Исцели себя одиночеством - глава четырнадцатая

     Дружно уселись за стол. Григорий с Клавдией принесли ягодный пирог к чаю, огурцов солёных и запечённую курицу. Им тоже хотелось принять участие в разговоре. Баба Зина поставила на стол настойки на травах для аппетиту, соленые грибы-волденцы с луком и маслом и рыбник. Григорий хорошо снабжал рыбкой из речки. Смотрелись они с Клавдией великолепно, помолодевшими.

     - Жду тебя, Ириша, с самого утра. Сердце изболелось. Не знала, как ты лететь будешь, а вдруг через Москву. Муж-то твой бывший, как есть худоумик, дюже вздорный характер у него. Вот комедь нам тут устроили! Прикатили на такси, деньги с тебя за избу востребовать. Кинулась Алька в избу, а на пороге Григорий. Она в крик, что прибьёт тебя за незаконную продажу её имущества. Григорий давай звонить участковому, мол приехали аферисты из Москвы, грозят убийством Ирине, не признают документы на избу. Грачёв попросил дать ей трубку. Что говорил - нам не ведомо, но она и осела после разговора с ним. Кинулся Павел выяснять где ты, а я ему - на Кипр улетела, на отдых. Позеленел весь от злости, опять в крик, мол, ему жрать нечего, а эта барыня по заграницам раскатывается. Так и ты катайся, милок, - отвечаю. - Хотел свободы, получил. Не успел он рот открыть в ответ, а тут Степан по улице шагает. Занервничали оба, озираются. Алька спрашивает - откуда столько народищу набралось. Степан отвечает - не предел, ещё трое летят, а там, глядишь, и из города подтянутся. Госпожа Ирина организует здесь фермерское хозяйство и мастерские по изготовлению мебели. Ещё пуще позеленели, но таксист потребовал решить, едут они или остаются. Так и укатили, не солоно хлебавши, - рассказала баба Зина, разглядывая Ирину, изменившуюся до неузнаваемости.

     - Выходит, не знала я своего муженька, мои дорогие! Жил человек, жил и враз изменился. Бог им судья, они нашли, что искали, - промолвила, Ирина, горько вздохнув. - Хватит о них! Неси-ка Василий подарки кипрские. И мне любопытно посмотреть. Не ожидала их от Егора с Александром. 

     Василия занёс первый ящик в избу, еле в дверь протолкнул. У порога стали распечатывать. Первой лежала шубка норковая, с открыткой в кармане, и было там написано: - Ирине с любовью. Александр.

     Баба Зина грохнулась на лавку с возгласом: - Три дня в чужой стране! Где мои молодые годы? Чтоб всем так жить. Сколько годков-то Александру?

     - Ой, баба Зина! Это не кавалер. Юноша он двадцатилетний. Сын Егора, друга Степана. Вместе с Егором прилетела жена, с девочкой чужой. Опекунство над ней взяла. Там такое было, как-нибудь расскажу потом, - ответила Ирина, разглядывая другие подарки.

     Во втором пакете лежало два женских деловых костюма, пара красивых сапог, коричневых, итальянских, сумочка такого же цвета. Сумочка была наполнена различной косметикой и ней приложена пояснительная записка, в которой тот же Александр поздравлял Ирину с началом новой жизни и надеялся, что деловые костюмы будут ей впору, как и сапожки. В самом низу лежали канцелярские принадлежности, ноутбук и деловой женский портфель.

     - Правильно папаша его сказал, парень смекалистый. У нас по одёжке встречают, Ирина. Думается, мужики уже всё продумали, до мелочей, - произнёс Василий, весело потирая руки. - Так хочется поучаствовать в чём-то грандиозном и чтобы это у них получилось. Пошёл я за другим ящиком.

     Все с любопытством столпились около второго ящика, внесённого в избу Василием. В нём было много зимних вещей, аккуратно разложенных в прозрачные подписанные пакеты. В первом пакете, с указанием имени бабы Зины, была тёплая куртка-аляска, меховые сапоги, шарф и рукавички. Баба Зина кинулась примерять. Всё было впору. В новой одежде смотрелась помолодевшей. Такие же наборы были для Григория с Клавдией и Василия с женой. Много вещей было и для детей Василия.

     - Вот ведь хитрец Степан! Всё выспрашивал про размеры жены и мальчишек, а 
я-то и не дотумкал. Как пойду увольняться, надену новое, мужики обзавидуются. Я пока только намекнул об уходе, - радостно крутясь перед трюмо, басил Василий.

     Долго ещё говорили о разном. Ирина рассказывала о своей поездке на Кипр, об Александре и Марии, о Селене и её горькой судьбе, о Егоре, приехавшем умирать на свою родину, где воспитывался в детском доме, не зная родительской ласки. Клавдия и баба Зина плакали, не пряча своих слёз. Спать пошли далеко заполночь.
Ирина лежала с открытыми глазами, рассматривая в окне растущую луну. Мысли кружили разные. Калейдоскоп событий закрутил её, маня в другую жизнь.

     - Не спишь, Ириша? - прозвучал в тишине голос бабы Зины. - Слушала я тебя, девонька, и такую тоску видела в твоих глазах. Чует моё сердце, не по тёплому берегу та тоска. Ты никак влюбилась, доча. Ты много рассказывала о Егоре, Александре, Марии, Селене, я прямо видела их, будто воочию, но ни словом не обмолвилась о жене Егора. Какая она?

     - Красивая, баба Зина, холёная. Младше меня на десять лет. Она другой жизнью жила, в другой стране, - ответила Ирина, тяжело вздохнув.

     - А Егору-то сколько годков, ежели он со Степаном учился, - уточнила баба Зина, садясь на краешек своей кровати.

     - Одногодки они. Егор выходит на двадцать лет старше жены, - тихо ответила Ирина и неожиданно разрыдалась. - Дура я, баба Зина, дура! За три дня с небольшим влюбиться. Не девочка ведь, чтобы такое себе позволять. Больной, умирать летел, а у меня такая нежность к нему в сердце. На второй день позвала его на пляж, он и согласился. Оказывается, три года его никто к морю не подпускал, а оно у них в ста метрах, из окна видно. Красота неописуемая. Море синее, небо синее, песок золотой, по нему шезлонги стоят, от жары спасают. Утро ранее. Он выехал на коляске своей и жмёт к морю. Я подумала он топиться хочет, как мать Селены, о которой мне рассказал. Бегу за ним, сердце колит, мочи нет. Сын его, Александр, о том же думал, когда увидел нас. Подъехал Егор к воде, с трудом ноги с подножек опустил. Я ему массаж стала делать. Смотрю на него и понимаю, что влипла и навсегда, не отпустит меня пришедшая любовь. Мысли одна другой шальнее. Жена его с первого взгляда многое поняла. Засобиралась с нами...

     - Ты не казни себя за это наваждение, Ириша! Пришла любовь твоя поздняя. Знакомо мне такое чувство. Думала, что люблю мужа. Десять лет страдала, когда ушёл, а встретила Степана своего и как рукой отрезало, простила я Михаила. Мало нам со Степаном судьбинушка времени отвела, но любила я его неистово, а старше тебя на пять лет тогда была. Бежала к нему девчонкой, он так и называл меня, девочкой. Благодарна я ему за ту любовь. Вот и ты не горюй, жизнь сама всё по местам расставит. Не потянуло вас со Степаном друг к дружке, значит так тому и быть. Давай спать, Ириша, скоро рассвет, - сказала и замолчала баба Зина, засопев в сладком сне.

     Права баба Зина! - подумалось Ирине. - Чего я так испугалась? Подарила судьба то, чего в жизни не было. Спрячу от глаз людских и буду любить. Что же такое на свете творится? Нет никакого спасу от любви этой, окаянной.

     Снился сон, не то трава, не то поле с дружными всходами вокруг цветущей яблони. Хотелось добежать до неё, уткнуться носом в яблоневый цвет, а память выдавала аромат одеколона Егора, изысканный цитрусовый аромат, бархатный для современного мужчины, позволяющий быть галантным и обходительным, романтичным и мужественным. Там, во сне, поняла, что теперь всегда, вдыхая аромат цветущей яблони, она будет вспоминать Егора, ставшего в одночасье самым дорогим и желанным мужчиной на свете.