Глава вторая. ЛЮБИТ-НЕ ЛЮБИТ, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт ....
Фотинья нажала на белую кнопку звонка. Буквально через
секунду после заливистой трели чёрная дверь, обитая дерматином,
распахнулась настежь, он первым с розами в руках, прижатых к груди,
переступил через порог, и вдруг пристально- поверх букета- всмотрелся в
глаза стоявшей перед ним одинокой девушки в домашнем голубом халатике. И
тут же: "Зачем я так!" - подумал он с некоторым неудовольствием за
вырвавшийся помимо воли свой бешеный взгляд.
В его глазах был какой-то немой вопрос, и какое-то
невысказанное мучительство, и, конечно же, горечь полыни ... Степной
травы. Степь как противоположность этим многоэтажным горам Большого
Города. Что-то совершенно непонятное творилось в эти мгновения - не
только с ним, но и вокруг него.
Он не никому никогда (точнее очень редко!) смотрел в глаза, а
тут - на тебе! - вдруг посмотрел сразу. Такие взгляды: глаза в глаза он
мог пересчитаться в своей жизни по пальцам, так они редки были. И что
он там захотел увидеть - в этих глазах напротив?? Ответа на этот вопрос
он не знал и не будет знать никогда.
Он ничего там не увидел, но Девушка в Голубом в ответ вдруг
сделала невольное телодвижение, которое его почему-то неприятно
поразило. "Что это она так?" - растерянно подумал он и сразу же опустил
глаза вниз - на коврик, чтобы больше их никогда не поднимать.
("С высоты многих дурацки, но счастливо прожитых лет
очевидно, что здесь явно вмешивалась какая-то сила, которая была сильнее
нас настолько, что мы не только не могли, но и - сами не хотели ей
активно сопротивляться ...
Наверное, паралич воли, импотенция разума, -
наиболее достоверные приметы вторжения неведомой силы, но кто в силах
противостоять силе неведомого? Я думаю, что никто ...
Я уверен, что никому не дано.
Я скажу даже больше: не будет никогда дано.
Никому." - записал он через много лет и услышал свой внутренний голос: "Ну вы - фаталист!")
Однако этот ответный безмолвный жест голубого халатика
запомнилось ему на всю жизнь. Но тогда еще не издавался ни Алан Пиз, ни
другие чародеи физиогномики западного мира, и только гораздо позже,
знакомясь с этой мистической литературой, он узнал, что таковым
импульсивным неосознаваемым движением девушка или женщина, якобы,
бессознательно сообщает юноше или мужчине: "Я - твоя!".
Происходит всё это на уровне подсознания в первые же секунды
первой встречи отдельно взятых Юноши и Девушки и больше не повторяется
никогда. Это совсем не значит, что у них сразу же после этого обмена
подсознательными "приветствиями", интуитивным контактом третьей степени
начнется любовь без конца и без края, или они обязательно поженятся;
жизнь есть жизнь, и она вносит свои безжалостные коррективы, императивы и
прочие аперитивы во всё то, что происходит на бессознательном уровне.
В этот момент - он молча протянул ей багровые розы, она молча
же взяла их... Первые пять секунд встречи - это так мало! Но как потом
всё это трудно изменить и переделать по-своему - пожалуйста, поверьте
мне на слово ...
"- То есть вы хотите сказать, что это был переломный момент всей вашей жизни?
- Не знаю! Я в этой жизни ничего не понимаю.
- У вас там не было выбора?
- Выбор был: ты мог бросить цветы в мусорную
урну (как ты уже один раз это сделал!) и как Подколесин выскочить в
окно, ты мог вообще отказаться от "хочешь познакомлю?", ты ...ты ... ты
... Ты и только ты! "
- Хорошо! Тогда пусть будет так: выбор был, но у меня не было ощущения выбора ...
В то время далёкой юности ему казалось, что он многое
понимает в этой жизни; она была до отказа наполненна трудами и заботами,
неуклонным стремлением к поставленной ещё в 14 лет Великой Цели . . .
ему казалось! Да! так ему казалось . . .
Да, ещё раз да, он был сравнительно молод и абсолютно глуп -
он катился по жизни как паровик по рельсам, не задумываясь над маршрутом
и расписанием, а самое главное - не глядя по сторонам, в том числе и на
семафоры. А за была окном-такая зелень!
... это гораздо позже он терзал себе нервы крамольными
вопросами: было ли ощущение счастья в тот момент? Какая музыка звучала в
душе? Вспомни!
Или хотя бы чувства неизбывной полноты молодой и здоровой жизни?
И отвечал сам себе: "Да нет, скорее всего я был тупо
равнодушен; столица выматывала меня, провинциала из степной и пыльной
глубинки ... Была Небольшая сонливость и Большая усталость".
"И вот ещё что: все думали, что я приехал приобрести
столичную прописку посредством женитьбы, а я в действительности привёз
многословную рукопись романа о любви (по-моему, страниц 200 этак
машинописи), чтобы снести её в редакцию какого-то литературного журнала с
тиражом в полмиллиона экземпляров, пять минут подышать там прокуренной
атмосферой творческой затхлости в ней, - что я и сделал в один из
погожих дней".
Выйдя из прокуренной редакции на свежий и громкий воздух, он
долго сидел на бульварной скамейке, смотрел как седовласые или лысые
пенсионеры, опираясь на тросточки, читают вывешенные на стендах
"Правды", "Известия, " и прочие прожектора перестройки, а пенсионерки
выгуливают собачек и кошечек, и все - курят, курят, курят ...
А там - где-то поближе к Красной площади, ГУМу и ЦУМу все бегут, бегут, бегут ...
Бульварное кольцо. Кольцо Мёбиуса. Обручальное кольцо. Хотя
ему было немного за 30, но у него уже вошло в привычку, сделав
какое-либо- как он считал! - важное дело, вот так остановиться на пять
минут, на полчаса, посидеть, задрать голову, посмотреть на синее небо и
взглянуть на белоснежные облака, потом опустить глаза- на редкие еще в
августе, но уже появившиеся на зеленых деревьях желтеющие листочки ...
А будущий гений сидел и думал, думал, зачем он только что это
сделал- всё равно ведь не напечатают гения ... И прекрасно зная самого
себя, свою неуёмную, хотя и глубоко внутрь запрятанную гордыню, он
понимал, что и палец о палец не ударит, чтобы сбацать заказную рецензию
или еще как-нибудь протолкнуть - в печать, в свет ...
Сколько ж это надо дворников, чтобы подмести все окурки и собрать все плевки!?..
Ещё не вечер. Был ещё не вечер. Была большая надежда не только выжить, но ещё и победить!
... По ходу дальнейшего его пребывания в квартире девушка (её
звали Вера), то ли стеснялась его, то ли как-то избегала с ним
разговаривать, а он особенно и не напрашивался на диалог о времени и о
себе -
"Бывали хуже времена,
Но не было подлей!"
- и прочие модные в те перестроечные годы откровения. А может
и говорить было не о чём, потому что всё уже было сказано в первые
секунды встречи.
В какой-то момент его оставили одного в одной из комнат. Он
воспринял это совершенно спокойно, просто сидел, рассматривал
обстановку, по богатству и пышности в разы превосходившую его домашнюю,
явно убогую, - и тут в его гордом одиночестве снова посетило это
навязчивое ощущение, что он продолжает спать и видит бессвязный сон. Оно
как-то окутало его этаким голубым туманом. Он приободрился: ведь сон
сейчас закончится, он проснётся и - всё потечёт по-прежнему. Оглянувшись
на закрытую дверь комнаты, он легонько ущипнул себя за мочку правого
уха и - скривился от боли. "Нет уж, кажись не сплю!"
- .....-=..-
Но сон не кончался. Четырёхдорожечный двухкатушечный
иностранный магнитофон стоял на низком журнальном столике, блестя
клавиатурой чёрных, красных и белых кнопок. Судя по перемотке, он был
готов к запуску. Интересно, какие песни записаны на них ...
И всё же его сон наяву был прерван: в пустую комнату вошла
статная пожилая женщина с гривой белых вплоть до какой-то синевы волос.
Он неловко поднялся с мягкого кресла.
- Здравствуйте, - сказала дама властным, отчасти резким
голосом и по-мужски протянула ему руку. Он в столице приучился чмокать
по-гусарски в ручку всем женщинам подряд, но тут его что-то остановило-
вместо поцелуя нерешительно пожал протянутую длань горделивой осанки.
"Пойдёмте, я вас покормлю!" - она пригласила его
величественным жестом на безлюдную кухню. Он согласился более чем
поспешно: жил у Фотиньи, а там как всегда в молодой семье из
коммунальной квартиры с тараканами было густо, а с едой - пусто. А здесь
ему налили глубокую тарелку щей, он впервые в жизни их пробовал, этот
"капустняк", потом последовала каша с сосисками, а вот чай? Он отказался
от кофе, от чая и выбрал пустую холодную, но кипячённую воду, чем
вызвал полный фурор: опять глаза напротив - как блюдца, потом усмешки и
смешки - "Что это за чай без чая и сахара? Ну разве такой бывает?". У
него как раз было что-то непонятное с сердцем, какие-то странные
перебои, и он перестал употреблять слабые наркотики, боясь вызвать эту
сердечную аритмию. "Будто жизнь от меня занавешивается".
Боже! Как хорошо тогда поел!
Из кухни его, видимо, в качестве почётного гостя повели на
балкон, где показали ребенка в детской кроватке. Балконные окна были
распахнуты настежь. А за ними - такая удивительная в Большом Городе
зелень! Небольшие яблочки висят на верхних ветках дерева так отчётливо
близко, что кажется-протяни руку и сорвёшь ещё неспелое, кислое и с
небольшой червоточинкой ... ...
Он тупо стоял и равнодушно смотрел на то, что лежало в
кроватке: белый свёрток как свёрток, личико с двумя закрытыми глазами -
ему нечего было сказать. Ребёнок сладко спал.
С пол-годика свёртку, наверное, уже было... Что ещё?
- ,. - - ,. - - ,. -
Он стоял и тупо смотрел. Пауза затягивалась. Его выжидательно
меряли взглядами - три молодых женщины. Он мучительно задумался, но
голова была пуста, потому что вся кровь отхлынула от мозговых извилин в
желудок.
Наконец пришло решение: надо, наверное, похвалить этот
свёрток, только вот за что и как? Но что и как сказать от него было
полностью закрыто мраком неизвестности ... Хотелось сказать правду, -
то, что крутилось в мозгу: "Как у вас много зелени! Как не похоже это на
столицу!", а его заставляли смотреть на запелёнатого младенца очень
похожую на куклу.
- Не правда ли красавица? - потрясенные его тупым, но упорным
молчанием, в один голос Фотинья, Вера и еще одна молодая женщина пришли
ему на помощь.
- Да-да, - поспешно согласился он. А сам подумал двулично:
"Дитё как дитё. По правде мордочка спящего младенца не то, чтобы очень
красивая, но ведь это обыкновенное лицо ребенка - ну чего там, какая уж
красота?!" - появилась у него мысль.
- Конечно, красавица ...
Короче, экзамен на чадолюбие он не сдал категорически. Надо
было, наверное, радостно заулыбаться, щёлкнуть пальцами, сказать что-то
такое: "Агу-агушеньки!" и т.п. и т.д. А он вместо этого стоял как
деревянное полено, и даже знаменитый Папа Карло при всём его трудолюбии
не смог бы сделать из этого полена-жизнерадостное Буратино в тот
момент.
- ... - - ... - - ... - - ... -
Встреча явно не клеилась. Поэтому они вышли на природу,
каковой являлся близлежащий пруд - загорать. У него плавок, естественно,
не было. Поэтому он лежал ничком, на животе в берёзовом теньке,
оголивши свой хилый и бледный торс, мечтая только лишь только об одном:
чтобы эта затянувшаяся свиданка поскорее закончилась. Чёрт! Опять даром
потерянное время!.
В какой-то момент Вера приложила свои губы к уху Фотиньи и
прошептала: "А чего он всё время молчит и молчит?". Та в ответ смущенно
пожала плечами и сделала большие глаза. Потом прошептала в защиту
Лужина: "Ну он - такой: неразговорчивый, молучн, короче ... Молчун с
планеты Шелезяка"
Минута шла за минутой, складываясь в полчасы, а те грозили обернуться в час ... Он почувствовал, что засыпает.
- Давайте сходим на кладбище, - вывел его из дрёмы голос Фотиньи.
Ну как же его внутренне передёрнуло! Кладбище?. Он не понял,
откуда здесь еще какое-то кладбище, и почему они с пруда должны . . .
Ему показалось, что если они пойдут на кладбище, он ... обязательно -
его сон обратится в кошмар, и он обязательно проснётся голодный и
неприятный в пустой и неопрятной комнате...
- Фотинья, а чего мы там забыли? - сухо и деловито
отреагировала Вера, и он с облегчением вздохнул: словно его собственные
мысли прозвучали чужим голосом. Он с уважением посмотрел на Веру:
похоже, что она думает точно так же как он ... ей, видимо, тоже это
сватовство надоело.
- Ну там такие интересные памятники! - не унималась Фотинья. -
помнишь - там похоронены жених и невеста, они ехали в свадебном
кортеже, и попали в аварию, разбились насмерть оба, сразу ...
Вера смерила её взглядом, и та осеклась на полуслове.
Разумеется, они не пошли на кладбище. А куда они пошли?
(Продолжение следует)
Другие произведения автора:
Глава третья. Ты не умеешь жить, чудило в перьях!
Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)
Новые
Меню
