. Вот почему, последние пять лет он не нанимался ни к кому на воинскую службу. И даже с другом своим князем Киевским поддерживал достаточно независимые отношения и от прямых предложений поступить к нему в дружину, вежливо уклонялся. Хотя в свое время оказал ему немалую услугу, поддержав со своим северным отрядом его борьбу за Киевский стол.

   Так как же жить дальше, тетушка Софи?»,-  спросил Волк у знахарки. «Как раньше жил уже не смогу, а как по- другому, не знаю. В чем найти опору ?»,- продолжил он.     « Ответ мой для тебя воин один,- молвила , указав на иконы за горящей масляной лампадкой Софья,- путь твой то же один  - к вере Христовой лежит он. И нет у тебя другого». «Но примет ли меня господь, ведь столько зла за плечами. Я не могу воскресить убитых, вернуть все вспять не в моих силах, я не могу начать жить заново»,- промолвил Волк. «Ты воин, Жробейн, твой путь - это путь воина. Но ради чего обнажал ты свой меч? Ради кого убивал? Ответь себе сам честно на эти вопросы, подумай и пойми наконец, что твое –предназначение не бессмысленное убийство ради славы и богатства, а -защита. Защищать можно только своих родных и близких, свою  землю,  свой народ, веру. И только тогда ты почувствуешь правду  в делах своих. А для этого  нужно все это обрести. Обрести то, чего у тебя нет сейчас. В этом - высший смысл и предназначение воина на земле. Это - твоя твердая почва под ногами. Без нее не найдешь ты себе покоя, как ни ищи. Но все это уже скоро  будет у тебя. А сейчас, закончим на этом. Тебе есть над чем думать, ночь впереди долгая. Завтра еще будет у нас день. Уйдешь к  своим под стены Херсонеса завтра вечером. Так будет надежнее»,- сказала знахарка, вставая из-за стола и давая понять, что на сегодня их разговор окончен.

   Еще некоторое время она собирала со стола посуду, а Волк, улегшись на своей кровати, задумчиво изучал дощатый потолок. Солнце уже окончательно зашло за горизонт. На землю опустились сумерки. Знахарка зажгла толстую свечу и по комнате забегали блики от ее пламени.

 

                                                        

                                                          Глава IX

                                                  Греческая вылазка. 

Наступил девяностый день осады русскими Херсонеса. Стратиг Андроник с раннего утра покинул свой дом и семью. Спешно пронеслась его охрана, сопровождая стратига по улицам города, в направлении западных городских ворот. Там, между  внутренней и внешней оборонительными стенами, центурион Иоанн уже построил всех  воинов,  с которыми завтра в ранний утренний час, ему суждено было совершить вылазку  и ударить по позициям русских варваров. А сегодня,  стратиг должен был принять у центуриона доклад о готовности отряда к предстоящему сражению. Как и договаривались они до этого, отряд численностью пятьсот человек, был сформирован в основном из городского ополчения и усилен сотней опытных бойцов, прибывших с центурионом из Константинополя еще до начала осады.

  Стратиг миновал ворота внутренней городской стены и сразу оказался  перед строем ожидавших его греческих солдат. Их доспехи поблескивали в лучах  солнца. Раздалась команда центуриона. Солдаты замерли в строю. Быстрым шагом к стратигу  подошел Иоанн и отдал рапорт о готовности отряда. А сам занял свое место, слева в стороне от командира.

Стратиг пристальным взглядом скользнул по шеренгам солдат. Ему достаточно было мгновения, что бы понять, что перед ним в строю стоят сплошные новобранцы, и только изредка его глаза натыкались на  ветерана.

Хорошо,  его друг все организовал правильно. Не стал отделять бывалых от новичков, тем самым сделал свой отряд более управляемым и  жизнеспособным, насколько в данном случае это вообще было возможно. Стратиг подъехал на коне ближе к строю и произнес: «Солдаты ! Защитники  Херсонеса. К вам обращаюсь я, стратиг этого города, патрикий Андроник Калокир. Беззаконные варвары-руссы, не знающие культуры и веры, тщетно уже три месяца пытаются захватить наш город. Это им не удалосьдо сих пор и не удастся    впредь. А все потому, что мощь нашей великой империи безгранична, сила ее Базивлевсов  неисчислима, и по их решению мы завтра на рассвете нанесем варварам первый свой сокрушительный удар, от которого они не скоро опомнятся. Воины , вам выпала великая честь быть в первых рядах тех, кто под предводительством нашего Базивлевса Константина, спешащего к нам на выручку, положит начало освобождению родного города от длительной варварской осады. В бой вас поведет лучший центурион городского гарнизона. Всем кто проявит в нем бесстрашие и храбрость ,будет выплачено дополнительно из казны города по десять золотых носим. Будьте стойки в бою, не посрамите своего командира. Да пребудет с вами Бог. Все храмы Херсонеса уже с утра, молятся о победе вашего оружия над варварами. Слава Базивлевсам!» «Слава!Слава!Слава!»,-прокричали в ответ не стройно и как-то кисло новобранцы.    Стратиг еще раз обвел глазами строй. Лица ветеранов были суровы и серьезны. Они то реально осознавали всю опасность завтрашней вылазки. Новобранцы же были просто понуры. Они явно не понимали, что же случилось такого, ради чего их оторвали от их ремесла и семей и через неделю непрерывной муштры бросают в бой за крепостные стены.

Стратиг подозвал к себе центуриона Иоанна и, нагнувшись к нему с коня, тихим голосом сказал: «После построения запри их в казармах, в город не пускай, разбегутся не отыщем и через месяц, вина дай только перед выступлением, для храбрости, а то со страху заранее перепьются и до ворот не дойдут».  «Все будет в точности исполнено, стратиг»,- ответил ему центурион.

Андроник перевел взгляд на солдат, стоявших в строю и, обратившись к ним, громко произнес: «Завтра трудный день воины. За эту неделю вы славно потрудились, приобрели опыт настоящих солдат империи. А теперь отдыхайте до утра».  Раздалась команда центуриона, шеренга развернулась и, позвякивая амуницией, зашагала в сторону города. Замыкал строй центурион Иоанн. Стратиг спешился и подозвал его к себе. Вместе они пошли вдоль крепостной стены,  беседуя друг с другом. «Не хотел бы я друг, что бы ты командовал этим отрядом»,-  обратился к Иоанну Андроник. «Предчувствие у меня не хорошее»,- добавил он. «Не пойду я, тогда варвары всех перебьют, а так может у кого-то  и будет шанс спастись»,- отвечал ему центурион. «Наверное, ты прав. Тебя заменить не кем. Одно прошу, поймешь, что все кончено, выводи людей и уходи сам. Я поддержу тебя со стен. Три  сотни конников будут наготове у  ворот, что бы оказать помощь и развить наступление в случае ,если вам удастся прорвать кольцо варваров в направлении лагеря их когана Владимира. А там, одному Богу ведомо, может  возьмем его в плен, или убьем, тогда и русские сами разбегутся из под наших стен. В общем, я желаю тебе удачи центурион и остаться в живых»,- закончил свою речь стратиг, пожимая руку Иоанну. Ему подвели коня и сев в седло, стратиг покинул пределы городских стен. Иоанн еще не много постоял в задумчивости на том  месте, на котором он только что расстался со своим командиром, а затем решительно зашагал по направлению к лестнице, ведущей на вершину наружной крепостной стены, поднялся по ней, и поудобней расположившись между бойниц, пристально вглядывался в  пространство за стенами, планируя предстоящее наступление.

Ночь вступила в свои права, и Херсонес погрузился во тьму. Казалось что сегодня даже огни, зажигаемые каждый раз на стенах осажденного города, горели в своих жаровнях как-то не очень охотно. Ко второй половине ночи, со стороны,  могло показаться, что город совсем  уснул. И этот ночной покой нарушали лишь перекликающиеся между собой часовые на его стенах. Сонную тишину, уже ближе к утру, потревожили скрип поворачиваемых блоков, которыми защитники приводили в готовность катапульты, стук подошв по мостовым, когда отряд нападающих выдвигался к западным воротам, приглушенный топот конских копыт  греческой конницы, возглавляемой стратигом , выдвигающейся  для оказания возможной поддержки атакующим. Караулы на стенах не менялись, а только усиливались, в течение всей прошедшей ночи. Под самое утро греки начали  тушить угли в горящих   жаровнях на стенах, понемногу подливая в них воды, так что стороннему наблюдателю могло показаться, что огонь в них тухнет сам по себе. И уже совсем скоро жаровни погасли, погрузив стены в предрассветный сумрак. И только  горящие костры со стороны осаждавших крепость русских, слабо прорезали  темноту снаружи крепости. Беззвучно были открыты, загодя смазанные жиром наружные городские ворота и из них ровным строем, стараясь не бряцать металлом доспехов стал выходить греческий отряд  под руководством центуриона Иоанна, выстраиваясь у крепостной стены в старую добрую греческую фалангу.

Через несколько минут  после окончания перестроения, фаланга состоящая из пятисот Херсонесских воинов, ощетинившись спереди частоколом копий,  ускоренным шагом ,  пытаясь сохранять свой строй, двинулась к позициям осаждающих, в сторону их  горящих костров.  Скорость ее движения постепенно нарастала. И уже у позиции варваров  фаланга перешла на бег, поражая выставленным перед собой  копьями, все на своем пути.  Ее встретила, сомкнув щиты, передовая русская застава. Раздался треск копий и на миг  движение фаланги остановилось. Но учитывая явный перевес в численности нападавших, они все же медленно начали продвигаться вперед, тесня варваров вглубь их лагеря.  Воевода Даниил, разбуженный шумом на заставе, подскочил со своего  места, распихал спящего рядом дружинника, и  со словами «Вставай, друже , бегом беги,  подымай всех. Греки из города на нас полезли. Я к передовой. Там всех встречать и буду»,- он  подхватив щит и тяжелое копье, бегом рванул в сторону заставы.

Русский лагерь постепенно оживал. Вооруженные воины,  устремились к передовой, где их и встречал воевода и, приводя отряды в боевой порядок, отправлял навстречу грекам. Однако, несмотря на  организованный отпор,  ромейская фаланга неумолимо продвигалась к центру лагеря осаждающих, прокладывая себе дорогу частоколом остро заточенных копий. «Ага,  спереди ее не взять»,- смекнул про себя  Даниил. И тут же свистнув, скомандовал: «Первая и вторая сотни справа заходи, вторая и третья слева, лучники оттянись все назад, бей гадов с боков».Русские быстро перегруппировавшись, насели на ромейское построение с новой силой. Фаланга остановила свое движение, вынужденная отбиваться от наседающих с флангов варваров. А те, в свою очередь, придя в себя ото сна и внезапности нападения, стали обстреливать фалангу из луков, нанося значительный урон  грекам. Центурион Иоанн находился в центре плотного строя фаланги и оттуда руководил боем. Видя, что его воинам начинает  грозить окружение и, руководствуясь планом сражения, скомандовал: «Фаланга, построение «проход». Передовой отряд за мной». Подчиняясь этой команде, греческое построение разделилось на две части, развернув копья в сторону варваров нападающих на нее с флангов, образовав широкий проход внутри русского лагеря. А сотня бывалых и свежих воинов во главе с центурионом с обнаженными мечами кинулись в бой, добивая остатки передовой русской заставы. Стратиг  Андроник, наблюдавший ход боя с самого начала, с высоты крепостной стены, к этому моменту был уже в седле и во главе трех сотен отборной греческой конницы ринулся через открытые крепостные ворота в проделанную  фалангой брешь, через позиции варваров. Путь к лагерю их кагана Владимира был открыт. Осталось лишь добраться до него, смять охрану и пленить незадачливого князя, а затем, прикрываясь им как щитом от русских стрел, вернуться обратно в город. И неужели настанет конец проклятой   осаде ? Эти мысли мгновенно проносились в голове стратига, мчащегося на своем коне в первых рядах имперской тяжелой конницы в направлении удерживающей  проход фаланги пехотинцев Иоанна. Скача уже сквозь него, мимо державших строй и отбивающихся от варваров греков, стратиг заметил, как его конница мимоходом выкосила остатки  русских на своем пути, центуриона Иоанна, добивающего очередного варвара и  прокричал ему на скаку:»Иоанн, держись сколько сможешь, мы постараемся не задержаться».

Его отряд уже разворачивался для атаки на лагерь Владимира, вдали  был виден большой княжеский шатер. Стратиг пришпорил коня, устремившись к своей цели. Конница следовала за ним. Впереди шатра плечом к плечу, стояло  несколько десятков русских воинов, прикрывая  его вход  тяжелыми большими щитами и выставив вперед копья, уперев их древками в землю. Мгновение и лава тяжелой конницы, поглотила горстку русских храбрецов, защищавших своего князя. Рассвет огласило истошное предсмертное ржание наткнувшихся на их копья  ромейских лошадей и предсмертные крики их всадников. Варвары же  умирали молча. Через несколько минут все было закончено. Стратиг соскочил с коня и в сопровождении нескольких воинов с обнаженными мечами кинулся к входу в шатер. Распахнув полог, они вошли вглубь. Утренний свет проник за плотный полог и осветил княжеское походное ложе, застеленное шкурами диких зверей и большой пень, служащий его хозяину походным столом, на котором лежала раскрытая книга  в кожаном переплете инкрустированным серебром с такой же серебряной открытой застежкой. Владимира в шатре не было. Стратиг подошел к пню и взял в руки лежавшую на нем книгу. Брови на его лице приподнялись от удивления. В своих руках он держал написанное на греческом Евангелие.

Положив книгу на место, он стремительно вышел наружу, где к нему подскочил центурион конного отряда и сказал: »Стратиг, мы обыскали все вокруг, их конуга здесь нет. Нашли только вот его, и из-за спины центуриона греческий всадник вытолкнул мальчика лет тринадцати в белой рубахе и таких же портах. «Сонного взяли, убежать хотел, не успел, пытался за меч схватиться, но скрутили - варварский звереныш»,-сказал центурион. Стратиг посмотрел в сторону пленника и обратившись к нему спросил : «Где твой конуг, где Владимир?Ты понимаешь меня?» Стоявший напротив него отрок криво усмехнулся    и, вытянув  вперед правую руку сложил стратигу комбинацию из пяти пальцев в кукиш и одновременно метнул в него  тесак,  в одно  мгновение  незаметно для всех остальных, вынутый мальчиком из складок его широкой рубахи и отправленный в сторону стратига резким еле заметным движением  своей левой руки. Нож со звоном отскочил от своевременно подставленного  стоявшего рядом со своим командиром  щита конника. «Все, хватит, его здесь нет,- произнес стратиг,- уходим».

   По этой команде греки вскакивали в седла и устремлялись вслед за стратигом, туда, где фаланга из последних сил держала проход обратно  в крепость.  На поляне у княжеского шатра,  стоя на коленях, умирал русский отрок, срубленный, как пшеничный колосок греческим всадником. В его уже мертвых голубых глазах отражался восход  летнего таврического солнца, по белой холщевой рубахе расплывалось большое кровавое пятно. Андроник в первых рядах  врезался в гущу сра жения и, прорубая себе дорогу мечом, двинулся через сражающуюся людскую массу к проходу, удерживаемому остатками его фаланги.

 

 За ним следовала и вся его конница. У самого начала этого коридора он заметил  Иоанна, отбивающегося от трех наседавших на него варваров, рядом с ним бились еще около десяти его воинов -  все, что осталось от сотни ветеранов центуриона. Стратиг на полном  скаку достал мечом одного из нападавших  на центуриона  и крикнул ему: «Бросай все, отходи вместе со мной ,я возьму тебя на седло». Иоанн, расправившись с оставшимися двумя наседавшими на него варварами, обернувшись в сторону своего командира и пытаясь перекричать шум битвы ответил: «Поздно, нам уже все равно не поможешь, а ты спасайся сам и выводи конницу, торопись, а то можешь и не успеть.» И указал мечом в северном направлении . Андроник повернул голову в указанную  сторону, где увидел клубы пыли, которые приближались к месту сражения с северной стороны крепости. «Прощай центурион, все в руках божьих»,- ответил ему стратиг и пустив коня в галоп, двинулся в проход по направлению к крепостным воротам. Перед его глазами, как в тумане проплывали спины  солдат фаланги передового отряда, отбивающихся, от  все сильнее наседавших на них русичей. Повернув голову направо ,он рассмотрел, как в приближающихся с севера клубах пыли, явственно прорисовываются силуэты скачущих к месту сражения варварских всадников, направляющихся  на перехват  конницы греков.  Ворота крепости, были еще закрыты в тот момент, когда конь стратига миновал коридор, удерживаемый фалангой ,и во весь опор ринулся к ним. Со стен заметили мчащихся к городу всадников и стали открывать ворота. А когда до них оставалось не более ста локтей, стратиг услышал свист  стрел, проносящихся  рядом с ним.

 Это варвары приблизившиеся  на расстояние выстрела из лука начали обстрел, спасающейся бегством греческой конницы и крепостных стен, не позволяя лучникам осажденных отвечать из бойниц крепости. Били они точно и умело, прямо с седла и на полном скаку. Прижавшись к шее своего коня Андроник еще сильнее  ускорил и без того уставшее животное и через несколько секунд влетел в открытый проем западных ворот. За ним последовали около двух  десятков воинов - все что осталось от трех сотен отборной тяжелой конницы греков. Ворота за всадниками с треском захлопнулись, заскрипели задвигаемые на петлях засовы.  Конь под стратигом с хрипом начал заваливаться на бок. Андроник быстро выдернул ногу из стремени и, спрыгнув с загнанного коня, устремился на крепостную стену.

 Осторожно, опасаясь шальной стрелы, он выглянул в проем бойницы. Перед ним предстала полная картина завершающегося к тому времени сражения. Русская конница, развернувшаяся от стен, на всем скаку врезалась в проход, образованный воинами греческой фаланги и ударила им в спину. Остаток строя греков дрогнул и развалился. Фаланга,  лишенная возможности  маневрировать со всех сторон окруженная врагами, доживала свои последние минуты. Стратиг снял шлем, вытер рукой вспотевший лоб и начал спускаться с крепостной стены. Оказавшись у ее подножия, он подозвал к себе офицера «огнеметателей» и отдал приказ, не глядя ему в глаза: «Заряжай катапульты греческим огнем. Поджарьте варваров, немедленно». Пожилой воин, так же не глядя на стратига,  спросил : « Но там же еще идет бой, под огонь катапульт могут попасть и наши люди ?» «Выполнять немедля,- рявкнул в ответ стратиг, а потом уже более спокойно добавил,- там за стенами, уже все кончено,  облегчи их позор и страдания». 

 Офицер молча кивнул, и отправился выполнять указание своего командира. Через некоторое время в воздухе засвистели ядра катапульт, перелетающих через городские стены и падающие в то место где еще пару минут назад шел бой. Ударяясь о землю, они выплескивали из себя фонтаны огня, образовавшие на ней сплошной огненный ковер. Раздались крики сгорающих заживо раненных, оставшихся на поле боя, греков и русских. Запах горящего человеческого мяса распространился по степи и достиг крепостных стен. Почувствовав его, стратиг Херсонеса Андроник понял, что с этой минуты ему из этого города живым не уйти. Ему подвели свежего коня. Андроник бросил усталое тело в седло и медленно двинулся в сторону центра Херсонеса, безучастный ко всему происходящему вокруг, не слыша возмущенных криков горожан, разгоняемых его охраной, полностью отдавшийся своим мыслям. Охрана стратига следовала за ним по пятам, расчищая ему дорогу и абсолютно не представляя, куда он направляется. Спросить же у своего мрачного командира  о конечной цели их поездки они не решались. О ней знал только  сам стратиг.

                                                   

                                                           Глава X

       О религии, государственности и смысле жизни, с точки зрения знахарки и 

                                            простого варяжского воина.

 

      В ночь, после своего чудесного исцеления Волк долго не мог уснуть. За один день он получил ответы на все свои вопросы, которые уже несколько лет не давали ему жить спокойно. «А тетушка - то не проста, ох и не проста,» подумал про себя Волк. «На одни вопросы мои ответила, а других еще больше появилось. Направление  показала, а что в той стороне неведомой ожидает, умолчала, пока. Вот так всегда на Руси: «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что. Не жизнь, а сказка сплошная. Все ходят друг за другом, носят, сами не зная что. Ну да ладно, основное понятно, а завтра целый день впереди для разговоров. Нужно выспаться. Дорога до Херсонеса не близкая. Конному то день пути всего, да где же взять того коня? Мой то небось, у кого-то под седлом уже давно  бегает. Так что топать и топать мне до Корсуни  дня три это точно, если пешему. Может куплю коня по дороге, если попадется, а на что? Денег я своих пока нигде в избе не видал, хотя уходил из Киева с полным кошелем греческих золотых носим. Для тетушки Софьи это - целое состояние, наверное. И спрашивать о них мне ее не с руки как-то, обидится еще. Так что, придется тебе, Волчьи лапы, топать пешим ходом  до Херсонеса и предстать перед князем Киевским во всей красе - без коня и без денег. Но хоть голова на плечах осталась, а это в моей ситуации уже не мало». Свеча на столе, уронив последние капли жира, в бронзовый подсвечник и напоследок моргнув догорающим фитильком, погасла. Дом знахарки погрузился в сумрак, и  Волк, наконец - то ,уснул.

  На следующее утро он проснулся от грохота и звона. Приоткрыв глаза, Жробейн увидел, что его спасительница, тетушка Софья, убирая в избе, двигает медные кувшины, составляет в стопки многочисленную глиняную и деревянную посуду. Дощатый пол в доме был  выметен и начисто вымыт. Хозяйка, по всей видимости, уже заканчивала наводить в нем порядок, и пробуждение Волка пришлось на его последние штрихи. Варяг с удовольствием потянулся, не вставая с кровати, прислушиваясь к ощущениям в своем теле. «Как приятно встать с утра, когда у тебя ничего не болит, а ты свеж и бодр»,-подумал он,  резко  выбросив вперед ноги, вскочив с кровати.«Доброго здоровья ,хозяйка»,-сказал Волк на русском.

 И с удивлением услышал ответ на  том же языке: «И тебе, варяг, не хворать». Хозяйка перешла на греческий и проворчала: «А ты все-таки прыгай  то по- осторожнее, рана твоя только вчера зажила, не забывай про это. Иди- ка садись за стол. Завтрак у меня для тебя не хитрый, но полезный».  Волк, усевшись за стол, приподнял белое полотенце, которым был накрыт его завтрак, перекусив сыром,  хлебом и запив все это холодным молоком , обратился к хозяйке : «Тетушка Софья, ты же христианка ?» ,-получив утвердительный кивок в ответ, задал свой следующий вопрос. «Расскажи, о вере своей и как и зачем ты  , живешь в этой глуши, далеко от людей ,от города ?» «Все хочешь знать и сразу ?»-ответила вопросом на вопрос хозяйка дома. «Ладно, хочешь знать, слушай. Разговор наш долгий будет»,- начала свой рассказ знахарка: «Родилась я в Македонии в семье когда-то простых крестьян. Македония на тот момент, как и сейчас - Византийская провинция, давшая начало знаменитой Македонской династии императоров.

 И была бы я  и дальше крестьянкой, пока троюродный дядя моей матери, то же выходец из простой крестьянской семьи не  стал императором Базивлевсом Василием I , и основателем нынешней греко-армянской династии. В том числе и наши сейчас императоры Василий и Константин – его прямые потомки. И жили бы мы со своей семьей небогато, но счастливо, если бы не решил Василий  все свое семейство перевести  к себе поближе, в Константинополь. А сделал он это от чистого сердца ли, заботясь о благе своих родственников, или для того, что бы никто особо не болтал  о его не царском происхождении - это одному Богу ведомо и самому Базивлевсу, упокой господь его душу. А родственников у него как ты понимаешь, оказалось не мало. И вся эта толпа, малограмотных и неотесанных крестьян и ремесленников очутилась в столице.

 И каждый из них ,кто был мужского пола , получил государственную должность, а семьи их -  осыпаны благодеяниями щедрого и великодушного императора и допущены к его двору, многие  заняли ключевые посты в церкви и управлении империей. Но как сам понимаешь, толку от этого было мало. Хитрая, жадная малограмотная родня Василия,  первым делом постаралась отстранить от управления империей и церковью, самых работоспособных и талантливых, на фоне которых они естественно проигрывали перед лицом самого Базивлевса, и которые просто  мешали им оголтело воровать на своих должностях, без зазрения совести залезая в государственную  казну, и бессовестно  обкрадывая свой собственный народ, быстро забыв про свое происхождение, погрязнув в золоте, роскоши и разврате. Всех, кто сопротивлялся этому, интригами и ложными доносами   ослепляли, высылали за пределы столицы, а некоторых казнили.

 Тогда многие были подло отравлены или убиты, прямо во дворце. И наконец, многочисленная наша родня  прочно, укоренившись на своих местах  и получив доступ к огромным богатствам империи, жадно набивая себе карманы, начала безжалостную борьбу между собой за положение при императорском дворе. Самое печальное то, что Византийскую  церковь, участь сия тоже не миновала. А что же Базивлес Василий? Хотя он тоже был далеко не ангел, но окружив себя бездарными малограмотными  интриганами, которые с легкостью заваливали каждое порученное им дело, превращая любое доброе начинание в империи в средство собственного обогащения, и тем самым губя его на корню, вынужден был многими вопросами, в основном, военными заниматься сам. Это позволило, хоть армию содержать в каком-то порядке и отражать нападения на имперских рубежах. Империя трещала по швам, народ страдал и бедствовал. Базивлевс разрывался на части, мечась со своим войском по границам, где ему приходилось отражать нападения соседей. В самой Византии то тут то там, в разных провинциях вспыхивали восстания недовольных граждан, подготовленные  и организованные представителями бывшей знати, выжитой из столицы семейкой императора.

 К концу своей жизни Базивлевс возможно и осознал свою ошибку, но изменить ничего уже не мог. И не ведомо до сих пор, как он умер, сам или помог кто из родни, что бы себе расчистить место на троне.    Империю   лихорадило, то и дело в провинциях вспыхивали недовольства и бунты. Наместники меняли друг друга, приводя к власти, таких же, как они бездарных родственников и приближенных. Так рождалась и становилась Македонская династия, которая правит до сих пор. Как выстояло государство, мне до сих пор не понятно. Наверное только высокие духовные устои христианской церкви, сдерживали ее  от развала. Только церковь и вера  в Христа на протяжении этих долгих лет скрепляют имперские народы. Поэтому и вдвойне вредно для государства, когда священник, рукоположенный в сан, души паствы своей лечит грязными руками и не- чистой душой, заботясь о кармане своем и прихотях земных сиюминутных, тем самым   паству свою от веры отвращая. Хотя вера здесь причем? Она чиста и непорочна, как младенец. А в церкви служит кто? – Человек. Слаб человек, грешен, как губка впитывает он пороки общества. Но есть одна надежда, что вера Христова свойство такое имеет -всю гниль и грязь от себя оттолкнуть, заблудших на путь истинный направить.

 Церковь поэтому и жить будет, что очистить сама себя сможет. Великое добро, и справедливость в заветах и ученье своем она несет.  Потому злу, лжи и прочей мерзости людской в ней и рядом с ней места нет, и никогда не будет.  Империя, как и все до нее существовавшие погибнет. Ничего в ней особо не поменяется. Не будет стоять государство, созданное на рабстве, крови и несчастье своих граждан. Такое государство рано или поздно обречено. Очистится Византия, как церковь  не сможет. Слишком глубоко погрязла ее верхушка в стяжательстве, разврате, роскоши и лжи, забыв свое предназначение и заповеди Христа. Такому государству нет места в истории, когда на его пороге стоят молодые жадные к жизни и знаниям племена, такие как Русь.

       И потому я говорю с тобой варяг, что вижу будущее твое и твоей страны, которое скрыто еще от тебя и Князю, другу твоему, не ведомо. Ты человек, душой далекий  от власти и денег, а потому - свободный по своему духу. А по сему и веру себе выберешь сам и власть имущие, ум  имея  тебя слушать будут. Понимать так до конца и не поймут, как любого из нас суть ведающих, но слушать тебя друг, твой Князь Киевский Владимир и уважать за мнение твое бескорыстное и особое ,будет это точно. Русь станет христианской Жробейн, и уже скоро. Великое государство на ее месте стоять будет в веках, хотя и бед переживет не мало.  Многие народы,  даже с верой иной, в государстве том жить смогут благодаря душе доброй людей русских и правоте и терпимости веры Христовой, которая из греческой станет вашей и благодаря этому силу и мощь в самые темные века свою сохранит.  Основа Руси это - душа ее народа  чистая с верой Христовой святой воедино соединенная, основу создаст государству великому. И пока основа эта жива, никакие силы народ ваш не согнут и ни один враг вас не повергнет. И как бы ни было вам трудно, Бог вас будет хранить северный народ, а вы собою сохраните и убережете многих. В этом ваше предназначение, варяг, и твое тоже. И если хватит широты души и ума, возьмите, самое хорошее, что есть в Византии – веру, а золото, омытое в крови людской оставьте не тронутым, ибо не принесет оно счастья ни вам, ни детям вашим.

И если сложиться так, как я это вижу, то суждено вам быть первыми варварами в истории мира, которые пришли с мечом, что бы душу народа своего наполнить, а не карманы золотом. И за это Бог воздаст вам во многом.

А потому и ответ на незаданный вопрос твой, Волк. Иди, Византия обречена, заберите и сохраните веру святую. И ты сам  ее обретешь, а с ней семью и Родину. В этом смысл твоей жизни, без этого свобода твоя пуста и никчемна. Служение отчизне, забота о семье, защита веры вот - высшее предназна-чение воина. И только на Руси ты воплотишь все это в жизнь, и при этом сам сможешь оставаться свободным. А сейчас собирайся, самое время твое Жробейн. Князь уже заждался. Без тебя песня не сложится, не взять ему Корсуни. Помни воин  вера в учение господа нашего – свободы совести и воли твоей залог.» Жробейн поднялся с лавки подошел к своей кровати и принялся молча одеваться, готовясь к своему уходу. Приладив к поясу оружие, закинув за спину лук, он подошел к знахарке, сидевшей за столом и произнес: «Благодарю тебя тетушка за заботу, кров и жизнь мою, тобою спасенную. За мысли твои, вдвойне признателен. А я пошел, до Корсуни путь не близок. Поспеть бы дня за два»,-сказав это, Волк поклонился знахарке. 

 «Постой воин, не все свое еще забрал»,- сказала хозяйка и протянула ему туго набитый кожаный кошель. «Твой, не бось»,- смотря хитрыми глазами на варяга сказала знахарка. Затем взяв его за руку, повела на двор дома. Вместе они обошли дом и оказались на выгороженном бревнами участке лесной поляны, где мирно пасся конь Жробейна, уже оседланный и готовый следовать под своим хозяином. Видя замешательство варяга, знахарка с доброй улыбкой вытащила из-за спины сверток. «А вот и мой подарок тебе варяг»,- и  с этими словами передала сверток воину. Жробейн развернул холст,и в его руках оказалась старая книга в потертом кожаном переплете, инкрустированным золотом, на золотой застежке книги красовался большой голубой камень. Волк стоял в замешательстве, и чтобы скрыть его открыл книгу на первой странице. И сразу понял, что в его руках старое греческое Евангелие,  книга писанная очень давно. На  глаза варяга навернулись слезы. «Век тебя буду помнить тетушка. Доведется ли свидеться? Но слова твои до смерти в голове моей отпечатаны»,- сказав это,Волк запрыгнул на коня. Знахарка указала рукой в направлении знакомого варягу ручья и произнесла: «Херсонес там, найдешь его легко. Будь осторожен».  

  Сказав это, она перекрестила Жробейна  и прощально махнув рукой, пошла к себе в дом. Волк тронул коня, тот легко перескочил  через изгородь в направлении ручья и исчез в лесу. А все это время Софья стояла на коленях перед иконами с негасимой лампадой и молилась на одном ей понятном, родном языке за него и всех русских, которым суждено было нести веру Христову сквозь века.